Внимание! Предлагаемый текст содержит обильную нецензурную лексику и элементы пропаганды наркотиков и национальной розни, ненависти и вражды. Поэтому прочтение противопоказано детям и подросткам до 18 лет, беременным и кормящим женщинам и лицам с заболеваниями органов центральной нервной системы.
Также напоминаем, что данный текст является художественным произведением: все события, персонажи, имена и географические названия - вымышлены, а имеющиеся элементы пропаганды - специальные литературные средства для обострения ситуации.
Ирина Пирумян - Хайястан
Мы сидим в клоаке на Кузнецком мосту и пьём кофе.
- Когда я училась в выпускном классе, у меня был любимчик - кот Пушок. Ох, вот так был котяра... Здоровый, туманного серо-голубого цвета, безумно красивый кот.
Я внимательно слушаю.
- И когда я уезжала поступать в институт, мои родители враз осиротевшего кота сдали в какой-то санаторий на попечение труженицам пищеблока. Через неделю звонок: "Срочно приезжайте!". Когда мы приехали, кот сидел, уткнувшись носом в угол, ни на кого не обращал внимания, не принимал пищу и при попытках притронуться к нему в клочья располосовывал руки. Кота оставили...
Я жадно всасываю фисташковое мороженое.
- Пару лет спустя я встретила Пушка в окрестностях этого санатория, одичавшего и брутального, и он посмотрел на меня с каким-то нечеловеческим презрением... А потом нырнул в кусты.
Я молча накидываю плащ и выплёскиваюсь на шелестящую мусором тухлую московскую весну.
DexterGordon - Doxy
Японский энцефалит, где я?! Ох, бля...
С трудом ворочая глазными яблоками, я обозреваю высокие потолки, евроремонт и шёлковое постельное бельё. Абзац тотальный... не помню ни дыры...
Я сажусь на кровати, вызывая из глубин желудка упругий ком тошноты, и обнаруживаю, что вся постель измазана коричневой липкой массой со вкусом и запахом шоколада.
- Прикольно, - разговариваю я сам с собой и прихожу в ужас от хрипящего своего голоса. - Похоже, я набил где-то полные карманы конфет... Стоп, я же раздетым спал!
Я переворачиваю подушку и вижу под ней жалкую сплющенную бывшую шоколадную монетку, на фольговой обёртке выдавлено: "Отель "Весёлая ночка"".
- Спасибо за приятный сюрприз, - жалею я вслух персонал отеля, - но в данном случае вышел небольшой конфуз... Ладно, думаю, мой случай - типичный.
Я смотрю в зеркало: кошмар, алкаш алкашом, зенки красные, рожа опухшая... В правом боку режет так, будто бы там завелись змеи, кисти рук трясутся, как у старого боксёра. Бля! - по-другому и не скажешь. Ну и ладно, в министерство ехать уже не надо.
Я смываю в душе с себя останки монеты, чищу зубы и тщетно ищу мешок с трусами и носками. Вот - костюм, аккуратно висит на стуле; вот - сумка с ключами-документами. Где же мешок? Где же дорожные шмотки?!
На меня с портрета в упор зырят Чарльз Мингус и Телониус Монк, и в голове ткутся какие-то невнятные воспоминания: армянский кабак, армянский коньяк, лабух пилит на саксофоне Сонни Роллинса и Тома Жобина, а я пьяный в лоскуты таскаю за руку какую-то бабу...
Да пошло оно всё на хуй, сваливать пора из этого отеля! Я надеваю костюм - не заблёванный, даже удивительно, белоснежную рубашку, видимо, чудом оставшуюся белоснежной, повязываю галстук. Интересно, гостиница солидная? Да, солидная: вакса на месте.
Проходя мимо администратора, я жду, что она объявит стоимость проживания, но она всего лишь уточняет:
- Вы выселяетесь?
- Да. Моё пребывание оплачено?
- Да, конечно, не беспокойтесь.
- Всего хорошего!
- Надеемся, Вам у нас понравилось!
- Ага, - говорю я уже на улице, - если б я ещё помнил хоть что-нибудь!
