Одни, возможно, самые главные, из извечно русских вопросов: "Кто мы? Откуда? Куда идем? Зачем?" Судя по библии, тысячелетия назад иудеи, хотя блуждали по пустыне, таким вопросом не заморачивались. Они, как и многие другие народы, знали ответы на такие вопросы и только мы - русские не имеем существенности или осуществленности, и до сих пор прилагательное, но не знаем к какому существительному. Мы как бы есть, но и нас, как бы, не существует.
Эта книга просто очередная попытка понять кто мы. Еще бледное, но уже начало сложения русской нации и одновременное проявление вертикали власти в Московии. Сколько у нашей страны в древности было названий: Гардарика, Русь, Тартария, Московия...
Жизнь заставляет самых слабых и безресурсных народов и правителей захватывать более сильных и богатых соседей, навязывая им свою волю и мироустройство. Так произошло с Македонией, Римом, монголами, инкской империей, Москвой и другими, в свое время, гегемонами на просторах планеты. Кто такие были США, хотя бы сто пятьдесят лет назад? Они даже индейцев военным путем не могли покорить, а теперь?
Складывается впечатление, что мы, русские, застряли во вневременном отрезке: чтобы не происходило, для нас ничего не менялось, как и мы сами. Другие давно обустроили и дороги и дураков как-то и куда-то научились пристраивать, без ущерба для общества, а для нас этот вопрос до сих пор актуален... даже не актуален, а главенствует.
Картинки предназначены для тех кто никогда не видел русские просторы, их леса, реки и степи и для тех, кто про это уже забыл.
В конце книги маленький словарик. Автор.
Ubisunt, quiantenos
Inmundofuere?
Где те, которые раньше
Нас жили в мире?
Часть 1.
"ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ" АФАНАСИЯ НИКИТИНА
"Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги,
и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза.
И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили, чтобы вести не подали."
"Семь князей захватил да казну их взял:
вьюк яхонтов, вьюк алмазов, да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а
иных товаров его рать без числа взяла. Под городом стоял он два года, и рати
с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов."
ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЕМ ИМ И ВСЕМ НАМ.
Глава1
1.
Скрипнула дощатая дверь хибарки, сильно согнувшись, в низкий проем, перешагнул порог деревенский староста, мельком глянул на чадившую лампадку в углу, торопливо перекрестился и отошел в противоположный угол. Шагнул он оттого, что кто-то толкнул его в зад. Небрежно склонив головы, в проем вошли два отрока-первогодка из боярских детей.
Хотя все знали, что в вои их князь не принял и прислуживают они во дворе, в лучшем случае с поручениями посылают, но держали они себя так дменно, словно вернулись из похода с богатой добычей.
Тоже, как и староста, перекрестились на лампаду, но поскольку камора оказалась тесной, так и встали у порога, староста слегка потеснился и закрыл плечом маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем.
Так что в избушке, свет был только от лампадки, а, поскольку гости вошли с улицы, то кроме ее огонька ничего вокруг и не узревали. Да они и не смотрели, что интересного можно увидеть в брошенной избе смерда?
Первый из отроков старался говорить басом, но из-за того, что тонкий мальчишеский голос все равно прорывался в его речи, это выглядело достаточно смешно, казалось, что говорили оба мальчишки. Староста хмыкнул, опять перекрестился и, не сказав ни слова, вышел из хижины, дверь за ним снова неприятно скрипнула.
- Что же ты гость дарагий, в княжестве явилси, а мыто не плате? Князя не навещае, товар не предлагае, сказом не тешь? Какие твари из дальних стран привези? Ведае княже что бывал ты в сторонах немецких, фряжских и басурманских!
- Трясца у его! Хворь така, что не ведае он ся! - Раздался из угла тихий мальчишеский голос. Отроки разом вздрогнули, быстро перекрестились, не забыв призвать на помощь языческих предков.
- Хто ты? Дух какый иль домовый? - Судорожно сглотнув, произнес второй посыльный.
- Бдети я му, хворь помога изгнати! - Зашевелилось что-то темное у ложа купца, подожгло лучину от лампады и, в ее разгорающемся свете, ребята увидели парубка, может на пару лет старше их.
- Не чума ли? - С опаской произнес первый.
Пять лет назад эта страшная болезнь прокатилась по земле московской, отчего многие поселения пришли в запустение. А с учетом того, что Русь прошла первую четверть пятнадцатого века не только с чумой, а и с засухами, наводнениями, и такими морозами, что все Балтийское море замерзло и, от всего этого, прокатились несчастья страшным голодом и мором по всей земле русской. Да и этот 6933 год от сотворения мира не баловал - новая эпидемия катила из Прибалтики.
- Кто ж от язвы моровой живе? - Спросил мальчик. - Сами знати, втора седмица пошла как он здеси. Спалили бы всех, кто будя. Перелом в его хвори иде, день-два и буде видно жилец он ли нет.
- Так князю что молвати? - Спросил первый, словно он сам и докладывал князю, а не тиун княжеский, который их и послал.
- Таки кажи! - Мальчик, в отличие от старосты, даже вида не подавал, что признает гостей за важных лиц. - А теперь идите. Аер протух, и его воню князю понесети? Аль хворь хотити заяти? - Мальчик скривил губы в улыбке, но ребята этого не заметили. Лучина в его руке догорела и он остаток утопил в плошке с водой. Важность с пацанов как ветром сдуло, и они, торопясь, выскочили на улицу.
- Совсем детей в гридни князья набирают! - Поднял голову больной, сняв с лица влажную тряпицу. - Торопись Улита, времечка нет. Абы увидали они Сулима нашего ничто бы нам не помогло.
Улита кивнул и тоже вышел из избушки. Проделал он это так неторопливо, словно каждым движением старался оправдать собственное имя.
Погост на берегу реки Песча считался большим - десяток дворов, поэтому и имел свое имя - Брезга. Наверное из-за того что тому, кто первый здесь поселился, понравился рассвет. На погосте обычно собирали дань и пошлины с окружающих деревень и проезжающих гостей.
Песча, через версту впадала в другую, более крупную реку. В междуречье между ними сурожские купцы основали стан, а реку назвали Истер. Этот стан организован был с умыслом: он хоть и был не на погосте, но рядом и приписан к нему. В стороне от городов, но рядом проходили дороги из Звенигорода, Волока Ламского, а через него Ржева, Новгорода, Пскова, а через Рузу, Можайск, Верею, смоленские и литовские города. Также через эту реку Истер можно было попасть в Клин и Тверь, а, повернув на восток в Москву, Переяславль, Суздаль, Владимир, Ярославль, Кострому. Зачем болтаться по городам и весям, подвергая риску и весь товар и собственную жизнь, когда можно было узнать где на что цены выше, прием благоприятнее, туда и направиться с товаром за прибылью. Как говорилось: от князя далече - пошлина ниже.
