Жора говаривал, что у него под домом клад, откуда он их и добывает. Кладом, как позже выяснилось, были финансовые накопления его родителей, которые он заметно обездолил. Однажды он повел меня к себе показать этот клад. Дом был старый, двухэтажный. Жора жил на первом этаже, под которым был маленький подвальчик. В дощатых щелях этого подвала были засунуты монетки. Жора все это называл кладом. То ли учителя сообщили родителям, то ли сами родители обнаружили пропажу, но, в один из дней Жора сообщил, что клад исчез. Вообще с Жорой в классе было весело. Он был выдумщик на всякие проделки.
Были и менее веселые случаи. Одна девчонка из нашего подъезда, отвечая у доски на вопрос учительницы, потеряла сознание и совершенно прямо как палка грохнулась лбом о деревянный пол. Как потом рассказывали, все это случилось из-за гельминтов, которые клубком подкатили к горлу и перекрыли ей дыхание. Таковы были реалии того времени, когда детской санитарии, да и санитарии вообще уделялось мало внимания. К сожалению, мы и сегодня недалеко ушли от реалий тех времен. Я недавно зашел в 10-ю школу. Учитывая ее новый статус, мне казалось, что она должна существенно измениться, как снаружи, так и изнутри. Я попал туда сразу после ремонта, поэтому все сияло и сверкало свежими красками. Но, многое осталось таким же, как и было раньше. Тот же убогий туалет, напротив которого, по-соседски, находилась столовая с умывальниками.
![Туалет [С. Лаптев]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl7/tualet.jpg)
Рязань,10-я школа, туалет (1953-2011гг), Столовая
В 1-классе учился я на троечки и четверочки, пятерки были
![мои школы [С. Лаптев]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl7/10-jai1-jashkoly.jpg)
Школа 10 (1-8 класс) и школда 1 (9-11 класс)
не частыми гостями, дальше было лучше, но, отличником я был только 2 семестра в институте, за что получал повышенную стипендию. Твердая школьная пятерка в начальных классах у меня была по музыке: слух меня и по сей день не подводит: на концертах в школе я сольно выступал с песней 'Чайка крыльями машет, за собой нас зовет, пионеры, друзья и товарищи наши....'. Такая песенка пионерского благоденствия. Пятерки мне ставили химичка, географичка и биологичка. Бывало, выпадали пятерки и за сочинения.
3. Пионерские лагеря
С второго класса родители стали отправлять меня на летние каникулы в пионерские лагеря. Первым лагерем был городской, созданный на сельхозвыставке, рядом с Затинной улицей, за которой заканчивался город. Выставка сельхоздостижений рязанской области оказалась не очень посещаемой, поэтому ее превратили в пионерский лагерь, а потом из всего этого сделали торговой городок. Там же осенью проводили яблочный спас: по дешевке продавали яблоки. Расселили нас по совершенно неприспособленным для этих целей павильонам, но, мне там понравилось. Особенно наш воспитатель, молодой, красивый, белокурый и кудрявый, похоже, студент старшего курса пединститута, который нам убойно рассказывал перед тихим часом и после него истории и мифы Древней Греции. Появились друзья со стороны, спортивные игры, походы в лес.
В более поздние годы, по путевкам, которые получали родители на электроламповом заводе, я уже каждый год ездил в солотчинские
![Лагерь [С. Лаптев + Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl7/lagerx.jpg)
Дырка в заборе пионерлагеря 'Чайка'-место побега на речку
лагеря. Поначалу там меня опекала Нина, которая несколько лет вместе со мной тоже бывала в пионерлагерях. Там было здорово. Пионерские зарницы, больше похожие на военные учения, походы, посиделки у костров в синие ночи. Но, особенное удовольствие мы получали от наших побегов в тихий час на речку. Во-первых, там можно было вдоволь и, не по колено в воде, а на глубине поплавать. Во-вторых, попускать кораблики с парусом, сделанные собственноручно из сосновой коры. Кроме того, там, на старице были залежи черной глины. Из нее после лепки, сушки и полировки получались роскошные, не хуже настоящих, черные сверкающие браунинги. Они в пионерском лагере были самой твердой валютой. На такой браунинг можно было обменять кучу лакомств, которые привозили моим сотоварищам богатенькие родители. Ну и главное, что мы получали от таких вылазок- это ощущение свободы, сваливающейся на нас не просто так, а завоеванной рискованными побегами, за которые некоторых, бывало, и исключали из лагеря. Поэтому те, кто бегал на речку, в пацаньей среде становились героями. А это многого стоило. Это был наивный детский героизм, из которого, возможно, и вырастает героизм взрослых времен.
