Язычество Древней Руси в Народном Искусстве - игрушке, прялке, вышивке
До того как возникла письменность, народ писал свои книги, пользуясь знаками орнамента, образами птиц, животных, людей, растений. В этих книгах он рассказывал о своей жизни, о своей вере, обычаях, своем представлении о мире, - словом, обо всем, что окружало человека и что он нес в себе, и что называют национальным космосом. И много веков спустя после изобретения письма, да и до сегодняшних дней народ продолжает эту работу, переписывая изображения и знаки народной памяти, возможно, даже забыв их смысл, просто воспроизводя завещанную веками красоту.
Мало кто теперь знает, что глиняные и деревянные фигурки, изображения на ткани в далеком прошлом участвовали в магических обрядах, были зримым, реальным воплощением тотемов - мифических предков данного рода (племени), идолов, духов, богов, людей и животных, принесенных в жертву могущественным силам природы. Но мы уже сегодня можем сделать попытку понять, прочитать то, что было записано в народной книге. Материалы, на которых она писалась, были разными. Жанры тоже разные - игрушка, вышивка, домашняя утварь. Народная игрушка - в своем первородном виде - культовая и обрядовая скульптура, инструмент магии - одновременно представляла собой и явление народного искусства, в котором эстетическое и культовое начала были слиты воедино. Существовала всегда и просто детская игрушка, выполнявшая свою игровую функцию. Чтобы расшифровать тексты народной книги, как и при расшифровке любого неизвестного текста, нужен текст для сравнения, передающий то же содержание в других знаках. Народные песни, сказки, заговоры, археологические и этнографические материалы - и есть тот текст, который помогает нам прочитать книгу народной памяти.
Поразительно, что на протяжении тысячелетий русский народ рисовал, лепил, вышивал изображения только тех богов, животных, деревьев, которые несли в себе знаки созидательного, доброго, оберегающего начала, тех богов, которые которые помогали ему в выращивании урожая, в увеличении стада, в сохранении семьи, в благополучии потомства, защищали от болезней, беды, напасти. Одна из главных дохристианских русских богинь так и называлась - Берегиня, то есть берегущая, оберегающая. Она часто изображалась в глиняной игрушке и вышивке, встречаются ее изображения и на прялке. Все времена, прожитые народом, отразились на страницах "народной книги". Одни обряды сменяли другие, исчезали из быта, одни боги вытесняли других, исчезали из сознания, но не пропадали их изображения, пусть и сильно преображенные. Таким образом, мы сталкиваемся с "записью", растянутой во времени и вобравшей в себя множество символов, наслоившихся один на другой, но имеющих обязательное отношение к народной памяти.
Записал народный мастер и обряды жертвоприношения, в которых участвовали наши предки. Жертвенными животными могли быть и кони, и птицы, и собаки. Записал мастер обряд встречи Весны, свадебный обряд, обряд первой борозды, многочисленные варианты ритуальных танцев. Одним словом, летопись народной жизни, написанная бесчисленными поколениями безымянных мастеров, зафиксировала многие этапы народного сознания.
ИСКУССТВО РОДА
Есть странный закон у времени: когда оно рядом с тобой, оно - ты, невидимо и неразличимо, но едва оно начинает становиться прошлым, время всеми силами стремиться остаться в настоящем, в глине, музыке, слове, а если не случается и это, то в родовой памяти. Или же в частном случае умирает с живущим, останавливается.
Один из путей, которыми прошлое возвращается в настоящее, родовая память. Родовая память имеет совершенно свою, иную меру прошлого и настоящего, и другие, близкие к бесконечности и бессмертию, границы времени. Вот эта мысль, которую я поясню одной историей, и ошеломила меня. Может, потому и ошеломила, что я сам почти лишен этой родовой памяти. Моя мать из Бородинской деревни, отец из Белогородского села, родился я в маленьком городке Ивановской области, куда родителей забросила судьба. Бабка, жившая с нами, конечно, могла рассказать мне несколько преданий, в частности, и о Бородине, но их родовой памятью назвать трудно, ибо в них были не столько отголоски памяти рода, сколько русской истории, да и легенд, принадлежащих народу, а не роду. Как видите, судьба сложилась так, что родители были вырваны и из привычного крестьянского быта, и оторваны от своей земли. Этими обстоятельствами и я был выведен за круг родовой памяти, которая же, конечно, не только в слове, а в основном в быте, укладе, обряде, в том невидимом неосознанном опыте, который передается из рук в руки сколь незаметно для участников этой передачи, столь и тщательно и результативно. Правда, ко времени услышанной мной истории позади уже были: участие в фольклорных экспедициях - филологический факультет Московского университета - положено по программе, на Мезени узнал, что заговор - это "слова", или "слово". "Словом о Полку Игореве" занимался у Н.К.Гудзия - человека невероятно чутко чувствовавшего древнерусский текст. Во время этих занятий, я бы сказал, привык к именам Хорса, Даждь-бога, Велеса, Перуна, представлявших в "Слове" дохристианский пантеон. На полке уже стоял не один десяток глиняных баб, конников, собранных в Каргополе, Филимонове, Донском Ставропольского края, и других живых и исчезнувших промыслах.
Причина простая - шли шестидесятые годы, время, когда керамика на короткий срок вытеснила из интерьеров и душ хрусталь и фарфор. Одни бросились в магазины, мне повезло больше - в поездках собрал я свою коллекцию, разумеется, более следуя моде, чем будущей любви. Как же потом это модное поветрие спасало меня, когда стал работать с глиной! У меня оказалась большая коллекция игрушек Ульяны Бабкиной, которой к этому времени уже не было в живых. Более того, в моей коллекции оказались неоткрытые работы, отсутствующие в известных мне музейных и частных коллекциях. История, которая замкнула, соединила народный пантеон и глиняных баб, конников, вышитых на полотенце, в одно целое, произошла не со мной, я только услышал ее, но этой вспышки вполне хватило для мысли об их тождестве. Мне даже не суть важно, верны ли детали этой истории, важно, что она в своем роде - истина.
Вот эта история.
В белорусской деревне жил один мастер, который лепил обыкновенные кринки, вполне классической формы, с некоторыми местными особенностями орнамента, изгиба ручки, да и способа обжига. Гончар этот продавал свои кринки на базаре. Это было начало семидесятых. Недалеко от промысла, около этой деревни, археологи раскопали остатки промысла. Нашли среди этих обломков одну почти целую кринку, и, пораженные совпадением сегодняшних работ мастера с раскопанной, подложили, подновив ее несколько, на воз. Мастер не заметив, продал. Покупатели не заметили - купили. Кринку, конечно, у покупателя заменили. Вот, кажется, и все. Но кринке было более тысячи лет. Та же глина, та же форма, тот же орнамент, тот же способ обжига. Передаваемые из рук в руки, как по цепочке, внутри рода практически без изменений, дошли до нас материал и форма, и орнамент. Вот эта тысяча лет, для родовой памяти равнявшаяся мгновенью, и ошеломили меня. И заставили иначе увидеть костромскую игрушку, и тульскую, и калужскую, и каргопольское полотенце и северодвинскую прялку, а к мастерам отнестись, как к связным тысячелетий, работающим в наши дни, а памятью родовой, может, и неосознанной, живущим в первом, а то и предпервом тысячелетии. Таким образом я попал в конкретную живую историю, отдаленную от меня во времени на тысячелетия. После этой вспышки уже ничего не стоило увидеть и разную географию, и разные пласты времени, и разные формы этой памяти, вышивку, прялку, обряд, поверье, заговор, как единое целое, элементы которого видимы, а представление о нем утрачено. Вовсе необязательно, что написанное, узнанное мною соединено в единое целое безоговорочно. Это мои предположения, это мой опыт, попытка узнать структуру родовой памяти и ее конкретные проявления в столь благодатном материале, как народное, то есть родовое искусство, и вовсе не есть безоговорочное знание, это лишь догадка и результат моих наблюдений и размышлений. Во всяком случае, потом, когда я встречался с народным мастером Нохоровым в Улан-Уде, который мне назвал поименно тринадцать колен мастеров своих предков, которые занимались работами по серебру и меди, у меня это вызывало чувство радости, подтверждающее реально мою мысль о столь длительных связях во времени народных мастеров.
