Нашей любви помешала ее холодность. Она почти меня не заметила, словно я все это время стоял с другой женщиной. В человеке прощается многое - любовь, ненависть, что угодно, но только не равнодушие. Я буквально рассвирепел. Для этого мне пришлось отойти чуть в сторону, засунуть руки в карманы и пристально посмотреть мимо нее. Так мне было легче ее изводить. Но она опять ничего не заметила, как будто между нами ничего не было. А ведь было, я два раза шмыгал носом у нее над ухом и кинул один долгий, полный печальной загадки взгляд на ее темное отражение в окне. Теперь моя неприступность представлялась вполне очевидной штукой, благодаря позе, которую я занял, и на сохранение которой я тратил много сил, потому что вагон метро сильно трясло. В конце концов, я решил сменить холодность на развязность, повис на поручнях обеими руками и наклонил голову вчитываясь в схему Метрополитена. Девушка заметила изменение в моем настроении и попыталась улыбнуться. Но было слишком поздно что-либо менять. Приставать к женщине, не ответившей на домогательства с первого раза, я считал занятием низким, недостойным и неинтересным. Если сейчас так трудно, то что будет с ней к старости.