Как-то так вышло, что гусыня, выведя в первый раз своих трёхдневных птенцов за изгородь, куда-то отлучилась, и беспризорных гусят заприметила с дровяного сарая тренированным глазом соседская Машка. Внезапность действует ошеломляюще - эту аксиому Машка усвоила с младых когтей.
Когда Пантелеевна вышла в огород, Машка старательно разжёвывала уже четвёртого птенца.
- Ах ты, батюшки! - Пантелеевну не удержали ноги, и она шлёпнулась на межу. От грохочущего падения напуганные кроты кинулись с огорода. - Петька!
Не дождалась Пантелеевна ответа:
- Петька! Петька, ирод, ты где?!
Пантелеевна попробовала подняться, но ноги не слушались.
- Фёдор! - жалобно и протяжно, как волчица, зарычала Пантелеевна.
Из соседнего дома вальяжно вышел мужик. Он неторопливо подошёл к забору и облокотился на него, дымя папиросой. Некоторое время Фёдор глядел Пантелеевне в молящие глаза, а потом сказал:
- Ну?..
Пантелеевна лишилась и речи. Она замычала нечто, да и то - заикаясь, и стала делать резкие движения рукой в сторону сарая. Фёдор нехотя повернул голову, словно та сидела на заржавленной шее...
В Машку полетел увесистый камень. Кошка прыгнула было в направлении соседней крыши, но второй камень, метко брошенный Фёдором, сбил её с истинного пути. Машка рухнула, извиваясь, на землю и взлетела на ближайший столб - под самые изоляторы.
- Кис-кис-кис, - угрожающе сказал Фёдор, вразвалочку подходя к столбу. Машка смотрела на него сверху вниз злющими и зелёными, как у эльфа, глазами, а потом выплюнула измочаленную гусиную тушку Фёдору на кепку.
Около Пантелеевны появился долговязый долгожданный Петька. Петька держал в руке учебник алгебры, пальцем заложив нужную страницу. Он принялся суетиться и пытаться поднять свободной рукой Пантелеевну с огорода.
Бабка раздражённо отпихнула руку и приказала:
- Лезь на столб и сними эту шкуру барабанную!
Петька полыхнул розовым возмущением:
- Вот ещё! У меня урок не выучен!
Прежде чем Пантелеевна сумела найти достойный аргумент, Петька исчез в доме. Фёдор поскрёб в затылке, ушёл к себе и вернулся с фокстерьером.
- Максик, Максик, - засюсюкала Пантелеевна, не оставляя надежды на подъём с чужой помощью.
Два года назад Макса молочным щенком из города привёз Фёдору сын, и с тех пор пёс извлёк из местных подзолов не одного барсука. Макс, завидев Машку, попробовал забраться на столб, но сверзился, и сел у основания в позу часового.
- Вот так, никуда она, зараза, не денется, - решил Фёдор.
- Ох, Федь, подними-ка меня... - заохала Пантелеевна. - Ай-яй-яй, оторвёшь руку-то! Ох, ох... Что ж такое... Спасибо, Федя, идём, я тебе кваску налью...
Чертыхаясь, Фёдор полез в погреб. В погребе невыносимо воняло сгнившей картошкой. Грязь и паутина, плесень и крысиный помёт - всё смешалось в погребе Пантелеевны. Фёдор, зажав нос, медленно двинулся сквозь стену ватной сырости к бочке с квасом. Интересно, думал Фёдор, что ж там вместо кваса теперь?
- Петька! - заорала Пантелеевна так, что Фёдора в тесном помещении чуть не контузило. - Петька, ирод! Ты погреб так и не чистил?!
Фёдор ухмыльнулся, но в следующую секунду ему стало не до веселья: с улицы донёсся визгливый нечеловеческий крик. Фёдор рванулся вверх по лестнице, но гнилая лестница с хрупающим энтузиазмом рассыпалась под его сапогами, и Фёдор рухнул в картофельные закрома, и сорвавшийся с потолка кочан капусты лягнул его в темя.
- Петька! - надрывалась Пантелеевна.
- Лечу! - кричал Петька в ответ, а вопль с улицы перетекал в леденящий скулёж.
Когда Фёдор с помощью Петьки выбрался из погреба, Макс уже перестал трясти головой, рассыпая вокруг кровавые брызги, и, всё ещё поскуливая, сидел под столбом и зализывал рваную морду. Один глаз у собаки отсутствовал, и Фёдор в ярости заревел:
- Где эта скотина?! Убью! Вот поймаю только!