Потом после этой истории были практически все промыслы, на которых лепили народную игрушку, - длительные поездки по Мезени, Северной Двине и Горьковской области, по Сибири и Забайкалью, да чего только не было. Главное, была идея - через которую стал видеть народное искусство. Память рода не только бессмертна, она еще и конкретна и оперирует отрезками времени иных содержаний и длительности.
Каждый из нас одновременно живет или ощущает себя живущим и в восьмидесятых годах двадцатого века, и в тысячелетии русской истории, в восьми тысячелетиях мировой, живущим в Москве или Плесе и одновременно в России, и одновременно в стране, и одновременно на земле и во вселенной. Занятие искусством рода сделало мое это одновременное проживание в истории и на земле реальностью.
Много принесла, конечно, и переводческая работа; объехав практически всю нашу страну, я в основном делал переводы стихов тех поэтов, культура которых мне была менее ведома и близка по степени знаемости материала. Тем самым, невольно, прежде чем работать над переводами, мне приходилось вникать в историю народа, в особенности его культуры и национального характера. И эти занятия играли не последнюю роль в моих наблюдениях над законами и структурой искусства рода. Ибо перевод невольно вводит тебя в круг тем и событий другой истории, и заставляет иную культуру и иную этику прожить как собственную, и ощутить судьбу другого народа, как часть своей судьбы и часть своей культуры. Да и тема рода, признаться, стала для меня близкой, важной и естественной через их культуру, в которой эта тема более жива и современна, чем, скажем, у нас, русских. Да и связь с Индией ощутима не только на Памире, она и в Узбекистане, и в Казахстане и Киргизии, в Закавказье, и в орнаменте украшений и ковров, в глине, в музыке, фольклоре.
Как-то незаметно случилось, что протяженность расстояний в пространстве и времени для меня объединились в малую по объему, но довольно ясно и четко видимую мною картину. Картину родового человеческого духа, проходящего через время и подчиненного определенным законом. И уже не только искусство, не только предметы быта, не только фольклор, образы, заговоры (слова), но вопросы этногенезиса, археологии, этнографии, вопросы истории обрели в этой картине некое единство. То мгновение, подаренное белорусским мастером, стало мгновением, равным человеческой истории. Я вдруг понял, что нет прошлого, будущего, настоящего, а все происходит всегда. И вот это содержание мгновения, срез человеческой истории под знаком искусства рода и при свете искусства рода я и попытался показать. А поскольку реально живая сегодня связь нашего настоящего с тысячелетиями останется осуществляемой в основном только через народную глиняную и деревянную игрушку, ибо живы и мастера и промыслы, делающие ее, связанные, как и белорусский мастер, с самой глубиной бесконечной народной памяти накоротко и реально, то, естественно, поводом и предметом разговора в основном и будет сегодняшняя живая народная игрушка. Та самая, что стоит в наших домах или продается на базаре, или в художественном салоне. И чтобы разговор не был безграничен, то предметом разговора и будут лишь главные зооморфные и антропоморфные изображения, встречающиеся в искусстве народной игрушки, соответственно и изображениях и в других видах народного искусства, переставших бытовать в нашей жизни, но помогающих расшифровать смысл изображений и точнее прочитать народную книгу, сохраненную нам народными мастерами. Я постараюсь убедить вас, что все эти глиняные конники, бабы, птицы связывают нас не только с нашей, но и с общей историей, но и духом народным связывают вполне конкретно и убедительно.
Возможно, конечно, что наблюдения мои не всегда верны, это всего лишь мое представление о системе знаков нашего прошлого, но я надеюсь, что мои наблюдения, основанные на огромном числе встреч с народными мастерами практически всех наших живых и некоторых забытых промыслов, занятие русским фольклором, фольклором народов нашей страны, историей их, в своем результате могут дать определенный материал для людей, как любящих народное искусство, так и тем, для кого эта тема стала профессией.
Боги, запись обряда, ритуала, весь мир человеческих мыслей и представлений о вселенной вполне компактно уместились и в глиняной игрушек, и на поверхности прялки, и на полотне народной вышивки, да и законы отношения человека и вселенной, человека и земли, человека и человека тоже вполне ощутимо и зримо зафиксированы в этих жанрах народного искусства. Но прежде всего, конечно, зооморфные и антропоморфные изображения на ткани, дереве, и глине, рассказывают нам о дохристианском народном пантеоне.
Рассуждая об этом огромном, пестром, чрезвычайно запутанном, богатом пантеоне, большая часть которого - тайна за семью печатями. Следует помнить о том, что на территории России в давние времена жило огромное количество самых разных племен и родов, которые пришли сюда с разных концов света, перемещались по этому пространству не единожды, прежде чем осели здесь на века. Свидетельств этих блужданий множество. И не только свидетельство истории, оставившей следы великих переселений, пути которых пролегли и через наши русские леса и поля. Сам свободолюбивый и независимый характер, вобравший в себя многие разнонациональные черты, как и наш язык, - свидетельство этой смешанности и разноплеменности культуры, которая варилась в котле культур, усваивая язык пришедших ранее племен, сохраняя обряды и язык местных племен, вырабатывая ту единую языковую и обрядовую ритуальную, культовую общность, которых мы стали наследниками и продолжателями. Но одно из главных свидетельств, с моей точки зрения (в этом археология вполне позволила нам убедиться несомненно), очень разные похоронные обряды, бытовавшие в давнюю пору на территории нашей страны, характеризующие несхожесть племенных обычаев и вер и их различное происхождение.
Основных типов захоронений, не считая ритуальных, я имею в виду массовые типы захоронений, - три. Первый тип захоронения - "скрюченные" в позе сидящего или в позе эмбриона, знак надежды на будущее воскрешение, рядом ритуальные глиняные фигурки, необходимые в новой жизни. Второй тип - "вытянутые на спине", - знак сна, путешествия в ладье в иной мир. И снова здесь же глиняные фигурки, либо изображающие жертвенных животных, либо тех, что переносили человека в иной мир, прежде всего коня или птиц. И, наконец, третий - "сожжение", верование в очищение огнем, и в бессмертие души, и в то, что тело - прах, пыль. Не буду перечислять другие отличия, но в ритуале похорон - человек верен своим предкам не одно тысячелетие. Совершенно очевидно, что на территории нашей страны жили очень разные рода и племена, слившиеся в одну нацию. Не оттуда ли замеченный многими нашими историками и философами дух соборности, присущий всему русскому?
Глиняная игрушка - одно из убедительных подтверждений этой смешанности. Калужская игрушка гораздо ближе и по раскраске, и по лепке к сюжетам таджикской игрушки, чем к бытующей с ней рядом тульской игрушке, а уж рязанская пластика ни в коей мере и близко не может найти аналогий в соседствующей с ней, скажем, курской игрушке.
Вспомним историю. Примерно, три, три с половиной тысячи лет назад происходит очередное великое переселение народов. Племена ариев, оставив свои исконные земли, которые находились на территории нашей страны, по сведениям археологов, в степях от Дуная до Кавказа (как новый рой отделяется от старого на определенной стадии размножения), отправляются на своих колесницах и повозках в поход на территорию, которая по их представлениям была подобна их землям, т.е. в новую степь.
Попытаюсь на основании довольно различных и весьма порой противоречивых источников и версий и своих предположений рассказать свой миф об этом очередном великом переселении, происходившем в начале или середине второго тысячелетия до новой эры, то есть примерно три с половиной тысячи лет назад.
