Аннотация: Соавтор - Алфеева Лина. Когда-то Леди Беренис отвергла любовь тер Алдо, но ее тайный поклонник по-прежнему пытается найти свою Рени.
Перинг: Конерий/Альма
Размер:миди, 4985 слов
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: Насилие, Het
Жанр: Ангст, драма
- Альма, ну давай, пошли с нами! Пока рано, и солнце не палит. - Всё никак не унимались девушки.
- Нет, я лучше останусь, по дому помогу, - снова отказалась я.
По ягоды идти не хотелось. Не люблю, когда они мелкие лопаются в руках, а липкий сок растекается по ладоням. А ещё их нужно собирать мно-о-ого, чтобы всем хватило. Нет, я не ленивая, но ягоды собирать не люблю. То ли дело грибы! Обожаю подосиновики. Вкуснотища. Вот бы сейчас нажарить полную сковородку, да со сметанкой и свежей, с пылу с жару, картошечкой. Ничего! Судя по облакам, к вечеру будет дождик, значит, завтра можно и в лес по грибы сходить. Уж их-то за пару часов насобираю вдоволь.
Замечтавшись, забыла про кашу в печи, и та чуть не подгорела. Что ж, оставим мечты на потом, а сейчас надо похлопотать по хозяйству. Тётка у меня вредная. Так и заявила в первый день: "Раз погостить приехала - значит, должна отрабатывать пребывание на хозяйских харчах". Приготовила завтрак, помогла тётке подоить корову - вся моя помощь заключалась в том, что я стояла рядом и словно болванчик кивала, пока меня, неумеху, учили правильно корову доить. Можно подумать, я сама раньше ничем подобным не занималась. Мы, пока в Тарган не перебрались, тоже хозяйство держали: свиньи, куры, утки у нас водились, ну и корова была. Первое время я сильно по ней скучала: вставала на заре и с тоской смотрела на соседские крыши. Все думала-гадала, как там моя Бурёнка поживает без меня. Эххх... Зря мы переехали.
Тётка как корову доить закончила, выдала мне хворостину и приказала отвести её Марфу на луг. Корова оказалась смирная, умная, дорогу сама знала. Так что неизвестно, кто кого до луга довел. Вот теперь и на речку можно сбегать, смыть липкий пот, а если повезет, ещё и раков наловлю. Вчера Митька весь вечер мне, городской, про раков рассказывал. Вдоль берега под водой нор много, раки чуть ли не сами в руки прыгают. Главное - без пальцев не остаться в процессе. Посмотрела на хмурое преддождевое небо и улыбнулась. Значит, завтра - точно по грибы.
***
Встав спозаранку, тихонько оделась, чтобы не разбудить тётку. Я вчера как о грибах заикнулась, так она меня предупредила, чтобы без неё в лес не смела соваться, а то потеряюсь - ищи потом. По грибы в сопровождении тети идти не хотелось. Замучает же нравоучениями да советами. Сунув ноги в старые стоптанные башмаки, схватила лукошко повместительнее и выскользнула за порог. Только дверь избы тихо скрипнула. Башмаки были старые, потертые, а потому самые любимые. Тётка их как увидела, так и запричитала, что совсем меня мать в обноски одевает и денег на наряды жалеет. А я что, в лес должна в новых туфельках ходить? Я же в деревню ехала, вот и подобрала одежду соответствующую. Тётке же, видимо, хотелось племянницей перед соседками похвастаться. Не вышло.
Лес встретил меня прохладой, росой на травах и птичьими трелями. Я закрыла глаза и прислушалась. Как же я соскучилась по тихому токованию тетерева и звонкой дроби дятла. В городе таких птиц не услышишь. Земля после дождя еще не успела просохнуть, на подошвы тут же налипла грязь. Подошла к поваленному дереву и слегка обчистила башмаки. Если не счищать, то скоро столько грязи в пересмешку с хвоей и листвой на подошвы нацепляю, что и идти по лесу станет тяжелее. Можно было бы подождать пару часов, пока солнышко подсушит землю, но тогда первые грибы наверняка достанутся кому-то другому.
