Лахар давно потерял счёт времени, собственно, и считать было нечего. В этом месте его не было, как не было никаких других измерений. Не происходило событий, не существовало ни одного предмета, который мог бы стать точкой отсчёта. Только сплошная пелена серого тумана, сгущающаяся с двух сторон в тёмную массу, мягкую и податливую вначале, но упругую и непреодолимую при попытке проникнуть сквозь неё. Зато движению в других направлениях ничто не мешало, но путешествие вдоль этой бесконечной щели никуда не приводило.
Небольшое разнообразие вносили быстрые и яркие серебристые молнии, пересекающие щель по вертикали, легко пробивая, непреодолимую для Лахара, пограничную субстанцию. Двигались они всегда только в одном направлении, поэтому ту сторону, из которой молнии вылетали, Лахар называл полом, а в которой исчезали - потолком.
Несколько раз это происходило сравнительно недалеко, и Лахар видел, что в тёмно-серой массе остаётся на мгновенье светящийся канал, ведущий куда-то за пределы, но добраться туда, пока след не затянулся серой плёнкой, было не реально.
Мелькали в поле зрения белесые бесформенные тени, (он и сам выглядел так же) старающиеся успеть, но ему так и не довелось увидеть ни одной удачной попытки. Пару раз дёрнувшись, когда молнии пролетали совсем рядом, понял тщетность подобных усилий.
Старания установить контакт с другими узниками этой своеобразной тюрьмы ни к чему не привели. Беловатое облачко на сером фоне, с которым он себя идентифицировал, не подчинялось никаким командам и усилиям, кроме желания лететь в выбранном направлении.
Единственным развлечением в этом бессрочном заточении оставались воспоминания. Самые далёкие Лахар старался не трогать: они приносили с собой почти физическую боль утраты. Зато частенько перебирал в памяти последние, стараясь понять, где совершил ошибку. Собственно это ему и так было ясно, нельзя было до такой степени доверяться любимому ученику Юуну. Кто направил молодого парня против учителя, так и осталось загадкой. У Лахара, конечно, было достаточно недоброжелателей из жрецов других культов, но всех их сдерживал страх. Считалось - темный карлик, как они пренебрежительно называли его между собой, обязательно воскреснет и отомстит. Ходил упорный слух, что так уже и было пару-тройку раз. Лахар не опровергал сплетен, служившей надёжной защитой от покушений. Действительно несколько раз его пытались убить, но ни разу не смогли даже ранить. Зато возмездие было быстрым и неумолимым. В том мире не признавали всепрощения, а не ответившего на удар считали трусом и недочеловеком.
Появившись в этих местах, когда аборигены ещё толком и не были людьми, Лахар научил их пользоваться огнём, создавать примитивные орудия труда и сажать растения, не надеясь на матушку природу. Племена осели, построили деревни, превратившиеся в города, и стали приглядываться к соседним землям. Появились воины, оружие и новые уже не такие милосердные боги, которые требовали крови и получали её на многочисленных войнах и кровавых жертвоприношениях. Лахар понял, что не сможет конкурировать с жестокими богами быстро развивающейся цивилизации и ушёл вглубь джунглей туда, куда ещё не проникли новые веяния. Конечно, природа человека одинакова, но от убийства за кусок еды или привлекательную самку его можно удержать.
Переезжал ещё несколько раз, пока не понял, что больше не осталось места, куда не могут придти раскрашенные воины в ярких головных уборах из перьев и с копьями наперевес. Пришлось стать жрецом молодого, однако почитаемого бога кукурузы и пытаться донести добро через своих адептов. Вот тогда-то его и попытались убрать с дороги. Простым людям всегда больше по душе мирная жизнь, поэтому храм Лахара процветал, что было не по вкусу другим жрецам. Реакция была жёсткой, в соответствии с нравами тех времён.
Как то вечером Лахар вернулся в своё небогатое жилище и сразу понял: были гости. Осторожно поднял одеяло на лежанке и сразу нашёл, что искал. Пригревшаяся в тепле гремучая змея мгновенно свернулась в тугую спираль, приготовившись для атаки. Обычно эти змеи предпочитают не нападать на крупных животных и человека, а стараются отпугнуть их звуком своих трещоток, но когда встреча неизбежна или происходит неожиданно, как и было сейчас, они атакуют без раздумий. Лахар поднял перед грудью руку с раскрытой ладонью, направленной в сторону пресмыкающегося, вытянул губы трубочкой и стал издавать какие-то нечеловеческие тихие звуки. Змея замерла, потом расслабилась и чуть заметной тенью скользнула на пол, а Лахар без страха залез на освободившееся место. На завтра стало известно, что жрец жестокого бога Тескатлипока, что значит Дымящееся зеркало, умер в своей постели, ужаленный ядовитой змеёй. Были и другие покушения, также приводившие к смерти заговорщиков, после чего и поползли слухи о неуязвимости жреца бога кукурузы. Причиной же чудесных воскресений Лохара послужило недержание языков покусителей, объявлявших его мёртвым ещё до совершения убийства, ибо не сомневались: уж в этот раз тёмному карлику смерти не избежать.
В один из дней Лахар с удовольствием поужинал тёплыми лепёшками, запивая их простой водой и уже собирался вытянуться на своём жёстком ложе, как появилась служанка. На этот раз она была не одна. Гостья выглядела моложе, но из-за татуировок и красной краски, покрывавших лицо, трудно было определить возраст. Чёрные волосы женщины, сплетённые в тугие косы, торчали в стороны и немного вверх, как рожки. По сигналу старшей товарки она стала что-то бормотать, перемежая речь частыми всхлипами. Говорила быстро и невнятно, Лахар никак не мог ухватить суть речи. Заметив это, вмешалась служанка и, остановив подругу, сама рассказала, в чём дело.
Оказалось, глава семейства собирается продать их грудного младенца - первенца жрецам для жертвоприношения. И хотя подобная судьба для ребёнка считалась почётной, сердце матери не могло смириться с этим.