Он выкатил из гаража старенькую "Планету" и повёз Макса к ветеринару.
- Так вот, Сеня, - приговаривал Фёдор, жуя сало. - Твоя кошка моему псу глаз выцарапала. Хорошо, Петрович как надо залатал, намазал чем надо, а то бы - заражение, нагноение, и остался бы я один на старости лет...
- Ты не прав, Федя, - отвечал Семён, разливая и нарезая. - Если ты - охотничий пёс, так не будь болваном и не давай себя убивать. Он с барсуками на раз справляется, а тут - "тьфу ты!" какое-то, кошка!
- Погодь! Я тебе говорю, что твоя кошка моего пса инвалидом первой группы на всю жизнь оставила! - Фёдор схватил Семёна за плечо; Семён схватил Фёдора, и они боднулись, и так и остались сидеть, прижавшись друг к другу лбами.
- Так ты же его на неё натравил, тебе и отвечать перед судом...
- Каким судом?
- Народным. За жестокое обращение с животными.
Фёдор пьяно засмеялся.
- Дык народных судов у нас нет давным-давно... Суд у нас один - и тот в районе, и судья - жена этого... который наш колхоз купил...
В кухню вошла Семёнова жена Наталья, полезла в печь за чугуном, ворча:
- По какому поводу праздники? Завтра, считай, весь день потерян. А у тебя огород не копан, крыша в сарае протекает. А ты, как Васька Крапивин, - лишь бы зенки залить!
- Молчи! Не твоё дело! - сказал Семён, радуясь подвернувшемуся предлогу уйти от неприятной темы. - Ты слыхал, что Вася Крапивин теперь великий человек и чемпион мира по волейболу?
- Да ты что! Расскажи.
Семён сделал небольшую паузу, делая вид, что разгрызает шкурку, а потом начал:
- Давно район у Саныча команду просил на соревнования выставить. А Саныч всё открещивался, мол, я человек маленький, всего-то - директор школы сельской. А тут, понимаешь, - Сеня аж хлопнул ладонью о ладонь, - министр приехал в район. Значит, посмотреть, как селяне живут, нет ли проблем у них каких...
- Ха-ха-ха! - сказал Фёдор. - Да на селе жизнь - одна сплошная проблема!
- Слушай далече. Прижучили Саныча всерьёз. Он и стал набирать ребятишек побугаистее. Ну, ты знаешь, что пацаны у нас - во! С трактором на "ты" с ясельного возрасту, скотину пасут, лес рубят - щепки летят...
- Так чё Вася-то?
- Дык я и говорю. Всё хорошо, да ребятишки-то в игру не умеют. Ну, кто-то там видал по ящику-то, как играют, а правила-то не знают. Ну, Саныч и бросил клич: кто обучит пацанов волейболу за два дня, что до соревнований остаются, тому магарыч. Тут Вася-то и вызвался. Я, грит, в армии играл, и всех на районе мы раскатаем одним пальцем! И область всю напропалую обыграем! Хучь сейчас в сборную!..
- Ну, Вася - известный пустослов...
- ...только я по возрасту в школьники не подхожу. Ну и Саныч ему и говорит: ты на себя в зеркало глянь - рожа, мол, у тебя дебильная, деревенская. Васька, конечно, обиделся, а Саныч ему: побрейся получше, и на семнадцать будешь выглядеть. Паспорт у брати младшого возьмёшь. Отбрешешься, что акселератор.
Фёдор захихикал над последним словом.
- Поехали в район. А там говорят: звиняйте, робяты, команд всего семь, а в полуфинал надо четыре. Короче, одна команда по жребию сразу в полуфинал пойдёт, а остальные меж собой играют за право выхода. Ну, нарезали бумажек, в шапке смешали, и Васькину-то команду и вытащили!
- Да ну?!
- Вот те и ну! В полуфинале их разделали, конечно, под орех, но зато бронзовые медали района получили. Матча-то за третье-то место нету, не проводится, сказали! И присвоили им каждому третий разряд! Во как.
- Ну, это дело надо отметить, Сеня...
- Не вопрос...
Потом Фёдор, покачиваясь, двинулся домой, да развернулся и навалился на забор. Забор затрещал и повалился бы, если б Семён не навалился с обратной стороны.
