Аннотация: Что делать - чтобы добраться туда куда добраться можно только по воздуху? Либо ждать пока помогут Летатели - которые теперь вряд ли появятся... Либо стать Летателем самому.
В последнее время Тале приходил на камень почти каждый день. Здесь, на этом куске скалы, гранитном зубе над бездной, волшебным образом собиралось все настроение нашей Горы. И вид отсюда был лучший; ниоткуда с Горы так здорово больше не было видно. Внизу - так далеко, что всегда в дымке (кроме самых прозрачных холодных дней), - до горизонта простирались Болота. Здесь беспредельность пространства мира ощущалась по-своему, особенно. И четыре Другие горы отсюда было видно так здорово как больше ниоткуда на Высоте. Всего Других гор было семь; еще три виднелись с другой стороны, далеко, у самого горизонта (кто там жил, что там было - не разобрать, наверно, даже в наш телескоп).
Дядя говорил, что там, конечно, живут как здесь. Летатели бывали там как на четырех этих, и привозили оттуда вещи и новости как с четырех этих. Тале не помнит, потому что когда привозили в последний раз, он был совсем маленький.
Они уже давно перестали спускаться каждый раз как появлялись, как бывало во все времена. И вот перестали совсем. Тале ждал уже два года; ждала вся Высота; ждали, конечно, все на Горе - и те кто жил Наверху, и те кто Внизу.
И ждали, может быть, даже в самом, самом низу, даже в Болотах. Дядя говорил, что Летатели спускались даже туда. Опасно, делать им этого, в общем, нельзя - но спускались.
Тале всегда было интересно - зачем Летателям спускаться в Болота? Ведь люди которые там живут - совсем не такие как сами Летатели. (А людей в Болотах столько, что трудно представить; в телескоп можно разглядывать день напролет - как они копошатся, жмутся, задыхаются; сколько их там, в этом далеком кошмаре...) Какие у Летателей могут быть с ними дела?
Дядя говорил, что у Летателей дела со всеми. Для этого они и Летатели, чтобы бывать на любой высоте. Болота они знают не сверху, как мы, - они там бывали. Дела у них есть и с людьми из Болот. Хотя бы ответить на Знак помощи, даром что он в самом низу, в Болотах... Даром что люди которые там живут - совсем не такие.
(Интересно как они решают на какой именно Знак ответить? Идти на Знак помощи или нет? Неважно где появляется - в самом низу в Болотах, на Высоте которая ниже, на Высоте у нас, на Высоте которая выше... Как решают - дядя не знал.)
Те Другие горы что возвышаются здесь, с этой стороны Высоты, в хорошую погоду видны в мелочах без всякого телескопа. Они все, в общем, недалеко; Летателям, говорил дядя, дороги до них - полдня до ближней, день до дальней. Когда Тале разглядывал эти соседние горы, в телескоп или так, своим глазом, то представлял как кто-нибудь там, за этой бездной Болот, покрытых почти постоянной дымкой, тоже разглядывает нашу Гору, тоже представляет как тут живут люди, и ему тоже интересно как смотрится своя, родная со стороны.
На нашей на других Высотах он еще не бывал. Вниз так просто не спустишься, так же как не поднимешься Вверх. Внизу потеряешь сознание от тяжести воздуха, вверху - от его невесомости. Тале спрашивал дядю - зачем люди уходят со своей высоты? Если мир так устроен, что каждый живет на той высоте где ему хорошо дышится. С нашей родной Высоты за последний год ушло двое; один, как уходили обычно и раньше, - Вниз, один - все-таки Вверх?
Дядя говорил, что в жизни, бывает, наступает момент когда на своей высоте жить становится невозможно. У каждого это происходит по-своему, и каждый решает сам куда надо идти, чтобы жить дальше. Тале с трудом представлял, что может случиться такое - чтобы "куда-то идти чтобы жить дальше". Ведь там "где-то", чтобы жить дальше, нужно дышать - а как? Если родился и вырос здесь, на своей Высоте, и можешь дышать только воздухом который здесь?
Такое представлялось с трудом. Но случалось, и он знал одного такого сам. Который полтора года назад пришел Снизу. Пришел даже не с крайней внизу Высоты, пришел вообще снизу. С Болот. Которому было сначала так плохо - от нашего чистого, прозрачного, легкого воздуха, - что все думали, что умрет. Дядя сказал, что этот далеко не первый; оттуда приходили все время, и продолжают, только теперь меньше. За всю жизнь он помнит таких четырех. Причем двое, привыкнув и даже сначала прижившись, пошли дальше, Наверх. Зачем - дядя не понимал до конца, может быть, сам. "В жизни случается всякое, откуда знать что случилось у них? Если им понадобилось такое".
Кто-нибудь, с какой-нибудь из соседних гор, сидит, там у себя, на каком-нибудь тоже камне (в телескоп Тале таких видел немало, на которых можно так же сидеть и разглядывать необозримый мир), и смотрит - что тут у нас и как. И видит Высоты - нашу, и все на Горе остальные - те которые ниже, ближе к туману Болот, те которые выше, ближе к хрустальности неба. Видит, наверно, все так же, все то же что видно отсюда - Болота, соседние горы, и наверху - бескрайнее бездонное небо.
Сегодня оно необычно прозрачное, ясное, и сегодня на нем ни облачка - каким бывает только несколько раз в году. Тале сидел, стараясь "напитаться" кристально-сверкающим настроением, надышаться обжигающе-терпким воздухом - какие бывают только в эти несколько дней.
Еще раз посмотрел на ту, из этих четырех соседних гор самую дальнюю. Она стояла не так далеко как те, с другой стороны, над дымкой Болот у самого горизонта, но тоже так, что без телескопа подглядывать как там живут уже невозможно. И этот обжигающе-терпкий воздух, приходивший в эти хрустальные дни с ветром, был воздухом той Высоты - родной для Тале как сама высота, но чужой и далекой как Высота на чужой, далекой горе... И с некоторых пор переставшей быть чужой и далекой. С тех пор как Тале увидел в телескоп эту девочку.
Он увидел ее когда разглядывал водопад, сверкающий синими искрами в лучах полдня. Она набирала воду в хрустальный кувшин; волосы, слепившие горячими зайчиками даже сквозь стекло телескопа, касались воды и подмокли - до воды нужно тянуться, девочке пришлось присесть, наклониться. Набрав воду, она поднялась, распрямилась, рассыпав волосы горящей волной, отвернулась, и побежала по каменистой тропе - такие же черные блестящие камни как здесь, на нашей Горе, на нашей родной Высоте.
Он выследил где ее дом, и тот оказался почти такой же как наш. И теперь не проходило дня чтобы он не наводил телескоп и не ждал - иногда десять минут, иногда час, иногда не дожидаясь до вечера... Пока она появится, в одном из трех мест которые от телескопа видно. У дома, на площадке над бездонным обрывом, стремящимся вниз в обычную дымку Болот. На перевале, по дороге на водопад, куда ходила почти каждый день. На водопаде, у хрустального пруда, где Тале увидел ее впервые.
Чем больше Тале подглядывал, тем больше осознавал, что хочет увидеть ее не так, в трубу сквозь стекло телескопа, а по-настоящему. Чтобы она была рядом - здесь, на нашей Горе, или там, на горе у них... Но чтобы рядом, по-настоящему, а не так - в трубу сквозь стекло. Хотя если бы не это стекло, он бы ее не увидел, никогда не узнал, что она существует на свете.
От мысли становилось не по себе - как так, почему на свете есть вещи которые не узнаешь без каких-то железок, каких-то стекляшек? Которые не узнаешь сам? Не завися от чего-то что может сломаться, куда-нибудь деться? Почему нельзя жить просто так, самому, а нужно обязательно чем-то пользоваться, что-то иметь, от чего-то зависеть? Ведь мысли в голове живут именно так, сами, ни от чего не завися. Захотел - и подумал, и они появились, со всем значением, со всей полнотой, и чтобы с ними работать, не нужен никакой телескоп.
Зависеть - вот же опять. Она живет на той высоте на которой живет и Тале. Только на другой горе. И помочь до нее добраться могут только Летатели. На своих воздушных судах - огромных Шарах, плывущих в воздухе сверкая золотой сетью, несущих вычурные гондолы... И чтобы до нее добраться, нужно дождаться Летателей, и просить чтобы взяли с собой. Если вообще собираются, в эту сторону. У Летателей много дел, и дела действительно важные. Ведь только они в этом мире, мире бескрайней бездны, разных высот, разных гор, сообщаться между которыми обычный человек не может, - только они в этом мире его единят, связуют разные части. Такие разные, что иногда удивляешься как мир существует как целое.
Только если они смогут помочь - либо отвезти его самого, либо ее привезти к нему, - Тале и девочка встретятся. (Смогут и захотят - кто он такой? Обычный мальчишка на одной из Высот, каких - и Высот, и мальчишек - Летатели видели столько, что не представить.) Только если они смогут помочь.
Но последний раз Летатели спускались давно, в позапрошлом году. Он хорошо помнил этот ненастный ветреный день - пронзительно-свежий, влажно-сине-зеленый, сбрызнутый искристым жемчугом прохладного солнца... Огромный сверкающий сетью Шар привязан к Мачте на Площади; Летателей до этого не было, опять же, несколько месяцев, и они привезли необычно много вещей и сообщений. На Площадь сбежалась вся Высота, и каждый надеялся, что для него тоже что-нибудь будет...
Тале тоже тогда надеялся, что для него тоже что-нибудь будет. Как, например, для дяди, который был одним из правителей Высоты, и обменивался новостями с правителями на соседних горах. Летатели, каждый раз когда спускались, привозили ему сумку писем. Дядя долго перечитывал сам, затем относил на Совет, где их читали и обсуждали остальные правители.