Пробравшись через заросли шиповника, вышла на полянку усыпанную подберезовиками и маслятами. Среди травы красными капельками пестрела земляника. Рука сама потянулась к ягоде. Желудок недовольно заурчал, напоминая о том, что я так и не успела позавтракать. Понятно. Значит, буду завтракать ягодами. Это же не в лукошко собирать, а в рот складывать. Утолив первый голод, достала из кармана ножик и приступила к сбору грибов.
Грибы как будто ждали меня и приветственно выглядывали из-под травы, кустов, коричневые шляпки мелькали у корней берез. Лукошко наполнялось быстро, а на душе было хорошо и спокойно, словно я и в самом деле домой вернулась. Вдруг среди белых стволов мелькнул темный плащ, и на поляну вышел мужчина. То, что незнакомец был мужчиной, я могла лишь догадываться - его лицо было скрыто капюшоном, но фигура была явно мужская. Сердце кольнула тревога. Мужчина поднял руку в странном жесте, и свет вокруг померк.
***
Очнулась я в тёмной комнате, больше похожей на каменный мешок. В ней было сыро и сумрачно, на единственном наглухо заколоченном окне - железные решетки, прикрытые плотной тканью. В ужасе оглядев себя, я поняла, что голая, и при этом прикована за лодыжку цепями к столбику кровати. Захотела закричать, но из горла вырвался лишь тихий всхлип. Мне было страшно и холодно, тело трясло в ознобе. Попробовала встать с кровати, но длины цепи хватило лишь на то, чтобы присесть на её краешек.
Дверь открылась, и в комнату вошел тот мужчина.
- Моя гостья уже очнулась. Очень хорошо.
Он не снял плащ, глубокий капюшон скрывал от меня его лицо. Как только он направился к кровати, я инстинктивно поползла в сторону, пытаясь прикрыть наготу руками.
- И почему же ты плачешь? - он подошел ко мне, горячие пальцы с силой сжали мой подбородок. - Я не люблю слез, запомни это... - от звука тихого хриплого голоса меня затрясло ещё сильнее.
- З-з-ззачем? - удалось выговорить мне.
- И вопросов я тоже не терплю, Рени.
- Но... Вы ошиблись! Я Альма. Меня зовут Альма!
Внутри встрепенулась надежда - он просто меня с кем-то перепутал. Точно, просто перепутал! Сейчас он поймет это и отпустит меня!
- Пожалуйста... я никому не расскажу, я Альма, я не...
- Заткнись!
Он почти без замаха ударил меня по лицу. Боль опалила щеку. Я вжалась в постель, стараясь отползти как можно дальше от него, насколько позволяла цепь. Он схватил меня за руку и подтащил к себе.
- Запомни, милая, - из-под капюшона раздался тихий вкрадчивый голос, - конечно, никто ничего не узнает - ты не расскажешь. - Он протянул руку, я зажмурила глаза в ожидании нового удара, но он лишь провел пальцами по горящей щеке.
Я усиленно закивала головой, не решаясь высказаться вслух. Нужно только согласиться с ним, и никому ничего не говорить - и всё будет хорошо. Всё будет хорошо и он меня отпустит. Я вернусь к родным и больше никогда не пойду в лес одна. Даже за грибами.
- Ты будешь хорошей, будешь послушной, и ничего никому не расскажешь, потому что ты больше не увидишь никого, кроме меня. Понятно?
И вот тогда мне действительно стало страшно. Так страшно, что я затаила дыхание и забыла о том, что нужно дышать, и только, когда перед глазами замелькали разноцветные круги, сделала судорожный вдох. Я поняла, что из этой комнаты мне больше не выйти. Никогда. И все таки я осмелилась ему возразить:
- Но я же не Рени...
Он снова ударил меня. Голова дернулась в сторону, во рту появился металлический привкус крови, но я чувствовала, что он сдерживается. Что же будет, когда он ударит в полную силу?
- Понятно... Рени? - и я послушно кивнула в ответ.
- Вот и умничка. Можешь поесть.
Щелчок пальцев, и на постели появилась тарелка. Мне захотелось истерично засмеяться. И когда он вышел из комнаты, заперев дверь, я таки засмеялась, и смеялась, пока не прекратили литься слезы. На тарелке была свежая картошка и жареные со сметаной грибы.