- Сеня!
- Чего?
- Так кто ж мне ущерб будет возмещать?
- Какой?
- За глаз собачий.
Семён подумал немного.
- Ты Петровичу сколько дал за лечение?
- Ну, как водится - бутылку.
- А сейчас мы с тобой литр приняли. На каждого по бутылке как раз. Сало твоё - огурцы мои. К тому же, мой первач крепче магазинного. Так что я тебе всё возместил с процентом.
- Значит, мир? - протянул руку Фёдор.
Семён молча её пожал.
Фёдор отлепился от забора и побрёл домой. Вдруг развернулся, вернулся и вновь уткнулся в забор, и Семёну опять пришлось его подпереть.
- А как с Пантелеевной поступим?
- Не знаю, - ответил Семён. - Дать ей надо за гусят...
- Не надо, Сеня! - сказал Фёдор, осенённый.
- Надо, Федя! Надо!..
- Не надо! Я на охоту в субботу схожу, разорю гнездо, принесу ей пару птенцов.
- Федя...
- Ради Пантелеевны мне гусей не жалко! Ну, будь здоров, Семён... - и Фёдор лихо перепрыгнул через свой забор, опрокинув его на луковые грядки.
Стреляя знойным выхлопом, у ограды стал мотоцикл "Планета". Фёдор, обвешанный ружьём и патронташем, обмазанный тиной и грязью, в броднях по пояс, оставляющих сантиметровой толщины глинистые следы, ввалился Пантелеевне в сени.
Пантелеевна выковыляла в сени и рухнула на сундук:
- Ой ты, батюшки! - из развязанного мешка на неё таращился то левым, то правым глазом птенец серого гуся.
- Вот, Пантелеевна, привёз... - застеснялся Фёдор. - Прости уж, четырёх не добыл...
- Что ж я с ним делать буду? - взмолилась Пантелеевна. - Мне б от гусыни избавиться!
- Ты что, тёть Нюр? - удивился Фёдор. - Это тебе вместо компенсации. Расти и пользуйся.
Гусёнок вылез из мешка и зашлёпал босыми ногами по полу, изучая новый дом.
- Ох, - устало вздохнула Пантелеевна, - чем ж я его кормить-то буду, Федя?
Гусь тем временем уже выбрался во двор и пощипывал себе птичий горец у крыльца.
- Ладно, пусть живёт, - смилостивилась Пантелеевна. - Подохнет с голоду - тебе отдам, на Новый год съешь. Петька!! Где ты там?! Бери гуся и волоки его в птичник!
- Вот ещё! - закричал Петька из комнаты. - Мне физику решать надо!
Фёдор укатил, Петька заперся в комнате за книжками. Пантелеевна повздыхала-повздыхала, взяла лопатку и кулёк с луковицами гладиолусов и вышла в палисад.
Она закончила первый рядок и оглянулась полюбоваться на новый цветник, и обнаружила, что вслед за ней крадётся огромный грач цвета воронова крыла и аккуратно выклёвывает из лунок свежепосаженные луковицы. По-индейски заревев, Пантелеевна запустила в птицу лопаткой, но грач, лениво увернувшись, набрал высоту и лёг на курс в сторону колхозных полей.
- Семён! - сурово вопросила Пантелеевна.
- Чего?! - еле донёсся голос с другой стороны улицы.
- Я на тебя в суд подам! Твоя кошка птиц не гоняет на моём огороде! - Пантелеевна пылала пламенной злобой.
- А у тебя с ней уговор?!
- Нет!!! Она должна по собственному разумению!
- По собственному разумению она разок позанималась, а тебе не по нраву пришлось...
Семён прибавил ещё что-то язвительное, но в этот момент включил в сарае какой-то движок, и слова его утонули в шуме.
Жуткую жару постелил на туземцев июль. Сухая пыль плавала в воздухе, лужи у колодца и у дальней колонки высохли до дна, на некошеных лугах распускались шапки перекати-поля.
В такую жару в деревне стояла тишина. Все деревенские обитатели - с любым количеством ног - прятались в тень, не прятался лишь дед Яков. Каждое утро он тщательно одевался: надевал лучшие валенки, самый красивый ватник и самую модную ушанку и очень медленно, скрипя палкой и спиной, выходил на улицу, садился на скамеечку у калитки и смотрел на облепленную вязкой жарой деревню.
Дед сидел так уже лет двадцать - с тех пор, как вышел на пенсию, и в дождь, и в мороз, лишь во время снегопадов он сидел на печи и ждал, когда трактор Мишки Кузнецова доберётся до его дома, стоящего на самом отшибе, на берегу озера, застроенного банями. Правда, годы сказывались: всю весну и июнь дед пролежал, парализованный инсультом, и вот впервые за четыре месяца собирался выйти и сесть на лавку с душещемящим волнением, с каким когда-то собирался на свидания.
Не принимая во внимание досадный инсульт, Яков сидел Бесконечно, как ранее Бесконечно скитались по Руси калики, и ему не было скучно. Думал он о своих шести детях, пропавших в городе, об десяти внуках, ни разу не бывавших на исторической родине, о войне и лошадях, о бобрах и лесничестве, о дверях и планетах - он видел перед собой и разглядывал по много раз не только собственную жизнь, но и целый мир, который успел обозреть за первую половину жизни. К чему ему были нужны заморские страны? Уж кто-кто, а дед Яков, на брюхе проползший пол-Европы, знал, что люди везде, в любой земле одни и те же, и тех, кого он встретил за восемьдесят лет, ему было более чем достаточно.
Ну и к чему ему была нужна мелкая деревушка, затерянная в бескрайней русской лесостепи? Но в то ранее, но уже пёклое утро внимание деда привлекла интересная процессия.
Большая серая птица с ярко-оранжевым клювом пролетела над деревней и изящно приземлилась на берегу. Птица ловко, но без мелочной спешки, объедала тростник на обнажившемся дне пересыхающего озера. Яков позабыл обо всём и с великим интересом, напрягая уходящее зрение, наблюдал, как гусь по-хозяйски осваивает целину, давным-давно заброшенную рыбхозяйством. И вот из облачка мелкого песка, курившегося над улицей, нагло хлопая лапами, засеменило стадо других гусей - толстых, глупых и белых.
Степенно и важно, со скоростью асфальтоукладчика стадо проползло мимо Якова и едва выволоклось на берег озера, как со взрывом рассыпалось, разбежалось. Отпихивая друг друга и не стесняясь щипаться, гуси торопливо затаптывали траву, хватая клювом ту, что не успели затоптать, поднимая злобный гогот. А серый гусь, уже набивший пузо свежей зеленью, плавал по оставшейся от озерца луже и лениво вылавливал мелкую пресноводную живность, не обращая внимания на сухопутных соплеменников.
Гогот понемногу стих, и не успевшие толком выпастись птицы организованно двинулись домой, надеясь на ужин из комбикорма, и когда завечеремши их следы запорошило тёплым песком, серый гусь рванул в облака прямо с воды, монументально взмахивая крыльями, провожаемый взглядом улыбающегося Якова.
Так и умер дед Яков - сидя на лавке, с улыбкой, в тёплый июльский вечер, пахнущий полынью и горячим песком. Остывшее тело его на следующее утро обнаружил сосед, четырёхлетний Кирюшка, подбежавший поздороваться.
Мишка Кузнецов, хрустя подошвами галош по опавшей яблоневой листве, прошагал к Фёдорову гаражу. У ворот стоял невиданный автомобиль: низкий, с лупоглазыми фарами, тускнеющий старым лаком, на широких колёсах с хромированными колпаками. Фёдор вышел из гаража с пригоршней различного инструмента и тряпками.
- Ну-ка, брысь! - турнул он облепивших машину детей, крутящих зеркала и ковыряющих резиновые уплотнители дверей. Дети отступили и, перегруппировавшись метрах в пяти от гаража, заняли наблюдательные позиции. - Здорово!
- Вот, "Ауди" отхватил, - захвастался Фёдор. - Четырнадцатилетний, с пробегом всего двести пятьдесят тыщ.
- А брал где?
- Да помнишь, сын у Сергея приезжал? Мы тогда ещё перепились и в лесу чуть не заблудились?
- Помню, помню...
- Сын его...
- Виктор.
- Да, Виктор. Он сказал, что есть у него в Москве человек, который из Германии пригнал эту машинку, а её никто не берёт, старая, мол. Короче, тот мужик сбавил маненько, а Митька-татарин как раз в Москву к сестре собрался, он и пригнал.
Мишка не то покивал, не то покачал головой:
- Сколько отвалил?
