Ларичев Вячеслав Семенович : другие произведения.

Рассказы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Вячеслав Ларичев
  
  
  
  
  
   В ГРАНИЦАХ ПОВСЕДНЕВНОЙ СУЕТЫ
  
   Рассказы
  
  
  
  
   Майкоп 2012г

ПОСЛЕДНЯЯ ПЯДЬ

  
   Его не хоронили, его зарывали, закапывали... Два здоровых парня с раскрасневшимися лицами то ли от напряжения, поскольку торопились, то ли от водки, бутылка опорожнённая на три четверти и стакан стояли на надгробии соседней могилы, только что опустили в яму гроб и, взявшись за лопаты, были готовы обрушить вниз бугор земли и ждали только, когда пожилая женщина бросит на крышку гроба свою горсточку. Женщина не торопилась, она стояла над ямой, она не плакала, видимо не было слёз, она тряслась, иногда сильно вздрагивая, и едва слышно скулила...
   Тропинка, которая вела в лес, шла мимо кладбища. Я шёл по грибы и, увидев группу людей на кладбище, подошёл. Двое парней вытаскивали верёвки, на которых только что опустили гроб. Я посмотрел вниз. На крышке гроба была приколочена военная фуражка с красным околышем. Изношенная, помятая она выглядела, как старый сморщенный гриб, и только красная солдатская звёздочка на ней удивительно ярко блестела и, казалось, что её только что начистили...
  -- Кого хороните? - спросил я, хотя можно было и не спрашивать. Хозяина фуражки я знал, поскольку раньше встречался.
  -- Ивана. Ивана Кондратьевича, - с явным равнодушием бросил один из парней, одновременно сплёвывая окурок сигареты.
   Я бросил горсточку земли в момент, когда бросала жена покойного, секундой позже по крышке гроба глухо застучали крупные комья с лопат могильщиков...
  
   Иван Кондратьевич жил скромно. В начале девяностых пенсии ветеранов войны мало, чем отличались от пенсий простых пенсионеров, да и выплачивались, особенно в глубинке, довольно не регулярно.
   Он не числился среди местных алкашей, за что те его недолюбливали. Другие не любили за его повышенную требовательность, граничащую с придирчивостью, за негативное отношение ко всему, что происходило вокруг. Особенно это проявлялось, когда он выпивал рюмочку. А выпивал он только в день пенсии и не более ста грамм за вечер, но тогда в его молчаливом характере появлялась прореха, и он шел куда-нибудь излить всё накопившееся в нём за месяц или два молчания.
  
   То незабываемое время начала девяностых прокатилось по стране и людям, живущим в ней, как каток асфальтоукладчика. Грязные потоки перестройки, достигая российской глубинки, вымывали не только посевы с полей, годную для продажи древесину из лесов, стирали с лица земли не только мелкие деревни, хозяйственно - производственные предприятия, целые посёлки, но совесть, порядочность, лучшие человеческие качества. В местном колхозе за два года сгорели телятники, коровники, овчарня, а затем и здание правления колхоза, осталась только "доска почёта" да земля. Нулевые показатели на колхозном финансовом счёте и отсутствие недвижимости позволили бывшему председателю "приватизировать" колхоз с нулевым балансом.
  
   Кому была приятна горькая правда, которую с непонятным упрямством пытался толковать старый дед, опьянённым беспределом, безответственностью и безнаказанностью соседям.
  -- Провода с линии электропередач сняли, электрический трансформатор разграбили, вся деревня сидит без света. Сами у себя воруют, - возмущался он у магазина, стоя в очереди за хлебом, - Реформаторы...
   Мне тоже не всегда нравилась резкость суждений Ивана Кондратьевича, особенно, когда он недвусмысленно выражался по поводу "наехавших тут", имея ввиду в том числе и мою персону.
   Несколько "зауважал" я его лишь тогда, когда он немного приоткрыл завесу над своим военным прошлым.
   Ему повезло. По возрасту его призвали на военную службу в марте сорок пятого. Попал во внутренние войска. Пока учили боевому мастерству, война закончилась.
   Но для него только всё и началось. Полк располагался в Прибалтике. "Лесные братья" по ночам делали вылазки. Убивали больше гражданское население, не щадили ни детей, ни стариков, а, уж, солдат Красной армии - тем более. В это время он имел звание старшины.
   - Едем мы вдвоём с солдатиком на подводе, на лошадке, запряженной в телегу, провиант везём. По винтовке у каждого. Солдатик сидит, прутиком лошадку погоняет, а я лежу, живот кверху. Перелесок. Выстрел. Солдатика сразу насмерть убили. А я выкатился из телеги да в траву на обочине. Если бы побежал, сразу и убили бы. Лежу, к бою приготовился. Лошадка с испугу убежала и солдатика на телеге увезла.
   Из леса вышли пятеро, идут цепью в мою сторону. Что ждать было? Подошли поближе, я и начал. Как учили: "Ни шагу назад", "Ни пяди земли...". Четверых убил, пятого ранил. Он в лес ушёл. Его потом другие нашли. Но и мне досталось. Дважды ранили: в живот и в ногу. Видишь, хромаю...
   Больше ничего рассказывать не стал. Встал, махнул рукой и "похромал " домой.
  
   Видел я его ещё раз, когда к знакомым в их село приходил. Осень была. Из огородов всё убрали, только и осталось, землю перекопать к следующей весне.
   Иду мимо его дома, а он стоит посреди огорода. Всё перекопано. Стоит, рядом лопата воткнута, на голове фуражка с красным околышем, его любимая и, наверное, единственная. Звёздочка горит, как всегда. Стоит, как на параде, как победитель на своём пятачке, на своей пяди земли, грудь развёрнута, хоть и одета то на нём старая помятая, неопределённого цвета рубаха, расстёгнутая до пупа, старые солдатские галифе, а на ногах - рваные калоши.
   "Вот и всё, что ты завоевал, солдат, твоя "пядь", - подумал я тогда...
  
   Не знаю, почему я вспомнил всё это сейчас? Полтора десятка лет прошло. Проснулся рано утром, лежу, а это всё перед глазами. Видимо, годами мы с ним только сейчас сровнялись. Годами сровнялись, а в остальном? Была и у меня своя "пядь". Потерялась. Ищу и не найду, поэтому и не спится...
   У него та "пядь" была, с неё он и не сошёл до самого конца. Что у нас осталось, у нас - послевоенных поколений?
  

Таблетка жизни

  
   Он был худой и длинный. Склоченная бородка казалась неестественно приклеенной к самому низу подбородка. Небритые длительное время щёки местами были похожи на стёртую сапожную щётку. Бледное лицо в тусклом свете сгущающихся сумерек выглядело землистым с зеленоватым оттенком.
   Сгорбленная, узкоплечая фигура в полусогнутом состоянии, казалось, висела на краешке старого табурета и опиралась локтями на стол.
   Взгляд выражал задумчивость, а неподвижные зрачки были направлены на самую середину стола, где лежала бумажная коробочка, наполовину пожелтевшая, смятая и порванная с одного края.
   "Выпью эту таблетку и оживу", - где-то в сознании колотилась мысль, но тело не двигалось, таким же неподвижным был взгляд.
  
   Вспомнилась осень сорок девятого года. Ему было пятнадцать лет. Голодное время. Картошка, капуста... Кусок хлеба казался слаще пряника, а о пряниках только в книжке читал...
   Хворь навалилась. Уже больше года болел. Лежал на печке. Тёплая была, специально протапливали...
   - Всё равно умрёт, - услышал он как-то слова бабушки. Не напугался. Он стал ждать "эту смерть". Выучил молитву "Отче наш" и читал её по нескольку раз подряд, заканчивая словами: "Боженька, забери меня скорее". Сил не было совсем, и всё болело, но Боженька не забирал...
   Однажды вечером, когда ему было совсем плохо, кто-то постучал в дверь. Шел дождь со снегом, было холодно.
   На пороге появился старый дедушка в рваной шапке ушанке, залатанном пальтишке и не по размеру больших ботинках.
   - Хозяева, не пустите ли переночевать? Озяб, до утра не доживу, - он снял шапку, и показалась лохматая седая голова с мелким бледным лицом. Необычными казались глаза, они поблескивали, в них чувствовалась какая то сила...
   - Заходи. Чем богаты, тем и рады. Хлеба нет, картошка тёплая.... Спать - только на полу, есть шубейка старая, можно подостлать... - бабушка спокойно высказала всё это без перерыва, но спокойно. Очень уж часто приходилось видеть таких посетителей...
   Дед благодарно покачал головой, снял пальтишко, ботинки, развязал свой тощий холщёвый мешок, достал кусок хлеба и отломил щепотку...
   Увидев, жадно смотрящего с печки, худенького мальчишку, разломил кусок надвое и протянул ему:
   - О, да ты болеешь? Плохо, плохо.... Возьми, дружок, подкрепись.... Бери, бери. Хлеб, он главное лекарство...
  
   Утром, перед уходом, дедушка подошёл к мальчику и подал бумажную коробочку:
   - В коробочке таблетка, лекарство.... Совсем плохо станет, съешь, оно тебе поможет... Жизнь тебе спасёт...
  
   Дед ушёл, а мальчику стало лучше. Сила появилась, с печки слезать стал...
   А, тут разговор бабушки с матерью услышал: "Варька то у соседей совсем плоха, часом умереть может..."
   "Варя, Варенька, - шептал про себя мальчишка, - а, я и не знал.... Надо тебе помочь..."
   Он слез с печки, взял коробочку с таблеткой, надел материну фуфайку и пошёл к дому, где жила Варя.
   На стук в дверь вышла Варина мать:
   - Ваня, а ты разве не знаешь? Нет больше Вари, вчера в больнице умерла. Завтра хоронить будем...
   Слова Вариной мамы прозвучали, как гром, как удар молота по голове.
   Он, ничего не чувствуя, прибежал домой и спрятался на печке. Тело пылало. В бреду, он шептал:
   - Варя, Варя, почему ты?
   Он и Варя несколько лет сидели в школе на одной парте, вместе делали уроки и до болезни были неразлучны.
   Придя в сознание после трёх дней беспамятства, мальчик решил умереть, как и Варя, прекратил есть, но прошло несколько дней, и он вопреки своему желанию поправился.
   Коробочку с таблеткой он спрятал в старый бабушкин сундук.
  
   Шло время. Три года отслужил в армии, потом учился. Кем только не работал: и строителем, и водителем, одно время возглавлял маленькое авто предприятие, ездил по стране, бывал за границей.
   Давно не стало бабушки и матери, да и деревню, где проходило его детство, время стёрло с земли. Поехал туда один раз, едва место, где дом стоял, нашел. Кучка кирпича да небольшое углубление в земле, где подвал был. Кладбище заросло травой, и могилки сровнялись. Один сломанный железный крест на краю оврага...
   Единственное, что у него осталось с тех давних времён, это коробочка с таблеткой. Возил с собой на всякий случай...
  
   Глубоко вздохнул, и длинное тело приподнялось с табуретки. Табуретка скрипнула ножками и отодвинулась на несколько сантиметров назад.
   Он подошёл к старому, ржавому сверху во многих местах холодильнику, служившему скорее шкафом, и открыл дверцу. На верхней полке лежал плавленый сырок да половинка батона в целлофановом пакете. Взял пакет, подержал в руке, затем толкнул его обратно и захлопнул дверцу холодильника.
   Повернулся в сторону окна. Сгущались сумерки. "Уже и в комнате темнеет", - мелькнула мысль, и только заметил, что в комнате темно, но не стал включать свет, а, не снимая одежды, лёг на диван.
   "Сколько прожил, а таблетка так и не потребовалась, - усмехнулся он, - перестарался дед. Ситуаций таких не было.... Эх, Варя, Варя".
  
   Ситуации были. И одна из них как бы в отместку ему сразу всплыла в памяти...
   Чернобыль. "Чёрная быль, " - сразу разложил он слово применительно к своей судьбе. Как попал туда, и не вспомнить. Ситуация так сложилась...
   Вспомнилась маленькая комнатка в украинской хате, температура выше сорока и покрытое язвами тело.
   "Сколько всё это продолжалось? Месяц? Два? Кто-то пить приносил... Боль и беспамятство.... А, ведь, таблетка со мной была. Тогда моложе был, думал, что ещё труднее ситуация может быть. Прошло же всё. А, сейчас что? Стар стал. От старости, какая таблетка поможет? Передам свою таблетку своему внучатому племяннику..."
   Здесь он погрешил правдой. Не было у него ни братьев, ни сестёр, и племянника быть не могло. Был друг в молодости, вместе БАМ строили. Потом друг другу весточки посылали, но друга нет уже как лет десять, а сын у него остался. У сына сынишка. Когда виделись лет двадцать назад с другом, такой забавный сорванец был...
   "Напишу завещание на него, пока ещё где-то адрес сохранился..." - подумал он и поднялся с дивана.
  
   Прошло чуть больше полгода. Дверь в квартиру открыл и первым вошёл высокий полноватый молодой человек лет тридцати, с ним ещё трое мужчин.
   Он прошёл по комнате, одним пальцем открыл холодильник и поморщился, увидев на полочке позеленевший и заплесневевший плавленый сырок и половинку батона в пакете. Пахнуло неприятным гнилостным запахом, и он толкнул дверь холодильника на место.
   Подойдя к столу, увидел под слоем пыли пожелтевшую бумажную коробочку и протянул к ней руку. Преодолев половину расстояния, рука остановилась и опустилась. Молодой человек развернулся и сделал шаг в сторону двери.
   - Перед тем, как делать ремонт, выбросьте мусор, мебель - на помойку.... Закончите ремонт, позвоните, - он протянул одному из мужчин ключи от квартиры и исчез за входной дверью.
  
  
  
  
  

Чем выше пень...

  
   Тигран Давидович, пожилой сапожник, "мастер класса Люкс", как он сам себя называл, сидел в тесной будке с выведенной на двери жирной черной краской надписью "Ремонт обуви", и на собственном колене простукивал молотком подошву старого мужского ботинка.
  -- После обеда зайдете. А на каблуки все же советую поставить набойки, - проговорил он с явным южным акцентом и стукнул резко по каблуку, как бы ставя последнюю точку в разговоре.
   Мужчина, с виду несколько старше нашего героя, в потертой кожаной куртке и матерчатой серой кепке, согласно кивнул и, пятясь и уже выставив одну ногу за пределы будки, едва слышно произнес:
  -- Чем выше пень, тем дальше видно.
   Мужчина исчез за дверью. Дверь со скрипом закрылась сама, но не плотно. Тигран Давидович, потянув на себя ручку двери, чтобы закрыть плотнее, с обидой проворчал:
   - Подумаешь, какой великан, сам от горшка два вершка. Может, на три сантиметра и выше меня ... Думает, что умнее. Да я в своём деле... Впрочем, согласился же, понял, что я больше его понимаю...
   Тут дверь неожиданно распахнулась, и в проеме появился его старый знакомый Исаак Маркович, старый коллега. У него на соседней улице маленькая сапожная мастерская. Трое рабочих, а он и директор и бухгалтер.
  -- Здравствуй. Как дела? - спросил тот, сделав последнюю затяжку сигареты и вышвыривая окурок за пределы двери на тротуар.
  -- Ничего, на хлеб с маслом зарабатываю. Был тут один мужик перед тобой. Я ему совет даю, что на каблук набойки надо поставить, а он мне высказал: "Чем выше пень, тем дальше видно". Видишь ли, я меньше его понимаю. А, потом согласился... Может, моя будка ему маленьким пнём показалась?
   "Да, уж, - подумал Исаак Маркович, - твоя будка даже не пень, а пенек и то - трухлявый".
   Старые приятели перекинулись еще парой не значащих фраз, и Исаак Маркович, сославшись, что "надо бежать на совещание", захлопнул дверь и отправился на квартиру хозяина, которому в действительности принадлежала и его крохотная мастерская, где он организовывал работу, и еще с десяток таких же мастерских, что были разбросаны по всему городу.
   "Подумаешь, - гневно колотились мысли в голове Исаака Марковича, - обиделся! Да с твоего пенька, с твоей будки, где повернуться негде, действительно ничего не увидишь. Опыт?! Кому нужен сейчас твой опыт... Из моей мастерской хоть улицу видно..."
  