Так, куда идти? На чём я вообще приехал сюда? Положившись на бессознательное Эго, я закуриваю и выползаю на Каширское шоссе аккурат к своей колымажке. Ура, не эвакуировали! Ну, ребята, это просто Sex Pistols! В поисках дорожной одежды я открываю багажник и обалдеваю на месте, ибо багажник чем только не забит: ящик коньяка, ящик шампанского, копчёные колбасы, ещё какая-то съедобная поебень...
Очередное воспоминание гласит, что я кому-то давал ключи от машины, но возвращал ли мне их этот кто-то? Наверное, возвращал, коли ключи у меня в руке. Так, хорош достоевщиной заниматься, ехать надо, ехать отсюда без оглядки! Лишь бы только на ГАИ не нарваться...
Art of Noise - Moments in Love ["The Best of Art of Noise (Blue)" mix]
С некоторых пор не могу спать раздетым. Нет, мне не страшно, просто привычка въелась, и если лечь не в форме, да ещё не поставить ботинки около постели, будет глодать неприятное ощущение, что забыл сделать что-то важное - ну, типа как выключить утюг или запереть дверь. Ерунда, конечно, но я ничего не могу с собой поделать. И чтобы себя обмануть и успокоиться, я обхожу квартиру, проверяя окна и краны. На кухне я глотаю таблетку транквилизатора и в раздумьях смотрю на бутылку водки. Нет уж, бодун будет зверский, а завтра на работу. Потом, попозже. Лучше выкурить на ночь две-три сигареты.
Я ложусь, но вокруг скачут тени, на улице перелаиваются собаки, кто-то, кашляя, бродит по лестничной площадке... Я крепко стискиваю игрушечный пистолет под подушкой - как в глубоком детстве - и вроде бы неспешно спускаюсь в сон...
Распахивается дверь комнаты, от шума я разеваю веки: надо мной стоит бригада - врач, медсестра и два фельдшера. Первая мысль: допился...
- Где я? - скрипуче говорю я.
- В больнице, где же ещё!
- В какой больнице?
- В первой городской.
- Какого города?
Медики начинают смеяться.
- Ты что, забыл, в каком городе живёшь?
- В моём городе нет первой городской больницы, так что проваливайте!
- Вызывай психиатра, - негромко говорит врач медсестре.
Мне становится безумно смешно, что я разговариваю со сновидениями, и от хохота я падаю с дивана. Я долго валяюсь на полу, корчась от смеха, доведя себя до слёз и икоты. Наконец, ложусь обратно на диван и моментально засыпаю.
Просыпаюсь от громкого шороха: все стены в комнате засижены пауками, и шорох создают их волосатые лапы, скребущие по обоям. Я расстраиваюсь, иду на кухню, засаживаю сто пятьдесят грамм, после чего сплю спокойно до утра.
Екатарина Велика -Zemlja
А утром Мишка говорит:
- Ильич хочет просветить свои клинышки на "Эмме". Лёха уже там оптику настраивает.
- Миш, - говорю я, - если Ильич хочет - пусть сам и работает. Он же не делает ни хера, только нами командует. Он кто? Начальник мой? Нет, ты - мой начальник, и ты ему потакаешь. А на нас висят три отчёта, которые мне ещё надо дописать и дооформить.
- Так, - Мишка потихоньку раздражается, - ты не болтай, а дело делай! - а сам уходит на совещание.
И тут звонит телефон:
- Дим, - говорит Аня, - там Морозов на проходной торчит, выпиши пропуск на его ящик.
- Какого лешего он припёрся, долбоёб?! - не стесняюсь я в выражениях. - Договорились же на два часа!
- Вот такой он... - с притворным сочувствием говорит Аня. - Ты долго его не маринуй, пулей лети! И вот ещё что...
- Ну что ещё? - я прерываю процесс превращения себя в пулю.
- Скоси бороду.
- Иди ты на хуй, Анечка, - отвечаю я, правда, уже когда телефонная трубка падает на рычаг.
Я перезваниваю Лёхе на "Эмму", а Лёха говорит:
- Тебе тут делать не хер, я один справляюсь. Иди удовлетворяй Морозова.
Пока то-сё, пока прождал главного инженера, - время уже одиннадцать. С коробкой в руках я тащусь на рабочее место, а навстречу чешет Мишка:
- Почему тебя на "Эмме" не было? Ильич всех там задрал вопросами "Где же Дима? Где же Дима?"!