Домишки стояли на валунах, и для тепла, снаружи по оконца засыпаны были землей, на которой росла трава. Внутри же был глиняный пол, посреди него неровным кругом лежали камни которые и исполняли роль печки. Дым же выходил в дырку под крышей. Крыша тоже была обычная, из дранки, покрытая заледенелым снегом, но на коньке из-за дыма снег стаял и сквозь него проглядывал изумруд мха.
Какой смысл заботится об избе, если она ненароком или сгорит или, если и не всей деревней, то семьей придется переехать или перейти к другому хозяину, который условия лучше предложит? Поэтому в деревнях было много пустых и брошенных жилищ. А с учетом эпидемий и голода, все только радовались, что к ним прибывали новые соседи. Ведь случалось так, что и княжества давно нет, и правят совсем другие, а никто об этом и не знает. Земля тогда только слухом полнилась.
Дверь снова заскрипела, кто-то здоровый только боком протиснулся в нее.
- Ты Иван? - Негромко спросил больной.
- Сулимом меня звать! - С сильным турецким акцентом ответил здоровяк. Он даже выпрямляться не стал, боялся в темноте головой о стропила стукнуться.
- Сулимом тебя в туретчине кликали, а здеси ты Иван! - Ласково заметил гость. - Ну что там, поспевает Улита за гриднями?
- Шустрый малый. Там в стане суета. Всадники понаехали. И всадники не просты. Узда богатая, в скарлатах узорчатых, байданах блестящих. Сам князь аже?
- Любо абы! Сколько ждали, мочи нету.
- Тряпку мочи и ложись. Топот слышу. Скачут! - Турок также боком выперся на улицу.
Прошло немало времени, прежде чем дверца, от удара, без скипа, но со стуком распахнулась и в проеме сначала показался факел, хотя и были сумерки, но еще довольно светло - снег отражал, но это на улице, а за факелом протиснулся бородатый, с гордой осанкой и властным взглядом человек в расшитом золотом и серебром кафтане, сафьяновых сапогах и опушенной бобром багряной, с загнутой вершиной, шапке. Кто-то хотел пролезть в хибару вслед за ним, но он так зыркнул через плечо, что дверь, удивительно, без скрипа, плавно закрылась.
- Что ж ты негоциант хворый таки, а поселитися не в ладной избе в стане сурожском? - Пророкотал громко бородач и тихо добавил. - Не устал ипостась ирийным странам показывати?
- Дак не сурожский я гость! Голос твой княже не узнаю? - Почти не слышно прошептал больной, но прищур изпод тряпки метнул, правда, сумев обозреть только полу кафтана.
- Помавати рота! - Все так же тихо произнес пришедший.
- Семо и овамо! - Ответил больной и сел на ложе, завернувшись в шубу. - Весна хоти раня, а на вечеру знобь берёти. Хорошо успети до вскрытия рек придити. Кто ты? Кажиси! Слова правые ясти, которые княже Звенигородский и Галичский Юрий Дмитриевич речь должн!
- Сын его я - Васька Косой! Не знаешь что ль, что отцов брат Василь князь московский, скончался в одночасье. Зрю, чи не знати. Митрополит Фотий посыл в Звенигород своего боярина Акинфа Ослебятева, звал отца в Москову. А тот понял блазнь, да в Галич ушел рати собирати. По родовому счету у него боле прав на престол чем у малолетнего племянника, да и дед наш Дмитрий Донский таки рек: "А погрехом, отьимет Бог сына моего, князя Василья, а хто под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев оудел". - Произнес завещанную грамоту тезка скончавшегося родственника.- Три года тебя ждати, а ты вовремя каки. Наряд отцов исполнил?
- Сабли сурьские не добыл. Одну токо - харалужную! А уж сурьская ли нет мне неведомо. Байдану как платок на лету секет! До комоня от плеча кметя разваливат!
- Это все? - Удивился Василий.
- Все! - Вздохнул купец. - Но и тут знати надо, как саблею вертети.
- А отец думал, что каменьев тебе данных и на трех хватит!
- И на одну не хватало. И в Самарканде и в Дамаске, и в Царьграде. Великий хромец забрал всех сурьских мастеров в Самарканд. А как сам представилси, так и мастера пропали. Потому аз таки долго по миру плутати. Пока не нашел одного басурмана.
- Как добыти? - Недоверчиво прищурился Василий.
- У тебя за Саввиной слободой, где Поноша в Москову впадати есть балий Микита.
Услышав про Никиту губы у Косого дернулись, словно он что-то хотел про него сказать, но решил промолчать.
- Таки он на дорогу от всяки хворей травок надавати. А одну былию чтобы уд стояти. Там азвстрети князя бессерменского, эмиром по ихнему звати, у которыуд висити. Вот за это он сабельку и дал. Больно зелье ему по душе пришло. А так: три женки, а зачем они ему, коли уд вис? - Подмигнул купец весело. - Сложнее вывезти оттуда было. А на каменья я зерна сарацинского накупил, да греческого, помня какие моры на земле нашей. Подвинься!
Купец отодвинул княжеского сына к двери, взял мешок рогожный со своего ложа. Ложе, под рогожей оказалось из поленьев сложено. Купец раскидал поленья, выхватил крайний бочонок и поставил его в рогожу. Сбил верхний обод, как-то повращал его и от внутренней стороны боченка отделил еще один, расцепил концы и, второй какой-то кривоватый, неуклюжий обод превратился в изящную саблю.
- Пробуй, сын княжий! - Предложил купец. - Если знаш как, это тебе не мечом шеломити!
- Знати, не учи! - Косой из-за головы, прямо перед собой мазнул клинком, головня с огнем отделилась и упала на каменья. - Вельми велия сабелька! Оправить в каменья и в Орду, только там столонаследие получить можно.
- Зничитца брани не буде? - Спросил купец.
- Каки брани! Отцовы браты Андрей Можайский, Константин Угличский против него, почти все бояре тож. А почему? А Витовт - велики князи литовски! Тестя младенца Василя боятся. Свое хотят сохранити. А сколько земельки русской он к Литве прирежет? Где же с такой силищей справится? И так Литва от Варяжского до Черемного моря. А все мало! Ты Андрей-гость, плюсны не топчи. Знаменье от отца, грамота купчая. Чуял он что ты буде. Вся пустошь вокруг реки Тростня с озером и болотами и до реки Гнилуши с ловитвами и с сельцами Локотней, Шейно, Житянка, Десиха, Глинька теперь твое поместие, окормляй.
- Тогда поминки свене! - Сунул руку в бочку купец и вытащил из риса кожаный мешок.