***
Он появился в моей комнате под утро. По крайней мере, я думала, что на тот момент уже наступило утро - забитое почти наглухо снаружи окно не пропускало свет. Единственным его источником был факел, висящий на стене. Похититель о чём-то говорил, но я не могла понять, что же именно вызвало его гнев. Слова проносились мимо сознания, я выхватывала только отдельные фразы: "Я их найду... тоже мне, некроманты... за все ответят..." Я внимательно следила, как он ходит из угла в угол и панически боялась, что он подойдет ко мне. После того как он ушел вчера, я вытащила из-под себя шелковое одеяло и завернулась в него. К оставленной моим похитителем картошке не притронулась. Меня мутило от страха, и я боялась, что если проглочу хотя бы кусочек, то меня вывернет прямо на постель. Задумавшись, я не заметила его резкого рывка в мою сторону. Попыталась отстраниться, но он уже крепко держал за подбородок, пальцы ласково провели по распухшей щеке.
- Они ответят мне, слышишь, Рени? Ответят! А когда я закончу... Ооо! Они пожалеют, что не принимали меня в расчет. А потом, потом мы будем вместе. Слышишь? Вместе, Рени. Ты ведь хочешь быть со мной? А я подарю тебе весь мир.
Я затравленно смотрела на черный провал капюшона, не понимая, что мне следует сказать в ответ. Напомню, что я не Рени - ударит, но и соглашаться на весь мир в качестве подарка тоже не улыбалось.
- Что это на тебе, Рени? Разве я разрешал тебе прикрываться?- он протянул руку и сдернул одеяло. - Запомни. Я запрещаю тебе прятать от меня свое тело. Поняла? - я испуганно кивнула в ответ. - Тебе не стоит бояться, меня Рени. Я тебя никогда не обижу. Я так долго ждал. Тебя.
Он резко наклонился и впился в мой рот. Я пару раз целовалась с Фроськой, который жил на другом конце улицы. Он мне вроде как нравился. Но в исполнении моего тюремщика это было что-то совсем другое. Он терзал мои губы, словно хотел их съесть, а потом вдруг резко укусил меня за нижнюю губу. Я вскрикнула от боли, и он этим воспользовался, просунув мне в рот свой язык. А я чувствовала только отвратительный привкус своей крови, и это было больно и противно, а еще меня начало тошнить. Потом стало еще больнее, потому что он все сильней сжимал мой подбородок. Воздух заканчивался, мне было нечем дышать. Легкие горели огнем. Я забилась в его руках, пытаясь вырваться, отстраниться и вздохнуть, но он только стиснул меня еще сильнее. Потом я отключилась...
***
Очнулась я в одиночестве, и решила этим воспользоваться. Было стыдно лежать в кровати обнаженной. А еще хотелось до ветру, но как, если я прикована? Рядом с кроватью обнаружился ночной горшок, длины цепи еле хватило, чтобы до него дотянуться.
Скулы и прокушенная губа болели и немного опухли. Наверно пол-лица посинело, и, не смотря на все произошедшее, очень хотелось есть. Желудок буквально скручивало от голода. Сколько же я пролежала без сознания? Но еду, как я поняла, мне мог принести только мой тюремщик, а я не хотела видеть его снова - лучше посижу голодной. Не умру же я от этого? Время шло, а когда сидишь без дела и не видно солнца, то трудно сказать, сколько прошло - полчаса или два.
Я знала, что тетка и ее односельчане, наверняка, прочесали лес. Что они подумали, когда наткнулись на мое лукошко с грибами? Решили, что меня задрал и унес в лес дикий зверь? Я не представляла ни где нахожусь, ни сколько времени прошло с момента моего похищения. В порыве бессильной злобы дернула цепь, крепившуюся к столбику кровати. Наверное, проще оторвать саму кровать от пола, чем порвать эту цепь. От безделья и нервов меня опять сморил сон.