   Хозяин, бритоголовый мужчина лет тридцати пяти, крепкого телосложения, в спортивных штанах с широкими красными лампасами, в белой майке, где на груди было что-то написано иностранными буквами, впуская в прихожую Исаака Марковича, недовольно бросил:
  -- Каждый раз опаздываете. Ну, ну, проходите...
   Исаак Маркович вставил ноги в растоптанные тапки и, как обычно тихо, вошел в комнату вслед за хозяином.
   Говорили не долго. Павел Константинович, известный среди друзей, как "Паша Бутса", был доволен делами Исаака Марковича и даже похвалил. Возникла непродолжительная пауза.
   Исаак Маркович, видя добродушное расположение хозяина, осмелел.
  -- Знаете, Павел Константинович, сегодня у старого друга был, тоже сапожник, на Тупиковой улице в будке сидит. Так, вот, ему один мужик, когда тот ему советы начал давать, сказал: "Чем выше пень, тем дальше видно", а он возмутился: "Я, я..." А что ему из его будки, с его пенька видно? Мне и то...
  -- Тебе и то? - оборвал хозяин речь Исаака Марковича, - тебе тоже ничего не видно, а видеть надо все, - глубокомысленно закончил он свою фразу.
  
   Злополучная фраза какого-то старого мужика, принесшего свои разбитые ботинки на ремонт какому-то уличному сапожнику, периодически в течение дня стучалась в мысли Павла Константиновича, мешая делать важные дела. Вечером, когда все дела остались позади, и Павел Константинович ужинал со своей семьей, навязчивая фраза вновь пришла на ум.
  -- Сегодня Маркович мне рассказал, - с улыбкой ведал он своей жене, - а, ему какой-то его друг-сапожник, которому в ответ на его советы, какой-то умник сказал: "Чем выше пень, тем дальше видно". Один возмущается, другой его осуждает, а мне смешно. Что можно видеть с их пней? Один в будке, другой в крохотной комнатке... А, впрочем, не понятно, что тут можно обсуждать? Я на высоком пне, он - на низком пне, а если на дерево забраться? До чего же люди тупые...
  -- Папа, пень-то - он ... пень, - неожиданно перебил рассуждения отца пятилетний сын Вовочка. Сегодня, гуляя во дворе, он запнулся за пенек, упал и разбил нос.
   Что с него возьмешь? Дальше собственного носа он ничего не видит.
  
  
   .
  

Дурик

  
   - Ну, что, здоров, майор Петров? - ехидно и с саркастической улыбочкой, которую научилась делать в последние полгода, громко произнесла, глядя на супруга, выходящего из спальной комнаты, жена отставного военного Петрова Владлена Николаевича. - Решил, куда пойдёшь сегодня, или опять месяц прицеливаться будешь?
   - Куда идти? Вчера все места, где работники требуются, обошёл. Мне шестьдесят два года, понимаешь? Молодым работы не хватает. "Стар", - говорят, - Владлен Николаевич быстро проскочил мимо жены в туалет и демонстративно хлопнул дверью.
   - Дружок твой по армии, Володька, знает, а ты нет? - продолжала наступление жена, - Вместе служили, вместе уволились, а у него пенсия побольше.
   - Так, у него инвалидность, он инвалид, - глухо прозвучало из туалета.
   - Инвалид? Да я его вчера видела, под мышкой мешок картошки нёс... - жена явно переходила в атаку.
   - Так он же по психике, - едва пропускала голос мужа закрытая дверь туалета.
   - Он по психике. Дурак, значит? Дурак - ты, а не он... Добавку к пенсии получает, и всё хозяйство на себе тянет... Ему и работу искать не надо. Иди и узнай, как он это сделал, а то так дураком и умрёшь, - жена голосом поставила жирную точку в разговоре, и Владлен Николаевич понял, что придётся идти и навестить старого друга.
  
   - Что тут не понятно? Если болит что-то, то иди к врачу, походишь полгода, а потом можно и инвалидность попросить, - бесцветным голосом изрекал Владимир.
   - Не болит у меня ничего. Работы нет, жена и хочет, чтобы я инвалидность получил, - Владлен Николаевич сплюнул и растёр плевок ногой.
   - Если твоя жена задумала, то, конечно, придётся делать. Легче в психиатрии. Прикинься дуриком. Пару месяцев позора, и ты инвалид...
   -Да, как же я смогу, ведь там специалисты? - перебил друга Владлен Николаевич.
   - Там такие специалисты.... Сначала я не мог понять, кто псих, я или они.... Потом понял, что им всё равно, кто ты, больной, здоровый... Конверт положи на стол, а остальное само - собой...
  
   За организацию мероприятия взялась Софья Леонидовна, супруга Владлена Николаевича.
   В очередной понедельник утром Владлен Николаевич сидел в кабинете психиатра. Психиатр, крупный мужчина в белом халате, с серым плоским лицом, низким лбом и блестящей лысиной сидел по другую сторону стола. Он упорно и многократно перечитывал какую то запись на стандартном листе бумаги, периодически с ухмылкой хмыкал и что-то исправлял, потом зачёркивал только что написанные им же слова и вновь задумывался, не обращая никакого внимания на пациента. Все трое молчали (третьей, естественно, была Софья Леонидовна).
   По прошествии минут пяти - семи Софья Леонидовна тихонько кашлянула и без всякой паузы в полголоса произнесла:
   - Мы, вот, тут пришли...
   - Слушаю, слушаю, - не меняя позы, перебил её психиатр. - Рассказывайте.
   - Супруг мой, Петров Владлен Николаевич, за последний год совсем изменился, днями сидит, молчит, слова не вытянешь, а то становится раздраженным, буйствует, с кулаками набрасывается, делать ничего не хочет...
   - Буйствуешь? Набрасываешься? - безразличным голосом спросил психиатр и впервые посмотрел в сторону пациента.
   Владлен Николаевич сидел с задумчивым видом и вместо ответа ещё больше надул губы и отвернулся в сторону окна.
   - И буйствует, и набрасывается, соседей оскорбляет... - вспорхнула Софья Леонидовна.
   - И соседи подтвердят? - психиатр перевёл взгляд на возбуждённую Софью Леонидовну, как бы оценивая то ли её слова, то ли её саму и подёргал пальцами левой руки собственные губы.
   - И соседи подтвердят, и, если надо, ещё свидетелей приведём. Вы, уж, поверьте. - Софья Леонидовна внезапно сменила тон и послала приятную улыбку в сторону психиатра.
   - Вы говорите, буйствует, набрасывается, неадекватно себя ведёт, а аргументы, аргументы... - голосом в той же тональности и цветовой гамме произнёс психиатр и скривил губы.
   Софья Леонидовна с быстротой молнии выхватила конверт из сумочки и положила на стол перед психиатром:
   - Помогите, помогите нам, совсем не знаю, что с ним делать...
   Психиатр, делая вид, что совсем не замечает конверт, закрыл его листком с текстом, который только что так усиленно изучал.
   - Понимаете, - произнёс он, как бы в раздумье, - я, конечно, помогу, но есть ещё другие, надо пройти комиссию...
   - Всё понимаем, понимаем, - зарделась Софья Леонидовна, - сделаем, что скажете...
  
   Психолог, миловидная блондинка лет тридцати, прочитав предписание психиатра и бросив привычный взгляд на очередного пациента, молча разложила на столе разноцветные карточки.
   - Какие два цвета Вам больше всего нравятся, - обратилась она к Владлену Николаевичу.
   "Вот тебе, - подумал он, - как же я не расспросил обо всём Володьку?"
   Мгновенно вспомнилась пословица: "Умный любит ясное, а дурак - красное".
   Он медленно, стараясь не разрушить дебильное выражение лица, которое долго выбирал и отрабатывал у зеркала накануне дома, два раза ткнул пальцем в одну и ту же красную карточку.
   Психолог немедленно её перевернула и взглядом показала, чтобы он выбрал следующую.
   Он ткнул пальцем в чёрную.
   "Пусть думает, что у меня частая смена настроений", - подумал он, и его лицо озарила идиотская улыбка, которую он так же выбрал вечером накануне.
   - А теперь выбирайте два цвета из оставшихся, - потребовала психолог, предварительно быстро перевернув чёрную карточку.
   "Ну, нет, уж!" - подумал Владлен Николаевич и изобразил на лице злобу, затем левой рукой смахнул все карточки на пол.
   - Вот, так он всегда, - выкрикнула Софья Леонидовна. - Не понравится что-то, и сразу готов ударить...
   Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста, - быстро собрав карточки с пола и отодвинувшись подальше от пациента, запричитала психолог. Видя, что пациент не двинулся со стула, и несколько успокоившись, вновь задала вопрос:
   - А, какой сейчас год?
   - Пятница, - выпалил Владлен Николаевич, припомнив, что надо всегда "отвечать невпопад и всегда неправильно".
   - А, какой месяц? - психолог что-то записала себе на листок бумаги.
   - Лето. - Владлен Николаевич провёл ладонью по залысинам на лбу, на лице высветилась усталость, затем нетерпение.
   - Я Вам назову три слова, а Вы запомните и повторите, - психолог сделала бесстрастное выражение лица и медленно с интервалом в одну секунду произнесла: "дом, кровать, капуста"
   - Капуста, - лицо Владлена Николаевича усиленно напрягли муки поиска ещё чего-то в собственной памяти.
   По прошествии трёх минут бесплодных усилий испытуемого психолог чётким, внушительным голосом произнесла:- Повторяю ещё раз: дом, кровать, капуста. Повторите.
   - Огурец, - неожиданно для себя отчеканил Владлен Николаевич.
   - Но здесь нет такого слова, - запротестовала психолог и что-то отметила на листочке, затем из папки вынула лист бумаги с нарисованными на нём геометрическими фигурами.
   - Посмотрите, что здесь нарисовано? - сухо произнесла она, показывая на квадрат.
   Владлен Николаевич сначала наклонил свою плотную фигуру над листом, но затем, выразив на лице полное истощение своих творческих способностей, в изнеможении откинулся на стенку стула.
   - Устали? - сочувственно посмотрела на пациента психолог, но затем, что-то вспомнив, бесстрастным голосом сказала:
   - Я понимаю, что Вы устали, но ещё одну маленькую задачку, пожалуйста: "отнимите от ста три раза по семь".
   - Сорок семь, - не думая, ответил Владлен Николаевич.
   - Что же Вы так, будто никогда не считали? Не сорок семь, а шестьдесят девять, - поправила психолог.
   - Милая девочка, не шестьдесят девять, а семьдесят девять, - вдруг неожиданно для всех преобразилось лицо Владлена Николаевича, - чтобы проверять знание элементарной математики у пациентов, изучите на всякий случай "математику Пупкина с картинками".
   Он встал, выпрямился и уверенным шагом проследовал мимо оторопевшей жены прочь из кабинета.
  
   Он шёл, шагая по военному, с расправленной грудью и высоко поднятой головой
   За ним, семеня ножками, почти бежала жена:
   - Дурик ты, дурик, - причитала она, - всё складывалось так хорошо. Деньги заплатили, а ты.... Как жить будешь на твою-то пенсию? Что теперь делать будешь?
   - Жену буду другую искать, которой я буду, нужен, а не только моя пенсия, - ответил он весёлым голосом, в котором слышались такие знакомые ему в молодости командирские нотки.
  
  
  
  
  
   ЧЕРТОВЩИНА
   "Очевидное и невероятное. Истина где-то рядом"
  
   Жора вышел и, едва спустившись по ступенькам крыльца, сразу споткнулся и полетел куда-то в темноту. Кое-как поднявшись про себя усмехнулся и подумал:
   "Хорошо с кумом поддали..."
   Путь был близкий, всего-то полторы сотни метров, если идти напрямик, через пустырь, где полтора года назад сломали дом.
   Была другая дорога, асфальтированная, но длиннее раза в три.
   "Махну напрямик", - принял он решение и, отодвинув в сторону доску в заборе - времянке, выбрался на, едва ощущаемую ногами, тропинку...
   Преодолев шагов пятнадцать, его ноги нашли какое-то углубление, он растянулся во весь рост. Продолжая движение на четвереньках с чертыханиями, похожими одновременно на стон, вой и рычание, вдруг уткнулся головой во что-то мягкое, липкое и. как показалось, пахучее...
   Это "что-то" заорало визгливым голосом, подпрыгнуло, с воплями бросилось бежать и через несколько секунд исчезло за высокими зарослями бурьяна.
   Жора вскочил, побежал обратно и через мгновение лбом встретил забор. Отскочив, как мяч, потерял сознание.
   Забор, сколоченный наспех, не выдержав удара, опрокинулся на тротуар и рассыпался...
  
   Аглая Львовна, женщина чуть за пятьдесят, любительница весёлого времяпровождения, не смотря на поздний вечер и темноту, отправилась навестить подругу. Дорога проходила мимо, упомянутого нами выше, пустыря.
   Дойдя до пролома в заборе, Аглая Львовна ногой нащупала знакомую тропинку и двинулась вперёд.
   Высоко приподнимая ноги, чтобы не запнуться, прошла большую часть пустыря, когда что-то уркнуло в животе. "Вот, дура, - выругала она себя, - чего торопилась? Ведь, хотела же зайти в одно место..."
   Она остановилась, сделала полшага в сторону и, оголив нужное место, присела...
  
   Что-то большое и тяжелое с шумом и воем подлетело к ней сзади...
   Не успев даже приподняться, Аглая Львовна почувствовала мощный удар чем-то твёрдым в то самое оголённое место, и, так и не поняв, толи сама оторвалась от земли, подскочив от страха и боли, толи настолько сильным было соприкосновение, осознала себя только в нескольких метрах от злополучного места и, завопив во всё горло, бросилась бежать...
  
   -Что, не пришла-то? Ждала, ждала тебя вчера, - возмущалась подруга, войдя в дом Аглаи Львовны, но, посмотрев на подругу, оторопело замолкла.
   Аглая Львовна с оцарапанным лицом и перевязанной рукой, казалось, была не в себе. Приложив указательный палец ко рту, будто боясь что-то сказать, она ладошкой поманила к себе подругу и, наклонившись к уху, прошептала:
   - Говорить-то боюсь. До сих пор не могу понять, что произошло. К тебе шла. На пустыре остановилась, и, как с неба, что-то на меня обрушилось. Метра два летела, а. может, больше... В дом прибежала, не знаю как. Видишь, лицо какое? Не заметила, как и получилось всё это... Расскажешь кому, не поверят...
   - Может, навстречу кто попался, а ты перепугалась? - допытывалась подруга.
   - Что ты? Если бы человек, я бы поняла, а тут какая-то сила. Так и приподняло...
  
   Дед Митрий, хозяин дома, что по соседству с пустырём, поднявшись рано утром и выйдя в огород, посмотреть, всё ли в порядке, увидел поваленный забор и, естественно, пошёл посмотреть, в чём причина.
   На пустыре. В метре от забора, лежало человеческое тело.
   В этот момент тело шевельнулось, и приподнялась окровавленная голова.
   Подойдя ближе, дед Митрий узнал местного завсегдатая попоек Жору. Жора что-то бормотал и пытался встать. Заплывшие оба глаза мешали сориентироваться, а, может быть, и вообще что-то видеть.
   Жора встал и, не обращая внимания на деда Митрия, пошёл через улицу.
   - Жора, ты куда? Дом-то в другой стороне, - подскочил дед Митрий. - Что случилось-то?
   - Не знаю, - мычал Жора. - Вспышка какая-то. Кто-то был, но не рассмотрел.... Видишь, только очнулся?
   Жора зашагал в нужную сторону.
  
   - Что с ним? - спросил, подойдя к деду Митрию, знакомый мужик.
   - Сам толком не понял. Вон, как забор разметало. Говорит, какая-то вспышка. Как взрывом отбросило. Сознание потерял, всю ночь лежал, только пришёл в себя.... Спаси, Господи, - перекрестился дед Митрий. - Я тут в доме спал ночью и не слышал ничего...
   - Чего только нет теперь. Какой только чертовщины не бывает. НЛО, привидения. И до нашего городишка добрались, - возмущался мужик, уходя прочь от деда Митрия.
  
   - С Аглаей-то что случилось, - рассказывала соседке подруга Аглаи Львовны, - поцарапанная вся, и руку сломала... Шла ночью, видит с неба что-то спускается, толи тарелка, толи ещё что. Забрать хотели. Едва убежала. До сих пор трясётся, слово толком выговорить не может...
   - Да, слышала я уже. Не знаю про Аглаю, а, вот, с Жорой Круглякиным... Петька Копейка рассказывал. Сегодня ночью на пустыре, помнишь, где эти колдуны Ворожихины жили, появилось привидение. Схватить Жору хотело да забрать с собой. Он побежал, а оно его взрывом... Вся голова в крови, всю ночь в беспамятстве пролежал...
  