В лагере были разные кружки, в которых мы учились мастерить. В солотчинских лагерях я научился играть в волейбол и шахматы. В доме нашем, после отъезда Олега Есенина, у меня был лишь один шахматный соперник - Женька Зайцев, он же Краснов (так его окликали по фамилии матери). Был старше меня года на 4, играл неплохо, жил один с матерью, пытался дружить со всеми, но, ответной дружбой ребята его не очень одаривали. Какой-то он был скользкий. Но, после того, как он, по призыву, попал то ли в спецназ, то ли в какие-то другие спецвойска и освоив там самбо, в кровь избил, просто так, для демонстрации своей силы, одного из наших пацанов, от него вообще все отвернулись. И даже наши паханы не стали о него мараться. Понимание того, что за его спиной стоят силы уже не дворового масштаба, совсем изуродовало его натуру. Это был никчемный человечишко, но, прислуживал какому-то властному чину. Возможность потереться о бока власти портит таких людей. Даже больше, чем их самодовольное блуждание по ее коридорам.
В пионерском лагере мне понравилось рукодельничать. Дома поначалу я мало этим занимался: так уж сложилось, что у отца из рабочих инструментов был только молоток и топор. У нашего молотка, как во всяком доме, работы хватало. Топором отец препарировал дрова для их печной работы. В доме, на кухнях до, примерно, 1953 года стояли обычные, незамысловатой кирпичной кладки дровяные печки, размером с кухонный стол. В память о наших печках на крыше дома до сих пор стоят печные трубы, которые сейчас усердно занимаются вентиляцией. Зимой печи безостановочно трудились, подогревая наши мерзнущие тела и содержимое кастрюль. Дров они поедали много, утюжа наше тонкое обоняние неистребимыми пыльно-угарным ароматами: тяга не всегда справлялась с их потоками. Дрова заготавливались и хранились в сараях. В одной семье из второго подъезда колкой дров занимался один крепыш примерно нашего возраста и небольшого роста, которого привозили из деревни. Колун был почти его размера, но, управлялся он с ним очень ловко, чему мы удивлялись и завидовали. Взрослые жалели парня и корили его родственников-эксплуататоров, на что те отвечали, что работа эта нужна ему по медицинским показаниям, так как у него тяжелый недобор необходимых физических нагрузок. Позже от дров наш дом перешел к более жаркому топливу - каменному углю.
Летом печкам давали отдохнуть и, в ходу
![Примуса и керогазы [С. Лаптев]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl7/kerogaz.jpg)
Примус благородный, примус рабочий и керогаз
были примусы и керогазы. Последние были более продвинутыми вариантами примусов, на них можно было готовить сразу несколько блюд, если они были многоконфорочными. Они выглядели гораздо важнее примусов, уже как сложные устройства, более экономичные и экологичные. Копоти и угару от них тоже хватало, но, было меньше, чем от примитивных своих младших братьев. В ходу эти наши кухонные попутчики были и зимой, когда истопленная печка, выполнив основную работу, заслуженно отдыхала. До керогазов в ходу были самовары. Чай, в самоварные времена, был волшебно-ароматного вкуса, возможно, не столько потому, что самовар придавал чаю особые вкусовые качества, а потому, что он создавал при чаепитии особую торжественность и нарядность. Но, необходимость снаряжать самовар дровами в виде щепок и разжигать щепки поддувом с помощью сапога, создавало неудобства. Потом, когда появились примусы и керогазы перешли на более удобные в пользовании - чайники. Но, не все керогазами обзаводились из-за их дороговизны.