Только на других горах у Тале не было никого, и никто ничего никогда ему, конечно, не посылал. Он, вместе с мальчишками Высоты, стоял, благоговейно глазел, пока не стемнело... А наутро волшебный Шар отправился в путь. Сколько гор в мире - не знал даже дядя, а Летателей с каждым годом появлялось меньше, и у них оставалось все меньше времени. Ведь их хотелось увидеть-послушать всем, и услышать как можно больше - о том как живет мир, как живут на всех этих дальних горах. Тех которые видно, и тех которые уже не видно, которые где-то там, за горизонтом... Которые никто не видел, но откуда приходят новости, присылаются письма, и иногда доставляются вещи - чудные, диковинные, иногда вообще непонятные...
Но можно и не рассчитывать на Летателей. Можно не рассчитывать ни на кого. Можно добраться до девочки самому. Надо только спуститься, Вниз, - вниз в Болота. Пройти весь этот кошмар, сокрытый тяжелой смолью... Которой теперь становилось столько, что люди на высотах Внизу начали умирать. Это и рассказывал дядя, и рассказывал Кэро - тот, поднявшийся снизу последним. (Ему дали домик над самым обрывом, в месте откуда Болота были видны, наверно, лучше всего. Он незаметно жил, в этом глухом уголке; иногда видели как он выходит, на водопад, за водой и едой, которую там оставляли.)
Можно, но... То что Тале видел в наш телескоп, там в Болотах внизу, и тот запах -что становился сильней и появлялся все чаще - ужасно. Он пока не мог спуститься даже на Высоту что была сразу внизу. Воздух там, даже на этой почти родной высоте, уже настолько плотнее и тяжелее, что без подготовки можно потерять сознание. Про Болота же страшно подумать. Надо поговорить с дядей, еще раз, - когда, он думает, могут появиться Летатели? И с Кэро, прикинуть-понять - сможет ли Тале, вообще, проделать такой путь внизу, по Болотам?
Он стал четко осознавать, что без нее, той девочки, больше не проживет. Чувство странное и непонятное. (Как так вообще - не прожить одному? Опять - зависеть от того чтобы кто-то был рядом?) Но с каждым днем, с каждым разом когда он снова подглядывал, оно становилось крепче. А от того, что было неясно - откуда оно, это странное непонятное чувство, бралось, - иногда становилось страшно.
И не у кого даже спросить - что это за странное чувство. Дядя, конечно, знал откуда все такое берется. И в любой другой раз Тале сразу бы выспросил. Но сейчас почему-то не мог. Но всегда мог пойти поговорить с дядей по делу. А дело, несмотря ни на какие странные чувства, совершенно ясное. Нужно как-то добраться, до этой горы.
* * *
- Опять бегал на камень, - дядя отвлекся от бумаг на столе. - Что ты там нашел интересного? Сразу обрыв - одни Болота.
- Там соседние горы.
- Их прекрасно видно отсюда, - дядя указал в открытую дверь, за которой на плитке балкона стоял ажурный штатив с телескопом. - Вот тебе аппарат - смотри сколько хочешь. А ты нет чтобы ловить последнее солнце перед ненастьем, бегаешь куда-то на край Высоты и тратишь погоду.
- Там совсем другой ветер. Ты, кстати, там был, хоть раз? Сходи, подыши, - Тале забрался на стул, стал на колени, облокотился на стол, посмотрел в бумагу. - Что-то новое?
- Снизу. У них все хуже.
- То есть нам скоро ждать этого "хуже"?
- Увы, мой мальчик. Мир со временем портится, так же, как вещи... И думать надо тем более - что делать. Сегодня вечером Совет, снова... Надо решать с жильем и едой, для этих, - дядя тронул бумагу.
- Значит уже совсем плохо. Если решили Наверх.
- Совсем. Либо умирать, либо - Наверх.
- Чтобы и здесь умереть? Как они здесь будут дышать?
- Многие, конечно, умрут, не привыкнут. Вот тоже вопрос... Своих хоронить негде.
- Что будем делать вообще? Испарений все больше! Если так будет дальше, они поднимутся к нам! И нам самим придется бежать Наверх. Ведь этот запах уже так часто, что...
- Какое-то время есть, - дядя поднялся, стал задумчиво бродить по комнате. - Год-два-три еще есть.
- Сходи на мой камень, все-таки. Ветер приносит туда такой воздух... У нас на Высоте это одно такое место. Так вот - сидишь, дышишь этим таким волшебным воздухом. Вдруг, как по голове дубинкой, в этом запахе вдруг такое... Что может стошнить даже. Поднимается снизу, и лезет. И поэтому тем более надо помочь. Если нам тоже придется бежать, Наверх... Нам тоже - помогут там Наверху. Только им будет труднее чем нам.
- Намного, - дядя кивнул. - У них тоньше воздух. У них меньше места. Их меньше самих.
- Тоньше воздух - зато как далеко и ясно в этом воздухе видно! Меньше места - зачем оно нужно, когда ты под самым-то небом? Меньше самих - отлично! Меньше людей - больше воздуха. Это особенно хорошо когда он такой тонкий... Как думаешь, все-таки, в этом году Летатели будут?
- Этого никто не знает, мой мальчик, - дядя вернулся к столу, за бумаги. - Почему ты про них вспомнил?
- Ты говоришь, что они перевозят всех? Не обязательно только взрослых? Ну, если кого-то берут.
- А тебе куда и зачем? Или секрет?
- Нет, от тебя секретов у меня не бывает... Мне нужно попасть вон на ту гору, - Тале указал в открытую дверь. - Которая дальше.
- Что-то увидел в свой телескоп, - дядя кивнул.
- Не в свой. Он твой ведь.
- Ты знаешь, что я тебе его подарю, на день рожденья... Но можешь не говорить.
- Скажу, немного потом. Но, похоже, надо, и очень.
- Тогда скажу одно. На Летателей не рассчитывай.
- Даже если поставить Знак?
- В этом году поставили уже два. В том числе и по этому, - дядя тронул бумагу, - очень важному делу. Хотя твое, может быть, и важнее... Я не шучу.
- Ладно. Поговорю с Кэро, - Тале соскочил со стула.
- Похоже действительно надо, - дядя улыбнулся. - Если думаешь даже чтобы пойти понизу... Через Болота.
- И ведь еще надо будет как-то спускаться, да... Очень плохо когда от кого-то зависишь.
Тале вышел из кабинета.
* * *
Кэро жил на западе Высоты, под обрывистым склоном, камни которого поросли рыжевато-зеленым мхом. Когда Тале добрался до этого укромного уголка, солнце уже играло закатным золотом на квадратиках окон, а мох над коньком черепичной крыши переливался багровым жемчугом. Домик стоял на обрыве; за балконом, сразу под перилами, начиналась бездна, наполненная сейчас искристой пылью миллиона закатных зайчиков. Привычная вечерняя свежесть, пронзительная своей чистотой, теперь казалась обманчивой; ветер мог в любой миг всколыхнуть все это умиротворение и забросить клок вони.
Почему люди внизу, в Болотах, живут так, что от них воняет теперь и здесь, на такой высоте как у нас? На нашей-то Высоте? Дядя, когда Тале заговаривал с ним об этом, пару раз выразился очень крепко, на себя не похоже, - потому что "гадят сразу же под себя". И так живут в болоте, так еще "гадят", там где живут.
У нас, например (вообще на любой Высоте), отходы аккуратно собирают и складывают - чтобы оставались в определенных местах, всегда и надежно. Иначе протекут Вниз! Где тоже ведь Высота! Где тоже живут! Хотя бы только поэтому. А там, в самом низу, в Болотах, ниже никого нет - стало быть отходы можно бросать как придется? Если ниже им уже не протечь? Не стечь никому на голову? А, может быть, поэтому там и стало болото, в самом низу? Ведь наши отходы туда не стекают, мы следим, а болота в Болотах становится больше и больше. Значит, получается, они сами себе так устроили, это свое болото?
Кэро не было. Тале прошел к столу, где лежали бумаги - исписанные на языках Высот через которые Кэро сюда поднимался. Интересно, кстати, на каком языке разговаривает эта девочка? Да, это другая гора, она далеко; что там делается - без телескопа не разобрать; но ведь высота та же? Не выше, не ниже, они с ней живут на одной высоте. Только Тале здесь - на своей, Высоте на своей горе, а девочка там - на своей, Высоте на своей горе. Но высота вообще - ведь одна! Та же!
Завтра надо заняться этим вопросом. Раньше в голову не приходило... Он положил Кэро записку - чтобы тот вечером, если сможет, был дома, и его, Тале, дождался - и ушел.
* * *
Наутро Тале проснулся затемно. Поднялся и с нетерпением гулял по саду, дожидаясь пока солнце выйдет из-за восточной скалы - ударит в точеные перила балкона, заиграет на золоченых кольцах трубы телескопа. Когда наконец это случилось, Тале, мокрый от садовой росы, прибежал к телескопу, навел на заветное место - перед домом девочки, на большом балконе над бездонным обрывом. (Каждый раз понаблюдав за ней, он отводил трубу в сторону - на небо, или на другую гору, или наклонял вниз. Пока не хотелось чтобы дядя, который тоже любил осматривать мир, догадался о том что Тале сейчас волнует. Дядя, конечно, все будет знать, но позже, потом.)
Здесь девочка появлялась почти каждый день, и сегодня он тоже рассчитывал ее увидеть. Сегодня один из тех пронзительно-ясных дней, которые не могло испортить даже зловоние, приносимое ветром снизу-издалека все чаще... Навел телескоп, стал ждать. Солнце поднималось в небо, сиявшее темно-голубым шелком, мягким, ласковым; Тале временами отвлекался от наблюдения и отдыхал взглядом в бездонной глуби.