   Молоденькая девушка, журналист из телестудии областного телевидения, вместе с оператором метр за метром изучали пустырь. В центре стояли известные нам Аглая Львовна и Жора Круглякин, а также четыре - пять человек, которые тоже видели что-то на злополучном пустыре в ту ночь.
   С двух сторон пустыря на примыкающих улицах стояли люди человек по пятьдесят, проникновение которых на пустырь, сдерживало милицейское оцепление.
   - Это НЛО. "Пришельцы" теперь появляются везде, где их и не ожидают. Иначе, чего бы телевидение приехало, - авторитетно, со знанием дела убеждал интеллигентный мужчина в очках небритого деда в синей майке. Тот хмыкнул ему в лицо нагловатой ухмылкой и, почёсывая бок, выкрикнул:
   - Какие НЛО? Пустырь для этого маловат, да и следы бы были. Привидение они встретили. Помните, кто в этом доме жил? Не помните! А, я помню. Никодимычем его звали. Толстый, килограммов под сто пятьдесят весил. Когда хоронили, шестеро выносили. Он и бродит по ночам на месте своего дома. Привидение. Проклятое место...
   - Точно, проклятое! Я в прошлом году на этом пустыре ногу подвернула, - перекрестилась старушка в черном и добавила: - Потусторонний мир. Все мы там будем...
  
   На, вытоптанном ещё до съёмок, пустыре не так-то просто можно было увидеть следы привидений и тарелок, что специальную съёмочную группу телевидения несколько расстроило. В одном месте удалось рассмотреть пятно коричневого цвета, но оно было очень мало и едва заметно. Его сфотографировали. Кто-то предложил взять пробу, но на предложение не обратили внимание.
   То, что там осталось всего лишь маленькое пятно, виной был телеоператор. Переставляя телекамеру, он не заметил, как встал на едва заметный бугорок пяткой.
  
   Воздействие неизвестного вещества проявилось лишь по дороге тележурналистов домой, да и то этого никто не смог понять, только молоденькая журналистка, уловив в салоне машины знакомый специфичный запах, почему-то покраснела.
  
  
  
  
  
  
  

ПРИКЛЮЧЕНИЯ КРАСНОГО КОЛПАКА

  
   - Сашенька, супруг мой дорогой, не готов ли ты на времечко оторваться от телевизора и отнести мусор на помойку? - толи ласково, толи с долей скрытой иронии прозвучал голос супруги, внезапно появившейся в проёме двери.
   - Готов, готов, дорогая, - в тон ответил ей супруг и поднялся с кресла.
   Он, не спеша, забрал пакет с мусором и исчез за входной дверью.
   Около мусорных баков была свалена куча старой мебели и несколько мешков с обувью и одеждой, видимо кто-то за ненадобностью вынес сюда весь домашний скарб. На ножке перевёрнутого стула красовался красный колпак. Отороченный снизу широкой белой атласной лентой с множеством пришитых пушинок из ваты, он, видимо, служил когда-то головным убором для деда Мороза.
   Александр вспомнил, как в детстве, лет шестьдесят назад, ещё учась в первом или втором классе, он точно такой же видел в новый год на голове деда Мороза.
   Руки сами потянулись к колпаку, он долго вертел его в руках и почему-то, уходя, забрал с собой.
   - Посмотри, что я нашел, - он надел колпак на голову и, подойдя к зеркалу, констатировал: - А. он мне идёт. Может, в Новый год пригодится?
   Жена посмотрела на мужа, саркастически улыбнулась, но ничего не сказала, лишь в полголоса пропела:
   - В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла...
   - А, бабка эту ёлочку на рынок отнесла... - добавил он в рифму и сам удивился своей выходке.
   Жена покачала головой и ушла на кухню. Он снял колпак и повесил на гвоздик в прихожей.
  
   Новый год долго ждёшь, а приходит он всегда неожиданно. Вот, и тридцать первое декабря. Короток декабрьский день, но как долго он тянется в предвкушении нового года, конечно же, знает каждый.
   Смотрит Александр Иванович на часы, а время будто остановилось. Ещё только девять вечера, а он уже и ждать устал.
   Наконец-то жена начинает накрывать праздничный стол. Рюмочки, тарелочки... Появились холодные закуски, бутылка шампанского, а, вот, и графинчик с водочкой...
   Не удержался Александр Иванович. Только жена из комнаты, а он рюмочку водочки взял да и пропустил...
   Не успело приятное тепло разойтись по организму, как появилась жена и своим, как всегда в таких случаях, язвительным голоском произнесла:
   - Дорогой мой, а мешок с мусором тебя ждёт...
   Александр Иванович поднялся и вышел в прихожую. Надел валенки, старый овчинный полушубок с пушистым воротником, глянул в зеркало.
   "Не хуже, чем у деда Мороза", - мелькнула мысль. Взгляд скользнул по стене и остановился на красном колпаке, туда же потянулась и рука...
   Александр Иванович и сам не заметил, как колпак оказался у него на голове. Прихватив мешок с мусором, он вывалился за дверь.
   Миновал один лестничный пролёт. Навстречу поднималась соседка по площадке с двумя дочками. Старшая, которой было шесть лет, увидев Александра Ивановича, радостно закричала:
   - Мама, дядя Саша - дед Мороз!
   Александр Иванович в приветствии поднял свободную руку и неожиданно для себя шутливым баском продекламировал:
   - Дядя Саша мимоходом
   Поздравляет с новым годом!
   Верьте, дети, Новый год
   Вам подарки принесёт.
  
   Соседка от удивления замерла на месте, не ожидая от обычно молчаливого Александра Ивановича ничего подобного. Дети захлопали в ладошки. Александр Иванович мерным торжественным шагом последовал по лестнице вниз.
  
   Мусора скопилось настолько много, что на месте мусорных бачков возвышалась огромная куча из коробок и пакетов. Александр Иванович в приветствии поднял руки, и из его уст вылетела фраза:
   - Здравствуй, мусорная куча!
   Я пришёл сквозь снег сыпучий,
   Сквозь пургу и сквозь мороз
   И подарок свой принёс...
   Он метнул мешок с мусором в кучу, и тот улёгся на самой вершине.
  
   Мимо проходила шумная компания. Четверо, малость подвыпивших мужчин с пакетами, увидев деда, одетого в длинный овчинный полушубок и красный колпак, изменили направление и направились в сторону Александра Ивановича.
   - Смотрите, это дед Мороз, - заявил один.
   - Какой дед Мороз? Это маскарад! - прокричал второй.
   Александр Иванович шагнул в их сторону и решительным тоном заявил:
   - То, друзья, не маскарад.
   Я приветствовать вас рад!
   Ну, чего раскрыли рот?
   Я, всего лишь, Старый год.
   - Старый год? А, мы спешим провожать старый год. Заберём его с собой!?
   - Что вы, ребята, - попытался протестовать Александр Иванович, но его уже подхватили под руки и потащили с собой.
  
   Кафе, где проходила корпоративная встреча нового года, находилось на соседней улице, в пяти минутах ходьбы. Опаздывающих ждали, и, когда вся группа вошла в зал, собравшаяся ранее компания встретила их всеобщим ликованием.
   Молчал только один человек. Мужчина лет тридцати пяти с квадратным лицом и "ёжиком" на голове, в ярко красном галстуке сидел за центральным столом, объединяющем два длинных ряда столов в "каре" и пытался взмахами рук остановить всеобщее возбуждение...
   Скоро ему это удалось. Опоздавшие мужчины садились на, приготовленные для них ранее, места. Оставался стоять лишь пожилой мужчина в длинном, видавшем виды, полушубке и красной шапке.
   - А, это кто? Дед Мороз? - спросил руководящий мужчина в красном галстуке.
   - Дед мороз, да ещё какой! Мы прихватили его с собой, чтобы все послушали, ответил один из четверых опоздавших.
   - Принесите ему стул. Выпьете с нами?
   Александр Иванович развернулся в сторону задавшего вопрос и сразу же вопреки собственному желанию заговорил:
   - За прошедший Старый год
   Каждый рюмочку, но пьёт.
   Коль собрались за столом,
   Предлагают, значит, пьём!
   - Пусть тост произнесёт, - послышались голоса.
   Кто-то в руку Александра Ивановича сунул бокал с водкой. Александр Иванович не успел подумать, о чём говорить, как его уста разомкнулись, и он, вскинув растопыренные руки вперёд-вверх, неожиданно выпалил:
   - Хорошо у нас в колхозе.
   Все коровы на морозе
   Снег жуют который год...
   Председатель водку пьёт.
   Всё на мгновение замерло, и в это мгновение глухо прозвучал возмущённый голос руководящего в красном галстуке:
   - Ещё один критикан... Гоните его в шею...
   Не успевшую закончиться фразу, заглушили взрывы хохота и аплодисментов...
   Едва Александр Иванович успел пропустить содержимое бокала, как к нему подскочил один из четверых приведших его в кафе, и, потянув за рукав, на ухо прокричал:
   - Идёмте отсюда. Сейчас такое начнётся...
  
   Александр Иванович оказался на улице и уже начал соображать, где находится, как почувствовал, что не так-то просто может переставлять ноги. Он сделал несколько шагов и стал искать место, где можно присесть.
   Шел снег. Снежинки кружились в свете фонарей и медленно ложились наземь. Заворожённый снежной фантазией, Александр Иванович не заметил, как оказался сидящим посреди тротуара...
  
   Приближались двое молодых людей. Он протянул в их сторону руки.
   - Ты посмотри, - сказал один молодой человек другому, - какой-то дед надедоморозился. Давай поможем подняться...
   Они взяли Александра Ивановича под руки и приподняли.
   - Стой, дед, а то замёрзнешь. Куда идёшь-то?
   Александр Иванович молчал.
   - Смотри, не садись больше. Иди домой.
   Молодые люди пошли дальше, а Александр Иванович, сделав один шаг, вновь оказался сидящим на снегу.
   - Дед-то опять сел, - сказал первый.
   - Ну, и пусть сидит. Отдохнёт, пойдёт дальше, - высказал своё отношение второй.
   - Нет, пойдём, спросим...
   Они вновь подняли Александра Ивановича. Тот развёл руки в стороны и попытался декламировать:
   - На дворе снежок идёт.
   Проводили старый год,
   Погуляли хорошо...
   Мне б ещё на посошок...
   Из всей тирады, произнесённой Александром Ивановичем, молодые люди разобрали лишь последнее слово.
   - По-моему, он тут где-то палку потерял. Пройдись, посмотри, - сказал один.
   Второй молодой человек отсутствовал несколько минут, затем вернулся с палкой.
   - Его палку не нашёл, пришлось швабру сломать, - он протянул палку Александру Ивановичу. Тот взял палку и сразу уронил.
   Молодые люди помогли Александру Ивановичу взять палку обеими руками и верхний конец приставили к животу так, что тот оказался как бы стоящим на трёх ногах...
   - Ну, давай, дед. С новым годом! - сказали они и отправились дальше.
   Александр Иванович, подпёртый палкой, простоял не более двух минут, затем вновь сел в снег...
   - Посмотрите, кого я привел, - сказал дюжий милиционер, вводя Александра Ивановича в помещение милицейского участка. = Сидит посреди тротуара и стихи декламирует. Документов нет. Говорит, жена послала мусор выносить...
   Александр Иванович, увидев улыбающихся приятных молодых людей в милицейской форме, в качестве приветствия громко произнёс:
   - С Новым годом поздравляю,
   Счастья, радости желаю...
   Кто как встретит Новый год,
   Так и дальше всё пойдёт...
   - Посадите его на стул, попросил дежурный лейтенант, затем обратился к Александру Ивановичу:
   - Фамилию, имя, отчество помните?
   Александр Иванович утвердительно кивнул и назвал себя.
   - Значит, дед мороз Морозов? Адрес, телефон. Как жену зовут?
   Пока Александр Иванович отвечал на вопросы, а дежурный записывал в свою книгу, Александра Ивановича совсем разморило, и он, сидя на стуле, заснул.
   - Ребята, отведите его пока в комнату и уложите на кушетку, пусть проспится и придёт в себя, попросил он помощника и начал звонить жене Александра Ивановича.
   - Не отвечает никто. Наверное, жена его на улице ищет...
  
   Ёлка с красной звездой на макушке, много разноцветных игрушек, в основном бумажных. Разноцветные бумажные ленточки, обвивая ёлку спускаются от самого верха до пола...
   Мальчишки и девчонки от тех, кто только начал ходить, и лет до десяти, взявшись за руки, идут вокруг ёлки и поют песенку...
   Александр Иванович видит себя совсем маленьким, ему не больше пяти - шести лет. Мать сидит на стуле и толкает его к детям:
   - Иди, потанцуй вместе со всеми...
   Он сопротивляется и хватает мать за руки.
   Дети, что ходят вокруг ёлки, начинают скандировать:
   - Дедушка Мороз! Дедушка Мороз!
   Дед Мороз появляется откуда-то из открытой двери в конце зала и идёт по проходу между стульями в сторону ёлки.
   Дед Мороз в серых валенках, в старой, длиной чуть ниже колен, шубе и красной матерчатой шапке, украшенной ватными снежинками. У него белые ватные усы и такая же борода.
   - Здравствуйте, дети, - громко произносит он, и Александр Иванович узнаёт свой собственный голос:
   -Мы собрались встретить Новый год...
   Пусть нам будет весело и жарко,
   А, коль, кто расскажет иль споёт,
   То получит от меня подарки...
   Дети зашумели, скучились вокруг Александра Ивановича и поочерёдно начали декламировать стишки и петь песенки...
   Вдруг маленький Александр Иванович увидел, что дед Мороз смотрит на него и зовёт его к себе.
   Александр Иванович вцепился в юбку матери, но дед Мороз уже шёл к нему. Мать отцепила руки сына от юбки и повернула его лицом к деду Морозу.
   - Ну-ка, маленький молчунчик,
   Становись-ка ты на стульчик,
   Расскажи-ка нам стишок...
   Потрясу я свой мешок...
   Мать встала, взяла маленького Александра Ивановича под мышки и поставила на стул.
  
   - Ехали медведи на велосипеде, - стараясь выговаривать каждое слово, начал он и сразу замолк.
   - Продолжай, продолжай. "А. за ними...", - подсказывал дед Мороз.
   - А, за ними раки на хромой собаке...
   - А, за ними?
   - А, за ними зайчики на лесном трамвайчике... - он снова замолчал.
   - А, за ними? - подталкивал дед Мороз.
   -А, за ними я...
   - А, за ними ты? Это новое! - восхитился дед Мороз.
   - Да! А, за ними я, пьяный, как свинья! Да. Так папа говорил. Понятно? - Громко закончил маленький Александр Иванович и победоносно посмотрел на деда Мороза.
   Вокруг стало весело. Все хохотали. Дед Мороз протянул ему конфетку...
  
   Кто-то тряс Александра Ивановича за плечо. Он открыл глаза и увидел перед собой милиционера.
   - Александр Иванович, вставайте. За Вами жена пришла...
  
   - И куда же ты пропал? Я, уж, и больницы, и морги обзвонила, соседей искать тебя просила... С ног сбилась... Одевай шапку. Принесла тебе, а то холодно на улице...
  
   Дежурный милиционер через полчаса, обходя камеры для задержанных, на кушетке увидел красный колпак.
   - О, дед! Забыл свой колпак. Куда его теперь?.. - он постоял, посмотрел на колпак, потом махнул рукой и направился к соседней камере.
  
  
  
  
  

МОЖНО ТАК...

  
   - Купи прибор, - обратился ко мне мужчина, с которым мы раза два - три разговаривали на темы здоровья.
   - Что за прибор? И с каких пор ты стал приборами торговать? Ты же инженер.
   - Был когда-то инженером. Теперь работу ищу. А, прибор лечебный. От всех болезней. Хондрозы, радикулиты... Говорят, кто-то рак вылечил... Работу предлагают, распространять, - он достал из портфеля коробку и протянул мне. - Собственно, я зашел посоветоваться, стоит ли мне этим заниматься.
  
   Подобных приборов я видел много. Они появляются, как грибы после дождя. Устраивается рекламная компания. Прибор представляется, как панацея от всех болезней сразу. Через полгода волна спадает, и чудо медицинской техники исчезает, чтобы через какое-то время вновь появиться и, чаще всего, с другой этикеткой.
  