Я швыряю коробку оземь, Мишка проходит мимо, и мне чрезвычайно охота отвесить ему тяжёлого пинка по почкам.
- Борисыч! - ору я, завидев Борисыча, идущего из отдела кадров с листком оформления пенсии. - Будь другом, отнеси коробочку!
Хитрый Борисыч интересуется:
- Тяжёлая? - и взвесив, берёт её под мышку.
- Лёхе на стол поставь! - кричу я вслед и трусцой иду к теоретикам.
Я открываю дверь ногой и ору:
- Здорово, лысый, чурка чувашская!
- Приветствую! - Ленин, как всегда, по-интеллигентски корректен, он подымается из-за стола и жмёт мне руку.
Ленин ненавидит своё прозвище, но уж больно похож.
- Возьми меня к себе! - без неуместных предисловий говорю я. - Буду тебе дом стеречь, спать могу на коврике.
- У вас там совсем всё плохо? - усмехается Ленин. - Ты ж зарекался работать с такими пидорасами, как мы.
- Сам себе удивляюсь, - машу я рукой и наливаю кофе.
- То есть, ты к нам ненадолго? На годик-другой?
- В смысле? - настораживаюсь я.
- А потом уедешь в Москву, барыгой станешь.
- Да уж, - тяжко вздыхаю я, закуривая. - Ситуация переворачивается каждую минуту.
Ленин освобождает мне свой компьютер:
- Пиши на себя характеристику.
Воскресение - Научи меня жить
После обеда я натужно вымучиваю формулировки, пытаясь хоть как-нибудь окончить отчёт. Лёха, как проклятый, бьётся на "Эмме" по капризу этого старого мудака Ильича. А вот меня они хер заставят - пошли они все на хуй. Хоть сам директор лично.
Я ловлю себя на том, что просидел уже целый час, не написав ни буквы, размышляя об удобных способах посыла директора на хуй. Мне так настоиграли эти фуфловые отчёты с результатами, предназначенными затыкать дыры в отчётных позициях, что одна только мысль об их существовании заставляет меня рычать медведем.
Я завариваю покрепче чаю, разворачиваю шоколадку и закуриваю. Жгучая смесь танина, кофеина, теобромина, никотина и маслянистой злобы на самого себя (я - профессионал, или где?!) подстёгивает какие-то шарики в мозгу, и первая рыба наконец-то сваливается. По-хорошему её надо отдать на редакцию Мишке, но время подпирает.
А тут Мишка вламывается в комнату злющим. Видимо, директор хорошенько ввалил ему в самые бакенбарды, сейчас на мне будет оттягиваться.
- Миш, я побёг сдавать отчёт на нормоконтроль.
И точно:
- Блядь, я тебе пять раз сказал - иди на "Эмму"! Заебал уже не делать ни хуя! - и Мишка уходит к себе.
Я быстро печатаю бумажку, одеваюсь и иду в административный корпус, к заместителю директора.
Замдиректора, прочитав бумагу, не удивляется, а уточняет по календарю:
- Скоро ноябрьские праздники, четыре выходных. А ты хочешь плюс к тому два дня отгула - почти неделю отдыха... Зачем так срочно?
Я молчу.
- Почему ты не подписал у Миши, а сразу ко мне пришёл?
- А что вы только что обсуждали на совещании? - отвечаю я вопросом на вопрос.
Замдиректора без лишних слов подписывает заявление.
- Куда едешь? - любопытствует он.
- В Москву.
- Иди домой, собирайся. Я сам бумагу в "кадры" отнесу.
Но на пути к проходной меня ловит наш местный инженер-гитарист. И начинает говорить так мягко и вежливо, что мне хочется вспороть ему пузо и удавить собственными кишками.
- Ближе к делу! - грубо обрываю я его.
Он мямлит, словно радио, никак не реагируя на мои вопросы. Наконец, мне удаётся из него вытащить, что пятого ноября он даёт концерт в "Гаване" на какой-то там дремучей выставке. Не дожидаясь, пока он закончит свой дебильный монолог, я иду дальше.
J. Ahai & OjoBand - Nahuiatl
За окном вагона - кромешная пустота. Дверь купе заперта на засов, я один. Один на один с бухлом - я везу с собой три баклаги пива и флягу с коньяком.