- Да всё, что на уборочной заработал! - запричитала проходящая из бани жена Фёдора Дарья с тазом свежестиранного белья. - Нет бы бригаду нанять крышу перекрыть, а ему всё игрушки! То на охоту ходит водку жрать, то корыто какое-то купил, разваленное!
- Замолчи! - раздражённо сказал Фёдор. - Я сам крышу перекрою, дожди вот кончатся...
- Очнулся - "дожди"! Заморозки уж скоро! Да и чем ты её крыть будешь? Матом? Да, тут ты горазд...
- Молчи, сказал! - крикнул Фёдор и отвернулся. - Привезут мне оцинковку, я договорюсь, - пробурчал он.
Наталья, собиравшая в саду падалицу, не могла не поддержать соседку.
- Сенька-то тоже туда же, - закричала она через улицу. - Они с Васькой Крапивиным, алкашом, знаешь что удумали? Звук в клубе делать, как его... числовой! Чтоб не кассету крутить, а пластинки лазерные, это как патефонные, только поменьше. Там приборов разных покупать - никаких денег не напасёшься! А он мне: на танцы народ валом повалит, модные песни крутить будем, окупится всё. И смеётся, паразит! Федь, а Федь, вот скажи, ты как собираешься этот рыдван держать? За "Москвичом" и то уход нужен, а уж за этим нерусем...
- Ну, хватит! - отмахнулся Фёдор. - Чего там ухаживать? Это ж немцы делали! Немецкое качество! Его только заправляй - хлопот-то!
- Чем "заправляй"? - усмехнулся Мишка. - У нас на колонке - солярка да семьдесят шестой.
- Дык специально ж с дизельным движком купил, - разволновался Фёдор, видимо, не ожидавший нападения с Мишкиной стороны.
Мишка снова усмехнулся:
- От нашей солярки его тонкая немецкая душенька через выхлопную трубу вылезет. Федь, на кой он тебе, скажи честно? Куда ты на нём ездить будешь? На охоту?
- В райцентр! - обидевшись, сказал Фёдор.
- Девок цеплять?
- Я ему покажу девок! - закричала Дарья, развешивая в сенях бельё. Из-за улицы моментально отозвалась Наталья, и бабы принялись жаловаться друг другу так интенсивно, что Фёдор с Мишкой долго молча перекуривали.
Наконец, развесив бельё и поняв, что этих лодырей ничем не проймёшь, Дарья закричала:
- Наташка! У тебя вино есть?
- Есть! Заходи!
- Фу, ушла, слава богу, - сказал Фёдор, поднимаясь с верстака. - Ну что, Мишк, сладим с фрицем?
- Да сладим, - не теряя скепсиса, ответил Мишка. - Что ж я, не механизатор, что ли?
Подошедший Семён долго наблюдал, как Мишка и Фёдор развинчивают машину, промывают все детали в керосине и раскладывают их в строгом порядке на газетках.
- Эй, Федь, что с бабами нашими? Твоя прилетела, они с моей выпили и на меня бочку покатили. С чего бы, а? Я уж и печку поправил, чтоб не дымила, - не помогло, выгнали, можно сказать, из дому.
- Похмелились плохо, - мрачно ответил Фёдор, ковыряя в носу масляным пальцем. - Ты звук в клубе доделал?
Семён тоже помрачнел.
- Давайте-ка я вам помогу, - ответил он.
Спустя три часа, когда Мишка как главный инженер объявил окончание восстановительных работ, мужики отправили Семёна за бутылкой и сели в саду проветриваться от керосина.
- Ну, не так всё и плохо, не горюй, - подбадривал Мишка Фёдора. - Фильтра - менять, тормоза, шланги - менять. Всю жидкость свежую зальём, будет как молодой бегать. На автобазе я мужикам скажу шестерню выточить, чтоб подешевле обошлось. Знаешь, чего? Попроси кого-нибудь в городе книжку купить по этой машине, чтобы нам не напортачить.
- Мужики! - заорал Семён. - Скорей сюда!
Склевав изрядное количество гаек и мелких деталей, гусь отважно отщипывался от Семёновой ноги и шипел.
- У, погань!.. - только и смог сказать Фёдор и сел, закрыв лицо руками.
- Макс! - кликнул Мишка.
Но собака, получив сокрушительный удар крылом, больше не рисковала приближаться к гусю. Обстановка складывалась патовая: птица не могла вырваться из гаража, окружённая, а Мишка с Семёном не могли войти, опасаясь укушения. Ситуацию спасла Дарья, вилами, как рогатиной на медведя, пойдя на птицу. Гусь заметался по гаражу и, решившись на прорыв, пробкой вылетел наружу, на прощанье сбив крылом с Мишки кепку, от чего тот аж пошатнулся.
С пьяненькой, красной и растрёпанной Дарьи, которая стояла, опираясь на вилы, можно было лепить Артемиду.
- Эх, вы! Три мужика с одним гусём справиться не смогли!
- Пантелеевна! - заорал Фёдор, получив назад дар речи, но тяжёлая оплеуха от Дарьи заглушила его обратно.
- Поделом тебе! - оборвала Фёдора жена. - Будешь ещё на семейные деньги всякий хлам покупать! Марш домой!
Фёдор ушёл, а Дарья залилась слезами, роняя их в банку с керосином.
Гусь, выглянув из-за угла и убедившись в безопасности, направился в птичник и столкнулся клюв к носу с Машкой. Гусь на всякий случай угрожающе зашипел. Машка выпустила когти и зашипела в ответ. После чего оба мирно разошлись по своим делам, и если гусь спокойно добрался до ночлега, то Машке не повезло.
Кошка напоролась на Фёдора, чистящего на крыльце ружьё, и тот, переживший непередаваемый скандал с супругой, зарядил ружьё и разрядил. Дробь-тройка разорвала несчастного зверя, и с того вечера Семён объявил Фёдору пожизненный бойкот.
Утром же, в камуфляжке и болотных сапогах выходя из дому, Фёдор увидел Пантелеевну. Бабка стояла, открывая напоказ всей стране ватные дыры в спине телогрейки, и смотрела в ярко-синее, какое бывает только по осени, небо.
- О чём мечтаешь, тёть Нюр? - весело окликнул её Фёдор.
Пантелеевна повернулась, и столько тоски было в её взоре, что Фёдору стало не по себе.
- Улетел, - тихо сказала она. - И не один. Обеих гусынь с собой забрал и из молодняка кое-кого...
Кряхтя, Пантелеевна побрела в свинарник, где визжал от радости подсвинок, которому гусь регулярно набивал рыло.
Фёдор вышел на крыльцо и потянулся.
- Ух, хорошо!..
Стоял поздний март. Уже стаяли под крышами сосульки, и поплыли по уличным лужам льдины. На чёрных проталинах в поле появились первые грачи, многие из которых по вечерам шастали по деревне в поисках отбросов.
Розовое утреннее солнце ещё не грело, крепким ветерком тянуло по улице. Застегнувшись, Фёдор пошёл к озеру. На озере сидел старик Митька-татарин в зелёной тюбетейке, удил в полынье рыбу и курил кривую чёрную трубку.
- Хороший зима был, - сплёвывая коричневую слюну, сказал Митька. - Снега много, вода много. Урожай.
Фёдор покурил с ним, сидя прямо на снегу, радуясь грядущей весне. На обратном пути он увидел в саду Петьку, белящего яблони.
- Привет, Пётр! А бабка где?
- Лежит, - недовольно ответил Петька. - Ревматизм у неё.
- А я вот на озеро ходил, - радостно смеясь, сообщил Фёдор.
- И что?
- Открытая вода появилась. Скоро на охоту пойду.
- И не жалко вам, дядя Федя, бедных птичек стрелять? - пробурчал Петька.
- А ведь летят гуси-то! - воскликнул Фёдор, завидев клин в прозрачном воздухе. - Гуси! Летят, ого-го! - закричал он, сорвав шапку, и насторожился.
- Так они к нам летят! Петька, смотри! Берегись! Они сейчас прямо на тебя сядут!
Везувий! Тунгусский метеорит! Фонтан бахчисарайский!.. Подсвеченные солнечным гало, будто обведённые рукой живописца, застлали небосвод крылья. Гусиная стая опускалась ниже и ниже, и Фёдору казалось, что на него падает небо; танцевали на ветру перья, сыплющиеся снегопадом, покрывая серый наст, цепляясь за серые ветви яблонь. Как хрусталь блестели белые брюхи, как тюльпаны горели рыжие лапы.
- Рылов. В голубом просторе, - машинально брякнул Петька. Фёдор стоял, разинув рот.
Хлоп, мягкая посадка. Птицы вертели головами, осматриваясь, а потом разбредались кто куда, гордо вышагивая по двору, солидно выбрасывая вперёд перепончатые ноги, негромко, но очень строго погогатывая. Каким-то непонятным образом среди них оказалась и одна кряква.
С треском распахнулось окошко, глядящее в сад, и Пантелеевна, опираясь костлявыми своими граблями о подоконник, панически запричитала:
- Что такое?! - и узнала и своих гусынь, и их обольстителя.
Пантелеевна выковыляла во двор и от осознания истинных масштабов нашествия всплеснула руками; лишённая опоры на клюку, бабка шлёпнулась в оседающий сугроб.
- Ах ты, матушки!
Фёдор ухмылялся.
- Так, Пётр, - взяв себя в руки, сурово сказала Пантелеевна, - подними-ка меня.
Петька подчинился.
- А теперь загони всю живность в птичник.
- Вот ещё! - ответил Петька. - У меня яблони не белены.
- Выполняй! - рявкнула Пантелеевна и потащилась в дом.
Петька побежал следом. Фёдор посмеялся и пошёл к себе.
- А чего это за вопли у Пантелеевны в доме? - спросил у пилящих на козлах во дворе дрова Дарьи с Фёдором поддатый Васька Крапивин, проходивший мимо с усилителем в руках.
- А это бабка с Петькой обсуждают, что с гусями делать, - объяснила Дарья.
- С какими гусями?
- Федь, расскажи.
Фёдор нехотя повторил недлинную историю.
- Бывает же! - воскликнул Васька. - И давно заседают?
- Пятый час пошёл, - вздохнула Дарья. - Житья от ихних криков нет.
Фёдор вытирал рукавицей мокрый лоб.
- Слышь, Фёдор, а говорят, ты по осени какую-то машину крутую прикупил, немецкую. Дашь прокатиться?
- Врут, - угрюмо ответил Фёдор. - Не купил, а продал. А про тебя говорят, что ты с Сенькой клуб чуть не спалил.
- Врут, - рассмеялся Васька. - Подумаешь, замыкание устроил! Я зато новый усилок взамен сгоревшего спаял, сам по книжке разобрался и спаял. Сегодня вечером в клубе состоится торжественный пуск. В эфире ди-джей Вася Крапивин. Приходите! Вход - двадцать рублей.
- Ещё чего! - отмахнулась Дарья. - Чего мы - молоденькие, что ли, по танцам шляться?
- Ну, как хотите! - ответил Васька и пошёл дальше, начитывая рэп под нос.
Петька сидел на завалинке рядом с дедом Сергеем в двух улицах от дома Пантелеевны, но ни расстояние, ни кряканье безбожно устаревших электронных ритмов, подобранных Васькой Крапивиным, рвущихся из дверей клуба, не заглушали хриплые гусиные крики и ругань Фёдора и Дарьи:
- Да лови ты его!.. да руби ты ему башку!.. да шевелись ты, коряга глазастая!..
- Да не расстраивайся так, Петя, - плавно говорил дед Сергей. - На то она и скотина, чтоб её кушать. И бабке твоей будет спокойней и хлопот меньше.
Петька молчал.
- Забивать животное - малоприятная работа. Видишь, даже дядя Иван отказался резать, а он мясник, всю жизнь скотину забивает.
Петька молчал. Замолчал и дед Сергей. Уже полностью стемнело, высыпали крупные звёзды. Заслышались пьяные голоса: первая партия уставшей молодёжи из клуба двинулась по домам.
Где-то недалеко ругались двое:
- Вставай!
- Пошёл на...
- Вставай, свинья, пошли домой!
- Пошёл ты на...
- Ах ты пьянь!
- Ааа, что ты делаешь, козёл?
Звук удара, женский вскрик, глухой стук падания тела в лужу.
- Ааа, урод!
- Заткнись, дура! Вставай, домой пошли!
Петька встрепенулся.
- Спокойно, Петя, это молодая семья ссорится. По молодости-то ещё совсем не знаешь, как надо с людями обходиться, не умеешь размолвку без драки разрешить. Потом, конечно, притрутся они друг к другу, научатся жить мирно. Не переживай, сейчас они помирятся.
Минут через пять подкрались тихие всхлипы:
- Ох, какой ты у меня всё-таки сильный, и решительный, и твёрдый!
- Ну так! Я ж тебя никому в обиду не дам! Всё для тебя!