В очередной раз приникнув к стеклу, он увидел, что девочка там. Она стояла, как обычно, облокотившись на перила балкона; смотрела, как обычно, на нашу Гору - и, как обычно, куда-то мимо нашего дома. Ни разу не посмотрела прямо сюда. Хотя, может быть, так просто казалось. Потому что было действительно далеко. И посмотри она прямо сюда, на дом, на балкон, на телескоп, скорее всего не поймет, не увидит, что за ней наблюдают...
Но сегодня она все узнает. Тале снял кожух, мешавший лучам солнца падать на линзу. Картинка сделалась тусклой, девочка растворилась в калейдоскопе радужных бликов. Зато зайчик, отразившись от зеркально-полированной линзы, оказался настолько сильным и ярким, что привлек внимание сразу.
Тале разобрал, что девочка смотрит прямо в него. Но пока ничего кроме света отраженного солнца не видит. Взял лист бумаги, несколько раз закрыл-открыл линзу. Чтобы знала, что зайчик образовался не сам, а был направлен специально. Чтобы заметила и поняла.
Прицепив кожух на место, вернул глаз к окуляру. Девочки не было. Солнце светило чисто и сильно; время приближалось к полудню. В очередной раз отвлекшись от телескопа, Тале вдруг обнаружил, что там, в бесконечно-хрустальной дали, в жемчужно-золотоватой дымке, на треугольничке той горы сверкает звездочка искры. Сверкает, мигая так же, как мигал своим телескопом он сам. Чтобы он тоже знал, что зайчик образовался не сам, а был направлен специально. Чтобы заметил и понял, тоже.
Тале прильнул к окуляру, взялся за винт, стал шарить по далекому склону. Он боялся, что не успеет - что солнце перевалит за полдень, уйдет там вдалеке за гору, забрав утренние лучи, и зайчик погаснет. Но вот оно - место где сверкал чародейственный зайчик! Тале смотрел, смотрел, смотрел - и вдруг понял, что зайчик сверкает на линзе такого же (или почти такого же) телескопа! У девчонки, оказывается, тоже есть замечательный инструмент!
Сорвался с места, бросился в кабинет, схватил со стола лист, перо, написал: "Я подглядываю!" Подлетел к телескопу, подвесил лист на кольцо защитного кожуха. Если она смотрела, то прочитала - не заметить сообщение не могла. Он смотрел, смотрел, смотрел... Но тот телескоп стоял, направив стекло в стекло телескопа Тале по спице единственного луча, и ничего не происходило. И самой девочки не было. Похоже, оставила телескоп, а самой нет - мало ли что.
Он тоже оставил трубу, ушел. Дядя вернется не раньше заката, так что времени у девчонки, чтобы прочесть сообщение, хватит. Главное - убрать лист и отвернуть трубу пока его нет. Тале ему все расскажет, это понятно, но позже.
Читать, например, Тале сейчас, конечно, не мог - не мог просто собраться с мыслями. Поэтому ушел в сад, залитый теплым полуденным солнцем, и стал слоняться в благоухании кипарисов. (Выше они уже не росли; на нашей Высоте хвойные леса заканчивались.) День прошел, но девочка пока не ответила. Пусть на своем языке, но должна ведь что-нибудь написать!
* * *
Кэро ждал в садике под балконом. Он сидел в тени развесистого можжевельника, читал свои записи. Наш язык он выучил уже так хорошо, что мог общаться без затруднений. Тале завидовал; ведь Кэро знал, как получалось, несколько языков - начиная со своего, на котором говорил внизу, в Болотах, и заканчивая теперь нашим, на котором говорили здесь, на Высоте у нас. Между Болотами и нашей Высотой их (Высот) было три. И Кэро, чтобы в конце концов подняться сюда, пришлось раз за разом выучивать новый язык. А он собирался подниматься дальше. Привыкать, на каждой Высоте какое-то время, и идти дальше, Наверх.
- Привет! - позвал Тале. - Опять читаешь. Все время или пишешь, или читаешь.
- Привет, - Кэро поднял голову, улыбнулся. - Я в жизни потерял столько времени, что когда понял сколько, стало страшно. Стараюсь теперь наверстать каждым часом.
- Скажи, все-таки, - Тале подошел, заглянул в бумаги, в непонятные строки, - зачем тебе дальше, Наверх? Тебе что - здесь не нравится? У нас замечательная Высота! Какой воздух! Сколько солнца! А как далеко видно! Тебе что - и такого мало? Или дело в чем-то еще? Никто ведь тебя не гонит. Тебе вообще рады!
- Не знаю, - Кэро улыбнулся снова, теперь, как показалось, смущенно. - Просто надо дальше наверх. Не могу объяснить, сам себе. Что-то случилось, еще там, в самом низу. Такое, что вот теперь надо...
- Надышался, наверно, у себя в Болотах? Ваших этих, - Тале припомнил трудное слово, слышанное как-то от дяди, - миазмов? А почему с другими такого не случилось? Чтобы жить в Болотах стало невмоготу?
- Есть такие с которыми тоже случилось. Не помню говорил или нет, но мы ушли вшестером. Двое не выдержали, вернулись едва поднялись на первую Высоту. Еще один смог выдержать только вторую. Дошел до третьей, но вернулся, остался там, на второй... Думаю в Болота уже не вернется. Глоток воздуха на Высоте, даже на самой низкой, - после него уже не будешь таким как прежде.
- Но ты ведь добрался? - Тале вдохнул полной грудью - воздух здесь, на этой стороне Высоты (тут недалеко камень, его камень!) был по-особенному замечательный. - А те двое, я понял, остались на третьей? Что от нас сразу Внизу?
- Один, да, остался. Один не дошел - умер. Даже до Ворот не дошел.
- Там где передают письма, - Тале кивнул. - Там где встречаются люди с соседних Высот, могут общаться, и делать вместе дела. Хотя как их делать, по-настоящему, если сами с разных Высот?
- Для этого и есть Ворота, место где Высоты соприкасаются. У каждого своя Высота.
- То есть ты свою еще не нашел? Над нами - еще три. Но ты и до нас еле дополз, еле спасли... Первое время лежал-дышал так страшно и глубоко, что думали - порвется грудь. Ты родился в Болотах, для тебя здесь воздуха почти нет!
- Но я же не виноват, что родился в Болотах. Наступил момент когда я понял, что дальше там жить не могу. Потому что не такой как все, почему-то... Когда живешь как все, по-болотному, то все нормально. Не замечаешь, что дышишь отравой, что вокруг столько мерзости, что из болота ничего не видно. Что небо, которое из болота все-таки видно... Оно ведь небо, оно выше всего, его видно и из Болот... На самом деле не такое тусклое и обманное. Как видно сквозь всю эту вонь.
- Которая поднимается вверх и гонит людей со своей Высоты.
- Видишь - вам легче. В каком-то смысле. У вас есть с чем эту вонь сравнить, - Кэро помолчал. - Но все равно, пришел момент когда я понял, что дальше так не могу. Что это вовсе не жизнь, а жизнь - вовсе не это.
- И откуда пришел? Если не с чем сравнивать? Кто-то тебе рассказал? Что это вовсе не жизнь?
- Я читал, у древнего мудреца, что это знание присутствует в нас изначально. Что поэтому мы люди, а не животные. Хотя там, в Болотах, как я сейчас, с Высоты, понимаю, люди как раз не люди. Как раз - животные.
- А откуда мудрец? Из Болот? Тоже, получается, надышался?
- Из Болот. Только жил очень давно.
- Болота тогда, наверно, были еще не такие ужасные, - Тале посмотрел с обрыва, вниз, в сизоватую дымку, покрывавшую смрадный мир откуда явился Кэро. - В общем, вот ты и здесь. Тогда, получается, можно привыкнуть к любой высоте? Необязательно родиться именно здесь, чтобы дышать таким нашим воздухом? - он вдохнул терпкий, слегка обжигающий аромат можжевельника, чуть влажного сейчас, на закате, в этот сезон, на такой высоте.
- Получается так. Особенно когда понимаешь что высота может дать. Какой здесь воздух, какое здесь солнце, сколько отсюда видно. И видно все сразу. Там, в Болотах, ты видишь только что рядом. Что дальше - неясно, надо догадываться, представлять, думать... Или идти и смотреть. А здесь - сразу. Посмотрел, один раз, и видишь - какой же я был дурак! Оно, оказывается, было так близко, и так понятно...
- Но здесь меньше места. Намного!
- Но и меньше людей. Намного!
- Да, в мире все устроено точно! Меньше воздуха, меньше места - и меньше людей, чтобы хватало... Ладно, - Тале присел наконец за стол. - Я сегодня не просто так, поговорить, а по делу.
- И чем я-то могу помочь?
- Как думаешь сколько лететь до той вон горы? - Тале указал на маленький конус, уже тонувший в дымке закатного горизонта.
- Три четверти дня, - Кэро обернулся, всмотрелся. - Если ветер не очень - день. Только Летателей больше не будет. А если все-таки спустятся, то перевезти никого уже не возьмут.
- Даже если поставить Знак?
- Ты каждый день смотришь в свой телескоп. Не видел сколько вокруг поставлено Знаков? А Летатели не спускались уже два года. Везде Внизу только и говорят - если вообще появятся, то спуститься уже ни к кому не спустятся.
- Ты сам-то уверен? - Тале отвернулся от горизонта, посмотрел на Кэро. - Мало ли что везде Внизу говорят?
- Уверен. Ты знаешь, что Летатели спускались даже в Болота. Им все равно - у них с собой воздух, с неба, в Шарах.
- Это все знают, да, - но?
- Оказывается эти миазмы, как ты говоришь, разъедают оболочку Шаров.
- Вот как, - Тале помолчал. - Дядя об этом не говорил!
- Он, может быть, сам не знает. Мне рассказал тот... Который сюда не дошел. Который по дороге умер. Он решил уйти из Болот потому, что его Избрали.
- Летатели?! Они что - Избирают и из Болот?!