Не знаю, сколько проспала на этот раз, но проснулась я от того, что желудок сводило от голода с новой силой. Сейчас даже приход монстра не казался мне таким страшным - только бы поесть принес. Что угодно, хоть похлебки какой, мне уже все равно что - главное поесть. Кроме того, очень хотелось пить. В горле пересохло, а во рту все ещё мерещился привкус крови. Словно в ответ на мои мысли, дверь открылась и зашел он. С подносом в руках. Мой желудок требовательно заурчал. Притянув колени к груди, обхватила себя руками в попытках хоть как-то прикрыть наготу.
- Моя Рени проголодалась. Извини, но я был немного занят.
Он поставил поднос на кровать рядом со мной и отошёл. Я с удивлением посмотрела на расставленные на подносе тарелочки и мисочки, в которых плавало нечто по консистенции напоминающее разноцветное перетертое пюре. В высоком бокале была налита какая-то темно-красная жидкость. Видимо, вино. Рядом лежали несколько разных вилочек, ложечек и маленький ножик. А ножик зачем? Пюре резать?
- Когда сломана челюсть, тяжело пережевывать твердую пищу, - спокойно пояснил он мне. И я поняла, что это не пустая угроза. Просто он подготовился. Просто он проделывал подобное и раньше. Просто я была ни первая его Рени. Я инстинктивно притронулась к синяку на щеке и послушно схватила одну из ложек. А вдруг я ошиблась? Поспешно вернула ложку обратно на поднос и растерянно покосилась на столовые приборы. Лучше бы мне он картошки с грибами опять принес. И ложку. Самую обычную ложку. И компот или воды. Зачем мне вино?! С опасением посмотрела на поднос ещё раз.
- Если не знаешь, как пользоваться приборами - ничего страшного, ешь, как тебе удобно, - снисходительно заявил он.
Затравленно взглянув в его сторону, увидела, что он развалился на кресле, которого до этого тут не было, и наблюдает за мной. Не смотря на то, что лицо было скрыто в тени, я ясно ощущала его взгляд на себе, и это нервировало. Руки подрагивали, а на теле выступил холодный пот.
Схватив ложку, принялась уплетать красно-коричневое нечто, по вкусу напоминающее овощное рагу. В одном из блюдечек оказалось переваренная рисовая каша, еще в одном - подлива. Когда доела все это - захотелось пить.
- А можно мне воды? - рискнула задать вопрос.
- Нет, пей, что дают, - твердо ответили мне.
Тяжело вздохнув, взяла бокал. Не люблю эту кислятину, но делать нечего. Но вино оказалось совсем не таким, как в нашем шинке, куда папенька иногда заглядывал втайне от матушки. Оно было сладеньким, и в то же время терпким. А в конце почему-то горчило. Поставив бокал на поднос, отползла назад, настороженно наблюдая за моим тюремщиком.
- Спасибо, - решила быть вежливой.
Он хмыкнул, посидел еще пару минут, а потом встал и спокойно направился к кровати. Я напряглась, и когда он протянул руку, хотела отодвинуться, но с ужасом осознала, что не могу пошевелиться. Совсем. Паника накрыла с головой. Он поднял с кровати поднос и швырнул его на пол. Следом полетело одеяло. Я попыталась закричать, но ничего не вышло.
- Рени, моя Рени. Я так долго ждал.
Он наклонился ко мне, и я зажмурилась, понимая, что будет дальше. Он положил руку на мой затылок и принялся опять терзать мой рот. Стало очень страшно и... противно. И что странно, сама я не могла пошевелиться, но малейшее нажатие его рук, губ или языка, и мое тело двигалось самостоятельно. Он долго слюнявил меня, затем начал издавать странные хрипы и стоны. Горячие влажные ладони стали скользить по моему телу. От этого было так противно, что меня начало тошнить. Он лапал мою грудь, живот. Потом схватил за ноги, и раздвинул их. Я тихо заплакала.
- Я же говорил тебе, что ненавижу слезы! - зло заявил он и погасил факел.
Теперь я могла только слышать и осязать. Судя по звукам, он раздевался. Рыдания душили меня, и я не могла ничего с этим поделать.
- А ну перестань, - окрик и пощечина.