   -О, ты не первый с таким вопросом. Если веришь в его чудодейственную силу, бери и продавай. Если сомнение и совесть гложет, купи и сначала испытай на себе...
   - Я уже купил и неделю на себе пробую. Вроде, помогает... А, спина всё равно болит. Теперь надо другим предлагать, - он вновь уставился на меня вопрошающим взглядом.
   - Не хочешь, не продавай. А, спину на ночь натри меновазином, всё пройдёт. Полгода назад женщина ко мне обратилась, ей предложили биодобавки продавать. Тоже сомневалась...
   - И что Вы ей посоветовали? - надежда робко проявилась в его взгляде.
   - Ничего. Анекдот ей рассказал про одного пенсионера. Он на пенсию вышел. Работу не найти, а жить-то на пенсию, сам понимаешь... Решил стать предпринимателем. Из газеты накрутил кульков, с речки принёс песок, пакетики наполнил и понёс на местный рынок. Вывеску повесил: "средство от клопов". Покупать стали. Денежки пошли. Через неделю подходит к нему бабка и говорит:
   "Милок, я твоим средством всю квартиру засыпала, а клопы, как ползали, так и ползают. Что делать-то?"
   "Бабушка, дорогая, - воскликнул он, - ты же совсем не так это средство применяла".
   "А, как надо?"
   "Надо поймать клопа, открыть ему рот и сыпать туда средство, и сыпать... Пока не сдохнет.
   "Милок, если я клопа поймаю, то могу и так его раздавить".
   "Ну, бабушка! Можно так, а, можно и так".
   Видишь, друг дорогой, "можно так, а, можно так", можно дорогой прибор купить и лечиться, а можно меновазином больное место растереть... Итог один: все там будем.
   - Значит, считаете, что не стоит этим заниматься? - озабоченно подвёл итог знакомый.
   - Почему же? - ответил я. - Бывают и другие случаи. Мне рассказывали, что в начале прошлого века, как раз перед революцией, жил дед, "Чудодеем" его кликали. Тот с тараканами воевал. Тоже за плату работал, но, говорят, божескую. Пригласят его в избу, где тараканы водятся, придёт, садится за стол, берёт старую газету и шилом дырки колет. Потом газету режет на квадратики так, чтобы в каждом дырка была. Когда квадратиков набирается внушительная горка, собирает всё в пригоршню и шутит: "каждому таракану пропуск на выход"! Теперь чудо делать будем, - он разбрасывает бумажные квадратики по полу, затем вынимает из сумки дудочку и начинает играть. Под весёлую мелодию тараканы вылезают из щелей, каждый берёт бумажный квадратик с дыркой и через открытую дверь убегает на улицу. Один за другим, пока ни одного не останется...
   Вот, о таком средстве мне рассказывали.
   - Такое не бывает, - принимая мой рассказ за розыгрыш, заявляет мужчина.
   - Бывает, всё бывает, - серьёзным голосом, утвердительно кивая головой, говорю я и затем добавляю: - А, Вы, уж, как хотите. Верьте, не верьте... Хозяин - барин.
  
   С улыбкой смотрю в спину уходящего мужчины.
  
   Прошло два дня.
   - Послушай, сосед, - окликнул меня мужчина из соседнего дома, - ты в медицине разбираешься, дай совет. Вчера Петрович, что на соседней улице живет, зашел. (Я понял, что речь идёт о посетителе, что был у меня два дня назад). Медицинские приборы предлагает продавать. Лечить-то ими, хоть, можно?
   - Можно, - ответил я и отвернулся, а мысленно про себя добавил: Лечить можно и кочаном капусты. Главное - вылечить.
   Настроение почему-то испортилось. В памяти всплыл вновь анекдот о пенсионере.
   - Коли всё можно, "можно и так..." - подумал я.
  
  
  
  
  
  
   ПОПЕРЁК СУДЬБЫ
  
   Антошка захлопнул за собой массивную дверь, по деревянным ступенькам сбежал на засыпанную битым кирпичом площадку и направился в сторону калитки, где обычно в это время ждала его мать. Мамы не было. Антошка в растерянности остановился и начал озираться по сторонам.
   Дверь открылась, показалась воспитательница:
   - Антон, мама ещё не пришла? Заходи обратно. Здесь подождёшь.
   - Можно, я здесь, на улице побуду? Мама сейчас подойдёт, - попросил Антошка.
   - Можно, только никуда не уходи, - воспитательница скрылась в помещении.
  
   Антошка оглянулся по сторонам: площадка, где они обычно играли, была пуста, и только одна девочка сидела на качелях и болтала ножками.
   Антошка направился к деревянной горке.
   -Эй, мальчик, - услышал он голос девочки, - раскачай меня!
   Антошка повернул в сторону качелей. Девочка была не знакомой. Голубенькое платье в цветочек и белый бант в длинной косичке - первое, что бросилось в глаза Антошке.
   - Как зовут тебя? - спросила девочка.
   - Антошка. Антон, - как можно солиднее ответил Антошка. - А, тебя?
   - Олеся. Я к бабушке с дедушкой в гости приехала. Меня в ваш садик устраивают. Тебе сколько лет?
   - Скоро шесть, - Антошка остановился перед девочкой и стал внимательно рассматривать.
   Девочка была очаровательна. Пышные светло-русые волосы окаймляли её круглое личико, где особенно выделялись большие карие глазки и пухленькие, выступающие вперёд, губки.
   Она соскочила с качелей и подошла к Антошке. Они оказались одного роста. Платьице было перетянуто пояском и вниз до колен спускалось фалдами. Ножки обуты в чёрные туфельки. Она казалась настолько красивой, что Антошка от неожиданности застыл на месте.
   - Мне тоже скоро шесть. Через год в школу. Я уже читать умею, а ты?
   - Я? - замялся Антошка. Читать он ещё не умел, но знал несколько букв.... Он растерялся и покраснел...
   Его выручил голос, послышавшийся с крыльца, где стояла пожилая женщина рядом с заведующей детским садиком смотрела в их сторону:
   - Олесенька! Иди сюда. Пойдём домой.
   Олеся улыбнулась Антошке:
   - Мы еще увидимся. Я, наверное, приду в вашу группу, сказала она и пошла к бабушке.
   Антошка проводил ее глазами, да так и остался стоять на том же месте, словно в оцепенении.
   Бабушка взяла Олесю за руку и скоро они скрылись за калиткой ...
   - Антон, - послышался голос матери. Антон вздрогнул. Он увидел мать и пошел навстречу.
   Весь вечер Антошка думал об Олесе, мечтал, как завтра она придет в садик и они встретятся.
   На другой день Олеся в садике не появилась, на третий - тоже...
   Шли дни. Антошка все меньше и меньше думал об Олесе, потом и совсем забыл. Через год пошел в школу. Время понеслось...
  
  
  
   Лейтенант Антон Мелешин прибыл в свой первый офицерский отпуск в родной город. Только что вышел из вагона, стоял на платформе и оглядывался по сторонам, нет ли кого знакомых. Знакомых не было. Да он особенно никого и не ждал, специально не дал телеграмму, чтобы не беспокоить отца и мать.
   Не спеша, он направился к переходу, когда его внимание привлекла девушка, которая, видимо, ехала в соседнем вагоне и сейчас проходила мимо него. Сумка, которую она несла в руках, была тяжелой, и было видно, что эта тяжесть была совсем не для нее.
   Антон шагнул девушке навстречу: - Давайте, помогу ...
   Девушка остановилась и повернула к нему лицо. На Антона, словно кипятком, брызнули большие карие глаза. Ноги приросли к земле.
   Мгновение, и Антон вспомнил ту далекую встречу в детском садике и свои детские грезы ...Девушка, видимо, тоже вспомнила его. Глаза ее сначала округлились от удивления, потом удивление сменилось радостью, и девушка восхищенно произнесла:
   - Антошка!
   - Лейтенант Мелешин ... Антон,- представился он.
   Они стояли и смотрели друг на друга и не тот и не другой не могли вымолвить ни слова.
   Олеся выглядела превосходно. Стройная фигурка в белом приталенном костюмчике, когда Олеся поставила сумку на землю, выпрямилась и напоминала стройную березку.
   Узкая юбка длиной чуть выше колен, обтягивала высокие стройные бедра. Не смотря на высокие каблуки ее белых туфелек, Олеся была на полголовы ниже широкоплечего лейтенанта в парадной военной форме.
   Одно бросилось в глаза Антону - не было косы. Светлые волосы Олеси локонами рассыпались по плечам.
   - Олеся! - Антон протянул девушке руку.
   Они обменялись рукопожатием.
   - Как же ты выросла!- восхищение восклицанием вырвалось у Антона.
   - А, ты? Я представить не могла ...
   - Олеся, я здесь, - послышался голос мужчины от здания станции.
   - За мной сосед приехал, я ему телеграмму посылала,- Олеся потянулась за сумкой, но Антон опередил ее, и через мгновение сумка оказалась в его руке. Подошел мужчина, что встречал Олесю.
   - Увидимся? - робко спросил Антон.
   - Увидимся, - с улыбкой ответила Олеся, - давай на старом месте сегодня в семь...
   - Буду ровно в семь, - громко выпалил Антон и приложил руку к козырьку фуражки.
  
   Антон пришел раньше. Он ходил вдоль забора и осматривал территорию детского садика. Прошло шестнадцать лет, но мало что изменилось. То же крылечко. Забор новый, да качели не деревянные, а сварены из труб, но все на том же месте ...
   - Антон, - послышался голос сзади. Он оглянулся. Олеся стояла перед ним в нескольких метрах. На ней было, как и тогда, голубое платье, только оно было однотонным и воротник с белым кружевом. Узкое на талии, оно, обтягивая рельефные бедра, фалдами опускалось почти до лодыжек. Волосы были заколоты сзади и закрученным пучком через левое плечо опускались на грудь.
   Не сказав ни слова, они шагнули навстречу друг другу. Антон вручил девушке цветы, она отблагодарила его поцелуем.
   - Хотел зайти, да калитка закрыта, - Антон кивнул головой в сторону детского садика. - Ничего почти не изменилось. Помнишь, где мы встретились?
   - Я на тех качелях сидела...
   Они постояли некоторое время, затем медленным шагом пошли по улице.
   - Мама наследство получила. Бабушка померла полгода назад, а я приехала, чтобы оформить бабушкин дом на маму...
   Они шли, держась за руки. Антон рассказывал о себе...
   - Пойдём ко мне, - предложила Олеся, - дом пустой... Я тебя чаем угощу...
  
   В комнате, куда они зашли, был полумрак.
   - Посиди пять минут в кресле, я переоденусь, - Олеся показала Антону на кресло и исчезла в другой комнате.
   Антон окинул помещение взглядом. Кроме кресла здесь были ещё: трельяж, четыре стула, шкаф и кровать. Чисто и уютно. Только горшок с засохшей землёй на подоконнике символизировал, что в доме давно никто не жил.
   Олеся вернулась быстро. Теперь на ней был светлый, отделанный кружевами, халатик и тапочки на ногах. Волосы была распущены и закрывали плечи.
   Антон поднялся навстречу. Олеся обхватила руками шею Антона и приникла губами к его губам.
   Антон обеими руками прижал девушку к себе и почувствовал трепет горячего тела. Они слились в долгом, страстном поцелуе. Антон и не заметил, как они оказались на кровати.
   Халатик распахнулся. Антон почувствовал под собой трепещущее, пылающее жаром, обнаженное тело и начал целовать губами всё, что попадалось...
  
   Антон лежит на спине и смотрит в потолок. На улице уже светло, солнце через окно освещает краешек стены комнаты. Олеся только что заснула и обнаженная лежит рядом.
   Антону не заснуть. Расслабленное лицо расплывается в нежной улыбке. Всё, что произошло, было впервые в его жизни, а рядом лежала девушка, о которой он грезил в детстве и часто вспоминал все эти годы.
   "Мне ничего другого не надо, - думал он, - Олеся проснётся, предложу ей, выйти за меня замуж, и вместе поедем в Польшу служить. Она будет самой красивой женщиной в гарнизоне...".
   Бессонная, напряженная ночь сделала своё дело, и Антон ушел в сон. Счастливая улыбка так и осталась блуждать на его лице...
  
   Первым проснулся Антон. Олеся, видимо ещё утром, натянула на себя край простыни и спиной прижалась к Антону.
   Он повернулся и поцеловал девушку в ушко. От поцелуя Олеся проснулась и легла на спину. Антон начал целовать её грудь, затем живот...
   - Хватит, хватит, хорошего помаленьку, - запротестовала Олеся, - если хочешь, я здесь ещё три дня буду...
   - Олесенька, милая, родная моя, - продолжал целовать и обнимать девушку Антон...
   - Потом, - сердито сказала Олеся и, освободившись от рук Антона, поднялась с кровати.
   Они выпили по чашке кофе.
   - Антон, тебе надо идти домой. Скоро сосед заедет, мы поедем с ним документы оформлять, - настойчиво сказала Олеся.
   - Олесенька, я хочу с тобой поговорить, а потом пойду вместе с тобой, - пытался проявить настойчивость Антон.
   - Говори. Слушаю. Времени, видишь, сколько... - отстранилась она от Антона.
   - Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. У меня есть месяц отпуска до отъезда к месту службы. Мы успеем всё оформить и свадьбу сыграть. Поедем вместе. Я предлагаю тебе руку и сердце, - Антон опустился на колени и протянул Олесе свои руки.
   Олеся спокойно сидела напротив его, будто всё это её не касалось. Потом спокойно, но решительным голосом, глядя в лицо Антона, тихо сказала:
   - Я не могу, Антон. Я замужем.
   Слова Олеси привели Антона в состояние оцепенения. Он побледнел и с минуту не мог шелохнуться. Затем, придя в себя, встал, поправил на себе военную форму, взял фуражку с вешалки и, не проронив ни одного звука, вышел из дома.
  
  
   Прошло больше пятидесяти лет.
   Полковник в отставке Антон Николаевич Мелешин "в кои века" решил посетить город своего детства. В доме родителей теперь жила семья младшего брата.
   Прошли сутки. Отшумело застолье по поводу встречи. Нашелся часик свободного времени.
   Стоит Антон Николаевич на дороге, напротив того, что раньше было детским садиком. Стены стоят, крыша наполовину разобрана, забора нет. На месте детской площадки остались два дерева, да обломок железной трубы торчит из земли.
   "Не там ли качели были? - пытается сориентироваться он. - Да, чего, уж, там, больше семидесяти лет прошло..."
  
   - Это, уж, не Антон ли, не знаю, как по отчеству называть, стоит да детство вспоминает? Уж, больно фигура знакомая, - услышал он сбоку от себя хрипловатый, старческий женский голос.
   На дороге в паре метров от него стояла худая, сгорбленная женщина с двухколёсной тележкой.
   - Точно Антон. Помнишь ли меня? Да, да, такой Олеся стала. Помнишь, как мне в любви объяснялся да замуж приглашал? - она запрокинула голову вверх, чтобы видеть лицо высокого, всё ещё стройного Антона Николаевича.
   - Ты тогда настоящим ангелочком была, - вымолвил Антон Николаевич.
   - Была ангелочком до семнадцати лет, а потом такие, как ты, превратили, вот, в бабу Ягу. Пять раз замужем была. Всем вам, мужикам, только одно надо.... И тебе тоже надо было...
   - Вы же помните, как тогда дело обстояло, - попытался оправдаться Антон Николаевич.
   - Помню, помню. У вас у всех только женщины виноваты... А, сами? Последний был муженёк, уж, как любил, а я думаю: "Нет, голубчик, твои грязные трусы да носки на старости лет стирать не буду. И выгнала. Уж, десять лет, как одна живу. Мать по наследству свой домик оставила. И живу в этом вонючем городишке... С базара иду. Огородик маленький, но кое-что есть. Торгую помаленьку. Сам-то как? Небось, большой чин имел?"
   - Не большой. Полковник. Живу в Санкт-Петербурге, - не желая сам, начал рассказывать Антон Иванович.
   - Поди, женат, дети? - трясла она головой.
   - Жена, детей четверо, уж, внуки, правнуки, - соврал он, сам не зная почему, и замолк.
   - Ну, ну, вспоминай, вспоминай... - она сжала свои, когда-то пухлые, а теперь бесцветные и втянутые в беззубый рот, губы, дёрнула головой, прихватила тележку и, так и не разогнув спину, проследовала, шлёпая левой ногой, мимо Антона Николаевича.
  