Я приваливаюсь к стеклу, но что там - вообще ничего не видно. Мир ограничен только этим купе, и нет больше никого-никого - ни тронутых начальников, ни придурочных музыкантов, даже надоедливых, как мухи, прохожих - и тех нет, и я воспринимаю сей факт с пламенным равнодушием.
За окном - хтоническая тьма, и я спрашиваю себя: куда ты едешь? зачем? кто тебя ждёт?..
Холод и пустота. Чего ещё человеку надо для счастья?..
И перед тем, как провалиться в пропасть алкогольного сна, я всё же отщёлкиваю засов для тех мудаков, что садятся на поезд в Муроме.
Eazy-E - EazyStreet
Я выхожу на перрон Казанского вокзала и двигаюсь в сторону троллейбусного депо. В Басманном переулке близ мусорных баков стоит видавший виды невзрачный серенький микроавтобус "Пежо" с харьковскими номерами. Я выключаю телефон: зарядник забылся дома, и приходится экономить свет.
В салоне сидят два типа: тип с позывным "Верный" и тип с позывным "Гиря".
- Здорово! - жмём мы друг другу руки и угощаем друг друга сигаретами.
- Как добрался?
- А чего мне добираться? Лёг в поезд - утром уже на вокзале, - уклончиво отвечаю я.
- Попутчики не храпели?
- А я один в купе ехал.
Гиря вертит в руках замусоленный клочок бумаги с какими-то именами и номерами телефонов.
- Кого ещё ждём? - спрашиваю я.
- Да некого ждать, - говорит Гиря. - Лето кончилось, отпуска кончились, да и порох кончился - теперь из ваших мало кто хочет продолжать дискотеку...
Гиря гонит пургу. Просто сейчас мяса уже в достатке, а им нужны люди с военным опытом или, по крайней мере, с начальной военной подготовкой.
Гиря - серьёзно контуженный; он состоит на учёте у психиатра и строго по расписанию закидывается какими-то психотропными колёсами. Если его задержат, то опустят очень скоро. И из его губ последняя фраза звучит без малейшего упрёка, а по-детски, без оценки, но с констатацией.
Верный мрачен, постукивает пальцами по рулевому колесу.
- Да не дёргайся ты, - говорю ему я. - Никто тебе в этом городе ничего не сделает!
Я догадываюсь, что люди, которые были оповещены о сборе, не явились - минимум, человека четыре, поскольку не зря они приехали на этом мятом шифоньере.
- Заедем по дороге в "Ашан", - прошу я.
- У нас сухой закон, - жёстко говорит Верный. - Кстати, это от тебя так растворителем прёт?
- Каким ещё растворителем? - удивляюсь я.
- Ну не знаю... ацетоном или керосином...
- А! Это скипидар. Я скипидарным варевом ботинки пропитал от протечки. А ты думал, я растворителя напился?
- Зная тебя, можно было так подумать.
- Это те же педали, в которых ты в прошлый раз приезжал? - интересуется Гиря.
- Они самые, - отвечаю.
- Надо тебе будет подогнать новьё, а то скоро босым останешься.
- С покойника не возьму.
- Да не ссы ты, на складе найдём, у тебя размер неходовой!
По дороге к нам присоединяется тип с позывным "Слышкин" на собственном седане, и к вечеру мы уже на месте.
Lifelover - Myspys
- Возьми мой, - говорит Слышкин, протягивая мне зарядник.
Я ставлю телефон на подзарядку. Внутри - целый ворох непрочитанных сообщений, я их почти все удаляю без ответа. Непринятых вызовов тоже много, и я ожидаю, что телефон скоро взорвётся.
Так и происходит. Первый вызов я игнорирую - пускай идёт этот пидор на хуй.
Вторым звонит брат. Ответить или нет? Не буду, когда-нибудь потом извинюсь.
Потом звонит мать. Сбросить? Нет ни малейшего желания захлёбываться в её опасениях и тревогах. Но надо ответить - мать всё-таки, работа у неё такая - беспокоиться. Но мне везёт: мать устала за день, я сумел перевести тему на ремонт в её квартире, и разговор длится всего минут пятнадцать.
Снова звонок. Ох, где ж вы все были весной-то, а? Почему весной-то вы прикидывались, что не слышите меня? Почему вы, ленясь, отделывались от меня лишь гнилыми советами? Идите все на хуй, никого не хочу ни видеть, ни слышать, ни знать. Я вам что - резко так потребовался? Нет, не верю.
Меня толкает в плечо Верный:
- Ты чего это тут? - а я и не заметил, как уснул, сидя на крыльце избушки. К губе прилипла недокуренная сигарета.
Поздний вечер. Деревушка выглядит черно и уныло.
- Кто тут ещё, кроме нас? - спрашиваю я, и Верный называет позывные, указывая рукой на спящие дома. Я прикидываю: всего человек двадцать.
Но я не ухожу, жду полуночи и, глубоко раздумывая, выдыхая клубы дыма вперемешку с туманом. Я боюсь, что она позвонит или напишет, и тем самым мне придётся и её посылать на хуй. Но нет, полночь пришла, она не звонит, а это означает, что пора спать.
Stone the Crows - One Five Eight
Профессор читает лекции по городской герилье плохо, сильно увлекается и поэтому не слышит моих вопросов. Все присутствующие кемарят вовсю; я тоже быстро утомился от непонимания и теперь кручу головой, выискивая знакомые лица. Таких мало - похоже, правда, народец подустал.
И тут я ловлю себя на мысли, что я тоже эмоционально выхолощен, исход войны мне просто похуй - и по-другому не сказать, и что я ни хуя не понимаю, что же я тут делаю. Отставить, бля! Я профессионал, или где?! (Не профессиональный партизан, разумеется, а профессионал в принципе, по жизни.) Впрягся - изволь выполнять задачу. И мне приходится на зубах досиживать лекцию.
С наступлением темноты - акция. Наполовину тренировочная, но только наполовину.
Верный выкатывает из сарая лёгкий мотоцикл, а вернее, питбайк китайского производства, и ставит задачу, шаря рукой по изображению жухлой степи на наших сетчатках:
- Граница - вон за той лесополосой! Берём мешки и ставим закладки! Завтра разбиваемся на пары и объясняем товарищу местоположение тайника! Если товарищ не найдёт - незачёт обоим!
- Что в мешках? - спрашивает кто-то.
- Продукты. Пока только продукты.
- Если погранцы поймают?
- Значит, по погранцам. На этом мопеде можно запросто уйти по полю от любой машины - проверено многократно! Но есть риск быть подстреленным. Если поймают - разыгрываем пьяного сельского дурачка, везущего тёще макароны из сельпо и заблудившегося в темноте. Мы тут что-нибудь придумаем, на крайняк - штурмом пойдём вынимать. Всё ясно?
Нестройные крики.
- Ещё вопросы?
Молчание.
Меня тренировка на мотоцикле вообще не касается - к боевым операциям я никоим боком не причастен, но подкрадываюсь поближе, будто невзначай.
- Ты пьяный, что ли? - принюхивается Верный, у него глаз - алмаз.
- Это для завершения образа по системе Станиславского, - удивительно, наверное, это свежий воздух так действует - голова работает чётко и слаженно, несмотря на кило дешёвого портвейна в крови.
И прежде чем Верный успевает что-либо предпринять, я прыгаю на мопед и с сигаретой в зубах срываюсь с места.
Игорь Растеряев - Русская дорога
Я выжимаю из пластиковой мотоциклетки все силы. Свободная от шлема башка зябнет под натиском кусачего степного ветра, такого же жёлтого, как хрустящая трава.
Какие ещё погранцы?.. Нет никого в радиусе горизонта, вообще никого, кроме меня и, быть может, голодного волка... Холодно и пусто.
Я долго сижу на копне, вслушиваясь в окрестности. Всё тихо. Всё мирно.
Жаль, курить нельзя - ночь ясная, огонёк виден за километр. И копна - херовый ориентир для закладки, я нахожу ключ крохотного ручья и закладываю мешок с макаронами в дупло кривой ольхи. Маскирую кусками дёрна и ещё долго сижу, очень долго...
Верный в ярости. Он орёт так, что, наверное, слышно на том берегу Днепра. Пусть идёт на хуй, а я иду спать. В избушке под моим топчаном, у печки, ждёт меня, огненными слезами обливаясь, купленная накануне в сельпо бутылка "Трёх топоров".
Move - It Wasn't My Idea to Dance
- ...да ещё и материтесь, как лимита подзаборная! - плюётся в стороны Профессор.
Я, выдавливая из себя маску скорби и раскаяния, сношу головомойку с полным равнодушием. Я думаю о том, какого рожна я сюда припёрся, ибо пятого числа мне уже нужно выходить на работу, и эти занятия получаются - ни пришей, ни пристегни.
- Да не ссы ты! - хлопает меня по плечу Гиря, когда мы на здоровенной жаровне печём на углях на всех куриные лапы; рядом на костре булькает котёл с перловым варевом. - Показал характер - молодец! Это на войне значит много больше, чем уметь пулять!
Да нету у меня уже никакого характера. Ни мягкого, ни дохлого - никакого. Вместо характера у меня нынче тягучая головная боль, заставляющая поджимать затылок к ключице.
Гиря хохочет, как ребёнок, совсем беззлобно, но резко его лицо складывается в жёсткую стальную маску, и он вздёргивает верхнюю губу над клыками.
- Хоть сожги их заживо, как ментов на Майдане - детей не воскресить... Блядь! Пиздец! Семьдесят лет нам коммунисты мозги ебали о дружбе народов - вот она, блядь, дружба народов, блядь! Ну на хуй, не буду больше никого в плен брать!
- Ты им лучше прививай национальную толерантность, - советую я. - Через принудительное исполнение гимна СССР.
Гиря задумывается, его дебиловатое от контузии лицо напряжённо морщится.
- Заебись идея! - наконец, резюмирует он.
- Вы когда собираетесь в Москву?
- Мы поедем на третье в ночь, - говорит Гиря. - Надо попасть на митинг да ещё кое-какие дела сделать...
Да, я помню, был на одном митинге как-то раз: когда ездил в министерство, выпросил, чтобы в сроки командировки включили воскресенье, - захотелось сходить на Марш мира. Но на Марше меня быстренько завернули менты; ну и что, что у меня в руке была кассета с тремя десятками яиц?! Я ж из магазина иду, я ж не гопник какой, а серьёзный человек, в очках и в галстуке! А некоторые из пацанов, здесь присутствующих, тогда стояли поодаль и подшучивали надо мной, а я им махал рукой из ментовского окружения, и в их карманах лежало кое-что посерьёзнее яиц.
К ужину неожиданно подъезжает туча новых людей. Хотя, не все новые: я вижу среди них некую Нелли; разумеется, это не настоящее её имя, здесь мало кто друг друга знает по именам. Какого хера она тут делает, думаю я. Летом она занималась обменом пленными, а теперь что?
Она со мной не здоровается. И я с ней - тоже. Но поговорить необходимо.
- Нелли, - говорю я, - прости за ту мою выходку, вырвалось сгоряча!..
- Да ладно, - отмахивается она. - У всех нас нервы, дело-то общее.
Я ожидаю, что она тоже извинится, хотя бы формально, но она этого не делает, и меня скручивает от злости. Я хочу швырнуть этой старой суке в лицо всё, что я о них думаю, отыграться за август, и за обвинения в предательстве, и за презрительную кличку "Рука Москвы"... И за равнодушие ко всему, что не происходит в их мирке, и за всю их инфантильную гордыню, и за нескончаемое нытьё! И за требование от России безвозмездной (всё равно взамен дать нечего) поддержки соляркой, боеприпасами и продовольствием (и регулярными войсками) - и одновременно требование не вмешиваться в военно-политические процессы в республиках! Вот ведь бляди!
Но пар быстро иссякает, и я теряю интерес к этой молодящейся карге. Вполне вероятно, что я неправ, но я не понимаю, в чём, - посему идите все дружно на хуй и сами разбирайтесь со своими проблемами.
Поэтому я не слушаю то, что она мне начинает мелко-мелко втирать, и выбегаю из дома, чтоб холодным ветром слегка притушить боль в затылке.
Motorhead - DeathorGlory
Слышкин поехал искать мою закладку, и его нет уже около часа. Верный матерится, как записной богохульник, не обращая внимания на острое недовольство Профессора. Я вновь решаю подебоширить на пьяную голову: вытаскиваю ключи от машины из рюкзака Верного, сажусь в "Пежо" и жарю в направлении границы; Верный бросается под капот, я торможу, машину тащит юзом по росистой траве, Верный прыгает на пассажирское кресло, и я вдавливаю педаль в пол.
- Классная тачка - "Пежо"! - комментирую я.
Верный напряжённо вглядывается во тьму, опустив стекло до упора.
- Потуши фары! - орёт он, перекрикивая аэродинамический шум.
Мы мчимся по грунтовке, соединяющей два убогих хутора.
- Вон он!
И действительно, в блёклом свете луны мелькает задний светоотражатель мопеда. Слышкин, очевидно, решивший, что за ним гонятся пограничники, втопил так, что я на скорости девяносто километров в час начинаю отставать. Я переключаюсь на пониженную передачу и подбавляю ещё.
- Осторожно! Осторожно! - кричит Верный. - Ты ж его собьёшь!
- Заткнись! - кричу я в ответ. - Мне и так страшно, а ты ещё под руку говоришь!
Вдруг Слышкин делает изящный заячий вираж, оставляя нас в дураках, оставляя за себя лишь сухой треск мотора.
Мы догоняем его уже по нашу сторону границы.
- Так это вы были? - удивляется он.
- Да, искать тебя поехали! - Верный зол, поскольку мотоцикл измят и поломан в нескольких местах. - Блядь, неделю назад фару купил! Вдребезги, ёбаны в рот!
- Да я в ручей свалился впотьмах, - оправдывается Слышкин, его одежда измазана водой и глиной. - Пока эту бандуру выволок на берег...
Верный орёт на меня так, что у меня из глаз сыплются линзы.
- Да не шуми ты! - вступается за меня Слышкин. - Он такое место для закладки нашёл - пизже некуда! Я сам лоханулся!..
Но Верный не успокаивается ещё часа два.
The KLF - Burn the Bastards
Назавтра идущий мимо мужичок, родственник-с-той-стороны одного из немногих коренных обитателей деревушки, рассказывает, что на границу приехали по вызову участкового какие-то хмыри в военной форме и что-то ищут с собаками и биноклями.
- Херово дело, - Верный трёт небритый подбородок и отправляется на контрразведку. Возвращаясь, объявляет:
- Временно сворачиваемся! Всем разбежаться в разные стороны, пока я с Москвы не вернусь! А там решим по обстановке.
Народ разъезжается кто куда: кто в Курск, кто в Белгород; Слышкин по моему совету поехал смотреть на Воронеж. Профессор тоже уехал - кажется, в Москву. Я, Верный и Гиря в Москву едем завтра, а поздним днём (или ранним вечером, кому что ближе) приезжает опоздавший с позывным "Робокоп", меланхоличное гнусное зачуханное жизнью педерастическое существо. Мы не на зоне, здороваться и колдырить я с ним буду, но если хоть раз привлечёт внимание к своей ориентации - с нею вместе пойдёт на хуй.
Верный ведёт машину со злостью, и в Москве мы оказываемся уже к четырём часам вечера. Они высаживают меня в Кунцево, и я беру билет до станции Тучково. До поезда домой остаётся более суток.
TheCure - There Is No If...
- Ау, я дома! - кричу я, утром с поезда открывая дверь.
Зря кричу: дома никого, меня никто не ждёт, и даже хойя отцвела, и почернели листья, и на подоконнике лежит ковёр осыпавшихся бутонов. Время жмёт, работа ждёт. Я мчусь на площадку.
- Ты где лазишь? - не довольствуется Мишка, с важным видом прохаживаясь между сваленных в коридоре алюминиевых ящиков. Ни словом не упоминает о моём самовольном побеге в Москву.
Я смотрю на часы: 7:59. Молча прохожу к себе в кабинет и завариваю чай покрепче. Лёха зовёт меня на "Эмму", и я с радостью сваливаю из-под Мишкиного носа; на "Эмме" мы протрубили до обеда.
А после обеда Лёха неторопливо рассортировывает по ящикам бухты кабели, подвесы, хабы, а я, поскольку всё равно с железом не дружу, обеспечиваю Лёхе моральную поддержку и курю одну за следующей аки Оппенгеймер. А Мишка уже давно исчез согласовывать с автохозяйством грузовик на завтра.
TheVelvetUnderground - After Hours
После работы я еду домой, но вдруг вспоминаю, что я приглашён в "Гавану" на выставку-концерт.
Я хожу кругами по второму этажу "Гаваны", разглядывая живопись аборигенов, напечатанную плоттером на холсте. Некоторые картины очень даже на уровне, и отрадно, что лучшие написаны никому не известной молодёжью.
Инженер-гитарист уже сидит на табуретке на подиуме посередь фонтана. Я ожидаю, что он будет играть собственный, свежий джазовый материал, но он лабает обычный тренди-бренди-рок. Играет и поёт он великолепно, однако я в своё время изгнал из группы, как евреев из Египта, целый взвод, не побоюсь этого слова, одарённых личностей. Ибо мы сочиняли и играли музыку, требующую не столько техничного попадания в ноты и беглости хитроумных соло, не виртуозного манипулирования эмоциями слушателя, а много большего - умения налаживать со слушателем диалог и на этой почве доносить до публики главный замысел композиции.
Мне быстро надоедает концерт, изготовленный из сладкой ваты, и я иду к выходу.
Стараясь обойти площадку с фонтаном так, чтобы не светиться, я блуждаю по "Гаване" и напарываюсь на ещё неоткрытую детскую комнату. Стеклянные двери глухо заперты, а за ними какая-то тётя - видимо, местная работница - и девочка лет трёх катают пластмассовыми клюшками яркие шары.
Я долго смотрю на них. А потом ухожу.
Наив - Я ложусь спать
Из-за чёртова концерта я появляюсь дома лишь часов в восемь и начинаю лихорадочно пихать шмотки в чемодан.
Звонок в дверь, я открываю - на пороге стоит сестра. Ядрён-протон, я ж совсем забыл, что она собиралась приехать паспорт обменивать. Она лихо раздевается, машет пакетом, в котором спрятались две бутылки коньяка и коробка конфет, и вешается мне на шею.
- Димочка, привет! Как же давно мы не виделись!
Она тащит меня на кухню и немедля разливает.
- Ну?.. я ж тебя так с днём рождения и не поздравила!
- Да хуй с ним, - сухо отвечаю я.
- Какой хуй? Ну какой ещё хуй, Димочка?! - она поднимает бокал. - Что ты плетёшь? Я полтыщи километров проехала, чтоб с тобой увидеться, а ты мне - хуй!
Мы мёрзнем и курим на балконе, от холода прижимаясь друг к другу.
- Ты зачем мне такие интимные вещи рассказываешь? - и чуть не добавляю: "Не хочу ни хуя знать!".
- Ты что, я ж тебе полностью доверяю! С кем ещё я могу поделиться?
"Не с мужем же!" - мысленно заканчиваю я её фразу. Доверяй, доверяй, думаю я. Да только фиг ли толку?
А сам ты? Сам-то кому доверяешь?..
Ох. Гнилой вопрос, очень гнилой. Никому я не доверяю. Никому не верю. Ни от кого не жду ничего.
- Ты как собираешься Новый год встречать? Поехали с нами в Воронеж! Я сперва Соньку на Кремлёвскую ёлку поведу, а потом...
Ага, думаю я, в Воронеж. Как в прошлом году. Чтоб грядущий год получился таким же тошнотворным, как и уходящий? Ну, на хуй.
- ...и когда ты, отхлёбывая попеременно из обеих бутылок, строевым шагом направился к нашему столику, громовым голосом напевая: "Артиллеристы! Ларин дал приказ!", все дружно у меня спросили: "А почему ты меня до сих пор не познакомила с этим весёлым типом?!".
Угу, с таким весёлым - просто повеситься можно на собственном языке! Помню-помню это блядское мероприятие...
...как лысый бандит с инициалами Л.С.Д. задушил меня в объятиях до полусмерти с воплем: "Ну, как дела, дорогой?". Дорогой я ему, видите ли! Его безвкусно размалёванная жена потащила меня танцевать, повиснув на шее и положив голову на плечо. Она плела такую галиматью в мой адрес, что я даже начал раздумывать, не оттащить ли эту дуру в туалет и там изнасиловать. Лёша и Коля - или наоборот, Коля и Лёша - обсуждают мою бороду и способы ухода за ней, будто два педика. Какая-то фантасмагория, барбитуровый бред... Бред! Бред! Ёбаный бред кругом!..
И я потихонечку зверею от анализа мерцающих событий.
![[]](/img/l/larin_d_e/zima/smert_fashista__60yubqiygy.jpg)