А потом он резко раздвинул мне ноги, навалился сверху и сразу же вошел. Боль оглушила. Мне хотелось вырваться, отстраниться, откатиться в сторону, но я продолжала все также неподвижно лежать. Собственное тело больше мне не принадлежало. Приходилось терпеть эти ужасающие ощущения и давиться слезами. А он всё терзал меня. Снова и снова с силой двигался во мне, а низ живота скручивало от приступов боли. Потом он перевернул меня на живот, и все началось по новой. Потные руки шарили по спине, сжимали ягодицы. Он со всей силы дернул меня за волосы, чтоб оторвать голову от подушки, уткнувшись в которую я задыхалась от невозможности вздохнуть. Шея выгнулась назад, казалось, что еще немного и позвонки не выдержат. И тогда я услышала у себя над ухом тихий шепот:
- Тебе нравится, Рени?
Я не знаю, сколько это продолжалось. Даже после того, как он конвульсивно содрогнулся, и, полежав на мне, поднялся, я продолжала чувствовать боль. А еще что-то горячее текло по бедрам.
Он вернул мне возможность двигаться и зажег факел, но я продолжала лежать неподвижно. Казалось, если я попробую пошевелиться, то станет ещё больней. Я знаю, что мечтать о смерти грешно. Но в том момент мне захотелось умереть. Просто закрыть глаза и перестать дышать.
- Вот, видишь, что бывает, если ты не слушаешь меня, Рени?
Он ласково провел ладонью по моей щеке, и от его голоса и этого жеста меня вывернуло прямо на подушку.
- Будешь хорошей девочкой, и в следующий раз тебе понравится, - хрипло рассмеялся он и исчез.
***
Он обманул меня: мне не понравилось ни в следующий раз, ни в третий, ни в... не знаю какой. Я уже потеряла счет этому кошмару. Я уже согласна голодать. Даже умереть от голода, лишь бы он не приносил мне еду. Потому что почти всегда после еды он прикасается ко мне. Заставляет делать отвратительные, противоестественные вещи, от которых мне очень больно, и идет кровь.
Он начал обвинять меня в том, что я не его Рени, что я недостаточно похожа на неё. Однажды, я заявила ему, что я не могу быть ею, потому что на самом деле я - Альма, а не какая-то троллева Рени, за которую он меня принимает. И тогда он впервые меня избил. Кричал, что я специально заманила его в свои сети, что я такая же шлюха, как все остальные, что я еще пожалею, что выбрала не его. Я лежала на кровати, свернувшись в клубок, удары сыпались один за другим: по спине, по ногам, по голове. Наконец, он устал и сполз с кровати. Я думала, что он ушел, и приподняла голову и тогда я увидела, что он стоит в тени и смотрит на меня. А ещё я увидела в его руках хлыст. Первый удар пришелся на спину, от боли перед глазами заплясали красные темные пятна, и я потеряла сознание.
Я больше не перечу ему, не сопротивляюсь, и не плачу. Я уже практически забыла, что я Альма и хочу быть Рени, его Рени, только бы он не доставал хлыст. Он уже больше не сдерживается и бьет в полную силу, потому что, как он мне однажды заявил, я выносливее остальных. Значит, были и другие. Или же они есть? Вдруг за стенкой находятся и другие девушки, которых он мучает, когда не занят мною? Он продолжает меня насиловать, заставляет меня говорить, что я его люблю, что я сделала ошибку, выбрав не его. Он знает, что мне больно, но ему все равно, а под конец перед уходом он всегда обещает, что если я буду вести себя хорошо, то в следующий раз мне понравится. Но даже если я молча выполняю его распоряжения, результат всегда был одинаков: утолив свою похоть, он берётся за хлыст.
Единственный положительный момент - если в этом может быть что-то положительное - он явно не хочет ждать, пока мои раны заживут сами. Поэтому каждый раз перед уходом, даже если я нахожусь без сознания, он вливает в меня какую-то горькую жидкость, и все проходит за несколько дней. Даже на исполосованной до костей коже не остается шрамов. Хотя иногда мне кажется, что предпочтительней терпеть боль, пока все это будет заживать, чем пережить очередной его приход. Скорый приход.