Кухонная революция началась, когда у нас появились газовые плиты. Наш дом был одним из первых в Рязани, где поистрепанные временем и непомерным трудом громоздкие каменные печки были сломаны и их место заняли элегантные газовые плиты. Поэтому пацаны из нашего класса, жившие в деревянных домах, приходили посмотреть на это чудо.
![Газовые плиты [С. Лаптев + Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl7/plita.jpg)
Газовая плита ранних и более поздних времен
Были они чудовищного веса, тяжелого грубого чугунного литья, нечеловеческой монументальности, но, все равно, на фоне дровяных печей, это было сказкой, правда, с одним психологическим изъяном. Народ, на первых порах, очень боялся газа. Он был запуган возможными, а порой и настоящими взрывами. На кухне были установлены громадные газовые счетчики, диаметром сантиметров 60. Позже, когда разобрались в том, что Россия по запасам газа является одним из мировых лидеров, счетчики упразднили. А до этого времени считали каждый куб газа и немало за него платили. Газ был дорогой и опасный. Потому с печками расставались тогда неохотно. Детей, в первые годы, за версту не подпускали к газовой плите. Но, по мере привыкания к газу судьба дров была окончательно решена, они перестали быть домашней мебелью, у топора началась скучная жизнь, он остался не у дел.
4. Дела творческие, детские
В наш дом газовые плиты привезли, как то буднично. Сгрузили их незатейливо во двор, помяв несколько штук. Каждая квартира должна была затащить себе в квартиру тяжеленную плиту. Я крутился около плит, у меня из под носа их растаскивали, но, я ничего не мог поделать: родители и соседи были на работе, а сам я не смог даже приподнять газовую железяку хотя бы с одного края. Когда взрослые пришли с работы, во дворе осталось лишь 2 плиты, обе уже помятые. Но, это не очень испортило нам настроения. Для меня плита со временем стала рабочим инструментом: на ней я грел колбы с химическими растворами, гнул стеклянные трубки, проводил химические опыты, для которых нужен был нагрев и даже пытался заняться производством серной и азотной кислот в домашних условиях.
Наступала пора более тонких инструментов, приобретением которых я и занялся. Надо отдать должное нашим родителям, их повседневному героизму. Они не только всех нас запустили в систему высшего образования жертвенной экономией на себе. Ущемляя свои желания, они все отдавали нам. При достаточной напряженности домашнего бюджета они не жалели денег и на мои покупки. Сначала я купил лобзик. Инструмент был очень простой, но, нежный. Пилки поначалу часто ломались, но, я его постепенно приручил, выпиливая им занятные шкатулки, подставки для книг, календарей и прочие узорные поделки из толстой фанеры. После их полировки и ублажения лаком они сияли как хрустально-мебельные кружева. Были и не узорные.
На инструменты нужны были финансы. Поэтому пришлось изготовить многоразовую копилку в виде ящичка с прорезью в верхней крышке. Одноразовые фаянсовые копилки в виде хрюшек и бочонков для этих целей не очень годились. Для изъятия из них денег их приходилось разбивать молотком и покупать новую. Крышку своей копилки я закрывал потайным гвоздиком, поэтому открыть ее было не запросто тем, кто не знал, как она открывается. Копилки тогда были в ходу частенько и у взрослых. Для нас, детей, они были словно намазаны медом и мы с вожделением ждали, когда их будут вскрывать, потому что, чаще всего их содержимое шло на приобретение съестных или не съестных подарков.