  
  
  
  
   БУБАРАШКА
  
   Он был круглым и пушистым, как маленькое серое облачко. Чтобы быть похожим на человека, он сделал себе ручки и ножки. Он никогда не ходил и не бегал. Он летал, как мыльный пузырь, только отличался тем, что мыльные пузыри слишком маленькие, и они лопаются, от них ничего не остаётся, кроме мелких брызг.
   Он был больше самого большого мыльного пузыря, мог очень быстро летать вверх, вниз, в любую сторону. Если ножками он только отталкивался от пола, то ручками мог толкать небольшие предметы. Хотя пальчиков на ладошках было всего по три, он ухитрялся хватать некоторые предметы, например, комнатную антенну над телевизором и крутиться вокруг неё.
   В доме, где он жил, постоянно находился пожилой мужчина с большой рыжей бородой. Когда борода была растрёпана, и волосы торчали в разные стороны, он умудрялся своими тремя пальчиками так сильно дёргать за волоски, что дед от неожиданности и боли громко вскрикивал и начинал озираться по сторонам.
   Бубарашка, так звали нашего героя, тоже пугался, отлетал на несколько метров и затаивался до поры, до времени, пока не придумает новую шутку.
   Так они и жили, маленький домовёнок и старый дед почти в восемьдесят лет.
   Домовёнок, хоть и был маленьким, но только с виду, на самом деле это было совсем не так: Дом построили очень давно, ещё до рождения деда, а домовёнок поселился в нём, как только здесь поселились родители деда, а до того он жил в другом старом доме и помнил прапрадеда, который был очень похож на нынешнего деда Василия.
   Домовёнок Бубарашка считал себя очень добрым, он любил всех своих хозяев, заботился, чтобы в доме не поселялись другие, особенно недобрые духи. Когда в дом заходили по-тихому чужие люди, Бубарашка что-нибудь сбрасывал со стола или со стула, и хозяева сразу замечали постороннего человека.
   Большую часть времени домовёнок спал, прислонившись к потолку над электрической лампочкой, где восходящие тёплые потоки не только обогревали, но и прижимали плотнее к потолку.
   Много семейных историй хранил домовёнок, некоторые были и с его участием.
   С особой теплотой и любовью вспоминал он бабушку Василия Василису. Для людей она была ворожеёй, много знала, а самое главное, видела то, что не видели другие люди.
   Когда однажды домовёнок спустился с печки, где долго спал, прижавшись к потолку, и сел на стол, где Василиса замешивала пироги, Василиса вдруг увидела его и вместо того, чтобы прогнать, ласково сказала:
   - Надо же, кто к нам пожаловал. Какой красавчик! Сиди, сиди тут. Испеку пироги, пирожком угощу...
   Пироги домовёнок не ел, но сказки Василисы любил.
   Василиса очень часто дома была одна, поскольку все другие работали. Сядет домовёнок ей на плечо или на колени, она и рассказывает ему все свои беды да радости, да сказки-небылицы. А, уж, когда домовёнок её своими ручками щекотал, тогда иногда и песенки пела...
   Рассочувствовался воспоминаниями Бубарашка, и сам не заметил, как оказался на лбу деда Василия и ну ему брови щекотать...
   Василий подумал, что муха по лбу бегает, да как хлопнет ладонью...
   Домовёнку-то ничего, он дух, мгновенно улетел в сторону. Всё бы ничего, да случайно второпях графинчик со стола смахнул...
   - Нечистая сила! - заорал ошалевший от собственной оплеухи Василий, а когда увидел, что со стола слетел графин, разбился, и всё содержимое по полу разлилось, совсем освирепел:
   - Чертовщина какая-то! Чтоб всех черти разнесли...
   Домовёнок был обычным добрым духом, в чертей не верил, да и не видел их никогда, и, конечно, таких незаслуженных слов от Василия не ожидал.
   Не ожидал он и от себя, когда вдруг сорвался с места да пролетел над столом, смахнув на пол стопку и две тарелки с закуской.
   Взбешенный и одновременно напуганный Василий с грубой бранью выскочил на улицу и с криками: "нечистая сила дом рушит", побежал в конец села к местному колдуну.
   Вернулся он быстро и не один. Колдун, хоть и считался колдуном, да, видимо, был не слишком, уж, и колдун, домовёнка не увидел, хотя тот и сел сразу ему на голову.
   В доме было тихо и спокойно. Через полчаса Василий достал бутылку из холодильника, а ещё через полчаса они сидели и горланили песни, забыв про всякую "чертовщину"...
   Только Бубарашка, обиженный действиями хозяина, совсем не думал прощать им обиду. Сперва он начал раскачивать люстру, потом на кухне смёл на пол посуду, потом в колдуна полетела бутылка из-под спиртного и возвела синяк под глазом, потом перепуганный Василий, поскользнувшись на разбросанном по полу салате, упал на пол и попал носом в валявшийся там же винегрет...
   Потом домовёнок Бубарашка, разразившись хохотом над картиной происшествия, вылетел сквозь стенку на улицу и, покружившись пару минут над селом, опустился в небольшой деревянный домик, где жила одинокая женщина с тремя ребятишками.
   "Надо же кому-то помогать", - подумал про себя добрый дух и сразу же забыл про неблагодарного Василия.
  
  
  
  
  
  
  
   Ничто человеческое...
  
   Они, как и человек, потомки наземных млекопитающих, но 60 миллионов лет назад предпочли местом своего обитания море.
   Их мозг самый большой из всех млекопитающих и больше всех близок к человеческому. Их выделяет высокий уровень мышления и дружелюбный нрав. Температура тела 37 градусов.
   Их детёнышей сразу после рождения выталкивают на поверхность, чтобы малыш сделал первый вдох.
   Они и человек единственные млекопитающие, которые умеют ... петь. Самки поют песенки своим малышам...
   (Материал для размышления. Автор).
  
   Была середина дня. Солнце стояло в Зените. Море покрыто полуметровыми волнами, на верхушках которых пенистые серые буруны. Над поверхностью воды местами поднимались и сразу же тонули в толще волн плоские спины огромных морских существ. Выбрасываемые вверх фонтаны воды сливались с многометровыми брызгами, которые появлялись при погружении тел в воду. Большая группа плывущих с крейсерской скоростью могла быть заметна для посторонних глаз разве лишь с небольшого расстояния...
   Море было пустынно. Впереди в нескольких милях возвышались прибрежные скалы большого острова.
  
   Зооло, так звали нашего героя, в составе небольшого отряда принимал участие в ежегодном походе по огромным просторам территории, которая миллионы лет принадлежала их древнему народу.
  
   Было время, когда их владения занимали почти всю планету, но проходили тысячелетия, на планете из вод поднялись огромные материки и острова, пространство, контролируемое древним народом, значительно сократилось, сократилась и численность самого народа. На обнаженных от воды землях поселились другие существа. Их число постоянно увеличивалось. Со временем они стали осваивать и водные просторы, а за последние столетия вели постоянную войну против мирного народа.
   Сменяли друг друга эпохи, но всегда, каждое лето, самым сильным, самым лучшим поручалось проводить этот ставший ритуальным поход...
  
   Зооло хорошо помнил этот остров, приближение к нему каждый раз вызывало особое волнение.
   Несколько лет назад, проплывая мимо острова, он близко оказался к берегу. Берег крутым обрывом нависал над морем. На каменной скале под высокими деревьями находилось небольшое жилище. У самого края обрыва стояла смуглая девушка с длинными распущенными волосами. Лёгкое белое платье слегка прикрывало грудь и фалдами спускалось до середины бёдер. Лёгкий ветерок с моря. Длинные, стройные, цвета светло коричневого мрамора, ноги были слегка расставлены, руки и лицо вскинуты вверх в голубое небо...
   Зооло, находясь вблизи поверхности воды, увидел это необыкновенное чудо, и оно потрясло его. Образ девушки стоял в памяти ярким видением, и он не только не старался избавиться от него, а, наоборот, хотел видеть, чувствовать и наслаждаться этими воспоминаниями.
   Волнение захлёстывало воображение Зооло, и он, изменив направление, не заметив как, оказался вблизи заветной скалы.
   Выбрав место, откуда были видны жилище девушки и площадка над берегом, он остановился.
   Прошло некоторое время, берег был пустынным.
   "Так было и в прошлый раз. Пора двигаться дальше" - подумал он, и появилось желание уйти в глубину...
   В этот момент со стороны жилища показалась женская фигура. Женщина кричала и бежала в сторону берега. В голосе слышалась тревога.
   Следом за женщиной бежал мужчина и тоже что-то кричал, размахивая рукам.
   Женщина добежала до края обрыва и повернулась в сторону мужчины.
   По распущенным длинным волосам и фигуре Зооло узнал ту самую девушку.
   Мужчина остановился в двух шагах от женщины. Широко расставив руки в стороны и продолжая шумно выражать свои эмоции, он сделал шаг в её сторону...
   Женщина попятилась назад и ... сорвалась со скалы.
   Зооло в мгновение оказался в том месте, куда падала женщина.
   Женщина, ударившись о голову Зооло, соскользнула с его мокрой, эластичной поверхности и начала медленно погружаться в глубину...
   Зооло нырнул под женщину и, подхватив её, поднял на поверхность. Женщина была без сознания.
   "Разбилась, разбилась, ударившись о меня, - мелькнула горячая мысль, - я, я причина её смерти..."
   Зооло подвёл тело женщины к берегу, где от воды шла узкая песчаная полоска, и вытолкнул его на песок.
   Первым к телу подбежал мужчина, бывший ранее рядом с ней. На его крики с пляжа, что находился в стороне от скалы в двухстах метрах, подбежали ещё несколько человек.
   Тело женщины подняли и унесли в жилище.
  
   Зооло, не поднимаясь к поверхности воды, метался вдоль берега.
   "Я убил её, я - причина её смерти...", - мысли яростно бушевали в нём. Та, о ком он думал столько времени, та, кто стала частью его жизни, его мыслей, его мечты, и которую он сам, не осознавая, уничтожил в одно мгновение, больше не существует. Это повергло его в страх и помутило разум.
  
   - Я думал, что она ударилась о камни и разбилась, а на теле ни одной царапины, - сказал мужчина своему товарищу, с которым только что вместе несли с берега в дом потерявшую сознание женщину и теперь возвращались на пляж.
   - Быстро очнулась и прекрасно себя чувствует. Муж, кажется, больше её перепугался... - ответил тот.
  
   Со стороны моря послышался шум, похожий на рёв водопада, мужчины замерли на месте. Расширенными от страха и удивления глазами они, как завороженные, смотрели на происходящее буквально недалеко от них.
   Море вздыбилось волной и брызгами, с оглушающим свистом из воды вырвалось огромное сигароподобное тело серо синего цвета, поднялось над поверхностью моря на несколько десятков метров, изгибаясь, со свистом и рёвом пролетело сотню метров и ударилось оземь своей многотонной массой посередине пляжа.
   Мгновенно наступившая вокруг тишина и полное оцепенение всех присутствующих через несколько минут сменились сначала отдельными паническими возгласами, а затем восхищенным рёвом голосов. Сначала наиболее смелые побежали к месту происшествия, а затем собралась большая толпа.
   В пол сотне метров от воды лежал огромный тридцати метровый голубой кит. От нижней челюсти к животу шли широкие складки, похожие на полосы, на хвосте в виде затейливого рисунка выделялись разрезы. Борозды, шрамы, с уголков рта текла бурая жидкость, похожая на кровь...
  
   - Тонн сто пятьдесят точно будет, теперь всем жителям острова мяса надолго хватит, - сказал один мужчина рядом стоявшей женщине, - надо идти за корзинами...
  
   Вокруг бездыханного тела кита началось столпотворение, несколько человек, как мухи по испорченной селёдке, бегали по спине огромного трупа, кто-то вырезал куски мяса...
  
   Мужчина, вбегая в жилище, с порога закричал:
   - Ты уже встала? Бери корзины, там, на пляже, кит выбросился из моря. Поторапливайся, иначе ничего хорошего не достанется...
   Они бежали. Он тянул её за руку. У обоих в руках по корзине. У него на поясе длинный нож...
   Он - мужчина, только что едва по случайности не ставший убийцей собственной жены.
   Она - женщина, молодая, стройная, красивая, со смуглой кожей, длинными, курчавыми распущенными волосами, очень похожая на девушку, которая смогла восхитить чувства и разум Зооло...
  
   НАВОЗНИК
  
   Темнота, хоть глаз коли, ничего не видно. Тихон Петрович идёт по тротуару, осторожно ставя ноги и боясь споткнуться. Вдалеке, метрах в трёхстах, горит одна единственная лампочка.
   - Раньше хоть свет на улицах ночью горел, а теперь... - проворчал он возмущенно.
   С ближайшего перекрёстка вынырнула машина и, ярко осветив фарами улицу, с большой скоростью пронеслась по середине проезжей части.
   -Летают, как бешеные, и остановить некому... - Тихон Петрович отпустил вдогонку машине матерное словцо и остановился, чтобы дать глазам проморгаться после яркого света.
   Надо было перейти улицу, и он, не дожидаясь, когда подойдёт к перекрёстку, решил пересечь улицу наискосок. Сделав несколько шагов в сторону проезжей части, вдруг почувствовал, как нога сначала, не встретив опоры, провалилась в какое-то углубление, а потом и он сам животом и грудью ударился о противоположный край канавы...
   Отпустив ещё несколько бранных слов теперь уже в свой адрес, он далее без происшествий пересёк улицу.
   Ныло колено.
   - Опять, наверное, потянул мышцу. Понесло же меня, на ночь глядя... Давно не общались, и ничего. Встретились, а он мне опять старое напомнил, видите ли, старое прозвище вспомнил, - Тихон Петрович матюгнулся и сплюнул.
   Разогретый раздражением ум сначала вновь напомнил недавно произошедшую беседу, а затем и событие, произошедшее с ним, Тихоном, лет пятьдесят назад.
   Время тогда было голодное, года три, как война закончилась. Тихону было-то тогда всего лет двенадцать-тринадцать. Осенней тёмной ночью украл он с колхозного тока мешок овса. До дома далеко, да и встретить можно кого-то по дороге... Рядом коровник, куча навозу... Спрятал Тихон мешок в навоз, решив помаленьку следующей ночью овёс домой перенести... только, видно, на селе ничего не утаить. Пришел он в следующую ночь, а, уж, у мешка его засада ждала...
   Судить Тихона не стали, молод слишком был, а, вот, из пионеров исключили да ещё навозником прозвали.
   После школы уехал Тихон из села и не был больше там ни разу.
   А, теперь, вот, через столько лет друга юности в городе встретил...
   - Вспомнил старое. Ещё бы, таким комунякой раньше был, в начальстве ходил. Сами что делали! Не зря их теперь всех турнули. Да он и сейчас неплохо живёт, наворовал, наверное, - Тихон Петрович смачно выругался и направился в сторону освещенной фонарями центральной площади города...
   Проходя мимо большого трёхэтажного здания, обнесённого высокой металлической оградой, он, теперь уже до предела возбуждённый, совсем не стал усмирять свои разбушевавшиеся мысли. А мысли вышли из-под контроля и уже сверху поливали здание, а это был местный президентский дворец, всяческими нечестивыми словами, на воспроизводство которых были способны.
   - Расплодили президентов, чиновников... Без взятки никаких вопросов не решить... Та власть была никуда. А эта ещё хуже... Дармоеды. Пенсия такая, что квартплату отдашь, а на жратву не хватает... - беззвучно бушевал внутри себя Тихон Петрович.
   Впереди центральная площадь города. Вновь заныло колено.
   - Надо немного передохнуть, - решил он и направился к ближайшей из скамеек, что стояли по периметру площади.
   Присел, вытянул ноги, запрокинул голову назад. Прямо перед ним возвышался огромный памятник. Обращенная в его сторону спина вождя, казалось, заслоняла всё небо, и Тихон Петрович как-то непроизвольно втянул голову в плечи.
   Бушевавшие в нём страсти на какое-то мгновение затаились, но затем прорвались с новой силой:
   - Турнули ваших, скоро уберут и тебя, - неожиданно для себя прохрипел он и сам, испугавшись своего голоса, сжался, и, как ему показалось, прирос к скамейке.
   Почему-то сразу всплыло в памяти событие, участником которого он оказался сразу после окончания сельской школы. Все жители села, в том числе и школьники, активно участвовали в сенокосе.
   - Что же ты, Тиша, - обратилась к нему теперь уже бывшая классная руководительница, - колхозу родному не помогаешь? Все на сенокосе, а ты дома.
   - А, я не хочу. Кому надо, те пусть и работают. Я через неделю в город уезжаю, экзамены сдавать в институт, - резко ответил он.
   - Твои друзья тоже уезжают. Все...
   - Я, не все. Я сам по себе. Пусть все стадом ходят, а я не хочу.
   Учительница сначала опешила, а потом улыбнулась и тихо ушла.
   - Да, я и сейчас не стадо! - гордо сказал сам себе Тихон Петрович и даже вытянул в сторону памятника голову из плеч.
   Он прислонился спиной к стенке лавочки и начал гладить своё больное колено...
   Через некоторое время Тихону Петровичу показалось, что свет на площади как-то померк, и только Луна, что как-то незаметно для Тихона Петровича появилась в небе над площадью, освещает пространство...
   Тихон Петрович поднялся и пошёл, но не успел сделать и двух шагов, как его нога почувствовала лужу. Он хотел по привычке разразиться бранью, но не успело с губ слететь и первое слово, как кто-то скачущий на лошади сбил его с ног. Тихон Петрович растянулся посреди лужи и в этот миг услышал над собой грубый голос:
   - Вот, он! Попался, наконец, голубчик.
   - Ведите его сюда, - послышался хрипловатый голос со стороны.
   Огромная пятерня сгребла в кулак пиджак Тихона Петровича на спине, приподняла его над лужей и поставила на ноги.
   - Иди, - владелец пятерни подтолкнул Тихона Петровича в спину, и тот послушно потопал в сторону, откуда услышал хрипловатый голос.
   Хозяином голоса оказался мужчина лет тридцати в кожаном пиджаке, опоясанном военным ремнём, и кожаной фуражке с красной звёздочкой. Тихон Петрович узнал в нём бывшего школьного товарища.
   - Ну, Тиша Хватов, расскажи, как ты сдал белым соседа своего, Ивана Игнатьевича, и меня, бывшего своего школьного друга? Ты думал, меня уже в живых нет? Видишь, судьба - злодейка! Может, мы с тобой на том свете встретились?
   - Я никого не сдавал. Мы же с тобой вместе в селе советскую власть устанавливали, вместе бандитов ловили, - заикаясь, оправдывался Тихон Петрович.
   - Бандитов ловили да не поймали. И теперь я знаю, почему. Белые пришли, и ты сразу к ним переметнулся. Придётся отвечать. - Бывший друг спокойно, тем же самым хрипловатым голосом, но, уже обращаясь к солдату с огромной пятернёй, добавил,- посади его туда, где задержанные сидят. В штабе товарища Будённого разберутся...
   Тихон Петрович оказался в полуподвальном помещении, где уже находились ещё человек пять-шесть, так ему показалось.
  
   Только Тихон Петрович сел к стенке на пол, как дверь распахнулась, и в проёме появилась угловатая солдатская фигура в каске и с автоматом в руках.
   - Ауфштеен, - послышалась команда на чужом языке. Из-за спины солдата проскочил в дверь мужчина в гражданском с керосиновой лампой в руках и со злостью в голосе прокричал:
   - Ну, вставайте, мерзавцы, и по одному на улицу. Довоевались.
   На улице светало, и было чуть светлее, чем в полуподвале. Пленных поставили в одну шеренгу. Офицер, Тихон Петрович узнал, что тот в немецкой форме, прошёл вдоль шеренги и, подойдя к трясущемуся от страха Тихону Петровичу, что-то сказал человеку в гражданском. Тихон Петрович уловил одно слово: штаб.
   Гражданский с повязкой полицая на рукаве одновременно был и переводчиком, и допрашивающим.
   - Коммунист? Офицер? - Задал он первый вопрос.
   - Нет, нет, - закрутил головой Тихон Петрович, - я всегда был против советской власти, я в колхозе коровник поджег, меня насильно воевать послали, я хочу служить немецкой армии, я против коммунистов. Я их ненавижу...
   - Покажешь, как ты коммунистов ненавидишь, если тебе дадут оружие? - Полицай вплотную подошёл к Тихону Петровичу и, схватив одежду на груди, с силой потряс всё тело.
   - Да. Да, я докажу вам... - Услужливо залепетал Тихон Петрович.
   Тело тряслось от страха, и он едва переставлял ноги, когда шли туда , где находились пленные.
   Пленных солдат поставили к стене дома. Напротив стояли два немецких солдата с автоматами, офицер, полицейский и Тихон Петрович. Офицер вынул пистолет и подал его Тихону Петровичу.
   - Шиссен, - сказал он и брезгливо ухмыльнулся.
   Тихон Петрович подошёл к крайнему пленному. Тот с презрительной улыбкой смотрел в глаза предателя. Тихон Петрович поднял пистолет.
   - Стреляй, навозник, - пленный расправил грудь и поднял глаза на палача. Тихон Петрович узнал своего бывшего школьного друга. Рука тряслась вместе с пистолетом.
   Тихон Петрович обеими руками сжал пистолет и, не зная сам как, нажал на курок. Грянул выстрел...
  
   Тихона Петровича, словно взрывом, подбросило с лавки. Он что-то бормотал, тело тряслось...
   "Бум...м", - прозвучал второй удар часов на здании городской администрации, затем ещё, ещё... Было двенадцать часов ночи.
   Тихон Петрович, не обращая внимания на ноющую боль в колене, бежал в сторону своего дома.
   Навстречу шли двое молодых людей и что-то громко обсуждали.
   Тихон Петрович юркнул в тень дома и прижался к забору. Тело тряслось, как в лихорадке.
   "Навозник, навозник" - как кувалдой било что-то внутри головы.
  
  
  
  
  
   "Проходимец"
  
   "Ищи, сука, мясо" - надпись на солдатской ложке.
  
   - Что ни говори, жизнь такая штука, что и умирать не хочется. Впрочем, в конце концов, всё равно устаёшь... - глазки моего собеседника. Демьяна Ильича, круто известного, как среди местной политической элиты, так и среди деловой братвы, хитровато бегали по моему лицу. Видя, что я не прочь выслушать его рассказ, продолжил:
   - А, если тебе десятый десяток идёт, то тем более. Вот, и я посмотрел на своё житьё - бытьё, да и подумал, может, Демьян Ильич, пора? А, дальше так было: только я это подумал, как из-за левого плеча вынырнул ангел смерти, недоверчиво покрутил головой и говорит: "Пора, пора, Демьян Ильич. Я тоже устал, скоро сто лет будет, как я тебя охраняю. Устал. Ох, устал. И ты намаялся. Сколько всего натворил ты в своей жизни, хотел все деньги собрать... Имущества-то сколько накопил, а, ведь, с собой ничего не возьмёшь. Как расставаться будешь? Старший сынок твой давно на кладбище, и младший туда же глазками косит ... Хорошо понимаю тебя. Грешки, неотмоленные твои - самая тяжелая ноша. Сколько народу ты погубил, и каждый перед глазами стоит, тебя проклинает ... Я всё жду, когда каяться начнёшь, - ангел усмехнулся и начал готовиться к какому-то действу...
   - Да, готов я, готов ... Забирай! Только все говорят, что даже самому заклятому злодею перед казнью позволяют исполнить последнее желание. Может, и мне такую роскошь позволишь? - ответил я и опустил руки так, что тело приняло скорбную позу...
   - Ну, что ж, добрый я сегодня, на отдых скоро. Потерплю ещё тебя немного... Говори своё последнее желание, придумывай...
   - Чего придумывать-то, оно у меня, уж, последних лет пятнадцать: Докторской колбасы хочу напоследок хоть маленький кусочек вкусить, только не той колбасы, которой у меня холодильник забит, а той, что раньше при советской власти делали лет двадцать назад. Какую только докторскую колбасу мне не приносили за последние годы, не того вкуса... Мяса не докладывают обманщики. Проходимцы ... Сам делаю - не получается... - лицо моё сморщилось, глаза повлажнели, сжатые губы вытянулись вперёд...
   Ангелу смерти тоже почему-то сделалось тоскливо. "Не притворяется Демьян Ильич, - подумал он, а вслух сказал:
   -И желание у тебя! Ты же эту советскую власть, помнишь, как топтал? Хотел жить по-новому, а теперь, что новая жизнь не мила? Но, в чём-то ты и прав. Я сам бы сейчас той колбаски попробовал ... Где найти-то её?
   Ангел закрыл глаза и задумался. Прошло несколько минут. Лицо ангела озарилось довольной улыбкой:
- Есть! Нашел. Ещё один бедняга - любитель деликатесов в вашем городе есть. Только он похитрее тебя, Демьян Ильич, оказался. У него в холодильнике уже четверть века две колбаски хранились, только сейчас грамм пятьдесят осталось ... Мы его и пригласим...
   На другой день перед воротами особняка появился худенький старикашка лет восьмидесяти пяти. Охранник доложил: "Дед просит сказать, что пришел, а зачем , не знает..."
   - Веди сюда, - приказал я.
   - Настоящая советская колбаса у тебя есть? - жестким голосом, каким бывало задавал я вопросы на сборищах братвы, спросил я и так зацепил старикашку взглядом, что тот затрясся, как последний лист банного веника, выброшенного на помойку в ветреную морозную ночь.
   - Н...нет ... Есть, но совсем мало... - залепетал старикашка...
   - Продай! Хочешь миллион долларов? Ладно, два!
   Старикашка затрясся и не мог выдавить из себя хоть какой-то звук.
   Тут помочь мне решил ангел смерти:
   - погоди, Демьян Ильич, я с ним поторгуюсь... - и, ласково глядя в искаженное от страха лицо старика, спокойно спросил:
   - Жить, хочешь? Я вижу, тебе жить-то всего несколько дней осталось... Хочешь, я тебе к этому десять лет добавлю?
   Лицо старика ещё больше исказилось страхом.
   - Беги за колбасой, - подтолкнул старикашку в спину ангел - хранитель.
   - Вот, так, пользуйся. Демьян Ильич, моей добротой. Завтра он придёт, а ты сегодня, уж, приготовься, как следует, - поучительно вымолвил ангел и исчез.
   Прошло два дня. Взбешенный ангел метался вокруг меня, спокойно сидящего и делающего скорбный вид:
   - Такого в природе не было, чтобы пятьдесят граммов колбасы и не поменять на десять лет жизни? Представляешь, Демьян Ильич, пришел старик домой, вынул из холодильника колбасу, несколько минут поразмышлял, съел и довольный умер. Миллионы лет живу, и такое впервые! У тебя, Демьян Ильич, сколько колбасных заводов?
   - Пять.
   - Пять? И не можешь такую колбасу сделать? Нет, дорогой, поживи, помучайся. Приду за тобой тогда, когда сам ту "советскую" колбасу попробую. Сделаешь, сделаешь! А. не сделаешь, другие вместо тебя сделают...
   - Вот, что со мной пять лет назад произошло. Живу, и понять ничего не могу. Может, подскажешь? - Демьян Ильич отхлебнул глоток вина... - Что делать-то?
   - Да, Демьян Ильич, не легко тебе и таким, как ты, когда-нибудь придётся. Если после двадцати лет твоей сказочной капиталистической жизни находятся такие старички, что кроху своего прошлого ни за миллионы, ни за годы сладкой жизни не отдают, подумал я, а вслух добавил: - Вот, и живи, смерть долго не придёт, но ... делай, делай ... колбасу...
  
  
  
  
   Законописец
  
   Среди больных, помещённых в палату, он выделялся пышной седой шевелюрой, своеобразной необщительностью, что выражалось не только в обычной немногословности, но и в каком-то особом выражении лица, которое многозначительно отражало высокую значимость и достойное положение своего хозяина. Щуплое, худое тело, которое постоянно горбатилось и сжимало плечами худосочную волосатую грудь, хоть и было облачено в дорогую майку, но и оно само и грязная, помятая майка, местами топорщаяся из-под солидных домашних шаровар, как-то совсем не могли подчеркнуть хоть одну деталь благородного происхождения, заинтересовавшего меня феномена.
   Ему сделали операцию, но дело уже, видимо, шло к выписке, и, он большую часть времени проводил или за столом, или сидя на кровати с толстой, в кожаном переплёте тетрадью и что-то старательно, иногда по нескольку раз зачеркивая и переписывая слова, заносил туда, видимо, очень важные мысли.
   "Наверное, собрат по перу", - подумал я, и, когда мужчина отвлёкся на несколько мгновений от предмета своего труда, уважительно спросил:
   - Пишете?
   Тот с неизменным выражением лица, но явно оценивающе, снисходительно посмотрел в мою сторону и, растягивая слова, не громко ответил:
   - Пишу...
   Надеясь услышать о чём-то, близком мне по духу, я, делая ударение на своей заинтересованности, поспешно произнёс:
   - И что же, о чём, если, конечно, не секрет?
   - Законы, - не без надлежащей гордости вылетело у него изо рта.
   - Законы? И для кого же? - удивлённо спросил я.
   А, для всех... - будто в раздумье, растягивая рот, едва слышно ответил он и, видимо, потеряв ко мне всякий интерес, отвернулся.
   "Законы", - уважительно к соседу по палате мысленно повторил я слово и задумался: - Вот, так кто-то, что-то сочиняет, лёжа в больничной палате, а потом целая страна корчится от этих законов...".
   Я отлично понимал, что это всего лишь проект законов, потом их обсуждают, голосуют...
   Мысли побежали по свойственному мне руслу: "И как можно придумать закон, чтобы подходил сразу для всех? Попробовал бы кто-то, скажем, сшить трусики, чтобы одновременно подходили и медведю, и лисе..."
   Мне стало смешно. Я вытянулся на койке и стал наблюдать за творцом законов.
   Когда объект моего внимания отвлёкся от работы и обратил взор в мою сторону, я, воспользовавшись моментом, спросил:
   - Скажите, пожалуйста, бывают случаи, когда-то, что Вы пишете, потом принимают без всяких изменений текста?
   - Конечно, чаще всего так и бывает. Сначала, всё поперечёркивают, даже смысл изменят. Но, ведь, закон принимают не те, кто обсуждает. А, вот, когда текст поступает на самый, самый верх, он принимает тот же самый вид, иногда одно - два слова изменят, - он закрыл тетрадь, лёг на кровать и повернулся ко мне спиной...
  
   На другой день, когда всё население палаты решило проветрить помещение, открыли форточку, все вышли в коридор, кроме меня Я плохо себя чувствовал и решил просто отлежаться, укрывшись одеялом.
   Через минуту наш "законописец", как я стал его про себя называть, вошел в палату, захлопнул форточку, достал из тумбочки бутылку с кефиром, сел на койку и, не спеша, начал отхлёбывать одновременно с поеданием печенья.
   - Мы же решили проветрить палату, - напомнил я.
   - Сейчас перекушу, а потом делайте своё проветривание... - спокойно ответил он, а затем, минут через семь, вышел из палаты, так и оставив форточку закрытой...
   "Теперь понятно, для кого ты пишешь законы, - подумал я, посмотрев ему вслед. - Трусики-то ты шьёшь для ... волков..."
   Подумал, и почему-то грустно и горько стало за свою долгую прожитую жизнь.
  