***
Раньше, если бы меня спросили, чего я боюсь, я бы сказала, что боюсь встретиться с диким зверем в лесу, боюсь безвременной смерти родителей, боюсь... да много чего боюсь. Сейчас я знала, что самое страшное в жизни - это открывающаяся дверь. Потому что если она открывалась, то это значит, что пришел он - мой хозяин и мучитель. И я не знаю, сколько это уже продолжается, сколько я нахожусь в этом ужасном месте, я потерялась во времени. Сколько я здесь - неделю, две, месяц? Я не могу сказать, сколько спала. Если я закрывала глаза, когда, вроде, был день, и открывала их, когда тоже был день, то был ли он тем же самым, или уже наступил другой? Или я спала больше суток? Я не могла определить этого хотя бы по солнцу - не позволяло наглухо закрытое окно. Всё смешалось в голове. И теперь время для меня отмерялось открывающейся дверью...
Да, теперь я точно знала, чего боюсь. Нет, не боли. Боль можно перетерпеть, а если она настолько сильная, что терпеть её невозможно, то приходил обморок, а потом затяжной сон с кошмарами, в которых постоянно, по кругу, повторялось то, что происходило в реальности. Иногда мне снятся родители и родной дом. Тёплый солнечный день. Снится лес, в котором я собираю землянику. И в таком сне мне очень хорошо, даже радостно. Но тем мучительней пробуждение, а отчаянье наваливается на меня с новой силой. Если мой тюремщик приходит ко мне после такого сна - он недоволен мною. Очень недоволен.
Я стала бояться спать. Потому что однажды он пришел, когда я спала. И проснулась я от того, что вместо одной цепи - обычно дававшей немного свободы - появились еще три. Цепи были натянуты до предела, я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, которые были растянуты в разные стороны. В тот раз он был особо жесток, он не просто насиловал меня. Он вымещал свою злость на мне. Избивал, царапал, щипал со всей силы. А потом взял хлыст и... на третьем ударе сознание меня покинуло.
И теперь я понимала, что еще один мой страх - это когда ты спишь, а к тебе, в твою тюремную камеру кто-то заходит. И хотя лицо и фигура скрыты плащом, ты знаешь, что это твой персональный мучитель, палач, который истязает, но не дает умереть. И волосы начинают шевелиться от ужаса, когда ты видишь открывающуюся дверь. Полная тишина, ни звука, и эта дверь напротив - открывается. Еще не видно кто за ней, но ты знаешь, что будет дальше. Даже если ты была послушной. Не плакала. Не говорила. И откликалась на имя Рени...
***
- Сегодня ты будешь хорошей девочкой, - голос прозвучал слишком близко, а потом по щеке прошелся его язык, и последовал укус за мочку уха.
Я вся сжалась от страха. Как? Как я могла снова проспать его приход? Как могла не заметить что он сел на кровать? И уже одеяло откинуто... Значит, сегодня он даже не даст мне отсрочку на время еды. В душе опять поселились обреченность и темнота. Я уже знала, что мне ничто и никто не поможет. Но смириться до конца не могла. Я ведь человек, я мыслю и чувствую. А какой нормальный человек захочет чувствовать то, что происходит со мной?!
- Правда, ты будешь хорошей? - настойчиво повторил он, и мне не оставалось ничего иного, как только молча кивнуть головой. - Молодец, Рени.
Он погладил меня по спине, а я уже внутри вся сжалась - ведь знаю - будет больно. Всегда больно. Он продолжал гладить меня по спине, перебирать мои волосы, и о чем-то тихонько бормотал. Я не хотела прислушиваться - пусть разговаривает сам с собой, лишь бы не бил. Он часто говорил что-то, но я старалась не слушать. Спустя некоторое время его ладонь сместилась на мой зад. Значит, одними поглаживаниями дело не закончится. Да и когда такое случалось? Когда это он просто гладил меня?
- Ты ведь хочешь, чтобы я любил тебя? Тебе нравится, когда я люблю тебя, и немного грубости этому не помеха,- тихонько прошептал он мне на ухо.
Я невольно вздрогнула и судорожно вздохнула. Так вот как он думает - что он меня любит. И что я испытываю немного боли. Неужели он не понимает, что так нельзя?
- Отвечай! - окрик, и шлепок по заду, который сразу стал гореть. А следом поглаживания, и он повторяет вопрос мягким, таким опасно вкрадчивым тоном, - Хочешь, чтобы я любил тебя, Рени?