- Конечно! В Болотах что - не люди? В смысле - из той же плоти и крови, и в голове тоже мозги, а в груди тоже сердце. Тоже, только не то же - сейчас, здесь, отсюда это хорошо видно... Так вот, его Избрали, и на следующий год должны были забрать.
- И не забрали, - Тале кивнул.
- Да. Он ждал, ждал, ждал семь лет, и решил, что пойдет Наверх. Потому что Наверху Летатели еще бывают. Сюда, скорее всего, уже не спустятся, - Кэро вдохнул жгучего воздуха, посмотрел вниз - откуда в любую минуту ветер мог донести дыхание смрада, - но на самом Верху еще появятся, обязательно.
Он поднял палец, указывая на вершину Горы, которая сияла в темнеющем восточном небе, отражая лучи закатного солнца - здесь его уже было не видно, здесь оно уже закатилось за горизонт...
- Тогда тем более, - сказал Тале помолчав, - кроме тебя мне никто не поможет. Если Летателей уже не будет. Сам летать не умею... Не птица... Мне нужно добраться до той горы. И выход один. Спуститься в Болота. Пройти к подножию. И там снова подняться.
Кэро долго не отвечал. Он смотрел на запад, в вечернюю даль - где под теплой полосой заката уже ничего не было видно, только зубчики гор выступали на прохладном багрово-оранжевом шелке неба... Наконец вздохнул.
- Ты не можешь представить. Что такое Болота. Ты не дойдешь. Ты говорил, что уже сразу Внизу не можешь дышать - в груди словно горит. Такой густой, такой тяжелый там для тебя воздух.
- Но ты привык здесь наверху?
- Я иду вверх. А ты собираешься вниз. Тебе есть что терять. А мне - нет.
- Мне терять тоже нечего! Ты просто не знаешь!
- Кажется догадываюсь, - Кэро улыбнулся. - Подумаю чем помочь. Пока ничего не скажу. Но подумаю... Завтра за день что-то, наверно, надумаю.
Они попрощались, Тале побежал домой. Уже стемнело, сильно свежело; воздух был такой пронзительный, что голова, когда слишком быстро бежишь, начинала кружиться. "На Летателей не рассчитывай..." "Ты не можешь представить..." Про Болота, все-таки, да - страшно подумать. А что делать? Как еще добираться?
* * *
Утро пришло такое чистое, ясное, прозрачное, такое резкое, четко-солнечное - каких Тале не помнил давно. В это время года воздух, вообще-то, не должен быть таким хрустальным - слишком тепло. Воздух похолодел там, над бесконечной далью; осень уже сообщала, пока что из этой дали, что лету осталось недолго. Здесь, на Горе, на родной Высоте, пока что тепло и уютно, и воздух сегодня особо медвяный и пряный.
Едва дождавшись пока дядя уйдет в Совет (вчера снизу принесли еще двух, обоих еле живых; этим пришлось совсем нелегко - вдобавок к легкому воздуху наверху им пришлось надышаться тяжким зловонием снизу, которое поднималось уже так высоко, от которого начинали страдать уже рядом, на соседней-то Высоте!) - едва дождавшись Тале бросился на балкон, к телескопу. Вернув трубу в нужное положение, навел на резкость - и сначала не поверил глазам. Под линзой далекого инструмента висел лист, со словами: "Я тоже!"
Бросился в кабинет, стащил у дяди следующий лист, схватил перо, написал: "Давай встретимся!" Подумал, почесал пушистым пером переносицу, прибавил: "Если хочешь". Подвесил лист к кожуху, поторчал около телескопа, проверив три или четыре раза есть ли ответ, но девочка пока не писала. Пошел слоняться в солнечный сад - обычный аромат кипарисов, терпкий холодок которых часто слегка кружил голову, сегодня пьянил (насколько Тале понимал значение этого слова).
Слоняться выдержки хватило минут на пятнадцать. Вернувшись к трубе, прильнул к окуляру, прочитал ответ: "Давай! Только если через Болота, я не дойду!" Прочитал, озадачился - так серьезно и разом, что все колдовство утра развеялось. Девчонка - будто он сам, отражение в неком волшебном зеркале... Понятно, что через Болота не дойти, никому, ни ей, ни ему, никому. Кэро - чем он может помочь, на самом-то деле? Что делать, вообще? Она ответила, отвечает, и тоже хочет увидеться! Пока надо что-нибудь написать, срочно. (Чтобы хоть пока не забыла.)
"Может быть Летатели еще спустятся!"
Подождал, девчонка не отвечала.
Ушел в сад, слоняться и изнывать от того как тянется время - когда не надо.
Вернулся через десять минут:
"А если не прилетят? А если через Болота, я не дойду".
"Если все-таки поставить Знак?"
Девочка ответила сразу:
"У нас стоит уже три. Посмотри сам, два на башне, от вас должно быть видно".
"Не может быть чтобы Летатели больше не спустились! Все-таки поговорю с дядей, еще раз. У меня дядя - правитель. Он вообще очень хороший и всегда помогает".
"У меня тоже! Только если Летатели еще спустятся, до нас им дела не будет".
"Может быть. Но я все равно поговорю".
"Я тоже! Ладно, я побежала! Мне за водой! До завтра!"
Тале перевел телескоп на сверкающий прудик под водопадом, еле дождался пока наконец она там появится, и затем, со сладким замиранием сердца, смотрел как она набирает воду, подмочив завесу волос, поднимается, изящно и обворожительно, поднимает хрустальный кувшин, отворачивается, направляется по тропинке в заросли можжевельника (и можжевельник у них такой же!) - и, перед тем как исчезнуть в рощице, оборачивается, улыбается, машет рукой...
- Я предупреждал - я подглядываю! - Тале схватился за грудь, там где заколотилось сердце.
Чтобы успокоиться, навел телескоп на горизонт, долго водил трубой по границе синего шелка неба и зеленого бархата подгоризонтных далей - сегодня необычно прохладно-свежих, каких-то особенно сочных. Там, в этой огромной дали, докуда даже лететь наверно неделю (вот удивительный инструмент! лететь неделю, а видно будто пешком два часа), даже там, на краю обозримого света, - под ногами у тех кто там жил, на краю обозримого света, - по-прежнему нескончаемо, неизбывно, вечно простирались Болота... Копошились в гниющей слякоти люди... (Ведь что-то делали, чем-то ведь занимались, работали, жили, любили?) Суетились, толкались, вертелись... К чему-то стремились, чего-то старались добиться... Чего там, в ужасных Болотах, можно добиться?
Было время когда Тале разглядывал, сверху, со своей свободной сияющей Высоты, этот безумный мозглый слякотный муравейник, час за часом подряд - пока не начинали слезиться глаза, пока голова не начинала гудеть и кружиться... И думал - как ему все-таки повезло, что родился и вырос не там, в зыбких трясинах, в зловонном тягостном мареве, а здесь, под сверкающим солнцем, в свежайшем чистейшем воздухе... Где по склонам Горы текут с ледников из-под самого неба хрустальнейшие ключи с бесконечно вкусной водой... И почему и за что не повезло всем этим, внизу, несчастным?
Когда появился Кэро, Тале стал каждый раз вспоминать про него; разглядывать - и вспоминать что Кэро рассказывал. И теперь думал, что - нет; они, все эти, внизу, наверно наоборот счастливы. Ведь Кэро говорил, что многие, почти все, не понимают, что на самом деле несчастливы. Может быть это и хорошо? Не понимать, что ты на самом деле несчастлив?
* * *
Пришел вечер, такой же спокойно-сверкающий как и день, и Тале отправился к Кэро. Тот ждал за столиком, в садике под балконом. К вечеру похолодало, и так, что кончик носа стал мерзнуть, - они перешли в дом, в комнату.
- Пока ничего больше не предложу, - Кэро разложил на столе листы. - Это слова которые могут помочь когда что-то понадобится по дороге. Только, боюсь, по такой дороге тебе понадобится такое, что никакие слова не помогут. Ты вообще как себе представляешь - все это? Как собираешься привыкать? Не подумал, что, может быть, не привыкнешь, вообще? Даже за несколько лет? Хотя, надеюсь, несколько лет идти не придется... Если пойдешь.
- Ведь привыкают, - Тале вздохнул. - Особенно когда очень надо. Ко всему можно привыкнуть.
- Нет, - Кэро также вздохнул. - Не ко всему. Есть вещи к которым привыкнуть нельзя... Ладно. Слева по-вашему, справа по-нашему, по-болотному. Вот листы, еще на трех языках - Высот которые ниже. Все самое важное, из того что успел выучить, пока был там, пока привыкал.
- А что делать? Даже если Летатели, все-таки, еще спустятся... Во-первых, это может случиться нескоро. Во-вторых, если они сейчас не обращают внимания даже на Знаки помощи. Мы эти два Знака поставили уже при тебе, и ты видишь сколько они стоят. А Летатели за это время пролетали несколько раз. Они не помогают уже никому. Может быть только тем кто живет на самом Верху, на той Высоте, последней... Знака, который там поставили год назад, сейчас нет. Либо помощь уже не нужна, либо Летатели к ним все-таки спускались.
- Хм. Чем те, кто живет на самом Верху, лучше нас?.. Ладно, сейчас об этом не будем. Во-вторых, ты хочешь сказать, если себе не поможешь сам, то не поможет никто.
- Ну да. Вот ты написал слова, - Тале тронул листок, - это, конечно, здорово, и еще как пригодится... Но идти - мне самому. И говорить эти слова самому.
- Если пойдешь, все-таки, пригодится... Но я снова про то же. Сейчас, например, про то, что тебя могут взять да убить - так, ради потехи. Или, например, про еду. Ты не сможешь есть то что едят в Болотах. Ты об этом подумал?
- Привыкну. Мне надо попасть на ту гору. Так что придется привыкнуть.
- А ты не думал, - Кэро помолчал, - что может быть и другой способ?
