Ах, друзья мои: лето, мертвый сезон. И чего это меня вдруг потянуло на юг, во влажную жару, где можно часами мчаться в арендованной двуколке вдоль побережья и в разрывы между пальмовыми рощицами видеть сверкающее полированной сталью море, и в сумерках заворачивать к пустым мотелям, и болтая о пустяках со скучающими хозяевами, потягивать терпкое вино, и поутру вновь мчаться по шоссе, ловя лицом встречный бриз и стараясь не вспоминать, что скоро, совсем скоро все это кончится, и яма в сухой рыхлой супеси посреди ветреного поля уже вырыта?
***
Поздним утром я спустился из номера, устроился в прохладном, словно погреб, зале ресторана и, позевывая, развернул лист свежих новостей, доставленных голубиным Интернетом. Демонтирована последняя электростанция и ликвидировано последнее захоронение ядерных отходов... Жить все проще и проще... Новый рекорд - чертова дюжина близнецов. Ничего интересного.
И вдруг ощутил чужой взгляд.
В дверях стояла женщина: стройная, длинноногая и гладкокожая, словно бы студентка, - но с немолодым уже, серьезным, усталым лицом. Она замерла в дверях на мгновение, чиркнула взглядом, но не вошла, а отступила назад и тут же исчезла.
Боже, какие у нее глаза! И где я ее раньше видел? Да и видел ли? Помнится, как-то столкнулся с братом, которого давно не встречал, и который изменился до неузнаваемости, и оба мы, не узнав друг друга, разошлись, а потом я долго и мучительно пытался вспомнить... но ведь вспомнил же. А эта странная женщина - она ведь точно не сестра. Почему же вдруг сбойнуло сердце?
Да нипочему. Просто навалилась старость и участились экстрасистолы. Ведь яма ждет уже, ждет.
Все же спросил про женщину у хозяйки, та пожала полными плечами. Тогда не поленился, проковылял полмили по скользким камням вдоль берега до соседнего пансионата и там тоже поинтересовался.
Да, есть такая, приехала позавчера. Молчаливая, круглые сутки проводит у моря, возвращается поздно, обильный ужин заказывает в номер, но ест мало, почти все выбрасывает. Странная, да.
До вечера я гулял у самых волн, зачем-то надеясь встретить ее. Разумеется, не встретил. Зато вдруг догадался - она утром кого-то искала. Вошла, увидела незнакомца, испугалась... да-да, именно испугалась. Странно, разве может один человек бояться другого?
На следующее утро снова сел в углу. Волнуясь, ждал - она не появилась. Тогда попросил у хозяйки подзорную трубку и спустился к морю.
Долго ловил оптикой острые солнечные блики, пока не обнаружил в мерно вздымающихся волнах крохотный поплавок купальной шапочки. Так далеко от берега - и без лодки, вплавь? Да ведь она же утонет!
Уронив панаму, прогрохотал каблуками по доскам пирса. Где здесь лодка, где весла? Плавать-то я не умею.
- Спасибо, - как-то неуверенно выдохнула она, выбравшись из воды и обессилено распластавшись на плоских камнях. - За сопереживание.
Глухо закрытый черный купальник, белая шапочка. Женщина стянула ее, рассыпав по плечам гриву смолисто-блестящих волос. Длинные загорелые ноги, длинные пальцы на руках и ногах.
С ума она, что ли, сошла - подставлять солнцу обнаженную кожу? Впрочем, меня ведь на днях тоже словно ветром с ветки сорвало: понесло в жару навстречу скорой дряхлости.
Значит, и она по сути такова же? Значит, пусть и не родня мне, но судьба у нас общая?
Женщина села. Засмущавшись, подобрала ноги и обняла себя за плечи. А я вдруг ощутил прилив репьиной наглости:
- Льзя ли проводить вас до номера?
На этот раз вспышка ее огромных голубых глаз была не испуганной, но оценивающе-заинтересованной. Даже хищной какой-то.
Потом женщина усмехнулась, погасила взгляд и отрицательно покачала головой.
Седина в бороду, зелень по коже, бес в ребро. Когда округу затопила густая южная ночь и во тьме зазвенели цикады, я крадучись спустился из номера по скрипучей лесенке. Только бы не споткнуться, пробираясь между камней! Только бы соседний пансионат не запирался на ночь!
За пальмами глухо дышало море, в гараже сонно топтались кони, под крышей копошились голуби. Я скользнул по темным аллеям и тихонько, стараясь никого не разбудить, поднялся к двери номера, в котором обитала утренняя синеглазка. Робко постучать - поступок сопливого мальчишки. Поэтому я просто коснулся двери ладонью, и она, не запертая, беззвучно отворилась.