  
  
  
  
  
   Границы верности
  
   Жаркое солнце утомляло, и они перенесли подстилку с раскалённого песка в тень, под пушистый клён, что в тридцати метрах от реки.
   - Я пойду, окунусь и приду, - сказала она и. преодолев прыжками горячую полоску пляжа, с разбега нырнула в воду.
   - Как же ты хороша! - подумал он о жене, - как девушка, лет двадцать, и того не дать...
   Он лёг на спину и закрыл глаза. Мысли побежали в то недалёкое время, когда они встретились: "Будто и не было до неё никого. Всего-то четыре года, а кажется, всю жизнь с ней. Разница большая в годах. Она, как ребёнок, резвится, а мне лишний шаг сделать не хочется..."
   Сверху на грудь плюхнулась пригоршня воды, затем мелкие капли посыпались по всему телу...
   - Купаться не хочешь, вот, я тебе... - она стряхнула воду с рук, затем опустилась на колени, поцеловала мужа в губы и начала мокрыми прохладными руками медленно водить по его груди.
   - Ляг рядом, - он откинул в сторону левую руку.
   - Как мне хорошо! - сказала она, опустившись рядом с ним на подстилку. - Я бы хотела, чтобы всю жизнь было так. Проживём до глубокой старости и умрём в один день, в одно мгновение так же, прижавшись друг к другу...
   - Так не получится, - глубоко вздохнув, ответил он.
   - Почему? Ты же говорил, что мы долго будем вместе. Говорил?
   - Говорил. Но у нас с тобой большая разница в возрасте. Ты молодая и красивая. Через несколько лет ты такой и останешься. А, я? Я буду старым и буду тебя раздражать. А, если так будет много, много лет? - он повернул лицо в её сторону и поцеловал в щёку.
   - Я буду всегда с тобой, каким бы ты не стал, а если тебя не будет, то до конца жизни буду одна, - она повернулась к нему и прижалась всем телом.
   - Этого делать не следует. Ты должна быть счастливой даже, если меня не будет. В любом случае я всегда буду рядом с тобой...
   - А, как я узнаю, что ты рядом со мной? - как бы в шутку, играя интонацией голоса, спросила она.
   - Ты будешь меня чувствовать, особенно в трудных ситуациях. Я могу прийти к тебе и в другом теле. Приду и скажу: "Здравствуйте, Вы меня ждёте?". Ты услышишь интонацию моего голоса и узнаешь меня.
   - А, если кто-то, совсем случайно скажет мне эти слова и даже будет чем-то похож на тебя, почему я должна этому верить? - в её голосе послышалась обидчивая и раздраженная нотка.
   - Тогда давай заранее установим пароль. Ведь, есть что-то, что знаем только мы с тобой? - засмеялся он, - Например, у меня на теле есть родинка, которая тебе нравится. Об этом, уж, точно никто не знает, а, я тебе об этом напомню.
   - Уговорил, - засмеялась она. - Только этого никогда не будет. Ты мне нужен живой, и всегда. Понял?
  
   Прошло десять лет. На могилке, внутри оградки на лавочке сидит маленькая женщина в чёрном платье и чёрной косынке. Она смотрит на памятник, где изображено лицо мужчины лет шестидесяти пяти. Его глаза в упор смотрят на неё, а лёгкая, едва уловимая, улыбка придаёт лицу несколько виноватое выражение. Из всех фотографий она выбрала именно эту. Именно таким он навсегда остался в её памяти...
   Сегодня ровно год, как его не стало. Она не плачет. Она приходила сюда едва ли не каждый день, и ей кажется, что слёз уже не осталось. Она смотрит в его глаза немигающим взглядом, как когда-то... Мыслей тоже нет, но это не оцепенение, это единство с ним, неподвижным и безмолвным...
   Она встала и медленно пошла к центральной дорожке. Ноги подкашивались, на тело навалилась тяжесть...
   Она села на лавочку у ближайшей могилы. Только теперь почему-то нахлынули слёзы, и тело затряслось мелкой дрожью. Она рыдала...
   Через некоторое время стало легче, но и подняться пока не было сил.
   По той же дорожке, откуда пришла она, шел мужчина. Она видела его и раньше, он, видимо, тоже навещал кого-то из близких. Могила, куда он приходил, была недалеко от могилы мужа, там всегда стояли цветы, а совсем недавно появилась металлическая кованая оградка...
   Поравнявшись со скамеечкой, где сидела она, мужчина остановился и повернулся в её сторону.
   - Здравствуйте. Вы меня ждёте? - тихим, спокойным голосом спросил он и, приветливо улыбаясь, склонил голову.
   - Что Вы от меня хотите? - словно выдавливая из себя слова, произнесла она. Приветливые и спокойные слова мужчины вместо успокоения вызвали лишь приступ гнева, и, совсем не понимая сама как, она раздраженно выбросила ему в лицо:
   - Может, ещё мне родинку будете показывать?
   Слёзы градом полились из её глаз, и плечи затряслись с прежней силой.
   - Извините. Извините, пожалуйста. Я не хотел Вас обидеть... - запричитал мужчина и направился в сторону выхода с кладбища.
  
   Шли годы. Она приходила на кладбище, но уже не так часто. Иногда видела этого мужчину, видела, как он смотрел в её сторону от могилки, которую навещал, но попыток общения так более и не было.
  
   Прошло пятнадцать лет со дня смерти мужа. Небольшого роста, худенькая, стройная, с нестёртыми полностью следами привлекательности, пожилая женщина идёт по центральной дорожке кладбища. Идёт медленно, иногда останавливается. Мешает одышка, да и ноги как-то не очень несут...
   "Сколько же я здесь не была? - думает она и в уме перебирает последние события: - Месяцев пять. В больнице лежала, немного отошла... Прости, дорогой, не могла раньше. Ты обещал прийти ко мне, да, видно, теперь уже я к тебе скорее приду...
   Она свернула в сторону могилы мужа. В стороне, где прежде видела сидящего у могилы мужчину, увидела свеженасыпанный бугорок. Ноги сами повернулись и понесли к свежей могиле. Среди горки, успевших завянуть, цветов и венков стояла временная табличка с надписью фамилии, имени и дат рождения и смерти, а под ней рамка с фотографией.
   "Надо же, он всего на два года старше, - подумала она и вспомнила их единственную встречу. - А, ведь голос его был действительно похож на голос мужа. О, о чём я думаю? Посмотрите-ка: Пётр... И мужа Петром звали... Пётр... Прости, Пётр..."
   Она постояла над могилкой ещё пару минут, вздохнула, развернулась и пошла к могиле мужа...
  
  
  
  
  
  
   МОЛЬ
  
   Василий неподвижно сидел за столом, подперев ладонями подбородок. Работал телевизор, на экране двигались люди, что-то обсуждали, но застывший взгляд Василия, казалось, проходил сквозь экран, не возбуждая в мозгу никаких мыслей...
   Над его головой горела лампочка, но свет настолько слабый и тусклый лишь погружал комнату во мрак.
   Откуда-то появилась бабочка, покружилась вокруг лампочки, потом подлетела к телевизору и стала биться об экран, как бы пытаясь влететь вовнутрь.
   "Моль", - проскользнула мысль. Василий прихватил взглядом бабочку и начал за ней наблюдать.
   "Не иначе, как чья-то грешная душа залетела и бьётся, и бьётся.... Выпущу её на волю через форточку, - подумал он, встал и начал ловить моль руками...
   Наконец, удалось прижать моль к экрану, но когда поймал и осторожно взял двумя пальцами, она оказалась мёртвой, оторвалось крылышко.
   "Хотел помочь, а что получилось? Прости меня, Господи, живую душу загубил..."
   - Спасибо, Василий, - послышался голос сзади него. - Не расстраивайся. Ты мне только помог. Я и не знала, как вырваться оттуда. Наконец-то нашелся кто-то, кто меня пожалел... Сколько ни старалась, никто не замечал, а ты... Век буду тебе благодарна...
   Голос был глухим, словно бездна разделяла его и носителя этого голоса. Василий остолбенел, страх острыми иголочками рассыпался сначала по спине, а затем охватил голову, вцепившись, как когтями, в виски.
   - А-а-а... - вырвалось изо рта Василия, и он начал пятиться в угол комнаты...
   К нему подходила женщина в белом одеянии, зелёного оттенка свет, льющийся из её глаз, освещал лицо, грудь и руки, протянутые в его сторону...
   - Не п...п...подходи... - хрипло вырвалось из груди Василия, руки сами закрыли голову.
   - Что ты, что ты, Василий, я же твоя жена. Не, уж, то меня забыл? Помнишь, какая у нас с тобой любовь была? Как я тебя любила и сейчас люблю...
   Женщина подходила всё ближе и ближе.... Василий закрыл глаза. О, ужас! Женщина казалась огромной и ...страшной. Зелёные распущенные волосы, расширенные глаза...
   Её лицо было искажено улыбкой. Улыбка расходилась от полуоткрытого рта, губы были вытянуты вперёд, красноватый отблеск проступал сквозь редкие чёрные зубы...
   Длинные костлявые пальцы сначала прикоснулись к его ладоням, а затем женщина обхватила его голову вместе с руками и крепко прижала к себе.
   -Успокойся, Василий, ты же меня так любил, помнишь?.. И сейчас любишь... Что же ты тогда, когда на нас двое на берегу реки напали, сбежал, а меня с ними оставил...
   Попытка Василия что-то ответить, вылилась в булькающее хрипение.... Сначала тело его дрожало, дёргались ноги, затем сильно напряглось и замерло. Изо рта с шипением вырвался воздух.... Тело замерло и начало расслабляться...
   Какое-то время, пока жена прижимала его к себе, тело стояло вертикально, потом начало оседать на пол...
  
   Прибывшая скорая помощь, не смотря на все попытки привести Василия в чувство, в конце концов, констатировала смерть.
   - Я услышала шум падающего стула, потом телевизора и, когда вошла, он махал на меня руками и что-то пытался кричать, но только хрипел.... Я пыталась его успокоить, обнять, а он.... Вот, и всё.
   Рано утром, когда рассвело, выглянуло солнце и краешком попало в комнату, оно осветило валяющийся на полу телевизор и стул, а на столе - пустую бутылку из-под водки, опрокинутый стакан и дольку помидора на чайном блюдечке.
  
  
  
  
  
   Толкотня
  
   Толкотня. Народу столько, что к дверям в метро не подойти. Андрей посмотрел на часы. "Надо же, в самый час пик попасть", - мелькнуло в мыслях. Толпа подхватила Андрея и понесла. Преодолел турникет и снова упёрся в толпу. Наконец-то эскалатор. Его лицо упёрлось в широкую спину мужчины. Он повернул голову налево. На встречном эскалаторе людей было меньше, от самого низа и до верху растянулась ровная ниточка...
   Её он увидел метрах в восьми - десяти. Стройная девушка в светлом платьице с пышной рыжей копной волос на голове смотрела прямо на Андрея. Их глаза встретились. За те несколько секунд, пока эскалаторы несли их навстречу друг другу, взгляд его, художника - профессионала, успел выхватить круглое милое личико с маленьким носиком, розовыми пухлыми губками и огромными голубыми глазами...
   Девушка проехала мимо. Андрей, сколько мог, сопровождал её взглядом, но она так и не обернулась...
   Пока добрался до дома, образ девушки в памяти почти растаял, а, когда дошёл до пятого, последнего, этажа, открывал дверь и мыл руки, выветрился совсем...
   Андрея дожидался друг, и они до позднего вечера в его комнате, где одновременно располагалась и его художественная мастерская, обсуждали последние работы...
   Друг ушёл, Андрей принял ванну и лёг спать.
  
   - Дорогой мой, любимый, - шептали её губы в промежутках между поцелуями. - Я, как увидела тебя, так поняла: ты мой дорогой, единственный...
   Она целовала его глаза, губы... Он чувствовал телом её крутые груди и всё её содрогающееся тело.... Копна золотистых волос рассыпалась во все стороны и закрыла всю подушку...
   Он чувствовал, что с ним происходит что-то удивительное и невероятное...
   Тело замерло в экстазе и расслабилось, влажное от пота, лицо запуталось в копне пышных волос...
  
   - Что это со мной? - он почувствовал, что лежит на животе, обнимая подушку. Одеяло на полу рядом с диваном, простыня тоже наполовину сползла.... Стучит сердце, и потный весь, будто только что кросс пробежал...
   - Такой сон, такой сон...
  
   Андрей встал с дивана. Включил полный свет, надел халат...
   У стены стоял мольберт с чистым полотном, которое приготовил для очередного будущего шедевра...
   Он взял кисть и подошёл к мольберту. Сначала появилось круглое личико, брови....
   Он долго подбирал краску, чтобы передать необыкновенный цвет очаровательных глаз. Проще удалось воспроизвести золотистую роскошную причёску.
   Грудь! Грудь так не хотелось прятать в тесные объёмы платья...
   Узкая талия плавно перешла в тугие формы бёдер...
   Ниже был край холста, красоту стройных ножек дополнило воображение...
  
   Он положил кисть, сел на диван, где постель.
   С расстояния трёх метров она смотрелась именно той, которая так страстно целовала его во сне.
   Он сидел и смотрел, смотрел, как зачарованный, не отрывая взгляда...
   Первыми ожили глаза. Они брызнули голубыми искрами и впились в глаза Андрея.
   Её тело шевельнулось, она приподняла лицо, качнулись рыжие пряди...
   "Показалось", - мелькнула мысль.
   - Нет, нет! Она живая! - вырвалось у него...
   Тело Андрея сползло с дивана, и он, протянув руки в сторону картины, что-то невнятно шепча, на коленях устремился вперёд...
  
   Толкотня. Одна за другой подходят электрички, и сотни людей устремляются к эскалатору, ползущему вверх.
   Андрей стоит у колонны и вглядывается в лица.
   "Тогда она оказалась случайно, и сегодня её не будет", - колотит мысль...
   В приближающейся очередной толпе мелькнула пышная рыжая причёска...
   "Она!!!" - мелькнула радостная мысль, и он устремился в её сторону.
   "Люди, люди, пустите... - стучит в голове...
   Девушка уже на эскалаторе, а он сзади, и десятка полтора человек не уступают дорогу...
   Он на эскалаторе, до неё десяток ступенек...
   Он с трудом прошёл одну, вторую, пятую...
   Эскалатор вот-вот поднимет её на самый верх...
   Всего два человека! Она уже сошла...
   Один шаг...
   - Девушка! - он трогает её за плечо. Она поворачивает голову, но толпа несёт их вперёд...
   От стены зала навстречу девушке направляется молодой мужчина:
   - Анечка, наконец-то! Ну, и толкотня, до тебя не добраться... - мужчина целует девушку и берёт за руку.
   Резко остановившегося Андрея кто-то грубо толкает в спину, и он с толпой вываливается на улицу...
  
  
  
  
   На островке памяти
  
   Лес поредел. Впереди просматривалась довольно большая поляна.
   "Подумать только, заблудиться в таком маленьком лесу, где я уже не раз бывал, наваждение какое-то..." - усмехнулся я и направился к невысокому холму, что на поляне впереди, буквально в сотне метров.
   Холм оказался немного дальше, чем я предполагал... С расстояния около пятидесяти метров, он показался мне совсем не природного происхождения, а напоминал скорее небольшой курган высотой пятнадцати - двадцати метров. Время сгладило его верхушку, но удивительно правильная конусообразная форма явно подчёркивала его рукотворное создание.
   Я подошёл к кургану. Сразу за ним открылся пологий спуск, в низине сквозь редкие камыши проглядывала тёмно синяя гладь реки, а слева километрах в полутора из-за опушки леса была видна окраина посёлка, где я временно гостил у своих друзей.
   Сделал несколько шагов по скату в сторону вершины кургана, ноги остановились сами...
   "Господи, что я делаю? Разве по могилам ходят?" - пронзила мысль, и я попятился назад обратно к основанию. "Каждый курган - чья-то могила. Здесь кто-то похоронен. Интересно, кто и когда? На могилах обычных людей курганы не насыпают..."
   "Ты же можешь, посмотри, - словно со стороны пришла мысль. - Разве ты специально сюда пришёл? Тебя вела Судьба. Ничего случайного нет. Ты должен посмотреть и вспомнить этого человека... Посмотри и вспомни".
   Солнышко только что миновало полдень и висело почти над головой. Я окинул взором поляну, на которой стоял. Из травы выглядывало множество цветов. Особо выделялись синие колокольчики. На высоких тонких стебельках они мерно покачивались на ветру, склоняя соцветия в сторону кургана.
   "Жаль, что звона не слышно", - подумал я и опустился на разноликий цветной ковёр, каким представлялась мне поляна.
   Я лёг на спину и, закрыв глаза, мысленно сосредоточился на кургане...
   Теперь я ощущал и воспринимал только вибрации событий и их участников, что когда-то жили, действовали, творили в той самой местности, где сейчас находился я.
   "Сто, двести, триста... - мысль пробивала и прощупывала столетние пласты времени. - Восемьсот. Вот, где вы, мои герои!
   Я сократил интервал просмотра до десятка лет. Получалось, что курган был насыпан чуть более восьмисот тридцати лет назад. Середина второго века второго тысячелетия. Кто же лежит под курганом?
   Мысль выхватывает обрывки мыслеформ, и мозг воспринимает отдельные картины. Скопление народа, мужчины, женщины, дети... есть вооруженные люди, они стоят отдельно... Оружие странное - дубины да рогатины, есть копья... Большой деревянный крест, могила... Могильный холмик зарос травой.
   Вдоль берега реки движется похоронная процессия. Впереди мужчина с большим деревянным крестом. Шестеро молодых воинов на плечах несут носилки...
   Моё внимание вновь привлекает могильный холмик... Иду к могиле. Острая боль пронизывает правую ногу. Острый камень... Я вскрикиваю и хватаю рукой повреждённое место. Нога босая, с подошвы около большого пальца из рваной раны течёт кровь. Правая рука в крови. Пытаюсь вытереть её о внутреннюю сторону подола длинной холщёвой рубахи. Сажусь рядом с могилой. Глаза застилают слёзы.
   "Отец, отец, - шепчу я и глажу рукой свежую насыпь. Смотрю по сторонам, люди уходят в сторону городища...
   "Что мне делать, отец? - кричу я и не слышу своего голоса. - Что мне делать? Я совсем один..."
   Чувствую запах смолы от только что поставленного на могилу креста.
   - Князь, вставай, нам надо домой. Опять сапоги где-то бросил, тебе босым быть не подобает... Ты же взрослый. Уже двенадцать лет... - Поднимаю голову и вижу, склонившегося надо мной, здоровенного мужика, с длинными седыми прядями волос на голове, в длинной, длинной, как у меня, рубахе и с мечём, висевшем на расшитом бисером поясе...
  
   По дому в панике мечутся люди, торопливо собираются и куда-то бегут...
   -Князь, проснись, - слышу я басовитый мужской голос, - на площадь людей собираем... К нам войско движется, те, что пять лет назад твоего отца убили. Ты должен что-то сказать людям. Битва будет. Надень свои доспехи и оружие возьми...
  
   Большой луг, слева река, справа лес, голубое, голубое небо...
   Много нас собралось, несколько сотен, и от городища ещё народ подходит...
   Войско наше выстроилось в несколько рядов. В первых шеренгах наиболее крепкие, опытные ратники да те, кто постарше. У каждого копьё или рогатина, у многих мечи, у большинства луки и колчаны со стрелами.
   Впереди конная группа, мои охранники, приближенные князя. Я на коне, в руке копьё, на поясе меч и кинжал.
   Во главе войска мой дядя и опекун, который с момента гибели моего отца исполняет княжеские обязанности.
   В пол километре, на другой стороне луга, наш противник. Впереди конная группа, за ней пешее войско. Они медленно приближаются к нам, мы тоже медленно двигаемся им навстречу...
   Они остановились, и в нашу сторону выдвигается только небольшая группа на конях во главе с князем. Подъехали на дальность полёта стрелы и остановились.
   - Ну, князь Иона, (так звали моего дядю - управителя), выходи, поборемся. Кто сильнее, того и победа. - Выкрикнул предводитель войска противника. Он знал, что Ионе давно за шестьдесят, и он едва ли выйдет на поединок.
   - Не Иона, а я князь, я буду биться с тобой, - раздался мой голос так громко, насколько мог крикнуть семнадцатилетний юноша. - За мной, вперёд, отомстим за моего отца и ваших братьев, убитых ими...
   Я рванулся на коне в сторону противника. За мной с боевыми криками понеслись на конях, помчались пешие воины, внезапно сорвавшись с места...
   Я, выбросив вперёд копьё, мчался прямо на князя, тот направил коня в мою сторону. Наши копья, ударившись друг о друга, отскочили в стороны, никого не задев. Я выхватил из ножен меч и поднял над головой. Удар страшной силы рассёк мою кольчугу и выбил меня из седла. Я почувствовал сильный удар о землю и запах крови.
   Мимо меня с воинственными криками бежали мои воины...
   Я очнулся внезапно, видимо, уже после окончания битвы. Меня несли на носилках. Воины вокруг меня возбуждённо вели разговоры, в голосах слышались удовлетворение и радость. Один из дружинников говорил другому:
   - Я думал, что уже всё. Кто нас вёл? Один старый, другой - малый, а князь! Мальчишка, а что сотворил... Мало, кто из них уцелел. Теперь долго не сунутся...
   Последние слова уже едва доходили до моего сознания...
  
   Обойдя курган стороной, я увидел тропинку, которая вела в сторону посёлка.
   "Да, не часто в этом мире приходится бывать на собственной могиле, - усмехнувшись, подумал я. - Как же, всё-таки, хорошо, что нам иногда открываются островки нашей памяти, кажись бы навсегда скрывшиеся под толщей впечатлений, которыми так богаты наши многочисленные воплощения".
  
  
  
  
  
  
  
   В потоке жизни
  
   - Человеку не надо изобретать никакую машину времени. Мы всегда хотим, чтобы нас переносила какая-то сила или какое-то устройство. Человек должен и может это сделать сам, - говорил он возбуждённо. Глаза горели. Взгляд устремился куда-то вперёд, в пространство, и, казалось, что всё, о чём он говорит, он не только видит, но готов сорваться туда в любое мгновение.
   - Почему Вы считаете, что любому человеку доступно путешествие во времени? - Я не скрывал своего неверия и даже старался это подчеркнуть.
   - Поверьте мне, человек может делать это сам. Находясь в тонком теле, он может переносить свою "точку сборки", как говорят на Востоке, свой разум, обладающий непрерывным сознанием, в любую точку пространства и находиться там столько времени, сколько ему нужно. Главное развить своё сознание настолько, чтобы оно давало возможность не изменять состояние нашего Разума в первую очередь при выходе нашего тонкого энергетического тела из физического, а затем и при переходе в другие состояния жизни.
   - Вы хотите сказать, что человек может жить и без собственного тела? - пытался я перебить его эмоциональную речь, тем более, что смысл его высказываний с очень большим напряжением входил в русло моего восприятия.
   - Именно это я и хочу сказать. Человек может оставить своё тело и с быстротой мысли перенестись в, какую угодно, точку времени и пространства. Более того, человеку и переноситься никуда не надо, потому, что "всё есть везде", то есть всё имеется в том месте, где мы находимся сейчас, - он замолчал и с какой-то мефистофельской улыбкой посмотрел мне в глаза.
   Теперь я окончательно потерял нить его рассуждения. "Толи он сумасшедший, толи я?" - проскочила мысль и, видимо так отразилась на моём лице, что он усмехнулся и сказал:
   - Ни ты, ни я. Вы очень мало знаете обо всём этом. Однако, ещё раз повторяю, что каждый человек может всё это понять, этому научиться и стать по-настоящему свободным. Всё это дал нам Бог, а мы на время эти способности утратили...
   Мне совсем нечего было сказать и, блуждая глазами по его лицу и груди, я случайно увидел в вырезе рубашки на шее, висящий на шелковой нити, предмет похожий на зуб какого-то животного.
   - Это, что за медальон у Вас? - спросил я.
   - Это? Это не медальон, это - оберег. Лет двадцать назад мне его подарил очень интересный человек. Он родом из Африки. А, это зуб толи кабана, толи другого животного из африканских джунглей. Он говорил название животного на своём языке, да в памяти стёрлось.
  
   Встречались мы не часто, поскольку оба были заняты работой. Я вёл адвокатскую практику, и часто времени не хватало даже на обед.
   Вокруг него всегда были люди. Он им помогал. Кого лечил, кому советы давал, и, говорили, что успешно. Мне он помог только однажды. Болела голова, он снял боль за несколько секунд, даже не дотронувшись до головы. Когда я спросил, как это удаётся, он только усмехнулся...
   Жил он один. Была у него маленькая однокомнатная квартирка, а в ней диван, большой массажный стол да шкаф для одежды и книг. Если не считать нескольких табуреток, поскольку редко, когда у него не было посетителей, то можно сказать, что не было больше ничего. Вёл он спартанский образ жизни, всегда бодрый, улыбка на лице и в любое время нужное слово для каждого посетителя.
  
   Он позвонил неожиданно для меня и попросил приехать.
   - Понимаешь, Павел Дмитриевич, мы с тобой редко встречаемся, но знаю, что человек ты хороший, порядочный. Хоть и считаешь меня человеком, несколько проблемным с головой, но относишься ко мне по-доброму. Решил я к тебе обратиться с просьбой. Можешь мне помочь? - он улыбнулся всегдашней своей улыбкой, и глаза неподвижно остановились на моём лице.
   - Конечно. Конечно, Демид Евдокимович, для Вас всё сделаю, - поспешно заверил я.
   - Я знаю, поэтому и обращаюсь именно к тебе, - он замолчал, лицо стало задумчивым. Прошло минуты две.
   - Понимаешь, Павел, я очень долго живу. Жизнь у меня, как ты знаешь, одинокая. Людей вокруг меня много да, в конечном счёте, каждый из них зачем-то ко мне приходит, затем уходит, а я всегда один, сам с собой. Жизнь сейчас стала не интересная. Люди только о благе материальном думают... Долго мне ещё жить, а не интересно.... Приоткроюсь тебе немножко: из всей жизни я только юность, когда мне было шестнадцать - семнадцать лет, вспоминаю. Была девушка одна, не было у нас с ней ничего, но одна она только и вспоминается.... Решил я остаток теперешней жизни поменять на один год своей тогдашней жизни. Я вижу, ты меня не понимаешь, да и понимать не надо.... Там у меня на родине живёт брат, младше меня на десять лет.... Ехать к нему, смысла нет, чужой я там. Никто меня в селе не помнит, и я никого.... А. вот, и моя просьба. Оставляю тебе генеральную доверенность на то, что у меня есть. Продай всё, возьми за работу, что полагается, а остальное отошли брату. Хочешь, объясняй ему, откуда всё это, хочешь, нет. В общем, полностью на тебя полагаюсь, он протянул мне папку с документами.
   - А, как же Вы? - только и смог выдавить я из себя.
   - Я? Обо мне не беспокойся. Обо мне никто не вспомнит, да и ты забудешь, как только выполнишь моё поручение.
  
   Прошло пол года. Произошло всё именно так, как он и сказал. Как-то сразу о нём забыли, будто его никогда и не было.
   Квартира Демида Евдокимовича была маленькой, и покупатель нашёлся с трудом, наверное, ещё и потому, что мне хотелось продать её дороже.
   Деньги я отсылать не стал, а, как раз к этому времени случился очередной отпуск, поэтому решил поехать сам и посмотреть, где проходили детство и юность Демида Евдокимовича, тем более, что на дворе стояло лето, июль месяц.
  
   Большое село, несколько улиц, дома почти все деревянные. На центральной площади старинная трёхэтажная действующая церковь, рядом школа и магазин, в середине площади памятник павшим в войне. Обычное, мало, чем отличающееся от других сёл в российской глубинке, село находилось всего в трёх с половиной часах на поезде от столицы и час езды на автомобиле от старинных русских городов Владимира и Суздаля.
  
   Естественно, меня никто не ждал, и брат Демида Евдокимовича Алексей долго не мог понять, кто я такой и почему интересуюсь его братом, которого и "на свете-то нет, уже, пятьдесят пять лет".
   Однако меня пригласили в дом, напоили чаем и предложили пару часов отдохнуть, поскольку в настоящий момент сами были заняты.
  
   После обеда Алексей на машине повёз меня на кладбище.
   Мы подошли к ухоженной могилке, на которой стояли памятник с двумя фотографиями пожилых женщин, сваренный из железа, и низкий крест, сваренный из металлических прутьев, немного деформированный, но недавно подкрашенный голубой краской.
   - Здесь мама с бабушкой похоронены, и здесь же была могилка брата Демида. Только, когда рыли могилы сначала маме, а потом бабушке, она маму на двенадцать лет пережила, тогда ещё от гроба брата одни мелкие гнилушки попадались, сам видел, - после некоторой паузы прозвучали слова брата. Он ещё некоторое время молча постоял у оградки, затем открыл дверцу и собрал с могилы высохшие цветы: - Новые привезу. Только на прошлой неделе был, в банке с водой стояли, а высохли...
   - Алексей, а Вы уверены, что Ваш брат умер и здесь похоронен? - начал я осторожно предстоящий щепетильный разговор.
   - А, то! Сам прощался с ним, затем земличку на гроб бросал. Хорошо помню, хотя мне семь лет было.... Весной пятьдесят четвёртого года ...
   - Брата хорошо помните? Можете мне его хоть как-то описать? Расскажите о нём, - попросил я.
   - Ростом чуть ниже Вас, не худой и не толстый, волосы русые, заканчивал девятый класс.... Если хотите видеть, то дома несколько фотографий есть. Он сам фотокарточки и делал. Для чего Вам надо-то это? - спросил Алексей с заметным раздражением.
   - Видите ли, дело в том, что я к Вам от него приехал. Его завещание привёз и деньги, восемьсот тысяч. Фамилия его Карпов, звать Демид Евдокимович, так?
   - Так, - подтвердил Алексей и, заикаясь, добавил: - Не может быть. Наверное, однофамилец какой-нибудь, или шутка...
   - Не шутка. Я его последний раз в январе видел, он мне доверенность дал на продажу квартиры. У меня копия его паспорта есть. И место, и дата рождения - всё совпадает. Я сам проверял.
   Всю дорогу, пока ехали домой, Алексей повторял одну и ту же фразу: "Не может быть, не может быть, я сам...", руки тряслись, чувствовалось, что его бьёт мелкая дрожь.
  
   - Вот альбом, там есть и его фотографии, - Алексей положил на стол старый, потрёпанный альбом, какие делали ещё в шестидесятых годах. - Смотрите, вот он ещё в сельской школе учится. Здесь он седьмой класс закончил, их классная фотография...
   Я видел подростка, небольшого роста, в ковбойке с белым воротничком, и пытался найти общие черты сходства с Демидом Евдокимовичем. Фотокарточки были старые, пожелтевшие, любительские. Лица были несколько расплывчатые, потёртые, однако некоторое сходство просматривалось, особенно высокий лоб и широкие скулы.... Мальчишка, как мальчишка, крестик на шее, байковая ковбойка...
   - А, последние его фото? Может, есть что-то? - спросил я.
   Есть. Только в моём альбоме. Там он с матерью и со мной, - Алексей сходил в другую комнату, принёс толстый альбом и начал рыться в фотокарточках.
   - Вот! Это его последняя перед тем, как ему умереть, он положил на стол передо мной фотографию, сделанную, видимо, профессиональным фотографом.
   На снимке вместе с женщиной лет сорока и ребёнком стоял молодой человек шестнадцати-семнадцати лет с высоким лбом, серьёзным сосредоточенным взглядом, лёгкой улыбкой в светлой рубашке и чёрных брюках...
   Мороз по коже, нет, скорее, молния пробила всё моё существо. В расстёгнутом вороте рубашки я увидел амулет, который видел полгода назад у Демида Евдокимовича.
   - Кка...к? - прохрипел я и долго не мог произнести более ничего.
  
   Вечером, после ужина, когда мы повторно смотрели фотокарточки, я спросил Алексея:
   - У Демида на шее что висит?
   - Не знаю. Всегда крестик носил, а потом стал носить какой-то зуб. Я об этом у матери спрашивал, а она ответила, что "он, как с ума сошёл, снял крестик и повесил зуб". Как она ни пыталась его заставить, чтобы снял - никакие уговоры не помогли. Так до смерти и носил...
   - А, потом куда его дели? - спросил я заинтересованно.
   - Не знаю. Может, так и в гроб положили, а, может, мать выбросила... - ответил он и ушёл из комнаты.
  
   Я уехал на следующий день. Когда ехали на вокзал, я спросил Алексея:
   - У Демида была девушка. Где она сейчас живёт?
   - У него не было девушки. Он влюбился в девушку, которая встречалась с его двоюродным братом... - потом, помолчав с минуту, добавил: - Умерла она. Сразу вскоре после его похорон...
   Так больше и не сказали ни слова друг другу. Я пожал на прощанье руку Алексею и сел в вагон.
   Я бы мог ещё многое рассказать о Демиде Евдокимовиче, только зачем, ведь его кроме меня всё равно больше никто не помнит. А, я помню и всегда смотрю в лица проходящих мимо людей, а вдруг встречу...
  
  
  
   Оглавление
  
   N Наименование. Стр.
  -- Последняя пядь 1
  -- Таблетка жизни 3
  -- Чем выше пень... 5
  -- Дурик 6
  -- Чертовщина 9
  -- Приключения красного колпака 11
  -- Можно так... 16
  -- Поперёк судьбы 17
  -- Бубарашка 22
  -- Ничто человеческое 23
  -- Навозник 26
  -- Проходимец 28
  -- Законописец 30
  -- Границы верности 31
  -- Моль 33
  -- Толкотня 34
   17 На островке памяти 36
   18 В потоке жизни 38
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   42
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"