- Какой? Я знаю два - по воздуху, и по Болотам. По воздуху я летать не умею. Не птица. И не Летатель.
- Так вот стань им? Летателями не рождаются, как ты на своей Высоте, чтобы жить только на ней.
- Их Избирают.
- И Избирают даже с Болот. А это значит, что Летатель как бы кроется в каждом. Нужно только его достать, и, хм, приготовить... Поговори с дядей. Он у тебя очень хороший! И он-то что-нибудь посоветует. Что-нибудь настоящее, не то что я...
* * *
Дядя, как обычно после заката, сидел за столом и разбирался в дневных бумагах - что было сделано, что не сделано, что надо доделывать завтра. Обычно хватало часа, после чего они съедали маленький ужин, потом Тале мог прогуляться. (Дядя иногда составлял компанию; в таких случаях обычно беседовали о звездах, как хорошо их видно у нас с Высоты, как еще лучше может быть видно с верхних Высот, и особенно с той что на самом верху - оттуда, наверно, звезды видно до самого дна неба, все до последней.) Потом еще раз, за день уже прощальный, он выходил на балкон, дышал ночным уже воздухом, пропитанным всеми несчетными звездами... Шел по балкону к себе, проходил в ажурно-резную дверь, наконец ложился...
- Я скоро, - сказал дядя, заканчивая письмо.
Перо мерцало пушистыми волосками в теплом свете светильника - маленькой Мачты. (Подарок часовщика, мастерская которого была внизу, под самым балконом; тот, в немногое свободное время, любил заниматься макетами - сделав очередной, раз в год-полгода, дарил либо близкому другу, либо кому-то кого уважал и ценил.) Дядя закончил, оставил перо в подставке рядом с чернильницей, уютно сверкавшей хрустальными гранями, пригасил Мачту.
- Что сегодня на ужин? - отложил бумаги, поднялся.
- Вроде были лепешки. Которые я вчера испек, должны быть почти свежие...
Прошли в кухню, взяли лепешки, вышли в столовую, оттуда прошли на балкон, расположились в креслах под сверкающим аспидным небом.
- Что нового Снизу?
- Ничего хорошего, - дядя, давая отдых глазам, оглядывал бездонную ночь. - Сегодня было еще пятеро. Подобрали там где обычно. Сил у них хватает только доползти дотуда.
- Хорошо хоть там мы их можем забрать. Мне там было еще вполне ничего. Хотя, конечно, уже слишком низко... Дышать уже так тяжело, что в голове горячий кирпич. А в груди словно ужасный горчичник.
- Хорошо-то хорошо. Только пока хорошо. Нижняя Высота много больше, и людей там много больше соответственно. И если до нас доберется даже двадцать пятая часть... И не забывай главного - вдыхать наш воздух они, может быть, привыкнут. А выдыхать будут по-прежнему свой. Очень долго.
- То есть если их будет много...
- А их будет много. Сегодня мы решили, все-таки, поставить еще один Знак. Настанет момент когда мы сами не справимся. Может быть если они увидят три Знака, то все-таки спустятся.
- За последние полгода они пролетали четыре раза. И не спустились ни к кому, даже к верхним.
- Да, ты последние полгода смотришь только в одну сторону, - дядя улыбнулся, дожевал лепешку.
- Очень плохо когда от кого-то зависишь.
- Что сказал Кэро?
- Ха. Сказал стать Летателем. Чтобы ни от кого не зависеть.
- Ну, и стань? Подумай хотя бы вот о чем... Если, допустим, ты все-таки привыкнешь и перейдешь Болота, дойдешь до этой своей Горы, то сколько времени в итоге потратишь? С высоты расстояния кажутся меньше. Лететь до нее недолго, самое большее - день. А сколько идти, в постоянной этой опасности, по всему этому аду... Может быть год, может быть больше! Конечно ты шел бы и год, шел бы и больше... Только, опять же, подумай - чем больше времени там проведешь, тем больше вообще рискуешь. Ведь ты, например, не знаешь кто там живет... Так что да, Кэро прав. Стань Летателем. Тем более, как знаешь, Летателями не рождаются. Ими становятся.
- Ха. Тогда посоветуй как. Понятно, что Летателем стать как бы не помешает. А как?
- Построй Шар. Летатель - он Летатель только потому, что у него есть Шар, и он знает как с ним работать. В остальном он такой же как мы, как все кто живет под небом, что в Болотах, что на самом верху... Построй Шар, научись с ним работать. И станешь Летателем.
- Ты серьезно? Кто знает как строить Шар? Кроме Летателей?
- Ты просто не знаешь, мой мальчик, - дядя заулыбался. - Летатели не строят Шары. Шары строили раньше, очень давно, и строили не Летатели. Шары у Летателей просто есть. И Шары давно не строят - некому! Поэтому, кстати, Летатели спускаются реже и реже. И, уже может быть, не спустятся даже к нам.
- Тогда они скоро вообще перестанут летать? Не скоро, но...
- Да. Потому что Шары, все больше и больше старые, от миазмов портятся все сильнее. А строили Шары, говорю, не Летатели. А те кто придумал чтобы Летатели были, вообще. И это было очень давно.
- А строили из чего? И где жили те кто придумал?
- Кто-нибудь наверняка жил даже на нашей Горе. Наши Высоты - из самых древних.
- Но, если так, то на нашей Горе...
- Наверняка есть все из чего Шар можно построить. А как - покопайся снова в библиотеке. Помню ты, еще год назад, только там и сидел. Потом поставили телескоп, и ты про книги забыл. Но это, конечно, понятно... Уверяю, мой мальчик, Шар построить не так сложно! И я помогу, чем сумею. Я бы даже книги с тобой поискал, но видишь - у меня правда нет времени, особенно сейчас... Одно только - наша библиотека относительно новая, древних книг в ней мало, и то - в основном списки и пересказы. Но уже у них, - дядя указал вверх, где в хрустальной тьме звездной ночи скрывалась следующая Высота, - уже у них нужные книги наверняка найдутся.
- Наверх - это не вниз! - воскликнул Тале с воодушевлением. - Тем более я давно собирался попробовать! Ведь знаешь как я мечтаю, с детства, добраться до самого Верха! До самой той Высоты!
- Так тем более - сделай Шар... Спокойной ночи! Поздно, а мне вставать раньше обычного - будем ставить еще один Знак, все-таки... Как бы "для очистки совести", потому что толку, я уже уверен, не будет.
* * *
Перед тем как забраться в постель, Тале еще побродил по балкону. Он смотрел в скопление бесчисленных звезд, в Млечный путь, мерцающий загадочной полосой поперек черной бездны, куда возносила свой пик Гора. Наша Гора была самой высокой - такой высокой, что снежная шапка никогда не таяла, даже в самое жаркое время. На соседних, на всех семи, видимых с нашей, снег весь год не держался. Когда приходило теплое время, снег там сходил, где-то раньше, где-то позднее, но к началу жаркого времени пики соседних гор все темнели.
А наша сверкала кипенно-серебристой вершиной даже когда воздух от жары становился густой, тягучий, когда можжевельник и кипарисы в саду застывали, оплыв тяжелым горячим золотом летнего солнца, жгучего и опасного... (Сам Тале, под ним выросший, пару раз обгорал так, что поднимался жар, и целый день не было сил даже выбраться погулять.)
Он смотрел в высоту, на блеск поднебесного снега, теперь не просто пытаясь представить как там, на трех верхних Высотах, живут обитатели (как обычно когда смотрел Наверх). Теперь он думал - как хорошо, что там можно найти старые книги, которых нет здесь у нас, и которые нужны чтобы построить Шар, если в нашей таких книг не будет. Хорошо, что что-то есть Наверху, куда можно подняться чтобы достать то чего не хватает у нас!
Он уже представлял как поднимается по Дороге - что вьется по склонам Горы от самых Болот, и заканчивается на самом Верху, наверно у самого снега. А, может быть, идет дальше сквозь этот небесный снег до самой вершины, до самого острого пика, откуда должно быть видно уже целый мир... Там, выше, будет трудно дышать - нужно будет готовиться к такому легкому воздуху; будет опаснее солнце, будет сильнее ветер, будут круче дороги... В общем, нужно готовиться.
Он давно собирался наверх; он, как всякий мальчишка на Высоте, мечтал добраться до самого верха с детства. Многие пробовали, добирались до верхних Ворот, кое-кто поднимался выше. Кое-кто так высоко, что видел Мачту, над площадью там, на той Высоте - а кое-кто (если не врал, конечно) видел уже улицы и дома... Но задержаться надолго пока никто не сумел. Поднимались ведь так, больше из любопытства, больше потому что надо попробовать, чем по настоящему делу, чем потому что было действительно надо... Но ему теперь действительно надо.
И Кэро, которому было тоже действительно надо, - Кэро прошел три Высоты! И откуда - вообще из Болот! Родился и вырос в Болотах, и на тебе - поднялся, дополз, переболел...
И жив и здоров, и собирается подниматься дальше! Не сейчас, но вообще. И поднимется! И Тале поднимется тоже. Тем более, что ему будет намного проще. Тем более, что ему надо даже больше чем Кэро.
* * *
Утром Тале выскочил на балкон и увидел то чего давно опасался. Погода и ветер в это время года были капризные - ветер мог перемениться в течение десяти минут, жара могла смениться зябкой прохладой в течение часа. И такое случалось что днем, что ночью; иногда от вечерней жары было тяжело уснуть, а утром, через пять-шесть часов, становилось так холодно, что приходилось вставать, идти в гардероб, вытаскивать одеяло. Иногда же вечером было холодно и кристально, воздух - прозрачный по-зимнему; а утром, через пять-шесть часов, уже так теплело, что приходилось вставать приоткрывать окно, или открывать дверь на балкон.