- Зачем оно нам? Из тюфяков и пушек стены каменны Кремля ломати? - Попытался прямо посмотреть Василий, но глаз все равно смотрел в сторону. В 1382 году, при осаде Москвы Тохтамышем, орудия огненного боя были применены русскими. Из другого такого же бочонка купец извлек величиной с локоть толстый железный стержень с ободами.
- Ручной тюфяк! - Пояснил купец.
- Самострел с луками все равно лучше. Быстрее, точнее. А здесь зелье насыпь, пулю затолкай, на подпорку установи, прут раскали и на полке подпали, после этого целься. А гром, а вонь? А дальность? Двести шагов! - Усмехнулся Косой.
- Право речи! Только здесь змеевидный фитильный замок - жагра! Клади на бердыш и базлай. Уклад самострельный приладь, чтоб в плечо упрети. А можешь в двух руках держать, ... ну не...
- Поминки значит, поминки, я так мрю, что зерна тут и курице мало - оставь себе. Вот за чем отец бя посыл! - Догадался Косой, выглянул в дверь и гаркнул: Чадь! Носи бочонки!
- Погодь! - Остановил гость княжеского сына. - Заправлю я тебе их. Темень скоро, а волки к весне оглодали...
Андрей принялся вытаскивать и остальные, засыпая заспу в два разных мешка. Потом уселся на полено, накидал щепок запалил, а когда огонь разгорелся положил и поленья. Сразу в избушке стало тепло. Снарядил все семь пищалей, объяснил Косому как ими пользоваться, и только после этого позволил все унести.
Василий повернулся, собираясь уйти, как, купец испуганно хлопнул в ладони.
- Аз аки изуметися! Бех в Софии царьградской крест плотняний светити княже Юрию Дмитриевичу! Яти дати! - Андрей снял с шеи даже не крест, а большое серебряное распятие на кожаном шнурке и передал Василию. Тот тоже не нашел более лучшего места для него, чем собственная шея.
Как топот стих, в хижину опять протиснулся Сулим-Иван, скрестив ноги, присел на лежащее полено и протянул руки к огню. - Зябко хозяин, околел однако! Будь кака? - Наконец он вытянул и ноги, снял с них поршни и укрепил их на поленьях для просушки.
- Мню я борзо разитися! Котора среди князи! Детель и обет решили, надо к себе утечи! - Гость принялся раскладывать поклажу. Дрова успели прогореть. Поршни турка просохли и он снова надел их на ноги. Купец привстал, чтобы из-под себя вытянуть еще несколько поленьев.
- Погодь Андрей! - Остановил его Иван. - Опять скачут!
- Так все решили! - Удивился купец.
- Это другие комони, больше их! - Встревожено произнес турок.
- Будь рядом, но не показывайся! Улиту спрячи! - Рухнул на ложе Андрей, подхватил тряпицу и водрузил себе на лоб.
Ждать пришлось недолго, в хибарку навалилось трое, так и оставив дверцу открытой. Один стоял у порога, а двое вошли. Это были простые кмети, а тот, кто ими командовал с коня не слез, поэтому и дверцу держали открытой, через которую валила стужа.
- Где еще двое гость? - Озвучил вопрос с улицы второй. - Какие дела у тебя с Васькой Косым, сыном татя и израдца княже Галицки?
- Откуда мне знати кто израдец, кто Косой! - Выдохнул в его сторону купец. - Разве не вы весь товар пограбили? Зачем вернулиси? Ажно живота гонезе! Зрети в рогожу, труха от заспы сарацински и гречски. Тщета сполошна! Навь назирати! - Последние слова он простонал. Кмети вышли из хибарки, не забыв затворить дверь.
Первый пересказал дородному воеводе речь гостя.
- Знаю все! - Вальяжно махнул рукой тот. - Прелагатай зрети как все унесли. В Звенигород Косой течети. Женуть, скора прихватим. Темень быстро пала! Ночевати на дороге буде!
- Шуба гостя люба! Ой люба! - Произнес третий кметь, стоявший у дверцы. Сумел разглядеть, в сумраке.
- Да и кафтан лепший чем мене! - Добавил второй.
- О лихве печися? А хвори не боитиси? - Усмехнулся воевода.
- Утый гость, грети, а некому, замерзни! - Вопросительно посмотрел на воеводу первый.
- Отъеду, догонити! - Воевода повернул коня и махнул рукой. Вереница всадников потянулась по тропе. С ним, поехал и первый, злившийся на себя, что он глазун, а на шубу купеческу запал самый дальний кметь от купца, но он, как десятский, рассчитывал на лихву.
- Как делить лишнее будем? - Спросил третий кметь второго.
- Шуба тебе, кафтан мене, остальное пополам да десяцкому уклад треба. Даже труха от заспы пригожа, не нам, так комоням. Кафтан мне не попорть. Шеломь! - Второй оглянулся в поисках дубины. Из кучи хвороста он шумно выдернул крепкий сук, но тут что-то шмякнулось на его ногу.
В неярком свете луны он разглядел шлем. Усмехнувшись, пнул его в сторону приятеля. Шлем нехотя катнулся и кметь увидел вытаращенную бороду и удивленные глаза. Глаза головы подмигнули, словно приглашая " давай ко мне: одна голова хорошо, а две лучше!" Он медленно, с ног, начал осматривать соседа и, когда дошел до плеч, наконец понял, что тот действительно без головы. Тело прислонилось к дверце и стояло, подпирая ее.
Ухнула в ночи сова и кметь, чуть ли не по совиному крутанул головой, все было, так же как и миг назад. Бросил сук и, тихо постанывая, кричать он побоялся, побежал по тропе, осеняя себя крестным знамением, забыв даже вскочить на коня.
Купец, услышав шум, попробовал выйти, и только со второго раза ударив плечом, смог распахнуть дверцу. Тело шмякнулось рядом с собственной головой. Только тогда из-за угла, подволакивая ногу, вышел турок, а за ним Улита.
- Ты зачем дружнего отпустил? - Спросил турка Андрей.
- Дотянуться не смог, веси хром я, он бы ускакал, а так пешцем. - Усмехнулся турок. - Улита подсказал. Они же тебя решить хотели.
- Слышал. Вот и еще к нашему орю пара комоней. В путь надоти. Обротятися, если в ухыщрение к Косому попадут. Не боронимся! Ты Улита как Косого зрети?
- Думал, что он княже. Хто на отрока смотрети буде, пробрался к стремям, дернул за попону и казал твои заветны слова. - Ответил Улита, словно всегда этим и занимался.
- Сани откапывай, я оря впрягу. Иван, а ты поклажу носи. Хорош харалуг! - Посмотрел на отдельные части тела кметя Андрей. - Яко не закыхан! Поспешае.