Уютная, дышащая теплом, тьма. Блики лунного света на стенах. Массивные чемоданы под ногами.
Моя русалка не спала. Подняв руки, она укладывала змеящиеся пряди волос в какую-то невероятно сложную прическу. Я видел ее узкую обнаженную спину с длинной ложбинкой позвоночника, а в тусклом зеркале - две симметричных припухлости с глазка'ми. С необычайно темными, почему-то, глазка'ми.
Она что-то услышала или просто ощутила впущенную мной прохладу.
- Принес? Закрой дверь, - понизив голос, не слишком разборчиво пробурчала женщина, держа во рту шпильки. - Я еще не готова. Вполне можно было подождать с отъездом до рассвета, старик встает только к завтраку.
Кажется, она меня с кем-то перепу...
...Левый почему-то не открывался. Правым же я видел перед собой лишь деревянный пол и невероятно красивые босые ноги с длинными пальцами.
- И все же мне его жалко, - прошелестел женский голос. - Он меня спас. Почти. И он старый уже, вялый и горький. А еще я его, кажется, узнала. Это довольно известный писатель. Может, отставим его в покое?
- Выходи за него замуж, - презрительно усмехнулся мужской голос. - Что он тебе способен подарить? Струйку крахмального клейстера?
- А еще океан нежности, - прохрипел я, еле ворочая языком.
Ноги ойкнули и нервно поджали пальчики. А мужчина удивился:
- Смотри-ка, он пришел в себя.
- Вроде очнулся, - подтвердил я. - Что случилось?
- Случился чемодан по затылку, - любезно проинформировал мужчина. - Нечего подглядывать за чужими женами.
Он меня ударил? Но человек не может нанести вред другому. Чужая жена? Но женщина не может быть чьей-то, как, впрочем, и мужчина - чьим-то. Люди просто живут вместе, пока им это комфортно, а потом расходятся. А если сразу не комфортно, то просто живут порознь. Как очень многие, увы. Как я.
- Он начинает понимать, - вздохнула женщина. - Что мы не люди.
- Но кто же вы? Кто?
- Звери, - как-то просто и буднично сообщил мужчина. - Те самые, которые едят людей. Андрофаги.
***
Поле с ровными рядами продолговатых холмиков, через которое вела пыльная дорога, было огромным и пустым, и только теплый сухой ветер протяжно шуршал в белесом небе.
- Читывал в Интернете ваш последний рассказ, - лениво сообщил землекоп, сплевывая в ржавую траву на обочине. - Они взаправду существуют?
Я вздохнул и промолчал.
- Значит, враки, - по-своему понял мое молчание землекоп. - Значит, повымерли после Генетической Революции, не вынесли Эксперимента. Ну и замечательно, без них спокойней. Давайте, раздевайтесь побыстрей, не робейте. В первый раз, что ли?
- В третий, - буркнул я, наконец справившись с застежкой и спустив одежду. Открылась вздувшаяся, позеленевшая кожа с разбросанными повсюду припухлостями глазков.
Воистину: пора.
Я шагнул вперед, кряхтя присел и тяжело свалился в узкую яму с осыпающимися краями. Лег на спину, скрестил руки на груди и закрыл глаза.
- И-э-хх, - землекоп загреб полную лопату рыхлой супеси и высыпал мне на живот. Потом еще раз, и еще...
Глаза уже ничего не видели, дыхание замерло, сердце билось все реже и реже.
Осенью, успел я подумать. Осенью придут и откопают - троих или четверых мальчиков и девочек. Потом будут и детский дом, и щедро сдобренная калием манная каша, и "пряталки" с "догонялками", и первый школьный звонок, и пальцы в чернилах, и двойки за "хочеТЬСя смеяТСя" и "одеть одежду"... А потом один из них, только один, вдруг увидит ночью необычно яркий сон, в котором мчится по хайвею в двуколке вдоль моря, а на следующую ночь придет другой сон - со сценами из совсем иной жизни, затем приснится третий, и наконец он, этот юноша, вспомнит все, совсем все.
И странную синеглазую женщину, которая взяла с него клятву молчать о встрече хотя бы сутки, а потом канула в ночь вместе со своим не менее загадочным спутником. Женщину, которую можно будет попытаться найти.
На самом деле, звери не едят людей - ни жареных, ни печеных ни отварных, ни в виде чипсов, ни, тем более, сырых. Меня же не съели. Зато верно, что пусть физиология у людей и зверей разная, но анатомия-то нам, людям, не зря оставлена звериная. И океан моей нежности совсем еще не растрачен.
Значит - шанс остается. Пусть живородящие звери живут долго. Но ведь и мы, люди, - корнеплоды настойчивые, а еще очень и очень многораз... з-з-з...