И я рискнула кивнуть. Надеясь, что он сегодня будет если не нежнее - такого я просто не могла представить - то хотя бы обойдется без избиения.
- Нет, милая, говори со мной, - прошептал обманчиво ласковый голос у самого уха.
И снова легкие поглаживания, от которых почему-то становится страшно так, что слова застревают в горле, и я с трудом выговариваю:
- Да, хозяин.
Он требует, чтоб я называла его хозяином. Хотя такое обращение как нельзя лучше соответствует действительности.
- Хорошо, значит, сегодня я буду тебя любить. Я давно хотел обладать тобой так. Тебе понравится, я обещаю.
От последней вкрадчивой, доверительной фразы, мне стало окончательно ясно - мне не понравится. Мне будет больно и тошно. И я опять буду захлебываться рыданиями от боли. А поскольку мой тюремщик не терпит слез... Лучше бы он просто меня убил!
В то же время прикосновения к заду становились все более и более осязаемыми. Наверно он не перевернет меня на спину и будет как тогда, в первый раз. Вот он отстранился и зашуршал одеждой, я даже не пыталась повернуться и посмотреть - кто скрывается под плащом. Не хочу обнаружить, что все это время меня мучил какой-нибудь мужчина с изуродованным лицом. Хотя мне часто снится, как он, стоя передо мною, скидывает капюшон, а там... я не могла рассмотреть что - просто темнота, и я сразу же просыпалась. Часто от собственного крика.
Он разделся и сел на кровать у меня в ногах. Раздвинул их и, устроившись между ними, оперся одной рукой о кровать, другой взяв меня за подбородок, повернул голову, насколько возможно, и поцеловал. На этот раз это было не настолько противно и больно как в предыдущие. И он не торопился совать язык в мой рот. Просто сминал, посасывал и покусывал мои губы, даже не до крови. В душе, среди мрака, отчаянья и безысходности появился крошечный огонек надежды. Может в этот раз будет по-другому?
Вот он немного сместился, освободив вторую руку, и снова начал поглаживать мой зад, не отрываясь от моего рта. Я даже позволила своему телу немного расслабиться. Поверила, что боли сегодня будет меньше. А может и совсем не будет...
- Вот так Рени, расслабься и получай удовольствие, - сказал он, на мгновение оторвавшись от моих губ. И в туже секунду я вскрикнула от неожиданной боли - он резко засунул палец мне... но это же не правильно! Так нельзя! А он, воспользовавшись моментом, опять принялся терзать мой рот. И я не могла ничего поделать - не надо было кричать и открывать рот, нужно было потерпеть боль и тогда, возможно, он не засунул бы мне в рот свой язык. Ладно, это я приучила себя терпеть. Главное, чтоб он... НЕТ! Он протолкнул палец еще дальше, хотя казалось, что там не один палец, а вся его рука. От боли выступили слезы, а тело непроизвольно выгнулось, пытаясь избавиться от отвратительных ощущений, но стало только больней.
- Тише, тише, милая. Ты же знаешь, что в первый раз всегда больно, - успокаивающе сказал он.
И я не выдержала, позволила всем чувствам выплеснуться в крике:
- Мне всегда больно! Ты только обещаешь, что больно не будет, а мне больно! ВСЕГДА!
Жесткий удар наотмашь, и злой шепот, полный клокочущей ярости, которая вот-вот перельется через край, и вся, до последней капли, будет вымещена на мне:
- Сама виновата, что выбрала не того, если бы была со мной, то ситуация сложилась бы по-другому! Но ничего, я все исправлю.
От последнего заявления по коже как будто градом прошлись - так безнадежно, темно, холодно и страшно стало.
Больше он не гладил меня, и не целовал. Он жестко двигал пальцем там. И когда стало почти терпимо, он вдруг добавил второй. Я опять не удержалась и вскрикнула. Попыталась отстраниться, но он, навалившись на мои ноги, положив вторую руку мне между лопаток и вжав меня в кровать, не позволил этого.
- Слышишь, Рени? Я все исправлю, и ты будешь со мной.