Лахар вскочил на ноги, надел сандалии и, подхватив накидку, заспешил следом за женщинами, уже шлёпающими босыми ногами по каменному полу .
Торг был недолгим. Вела его в основном служанка. Когда она предложила за ребёнка вдвое, чем жрецы другого храма, отец младенца дрогнул и согласился. Дальше всё пошло совсем странно. Служанка подхватила спящего младенца на руки и направилась к выходу, Лохару же ничего не оставалось, как последовать за ней.
Позже он подыскал бездетную вдову, которая и стала фактически приёмной матерью малыша. Мальчишка рос на редкость смышлёным и жрец с удовольствием занялся его образованием. Немного базовых наук, конечно же, грамота и в довершение - основы магии. В результате, к двадцати годам Юун уже был жрецом, и за ним шла слава сильного колдуна. Юный жрец любил Лахара, как родного отца, поэтому тот не заметил, произошедшей с учеником перемены и в один далеко не прекрасный день оказался связанным собственным ремнём, что лишало его всей магической силы. Секрет этот знал только Юун, и хотя Лахаром занимались какие-то совершенно посторонние люди, он прекрасно понимал, кто предал, но так и не смог понять причины. Что ж такое предложили неглупому юноше, чтобы тот согласился послать на мученическую смерть своего учителя, фактически отца.
Лахара привязали к высокому столбу и разожгли внизу костёр. Он отключил болевые рецепторы, поэтому не терял сознание, даже когда тело уже стало покрываться волдырями от ожогов. Не обращая внимания на болтовню жреца, руководящего жертвоприношением упорно искал глазами кого-то в огромной толпе, собравшейся у подножья ступенчатой пирамиды. И наконец, увидел в проходе между домами тоненькую фигурку Юуна. Лахара ещё хватило на то, чтобы улыбнуться ученику, но тут с резким щелчком лопнул перегоревший ремень и он покинул умиравшее тело, чтобы попасть в другую ловушку. Этот факт ещё раз подтвердил, что здесь поработал кто-то умнее местных жрецов.
Экскурс в прошлое чуть не подвёл Лахара. Молния ударила практически в него, но всё могло окончиться опять безрезультатно, если бы она, не добравшись даже до середины пути к потолку, не вернулась обратно. Он рванулся, с ужасом понимая, что опять не успевает, но тут ещё одна серебряная полоса вырвалась из пола, замерла на мгновенье, как бы раздумывая, что делать дольше, и тоже, ушла вниз. Колодец пока светился, и этого шанса Лахар не упустил, Ещё не закрылся канал, а он уже падал в нестерпимо сияющий тоннель, даже не задумываясь, куда этот путь его приведёт, так как был согласен на всё, лишь бы не серое безмолвие.
***
- Срочный сбор, - седовласый человек с аристократической внешностью
барабанил длинными тонкими пальцами по крышке огромного антикварного письменного стола.
Его помощник, молодой парень высокий и статный, как гвардеец Екатерининских времён, быстрым шагом вышел из кабинета.
- Давненько так сеть не встряхивали, - пробормотал аристократ и провёл ладонью по лицу, потом сильно зажмурил и резко открыл глаза.
Проделав эту странную процедуру, он расслабился, откинувшись в кресле, глядя в потолок и положив затылок на сцепленные пальцы. Посидев так пару минут, вернулся в нормальное положение и, нажав кнопку негромко, но жёстко спросил: 'Где народ?'.
- Мы всех уже оповестили, Павел Анатольевич, - ответил спокойный голос секретарши, ничуть не напуганной грозовыми нотками в голосе шефа.
- Пусть в приёмной не ждут, а сразу заходят, - уже мягче распорядился аристократ.
Глава первая
Авария
- Разряд! - голос врача был страшен. Так кричат, кидаясь врукопашную. - Увеличить до трёхсот шестидесяти! Разряд!
- Есть пульс, Степан Ильич, - волнуясь, сообщила молоденькая медсестра, следившая за приборами.
- Сам вижу, - Степан Ильич Белов, крепкий парень в светло зелёном халате довольно улыбнулся. - Пусть передохнёт и на томографию. Не могло же сердце остановиться от того, что я ему пару переломов починил. Давайте следующего.
Каталка с Максимом ещё не выехала из операционной, а туда уже бегом завозили ещё одного пострадавшего в этой аварии. Его пришлось буквально вырезать из разбитой вдребезги Мазды, потому и запоздали. Хирург покачал головой, увидев истерзанное металлом тело, и приступил к работе. Операция продолжалась почти два часа, но Белов сумел-таки вытащить парня. Закончив работать, он снял окровавленные перчатки и с облегчением бросил в мусор.
- Вот, поди ты, какой тяжёлый был, а всё прошло, как по маслу, - сказал он то ли себе, то ли стоявшей рядом операционной сестре. - А перед этим на ровном месте чуть мальчишку не потеряли.
Операционная сестра, пожилая сухопарая женщина согласно кивнула головой, она за свою жизнь навидалась всякого, и уже перестала удивляться, но спорить с доктором не собиралась. Последнее время стала уставать. Хотелось немного полежать (обычно после часа наступает затишье), но привезли этих пацанов, и об отдыхе пришлось забыть. Слава богу, хоть живы остались. Часы на стене показывали без четверти пять, ночь за окном начала таять, уступая место серым предрассветным сумеркам.
Ночная смена заканчивалась, и Белов решил, что отдохнёт уже дома, а пока решил выпить крепкого кофе в ординаторской. Там его и нашёл невропатолог. Доктор Штерн был прилично с прибабахом, но как специалист, сомнений ни у кого не вызывал. Поэтому Степан не послал его... до другой смены, а гостеприимно указал на свободный стул, тем более что сам отправил к нему мальчишку. Штерн налил минеральной воды из бутылки и раскинул на столе кучу снимков.
- Смотри, - возбуждённо сказал он, подавая Степану один из них.
Тот честно пытался увидеть что-нибудь особенное, но так и не смог.
- По-моему всё нормально. Ни гематом, ни других повреждений.
- Ладно, - недовольно поморщился невропатолог и дал ему другой снимок, - смотри сюда. Тут я работал по собственной методике. Светлые области, означают, что мозг там активен.
- Ничего не вижу, - развёл руками хирург, - по мне, тут всё светлое.
- О чём я и говорю! - возбуждённо крикнул Штерн, волосы его растрепались, глаза возбуждённо блестели, и если бы не белый халат он вполне сошёл за своего самого буйного пациента. - У нас с тобой пять, от силы семь процентов мозга задействовано, а у него почти сто.
- Парень клиническую смерть пережил. Считай с того света вернулся.
- Ты думаешь, он первый у меня с того света?! - возмутился собеседник.
- Да, нет, конечно.
- Вот именно, но такого я ещё не видел.
- И что это значит?
- Если бы я знал, - буркнул Штерн и стал собирать со стола свои сенсационные снимки. - Оклемается - посмотрим.
Очнулся Максим довольно быстро - уже на другой день к вечеру, но не мог никак, несмотря на гигантские усилия открыть глаза. Веки, как приклеились, и ни за что не хотели подниматься. В голову пришла знаменитая фраза Вия: 'Поднимите мне веки'. Вот только произнести её он почему-то не мог. Зато слышал тихий разговор двух женщин. Одна стояла вплотную к кровати Макса и возилась с чем-то прямо над его головой, вторая говорила издалека.
- Господи, - произнёс дальний голос, принадлежащий пожилой женщине, - как можно разрешать таким детишкам управлять машиной. У них же один ветер в голове, откуда взяться осторожности.
- Да будет вам, тётя Паша, - произнёс ближний молодой тенорок. - Моложе их ездят и ничего. Пить за рулём не надо. От водителя даже сейчас, когда я ему капельницу меняла несло, как из пивной бочки.
- Вот дурак-то, - тяжело вздохнула тётя Паша, - мало сам покалечился, так ещё и в тюрьму пойдёт: девчонка рядом с ним насмерть разбилась.
Скрипнула дужка ведра, стукнула дверь, и разговор сам собой прекратился. Вскоре ушла и молодая, закончив колдовать около кровати.
Наконец, левый глаз открылся полностью, а с правой стороны образовалась щёлка в несколько миллиметров. Его взору предстал белый давно не крашеный потолок. Прямо над ним по штукатурке проходила небольшая трещина со слегка отвисшими вдоль разлома краями, обещающая в скором времени осыпаться сероватыми хлопьями старой краски.
Всё тело ныло, да и не мудрено, ведь он, похоже, побывал в серьёзной переделке. Макс слегка скосил глаза и увидел свою ногу, густо перебинтованную и подвешенную к сложной конструкции. Захотел повернуть голову, чтобы посмотреть, что с рукой, которая не слушалась, и с третьего раза ему удалось, правда, всего на несколько сантиметров. Этого хватило, чтобы увидеть, что рука тоже в бинтах и зафиксирована. Попытался вспомнить, что случилось, но кроме противного вкуса губной помады и скользящей под пальцами материи в голове ничего не осталось. Образ хозяйки косметики и, тем более, её имя, начисто выбило при ударе.
После некоторого усилия вспомнил, смеющегося Лёвку Паршина, открывающего дверцы своей Мазды перед ним и двумя девчонками, подцепленными на дискотеке, и ярко светящуюся рекламу над входом в ночной клуб. Девушки всплывали в памяти, как две смазанные фигуры, ловко ныряющие в нутро красивой машины.
- Передом и правым боком приложились, - мелькнула мысль.
Это простенькое умозаключение (пассажирка справа от Лёвки - мертва, сам Паршин сильно пострадал, Максим сзади справа отделался переломами, а его подруга почти цела) порадовало его. В другое время он даже не обратил внимания на подобные логические построения, те просто остались бы за кадром мыслительного процесса, но сейчас все детали были важны, значит, ещё варит котелок. На радостях попытался шевельнуться, но это отозвалось в теле такой болью, что снова потерял сознание.
Когда Максим очнулся во второй раз, над ним склонилась женщина, смотревшая на него с такой нежностью, что он сразу понял - мама, а уже потом извлёк из глубин памяти воспоминания в подтверждение этому. Макс хотел сказать, что узнал её, но губы и язык почему-то не шевелились.
- Не надо, мой маленький, - улыбнулась мама. - Скоро будешь говорить, бегать и прыгать, а пока тебе необходим покой. Поспи, я буду рядом.
Успокоенный ласковым голосом, Максим снова закрыл глаза, и на этот раз просто уснул. Действительно, в какое бы время он не просыпался в дальнейшем, мама оказывалась рядом, смачивала ему губы, взбивала подушку, меняла утку или просто что-то нежно нашёптывала. Максим не мог не оправдать её ожиданий и быстро пошёл на поправку.
До 'бегать и прыгать' было ещё далеко, но уже через месяц он сделал первые самостоятельные шаги, опираясь на костыль, чем очень удивил своего доктора.
- А говорили, не раньше чем через полгода, - с довольной улыбкой сказал отчим Максима, хитро глядя на лечащего врача, наблюдавшего за пациентом.
- Если у человека сильна воля к жизни, то медицина бессильна, - отшутился тот и пошёл к осатаневшему от ожидания Штерну сообщить, что больной окреп и можно его немного помучить.
Невропатолог тут же проделал над Максом свои экзекуции.
- Не может быть. Я же своими глазами видел. У меня снимки есть, - бормотал он себе под нос, не желая смириться с тем, что у больного не наблюдалось ни малейших патологий.
Спас Максима доктор Белов, которого тайком позвала медсестра, сообразившая, что у Штерна от разочарования капитально едет крыша.
- Всё, Борис Давыдович, - объявил хирург, усаживая в кресло-каталку Максима, - больного ждут на процедурах.
- Но я ещё не закончил, - попытался возражать невропатолог.
- В другой раз, в другой раз.
- Что это с ним? - спросил Макс, когда они отъехали на безопасное расстояние. - Его самого лечит надо.
- Но, но! Мал ещё, старших осуждать, - строго сказал Белов, а сам еле сдерживал улыбку. - Он просто беспокоится. При первом обследовании у тебя в мозгу не всё в порядке было.
- А сейчас? - напрягся Макс.
- Сейчас ещё хуже: всё в норме, чего у нормального человека просто быть не может, - тут хирург не выдержал и рассмеялся.
Они уже добрались до сестринского поста, и доктор сдал Максима симпатичной медсестре Лидочке.
За свою не очень долгую жизнь (совсем недавно разменял двадцать два) Максим ни разу не был в больнице. А ведь он всё время гонял на мотоцикле, предпочитая его малоподвижному в условиях Москвы автомобилю. Дед даже нашёл совсем рядом с академией гараж, точнее место в гараже. Там пылился на вечной стоянке Москвич-410 одного пенсионера, и тот был очень рад, что нашлись деньги не только на оплату гаража, а даже немного оставалось. Всколыхнулась у дедка давешняя мечта, собрать денег на ремонт своего железного любимца, хотя, если честно, шансов на вторую молодость у того было не больше, чем у хозяина. Гараж давно хотели снести, но дед оказался ужасно заслуженным ветераном, и решили подождать, пока помрёт. Максимов дед оказывал Комитету ветеранов шефскую помощь по адвокатской линии, отсюда и прознал про дедка и гараж.
С мотоцикла мысли как-то само собой перекинулись на юридическую академию, которую Максим должен через три месяца заканчивать. Специальность была в семье почти наследственной. Катанский Семён Михайлович, известный адвокат одним из первых в годы перестройки открыл собственную юридическую фирму. И хотя последнее время от дел отошёл, фирма продолжала успешно функционировать под руководством дочери, матери Максима.
Старший брат Макса - Никита, работал в межрайонной прокуратуре на юго-западе Москвы. Мать хотела, чтобы он тоже пошёл по адвокатской линии, но Семён Михайлович, как ни странно, поддержал перебежчика.
- Прежде чем стать хорошим адвокатом, нужно поработать на противоположной стороне, - говорил он. - Врага надо знать изнутри.
Максим тоже решил начать с прокуратуры. В двадцать два расследование преступлений кажется намного предпочтительней, чем защита. Но для этого, как минимум, надо было поправиться и закончить академию.
- Всё, - решительно заявил он матери, когда та пришла в больницу, - больше не могу. Забирай меня домой.
Надо ли говорить, что уже через час мама имела на руках все необходимые документы, а отчим помогал Максиму переодеваться. О скоропостижной выписке пронюхал Штерн. Невропатолог что-то лепетал о необходимости более полного обследования, потом, отчаявшись, встал в дверях и заявил, что не позволит уйти такому ценному для науки больному из больницы. Лучше бы он этого не говорил. Галина Семёновна, услышав, что сына хотят превратить в подопытного кролика, зловещим шёпотом пообещала прибежавшему на шум главврачу подобрать им обоим статейку лет на десять.
Короче, к вечеру Максимка (так его звали дома) кайфовал в своей неузнаваемо преобразившейся комнате. Ремонт и новая мебель его заинтересовали мало, но вот новейший комп со всевозможными прибамбасами, подарок старшего брата Никиты, превзошёл все ожидания. И тут в который раз Максим обратил внимание, что компьютер не обрадовал, а именно заинтересовал его. Да что говорить о какой-то железке, если с родными людьми: родителями и братом до сих пор чувствовал себя, как с хорошими знакомыми, к которым приехал погостить. Максим, конечно, испытывал благодарность за заботу, но вот чувства куда-то пропали. И это, не то, чтобы угнетало, но настораживало. Он никому об этом не рассказывал, надеясь, что это временные последствия травмы, и скоро всё придёт в норму. Вот только, какова эта норма, Максим не помнил.
О том, что произошло на дороге, тоже ничего не помнил, но всё подробно знал с чужих слов. Во время аварии погибла брюнетка, сидевшая на переднем сидение, серьёзно пострадали они с Лёвкой, а вот Максова соседка отделалась сравнительно легко.
Водитель фуры не справился с управлением и выехал на встречную полосу, Лёвка попытался уйти от столкновения, но машина пошла юзом и попала правой стороной под прицеп перегородивший дорогу. Как выяснилось, Паршин не был ни в чём виноват, (пробы на алкоголь, куда-то пропали), но для Галины Семёновны стал персоной нон грата, и когда приятель позвонил, она даже не позвала сына к телефону. Мобильник Максиму возвращать мать не спешила, а тот, как ни странно, даже не возражал.
Ближе к вечеру мать привела к Максиму какое-то светило невропатологии. Плотный седой мужик, полистал добытые с боем в больнице снимки, поколдовал над Максом и объявил его совершенно здоровым.
- Понятно, на костылях попрыгать придётся, - сказал он насторожённо слушающей матери, - но заниматься уже может.
Они ещё о чём-то шептались в прихожей, но Максима это уже не интересовало, главное было сказано.
***
Доктора Штерна в тот же вечер посетили прямо на рабочем месте. Гостей было двое: один постарше, полноватый мужчина лет пятидесяти с небольшим возрастным животиком, выпирающим из-под тесноватого халата; второй - сравнительно молодой худой парень высокого роста и с длинными руками, сантиметров на двадцать точащими из рукавов.
- Покажите, нам снимки, коллега, - прервал объяснения врача пожилой гость, - все, какие есть.
Остановленный посреди произносимой в запале речи Штерн мотнул, головой, как будто очнувшись. Только сейчас до него дошло, что его никто не слушает. И если старший хотя бы ждёт ответа на свой вопрос, то молодой скучающим взглядом осматривает небогатую обстановку кабинета.
- Да кто вы такие? - неожиданно прозрев, вспылил невропатолог.
- Где бумаги? - в руке молодого из ниоткуда появился нож, и так же быстро оказался у горла перепуганного доктора.
- Всё в компьютере, - сдавленным голосом произнёс врач.
- Так чё, забирать комп? - спросил молодой, убирая нож в карман.
- Что толку, - ответил старший раздражённым голосом, осматривая компьютер. - Информация на сервере, а у них даже записать не на что.
- А чё делать-то? - молодой растерянно посмотрел на старшего товарища.
- Давайте, Борис Давыдович, скачаем всю карточку больного на ваш компьютер, - повернулся старший к невропатологу.
- Этого нельзя делать! - на секунду забыв о своём положении, воскликнул Штерн. - Врачебная тайна.
- Делай, что тебе говорят, лепила, - в руках молодого снова оказался нож, и он небрежно помахивал лезвием у самого лица доктора.
Борис Давыдович сдался и с мукой на лице проделал всё, что требовали от него бандиты, до него, наконец, дошло, кем на самом деле являются его мнимые коллеги.
Старший, отстранив доктора, проверил его работу и, ловко развинтив компьютер, достал жёсткий диск.
- Вы загубите всю мою работу, - видя такое варварство, снова взвился Штерн. - Здесь ценнейшая информация.
- Я ведь уже объяснял, что вся информация на сервере, - почти ласково говорил доктору, старший, помогая молодому привязывать невропатолога к креслу полотенцами, - об этом вы можете не беспокоиться.
Молодой проверил ещё раз путы на надёжность и заткнул Штерну рот скомканной марлей.
- Стыдно, доктор, в наше время быть настолько несведущим в технике, - пожурил невропатолога старший, наблюдая за действиями подельника.
Бориса Давыдовича, нашла всего через полчаса уборщица. Срочно была оповещена охрана, но бандитов уже и след простыл.
Главврач вызвал милицию. Прибывший часа через два старший лейтенант с неохотой опросил ещё не пришедшего в себя невропатолога и пообещал разыскать хулиганов, связавших Штерна. На слова доктора, что был украден жёсткий диск с его компьютера, он внимания не обратил, справедливо посчитав, что копеечная стоимость старенькой железки, не стоит того, чтобы возбуждать уголовное дело о грабеже.
Победитель
Никита положил на тарелку два вяловатых апельсина, аккуратно поднял её левой рукой, а правой прихватил нож и кухонное полотенце. На секунду отвлёкся, открывая ногой дверь в комнату, и тут вялые на вид цитрусовые проявили неожиданную прыть, норовя скатиться на пол. Сделав несколько немыслимых телодвижений и едва не попав себе в глаз ножом, Никита сумел-таки прижать их тарелкой к груди. Переведя дыхание, он положил на журнальный столик нож с полотенцем, а потом по одному, выпутывая из лацканов банного халата, одетого поверх тренировочного костюма водрузил рядом спасённые апельсины, снова принявшие спокойный вялый вид.
Тут в голову пришла неожиданная мысль: ' С чего это я так суетился? Ну, упали бы они на пол, ну, поднял бы?! И ведь который раз делаю одну и ту же ошибку. Стараясь удержать что-то сиюминутное, малозначимое, а подчас и вовсе ненужное, трачу кучу эмоций, энергии, а в итоге всё равно оказываюсь при своих, а то и в полной заднице'.
Пропало желание смотреть скачанный с интернета штатовский боевик, да и апельсины утратили привлекательность. А в голове закружились мысли о собственной жизни, казавшейся сегодня особенно серой и унылой.
Когда супруги Ерёмины выбирали имя своему первенцу, немалое значение имело, то, что в переводе Никита означает Победитель. Этого ждали от сына, и мальчик старался соответствовать.
Бабушка Никиты была родом из Иркутска. Сын её школьной подруги учился в Москве в медицинском и как-то привёз от матери посылку с кедровыми орехами. Дверь открыла высокая черноглазая и черноволосая девушка.
- Мне тётю Нину, - почему-то оробев, сказал будущий доктор и как бы в подтверждение своих слов протянул вперёд руку с перевязанным крест-накрест бумажным пакетом с орехами.
- Дома только Галя, - бойкая девчушка ткнула пальцем себя в грудь. - А вы значит Константин из Сибири.
- Почему из Сибири? - удивился Костя. - Я в Москве учусь.
- Да вы не стесняйтесь, проходите, - Галя шире распахнула дверь, - мама сейчас будет, она только что звонила.
Эту историю о знакомстве своих родителей Никита слышал раз сто. Мама со смехом рассказывала её, пытаясь представить мужа дремучим таёжником, впервые очутившемся в цивилизованном месте.
В конце девяностых Костя Ерёмин, уже уважаемый хирург, муж Галины и отец двух замечательных сыновей, полетел с тёщей на юбилей матери. При посадке самолёт проскочил торец и врезался в гаражи. Из почти двухсот человек выжили сорок пять, но фамилий Ерёмин и Катанская среди них не было.
После гибели отца всё пошло наперекосяк. Так Никита сделал несколько ошибок в выпускном сочинении, получил четвёрку и не дотянул до золотой медали. Серебро, понятно, не помешало поступить в институт, но прежнего азарта уже не было. Учился по привычке добротно, хотя особо и не выделялся, а после окончания проявил самостоятельность: пошёл вопреки воле матери, работать в прокуратуру. Быстро стал крепким следователем на хорошем счету, хотя звёзд с неба не хватал. Вот только в какой-то момент понял, что упёрся в потолок. Нет, можно было побрыкаться, выбиться в замы своей начальницы, а со временем и заменить её, но Никита прекрасно осознавал, что это тупик, в который он загнал себя сам.
До последнего времени оставалась отдушина - занятия в секции боевых искусств. Никита со страстью отдавался этому делу, вкладывая в каждый удар, в каждый блок нерастраченные душевные силы, но и тут его ждало разочарование. В тот самый вечер, когда Макс попал в аварию, чуть не стоившую ему жизни, Никита неожиданно пропустил удар в грудь, прямо под сердце. Партнёр по спаррингу потом рассказывал, что бил не сильно, не рассчитывая попасть. Это, наверно, и спасло Никиту. Василий Петрович, их тренер, что-то объяснял потом о наложении дыхания, сердечного ритма и удара, а в ту минуту не растерялся и, сделав искусственное дыхание и массаж грудной клетки, буквально вытащил ученика с того света.
- Теперь тебе ничего не страшно, - пытаясь придать голосу бодрость, сказал Петрович, когда Никита порозовел и открыл глаза, - самое плохое с тобой уже случилось.
Кто-то хотел вызвать скорую, но пострадавший отказался наотрез, так как, не считая некоторой ватности в теле и сухости во рту, чувствовал себя вполне нормально. Даже дождался конца тренировки, просидев оставшееся время на скамеечке.
- На, возьми телефончик моего ученика, - сказал тренер, когда они вышли из зала. - Ты с ним не знаком. Он закончил заниматься раньше, чем ты начал. Не смог совмещать науку со спортом. Зато сейчас большой человек в медицинских кругах. Встретишься, всё честно расскажешь. И уже он решит, когда тебе можно будет вернуться.
На том и расстались. А через несколько минут позвонил отчим с известием о несчастье, случившимся с Максимкой. И стало не до собственных проблем.
Говорят, пришла беда - открывай ворота. Через неделю сюрприз преподнесла Лиза. Они встречались уже больше года, и все в семье считали, что дело идёт к свадьбе. Даже мать, с первого взгляда невзлюбившая новую подружку старшего сына, смирилась и втайне начала мечтать о внуках. А тут, как гром среди ясного неба. Лиза заявила, что полюбила другого, и уходит от Никиты к счастливому сопернику.
Если честно, Никита никогда и не считал, будто их с Лизой, 'обручило небо'. Цепкая и пробивная провинциалка, приехавшая в Москву почти с самого края области, поставила себе целью закрепиться на достигнутых рубежах. Для этого нужен был перспективный муж с пропиской, и Никита на первом этапе вполне соответствовал. Но поварившись в столичной действительности, Лиза сообразила, что простой прокурор, даже из богатой семьи - это не то, что ей нужно. После долгих поисков, в ходе которых она на всякий случай далеко не отпускала Никиту, Лиза нашла восходящую звезду чиновничьего мира из мэрии. Помог случай: невеста чиновника не рассчитала с выпивкой и погибла в автомобильной аварии. Уж тут Лиза не упустила своего шанса. Растолкав толпу претенденток, утешила молодого человека, и освободиться от её мёртвой хватки тот уже не смог.
Никита даже удивился, насколько спокойно встретил это известие. От Лизы тоже не ускользнуло равнодушие бывшего жениха, и в какой-то момент она даже захотела устроить небольшой скандальчик, но вовремя одумалась и, собрав вещички, исчезла из его жизни. И только тогда он почувствовал, что такое свобода. Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Зато Галина Семёновна не скрывала радости. Она стала просчитывать варианты: у кого из подруг есть свободные хорошие дочки, но первое же предложение Никита встретил в штыки.
- Требую передышки, - шутливо воскликнул он, когда мама осторожно намекнула, что 'у Тёти Зины дочка - такая хорошая девочка'.
Эти то и дело повторяющиеся атаки матери даже в субботний вечер такой, как сегодня, удерживали его вдали от семейного гнезда в холодющей квартире отчима. Управители местного ЖКХ в полном соответствии с народной расшифровкой аббревиатуры (Живи, Как Хочешь) начали ремонт котельной в мае. Аргументация у них была вполне весомая: летом начнут ремонтировать все, и стоить это будет значительно дороже. Электрообогревателя у Никиты не было, но 'спасение замерзающих - дело рук самих замерзающих', вот и пришлось напялить на себя, всё, что можно. Никита плотнее запахнул халат, но теплее от этого не стало. Наконец решился, включил мобильник и позвонил домой.
- Ты почему на звонки не отвечаешь? - вместо приветствия строго спросил дед. - Мать Максимку из больницы забрала. Собрались отметить его выздоровление, только тебя и ждём. Она уже беспокоиться начала.
- Сейчас буду, - Никита положил трубку и решительно снял халат.
В следующие несколько минут он ясно понял, что переодевание в холодной квартире никогда не станет его любимым занятием. Не найдя ни одной свежей рубашки, Никита надел тонкий свитер - благо одежда подходила к нынешней совсем не по-весеннему холодной погоде. Пришлось немного помучиться, выбираясь из объятий, близко прижавшихся к его Форду соседских автомобилей, но зато до цели удалось добраться без проблем, ни разу не попав в пробки, что было небольшим чудом для теперешней Москвы.
Дверь открыла мать. Она уже хотела устроить ему выговор, за то, что не отзывался на звонки, но положение спас дед, выглянувший в прихожую.
- Успокойся, Галя, - остановил он дочку, - у молодого человека могут быть личные дела, которые тебя не касаются.
- Дай-то бог, - проворчала Галина Семёновна. - Зови брата, мойте руки и к столу, а то мы уже заждались.
Закатное солнце пробивалось сквозь бордовые шторы, окрашивая ткань в складках густо-вишнёвым цветом и сияя розовым на ровных местах. Максим сидел, задумавшись, заворожено глядя на эту игру оттенков красного, и не заметил, как вошёл брат.
- Пойдём, нас ждут, - сказал Никита, положив руку на плечо брата.
Максим, вздрогнув, обернулся, и тут же заулыбался. Он даже попытался встать, но скривившись от боли, опустился назад в кресло.
- Какой шустрый, - улыбнулся Никита, осторожно обняв его за плечи, - давай потихонечку.
Он помог Максу встать, проводил его до ванной, а потом в комнату, где был накрыт стол, раздвинутый на полную длину по случаю праздника. Во главе сидел, выбравшийся с дачи по такому случаю, патриарх семейства Катанский Семён Михайлович. Галина Семёновна со счастливой улыбкой сидела рядом.
- Давайте к столу, орлы, - широким приглашающим жестом махнул рукой отчим. - Наконец, вся семья в сборе. Мы, Максим, считай, второй твой день рождения сегодня празднуем.
Сам Пётр Николаевич появился в семье семь лет назад. Выйдя в отставку, сорокапятилетний подполковник оказался в однокомнатной квартире, среди незнакомой раздолбанной мебели в спальном районе на окраине Москвы, доставшейся ему после развода. Там раньше жил более счастливый соперник, окрутивший жену Петра, пока глава семейства мотался по горячим точкам. Можно было, конечно, отсудить что-нибудь более пристойное, но Пётр пожалел
сына, которому пришлось бы сниматься с насиженного места, и оставил трёх комнатные хоромы, доставшиеся ему от рано умерших родителей, наследнику. Адвокат, представлявший жену, порекомендовал не в меру порядочного сорокапятилетнего отставника Катанскому. Семён Михайлович решил не возобновлять контракт с охранной фирмой, о которой до него дошли нехорошие слухи, а создать собственный отдел безопасности, и искал подходящего человека, способного возглавить его. Подполковник Сиротин подошёл на эту должность идеально.
Время лечит все раны, и когда, по-юношески влюбившийся в свою начальницу, бравый отставник сделал Галине Семёновне предложение, она ответила согласием. Мальчишек появление отчима ничуть не смутило. Дядя Коля к тому времени уже был для них своим человеком. И сейчас он вместе со всеми радовался, что на этот раз горе обошло семью стороной.
Максим глядел на собравшихся, искренне радовавшихся его выздоровлению и не мог разобраться в своих чувствах, точнее, в отсутствии чувств. Он смотрел на самых близких ему людей, как на приезжих родственников, про которых всю жизнь слышал, но никогда не видел.
Мать, чутко уловившая его смущение, кивнула мужу, чтобы заменил её на кухне, и поспешила к сыну.
- Всё будет хорошо, - прошептала она сыну на ухо, обняв за голову и прижав её к груди.
И от этих немудрёных слов лёд отстранённости поселившейся где-то глубоко внутри Максима стал понемножку таять. Он уже без прежней насторожённости встретил объятья деда, а на дружеский тычок в плечо отчима даже ответил. Праздник по случаю чудесного выздоровления удался.
***
- Вы что устроили в больнице, Леонид? - скривив губы, протянул Павел Анатольевич.
Он что-то просматривал на экране компьютера, а напротив стола стоял навытяжку давешний молодой человек, к которому и относились упрёки аристократа.
- Был приказ добыть информацию в кратчайшие строки, - пожал плечами тот, кого назвали Леонидом. - Да ничего особенного и не произошло. Все участники инцидента уже, наверное, забыли о нём.
- Дай-то бог, дай-то бог, - вздохнул шеф и впервые за всё время оторвал глаза от монитора.
Взгляд его обежал кабинет, заставленный мебелью, которая не смутила бы и жителя девятнадцатого века, попади он чудом сюда, и остановился на собеседнике, позволившем себе слегка расслабить мускулы.
- А информацию вы добыли очень интересную, - губы аристократа тронула слабая улыбка. - Его возвращение расходится с нашими данными всего на две минуты, но это может быть неточность приборов. Проверьте. Только, если, можно без шума.
- Будет сделано, - отчеканил Леонид, и по тому, как развернулся и вышел из кабинета, стало особенно заметно его недавнее воинское прошлое.
- Хороший мальчик, - проскрипел кто-то из эркера, где стоял журнальный столик и два кожаных кресла с высокими спинками, повёрнутые в сторону окна.
- Плохих не держим, - аристократ поднялся из-за стола, прошёл к эркеру и сел в свободное кресло.
Некоторое время они любовались открывающимся с высоты семнадцатого этажа видом на ещё не проснувшуюся Москву.
- Надолго к нам, Джон? - спросил аристократ, вытянув ноги, и тут же поспешно переспросил. - Ничего, что я называю вас этим производным от вашего настоящего имени? Просто Джоанес вызовет у нас в России лишний интерес к вашей персоне.
Сидящий рядом тощий старик ростом не более ста шестидесяти сантиметров вяло махнул маленькой рукой похожей на цыплячью лапку.
- Оставьте церемонии, Павел. Именно так я и записался в гостинице.
Говорил он по-русски гладко, и только опытный человек расслышал бы в речи лёгкий акцент.
- А останусь тут до тех пор, пока не разберёмся окончательно с известным вам случаем месячной давности, - старичок немного помолчал и продолжил. - Как вы думаете, почему я приехал?
- Потому что кто-то оставил след в сети нашего района, - ответил Павел неуверенно.
- С таким же успехом кратер Садбери можно считать следом астероида, - проворчал старик, - а в нём без малого двести пятьдесят километров.
Глава вторая
Верхнее чутьё.
Май и июнь пролетели со скоростью экспресса. Подчистка хвостов и защита диплома прошли если не на ура, то не с таким уж сильным скрипом. Максим подозревал, что в учебный процесс вмешалась его, если так можно выразиться, слава человека вернувшегося с того света, а так же, как он понял по ободряющим намёкам матери, тряхнул своими старыми связями дед. Так или иначе, к концу июня он уже был дипломированным юристом.
В юридических структурах всех стран не очень приветствуют, когда родственники работают вместе, но в России всё условно. Достаточно было Семёну Михайловичу немного заняться этим вопросом, и тот решился. Более того Максим стал стажёром у родного брата. Правда, официально он был приписан к другому человеку, но кого волнуют подобные формальности?!
- Старый лис Катанский определённо получит у меня отпущение грехов, - вместо приветствия пропела районный прокурор Костюшко, поднимаясь из-за стола навстречу братьям Ерёминым, и тут же добавила. - Конечно, если твой братец окажется таким же толковым, как и ты, Никита.
Волосы, несмотря на увещевания секретарши Лидочки, Раиса Владимировна не красила, отчего выглядела даже чуть старше своих пятидесяти двух. Зато в сочетании со спортивной фигурой и волевым крупной лепки лицом седина придавала облику прокурорши настолько строгий вид, что все, кто видел её впервые, начинали чувствовать себя провинившимися школьниками.
- Я смотрю, ты меня совсем не боишься, - с шутливой строгостью округлив глаза, обратилась она к Максиму.
- Так у нас дом полон начальства, привык, - в тон ей ответил Максим, не объяснять же, что страх пропал вместе с другими эмоциями и пока не вернулся.