Вот и сейчас - за ночь потеплело так, что Тале проснулся от духоты, и раньше обычного. Выскочил на балкон, подбежал к парапету, вцепился в теплеющий камень - и застыл. Такого он еще не помнил.
Пространство перед балконом было завешено плотной дымкой. Завеса начиналась близко, шагах в двадцати. Внизу, под балконом, еще виднелись верхушки золотых сосен. (Ужасно редких; на всей Высоте они росли только здесь, под нашим балконом, и их было четырнадцать; рощицу оберегали всей Высотой, и Тале гордился, что эти сосны растут только здесь; дядя говорил, что золотые сосны встречаются даже на самом верху, под самым снегом; это единственные деревья которые там могут расти, отчего Тале гордился рощицей еще больше.) Так вот, под балконом виднелись верхушки сосен - и всё. Дальше мир растворялся в зеленовато-сизом тумане, и такого тумана Тале еще не видел.
Глубоко вдохнул, привычно разгоняя остатки сна обжигающим утренним воздухом, и закашлялся! Грудь тронуло тяжелым смрадом, в последнее время все чаще приходящим с ветром из бездны. Только теперь это зловоние появилось само - поднялось без ветра, и застыло зеленовато-сизым туманом.
Стало страшно. Во-первых, такого никогда не было. Тале как минимум не представлял, что тягостный дух Болот может вторгнуться в привычную прозрачную жизнь так, вполне осязаемо, по существу ослепив. Вот и все; "жизнь", как запомнилось по какой-то книге, "больше не будет прежней". И во-вторых - как же она? Как теперь видеться, говорить?
Бросился к телескопу - но инструмент превратился в простую трубу со стекляшками, бесполезную, пустую железку. Стал бродить по балкону, словно по маленькому кораблю-гондоле в мутной пучине зеленовато-белесой мглы, не в силах даже собраться с мыслями. По мере того, однако, как солнце, где-то вверху, над толщей тумана, поднималось, воздух грелся, мгла расходилась, и вот сосны видны до корней, а небо над головой почти прояснилось.
Туман растворился. Обычный беспредельный простор раскрылся перед окнами дома; только видно, все же, не так ясно и чисто, не так кристально. Тале наконец смог навести трубу. Видно плохо, кольцо телескопа у девочки едва рисуется - будто сквозь малопрозрачную пленку. Писать что-то бессмысленно - в белой каше на белом листе буквы не прочитаются.
Посмотрел вниз, туда где в дымке - в глубине по-прежнему плотной, совсем непрозрачной - скрывались Болота. Гады! И никуда ведь не скрыться! И скоро - задрал голову в небо на снежную шапку Горы, сегодня сверкавшей как-то не так, как-то тускло, как-то безжизненно - скоро наверно от смрада проклятых Болот будет не скрыться даже на той, самой большой высоте!
Но вот наконец солнце одолело кошмар. Картинка стала ясной, и Тале подвесил очередное сообщение.
"На Летателей надеяться нечего! И вообще нам никто не поможет. Надо построить Шар. Другого выхода нет".
Девочка ответила сразу:
"Видел что сегодня было? Я думала - все, больше тебя не увижу! Давай строить быстрей! Ты знаешь из чего и как?"
"Это все есть в древних книгах. Только в нашей библиотеке таких может не быть. Дядя сказал, что у нас Наверху где-нибудь обязательно будут. Может быть даже на следующей Высоте".
"Я тоже подумала! Что нам никто не поможет. Я тоже пойду в библиотеку, посмотрю что есть, про Шары. Сейчас, схожу за водой, и сразу! Только если снова туман?"
"Не знаю! Если снова туман, только ждать. И надо спешить! Пока он не каждый день".
"Пока можно, надо успеть! Он теперь может быть часто, и все надольше! Сделаем Шар и улетим в небо!"
"Да! Я побежал!"
Вернул телескоп в небо, и, забыв про завтрак, про все остальное утреннее, помчался в библиотеку.
* * *
"Хуже всего, - думал Тале, взбегая по лестнице к библиотеке, - что придется учить язык. Если в нашей не будет книг которые мне нужны. Придется работать с теми что Наверху. Сразу за день новый язык не выучишь, а туман... Как-то все это неожиданно".
Библиотека ему очень нравилась; он любил здесь бывать, и пока не было телескопа, прибегал то и дело. Во-первых, разумеется, книги. Столько, и такие разные, что иногда невозможно решить что хочется почитать сейчас. Интересней, конечно, было читать про то чего Тале не знал, чего Тале не видел, чего на Высоте не было. Больше всего, однако, в библиотеке имелось про то что он и так знал прекрасно, и видел каждый день.
"Интересно, - всегда думал он, копаясь во всем таком, - зачем столько писать про то что ясно и так? Что видно и так, любому нормальному человеку? Если умеешь писать, пиши про то что никто не знает! Какая радость мне тут читать про то что я знаю сам, и может быть даже лучше".
Дядя, когда Тале поделился с ним этой мыслью, посмеялся и только сказал, что "писать и думать - разные вещи, и встречаются вместе редко".
Но все равно, про что он не знал в библиотеке было очень немало. Он читал, читал, читал; копался, выискивал, находил - и нашел много действительно интересного (и, наверно, вообще полезного знать, самого по себе).
Но вот возник телескоп, и библиотека была забыта. В библиотеке находится, все-таки, то что видел и слышал кто-то другой. А в телескоп видишь все сам. Хотя, опять же, - не сам, все-таки, полностью... Не своим невооруженным глазом.
Во-вторых, библиотека стояла в замечательном месте; отсюда открывался особенный вид - каких, на всей Высоте, больше не было. С камня вид совсем не такой - само́й Высоты с камня почти не видно, с камня нужно смотреть на мир. А на саму Высоту лучше смотреть отсюда. Библиотека стояла на склоне, в стороне от Дороги. Лента древнего камня спускается вниз, дугой вдоль зеленого склона, затем исчезает в лесу - за которым самая старая часть Высоты. Ажурные крыши домов, башенки мостиков; дальше Площадь, над ней Мачта Летателей - Знак помощи сверкает в полуденном солнце; еще дальше - снова точеные башенки, крыши; повсюду возносятся стрелами мощные кипарисы...
А там, за всем этим, в бездонной дали - простор бесконечного мира, в котором мерцают в далекой дымке четыре соседних горы. На одной тоже есть Высота, где тоже есть где-то библиотека, откуда - может быть тоже сейчас - девчонка обозревает свою Высоту, и тоже сейчас окунется в прохладную тень, пропитанную волшебным запахом книг.
Тале прокопался в библиотеке до вечера. Про Летателей нашлось много - но все, опять же, он превосходно знал сам. Про все это знал, с детства, каждый мальчишка; и Тале, перебирая всю эту пыль, в конце концов пришел в раздражение. Потратил весь день, весь драгоценный день (если завтра снова будет странный туман?!), но ничего особенно не узнал.
Про Шары не нашлось ничего. Дядя, как всегда, оказался прав - все эти издания, в которых бесконечно пересказывалось (и перевиралось) одно и то же, были новые, последних времен (как, в общем, почти все что имелось в библиотеке). Когда солнце стало клониться к закату, и косые лучи растянулись по прохладному полу тепло-золотыми четырехугольниками, пересеченными узором каменных рам, Тале прошел к хранителю.
Тот уже собирался домой. (Он жил тут же, в библиотеке, в жилом крыле, теперь пустующем; здесь жили теперь только библиотекарь и сторож; дядя рассказывал, что когда сам был мальчишкой, еще в это недавнее время, в библиотеке жили четыре мастера-реставратора и пять переписчиков, с кем дружить у мальчишек считалось за честь.)
- Про Шары у нас ничего не найдешь, - хранитель покачал головой. - Это знание слишком древнее. Может быть даже у них, - он указал в потолок, - про Шары ничего нет.
- А еще выше?
- Могу только сказать, что чем выше, тем будет больше, да. Мы можем написать письмо, хранителю на следующей Высоте. Он посмотрит, там у себя. Если ничего не найдет, что тебе нужно, - напишет выше. Только времени это займет немало, понимаешь... Хранитель один, там тоже - времена сам видишь какие... А библиотека у него не чета нашей. Ты не видел!
- А ты что - видел?!
- Да. Был, давно, ты еще не родился... С детства мечтал посмотреть что там, у них, Наверху, - какая библиотека. Знаешь что у нас про нее рассказывают.
- Вот не знал, что ты бывал Наверху! И долго готовился? И как именно?
- Год. А как - как обычно. Как все - кому надо попасть на соседнюю Высоту. Как на верхнюю, так и на нижнюю. Сначала дошел до Ворот, побыл какое-то время. Потом стал ходить уже за Ворота. Зайду на сто локтей выше, побуду день. Или пока не закружится голова, пока не начну задыхаться... Вернусь, отойду, отдохну, пойду снова. Зайду еще на сто локтей выше... Ну, знаешь. Зачем я рассказываю? Сколько про это написано.
- Знать знаю, читал. Но ты-то был, сам! Тоже, наверно, сначала читал?
- Да, все по книгам. Пробовать было страшно, с одной стороны... С другой - сколько в мире людей которые уходят Наверх! А сначала поднимался сам, по книгам.
- Вот и я сделаю Шар, по книгам! - Тале вскочил со скамьи.
- Ну что, пишем письмо?
- Но такие-то книги он, конечно, не передаст - такие-то ценные... А списки, если он остался один, сделать некому. Поэтому давай напишем - пусть найдет для меня что есть про Шары, и отложит.
- Так и сделаем, - хранитель кивнул. - Завтра с утра напишу, - он оставил на листке заметку. - Днем заберешь... Когда следующий раз к Воротам?
- Не знаю, но вроде скоро. Дядя сказал, что на Совете решили поставить еще один Знак. И что попросят правителей там, - Тале также указал в потолок, - поставить тоже, еще один. Туда Летатели, может быть, все-таки спустятся. Особенно если тоже будет три Знака. Им, Наверху, ведь тоже грозит наша беда... Беда - если началась внизу, доберется до самого верха. Ты когда-нибудь видел такой туман?
- Будет хуже... Ладно, до завтра!
Тале попрощался, вышел на улицу. Солнце, уже низкое, нежаркое, бросало бледно-золотые лучи на резной камень Дороги, на кроны деревьев, на треугольнички крыш, на квадратики башен, на ажурный цилиндр Мачты, на мшистый склон Горы наверху. За всем этим мерцало вечерней дымкой пространство мира. Он вспомнил что было утром. Нельзя терять ни единого дня.
* * *
Тале бежал вниз по Дороге, по древнему камню, который пролежал здесь, наверно, тысячи тысяч лет - и пролежит еще столько же. Может быть даже когда на Горе уже не будет живой души, когда дома и башни рассыпятся, Дорога будет по-прежнему виться бесконечной спиралью по бесконечному склону, поднимаясь к вершине вверх, спускаясь в Болота вниз... Может быть даже когда разрушится Мачта, Дорога по-прежнему будет лежать.
Дядя рассказывал, что ее построили раньше чем появились Летатели. Еще в те времена когда люди могли только представить, что на всех этих горах которые видно, но до которых никогда не добраться, может жить кто-то еще. Что на всех этих горах то же самое - каждый живет на своей Высоте, и перейти на соседнюю ему так же сложно как здесь.
Но вот появились Летатели, и люди узнали, что их-то, людей, - целый мир! И гор на самом деле больше чем видно; за горизонтом их еще больше, а за следующим - еще больше того. И все эти несчетные горы, в общем такие разные, на самом деле устроены одинаково - на каждой каждый живет на своей Высоте, и Высоты тоже устроены одинаково. И вот люди стали не только получать новости со всех этих гор, но стали обмениваться вещами, и, что главное, теперь могли путешествовать.
Но чтобы появились Летатели, сначала должны были появиться Шары. Древние люди сделали эти Шары, сделали много, и сделали так хорошо, что они работают до сих пор. Конечно их берегут, как самое дорогое, только все вещи в мире, даже Шары, со временем портятся. Вещи портятся, но знание - то например что позволило вещи сделать - знание ведь не портится!
Тале шагал по пружинящему камню Дороги, раздумывал о Шарах, о Летателях, о древних людях, которые придумали, что можно сделать Шары, и сделали их. Библиотека, конечно, место отличное, но также опасное; начинаешь думать о таких вещах, что забываешь про многое остальное; и, главное, вдруг понимаешь, что можешь, сам, намного больше чем думал что можешь. Он шагал, оглядывал закатный пейзаж, привычный, родной, домашний, и не сомневался, что свой Шар для себя сделает. Настало время - покинуть этот привычный, родной, домашний пейзаж. Пока страшно, конечно, подумать - как за такое браться, когда, например, даже не знаешь на каком языке будут книги... Но все будет как надо - настало время.
Он приближался к Площади, Мачта вырастала в небо; она стояла почти на краю обрыва, и Площадь здесь нависала над ним балконом. Площади - как рассказывал дядя, и как затем увидел сам Тале, в телескоп на соседних горах, - устраивались под мачтами, а мачты устраивались как можно дальше от склонов, чтобы Летателям было удобно и безопасно причаливать. (Так же над краем обрыва, как Мачта, располагался заветный камень, куда Тале бегал смотреть на мир. В последнее время все чаще, чтобы смотреть своими глазами, как бы в противовес телескопу; телескоп - штука необыкновенная, но, опять же, как-то пугало, что есть вещи без телескопа невидные и вообще неизвестные. Может быть лучше про них и не знать, наверно...) Мачта стремилась в небо, и чем ближе Тале к ней подходил, тем сильнее казалось, что Мачта даже выше Горы.
Вышел на Площадь, посмотрел вверх - в темнеющем небе сверкал в последних закатных лучах Знак помощи. На Площади был часовщик; увидев Тале, он подошел. (Мастерская у него большая, просто огромная, как-то несоизмеримая с крохотными шестеренками, которыми он занимался. Впрочем часы он делал не обязательно маленькие, карманные; делал так же большие, напольные для гостиных, делал огромные, городские для башен, - детали которых Тале наблюдал в мастерской. С балкона в огромные окна было хорошо видно как часовщик работал, особенно пару часов после восхода, когда лучи стелились вдоль горизонта и били в эти огромные окна. Часовщик тоже смотрел как Тале, например, прилипал к телескопу, и махал приветно рукой когда замечал, что тот обернулся.)
- Ну как, не видел там в свой телескоп, - часовщик тоже посмотрел на шпиль Мачты, - чтобы они к кому-то спускались?
- Видел. Один раз повисали, у них, - Тале указал в прохладную вечернюю мглу, на одну из далеких гор.
- И на какой Высоте?
- На последней, - Тале хмыкнул. - На самой что наверху... Болота - они везде, там тоже. Может быть где-то кончаются, но отсюда, - он обвел рукой дома обступавшие Площадь, - не видно даже в мой телескоп. Если только за горизонтом.
- Аппарат у тебя превосходный, - часовщик кивнул. - Только ты смотришь в него, и смотришь - где-нибудь видел где людям живется лучше?
- Нет. Если, может быть, только за горизонтом...
- Вот и толку от телескопа. Видел что было утром? Вот и настал конец света. Про который написано в книгах. Болот стало столько, и они стали такие, что им даже там, - часовщик оглядел необъятную даль под обрывом, - на всем этом просторе, уже стало тесно... И они полезли наверх. Мы скоро умрем. Если не придумаем как спастись.
- Что думать? Только Наверх.
- А ты пробовал? Я пробовал. Несколько раз. И недавно, и когда был молодой, и конечно когда был мальчишкой. Пытался привыкнуть, долго... Кому-то, может быть, и дано. Мне - нет. Поэтому... - он помолчал, оглядел далекое море заката, в темных корабликах маленьких туч, снова посмотрел на Знак. - Если за нами не прилетят... Нас ведь не так много! На нашей-то высоте.
- Не прилетят.
- Значит точно? Дядя сказал?
- Не прилетят. Я знаю.
* * *
Когда Тале вернулся, уже стемнело. В кабинете было угрюмо и пусто; дядя еще не пришел, и такого Тале не помнил - чтобы дядя не возвратился к закату. Наконец он вернулся. Тале выскочил в кабинет, на свет светильника - копия Мачты, с таким же огнем в фонаре, маленьким и уютным, каким тот огромный огонь казался по вечерам отсюда, с балкона.
Дядя был необычно озабочен, даже встревожен. Уселся за стол, раскрыл бумаги, взял перо, блеснувшее в огоньке маленькой Мачты ворсистым пухом. Задумался, вернул перо на подставку.
- Опять Снизу? - спросил Тале. - Что-то уже очень серьезное?
- Написал сам Советник, просит встречи. Завтра поеду к Воротам. Похозяйничаешь пока один... Как дела, книги смотрел?
- Про книги все как ты говорил, - Тале кивнул. - Так что там у них, Внизу? После такого тумана... Я такого не помню! Как воняло! - Тале поежился. - А Сверху что-нибудь было? Мы ведь просили поставить Знак? Уже что, поставили? Быстро.
- Было и Сверху, но не про Знак. После того что случилось утром, Летателей, кстати, очень возможно, не будет даже у них. Просят подробностей. Чем выше, тем тяжелее, переносить грязный воздух, знаешь... Этот туман в общем вреда не принес. Просто стало хуже дышать, на время. А им, - дядя указал в потолок, - стало дышать еще хуже чем нам. Хотя до них тумана дошло намного меньше, и у них он был намного легче... Письмо только что сняли, часа полтора назад, срочной по воздуху, - дядя достал из сумки свиток. - Завтра отвечу, на свежую голову, встану пораньше... Так что? Нашел что-нибудь, про Шары?
- Нет, - Тале вздохнул. - Ты, конечно, был прав - книги новые, все про одно и то же, и про всё что давно известно, без книг. Придется идти Наверх. Ты, кстати, знаешь, что хранитель там был?
- Видишь. Тоже, наверно, ходил за книгами.
- Как здорово, что есть книги! Им ведь не нужен воздух! Я могу взять книгу с любой Высоты! Ну, могу вообще. Такие вещи, конечно, не дают абы кому. Взять и читать, здесь, у себя, то что написали давно, когда даже твоего дедушки не было! И написали там, на другой Высоте, куда не попасть... Ну, так сразу. Хранитель сказал, что привыкал год.
- Но видишь - привык? И вернулся. И наверняка ходил не однажды.
- Сказал, что напишет хранителю там, Наверху. Чтобы тот посмотрел что у них есть. Да, вот что! - Тале вскочил со стула. - Дай словарь! И учебник! Мне ведь теперь надо учить верхний язык! И вообще все, верхние.
- Все не так просто, - дядя покачал головой. - Книга может быть написана на языке который никто не знает.
- Как так? У тебя словари и учебники по всем языкам! Сколько Высот на Горе! Как же тогда? Ведь к языку должен быть словарь, и учебник?
- Где-то обязательно есть. Придется искать... Тебе много чего придется искать. Если действительно хочешь добраться, до этой своей Горы.
* * *
Тале ждал утра со страхом, но оно явилось снова хрустальное, чистое, ясное, искрящее прозрачными золотинками восходных лучей, - такое же пряно-прохладно-медовое как то замечательное позавчера, такое же мягко напоминающее, что Осень уже подкралась, и затаилась под горизонтом, и ждет своего часа.
Золотинки играли в трубе мерцающим калейдоскопом; Тале вспомнил, что именно так, сквозь легкое жемчужно-золотое сияние, представлял в детстве вид на Магическую страну, из самой любимой книжки. (Которая, увы, потерялась; он до сих пор расстраивался - с книжкой ушло, почему-то, сладкое, родное, домашнее ощущение детства; нашел такую же в библиотеке, и даже договорился с хранителем ее поменять, на две другие со сказками, но не стал - это будет не та, не его именно книжка...) Сквозь легкое жемчужно-золотое сияние, как раз в таких золотящихся искрах - когда поднялся на гору за которой Страна скрывается, и смотришь собираясь туда спуститься...
С привычно замирающим сердцем навел телескоп на заветное место - и увидел, что очередная записка уже поджидает.
"Дядя сказал, что Шар я одна не построю. И не потому что маленькая, и еще ничего не умею, а потому что одна. Как строить Шары написано в разных книгах, а всех которые будут нужны - на нашей Горе, наверно, не наберешь! Даже по всем Высотам! Я сказала - а если попросить кого-нибудь на какой-нибудь соседней горе? Он сказал, что можно, и нужно, но сложно. Нужно смотреть что у кого есть, чего не хватает, и все как-то соединять. И еще - кто захочет помочь? Кому это надо? Ведь надо будет подниматься Наверх, чтобы искать нужные книги. Но я ему про тебя пока не сказала!"
Тале слетал в кабинет за пером и бумагой.
"И я моему, но он, конечно, уже догадался! Он сказал, что книги могут быть на языке которого на нашей Горе не знают. Наша Гора очень древняя, за все время Летатели привезли много книг с других гор, и совсем дальних. Надо будет где-то искать словари и учебники".
"У нас в библиотеке есть какие-то словари, по непонятно каким языкам. Хранитель говорит, что на таких языках у нас ничего нет. Если найдешь книги на чужих языках, может что-то и подойдет? А ты поищи у себя! Если я тоже найду что-то такое, твои словари может подойдут к моим книгам!"
"Да! А Наверху может быть еще больше. Наш хранитель сказал, что бывал Наверху! Несколько раз! Только привыкал долго. Но ведь несколько раз!"
"Почему он там не остался? Я бы никогда не вернулась - вниз! Если смогу остаться там, Наверху".
"А дядя?"
"Не знаю! Но можно придумать. Взять с собой?"
"А если он не привыкнет?"
"Не знаю! Ладно, про дядю решим потом! Сначала надо построить Шар!"
"Да! Пока туман не каждое утро!"
"Надо успеть! Ладно, я побежала! Мне за водой, а потом я в библиотеку!"
* * *
Тале отвел телескоп в небо - утро кончилось, золотая хрустальность воздуха растопилась в прогретом уже горизонте, солнце забиралось выше, кроны кипарисов и можжевельника наливались теплеющей медью. Перекусил позавчерашней лепешкой, выскочил на улицу, поднимавшейся отлогой лестницей по склону Горы к Дороге, помчался в библиотеку.
Перебегая Площадь, как обычно задрал голову к фонарю Мачты. В синей выси горел в лучах солнца Знак. Который Летатели оставили без внимания уже несколько раз. Последний раз пролетали так близко, что можно было различить каждую искру на медных кольцах крепивших гондолы к сетям; все выскочили под небо, и долго смотрели вслед, сгрудившись у парапетов над Крайней улицей.
Под ней в дымчатой глубине виднелись крыши, башенки, шпили - той Высоты откуда теперь бежали сюда, к нам, наверх. Там, на мачте - их мачту отсюда было не видно, она была за отрогом, нужно идти полдня чтобы она показалась - тоже висели Знаки, и висели очень давно. Тале снова подумал о беглецах пришедших снизу за этот последний год, начиная с того же Кэро. Там, внизу, от дыханья Болот уже не спастись, безнадежно; наверху же оставалась надежда - может быть и привыкнут. Только чем ниже живешь, тем к Верху привыкать тяжелее. И ровно наоборот - чем живешь выше, тем тяжелее привыкать к Низу.
Поэтому - нет. Кэро, спасибо за помощь! Саму по себе очень ценную, но идти через Болота - самоубийство. Ради этого дела можно пойти на все, и нужно пойти на все - только не на самоубийство. Снова оглядел сизо-туманную глубину, в которой растворялось подножье нашей огромной Горы. (Последнее время казалось, что эта размывчатая граница, граница плотной дымки Болот, каждый день к вечеру становится выше...) Снова посмотрел в небо, на сверкающий Знак, отвернулся от Мачты, и помчался дальше, в библиотеку.
* * *
- Я написал, - хранитель тронул запечатанный свиток. - Только, говорю еще раз, ответить он может нескоро.
- Дядя должен писать ответ, Наверх. Отправим вместе, - Тале спрятал свиток за пазуху. - Вот что - мне нужны словари и учебники. У нас что-то есть, но немного - только по тому что Вверху и Внизу, с кем Совет ведет переписку.
- У меня тоже немного. В целом сам знаешь... Есть, конечно, вещи редкие и замечательные. Но это так, мимоходом, как обычно бывает когда набираешь много - в хорошем обязательно найдется немного плохого, но и наоборот... Когда ты туда попадешь, - хранитель указал в потолок, - увидишь насколько там по-другому. Там, например, настолько меньше вещей, что сначала подумаешь - как можно жить когда их так мало? А потом понимаешь - как, на самом-то деле, здорово - когда мало вещей. И как, на самом-то деле, можно жить когда их так много?
- Ну, это и так известно, - Тале кивнул. - Меньше вещей - меньше возни, например. Меньше тратишь чтобы ухаживать. Меньше теряешь - тоже полезно.
Они засмеялись.
- Поэтому и в библиотеке у них больше действительно ценных вещей. И очень много на языках которые, да, здесь не знают. Но это понятно. Учить какие-то языки, чтобы читать какие-то вещи, без которых, здесь, можно спокойно прожить... Ладно. Я поищу. Забегай.
Оставив свиток в Совете, чтобы дядя отправил его Наверх как можно быстрее (уже сегодня, если получится), Тале помчался к Кэро. Кэро не было - днем его не бывало часто. Он уходил гулять, бродить по крутым тропинкам, дальше и выше - привыкал к слишком легкому, слишком тонкому для себя воздуху - ведь он тоже собирался Наверх, дальше, к вершине... А ему сложнее, сложнее намного - удивительно как он вообще, человек из Болот, смог добраться сюда, до нашей-то Высоты! Даром что она не последняя.
Прошелся к столу, где лежал ворох бумаг, исписанных на языках Высот которые Кэро пришлось одолеть. Вернулся во дворик, к столику над обрывом. Снова прошелся в комнату. Кэро привыкал к Высоте все больше; уходил гулять все дальше и выше, не возвращаясь часто до вечера, иногда не возвращаясь и на ночь. Поэтому Тале снял со стопки листок, присел, взял с подставки перо, написал:
"Кэро, ты прав! Только не вниз! Я решил делать Шар. Мне нужно идти в библиотеку Наверх. И я теперь тоже начну привыкать. И если хочешь, давай привыкать вместе. Ты ведь уже привыкаешь? Ты ведь собираешься выше? Ладно, пока! Завтра и послезавтра меня не будет! Приду через два дня, как обычно, перед закатом".
* * *
Дядя был в кабинете, завершал вечернее дело - все привычно, спокойно; как должно быть когда все в порядке.
- Ну что? - Тале, как обычно, уселся на стульчик рядом. - Какие новости? С почтой еще не ушли?
- Завтра с утра, - дядя отложил перо, потянулся. - Послезавтра вечером твой хранитель его прочитает.
- Отлично! Только теперь думаю, что можно было не посылать... Завтра я тоже пойду.
- К верхним Воротам?
- Надо пробовать. Времени нет.
- Времени нет, - дядя кивнул. - Сегодня пришло в двадцать раз больше. После вчерашнего... До утра вряд ли кто доживет... Можешь представить как там пришлось несладко. Если они, так сразу, столько и одним ходом, - сюда. Если даже на Воротах не задержались. Можешь представить что там, Внизу, творится.
- Если честно, пока не представлю как за все браться, - Тале вздохнул.
- Я вот что скажу, мой мальчик... Здесь ты его не построишь. Хотя бы потому, что, да, времени нет. Уже не хватит. Вот там, - дядя посмотрел в потолок, - на самом Верху, на самой большой высоте, - вот там все будет нормально. Потому что дотуда никакая мерзость Болот не достанет. Только там ты найдешь нужные книги, нужные материалы. Только там никто и ничто не будет мешать. Только там хватит времени... Так что, да, - завтра в дорогу. Собрался?
- Да! Взял лепешек и фруктов, орехов по дороге полно. Ну, а вода там такая - сам знаешь...
- Значит завтра, перед рассветом - как обычно, от Мачты. Тогда - спать. Вставать очень рано.
* * *
Тале прошел на балкон. Небо сверкало, искрилось, переливалось калейдоскопом блистающих звезд. Он смотрел, представлял какое там небо, на следующей Высоте, сколько новых звезд там увидит... Ведь там и воздух прозрачней, и небо Гора заслоняет меньше, и вообще - там выше, и, значит, до звезд просто ближе.
Стоял долго, пока не стал зябнуть - скоро все-таки осень, и вообще - все-таки высота... Вернулся к своему маленькому столу, уселся, взял свое маленькое перо. Открыл ящик, достал лист.
"Меня не будет три дня! Ухожу к Воротам! Попробую подняться за ними - насколько получится. Надо начинать привыкать - времени нет! Ухожу очень рано, с почтой. На Воротах переночую, и с утра попробую дальше. Поднимусь и попробую там побыть. Не волнуйся - я знаю как, осторожно. Буду через три дня!"
Снова прошел на балкон, навел телескоп. Подвесил лист к кожуху. Снова посмотрел в небо, в спокойную бездну звезд. Постоял, не в силах оторваться от волшебной картины, пока холод вечернего воздуха не прогнал в теплую комнату снова. Надо ложиться - завтра рано вставать.
* * *