Небольшой обоз спустился на лед Песчи и смиренно двинулся вниз по течению. Провалиться под воду они не боялись: Песча была узкая и мелководная и, скорее всего, промерзла до дна. Снег на льду только просел, посредине его вообще февральскими ветрами сдуло с поверхности. Впереди на трофейном коне ехал Улита, посредине - правил санями Андрей, а за санями следовал на самом крупном коне Иван-турок. Они еще не успели проехать по реке и трех сотен шагов, как на погосте, сверкнуло огнем и сразу погасло. Хижину поджег сам Андрей, бревна стен и доски крыши прогорели и весь снег обвалился внутрь. Убитого кметя они положили на ложе, на которого обвалилась подтаявшая земляная стена. Вроде как похоронили.
Андрей не боялся передвигаться ночью. Замерзшая река - не лес, не заблудишься. Достаточно света даже не луны - звезд. Снег сильно отражает даже ночью. После впадения Песчи в Истер, надо было повернуть направо и идти вверх по Истеру до впадения другой реки - Маглуши.И потом подниматься вверх по ней, потом на следующем слиянии уйти влево и идти до самого истока реки Гнилуши, Андрей знал, что исток ее находится в Тростненской пустоши.
Они успели дойти до впадения Песчи в Истер, как на холме, по которому шла дорога на Звенигород, несколько раз громыхнуло. Хоть и далековато было, да ночь тиха, морозный воздух звуки разносит хорошо.
"Косой из пищалей стрельнул" - подумал Андрей. - "Попали московиты в западню к сыну галичского князя. Вовремя мы ушли и следы от саней присыпали. От внимательно взгляда след не спрячешь, но в спешке, ночью..., а днем снежок подтает".
2.
Косой не зря торопился. Он уже знал, что Звенигород скоро будет окружен московскими войсками, знал, что и за ним, как и за отцом московский князь погони отрядил. В прямом столкновении, что два десятка его воев, против полусотни московских? Отряд возглавлял конюший Витовта - Семен, князь Вяземский.
Витовт понимал, что как только другой сын Дмитрия Донского Юрий - князь Звенигородский и Галицкий, соединится со своими сыновьями Васькой Косым и Дмитрием Шемякой, то разор будет велик, если сыновья будут брань вести, а отец в Орду за правдой пойдет. Поэтому, как только весть о смерти зятя Василия дошла до Вильно, он и отрядил Вяземского, который был ближе всех к Москве, дав ему пять сотен конных. Чисто символически, чтобы все видели за кем сила, кто поддерживает пеленочника, как тогда звали Василия второго.
Косой был нужен Витовту живым, родственник как-никак, да и договориться с ним было проще, чем с Шемякой. Дмитрий, названный в честь деда - Донского, хоть и попроще был, но и злее - договариваться не любил - правдолюб.
Вот Семена, женатого на родственнице Косого,Витовт и направил в Москву. А чтобы договариваться было легче, Семен с собой полсотни воев прихватил, оставив остальных в Москве, да под Звенигородом для пригляда за порядком. Ежели разор какой буде, чужаки московских жалеть не станут, родичей ни у кого в Москве нет, сам специально выбирал.
Самого же Юрия можно было к миру только силой привести. Правда-то на стороне Галицкого была, а силы - не на его.
Повстречайся Семен и Василий днем, да на Сурожском стане, так бы и произошло - блазнивый был Василий, но Семен малость опоздал. Проводник в сумерках пропустил поворот на Сурожский стан и они чуть ли не треть поприща прорысили в сторону Клина. В этот промежуток Косой снова выехал на звенигородскую дорогу, но, его вои, в отличие от князя Вяземского обратили внимание на следы чужаков и определили куда те направлялись. Позади себя, на холме выставили дозор, чтобы узнать заночует ли Вяземский или все равно в погоню направится.
Василий выбрал местечко поудобнее, разбили бивак, даже ужин начали готовить, не таясь. Застава не заставила себя долго ждать. Примчался первый дозорный. Удобнее было бы навалиться конными, но темнота, где свой, где чужой? Да и внезапность можно было потерять из-за снега глубокого. Вяземский же на утоптанной тропе будет, как бы на их копья не налететь, да и нападавшие растянутся далече, а числом их вдвое меньше.
Косой расставил людей за деревьями. Из пищалей решил палить сам. Укрепил между суками, напоминавшими рогатки и, как и все, принялся ждать. Предупредил всех, стрелять из луков и арбалетов, только после того как громыхнет пищаль. Примчался второй дозорный, сообщив, что на хвосте московская полусотня. Только тогда Косой и запалил фитили.
Семен увидев, в просвет деревьев, костры обрадовался. Посовещавшись с десятскими, решили ворваться в лагерь и сразу захватить коней.
Они с гиканьем ворвались в лагерь, захватили табун, потоптали палатки, опрокинули котлы, которые почему-то оказались только с начинавшимся таять снегом. Вот тут-то и громыхнуло. На фоне горевших костров московские воины были хорошо видны. От грохота кони испугались и начали сбрасывать всадников, некоторые ломанулись в чащу, а тут еще и стрелы и арбалетные болты засвистели. Побили всего нескольких, многих просто кони от страха к грохоту унесли или скинули.
Семен крутился на своем коне, саблей махал, а кого разить, если враг так из-за деревьев и не вышел? Подлецы какие!
- Косой! - Срываясь в хрипоту, крикнул князь Вяземский. - Ходь блядослов, израдец, сын шиши! Сразимиси! Ты и я!
- Давай! - Чуть ли не под мордой лошади Вяземского оказались кусты, из которых вылез Косой. Он был без чекана, без бердыша, кистеня, даже сабля покоилась в ножнах. Обеими руками он держал какую-то дубинку. - Я тебя этой огрею, а голову твоему Витовту в мешке отправлю.
- А-а-а! - Взмахнул саблей князь и дал ногами в бока коня, направляя его к Косому.
Дубинка полыхнула дымом, огнем, пропищала визгом и стукнула грохотом. Руки с ней у Васькиотлетели назад в сторону и выронили железяку. Конь Вяземского просел на передние ноги и завалился на бок, придавив ногу Семену. Конь умирал, дергаясь ногами, словно хотел убежать, но встать не мог.
- Че! Пищаль ручну никода не зрети? - Ухмыльнулся Косой. - В Литве вашей, чи нету? А сабель сурьских тоже не имае? - Не преминул похвастаться Косой.
- Тать ты и сын татя! - Только и произнес Семен.