После этого он вытащил пальцы, и я понадеялась, что самое худшее позади. Но когда он не раздвинув мои ноги, а стиснув их вместе, и, посильнее сжав их своими, навалился на меня, и то самое начало протискиваться туда, где минутой раньше были пальцы, - я поняла, что худшее еще впереди. Если до этого я считала, что один или два пальца - это непередаваемо больно, то теперь я поняла, что значит боль. Меня как будто насаживали на раскаленный вертел. Я полностью перестала контролировать себя, и со всех своих ничтожных сил пыталась вырваться. И больше не сдерживала себя и кричала. Кричала на каждое его движение. А он все не останавливался. Он протискивался глубже и глубже, и что-то неразборчиво и раздраженно шипел в ответ на мои крики. Я продолжала кричать, когда он остановился, протиснувшись до конца. И кричала, когда он снова начал двигаться туда и обратно. Я кричала и кричала. От боли, от бессилия, от безысходности. Кричала от каждого толчка. Потом я замолчала. Пропал голос. Я не могла издать даже сипа, а он все продолжал, как будто и не замечал моих криков и попыток вырваться. Когда я затихла, он перестал вдавливать меня рукой в кровать. Он опёрся руками по обе стороны от меня, и продолжил еще интенсивней вбиваться в мое тело. А я беззвучно и обреченно плакала, ожидая, когда же это закончится. Еще через некоторое время он судорожно дернулся и навалился на меня. Мне было трудно дышать, но я не могла ни сказать об этом, ни пошевелиться - сил просто не осталось. Осталась только обреченность. Осознание, что я никогда не выйду из этой комнаты, а когда надоем - он, наверно, просто убьет меня, то ли оглушило, то ли обрадовало. Быстрей бы я надоела ему... Это была последняя мысль перед тем, как темнота снова позвала меня в свои объятия.
***
Я больше не могу спать крепко, как когда-то после дня, полного забот по хозяйству, когда натруженные ноги немного пекло, а постель на полатях, или зимой у печки, была пределом мечтаний. Я просыпаюсь даже от своего дыхания, от своих собственных движений во сне.
И тем страшнее мне стало, когда я поняла, что только что очнулась от крепкого, долгого сна. Проснулась от того, что в глаза светит солнце. Стало страшно, страшно открыть глаза, и увидеть, что он опять сидит в кресле и смотрит на меня. А потом он встанет, и... Только откуда солнце?
Я резко распахнула глаза и снова зажмурилась от ослепившего меня света. Повернувшись на другую сторону, я накрыла голову одеялом, чтоб черные мушки перед глазами быстрее прошли, и с удивлением поняла, что цепей больше нет. И я совсем не чувствую боли, вот нисколечко. И я явно нахожусь в другой кровати. А может даже... в другом месте? Так хотелось надеяться на это!
Осторожно открыв глаза и вынырнув из-под одеяла, я с опасением осмотрелась. Комната была огромной, наверное, в ней поместился бы весь наш домик, тот который был в селе, и еще место для двора осталось бы.
Я лежала на небольшой кровати в центре комнаты. Рядом был столик, на котором стоял стеклянный кувшин с водой и стакан. Я схватила кувшин и выпила сразу половину - меня мучила сильная жажда - и продолжила осмотр. Справа было огромное, практически во всю стену окно. Светло-зеленые шторы были раздвинуты, и я могла видеть лес за окном, только он был какой-то странный, слишком ухоженный что ли. И я никогда раньше не видела, чтоб в лесу были не тропинки, а дорожки, вымощенные белыми камнями. Слева у стены стояли шкафы, дверцы которых покрывали зеркала, там же была дверь. Я с удивлением рассматривала себя в этих зеркалах. Как будто ничего и не было. Как будто мне просто приснился самый ужасный на свете кошмар. Кожа ровного цвета, ни шрамов, ни синяков, и на мне надета вполне приличная сорочка.
И напротив меня тоже была дверь. Я не знаю, приснилось ли мне все, или нет. Но когда дверь начала открываться, я по привычке затравленно замерла, боясь вдохнуть. Но в комнату вошел не мой мучитель, а прекраснейший из когда-либо виденных мной мужчин, я даже не заметила, как напряженное ожидание плохого прошло и просто поняла - теперь всё будет хорошо.