Прежде всего - кто же такие арии, жившие в степях Причерноморья и Северного Кавказа в ту давнюю пору? По одной из версий - кочевники. Самые обыкновенные кочевники, правда с хорошо развитой структурой семьи, племени, общности, со своей мифологией, впоследствии оформленной ведической литературой, а главное, с прекрасными повозками на колесах, в которых они жили и довольно легко передвигались на большие расстояния в поисках корма для лошадей и скота. Так что большие расстояния вследствие обилия колесного транспорта были для них не проблема. На колесах - и семья, и скарб, и род, и племя. Далее я выскажу предположение об одной из возможных причин переселения народов. Допустим, наступает семь (условно) лет плодородных и благоприятных для наших кочевников. Следует естественный демографический взрыв. Население увеличивается. Тем временем пастбища истощаются. Следует семь (тоже условно) голодных, тяжелых неурожайных лет. Приходит час и вопрос стоит так - либо всем вместе вымирать, либо части народа искать новые земли. Всегда в таких случаях находится голова, которая и придумывает и путь и цель похода. Происходит разделение племен - младшие, естественно, уходят, старшие остаются.
Новые сильные княжества на Руси возникли именно во времена междоусобицы, когда отделившиеся молодые князья старались создавать свои собственные княжества, не слабее и не хуже княжества Киевского. Тогда-то и возникают, укрепляются в своем существовании и Московское, и Суздальское, и Владимирское, и другие. И храмы строятся не хуже, чем Киевские и кремль тоже, да и терема, разумеется. Ивану Калите легче было объединить множество сильных новых княжеств в один кулак, чем укрепить и расширить единственное прежнее. Ну да это к слову. Куда же направляются молодые кочевники со своими семьями в голодную, холодную, неурожайную пору? Возможно, их привлекут места, где тоже степь, но народ менее зависим от погоды, где есть закрома, житницы, склады зерна, где существует оседлое земледелие, туда, в общем, где существует богатое и крупное государство. Вот и выбран маршрут по направлению к легендарным городам - государствам, славящимся своими богатствами, скажем, в города - Индостана (Хараппы) или Ирана, но именно в степную их часть. Переселение произошло. Города захвачены. Кочевники сливаются с местным населением и сами переходят к оседлому образу жизни. И в результате случается то, что должно было случиться в подобных условиях. Уклад, Быт, Религия, Обряды, Обычаи завоевателей сливаются и растворяются в обычаях, обрядах местного населения. И все же, чтобы не раствориться до конца и не исчезнуть, как народ, арии в захваченное государство переносят свою структуру. Населения делятся на четыре варны. Деление строго по вертикали - первые три слоя, три варны - сами арии, последние ниже всех на социальной лестнице - местные жители. Варна, которой обозначен каждый слой, имеет свой символический цвет.
Первый верхний слой - жрецов, - назван брахманами и имеет свой символический цвет - белый. Под ними - кшатрии - воины; их цвет - красный. Еще ниже - вайщаи, ремесленники и землепашцы, их цвет - желтый. И нижний - местное население - слуг, назван щудрами, их цвет - черный. Варны очень замкнуты и переход из одной в другую почти невозможен. Веками люди делают и занимаются-то и тем, что соответствует их варне.
Заняв, таким образом, верховное по отношению к местному населению место, арии, разумеется, внедряют в сознание и быт и собственные представления о мире. Таким образом арии, жившие на территории и нашей страны, пришли в Индию и принесли с собой уже не только своих богов, тотемов, они принесли культ явлений природы, неба и солнца. Ведическая литература, созданная примерно тогда же ариями на завоеванных территориях, фиксирует тщательно и подробно кроме местных богов, весь пантеон ариев, переселившихся на территорию Индии. Следовательно арии, оставшиеся на исконных землях, примерно, так же воспринимали и видели мир, как зафиксировали его веды. Конечно, эта новая культура не остается в неподвижности. Легко себе представляю, что по тем или иным причинам племена ариев, скажем, в момент борьбы за власть между воинами и жрецами, то есть кшатриями (красными) и брахманами (белыми) (а смена власти в Индии была не единожды) бегут, гонимые победившими, в места своих прапредков, уводя с собой семьи, роды, обряды, обычаи, ритуалы и оседая на расстоянии, безопасном от победивших. В какой-то степени похожий путь проделали русские раскольники после победы в России середины семнадцатого века, Никонова западного начала в русской церкви и жизни. И даже не имело значения, что сам Никон, как и пророк раскола Авакуума, был Вселенским собором 1666 году отлучен от церкви и сослан. Русские роды, в которых сильна была верность, духовная верность русской старине, ее обычаям, обрядам, ритуалам, ее искусству, бежали из-под власти официальной церкви на север, оставляя свои исконные земли, в глухие леса на Волге, за Урал, в Забайкалье, на побережье Белого моря и т.д. И надо сказать, что их миграция сохранила России и до сегодняшнего дня не только ритуалы, обычаи, песни, сказки, былины, но и все явления народного искусства, и в жанре вышивки, и в народной игрушке, и в росписи и резьбе по дереву. Сохранили их именно бунтари, ушедшие от новой церкви, захватившей власть в государстве. Ибо, когда переселяются рода, не семьи, а именно племена или рода, деревни, то родовые обычаи, обряды, ритуалы, песни, одежда, утварь, одним словом, искусство, культура становятся землей и родиной, перенесенными на другую территорию.
Это переселение раскольников вполне можно было назвать нашим внутрирусским "великим народным переселением". Как и перемещение русских родов на Север от орды. Думаю, что бегство в свободу от насилия - это и одна из причин "великих переселений народов", лишь часть из которых зафиксирована мировой историей.
Свидетельства же связи Индии ведического и последующих периодов с праславянским этносом зафиксированы и археологией, и историей, и архитектурой. Возьмем хотя бы города эпохи Хараппы. Большинство сооружений, дворцы и малые дома простого люда, имели полуцилиндрическую сводчатую крышу, фронтоны которой увенчивались заостренным коньком, и довольно часто шпилем с украшениями. Эти элементы присущи и древнерусской архитектуре. А обряды, обычаи, ритуалы?
Приведу только один пример - при исполнении похоронного обряда (антьешти), последней из торжественных церемоний, которые сопровождают всю жизнь правоверного индуса, люди, положив тело умершего на погребальный костер, становятся кругом у костра и идут против часовой стрелки, ибо по часовой - знак благоприятного заклинания. Наши хороводы, наши кружения вокруг костра на Ивана Купалу и при сожжении Масленицы, и в Семик, думаю, имеют общие корни. Нужно еще не забывать, что население Хараппы погребало наиболее знатных людей под большими курганами. Нам ли не помнить, что по всей нашей земле этих курганов оставлено видимо-невидимо?
То же и с народным искусством - много общего в культурах индоевропейцев, от языка до орнамента. Этому можно посвятить не одно исследование. Мне же эти факты нужны лишь для того, чтобы показать, что на нашей территории после всех великих переселений оказались очень смешанные племена, и в большинстве своем, как я уже сказал, выбравшие свободу, независимость в более суровых условиях жизни и более сложных условиях выживания, в отличие от племен, осевших в странах с более теплым и благоприятным климатом. Это в какой-то степени определило черты будущего национального характера: свободолюбие, энергичность и независимость.
Следовательно, и их ритуалы, магические обряды, их духи, боги тоже были свезены со всех стран света, и, взаимопроникая, составили чрезвычайно пестрый, запутанный пантеон. Веры всех мастей боролись за власть и право на место под солнцем, как и их хранители - племена и рода.
К сожалению, восточнославянские племена слишком много за период своего существования меняли место жительства, чтобы мы имели возможность те или иные варианты богов, духов, тотемов, зафиксированных в глиняных скульптурах, соотносить с той или иной территорией. Но тем не менее мы вполне можем попытаться выявить устойчивые сюжеты, которые сохранила, пусть трансформировав, народная память - в вышивке, дереве, и, конечно, глиняной и деревянной скульптуре, отобрав за тысячелетия только то, что соответствовало ее душе, ее духу и ее сути.
Народ, объединяя рода, на свой манер, неторопливо, без кровопролития, естественно формировал свой пестрый пантеон. Князь и его дружина тоже вносят свою лепту в объединение племен, родов, кланов, но не путем естественного, неторопливого отбора, а путем приказа свыше, повеления, а где не помогал приказ, силой "огня и меча", и выбирались ими и навязывались сверху, в основном, не боги, способствующие плодородию, благополучию семьи, увеличению стада, а боги карающие, наделенные властью, силой, могуществом, наделенные талантом подчинения.
Примером такого сводного пантеона и является пантеон IX века князя Владимира, зафиксированный летописцем. "И нача къняжити Володимер в Кыеве един. И постави кумиры на хълме въне двора теремьнаго: Перуна древяна, а главу его сьребряну, а ус злат, и Хърса, Дажьбога, и Стрибога, и Съемарьгла, и Мокошь". И не случайно в этом пантеоне в основном боги, олицетворяющие верховную, высшую власть, где Перун - бог грома и молнии, творец, громовержец, бог наказывающий за ослушание: "Сбей тебя Перун". Стрибог верховный бог-отец. В "Слове о полку Игореве" - ветры - стрибожьи внуки. Дажьбог - бог света (в смысле вселенной и солнца). Хорс - божество только солнца. И лишь в конце летописного списка - мирные божества - Симаргл - крылатый пес, охраняющий семена и посевы, и Мокошь - богиня плодородия, воды, покровительница дома.
Для дружинных богов характерна недолговечность их жизни.
Тот же Владимир, замыслив создать сильное княжество - государство, перебрав несколько вариантов религии христианство, мусульманство, иудаизм, - легко отказался от обилия дружинного пантеона и заменил их единым верховным христианским богом. Это был способ объединения племен и родов, для которых новый бог был чужим и поэтому общим, отсюда возможно и приглашение варягов, которые тоже по отношению к племени были чужими и общими.
И довольно скоро дружинные боги были забыты. Во всяком случае церковь в последующие века вела борьбу в основном с народными, родовыми, мирными богами. Вызывало ее гонение почитание Ярилы - бога солнца и плодородия, Волоса - Велеса - "скотьего бога", покровителя домашних животных, Рода - бога, связанного с культом предков и создателя всего живого. Лады - покровительницы брака, веселья (ладковать - сватать, ладины - сговор), и наконец Лялей, Лелей. Тоже вариант Лады. (Римский-Корсаков по ошибке это божество женского рода превратил в юношу).
Осталось в народной памяти, конечно, и Мокошь со своими народными, мирными обязанностями. И Перун, в своем исконном смысле бога небесной стихии, грома, а значит и дождя, от которого землепашец зависел в своей мирной жизни. Таким образом, для дружинных богов характерно воинское, повелевающее начало, карающее, для народных - мирное, помогающее и покровительствующее, оберегающее начало, способствующее обильной удачной и счастливой жизни скотовода, земледельца, дома и всего рода.
Итак, издревле существовало два типа сознания - народное сознание, и отсюда народная культура, народный пантеон. И "дружинное" сознание - отсюда дружинная культура и дружинный пантеон. Культуры эти - народная и дружинная - весьма отличимы друг от друга. Прежде всего, народная культура обязательно безымянна и безписьменна. Танец, песня, сказка, заговор - передаются изустно из поколения в поколение - внутри рода. Приемы лепки из глины игрушки, посуды, сюжеты, орнамент лепки, также передаются внутри рода из поколения в поколение на протяжении тысячелетий. То же можно сказать о сюжетах вышивки, росписи по дереву.
Таким образом, народная культура - это культура, хранимая внутри рода, семья, клан, род - единственная академия и школа народной культуры. Культуру эту еще можно назвать стационарной, ибо она связана с конкретным родом, который даже перемещаясь, сохраняет неизменным ритуал, обряд, песню, заговор. Но чаще всего народная культура связана с постоянным ареалом, определенным местом и климатом. Отсюда - кринка, вылепленная, скажем, полтора тысячелетия назад аналогична кринке, вылепленной сегодня белорусским мастером. Так же трудно отличим, скажем, сегодняшний скопинский глиняный медведь от археологического глиняного медведя тех же мест, или костромская кикимора от своей тысячелетней давности предшественницы.
И песня, которую поют девушки, водя хоровод на Семик, или Масленицу, или во время свадебного обряда, повторяет песню, которую пели их тысячелетней давности предки. Время как категория практически отсутствует в народной культуре, и прежде всего в постоянстве форм этой культуры.
Поэтому мы не можем говорить о периодизации народной культуры - она в основе всегда одна. И две тысячи лет назад, и сегодня те же песни, те же тексты, та же глина, те же формы и сюжеты. Меняется к ним отношение, но поскольку не всегда и не у всех - это все же частное обстоятельство. Калужский "рогаль" и сегодня наделен теми же магическими функциями, что и "рогаль" тысячелетней давности. Знахарь в мезенской деревне произносящий заговор - "мугай птица, выцарапай хворобу", относится к слову так же и верует в его магическую силу, как и тысячелетний предок волхв, народный мастер, подмешивающий золу от костей животных в свои глиняные изображения, тоже это делает неспроста.
Дружинная же культура, главное отличие которой состоит именно в личностном, надродовом опыте, существует и в методике обучения и передаче этого опыта, в сюжете, приеме, не только за пределами рода, но и за пределами земли, народа, языка. Высшая академия этой культуры - личность, художник, выделившийся из структуры рода, преодолевший ее замкнутость, ставший художником, общим не только для своего народа, но и народов другой земли. Появление такого художника часто ведет к смене стиля, формы, сюжета, и мы можем говорить о периодизации дружинной культуры, в отличии от народной, которая всегда одна у данного народа на протяжении всей его истории, за малыми переменами, возникающими в связи с влиянием, оказываемым на нее дружинной культурой, но перемены невелики, и их можно не учитывать в разговоре о народной культуре. Птица с женским ликом, изображенная на пермогорских прялках столь же "Сирин"; сколь и "Русалка", сидящая на ветвях. Дружинную культуру можно назвать еще и кочевой, ибо она не знает границы, не подчиняется языку, и постоянно меняет свою форму и содержание.
Скажем коляда:
@POEM = Таусень дуда,
Где ты была?
Коней пасла,
Что выпасла,
Коня в седле
В золотой узде.
А где кони?
За воротами стоят,
А где ворота?
Водой снесло...
Как пелось тысячу лет назад, так поется и сейчас, ибо она знак народной культуры, стационарной вневременной культуры, через эту вневременность приобщенной буквально к вечности. Не то с дружиной, если мы переберем в памяти последние десятилетия, то и у нас и в любой другой стране насчитаем десятки песен, которые как бабочки, порхнули и слетели, уступив место новым.
Дружинная культура всегда временная, кочевая, внеродовая культура, всегда сменяемая культура всегда проходящая культура. И каждая новая волна дружинной культуры старается уничтожить или по крайней мере замаскировать под свою прежде всего предшествующую ей культуру. Христианство разрушает античную скульптуру, архитектуру, литературу, а когда та все же пробивается через костры и развалины, Марсы, Венеры, Зевсы, Паны, Купидоны становятся Давидами, Мадоннами, нечистой силой, ангелами, но и новая волна в свой черед с такой же яростью сметает и храмы и иконы, книги христианской культуры, как когда та в свой черед уничтожала античную. Народная культура не знает ни этих противоречий, ни понятия авторства, ни понятия авангарда, ни этой ярости, ни этой жестокости, ни этой непримиримости и нетерпимости к другой культуре, а просто всегда живет своей неторопливой, мирной, вечной и независимой жизнью.
Есть ли различия этих культур кроме отношений их с временем столь же кардинальных? Второе на мой взгляд отличие сто же важное - цель, задача, содержание этих культур.
Содержание народной культуры ограничено в основном функцией созидания, и оберега, и красота лишь форма оберега, способствовавшая хорошему урожаю, размножению стада, удачному браку. Если народ поминает своих предков - обрядом, танцем, заговором, он это делает потому, что предки, живя в ином подземном мире, находятся там же, где и зерно, и от предков естественно зависит это зерно до появления на свет, да и после появления, корни все же остаются под землей, - зависит и будущий урожай хлеба или дерева, или травы, которая в свою очередь определит количество скота.
Если народ вышивает "Берегиню" на полотенце, которым утирается по утрам и вечерам - то функция берегини утром смыть и стереть с лица всю ночную нечисть, а, утираясь вечером, смыть и стереть с лица нечисть, налетевшую за день.
Если народ печет обрядовые печенья "козуль", "жаворонки", то на "Красную горку" он ими "кличет" весну, чтобы она пришла, была щедра к их зерну, которое из владений предков выйдет наружу, к солнцу.
Если народ поет свадебную песню - он поет, чтобы молодые были счастливы, и детей у них было много, и сами были здоровы и т.д. Таким образом - оберег, созидание, вот главное, основное и, пожалуй, единственное содержание народной культуры. Отсюда и народный пантеон - Изида, Инана, Деметра, Мокошь, Берегиня, божества, несущие в себе доброе, созидательное, милосердное, оберегающее начало.
Дружинная культура - иное, в то время, когда народ украшает свой быт и заклинает весну, лето послать хорошую погоду, украшает заклинательным орнаментом одежду, вышивку, прялку, ковш, солонку, крышу дома, защищая его от непогоды, окна, через которые нечистая сила может попасть в дом, лепит глиняного всадника, который защитит владельца от опасности, дружинная культура украшает рукоять меча, панцирь, шлем, щит, ворота, крепости, лафет пушки, ножны, колчан. В то время, как сюжеты народной культуры - человек, животное, рыба, птица, дерево, цветы; дружинной - бой, борьба, штурм, а отсюда и гимны силе, власти, победе, и победившему. Отсюда и пантеон - Зевс, Марс, Ваал, Саваоф, Пантократор, Шива, Перун. Эти боги, прежде всего всемогущи, они владеют всем на земле, им подчинена вся земля и вселенная. Они держат народ в страхе. У них функция карающего, наказывающего, устрашающего, повелевающего; но и прощающего раз карающего, но и милосердного раз наказывающего, но и спасающего раз губящего.
Народ жертвует плодом, урожаем, скотом, собой, чтобы больше был урожай, тучнее стадо, больше семья, дружина жертвует народом, собой, скотом, урожаем (не своим), чтобы добиться власти, могущества, победы, владения всем, что уже выращено, создано, воплощено.
И третье - последнее, на мой взгляд, кардинальное отличие народной культуры и народного сознания от дружинного. Народное сознание само участвует в процессе жизни, быта, бытия, оно вмешивается в этот процесс опять же с благими целями, жертвуя своим "щурам", "пращурам" плод, скот, себя, заклиная его даром и словом и делом.
И в "Семик" девушка "завивает березку", плетет венок, готовит яишницу возле "заломленной" березы, чтобы брак был счастливым и семья здоровой. Народ, сжигая чучело Масленницы, Костромы, Кострубеньки, Ярилы и разбрасывая его по полю (отзвук человеческих жертв), оставляет пироги, яишницу в меже, чтобы задобрить землю, поле, заставляет своих предков и подземные силы оказать помощь в выращивании урожая. Колядуя на святках, ряженые поют песни, которые будут способствовать урожаю, приплоду скота, рождению детей, хорошей погоде, высокому снопу и т.д. Народное сознание, это сознание магическое. Человек, жертвуя и совершая определенные ритуалы, свадебные и даже погребальные песни, исполняет всегда некий магический заговор. Этому сознанию свойственна мысль, что "боги подчиняются заклинаниям". Т.е. бог, предок, посредник между человеком и природой. Человек через бога влияет на ход жизни, природу, быт и бытие.
В дружинном же и религиозном сознании человек посредник между богом и природой, Бог через человека влияет на жизнь, природу и бытие у человека всего лишь функция посредника и никаких прав, он может лишь безропотно принимать и передавать вниз идущую сверху волю. В народном сознании человек - личность, которая участвует в процессе жизни, - в дружинном - человек всего лишь инстанция, посредник, а не личность, проводник, "колесико и винтик" некоей воли. В народном сознании человек ответчик за жизнь и происходящее, в дружинном человек - всего лишь исполнитель божьей воли. На человека свалилась беда. Тебя покарал Бог, за грехи твои, говорит священник, человеку повезло, тебе послал свою милость Бог, говорит священник, поля постигла засуха, это божья кара, за грехи, в поле - урожай, - это божья милость за добродетель, и никогда, ни за что священник не отвечает. Волхв, не вызвавший дождь в засуху - погибнет, ибо он плох. Хороший же обязательно наворожит дождь. Волхв, не вылечивший - плох и погибнет, ибо он отвечает и за жизнь и за смерть сам. Волхвы проиграли свои восстания по причине, что были беззащитны перед силой, а значит, были слабы в волховании.
В религиозном сознании человек безответственен, в магическом - ответчик.
Вот, пожалуй, три главных отличия меж сознаньем и культурой - народными и дружинными.
Народное - вне времени, дружинное - исторично. Народное - стационарно. Дружинное - кочевое. Народное - магическое. Дружинное - религиозное.
И еще - народное стермиться к обособлению, дружинное к смешанию. Частные боги - Лары и Пенаты - боги рода, Зевс бог обязательно бог надродовой, общий, дружинный бог.
И последнее, где и чем зафиксированно народное сознание?
В песне, в сказке, в обряде, глиняной игрушке, прялке, вышивке, одежде, жилище, домашней утвари.
А дружинное?
- В книге, во всех видах искусств, а также философских текстах (Аристотель, Платон, Кант, Гегель), религиозных (Буддийский канон, Веды, Авеста, Библия, Коран и т.д.)
Таким образом, совершенно очевидно, что народное сознание не знает не художественных текстов, народное сознание совершенно, положительно, исключительно зафиксированно только в формулах искусства - музыки, устного слова, танце, обряде, вещи. Оно не знает голых обнаженных философских и религиозных текстов и не нуждается в письменности.
Таким образом, все формы народной культуры образуют своеобразный безписьменный текст народной книги, в которой тщательно и вечно зафиксирован и народный пантеон, и обряд, и ритуал, и представление о добре и зле, представление о мире, природе, вселенной, человеке, всем том, что образует космос конкретного рода или народа. В данной работе я и сделал попытку прочитать хотя бы малую толику текста русской народной книги, зафиксированной на ткани, дереве, в глине. Но прежде чем я открою некоторые страницы этой книги, имеющие отношение к народному дохристианскому пантеону, народному обряду и ритуалу, я хочу сказать, что я вовсе не сторонник мысли, что весь Шекспир и Достоевский уступают глубине и значительности каргопольскому полотенцу или костромскому глиняному кикиморе, я всего лишь хочу сказать, что это разные и равно достойные по своему содержанию типы сознания и народного, равно как и дружинного, требует и другой своей и не общей индивидуальной методики прочтения.
Итак, что же народ вышивал, лепил из глины, рисовал на дереве за свою многотысячелетнюю историю.
ДЕРЕВО
Первый сюжет русской народной игрушки, о котором пойдет речь - дерево, ибо - оно - и древо, и древо мира, и древо познания, символы, модель мира, модели всего, что связано с историей человека. Мы говорим - корни памяти, корни истории, корни рода. Мы говорим - древо рода, родословное древо. Дерево участвует в нашей жизни не только служа нам жилищем, давая плоды, украшая наш дом. Дерево - не только лодка, тележка, игрушка, не только предметы быта и искусства. Дерево - это образ мира и образ мышления.
Первый человек был накормлен деревом (героя фольклора кормит и спасает дерево в пути его), укрыт от жары и холода и ветра деревом, одет деревом. ("Сосна, - кормит, липа - обувает"). Из листьев пальмы - ритуальные костюмы африканцев. Додолы - заклинающие дождь на Балканах - укрывают свое тело ветвями. Да мало ли ритуальных костюмов, где листья служат материалом для них? Первый человек был собирателем, охотником за плодами. Охота такая не требовала специального оружия, достаточно было рук, чтобы получить эти плоды, причем плоды появились без усилий и труда и участия в их выращивании человека. Первый человек обязан дереву жизнью и жизнь человека на протяжении всей его истории и до сегодняшнего дня связана с деревом. Дерево вошло в обиход, сознание, фольклор, и до сегодняшнего дня у некоторых народностей дерево является тотемом, мифическим предком племени. В дереве живут (дом), в дереве и деревьям молились (храм "Боги были болваны истуканные, изваянные, издолбленные, вырезом вырезанные").
На дереве хоронят. В дереве хоронят. Дерево, наконец, в своей ипостаси модели жизни, мира имеет горизонтальные и вертикальные структуры. Народное искусство, профессиональное искусство, философия, религия, магические обряды и ритуалы оставили нам такое обилие материала для анализа, расшифровки и толкования, этого первоначального кормильца человека, что объем этот безграничен. Прежде чем перейти к географии и промыслам, где сюжет дерева зафиксирован в игрушке, прялке и вышивке, скажу лишь, что каждая их трех частей дерева, трехчастность я имею в виду по вертикали, корней, ствола и кроны, несет в себе определенные знаки. Корни - это знак подземного мира, стволу соответствует наземный мир. А кроне - небо. "На вершине-то бугра - ложбина, в яме этой ложбины-то - яблоня, корни яблони дерева во всю ширину земли, ветви ее во все небо". Одновременно этим трем частям дерева соответствуют представители живой природы - корни могут быть обозначены изображениями рисованными, скульптурными - лягушки, змеи, крота. Все это знаки подземного мира. Стволу соответствуют изображения - коней, оленей, людей, животных - знаки жертв, приносимых дереву или жизни на земле. Думаю, отсюда "Гении" по бокам небесного древа, древа жизни. Кроне соответствуют изображения птиц, человека-бога.
Не случайно в мордовском обряде, посвященном богу-солнца жрец загодя поднимался на дерево, чтобы не видели люди, и оттуда произносил молитву, заклинание, крона - небо, жрец в кроне - на небе, в данную минуту божество находится в жреце.
Дерево было одним из первых явлений мономагии, единственно всемогущей высшей силы, которой подчинено все живое и главное - жизнь человека. На протяжении всех веков жизни человека как в период его проистории, предистории так и в исторический период, человек остался верен этой всемогущей реальной и ирреальной силе. В изображении индийских печатей времен культуры Хараппы встречается божество, у которого из головы растут рога и одновременно дерево. Конечно же, изображения дерева остались и до сегодняшнего дня одним из сюжетов глиняной и деревянной скульптуры, не говоря уже о часто встречающемся изображении дерева, на народной вышивке в окружении коней, оленей; на прялке - в частности, нижнетоймской, пучежской, верхнетоймской. Многие сюжеты богородской игрушки включают в свою композицию дерево, как, например, в композиции "хозяйство" - фигуре женщины на фоне дерева, в окружении двух мужских фигур. Народные вятские мастера в прошлом веке и каргопольские сегодня включали и включают сюжет дерева в свои композиции. Олень из Абашева скорее несет на своей голове знак дерева, чем рога, то же можно сказать и о головном уборе в глиняной игрушке из деревни Хлуднево Калужской области.
В чистом виде, в виде глиняного дерева мне этот сюжет пришлось встретить только один раз, правда, во множестве вариантов, с птицами, гнездами, - в деревне Хлуднево Калужской области у мастера А.Студницкой и М.Самошенковой. Они дерево лепят давно, это один из их излюбленных сюжетов. Промысел села Хлуднево Калужской области находится, можно сказать, в центре России. Но особенности росписи, лепки ближе к таджикской и узбекской игрушке. На одной из игрушек - бабе - мы видим головной убор в виде дерева - что ближе к головному убору Парвати или Умы - супруги Шивы, чем игрушке среднерусской или северной. Можно только весьма условно предположить причину такой особенности. Либо очень древние корни, сохранились здесь искони, либо в результате миграции племя, тысячи лет назад появившееся в этих местах, пришло откуда-то с юга из областей, близких к Индии.
Следы культа дерева можно извлечь из обрядов и ритуалов финно-угров, праславян и русских племен, некоторые из которых не забыты и доныне. Выметая, например, мусор из дома или хлеща себя в банный день веником (выгоняющим из тела хворь, нечисть), мы вряд ли помним, что продолжаем магический обряд, к которому прибегали наши предки.
Или те же распаренные березовые веники участвовали в мордовском обряде в зимнем празднике Богини-Матери и Богини-Березы, справлявшимся примерно в дни нашего рождества. Не следует забывать, что кол - береза, отсюда "колядовать", этот обряд был скорее исходным в славянском празднике "Колядок". Березовыми вениками хлестали себя мордовские девушки и в праздник Богини-Матери и Богини-Березы и в период нашего "Семика", бросаясь в воду, приговаривая "Божество березы, посети нас".
Очистительная функция дерева не забыта и по сей день. Весной рубились пучки первых покрывшихся листьями побегов, и из изб выметался мусор, и вся нечисть, якобы, накопленная за зиму. Вариант - магический ритуал вербного воскресения. Не случаен выбор дерева. Первые почки распускает именно верба. Глава дома запасался этими первыми ветками вербы и хлестал ими, иногда и больно, всех своих домашних - со словами: "Здоровье в избу, хвороба - в лес". Быть битым мне не доводилось, но на Северной Двине и в Каргополье видеть - видел. Магия дерева реализована и в свадебных обрядах, отсюда в обрядовой песне - "Первый щелок-то - осиновый, второй щелок-то - рябиновый, третий щелок-то черемуховый..." В ритуалах и обрядах, в которых изгонялись нечистые духи весной из данной местности, скажем, тысячу лет назад, волхвы принимали участие "вертимым плясанием" именно около священных деревьев, изгоняя злых духов, духов мертвых, выходящих весной из земли, а также русалок и упырей. Надо сказать, что русалки были дуалистичны у славян. В одних - начало добра, помощи, в других - зла, вреда и жестокости. То же можно сказать и о упырях-мертвецах. В одних сказках мертвец в благодарность за добро, оказанное ему при похоронах или в жизни приносит удачу и помощь, в других - мертвец - носитель зла, разрушения, мести.
Действия волхвов, разумеется, были направлены против злых сил человека и природы и исполнены одновременно благодарности добрым началам, которые помогали людям. Позже, когда институт волхвов был выкошен, вырублен, уничтожен, разрушен и волхвы, чтобы выжить, разбрелись по дальним деревням по дорогам в масках скоморохов, песней, былиной, сказом, продолжая свое волхование (не даром они пели песни о себе: "Люди-то (скоморохи) не простые, люди-то светлые...") народ сам продолжал творить обряды, и свидетелем и участником которых он был тысячелетия.
Как и прежде, вокруг деревьев, только теперь чаще вокруг берез, которые сменили почитаемые далекими предками дубы, собирались парни и девушки. (Отзвуки почитания дуба, как божества, и наделенного силой оберега и могущества оставались еще долго, например, в Полесье, где крестьяне во время первого грома, терлись спиной о ствол дуба, обнимали его, грызли дубовое полено, а дерево, в которое ударила молния, звали "громовое", "громобойцем", "богобоем".) Собираясь вокруг берез, парни и девушки, приносили пироги, яишницу, пели и водили хороводы, как, скажем, они делали во время обряда "колосяницы" (когда начинали колоситься хлеба), дабы перенести скорость и щедрость прибавления березовой листвы на свои поля. Конечно, в дожившем до нашего времени обряде есть и смех, и песни, и хоровод, и просто праздник, и это по сути не тот магический обряд, который выполнялся тысячу лет назад, но следы этого обряда вполне зримы. Да сколько этих следов! У финно-угорских племен в далекие времена священные деревья обносились "заборами" или "частоколом", и вокруг этих деревьев справлялись различные магические ритуалы.
Литовцы на рубеже XY века, когда христианские миссионеры захотели вырубить у них священную рощу, искренне уверяли, что солнечные лучи и дождь посылает им дерево. Дух дерева способствует плодовитости скота, помогает беременеть женщинам.
В последний четверг перед Троицей русские крестьяне шли в лес, пели там песни, срубали березу, обряжали ее в женское платье, украшали лентами и лоскутами, несли в дом или в деревню и затем топили в реке, имитируя древний похоронный обряд, вызывая дождь на поля. В Егорьев день 23 апреля в некоторых наших областях листьями и цветами убирали, обряжали парня, который держа в одной руке факел, в другой - пирог, шел в сопровождении девушек, которые пели, в хлебное поле. Там пирог ставили на землю и вокруг кольцом накидывали хворост, поджигали его и водили хоровод. На троицу обряжали березу, кто в лоскутки, кто в женскую одежду и стлали в дом. Вокруг пели песни и водили малый хоровод, обычно это делали в горнице. Сам в детстве принимал участие в таком обряде в городе Приволжске Ивановской области.
Возможно, что наш Семик, обряд с украшением березовыми ветками, лишь часть более древнего обряда, сохранившегося в большем объеме в Мордве. Во время этого обряда девушки также украшали лентами и бусами березовые ветки и устраивали поход к реке, колодцу, к любой, но обязательно все же воде. На берегу реки украшали лентами, бусами, полотенцами, снятыми со своих принесенных веток березу, росшую на берегу. Девушка, исполняющая роль жрицы, читала молитву Богине-Матери и Богине-Березе, и затем девушки бросали свои венки в воду, загадывая, чей поплывет, та быстрее замуж выйдет; пропускаю следующую часть обряда, поскольку уже говорил о ней, девушки, раздевшись, прыгали в воду, хлеща себя вениками. И затем снимали с березы все украшения и бросали их в костер, на котором готовили ритуальную еду. Это был первый день обряда. Часть его нам знакома по нашему обряду Семика. Еще в конце сороковых годов на Троицу в Нерехтинском районе девушки отправлялись в березовую рощу, выбирали дерево, обряжали его, целовались через ветви, потом плели венки, пускали их по воде и гадали о своей судьбе. Дерево здесь было всемогущим божеством, которое помогало в угадывании будущего.
Эпизод свадебного обряда "Прощание с красотой" проходил тоже с участием дерева. Вершину сосенки или другого дерева украшали лентами и бусами и прощались с ней, эта украшенная ветка и символизировала эту "красоту" - девичество, юность, свободу. С ней-то и происходило прощание. Девушки пели: "Этому дереву не быть два раза зелену, а Катерине Ивановне не быть два раза девушкой."
Остатки тотемического отношения к дереву остались в культурах некоторых народов, в частности, в Восточной Африке для члена племени веника срубить дерево - означало матереубийство - "ибо дерево дает им жизнь и пропитание, как мать ребенку".
Свидетельств одушевления дерева - множество. Легенды и мифы многих народов рассказывают и о криках, которые испускают деревья, когда их рубят (вспомним наши сказки, ударил по дереву - послышался стон, кровь потекла). Дерево дарит и плоды - молодильные яблоки, которые возвращают человеку молодость или дарят бессмертие.
Есть свидетельства обращения к дереву лесорубов в просьбой о прощении. А кое-где в Африке и до сегодняшнего дня можно встретить такое обращение; иногда лесоруб после первого надруба приклеивается губами и пьет первые капли сока, братаясь с деревом, и после этого лишь срубит его. человек часто относится к дереву как к живому существу. На Моллукских островах и сегодня, если цветет гвоздичное дерево, около него, как около беременной женщины, нельзя ни шуметь, ни греметь, нельзя проносить лампу или огонь, только с обнаженной головой можно идти мимо дерева, не дай бог, от непочитания или испуга дерево станет бесплодным ли родит раньше времени. Эти свидетельства отношения человека к дереву, как к существу-тотему, божеству, одушевленному существу, можно приводить бесконечно.
Могуществу дерева у наших предков не было предела, оно могло вызвать дождь, его обходили, взявшись за руки и заклинали послать дождь. Волхвы "вертимым плясанием" возле дерева добивались того, чтобы сияло солнце, размножались стада, колосились поля, разрешались от беремени женщины. Дошло до того, что деревья стали изображать антропоморфными существами и в скульптуре, и в вышивке. На голове абашевского оленя скорее дерево, нежели рога, на голове калужской куклы птичье гнездо и даже дерево, нежели головной убор. На вышивках дерево и женская фигура заменяли друг друга или соединялись в одном сюжете. В древности, а кое-где и до недавнего времени деревьям приносились в жертву животные, оно принимало и человеческие жертвы, и отсюда взаимосвязь сюжетов природы и человека. Жители Пенджаба в горах Канагара ежегодно приносили древнему кедру девочку, пока кедр не срубили. Дерево было могущественно до такой степени, до какой мог быть могуществен бог. Не было начала силы, власти, могущества, которым наделялось любое божество и которое не несло бы в себе дерево.
В Индии же сохранилось прямое совпадение глиняного изображения мужчины и женщины в обряде с деревом, соответственно тоже имеющему пол. В индийском районе Канагара существует обычай, в усеченной форме повторяющийся в славянских и финно-угорских обрядах, весенних праздниках, о которых я рассказывал, кстати, в Канагаре его название Рали, а Рали это маленькие раскрашенные статуэтки Шивы и Парвати, и основное содержание ярмарки Рали - соединение жениха и невесты и празднование свадьбы, следовательно, одно из содержаний ярмарки - выбор невест, знакомство жениха и невесты, русская ярмарка вполне способствовала выполнению этой функции, так вот в Канагарском районе праздник этот тоже проводится в весенние месяцы, в марте-апреле. Молодые девушки, а участвуют в обряде только они, ранним весенним утром с цветами и собранными заранее травами в маленьких корзинках направляются в определенное место, сваливают в кучу эти цветы и травы и восстают вокруг этих цветов в и поют свои песни.
Проделывают это они в продолжении десяти дней, пока холм из цветов и трав не достигнет приличной высоты, затем срубаются две ветки деревьев с разветвлениями на конце и втыкают их этими разветвлениями в землю, а затем насаживают на эти ветки глиняные фигурки Шивы и Парвати. Далее все девушки делятся на две партии, партию Шивы и партию Парвати и начинается свадебная брачная церемония, в которой не пропускается ни один из элементов подлинного обряда, заканчивается весь этот обряд пиршеством, затем фигурки несут к реке и сбрасывают в воду. Девушки хоронят их и оплакивают потерю. Участие в этом обряде дерева и глины дает девушке в перспективе хорошего мужа, магическая роль дерева, рождающего богов обоих полов, сулящего брак, характерна, как я говорил, и для словенских и финно-угрорских обрядов.
Очень схожее совмещение божества и дерева фиксирует и мордовская народная песня. Мордовские племена - это финно-угры. И не нужно забывать, что в Европийской части России, в том числе и в московских землях жили и финно-угрские племена в догосударственное время.
Вот слова этой песни: "В перебольшем поле, в большом поле, в большом поле, большой бугроко. На бугроке том дубок, у дубка то три сучка, на одном то сучке Нишке Паз, на другом то Вере Паз, на третьем то Миколка..."
Смотрите, как похоже на весенний обряд в Канагаре, когда на срубленные сучки надевались фигуры Шивы и Правати.
А вот другой сюжет, характерный для мордовского обряда в празднике Богине-матери и Богине-березе. Во время обряда девушка, исполняющая роль жрицы, поднималась на вершину дерева и оттуда срывала и бросала вниз листья. Девушки ловили эти листья и плели себе венки. Вышивка фиксировала этот обряд и мордовская и русская, совмещая изображение дерева с изображением женской или мужской фигуры. (В мордовском обряде, посвященном богу солнца мужчина-жрец тоже поднимался на дерево). Причем древоморфные черты и антропоморфные весьма причудливо переплетались в этих вышивках.