- Ни. Это бесте татю служаки. Мы настолование имем. Так в грамоте деда нашего Дмитрия писано, а получитися что вы, литвины нашим великим княжеством правити. Что вам на берегах моря варяжского не сидитися? Всю Русь заполонили, хуже ордынцев. - Васька вынул саблю и махнул так быстро, что Вяземский машинально зажмурился, а когда открыл глаза, понял, что все еще живой, а конь мертвый, поскольку не только дрыгаться перестал, но и дышать. Только кровь хлестала из отрезанного горла. - Не был бы родственником, башку бы снес. - Васька вытер саблю о круп коня.
- Так Витовт хотел мир с тобой заключити, затем и посыл. В поминки на выбор стольных городов предложить хотел. - Вспомнил о миссии Семен.
- Так мир не заключати! - Хмыкнул Косой. - Извини, коней не оставлю. Сабли, шлемы, байданы тож беру. Ночуй! Костры горят, дровы ести, хоти волци воют!
Косой, как и любой русский, был практичен. У кого сила, тот и главный. Правду и право можно только силой утвердить. Либо подарками хорошими, наместничеством, городком, княжеством. За свое люди еще будут бороться, а за чужое? Умереть дело было не хитрым, а очень простым, даже и не в бою. От раны, от болезни-хворы, от голода, холода. Пока есть возможность - надо о жизни печитися, а нет житти - тогда мрети. Если закон, сами верхние нарушают, а княжить Василий второй никаких прав не имел, то, глядя на них, и меньшие по ветру плюют. Каждый сам себе князь-управитель и воевода-судья.
И к религии отношение было простое, уважительное, но равноправное. Древних богов было много, и как каждый ныне чиновник, за что-то отвечал. Поэтому перед любым деянием жертвы приносили, дабы дело сладить, если получалось, то потом подарки, а не случалось - могли и высечь, а то и вообще выкинуть идола, олицетворявшего не помогшего человеку божество. А вот с чиновниками ныне так не поступишь, получается, что они круче любых божеств, даже коммунизма.
Христианство же пришедшее через торговлю и города очень долгое время оставалось, а особенно при монголах-язычниках, религией элиты, как экономической, так и военной и политической. Ведь монголы дали церкви исключительные привилегии.
Сельское же население, в отличие от них, ни греческого языка родного для первых монахов и священников, ни церковнославянского созданного византийской церковью для болгар, сербов и македонцев, на котором велись службы, не слишком понимало, а разъяснять им что-либо, как и было принято на Руси, никто не опускался.
Церкви же были в городах или княжеских и боярских вотчинах, а в селах даже часовен не сыщешь. Поэтому служители церкви, окормляли сельчан в лучшем случае два раза в год, да и то когда лед на реках или болотах вставал.
Ведь, когда греков стали замещать своими, русскими, то в монахи шли те же князья и бояре. Без хорошего вклада в монахи не принимали. Работному человеку монахом было не стать, работный человек должен был работать. Поэтому влиятельные монахи объезжали земли, сохранив княжеские привычки, со своими холопами, как с дружиной, да и вооружены они были не хуже. Поэтому смерды и оратаи религию воспринимали чисто внешне: кланяться, крестить лоб и называть пароль - христьянин я! То есть свой! Не грабьте меня, не убивайте.
Особенно это усилилось, после того, как хан Узбек со всей Золотой Ордой принял магометанство. При этом хан подтвердил привилегии и православным служителям церкви. "Все чины православной церкви и все монахи подлежат лишь суду православного митрополита, а не чиновников Орды и не княжескому суду. Тот, кто ограбит духовное лицо, должен заплатить втрое. Кто осмелится издеваться над православной верой или оскорблять церковь, монастырь, часовню - тот подлежит смерти без различия, русский он или монгол. Да чувствует себя русское духовенство свободными слугами Бога!" Хорошая это вещь - неприкосновенность!
Сестра хана в 1317 году была выдана замуж за московского князя Георгия Даниловича.
Вначале, над такими хрестьянами посмеивались, а после уже и забыли, почему только землепашцев так стали называть. Поэтому ислам, через верхушку власти, не стал главным на территории Руси, да еще Орда ослабла, распри, гражданские войны за власть. Литва же усиливалась, подбирая западные христианские улусы Орды.
Вот Русь и раздиралась между слабеющей Ордой и набирающей силой Литвой, которая, не спеша, отгрызала по куску Руси. А теперь и вообще, своего внука Витовт, еще и на московское княжение воздвиг. А мальцу-то всего десять лет.
Раз Литва за Василия-несмышленыша, значит Орду надо привлечь на сторону законного наследователя - Юрия Галицкого и Звенигородского. Но ой, как это сложно!
Князь Юрий Дмитриевич вышел из терема на крытую галерею. Совет в тесной, душной хороме проводить не решился. Сколько воды утечет, пока все рассядутся по чину. А когда такое было, чтобы обид не было, князь не помнил. Каждый мнил себя более велелепым и вящим чем другой. А здесь все перед крыльцом, становись где хочешь - места много, дружины мало.
Князь осмотрел собравшихся.
"Ну, эта седмица сродственников. Им деваться некуда - всю жизнь с ним. Этим он желование в виде городков и селец. Так что, у самого земель много? Всем не роздашь. Эти за посулы пришли, эти - гладные за живот кого угодно истаяти. В другие времена сам бы их на рожен посадил, а так - наяти на раздрягу. Осталось им только роту принесть! Так и в этом случае до первой беды и сразу к врагу перемечитися, коли он посули боле. Тщета все! Доходов от соли на брань не хватит.
Мало воев, ой как мало. А умелых и хорошо вооруженных еще мене. А верных? Даже Витовт свои полки может не посылать. Московских хватит. А не хватит - наймут. Тех же ордынцев. Треть тумена ладно, чтобы все разору повергнути. Неча брань чинити, булга все это. Кто в Орде первый богатый уклад принесет, тот и будет. А ему-то самому и нести нечего, значит надо первым быти. Да и тут оплошати можно. Цари в Орде еще мене закон блюдут. У кого сабель больше тот и царь. Сегодня одному роту принес, он тамгу тебе дал, а завтра уже другому надобить за другу тамгу. Поминок на всех не хватит. А ведь кроме хана, жены его любимые, дети, мурзы вятшие. Да Витовт в такой силе, что сам любого ханом посадит! Все к нему в Вильно за советом ходят, даже князья великие тверской и рязанский".
- Друзи! - Обратился он к соратникам, уже утоптавшими снег до льда. - По велению сердца вы здеси! За правду Ярославу, за уложение предков! За уважение к отцу моему князю великаму Донскому. Все мы, со времен Рюрика следовали его завету. Но холоп царя римского Витовт решил похитити не только землю русску, но и веру православну. - Здесь князь Юрий слукавил, Витовт хоть сам не был православным, но тесно дружил с московским митрополитом Фотием. Женат он был на дочери князя Смоленского.