Надо сказать, кое-какие чувства, правда, в сильно разбавленном виде начали потихоньку возвращаться, да и в разговорной речи Максим за последнее время поднаторел. Он ещё ошибался, с кем в какой манере разговаривать, но такое случалось всё реже.
Тут в разговор вклинилась по внутренней связи Лидочка.
- Сейчас за вами спустятся, - прервала её Костюшко, и приказала Никите встретить женщину и вернуться с ней в кабинет.
Когда брат вернулся со своей соседкой, Максим сразу понял по её виду, что случилось что-то ужасное. Раиса Владимировна с помощью секретарши, как-то быстро сумела успокоить рыдающую женщину и, слегка направляя вопросами, заставила всё рассказать.
А случилось следующее. Перед самым выходом в школу выяснилось, что сын Нели (так звали соседку Никиты), ещё с вечера жаловавшийся на горло, разболелся окончательно. Пришлось отпрашиваться с работы, чтобы отвезти Серёжку к врачу, а Настю в школу. Они все вместе вышли из подъезда сели в старенькую девятку и медленно двинулись вдоль дома. Когда длинная, как корабль, девятиэтажка кончилась, Неля притормозила. В поликлинику нужно было повернуть налево, к школе - направо. Она глянула в сторону школы и засомневалась. У самого здания стояли несколько машин, и развернуться было абсолютно негде, а ходьбы минуты три пешком даже для второклашки.
- Ты уже большая, - сказала дочке Неля, - пойдёшь сегодня в школу самостоятельно.
- У нас многие девчонки сами ходят, - обрадовалась девочка, выскочила из машины и бегом устремилась догонять своих подружек, уже подходивших к школьным воротам.
Неля посмотрела ей вслед и, подгоняемая сердитыми гудками сзади повернула налево.
Когда выходили от врача, обнаружившего тривиальную ангину, на мобильник позвонила подружка Света. Она преподавала английский в старших классах и по Нелиной просьбе присматривала за Серёжкой, который последнее время повадился прогуливать занятия.
- Чего-то не видно сегодня твоего шалопая, - сообщила подруга, без вступлений переходя к делу.
- Со мной он, - вздохнула Неля, - заболел. От врача возвращаемся.
- Настюха тоже болеет? - неожиданно спросила Света.
- Нет, - тихо ответила Неля, и в груди у неё похолодело. - А почему ты спрашиваешь?
- Я на переменке хотела спросить её, что с Серёжкой, но не нашла.
- Еду, - крикнула Неля и бегом кинулась к машине, таща за руку ничего не понимающего сына.
Она почему-то была уверена, что случилось что-то нехорошее.
По дороге Неля заехала домой, со слабой надеждой, что Настя вернулась по какой-то причине и болтается сейчас возле подъезда или сидит на ступеньках около двери. Оставила Серёжу в квартире и, бросив машину, бегом рванула к школе.
Света уже провела предварительное расследование. Настя в школе не появлялась и никто из детей её сегодня не видел. Рассказав это Неле, она отвела подругу в кабинет директора, где уже находились завуч, Настина преподавательница и ещё несколько учителей.
Неля рассказала, почему дочка пошла в школу одна.
- Тут же идти всего ничего! - воскликнула она в конце и разрыдалось.
Директриса объявила, что звонит в милицию, и стала набирать номер местного отделения.
- Я за участковым, - крикнул физрук, подтянутый мужчина лет тридцати и, набирая скорость, выбежал из кабинета.
- Почему ему тоже не позвонить? - пожала плечами полная женщина, учитель истории.
- Он на телефон не отвечает, а номер мобильника в секрете держит, - тихо объяснила секретарша, робко заглядывающая в дверь. - Как дети в районе начали пропадать, они все на ушах стоят.
Директор оторвалась от разговора и даже стукнула трубкой по столу. Секретарша округлила глаза и прикрыла рот ладошкой, но было поздно, роковые слова о пропавших детях уже были произнесены.
Неля почувствовала, что пол под ногами качнулся, и медленно осела на, заботливо подставленный Светкой стул.
- Из милиции сейчас приедут, - громко сообщила директриса. - И не надо паниковать, пока ничего не ясно.
От того, как были сказаны эти слова, Неля поняла, что всё всем уже понятно. Надо было действовать. Отчаянье придало ей силы.
- Я к Никите в прокуратуру, - крикнула она Светке и выскочила за дверь.
Потом был марш-бросок до дому, убедиться, что Настя каким-то чудом не объявилась там, и поездка до прокуратуры.
- Кто у нас этой серией занимается? - повернулся Никита к Костюшко.
- Сёмина, но она дома после дежурства, спит, наверное. Пока соберётся. Бери это дело на себя. А я пока в главк позвоню, от них майор Петелин задействован, - Раиса Владимировна повернулась к Неле. - Вы подождите, пожалуйста, в приёмной, буквально несколько минут.
- Зачем ей слушать, как мы об этом деле с Петелиным говорить будем, - вздохнув, сказала она, когда несчастная мать вышла из кабинета.
- Если я вам не нужен, - неожиданно сказал Максим, - хочу ещё немного с потерпевшей поговорить.
- Иди, - согласно кивнула прокурорша.
Макс вышел в приёмную, где сидели совершенно потухшая Неля и Лидочка, которая, закусив нижнюю губу, глядела жалостливыми глазами на бедную женщину. Он взял свободный стул и, оседлав его верхом, уселся напротив Нели, положив подбородок на спинку. Та, удивлённая тем, что делает этот незнакомый парень, повернулась к стажёру, и глаза её оказались напротив лица Ерёмина- младшего.
- Неля, извините, не знаю, как вас по отчеству, - начал говорить Максим, - я хочу восстановить момент, когда вы последний раз видели свою дочь.
Та неотрывно смотрела на него, не говоря ни слова.
- Попробуйте сосредоточиться, - голос Максима звучал ровно и чуть слышно. - Вот вы целуете дочку на прощанье. Вы же поцеловали её?
- Да, - глухо отозвалась Неля.
- Дальше, - чуть громче и требовательнее приказал Максим.