Потом, после лобзика настала очередь дрели, ножовки по металлу, по дереву, паяльников, паяльной лампы, спиртовок, реторт, стеклянных баллонов и множества других приборов и инструментов. Они уже использовались, когда я начал собирать радиоприемники, усилители, электрогитару, электроорган и ...самогонный аппарат. Зимой, по вечерам я забавлял себя общением с ними и созданными, с их помощью, устройствами. С особым усердием я собирал свой первый детекторный приемник. Сейчас и стереоприемник собрать не проблемно, а тогда, когда деталей практически не было, а знания, в этой области, были ограничены, собрать детекторный приемник было не запросто. Кроме детектора, конденсатора и наушников нужно было намотать виток к витку толстую медную проволоку на барабан диаметром не менее 5-7 см. Сделать ответвления и потом долго настраивать, подбирая конденсаторы и точки их подключения к контуру катушки. Но, когда удавалось выудить из эфира первые радиоголоса, а потом еще ловить и другие, пусть даже тусклые, еле слышимые в наушниках, чувство удовлетворения от сделанного тобой устройства захлестывало.
Летом в сарае я занимался химией, которая тогда уже в меня неистребимо въелась. Эти мои детские забавы, требующие усердной работы извилин, стали хорошим подспорьем для моей будущей, уже взрослой жизни. Я не считаю себя эрудитом, но, круг моих интересов весьма быстро расширялся в детстве. Само по себе это мало чего дает, но, как минимум не дает скучать по жизни и разнообразит жизнь твоих собеседников, предлагая им интеллектуальные блюда с самой разной начинкой. Я имею ввиду занимательные опыты по физике и химии, кои я показывал, как фокусник, ребятам в моем сарае.
В 5-6 классе наша немка организовала драматический кружок. Собрала из разных классов артистов, малолетних, но, по настоящему народных, и начала репетировать к новогоднему вечеру спектакль по Чехову - 'Лошадиная фамилия'. Почему к новому году 'Лошадиная фамилия', а не какую-нибудь новогоднюю сказку, я не понял до сих пор. Пытался записаться в этот драматический кружок. Немка поначалу меня не взяла, сказав, что у нее уже перебор. Может быть, оттого, что для солидных ролей я был худоват. Но, я стал туда ходить, как простой зритель. Увидев это, она меня неохотно записала в драмкружок, но, в спектакле не задействовала. Возможно, сказывались и еще какие-то дефекты. Я ходил на репетиции, смотрел с определенной завистью на всю эту кухню со стороны. Честно говоря, я не очень рвался участвовать в спектакле: побаивался я сцены, но, мне это все было интересно. К нам на репетиции иногда приезжала известная артистка рязанского ТЮЗа - театра юного зрителя. Где-то дня за 4 до выпуска спектакля заболевает пацан, который исполнял одну из главных ролей - роль приказчика. Срывается спектакль, который должен быть гвоздем новогодней программы. Здесь немка вспомнила про меня и начала меня лихорадочно натаскивать на эту роль. Роль была большая, запомнить все было сложно, я путался, надо мной подсмеивались другие участники спектакля: у них роли к тому времени уже отскакивали от зубов. Хотели было отменить спектакль, но, на генеральной репетиции я перестал заикаться и путался уже не так часто. Ну и последняя надежда была на суфлера, роль которого на себя взяла немка.
Открывается занавес, стонет генерал-майор с больным зубом, все вокруг него скачут, ничто ему не помогает, зовут меня - приказчика. Меня трясет, ноги ватные, в голове пусто, но, первая фраза - 'Тут в нашем уезде жил акцизный Яков Васильевич. Заговаривал зубы - первый сорт' - сидит крепко в голове. С нее и начал. Ребята с нашего дома, увидев меня, захлопали, я понял, что у народа я в почете, и меня понесло. Страх ушел, но, тряска, правда, закончилась лишь к концу спектакля. Сыграли, сорвали аплодисменты, а после спектакля немка вытащила меня в коридор, подвела к артистке из ТЮЗа, которая, оказывается, тоже пришла на спектакль, и та начала меня хвалить - мол, надо продолжать, приходите к нам в ТЮЗ и тд, и тп. Меня это удивляет и по сей день - артист я никакой, дикция - фикция с фефектами речи, да и фигурой и мордой лица я не очень вышел. Но, участие в спектакле мне немного помогло в жизни - на концертах во Дворце пионеров и на выступлениях перед ментами и другими сановными чиновниками с лекциями и химическими опытами, разоблачающими религиозные фокусы, я был ведущим. Помогло и при защите диссертации и на других выступлениях перед большими аудиториями.
В памяти мало что осталось от моей учебы в начальной школе. Из ребят, кроме пацанов из нашего двора, помню Женьку Лапкина, Таню Кузьмину, Тольку Шевцова и Таню Фролову. Помню географичку, Елену Евстафьевну, водившую нас в походы по оврагам, немку, которая ставила 'Лошадиную фамилию' в школе. Запомнился учитель физики, старый преподаватель, про которого говорили, что он один из лучших физиков в нашем городе. Он здорово учил нас решать задачи по физике, обладал неплохим чувством юмора и любил незлобно подкалывоть учеников. Мне он запомнился еще одним таким случаем. К доске он вызвал как-то Толю Киселева. Тот должен был написать мелом тему урока 'Переменный электрический ток'. Толя немного растерялся, забыл сколько букв в слове 'переменный' - одна или две и спросил физика. Тот сказал 3 буквы 'н'. Толя так и написал. Мы чуть слышно прыснули со смеха. Громко не могли, боялись замечаний учителя. Но, он не стал поправлять Толю. Не рассчитывал, что Толя клюнет на столь очевидный подкол и, потому не хотел его добивать дальше. Так на доске переменный ток остался с тремя буквами 'Н'. Толя и сам знал, что их должно было быть 2, но, авторитет учителя был столь высок, что он ему поверил. Помню я и Надежду Григорьевну - нашу биологичку и химичку - приобщившую меня к химии. Вообще, к химии я приобщился своеобразно. Через арбуз. В начале учебного года учительница принесла на урок биологии арбуз и предложила желающим его отведать. Нас это удивило и порадовало, но, никто не решился. Тогда она разрезала его и тонкий слой положила на столик микроскопа. Так мы начали изучать клеточное строение растений. Мир, который открылся мне через окуляр микроскопа меня потряс. Клетки арбуза были столь крупны и выразительны, что не хотелось отрываться от микроскопа. Потом я посмотрел кристаллы солей, которые тоже выглядели очень интересно. Интересно было и их растворение в капле воды. Так я был порабощен этим необычным миром химических процессов и необычностью кристаллов химических веществ. Не думаю, что Надежда Григорьевна таким образом хотела нас приобщить к миру химии, но, заинтересовать им нас она смогла. Была она нашим классным руководителем в 7 и 8 классах. Вела себя с нами запросто, по-дружески, без демонстрации палочно-педагогической спеси. Не было в ней тупого назидательного менторства, той резкой границы между учениками и преподавателем, того дамоклова меча наказания за малейшее отклонение от стандартного ученического пресмыкательства. Видели мы в ней нашу старшую подругу, излучающую в класс волны дружелюбия. За это мы ей постоянно дарили свое уважение и желание с охотой ходить на ее уроки. Она жила в старом доме, с дочерью. Не все, конечно, в той совковой педагогической среде у нее шло ладно. Но, обладала она каким-то негнущимся божественным жизнелюбием, чем невольно заражала и нас. Сейчас ее уже нет, но, у многих из нас она осталась в памяти. А потому жива, пока живы мы.
![Класс [С. Лаптев]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl7/klass.jpg)
Буфет и вдали мой класс мой класс в 10 школе
Помню нашу строгую зав. учебной частью с приспущенными очками на носу, которая меня дважды вызывала на разборки. Смутно помню других преподавателей. Был, правда, учитель труда, которого я запомнил надолго. Звали его Федор Прокопьевич. Фамилия у него была добротная - Караваев. Но, был он зверем, человекозверем.
Позже, в период своей взрослой жизни я узнал - до школы он был тюремным надзирателем. Оттуда, по неизвестным мне причинам, его выставили, и
![Парадная лестнца [С. Лаптев]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl7/parad.jpg)
Лестница на 2-ой этаж Учительская
он пошел свой тюремный воспитательный дар обкатывать в школе. На своих уроках, на которых он учил нас делать табуретки, этот человек чувствовал себя командармом. Он мог бесцеремонно оттолкнуть от верстака, ударить, некоторых даже ставил в угол за неудачную поделку, бывало грязно ругался. Он нас не любил. Видно, сильно истощенная общением с зэками нервная система уже не выдавала ему нужных ресурсов для человеческого общения со своими школьными подопечными. Мне казалось, что более всех он ненавидел меня. Чем я ему не понравился, я не знаю. Он постоянно висел надо мной. Как только я что-то делал не так, он вырывал из рук подпорченную деталь, поднимал ее вверх и громогласно меня позорил. Я невзлюбил его и его предмет. В нашем классе он вел уроки труда один год и, потом наши дороги разошлись, чему я был несказанно рад. Но, судьба привередлива. Через 25 лет она опять нас свела. Но, мы, к тому времени, поменялись местами. Об этом чуть позже.
И 10-я школа и 1-я были дореволюционной постройки, с могучими стенами и с достаточно большими окнами. Поэтому в них было тепло, светло и уютно. Хотя это для нас не было главным. Все это было данностью, которую мы изменить в лучшую сторону не могли.
5. Дворец пионеров и станция юных натуралистов
Я продолжал учиться, особенно не балуя себя и родителей пятерками. Были они у меня время от времени по географии, истории, астрономии, иногда по физике, литературе и конечно химии. За четверть, в итоговом столбце последней страницы дневника, я их набирал не больше 3-4 штук. Борьба за пятерки, во-первых, при постоянной нехватке времени, сильно напрягала меня, во-вторых, отвлекала от моих занятий во Дворце пионеров. Там я занимался сразу в нескольких кружках - шахматном, химическом, судостроительном, радиотехническом, электротехническом и волейбольном, эпизодически посещал авиамодельный (готовил топливо для ракет и проводил совместные запуски) и фотографический кружки.
Дворец пионеров строили у нас на глазах. Попасть на стройку было не просто, она была огорожена забором, но, для нас проблем с ним не было. Мы в нем находили тысячи дыр, а когда их заделывали, мы перелезали через него, благо он был не более, чем в два раза выше нашего роста. От преодоления высокого забора в городском парке, когда там устроили платный концерт какой-то мегазвезды тех времен, у меня остались горестные воспоминания. Забор тот в той части, которая не контролировалась ментами, был очень высок, а со стороны парка он стоял на горе и прыгать туда надо было где-то с высоты 3-3.5 метров. Мне было лет 7, мы залезли на забор и дух захватило. Казалось, что внизу пропасть, в которой можно сгинуть. Прыгать, не прыгать?!? Долго сидеть на заборе нельзя, могли увидеть менты. Решил прыгнуть. Жестко приземлился, встать не мог: что-то страшно заболело в животе. Пацаны мои ушли смотреть концерт, под забором долго торчать нельзя, могут замести. А я один корчился от боли под забором, боясь прихода милиционера. С час я не мог сдвинуться с места. Надеялся, что кто-нибудь из парней вернется и поможет мне. Но, увы. Я, после долгого вынужденного сидения с трудом встал и сразу пошел на выход. Концерт мне уже был неинтересен. Но, это был очередной успех в приобретении мною еще одной горестной порции жизненного опыта. И этот мой багаж постоянно полнился подобными приобретениями. Дворец пионеров стоял рядом с нашим домом и мы, в свободное время ходили на стройку полупоглазить на строителей или погулять по тонким перегородкам строящегося здания. Гулять по ним, толщиной, порой, в полкирпича на большой высоте, я побаивался. Но, видя, как ребята смело вышагивали по ним, я, дабы не терять авторитета в их глазах, тоже пытался изображать легкий степ на столь узкой полоске. Но, очень этим не увлекался. Тем более, что баловались мы этим, когда строители уходили. Правда, оставался вездесущий сторож, который постоянно пытался нас поймать. На большую высоту он не поднимался, караулил нас внизу, но, легче от этого не было. У сторожа был милицейский свисток, которого в те времена все боялись. Боялись потому, что это была власть, потому, что на трель свистка могли появиться настоящие милиционеры, а это уже серьезно. Так что мы старались барражировать по стройке тогда, когда там не видно было сторожа. Однажды мы стали обследовать какую-то большую крутящуюся емкость, возможно, для замешивания бетона. Крутить ее надо было вручную. Кто-то ее крутил, а кто-то на большой высоте на ней катался. Получалась бесплатная карусель. В один из моментов при таком кружении к нам нагрянул сторож, который стал подниматься к этой емкости. Пацаны врассыпную, я тоже стал слезать с карусели, но, сделал это как-то неуклюже. Она еще по инерции вертелась и я, поставив ногу на ее основание и не успев ее убрать, оказался в капкане: ногу зажало между трубой крутящейся емкости и ее стойкой. Нога в момент с каким-то хрустом и дикой болью остановила карусель. Ногу я с трудом освободил, но, наступать на нее не смог. Я так и остался на площадке на милость сторожа. Никто из ребят мне помогать не стал, все боялись сторожа. Да, и сторож тоже на стал дергаться, видя сколь бедственно мое положение. Тогда я понял, что дружба между нами, пацанами стоит не очень дорого. Настоящая дружба приходит с возрастом, когда в сознании узаконивается понятие ответственности и предательства. Просидев часа полтора, я с большим трудом сполз с площадки и хромая потащился домой. Больше на эту бетономешалку я не лазил. Так строилась моя наука познания мира
До Дворца пионеров я ходил на станцию Юных Натуралистов. Попал я туда как-то вместе с мамой по объявлению, в котором приглашались все желающие на сбор черной смородины. Каждому за каждые 10 кг собранной ягоды давался бесплатно 1 кг. Сначала мы ходили втроем вместе с Ниной, а потом я сам заинтересовался этим чудом зеленого созидания из ничего и стал системно посещать эту станцию, которая, по сути дела, была стартовой площадкой для абитуриентов рязанского сельхозинститута. Ходил со мной туда и Вовка Большаков. Он и его брат Борька были неплохими пацанами, их родители были учителями, жили в первом элитном подъезде. Мне они казались какими-то слегка заторможенными. Что-то в них было отличительное, какое-то не пацанское резиновое реагирование на наши дела и делишки. А может их воспитание в учительской среде не позволяло им вести себя по-пацански.
За успехи на станции меня наградили 2-х недельной поездкой в Ленинград. Он сразил меня изобилием мраморного и хрустального блеска, беспризорного и цинично-бесполезного золота в музеях, откровенной и волнующей наготой мифических и библейских персонажей на картинах и, не рассасывающейся к утру усталостью от бесконечных экскурсий. Жили мы там в какой-то школе, около которой снимали художественный фильм 'Два брата'. Была большая массовка, за участие в которой платили 3 рубля - сумасшедшие тогда деньги. Вполне могли бы в ней участвовать, но, наши педагоги нам запретили это делать. Подробнее о наших путешествиях по Ленинграду и его окрестностях в следующей главе. Сейчас этот город переименовали и он теперь Санкт-Петербург. Назывался некоторое время и Петроградом. Народ тяжело переживал переименование Ленинграда в Санкт-Петербург. Еще свежа была память о героической защите Ленинграда. Да, и образ великого Ленина еще светился в наших душах. Но, время приглушает любые излучения. Продолжение следует