Римская вера из Польши стала государственной религией только при Ягайле, его двоюродном брате. Ягайло женился не на дочери Дмитрия Донского, как ему предлагал московский князь, а на польской королевне Ядвиге и принял католичество. Так, еще недавно, языческая Литва официально еще не стала христианской, и государственным языком еще долгое время оставался русский, но католичеству препятствий уже не было.
С десяток лет назад Витовт и Фотий на пару добились того, чтобы патриарх Константинопольский оставил право подчинения митрополита Киевского Фотию. А ведь Киев хоть и был окраиной, но окраиной не Московии, а княжества Литовского и Русского, как оно тогда называлось. Москва же была рядовым великим княжеством как Рязанское и Тверское, причем если меньшим, чем первые два, но и не более сильным. Но многие этого и не знали. Каждый за свое ратовал.
- Живота гонезе всегда успем! - Продолжил он свою речь. - Детель надо в Орде решати! Они вершае, как власть высша! - Князь слукавил, в Орду он пока не собирался.
Эта речь не расстроила соратников, а обрадовала, все прекрасно понимали, что с такими силами брань можно начать, но только тогда, когда знаешь, что помощь рядом, даже обещание послать мурзу с туменом, в последнее время не усмиряло вольнодумцев. Все давно проросли связями, в том числе и родственными в Орде. И немало русских полков и дружин принимало участие в походах монгольских, в том числе на русские княжества. А уж татары резвились как! Выгодное было мероприятие - усилий мало, а добыча богата. Если бы сами князья препоны не делали, вся бы Русь давно бы в Орду ушла. Зачем жито пахати надрываясь все лето, когда жиру с похода на два-три лета хватало?
Дмитрий Шемяка в Галич не поспевал. Не все его дружины собрались. На кормление ему их поставить некуда было, сын князя - не князь. А кормить их надо, боевой дух поддерживать, умения браниться не терять. Поэтому тем, кто домой не спешил или податься некуда было, Шемяка, чтобы они не алкати, оплатил постройку на притоке Шексны два десятка насадов. Разбил воев на ватаги, установил наряд и послал воевать ордынские села и городки на Волге.
И люди при деле и доход есть и у ордынцев досада на Василия, что порядок в княжестве не держит. Поэтому ватажников он не оповещал. Все равно весной брани среди князей не буде. Снег сойдет, половодье схлынет, бревенчатые стены крепостиц и острогов обсохнут. А по воде зело заяти их.
Этой же зимой, там же, плотники сладили пяток особых насадов: широких с высокими бортами, в которых узкие щели-стрельны были. У этих бортов была особая хитрость - носовые щиты могли вдвое удлиняться и были опрокидывающими. Могли при сближении падать на нос вражеской лодки и становились широкими помостами, по которым удобно было перебегать на вражеское судно. Эти насады были для особого случая.
Дмитрий глянул на располневшую жену. "Опять непраздная!" Подумал он. "К лету разродится, а там самая брань буде?"
Его размышления прервал тиун, который сообщил, что от отца Юрия Галицкого гонец прибыл. Дмитрий взял колонтарь, тиун скрепил обе половины пряжками на плечах. Шемяка не зря надел доспех, пусть отцов гонец видит, что сын в любой момент готов выступить.
Тысяцкого Зосиму прислал отец. Значит весть настолько важная, что и соцкому отец не доверил. Прав оказался Шемяка. Отец царю ордынскому сначала собрался челом бить за право столонаследования, а потом отказался и поэтому разрешал ватаги ушкуйные на ордынские земли посылати. О том, что у Шемяки ватаги ушкуйные, тайна была великая. Даже брат Васька Косой не знал. Ведали отец да Зосима. Поэтому тысяцкого и отослал. Этим и Москве показывал, что воевать с ней не собирается.
Отец наказывал, и то: пусть ушкуйники шемякские против других ватаг, собранных другими князьями и богатыми людьми, не бьются. Мол и Василий порядок на Руси держать не мог, и отрок Василий тоже, а Юрий наведет. Страдают-то все: и русские и ордынцы, городки и сельца разор терпят, торговля хиреет. Гости не могут крепкую охрану в товар закладывать, кто купит? Поэтому ищут пути другие, смешно даже сказать - через леса дремучие, реки широкие, страны басурманские, через дикое поле, днепровские пороги на Литву.
3.
Полозья саней тихо скрипели. Поклажи было много, но не слишком тяжела была она. Слитки железа немецкого три пуда. Сверла франкские, другой инструмент кузнечный в пуд весом. Зерно, рухлядь разная, палатка с кольями, котлы медные. Немного товара фряжского. Ткани: просто бархат и скарлат, паволокы и оксамит серебром и золотом расшитые - синьские, сосуды цветные стеклянные - венецкие, ладан. Ну и сена пук - ехать мягче и корм коням. Кроме того поклажу с саней и на коня, на котором Улита ехал, положили.
Берега Маглуши настолько сблизились, что деревья противоположных берегов смогли ветвями обняться.
Над Улитой так ухнул филин, что не только он припал к гриве коня, но и тот присел на передние ноги, резко прянув ушами. И вовремя, иначе получил бы Улита по лбу веткой. А турок получил. Андрей же ехал, внимательно всматриваясь в берег по левой руке. Как бы в этом содмище дерев слияния с нужной речкой не пропустить. Только когда увидел широкий разлив и луг стрелицей, там и остановились. Дрова тоже в санях были, чтобы не тратить время в ночи на их поиск, угли в железной коробке тлели. Улита видел, как такими коробками фряжские портные одежду прямили. Чудные люди эти фряжцы.
Осталось только снег притоптать под палатку и расчисть кусок земли под костер. Огню все обрадовались и лошади и люди - веселее как-то. А то уж сильно волки выли. Хорошо что не рядом.
К берегам Тростенского озера добрались только через день. Уж больно извилиста река была, да и дерев немало было палых, через которые сани не перетащить. Приходилось распиливать такие завалы.
Сначала они учуяли запах дыма. Это означало, что и в этой глуши люди живут. Это же такое счастье увидеть себе подобных и спать не в шатре, а в избе, пусть самой хлипкой, но избе.
Потом, когда лес на заливном лугу отступил, они увидели и сам дым, но из-за крутояра не было понятно откуда он поднимался. Пришлось Улите, по пояс в снегу, взбираться на обрыв.
"Вот это да!" Поразился мальчик. Из-за кривоватого, но плотного частокола поднимался столбик прозрачного дыма. Это означало, что дрова уже прогорели и хозяева новых дров подкладывать не собираются.
Уходить с обрыва не хотелось, но солнце уже коснулось вершин елей, еще немного и оно спрячется, завершив свой рабочий день.
