Аннотация: Рассказ побывал во втором туре весеннего СуперЦаркона! Чем я очень горжусь.
Опубликован в "Литературный Брянск: Альманах Брянской областной общественной писательской организации Союза писателей России", 2007 г.
Правда жизни
В кругу писателей городка N Сергей Иванович Бежехвостов всегда был самым авторитетным. У него вышло немало книг рассказов и сборников стихов, его повести печатались даже в нескольких "толстых" столичных журналах. У него брали интервью на местном телевидении. Сергей Иванович был уже не молодой, полный мужчина среднего роста, с короткими руками, с седыми вьющимися волосами, обрамлявшими круглую блестящую лысину на затылке, с невыразительным, незапоминающимся лицом. Но он, тем не менее, оказался превосходным литератором и критиком, порой резковатым в суждениях, но всегда оригинальным и афористичным. Всё, что выходило из-под его пера, было злободневным и очень реалистичным. Мы молодые, гордились любым вниманием с его стороны, в тайне мечтая опубликовать за свою жизнь хотя бы треть того, что умудрился опубликовать Бежехвостов. И уж если попали под его беспощадное перо в областной газете, значит, написали нечто стоящее, серьёзное, жизненное. А Бежехвостов был именно борцом за "жизненность" произведений. Он не терпел халтуры, ненужной накрученности сюжета и любых фантазий. Поэтому все произведения, в которых наблюдалось хоть малейшее отклонение от правды жизни, считал еретичеством и с рвением средневекового инквизитора клеймил позором, отказывая им в праве на существование.
- Продажна та литература, что подстраивается под низменные желания читателя, - твердил он нам без устали, приезжая два раза в месяц на собрания литературного кружка в доме культуры. - Литература должна возвышать душу, звать к новым свершениям, нести морально-поучительный посыл. А то, что сейчас заполняет книжные прилавки, то, что одевают в глянцевые переплёты, изображающие полуголых лахудр и чудищ - не литература. Так, дрянь, которою и в руки взять тошно!
Мы уже не пытались возражать ему, кивали, соглашались, порой сами стыдились того, что почитываем ту самую популярную "дрянь", страшились признаться в этом друг дугу и тем более Сергею Ивановичу. И честно пытались сочинять "правдивые" произведения. Ведь через руки Бежехвостова были судьбы всех литераторов городка N.
Я, тогда студент сельскохозяйственного вуза, иногда писавший рассказики и донельзя глупые стихи о несчастной любви и имевший целых шесть публикаций в районной газете, по молодости лет грезил о карьере писателя, а не агронома. Я ходил за Сергеем Ивановичем по пятам, внемля каждому его слову, и потихонечку завоевал место в сердце сурового старика.
- Готовь свои рассказы, - сказал он мне как-то. - Мы рукописи на альманах собираем. Может, и твоё возьмём. Только посерьёзней. Жду тебя в три часа в следующий вторник по этому адресу.
Он протянул мне визитку директора издательства.
Я вне себя от счастья бросился домой перечитывать и править свои рассказы. Просидел за полночь, перепечатывал и снова правил, пока не уснул за столом.
Но следующие дни выдались суетными, муторными, накатили проблемы в институте, и я почти забыл о предложении Бежехвостова. Только вечером в понедельник, проверяя свою записную книжку и наткнувшись на визитку, я спешно запихнул в сумку распечатки рассказов.
Чтобы успеть на назначенную встречу, я ушел с последней пары и в спешке приехал в издательство за час раньше назначенного. Сергея Ивановича, естественно, ещё не было. Но секретарь, завидев визитку, послужившую мне пропуском, проводила меня прямиком к директору Валерию Валентиновичу Гнездовому. Тот, ровесник Бежехвостова, был худ, с блстящими чёрными глазами, ещё не седой и не лысый, но с изрезанным глубокими морщинами лбом. Одет он был в черный костюм и в серую блестящую рубашку, как мне показалось, дорогую. Он окинул меня изучающим взглядом и широким жестом указал на кресло.
- Показывайте мне свои шедевры, молодой человек, не стесняйтесь, - подбодрил он меня.
Я протянул ему листки. Он мельком пробежал по названиям, пролистал один рассказ.
- Всё с вами ясно. Опять сказки принесли, - хмыкнул он разочарованно. Я обиделся, щеки загорелись, дыхание перехвалило.
- Никакие это не сказки! - ринулся я на защиту. - Сергей Иванович считает, что все мои произведения правдивы! Многие из них вообще на реальных событиях основаны!
- Не сомневаюсь, - не зло усмехнулся Валерий Валентинович. - Сплошные однообразные байки про живущего в общежитии бедного студента. Никакой фантазии! Что вижу, о том и пою, акын вы наш!
Я не знал, что такое акын, и поэтому обиделся ещё больше.
- Но Сергей Иванович считает, писать надо только о том, что знаешь досконально. А я только об этом...
Но Гнедовой прервал меня.
- Вот-вот и я о том же. Вижу, вы восхищаетесь своим учителем. Ещё бы, звезда областного масштаба. А давайте я вам расскажу кое-что про вашего кумира. Можете в это верить, можете нет, но тем не менее.
И видя, что я не возражаю, он начал свой рассказ.
- Мы с ним вместе учились в одном университете на филологическом отделении. Мало того, что приехали мы из одного города, но и посели нас в общежитии в соседних комнатах. Мы не то чтобы дружили, но общались иногда. Точек пересечения у нас с ним было не много. Учёба, походы в лес, и всё.
Я делил комнату с двумя своими одногрупниками, а он, как буржуин, на третьем курсе остался один одинёшенек. Его соседа отчислили то ли за прогулы, то ли за вольные взгляды. Другое время тогда было, молодой человек.
Вечерами у нас в общежитии делать было нечего. Кутить-гулять не всегда получалось. Следили за этим строго. Вот и искали мы занятий посерьёзней. Шахматы, карты надоели. А тут кто-то из старших раздобыл книгу по оккультизму, магии и вызову душ умерших. Редкая по тем временам штука, скажу. На печатной машинке отпечатанная, с рукописными правками и заметками на полях. Мы один за другим пытались читать её. Правда, мало кто хоть что-нибудь понял. Но само осознание того, что ты прикоснулся к запретному, таинственному пьянило сильнее коньяка.
Прочитав, мы делали умные лица, и с видом знатоков пытались обсуждать прочитанное друг с другом. Что делать, молодыми были, глупыми. Потом пришла пора практических занятий. Начали мы духов вызывать.
Сережка Бежехвостов, а среди нас просто Хвост, ясен пень, твердил, что ни в каких духов не верит, всячески клеймил нас позором, грозил нажаловаться куда следует. Но однажды на спор мы его уговорили поучаствовать в сеансе. Всё для спиритического сеанса было готово. И картонка с написанными по кругу буквами, и тарелка со стрелкой, и столик круглый... Кто-то предложил вызывать дух Наполеона, кто-то Гоголя. Сошлись на Достоевском. Сели вокруг стола, взялись за руки. Но ничего не происходило. Только девчонки нервно хихикали.
Тогда Серега заявил, что завтра утром к декану пойдёт наябедничает... Успокоили, усадили на место. Я видел, что ему жуть, как интересно. Но он старался всюду и везде выглядеть примерным отличником, комсомольцем, вот и шумел.
Кто-то придумал выключить свет, зажечь свечи. Дескать, духи электричества боятся. Сделали. Опять ничего. Девчонки предложили вызвать дух Барана - нашего профессора филологии Баранова, умершего не так давно. Барана помнили все, и не любили. Но вызвать дух согласились.
И тут у нас что-то получилось! Ворвавшийся в распахнувшееся окно ветер пронёсся по комнате, задул свечи, распахнул дверь в коридор, хотя я был уверен, что закрыл её на щеколду. Девчонки завизжали, мы тоже порядком струсили. Нечто маленькое, тёмное промелькнуло в дверном проёме, блеснули глаза...
Как назло в коридоре тоже было темно, ведь я самолично в тот день выкрутил там последнюю лампочку и перенёс в свою комнату.
Включили свет, немного успокоились, нервно посмеялись над произошедшим и разошлись по комнатам. И забыли бы про это глупое событие, если бы у моего соседа Серёги Хвоста не стал бы кто-то скрестись, подвывать. Вначале решили, что он щенка завёл. Но Манюня, чёрная облезлая дворняга, которую мы прикармливали всем общежитием, стала панически бояться заходить на наш третий этаж, а от Хвостовой комнаты вообще улепётывала. Да и сам Серёга перестал кого-либо к себе пускать. Это не могло нас не заинтересовать.
Всеми правдами и неправдами мы напрашивались в гости, а однажды большой компанией завялились к нему. Стучался я.
- Сереж, это я, Валерка. Дай конспект по научному коммунизму. Я вчера не писал, а завтра семинар, - как можно жалобнее попросил я.
Дверь чуть приоткрылась и просунулась рука с тетрадкой.
- Завтра на первой паре отдашь, - буркнул он, уже собираясь захлопнуть дверь. Но наши ребята не зевали, дернули ручку, и, оттеснив Хвоста, ввалились в его комнату.
- Ты чего зазнался? - спросил его Ромка, самый старший и авторитетный среди нас, уже третий год учащийся на четвёртом курсе, но никак не вылетавший из института, потому что его дядя был кем-то в обкоме. Поэтому Ромке разрешалось абсолютно всё, и этим он без угрызений совести пользовался. - От товарищей прячешься? Зоопарк тут разводишь?
Он толкнул хилого тогда Серегу на кровать, а сам принялся осматривать комнату, пока не выволок из-за тумбочки черно-серое, полосатое существо. Чем-то оно напоминало собаку, только с маленькими крылышками и с ушками-трубочками.
- О, какая выдра! - провозгласил Ромка, тыча чудищем Серёге в лицо. - Ты чего, Хвост, с ней делаешь? Фу, страшная! Такие только при белой горячке видятся. А говорил, отличник! - хохотнул он. Мы тоже засмеялись.
Серега бледный, в миг вспотевший, выхватил заскулившего зверька и прижал к себе.
- Это вы... - промямлил он.
- Чего ты пищишь? - рявкнул Ромка.
- Это после спиритического сеанса, - чуть громче ответил Серёга. - Оно сбежало, когда мы дух Баранова вызывали. Наверно, это он после смерти... - совсем тихо произнёс он.
- Так ты ж в это всё не веришь! - вырвалось у меня. Тот факт, что Бежехвостов поверил в спиритические сеансы, поразил меня куда больше, чем та странная зверушка.
- Всё может быть, - робко ответил Серёга. - И этот мог быть когда-то человеком. Хотя, он и не помнит.
- Во урода завёл, юннат недоделанный, - буркнул сразу потерявший к нему интерес Ромка. - Придумал ещё! Баран! Может скажешь, что это Чапаев? Или инопланетянин?
Мы не поверили Серёге, но с того дня к нему привязалось прозвище "инопланетянин". Добавьте к этому, молодой человек, что вашего обожаемого Сергея Ивановича недолюбливали во всём институте. Ромка, и другие, ходившие с нами ребята, тут же начли распускать слухи, что Хвост допился до белой горячки и ему мерещатся инопланетяне, которые цитируют лекции по научному коммунизму. Поэтому он и провалил несколько семинаров подряд (хотя, это Ромка забрал тогда Серёгину тетрадь и куда-то её дел).
Слух дошел до деканата. Серегу долго проверяли, стыдили, ругали. Так продолжалось недели две... И надо сказать, беднягу довели. Он стал злым, ещё более агрессивным. Когда он по старой привычке пытался критиковать наши сочинения и читаемую нами литературу, мы тут же припоминали ему сеанс, а при каждой встрече спрашивали, как поживает Баран.
Валерий Валентинович прервал рассказ, взглянул на часы.
- Без пятнадцати три. Сейчас заявится ваш учитель, - хмуро произнёс он.
- А известно, что стало с существом? - спросил я.
Гнездовой поморщился как от зубной боли, не желая будоражить неприятные воспоминания. Но всё же решил довести свой рассказ до конца.
- Когда мы совсем довели Серёгу, он не выдержал. Была суббота. В воскресенье мы собирались на рыбалку. Кто-то предложил позвать Хвоста с его зверюшкой. Мы подкараулили его, когда он нёс молоко своему питомцу. И снова ворвались в его комнату. Вымахавшая с телёнка зверюга, дисциплинированно сидела на кровати и ждала лакомства. Как же!
Мы обалдели. Даже Ромка онемел. Серега заслонил чудище спиной и приготовился защищать его до последнего вздоха.
- Не подходи! - пригрозил он нам. Откуда только смелость взялась?
- Больно надо! - очнулись мы.
- Вот что, юннат, или ты избавляешься от своего, хм..., приятеля, или пеняй на себя, - набрался смелости Ромка. - Вот сварю с твоим инопланетянином суп, и заставлю съесть!
Мы ушли курить на улицу, слишком потрясённые увиденным, как окно Серегиной комнаты распахнулось. И Хвост выпустил зверя. Тот, тяжело взмахивая крыльями и ушами, вначале ухнул к земле, но потом справился, и, взмыв верх, полетел над пятиэтажками в сторону завода.
- Серёга потом месяц не показывался в институте, уехал домой, - грустно отозвался директор издательства. - В общежитии пошумели, но постепенно эта история забылась. Как видишь, сейчас мы с Бежехвостовым даже общаемся худо-бедно. Печататься-то ему надо. Сам пришел мириться, когда я издательским делом занялся. Скидку выпросил. За свой счет всё-таки книги издаёт... С тех пор он мало изменился. Ведёт борьбу с ветряными мельницами, за правду жизни стоит стеной. Не мало молодых талантов загубил. Правда, писать стал не в пример лучше. Наверно, то существо на него как-то повлияло...
Он замолчал, ещё раз пролистал мои рассказы.
- Вот что, молодой человек. Приходите через месяц. Я пока только рукописи собираю. Сейчас октябрь. Редколлегия соберётся в начале декабря. А напишете ещё что-нибудь кроме своих институтских историй, тоже приносите. Посмотрю. И подумайте, что можно назвать правдой жизни.
Я кивнул ему, встал и вышел из кабинета, не дожидаясь Бежехвостова. Я не рассорился со своим наставником после, и даже не стал выяснять, что из рассказанного Гнездовым правда, а что нет. Я всё меньше искал его советов. Его нотации и поучения стали казаться мне суетливыми, мелочными сетованиями неудачника. А когда в столичном издательстве вышла моя первая книга, он даже здороваться со мной перестал, посчитав предателем. Что ж, так получилось. Я ни в чём не виноват. Вот такая вышла правда жизни.