В некоторых областях России в Духов день ветвями убирали девушку и носили ее по деревне. И этот обряд был зафиксирован вышивкой и здесь так же трудно отличить, где начинается изображение дерева и где заканчивается изображение женской или мужской фигуры.
Весьма примечательно, что в той же вышивке и встречаются чистые сюжеты "русской троицы", т.е. между двумя конниками, конями или птицами в центре вышито или изображение дерева или же женская фигура, хотя совмещенное изображение дерева и человеческой фигуры случай более частый. Я думаю вышивка дает богатый материал для решения многих вопросов, связанных с народными обрядами, судя по приведенному примеру и множеству других обрядов, которые зафиксированы вышивкой, фольклором, прялкой, именно вышивка в самом большом количестве разных сюжетов зафиксировала народные обряды. И жертвоприношений (дерево в центре, по бокам кони, птицы). Полудерево, полуженская фигура, во время которого девушка-жрец поднималась на дерево, а другие девушки стояли внизу под деревом. Но разговор об обрядах, зафиксированных в вариантах "русской троицы" долгий и сложный. Столь же долог и сложен разговор о сюжете дерева в русском народном искусстве, я же только попробую подвести итог всему сказанному.
До сегодняшнего дня нет сюжета, который бы в народных обычаях, ритуалах не занимал бы столько места и не значил столько, сколько значит дерево. Но функция дерева не исчерпывается только участием в тех или иных обрядах. Не нужно забывать, что с деревом так или иначе связана и скульптура - материал и сюжет, свидетельство - игрушка, бытующая на Севере, на Волге, в Подмосковье, и архитектура - от изб, украшенных орнаментом, резьбой, до вершины древней деревянной архитектуры, церкви в Кижах. Много значило в судьбе человека дерево, изба и даже крыши новосрубленных домов поливались жертвенной кровью.
Говоря о космосе, который открыл человек в дереве, мы не можем не сказать, что кроме функции кормильца, функции божества, владеющего солнцем, управляющего дождем, ведающего вопросами плодородия, брака и деторождения, вопросами обновления, омоложения, вопросами бессмертия, дерево включало в этот космос и функцию жилища, которое куда больше защищало человека от холода и непогоды, чем пещеры, в которых обитал предок человека - тотем медведь.
Дерево первым приблизило к человеку небо. Сколько героев мифов и фольклора попадало туда по его ветвям, и обходя владенья могло встретить и оленя, и лосих, важенок. А жрецы и жрицы поднимающиеся на дерево и оттуда произносящие либо молитвы богам - тогда дерево посредник, лестница на небо, либо с дерева невидимо из вервей обращаются к стоящим около дерева, и тогда корни это небо, а сам жрец - бог.
Трехчастные композиции на прялках, передающие деление мира на подземелье, землю и небо, часто соединялись именно деревом. Первым земным божеством, соединяющим пространство мира, было дерево, таким образом, являясь и тотемом, участвуя в явлениях и мономагии, и полимагии, являя собой участника пантеона политеизма, дерево на Руси значило куда больше и дольше, чем мелькнувший на небосклоне политеизма дружинный отрядик даждьбогов и стрибогов. И жаль, что дереву посвящено куда меньше работ, чем дружинному пантеону. Иное дело - народная память - прялка, вышивка, деревянная и глиняная игрушка, зафиксировали неизменную любовь к дереву, древу жизни, которое человеку дает еду, греет, скрывает от непогоды и холода, дарит его надеждой на деторождение, урожай, а значит, и счастливую судьбу, в которой нуждается человек, забывший на свете все обряды и всех богов, нуждается по-прежнему, как и во времена, отделенные от нас тысячелетиями.
Таким образом, сюжет дерева, воплощенный в современной русской народной глиняной и деревянной игрушке несет знак:
тотема, мифического предка рода;
рода вообще, корни - предок, ствол - сам род и листья - дети, обреченные на умирание, в отличие от бессмертия ствола и корней;
трех уровней мироздания: корни, олицетворяют подземелье, ствол, находится и существует на поверхности земли, крона, живет в небе;
брака, обильного плодородия ("венчаться - вокруг ракитового куста");
явлений природы и смен времени года, солнца и дождя;
жилища - в сказках дерево укрывает в себе героев, давая им приют, тепло и защиту;
рождения, смерти и воскрешения, обряды, связанные с Майским деревом, Кострубенькой, Костромкой, Кукушкой.
Возможны и другие значения, но многие из них уже связаны с сюжетами птицы, куклы, и мы невольно еще будем к ним возвращаться по мере рассмотрения следующих сюжетов.
Дерево олицетворяет еще и мир с природой, ибо человек еще не взял в руки оружие, топор, камень, не начал охоту на зверя. Он собирает плоды, он в союзе с природой. Но вот человек постепенно становится охотником, и его кормильцем, а значит и предком-тотемом становиться зверь. Одним из первых тотемов на территории нашей страны, судя по многочисленным следам, оставленным в фольклоре, обрядах, ритуалах, в памяти, воплощенной в дерево, глину, камень - был медведь.
МЕДВЕДЬ
Наши собрания, как музейные, так и частные, зафиксировали длинную, почти непрерывную цепь глиняной пластики, свидетельствующую о постоянстве сюжета медведя в народном искусстве. От неолитических фигурок, скульптуры начала первого тысячелетия нашей эры, знаменитых московских медведей XVI-XVII веков, из Гончарной слободы, скопинских медведей конца XIX начала нашего века (с поднятыми лапами), каргопольских начала века ("медведь в лодке"), до работ мастеров нашего времени С.Дружинина и Ульяны Бабкиной из Каргополья Шевелевых, тут сюжетов множество и медведь в лодке, и медведь на рыбалке, медведь "с цветком". Медведя лепят и мастера из Филимоново, А.Дербенева, Е.Лукьянова, среди сюжетов есть также медведь с зеркалом, стоящий, как и человек, на задних лапах. Лепили медведя и дымковские мастера.
Лукичев из Алеховщины, Ленинградской области, М.Сычева из Рязанской области, мастера из других промыслов не забывают также медведя. А что касается богородских мастеров, то на их промысле медведь один из главных сюжетов. Эта фигурка участвует во многих композициях, где на равных человек и медведь, от знаменитых кузнецов до "гулянья медведей" - (пляшущие и играющие на гармошке медведи, В.Рыжов), "Вершки и корешки" (И.Стулов) и т.д.
Свидетельство особого почтительного отношения к народным мастерами сюжету медведя, как знаку предка, тотема служит, на мой взгляд, и тот факт, что глиняное изображение медведя, как правило не озвучено, т.е. медведь не превратился в игрушку-свистульку, тогда, как даже баба, кукла в конце XIX начале XX веков стала ею.
Свидетель этой перемены Т.Зоткин, мастер из Абашева, рассказывает: "Выносили мы на базар дудку и куклу. (В Абашеве бытовали два основных сюжета - "кукла" и "дудка"). Что такое кукла, понятно. А вот дудка - это и птица, и животное, и всадник, словом все, во что можно свистеть. Так вот кукла была без свистка. И мастера обратили внимание, что даже девочки предпочитают кукле, вроде бы их игрушке, дудку - "погудеть хочется". Так вот под мышкой у куклы появилась свистулька, и сразу же спрос на куклу вырос. Так вот что касается медведя, в основном, он, несмотря на законы рынка, остался неозвученным. Разве вот богородские мастера - заставили его двигаться. Но уж у них движущиеся игрушки - основной вид товара. Хотя старые мастера, такие как Барашков А.И. любят и сейчас резать медведя возле бочки или просто медведя, сидящего неподвижно.
Итак, медведи один из самых распространенных сюжетов народной скульптуры, откуда же пришел глиняный и деревянный зверь в наше время?
Возможно, медведь - самый древний сюжет русской глиняной скульптуры и вообще один из древнейших тотемов охотничьего периода племен, живших на нашей территории.