Когда Улита спустился на реку, Андрей и Иван уже пристегнули седельных кобыл в помощь орю, чтобы на берег сани втянуть. Это на лед легко было въехать, а вот обратно? Пришлось сначала найти пологий извилистый путь, да и то, пришлось сани подразгрузить, чтобы полозья береговой обрез могли преодолеть. Он всего по колено, так и снегу еще по пояс. Как сани на ровное место стали, снова нагрузили и лошади последние сто шагов проложили широкую дорогу. Они остановились у частокола. Просветы между тонкими кривоватыми кольями заполняли молодые елки, с обрубленными по локоть ветками и закрепленные вершинами книзу.
- Хозяин! - Громко крикнул купец. - Гости к тебе пожаловали, прими на постой!
- Зрак кажи! - Раздалось из-за частокола. - Чужие десь не ходют!
- Вот мой зрак, вот грамотца княже Юрия Звенигородского! - Вынул из пазухи пергамент Андрей и развернул. - Вишь на воск перст яхонтов приложити.
- Глаголить умею, а горамоте немочь! - Ответил мужик из-за ограды. - Да и не зрети. Рожен част.
- Так я тебе кажу. Княже отдал мне всю тростненскую пустошь с озером, реками и ловитвами.
- Начит тебе потугу несть, а не княжескому тиуну? - Мужик явно не торопился поскорей пустить незваных гостей, которые, как обычно на Руси, хуже татарина. - Аки?
- Чем доле мы туту, тем тебе боле! - Раздраженно ответил Андрей.
- Веси гость драже, кафтан не благий! - Ответил мужик. - А грамотку ноне любый може казати! Весна, жита нету, волки как и люди в алчбе!
- Зачем мне твой добыток, коль у меня добра воз! Пускай, а то запалю. Мороз к темени крепчати. Коней надо укрыти, накормити и напоити!
- Не велено пускати, да и грех не помогати! - Вздохнул мужик. - Кажи своим сяберам, чтоб зане толсты вейи яти и потщитися одесную от тоби! Я вервь развези!
Андрей с Улитой с одной стороны и Иван-турок с другой, взявшись за толстые суки, приподняли пролет частокола, по пояс в снегу, отнесли вправо. Мужик в сермяге убрал наваленные под частоколом сухие елки. "Чтобы этот носильный забор не вмерз" - Догадался Андрей. - "Умно!"
- Мене абы и щели достаток. - Распрямился перед Андреем мужик. Лицом темен, заросший до глаз, возраст не определишь. Потницы торчали за вервью, наскоро подпоясавшей сермягу. Мужик крепкими толстыми пальцами схватил повод оря и сильно потянул за собой. Лошади, радостно пошли за ним, забор, запах сена, показывали что путешествие закончилось. Путники вошли во двор вслед за санями.
- Сначала ограду на место, потом коней распрягайте! - Распорядился мужик. Андрей оглянулся и увидел что вдоль частокола уступами были сложены дрова. На самом верху стояла коса. Мужик увидел что гость посмотрел на нее и пояснил:
- Лучше всякой сабли и клевца!
Гости поставили частокол на место, мужик снова привязал эту часть к основному забору.
- Как звати бя хозяин? - Спросил Андрей.
- Сеником кликут. Вы тут комоней распрягайтиси, поклажу тягайте, а я мовь начну. Сено в повите.
- Я гость Андрей! - Представился купец. - Это Иван-турок, тот - отрок Улита.
4
Глушь глушью, а изба оказалась гораздо лучше, чем на Брезговском погосте. Пятистенок с теплой и холодной клетями. Полами деревянными из половинок нетолстых дерев. Посредине стояла настоящая печь, причем с глиняной трубой, которая доходила почти что до дыры, под самым коньком, через которую и уходил дым. Сверху на печи, в большой круглой дырке стоял чугунный кованный котел. Перед печью стоял небольшой стол, а ошуюю от нее - окованный по углам коник в полторы сажени в длину и в полсажени ширину, ложе хозяина. Коник был покрыт шкурами, а в изголовье полено лежало.
По стенам были развешано и стояло имущество: пилы, топоры разные, косы, верви, ремни кожаные, рогатина окованная, лук маленький и самострел. Колун же лежал у печи, рядом с чурбаном, который исполнял роль табурета.
- У тя, не истопка, а хором целый! - Похвалил Андрей Сеника. - Бобыль, а ряха! Че женку не приведешь?
- Бяше, да навь нашла. Летом ведмеди зрети, зимой волци бают! Кручиной маяласи. К родне справити. А там мор ея настиг. Мовь налажу. Порты снимайте. Кафтаны и шубы на мороз, порты в котел. - Сеник перелил из котла в бадью горячую воду, из кадки, стоявшей у входа, налил в котел новой - холодной воды. Подошел к печи, отодвинул камень, в открывшееся отверстие накидал поленьев, взял кожаный мех и, через трубку, прикрепленную к нему, начал поддувать. Огонь быстро разгорелся.
- Не пойму тя! - Удивился купец. - Плотник, не плотник, кузнец, не кузнец, печник, не печник. А сеники такми не быват! Хытрец?
- Так и хытрец! - Сенику понравилась похвала. - Сметка! Корчиком укроп черпай, щелок в махотке, лыком накрыти. - Хозяин оградил рогожей закут за печью и бросил туда огромную охапку сена. - Вставай! - И пояснил. - Потом коникам дадим. Парное!
Пока гости мылись, Сеник рассказал свою незамысловатую жизнь. Сельцо его отписали монастырю, да монаси такое тягло положили, что не в моготу. Сначала земледельцы пожаловались митрополиту, но за это стало еще хуже, ну и разбежались. В земле звенигородской тиун посадил на пустошь и таким побором обложил, не хуже монастырского, но и послабление дал. Холопов в помощь прислал для строительства дома, инструмент дал, семена. Главным тяглом было сено готовить и по весне, на плоте в город сплавлять. Плот из таких дерев, чтоб на срубы пошли. Плот разбирали и использовали для построек. Кроме этого шкурки. Белок - сорок, зайцев полсорока. Мед, воск, рыбу копченую. Ежели не в уклад, тогда деньгой. Вот Сеник и приноровился вместе с сеном уголья кузнецу сплавлять, за зиму поболе чем три десятка корзин готовил. Продажа угля либо компенсировала недосдачу, либо в прибыток шла. Лыко драл да лапти плел, корзины.
Ямы на лося строил, да самострел на кабана ставил. Мясо себе - шкуры сапожнику. А печь у тиуна в хороме подглядел. Вот на эту весну кузнец ему дверцу сковать обещал - камень плохая затыка.
Хорошо здесь жить - никто тебя не достает, окромя волков и медведей. Плохо, что поговорить не с кем. Но из города Сеник возвращался перед тем, когда половодье сошло, а лед на болотах еще не растаял. За те седмицы что в городе бывает, устает от многолюдья и их пустых сказов и лести, иже с тебя можно халявы снять.
Рассказывал он скупо, но обрадовано - намолчался. Сам в это время гремел посудой, ворочал что-то и, когда чистые гости вышли из-за рогожи, на столе стояла пища в деревянных мисках. А вокруг стола уже четыре чурбана для сиденья.
- Не изволь хозяин! - Поклонился Сеник. - Ядь мухорта. Варево из репы, мясо лоси, рыба копча, мед хмельны. Хлеба нетути, ще на прошлу луну кончил.
Из живности у Сеника была только монгольская низкорослая кобылка. Даже собаки не приживались, то ли сбегали, то ли их волки крали. Про баранов и коз и говорить нечего. Дома-то редко бывает.
Сеник сам не ел, следил, чтобы гости без куска не оставались. Ну и рассказывал, рассказывал. Как кобылку свою к плоту приучал, как пахать огород на ней приспособился и вообще какая она у него вообще славная. Андрей подозревал, что Сеник с кобылкой разговаривает как с человеком.
- Что неуйма ламзишь? - Спросил его купец.
- Дак двойное тягло: тиуну и тебе гость дорогой! А добыток мал. Раз ты князю сябер, может и оброчити мал даш! - Подлил меду в деревянный ковш Сеник.
- Ядь мухорта, но вкусна, притомились мы! - Встал из-за стола Андрей.
- Ты гость дорогой ложись на коник. Отрок на полать, указал на низкий навес над коником Сеник. - А мы с турком-Иваном, на свежем сенце по бокам печи. - Сеник понюхал воздух около печи взял слегу в углу, к вершине которой был прикреплен деревянный щит и закрыл отверстие под коньком, через которое уходил дым, оставив только узкую щель.
- Угорел раз однако! - Пояснил он свои действия.
Хоть и петухов не было, а Андрей проснулся рано - бывшая еда и питье требовали выхода, да и привычка, как и у всех, ставать засветло. Но оказалось что он не первый. Печь уже горела, на столе стояли миски с едой, кувшины с питьем, но Сеника не было. Плошка-жирник чадила у закопченной иконы, кто на иконе был изображен, разглядеть уже было невозможно.
Андрей зачерпнул ковшиком из бадьи, омыл лицо, руки. На веревке висело уже высохшее нательное белье. Он нашел свое, надел, накинул поверх него шубу, сунул босые ноги в сапоги и, только хотел открыть дверь, вошел Сеник. Увидев его сказал: "Ошую поди на зады. Там шалашик. Плетенку открой. - Сенник запалил толстую лучину, больше похожую на маленький факел и вручил купцу.
Когда все снова расселись за столом, сквозь оконце, затянутое чьим-то пузырем, пришел тусклый рассвет. Перекрестились на икону, прошептали слова молитвы и ели молча. Андрей понимал, что Сеник ждет приговора о дальнейшем своем бытье, но поев, молча вышел на крыльцо, вслед за ним и все остальные, кроме хозяина. Тот убирал еду и мыл посуду.
Теперь он внимательно оглядел все вокруг. С трех сторон избу окружал забор, где на расстоянии два десятка шагов от нее, где и более, но на задах он тянулся далеко - до самого подножья холма.
"Большой гон". - Подумал Андрей. - "Есть где овес посеять и репу посадить". Гости обошли вокруг дома и подошли к хлеву, в который Сеник поместил всех их коней.
- Сыты и напоены! - Раздался от другого угла дома голос Сеника.
До озера кака близь? - Спросил Андрей.
- Два сорока сороков шагов! - Пояснил Сеник.
- Тогда коней седлать надо! - Предложил купец.
- С холма видно! А орей во дворе гоним! - Предложил Сеник.
- Да тут комоню снега по грудь! - Усомнился в умственных способностях Сеника купец. Тот вошел в избу с другого хода - через холодную клеть. Дверь была в одну доску, без нахлеста но шире и выше, под самую притолку.
Дверь снова распахнулась и оттуда вышла низкорослая кобылка. Она вежливо приветствовала коротким ржаньем гостей, но ей ответили не люди, а комони из старого хлева. Вслед за ней вышел и хозяин. В руках он держал плетенки на ноги для хождения по снегу.
- Тока для двух! Протянул он их купцу.
- Прем с тя! - Ответил Андрей и распорядился чтобы коней тоже выгуляли.
Сеник быстро и ловко приладил снегоступы сначала Андрею, потом себе и пошел вдоль частокола к холму. Снегоступы не проваливались, было видно что путь здесь натоптан. Сеник отвязал кусок частокола, отставил в сторону. Они взобрались на холм. Лес начинался только с подножия и озеро предстало огромной белой пустыней, окаймленной по краям желтым засохшим тростником.
- Ты гость дорогой вертай тем же путем, калиту на место верни, но не вяжи, а я верши наведаю. К закату вернуси. - Сеник поправил за спиной мешок из рогожи и стал спускаться с холма. Только теперь во всем блеске снега заметил Андрей извилистый путь, струившийся с холма и скрывавшийся в лесу.
- Погодь! - Остановил он Сеника. - И я с те.
Сеник вернулся к изгороди и закрыл проход. И они пошли к озеру вместе.
Тропа вилась между стоящих и лежащих деревьев, по наваленным бревнам они пересекали русло ручья и, наконец вышли на берег, упершись в стену тростника. Отвязали снегоступы и пошли по деревянным помостям, которые и привели их к открытому пространству. На самом краю помостей лежал перевернутый челн. Они спустились на лед и пошли вдоль тростника.
Неожиданно Сеник свернул от тростника к ледяной горке. Когда Андрей подошел, то увидел, что в лед кривым прямоугольником вмерзли небольшие бревнышки. Сеник скинул рогожный мешок, взял толстый корень, к развилке которого был привязан заостренный валун, размахнулся и ударил, в угол между бревнами. Лед в углу треснул. Тоже самое он проделал и в остальных углах и, только после этого, принялся разбивать лед вдоль бревен. После этого снял потницы, выловил голыми руками и покидал куски льда в кучу. Схватил веревку привязанную к бревнышку и вытащил вершу. Все эти действия он проделал без всякой суеты и напряжения. Он даже не оценил улов. Мелкую рыбу, некоторых даже в поллоктя длины, покидал обратно в полынью. Тоже самое они проделали со второй и третьей вершей, расположенными в двух сотнях шагов друг от друга.
Сеник посмотрел на солнце и махнул рукой: "Будя!" Вскинул мешок с уловом за спину и они направились обратно. Вернулись как и планировал Сеник к закату.
Когда купец с Сеником поднялись снова на холм, Андрей сказал: