Аннотация: Сказка, которую я мечтал прочитать, когда был маленьким.
СЫН АПТЕКАРЯ
Моему Учителю,
Владимиру Григорьевичу Саблину
В этом году уродилось столько яблок! Яблоки были везде - их жевали школьники и профессоры университета. Изысканные дамы, жены видных чиновников и офицеров, прогуливаясь друг с другом за покупками на рынок, изящно откусывали кусочки от сочных плодов. Яблоками лакомились и Бургомистр, и последний нищий. Яблоками торговали на всех углах, возле любого дома, во дворе которого росла хотя бы одна яблоня, отдавая подчас задаром. Наконец, яблоки просто катались под ногами прохожих, и дворники, на рассвете подметая улицы, тайком собирали их в мешки, и делали из них отличное вино. Старый Аптекарь, владелец трех солидных аптек в центре Бромберга, грустно вздыхал, наблюдая за невесткой и внуком, которые тащили очередную корзину, источавшую пряный, коричный аромат, наполненную доверху багровыми яблоками. Чтобы так вздыхать у старика были причины. Эти прекрасные яблони посадил двенадцать лет назад его единственный сын, Ганс, когда Эльза, невестка, родила мальчика. Этим летом исполнялось пять лет с того дня, как Ганс ушел в море. Пять долгих лет старик ждал его возвращения. Старик был упрям и не верил слухам о его смерти. Он ждал и хранил в сердце великую надежду.
Все случилось как-то само собой. Внук прибежал из школы раньше обычного. Учитель грамматики простудил горло, и последний урок отменили. Маленький Ганс вбежал в дом с черного хода. Дед в это время беседовал с двумя купцами, привозившими из далекого Китая редкие целебные травы для аптеки. Купцы требовали за товар вдвое дороже, ссылаясь на то, что на море стало больше пиратов и , соответственно, риск, которому они подвергались во время плавания, также возрос. Но старый Аптекарь не сдавался, и продолжал настойчиво требовать принять его условия. Беседа была настолько напряженной и важной, что все домашние боялись даже пройти мимо кабинета Аптекаря, чтобы не скрипнула невзначай половица. Поэтому, когда в кабинет ворвался Маленький Ганс, дед разозлился на внука не на шутку. Но когда он увидел, с чем пришел внук , молча подписал бумаги, отдал свиток довольным купцам, и отправил их вон. В руках Ганс держал удивительную птицу величиной с голубя. Ее перья переливались всеми цветами радуги, так, что невозможно было определить их истинный окрас. Еще птица имела на сгибе крыльев три пальчика-коготка. Она цеплялась этими коготками за камзол мальчика и настойчиво пыталась освободиться.
- Где ты ее нашел, Ганс? - спросил удивленный Аптекарь.
- Она сидела на окне маминой спальни. Она совсем не боится людей! Только вот почему-то сейчас, стала какой-то беспокойной...
Дед ласково погладил сияющие перышки. Птица закрыла глаза и блаженно потерлась клювом о мозолистую ладонь старика.
- Она разволновалась потому, Ганс, что вспомнила меня, своего хозяина. А я плачу сейчас потому, что знаю теперь совершенно точно - твой отец жив! Ну- ка, дай-ка ее мне , кажется у неё на лапке что-то привязано.
В руках Аптекаря птица успокоилась. Маленький Ганс смотрел и не верил глазам. Он никогда не видел таких птиц, и тем более не знал, что одной из них когда-то владел его дед. Тем временем дед уже развязал веревочку на птичьей лапке, и развернул привязанную к ней записку. Маленький Ганс привстал на цыпочки и вот что он увидел и прочитал.
Записка оказалась написанной на клочке тонкой, некогда белой, ткани, странными, бурыми чернилами. В углу истертой ткани была вышита буква "G", точно такая, какую вышивала мать Ганса на его рубашках. В записке оказалось только цифры: 37, 01 ``84, 52``23,80 - 22*2 - 6-9 . Треть записки была пропитана зеленоватой засохшей жидкостью, причем уголок с пропитанного края, оказался оторванным. Аптекарь понюхал записку, коснулся языком зеленого уголка, удивился и молвил:
- Ганс, давай-ка закроем сейчас нашу аптеку, а ты пока позови мать. Я должен рассказать вам что-то очень и очень важное.
Вскоре, они собрались в кабинете: Ганс, его мать, Эльза и сам Аптекарь. Птица сидела на дедовом плече и , казалось, дремала. Старик долго вздыхал, да охал, все не решаясь собраться с духом, но, наконец, начал свой рассказ, предварительно громко прокашлявшись.
Двадцать четыре года тому назад, в июне, мой сын - ваш , дорогие мои, будущий отец и муж,- принес мне, точно так же, как ты сегодня, Ганс, эту удивительную птицу. Он нашел ее в саду, после ужасной бури. Птица очень сильно пострадала, у нее было сломано крыло, но была жива. Мы выходили ее, и она осталась жить в нашем доме, свободно, без клетки, потому что оказалась на редкость привязчивой и послушной. Боясь воров, я никому не показывал птицу предполагая, что она очень редкая. Птица жила в моем кабинете и про нее кроме Ганса и меня, знала только моя покойная Гретхен. Я долго ломал голову, откуда такое создание могло появиться в наших местах. Но как-то в одном кабачке, слушая рассказы моряков, я узнал, что во время той ужасной бури, оказывается, погибло одно судно. Откуда оно пришло, и кому принадлежало, осталось неизвестным. Говорили лишь, что в бухту оно не вошло, и по какой-то странной причине осталось пережидать бурю в открытом море. Вблизи этот корабль тоже, никто не видел. Одни называли его бригом, другие вообще затруднялись определить его тип, третьи говорили, что такие строят арабы. Тогда я понял - вполне возможно, эту птицу привезли на том погибшем судне, и она оказалось единственной с затонувшего корабля, кто спасся в тот роковой день. Прошел год. В наш город приехал знаменитый естествоиспытатель Камилл Де Фюнель. Он читал лекции в университете о чудесах животного мира и я, набравшись смелости, подошел к нему после одной из лекций и показал ему радужное перо. Де Фюнель чуть в обморок не упал, лишь только его увидел. Он побежал в лабораторию и сунул перо в пламя спиртовой грелки. Из пера посыпались искры, но оно не сгорело, и когда Камилл вынул перо из пламени, оно осталось целехоньким. Улыбаясь, ученый торжественно изрек:
- Это - перо феникса! Я читал о таком в одном арабском трактате, но никогда не видел. И вот, теперь... Где вы его взяли?
Я, конечно, не проговорился, что такая птица живет у меня дома. Купил, говорю, у одного купца. Он привез перо из Китая, но я не знал, что оно обладает такими удивительными свойствами. Я думал, оно просто очень красивое. Тогда Де Фюнель стал умолять меня продать ему это перо, причем, сразу назвал такую сумму, что я охотно согласился. Я понял, что держать такое перо у себя небезопасно, раз оно принадлежит столь редкой птице. А так - продал, и все. Будто ничего и не было. В тот же вечер, придя домой я первым делом сунул другое перо в огонь. И точно - огонь ему совершенно не вредил. Месяца через два после нашей единственной встречи, Де Фюнель умер, и история с птицей на время забылась.
Минуло еще двенадцать лет. Моя Гретхен навсегда покинула меня, сын женился, у меня родился чудесный внук, а птица все жила в моем кабинете. И никто про нее не знал, потому что я всем строго-настрого запрещал туда входить. И вот однажды, в июне, когда я зашел в кабачок пропустить рюмочку имбирного ликера, я услышал, как моряки рассказывали о каком-то странном корабле, который третий день маячит на горизонте, на траверзе нашего города. И снова моряки не могли определить его тип - то ли бриг, то ли что еще. Говорили также, что после того, как к тому странному кораблю причалила рыбачья лодка, он на всех парусах скрылся из наших вод. У Ганса был друг, штурман галеаса королевской эскадры. Этот галеас был послан вдогонку тому кораблю, которого приняли за капера, но галеас сумел перехватить лишь рыбачью лодку, возвращавшуюся домой. Хозяин лодки, старый рыбак, толком ничего не знал. Он сказал только, что некий бородатый человек в маске, плотно закрывавшей нос и рот, заплатил ему целый кошелек серебра лишь за то, чтобы тот доставил в указанный день на тот корабль мешок, наполненный каким-то пахучим порошком.
Рыбака отпустили, так как следователи сочли, что он действительно ничего не знает, а через месяц он умер. Мне показалось это странным. Моя птица была связана с таинственным кораблем, как умерший и рыбак, а Фюнель - был связан с птичьим пером. И рыбак. И Фюнель умерли спустя месяц после того, как прикоснулись к чему-то или кому-то загадочному. Тогда я разыскал родных Де Фюнеля - его вдову и дочь, и обе подтвердили, что перед смертью их отец проводил в своей лаборатории какие-то важные исследования. За месяц до кончины, он получил некое удивительное вещество, которое спешно повез одному ученому в Кембридж, а потом - умер, на обратной дороге. Когда же я спросил как зовут того ученого, и получил ответ: "Джонс Добби", то понял, что это вещество знаменитый Добби, которого называли принцем алхимии и королем медицины тоже видел. Добби умер месяц спустя после смерти Де Фюнеля и все просвещенные умы Европы оплакивали смерть двух великих ученых, покинувших этот свет почти одновременно. После этого я уже не сомневался, что вещество, которое получил Камилл , то же самое, что передал рыбак на таинственный корабль. Также я предположил, что вещество это получается из перьев моего феникса. Я посетил семью того умершего рыбака. И нашел то, что послужило причиной пропажи твоего отца, Ганс, и твоего мужа, Эльза. Оказалось, рыбак , посчитав, что мешок завязан недостаточно прочно, развязал его, и затянул веревку потуже, причем , от веревки оторвался значительный кусок. Позже, этим куском рыбак связал два прута на решетке для вяления рыбы. Дочь охотно показала мне эту решетку, и только я увидел веревку, понял, из каких мест пришло таинственное судно.
Старик открыл ларец, где хранил деньги, и бросил на стол веревку.
Вот она, смотрите! Эта веревка сделана из волокнистой коры растения, известного как черное драконье дерево. Такое дерево растет только на одном маленьком островке , расположенном между Индией и Африкой. Из коры драконьего дерева я делаю порошок от лихорадки. Оно хорошо мне известно, но ввиду большой редкости стоит очень и очень дорого. И я подумал, что возможно, где-то недалеко от того острова, обитают фениксы. Оставалось только одно - выяснить, какая тайна скрывается в его перьях. Тогда я тщательно обдумал все, что узнал, после чего на свой страх и риск, занялся экспериментами с перьями моего феникса. Зная, какую опасность таит, получаемое из его перьев вещество, я работал исключительно в маске из китайского хлопка, защищая маской нос и рот от попадания порошка. Я не буду вдаваться в подробности этой работы, скажу лишь что, воспользовавшись некоторыми трудами, имеющимися в моей библиотеке, в итоге получил крохотное радужное зернышко загадочного вещества. От прикосновения пинцетом, зернышко рассыпалось в порошок. Я разделил порошок на две части. Одну часть втер в свинцовую пулю, и свинец в этом месте превратился в золото.
Аптекарь снова открыл ларец, и положил на стол пулю, у которой головка , действительно, оказалась золотой.
Другой частью я посыпал соседскую кошку, которая беспрестанно гадила возле нашей парадной двери. И что же? Неделю спустя, без видимой причины кошка издохла! Все стало на свои места. Я поведал обо всем Гансу. Мы решили накопить денег, купить корабль и отправиться на поиски того острова и чудесных птиц - фениксов. Семь лет мы копили эти деньги, отказывая себе буквально во всем. И когда , наконец, Ганс вышел в море на стремительном, как птица, "Фениксе", я не сомневался в успехе предприятия, потому что экспедиция была подготовлена чрезвычайно основательно. Ганс ушел не в Индию за травами и перцем, как я сказал тебе, дорогая Эльза, он отправился искать родину феникса, и взял мою птицу с собой, чтобы в случае чего, показывать, что он ищет.
Но Ганс не вернулся. Не прилетели и почтовые голуби, которыми я его снабдил. Минул год, писем не было. По городу поползли слухи о гибели экспедиции. Но я не верил. Не знаю почему. Может быть потому, что карты, которые я люблю раскладывать в свободные минуты, говорили мне иное, а может потому, что моя дорогая Эльза продолжала несмотря ни на что, улыбаться...
Старик ласково тронул руку невестки.
Сейчас июнь. Ровно двенадцать лет назад, корабль с таинственного острова увез мешок с порошком из перьев феникса в неведомые дали. И вот, сегодня, моя преданная птица вернулась ко мне. Я думаю, это произошло не случайно. Я думаю, что тот корабль снова появился у наших берегов, и на нем, возможно, находится наш дорогой сын, отец, муж... Я знаю, что буду делать. Я пойду к Бургомистру, и попрошу его отправить несколько быстроходных военных кораблей к этому судну, лишь только оно появится на горизонте. Я объясню, что там находится мой сын, что он пленен, и нуждается в нашей помощи. Его все знают с детства, и обязательно помогут. Я пойду в ратушу прямо сейчас, а вы, ждите моего возвращения и радуйте себя мыслью, что Ганс жив, и возможно, скоро вернется домой.
Старик надел шапочку из алого сукна, взял самую дорогую индийскую трость сандалового дерева, и отправился к бургомистру. Он вернулся через полтора часа, бледный и рассерженный.
--
Он мне отказал! Он сказал, что это слишком дорогое предприятие, исход которого невозможно предугадать, что не хочет ввязываться в эти дела. Я ходил в Тайную Канцелярию, но и там не получил согласия. "Если корабль поведет враждебные действия, мы его, несомненно, атакуем. Но просто так арестовывать чужестранное судно лишь за то, что оно появилось у наших берегов, мы не имеем права".
--
А птица, ты рассказал им про птицу? - спросил Маленький Ганс.
Дед сменил гневное выражения лица на доброе и участливое, он снова стал таким, каким был всегда с домашними.
--
Малыш, - отвечал Старый Аптекарь, - если я скажу кому-нибудь про эту птицу, всех нас ждет страшный конец.
Старик вздохнул и добавил:
--
Остается смириться и радоваться весточке, которую послал нам Ганс. В записке, быть может, указаны координаты острова. Возможно, когда-нибудь, мы наберем денег на новый корабль и попытаемся туда добраться...
Ганс не выдержал. Слезы блеснули в его серых глазах. Дед и отец всегда учили его быть настоящим мужчиною, поэтому он проглотил обиду, и незаметно ушел в свою комнату, успев заметить, как мать утирает краем передника глаза. Лежа на кушетке, Ганс изучал рисунки на деревянных плитах потолка. Каравеллы и галеоны сражались с морскими чудовищами. Конкистадоры в кирасах и касках нападали на воинственных туземцев, спасшийся после кораблекрушения моряк, плыл в океане, держась руками за бочку. Люди боролись со стихией моря и побеждали ее в конце - концов. А чем он хуже? Ведь ему в следующем году исполнится тринадцать. А в четырнадцать их Государь, Гамбринус I, уже стал королем и победил Ледяного Колдуна. Разве он, Ганс, чем-то хуже? Мальчик решил вечером бежать к рыбачьему поселку и наблюдать за лодками. Если одна из них отчалит, он незаметно уцепится за корму, как делал это не раз, балуясь с приятелями, и проберется на корабль. Что делать дальше, он не знал, да и не хотел знать. Главным для него было увидеть отца, а уж он-то, и Маленький Ганс знал это абсолютно точно, что-нибудь да придумает. Часов в восемь, Ганс, сославшись на головную боль, сказал матери, что идет спать. Та поцеловала его лоб, заставила выпить какой-то порошок, и пожелала спокойного сна. Но мальчик в комнате долго не просидел. Лишь за дверью стихли шаги матери, Ганс через окно по водосточной трубе в виде открывшего зубастую пасть дракона, спустился в сад. Труба была шершавой и неудобной - по замыслу мастера на спине дракона находился колючий гребень, который мешал спуску. Покидая родной дом, Ганс очень волновался. А потому пренебрег, как делал это обычно, спускаясь по трубе, осторожностями, и поранил руку. Кожа стала саднить, рукав неприятно прилип, и мальчик понял, что пошла кровь. Он осознал, что если придется плыть в соленой морской воде, рана станет болеть еще сильнее, но это его не только не оттолкнуло от свершения намеченного мероприятия, но даже наоборот, добавило геройства. Ганс решил во что бы то ни стало добраться до корабля.
Ждать ему пришлось слишком долго. Часы на городской башне пробили половину двенадцатого, когда мальчик услышал шуршание песка, плеск воды и скрип блоков натягиваемых снастей. Приглядевшись, он различил лодку, которую двое мужчин в закатанных штанах, наверняка рыбаки, спихивали в воду. Ганс скинул в кустах куртку и незаметно вошел в воду. Он верно рассчитал расстояние и свои силы, и пользуясь течением, быстро достиг лодки. Ухватившись за кольцо в транце, мальчик прислушался. Судя по монотонной болтовне рыбаков, его никто не заметил. Чем дальше фелюка отходила в море, тем холоднее становилась вода. Раньше Ганс никогда не заплывал так далеко, и ему почему-то казалось, что если на пляже вода теплая, то такая же она и во всем океане. Но очень скоро он понял свою ошибку. Вначале кожа покрылась ежистыми мурашками, а потом все тело стало дрожать. С трудом Ганс пытался сдержать стук зубов. Ему чудилось, что зубы стучат как молотки, и те, двое, в лодке, слышат их стук. Но в фелюке все оставалось по-прежнему. Кроме того, суденышко поймало попутный ветер, и неслось в океан на всех парусах. Кто-то подошел к транцу.
--
Что-то медленно идет, - сказал бас. Ганс вздрогнул, он догадался, что своим телом тормозит лодку.
--
Это из-за течения, - отвечал молодой, почти мальчишеский, тенор.
--
Может быть, - буркнул бас. Рыбак вернулся на нос. На душе у Ганса полегчало. Он схватился за кольцо обоими руками и попытался вытянуться , чтобы лодка двигалась быстрее.
Когда впереди выросла громада корабля, очень похожего на галеон, и показалось трепещущее на ветру, где-то высоко-высоко, чуть ли не в самом небе, серебристое от лунного света, полотнище паруса, мальчик облегченно вздохнул. Стараясь унять озноб, он растер поочередно руки, и почувствовал, что немного согрелся. Борт лодки стукнул о борт галеона. С корабля сбросили канат, к которому рыбаки из фелюки привязали большой, тяжелый мешок. На борт принимать рыбаков явно не собирались. Ганс осмотрелся. И к великому удивлению обнаружил, что галеон имеет весла, по восемь на борту. Весла оказались привязаны канатами. Причем верхние концы канатов, терялись за фальшбортом. Мальчик решился. Отпустив кольцо, он подплыл к ближайшему к корме веслу, с трудом забрался на сколькое перо, а потом уцепился за канат и полез вверх. Эта часть борта находилась в тени, и Ганс не был заметен. Он прополз вверх половину пути, когда услышал голоса внизу. Лодка отчаливала от галеона. Путь домой оказался отрезан, но оставаться на канате было тоже нельзя - в любую секунду команда могла привести весла в действие. Мальчик стал карабкаться дальше. И вдруг, рядом с собой он увидел окно с открытой железной решеткой. Не раздумывая, Ганс раскачался на канате, ухватился за окно, подтянулся, и ввалился внутрь, совершенно обессилевший. Пахло пряностями, было темно. Мальчик нащупал какие-то тюки, забрался в них и почти сразу уснул.
Аптекарю не спалось. Мысль о том, что его потерянный сын в эту минуту, возможно, находится совсем рядом, в каких-нибудь двух-трех милях от берега, не давала ему уснуть. После полуночи старик накинул халат и спустился к морю.
Ночь была луной, до удивления светлой. Сквозь очки, Аптекарь различил в морском далеке силуэт корабля. Единственный парус, надутый ветром, удерживал судно на якоре. Еще старик увидел, как со стороны королевской пристани к галеону мчатся на всех парусах четыре легких буера, похожих на ночных мотыльков. На буеры поставили черные паруса, для скрытного приближения ночью к чужому судну. Старик остался стоять, как вкопанный. Он жаждал стать свидетелем развязки. Буерам действительно, удалось подойти к кораблю очень близко. Чужак поднял паруса слишком поздно, собираясь уйти. На носу первого буера расцвело белое облачко, чуть позже до слуха докатилось эхо далекого выстрела. Но галеон уже снялся с якоря. И вдруг, старик не поверил глазам, в море, совершенно из ничего, возник столб водяного смерча. Воронка увеличивалась в размерах, вбирая в себя все больше и больше воды, пока не подошла к буерам, и не поглотила их всех, одного за другим. А когда смерч опал, таинственное судно уже исчезло из виду.
Аптекарь еще долго простоял на берегу. К месту гибели буеров спешило какое-то судно, море качало всплывшие обломки кораблей. Старик, опираясь на палку, с печалью размышлял о том, какая могучая сила, вызвала смерч и о том, с чем, возможно, пришлось столкнуться его сыну на неведомых берегах Индийского океана. Вернувшись в дом, Аптекарь вынул из клетки феникса. Старик гладил радужные перья, пытаясь узнать от этого немого свидетеля хотя бы крупицу истины. Но птица молчала, и терлась клювом о ладонь хозяина.
Проснувшись, Ганс вначале не понял, где находится. Он крепко выспался, как никогда, но, сладко потянувшись, уперся во что-то мягкое. К его удивлению это оказалась не подушка, а здоровенный тюк, обернутый холстиной. И тут Ганс все вспомнил, и впервые после ухода из дома, по-настоящему испугался. Помещение, в котором он находился, являлось подобием кладовой. Здесь было все без разбору - от старого мушкета до свернутого в трубу паруса шлюпки. Ганс заглянул в окно, через которое проник вчерашней ночью. Кругом, насколько хватал глаз, расстилалась морская гладь, тронутая легкой волной. Слышался мерный скрип дерева, и ритмичная, монотонная песня, перебивающаяся плеском весел:
Добрый Тодди был славный парнишка...
Плеск
Я гордился таким бы сынишкой...
Снова плеск...
Но попал в нехорошие руки
И к вину пристрастился от скуки...
Пели внизу, наверное, гребцы. Ганс вернулся на свое место между тюков. Что делать дальше, он решительно не знал, и ужасно жалел о вчерашнем поступке. В это время послышался звон ключей, и дверь в кладовую открылась. Худой бородатый старик в черном халате и черной чалме, заглянул внутрь. Старик хитро, по-восточному, улыбался. Он уверенно подошел к тюкам , за которыми прятался Ганс, и беззлобно произнес:
--
Эй, крысенок, выходи!
Дрожащий от страха мальчик понял - его раскрыли, прятаться бесполезно. Он осторожно выбрался из-за тюков. Но, внимательнее разглядев старика, успокоился. Смуглый старик в черных одеждах очень походил на его деда. Только ростом был повыше и фигурой посуше. Старик мягко взял Ганса за руку.
--
Идем, не век же сидеть тебе в этой кладовой. Меня зовут Абдул аль -Хасан ибн- Газред ибн - Ибрахим. Но тебя, мой дорогой гость, прошу, называть меня Учителем. Только об одном хочу тебя сразу предупредить - мой корабль не совсем обычный. А впрочем, ничего здесь не бойся. Тебя никто и пальцем не тронет.
После полутемной кладовой яркий свет дня резал глаза. Привыкнув, Ганс с удивлением обнаружил что корабль не имеет команды. То есть все части и приспособления, которым, чтобы они работали, необходимы человеческие руки, двигались сами собой. Заметив удивление мальчика, Аль Газред объяснил:
- Мой корабль живой. Он, как послушная лошадь, или ишак, покорно исполняет все мои повеления. Из людей нас тут только двое. Ты и я.
- А кто же пел внизу? - поинтересовался Ганс.
Аль Газред опять улыбнулся. Он вообще, как заметил Ганс, часто улыбался.
- Это гули. Я тебя с ними потом познакомлю. Они имеют грозный вид, но на самом деле совсем не страшные. Просто мои возможности, как и все в этом мире, имеют предел. Совсем без слуг тоже трудно. Вот я и посадил на свой "Ирем" дюжину гулей. Пусть гребут. Если они не будут работать, то сойдут с ума. Уж такие они, эти гули... Пойдем покушаем, а?
Ганс сглотнул слюну, потому что есть он ужасно хотел, но боялся , что этот маг подсунет ему что-либо в еду. Сообразив, что когда-нибудь есть все равно придется, Ганс собрался с духом.
- Идемте...
Аль Газред снова улыбнулся. Ганс заметил в его карих глазах стальные искорки, которые едва вспыхнув, тут же погасли. Правда, в тот момент Аль Газред косился на юг, и Ганс внутренне обрадовался, что причиной мгновения злобы, вспыхнувшей в душе смуглого старика, был, скорее всего, не он.
За завтраком - горячим бараньим пловом, с сушеными фруктами, Аль Газред , как бы между прочим, заметил, что к вечеру может разразиться буря, и попросил мальчика , когда начнется шторм, быть в капитанской каюте. Маг говорил о чем угодно - о далеких островах, об обитателях морских глубин, о небесных светилах, помогающим морякам прокладывать истинный курс. Но поворачивать назад, к Бромбергу, Аль Газред явно не собирался и ни словом не обмолвился о причине появления Ганса на судне. К концу завтрака, который, надо отметить, был очень вкусным и обильным, Ганс решился задать, наконец, Аль Газреду, так долго мучивший его вопрос:
- Скажите, Учитель, почему вы не спрашиваете меня, кто я такой, и что делаю на вашем удивительном корабле?
Вопрос не застал мага врасплох. Аль Газред отпил из ониксового потира щербет и молвил:
- Зачем мне спрашивать тебя о том, чего я сам не знаю? Ты, верно, ищешь своего отца, потому что уж очень на него похож . И я его тоже ищу.... Значит у нас с тобой одна общая цель. Так давай объединим наши усилия в этом, достойном настоящих мужчин, деле. Твой отец совершил великое открытие, малыш. Открытие, которое изменит судьбы мира. Но он пропал. И с ним пропала тайна этого открытия. Феникс твоего отца некоторое время жил у меня, а еще раньше, перед тем, как он попал к твоему деду, он принадлежал моему сыну, погибшему вместе со своим кораблем в этих местах. Я ... сохранил записку, которую обнаружил некогда на... на ноге феникса и, оказавшись близко от твоей родины, отпустил птицу домой. Я догадывался, что она найдет нужный мне мостик, связывающий твоего отца с миром людей. И подспудно ожидал, что объявится кто-то из людей, кто, возможно, знает тайну записки и поможет найти твоего отца. Но я и не предполагал, что этим человеком окажется такой храбрый, славный мальчуган, который проберется, кто бы мог подумать, ночью, на мой корабль! Ну что же, видно так было угодно судьбе...Кисмет!. Я принимаю ее волю, и прошу тебя оставить все думы о родине в том далеке, где она осталась, холодная и прекрасная страна, до тех пор, пока не сыщется твой отец. Будь мне верным и послушным учеником, а я стану тебе щедрым учителем. Я отдам тебе все, чем владею, все чему научился в пещерах Магриба. Мегиддо, город мертвых, заговорит с тобой забытыми именами, ифриты и дэвы, обитающие в песках Аравии, принесут к твоим ногам все сокровища мира.... Я стар, и когда придет пора уходить, мне будет легче, если я буду знать, что алмаз моей души не превратится в кучку золы, а остался сиять в ищущем, живом сердце.
Старик хотел сказать что-то еще, но открылась дверь каюты, и вошел очень странный человек. Ганс назвал бы вошедшего мавром, если бы не его заостренные уши на лысой голове, и не крючковатый узкий нос, не свойственный этой расе. Из одежды на человеке была лишь набедренная повязка. Незнакомец поклонился магу и Гансу и глухо сказал:
- Хозяин, мы заметили на горизонте пламя посреди моря. Морской огонь плывет к нам.
Аль Газред изменился в лице, бросил в блюдо недоеденную горсть плова, наскоро вытер руки о халат и выбежал вон. Ганс, следуя его примеру, одним глотком допил пахнущий шафраном, лимонный щербет, и побежал за учителем.
Маг стоял по левому борту, наблюдая в подзорную трубу горизонт. Заметив подле Ганса, он передал оптический прибор ему.
- Смотри туда, видишь?
Ганс покрутил окуляр, подстраивая трубу под свои глаза, и вдруг увидел в волнах столп оранжевого пламени, несущийся прямо к кораблю.
- Это огненная акула, - услышал мальчик голос Аль Газреда, - ужас моряков. По крайней мере, так отзывались о ней те немногие, кто встречался с ней и остался живым. Ты боишься, мой мальчик?
- Нет! - громко, чтобы перекричать свой страх, отвечал Ганс.
- Молодец, - Аль Газред положил ладонь на его плечо и крепко сжал пальцы, - тогда мы ее победим!
--
Эй, Ибрахим, - обратился маг к гулю, - спускайся к гребцам и прикажи им поднять весла. И пусть никто носа не кажет наверх! А ты, малыш, останься со мной. Сегодня я тебе дам первый урок.
Когда послушный гуль скрылся в люке, маг продолжил:
--
Ты знаешь, что такое шпиль? Тогда беги к нему, и если встретишь там кого - нибудь, веди его сюда.
Довольный, что Аль Газред оказал ему такое доверие, Ганс ринулся к баку. Он обогнул световые люки, днища опрокинутых шлюпок, его взгляд задержался на пестрой туземной пироге с далеких островов, которая, неизвестно для чего, оказалась привязана к тупоносому боту. Засмотревшись, мальчик едва не налетел на фок-мачту, и только тогда посмотрел на шпиль. Посмотрел и застыл на месте.
Вначале Ганс увидел сердитую морду, совсем, как у выдры. Два умных карих глаза пристально изучали его, источая жгучий магнетизм. Морда вдруг стала почти человечьим лицом, красным, как у пьяницы - боцмана, обветренным, с желтыми щетинистыми усами под сизым носом. Ганс моргнул, и только потом, словно оторвавшись от чар этих глаз, он сумел разглядеть того, кто сидел под шпилем.
Он был невысок, в матросской робе, с накинутым на круглую голову капюшоном ветхой голландки. Его ладони и голые ступни, напоминали лапы выдры - черные, с перепонками между пальцев. Он курил длинную голландскую трубку, и аромат пахучего табака приятно щипал мальчику ноздри.
Ганс учтиво поклонился, и еле сдерживая волнение, молвил:
-Учитель просил вас пройти к нему, ко второй мачте.
--
Хе! - сердито крякнул тот, кто сидел под шпилем, - нынешние мальчишки совсем разболтались! Всыпать тебе бы, юнга, пенькой, смоченной в рассоле, да посыпать потом порохом, за такие слова! И ты еще смеешь меня о чем-то просить?
--
Но Учитель...
--
К черту, Учителя! Пока не скажешь, как называется вторая от бушприта мачта на галеоне, я никуда не пойду!
--
Грот! - выпалил Ганс.
Тот, кто сидел под бушпритом, смягчился, и уже лукаво щурясь, продолжал.
--
А что ж сразу-то не сказал?
--
Я....Я на корабле второй день...
--
На судне, - поправил тот, кто сидел под шпилем.
--
Я на судне второй день, - поправился Ганс.
--
Ладно, юнга, пока прощаю, но с этого дня я крепко возьмусь за твое воспитание. Так чего же хочет Капитан?
--
Он хочет чтобы вы, господин....
--
...Клабаутерманн, - представился тот, кто сидел под шпилем.
--
Он хочет, чтобы вы, господин Клабаутерманн, подошли к грот мачте. Нас преследует огненная акула!
Аль Газред молча передал трубу, смело усевшемуся на планшире Клабаутерманну. Старый корабельный домовой долго изучал акулу в трубу. Ганс заметил, что Аль Газред уже начал нервничать, когда Клабаутерманн, наконец, изрек:
--
Здоровая. И что ты собираешься с ней делать?
Маг хмуро взглянул на домового. И метнул из своих глаз в усы последнего короткую сиреневую молнию. От усов взвился сизый дымок. Клабаутерманн чертыхнулся. В воздухе запахло паленым поросенком.
--
Да ладно тебе, - скороговоркой заговорил домовой, - что ты так сразу-то, дай подумать.... Дай подумать, дай подумать.... Дай поду.... А если ее заморозить?
--
Ты в своем уме? Ты видел, как на морозе горят усы?
--
Тихо, тихо, тихо...- опять скороговоркой заговорил Хозяин корабля, потому что вдруг ощутил, что его усам становится очень холодно, - тогда заморозь корабль. Она поплюется пламенем, устанет, да и заляжет на дно, а ты тем временем скроешься.
Маг переменился в лице. Он стал задумчивым. С минуту он размышлял, а потом приказал Гансу принести из капитанской каюты шубы, которые хранились в синем рундуке. Когда Ганс вернулся, на его плечах висел овчинный полушубок. Маг накинул на плечи волчью доху, и предложил Клабаутерманну шубку из зайца, но домовой отказался, сообщив, что с детства терпеть не может зайцев, особенно тех, у которых три ноги*. (*примечание - по европейским поверьям, гномы , чтобы скрыться от людей, иногда превращаются в трехногих зайцев).
Аль Газред отошел в сторону. Он раздвинул руки, как бы обнимая мир, и закрыл глаза.
--
Колдует...- шепнул Гансу на ухо Клабаутерманн.
Ганс в ответ только кивнул, потому что с дрожью ощутил на щеках легкий холодный ветерок. Работа мага стала его завораживать. Аль Газред тем временем проникал мыслью в глубины мироустройства. Он видел атомы, из которых состоит Вселенная, он видел свой "Ирем" с высоты полета чайки, себя, Клабаутерманна, этого храброго мальчугана, так похожего на его сына Халида, погибшего двадцать четыре года назад у берегов Бромберга, во время бури, и силою своей воли, замедлял движение атомов. Маг собирал в клубок свои колдовские силы и облекал ими каждый атом, заставляя его двигаться чуть медленнее. Когда силы, казалось, покинули Аль Газреда, маг открыл глаза. Он потерял ощущение времени и не знал, сколько времени колдовал. Но Аль Газред увидел лед, покрывавший мачты, снасти, паруса, палубу. Он посмотрел вниз, на море, и с удовлетворением отметил, что оно на добрый десяток локтей вокруг корабля превратилось в кусок зеленого льда. Чудовищная акула, вся состоящая из огня, отчаянно пыталась прогрызться к корпусу судна, но все ее усилия оставались напрасны. Адская рыбина тускнела прямо на глазах. Ганс переминался с ноги на ногу, отчаянно стараясь согреться, а съежившийся от холода Клабаутерманн, бодро крякал и бросал в акулий нос снежки, которые таяли, стекая в открытую зубастую пасть. Заметив Аль Газреда, домовой радостно сообщил:
- Почти готова. Еще пару раз куснет, и пойдет на дно!
И точно. Гигантская рыба вскоре разжала челюсти. Вместо пылающего огнем яростного чудовища, она превратилась в неподвижную серую тушу, покосилась холодным глазом в сторону Клабаутерманна, бросившего в нее очередной снежок, и тихо ушла на дно.
Ганс повернулся к магу. Старик был бледен, и еле держался на ногах. Мальчик взял своего Учителя под руки, и осторожно повел в каюту. Клабаутерманн, все еще швырявший снежки в пустое море, заметил вслух, когда Ганс и Аль Газред скрылись из виду:
- Ох, старый лис, что же ты задумал на этот раз? А мальчишка то тебе нравится...
Ночь прошла спокойно. Продрогшие гули, руководимые Клабаутерманном, исправно несли вахту. Юнга же присматривал за Капитаном, как звал старика домовой. Вернее, юнга спал на кушетке возле койки мага, который всю ночь проворочался в бреду. Его мучили видения. Ганс несколько раз давал старику пить и вытирал пот с его смуглого лба. Но к рассвету старик успокоился, а проснувшись утром, был уже бодр и свеж, как всегда.
Утро выдалось ясным и тихим. Судно шло галсами, двигаясь на юг, к экватору, на удивление быстро. Наверное, даже тут не обошлось без магии Аль Газреда. Морская вода светлела, и уже на третий день пути Ганс чувствовал то, что опытные матросы называют "дыханием тропиков". Все стало другим - воздух, волны, солнце, небо. Даже ветер приносил совершенно другие, незнакомые запахи. Клабаутерманн добросовестно исполнял обязанности боцмана. По всему было видно, что такое занятие ему по душе. Своим заместителем он сделал Ибрахима - того самого гуля, который принес Аль Газреду весть об огненной акуле. Клабаутерманн стоял в руле, со своей неизменной трубкой во рту, а Ибрахим, с завидной для гуля поспешностью, доносил до команды все его приказы и, возвращаясь обратно, докладывал об их исполнении. Когда Клабаутерманн считал, что море более-менее спокойно, он покидал свой пост, оставляя штурвал на попечение магии Аль Газреда. В такие часы корабельный домовой учил Ганса премудростям морской науки - от вязания узлов, до основ навигации. Аль Газред щедро снабжал Ганса картами, атласами и прочими необходимыми вещами, хранившимися в его обширной корабельной библиотеке. И когда однажды Клабаутерманн торжественно объявил команде, что через три дня они пересекут экватор, Ганс с полным правом мог уже называться юнгой. Он ходил (два раза) самостоятельно на клотик, он мог держать по компасу и звездам курс, и главное, знал как называется на корабле все - от бушприта до ахтерштевня. Клабаутерманн был доволен своим учеником, хотя не подавал виду. Но Ганс давно понял его натуру, и когда домовой сердито бубнил и фыркал, знал - на самом деле Клабаутерманн просто не хочет, чтобы команда считала, что он завел себе любимчика.
В один из вечеров, свободный от вахты Ганс решил задать Аль Газреду так долго мучивший его вопрос:
--
Учитель, расскажите мне все, что знаете о моем отце.
Маг присел на днище шлюпки, вздохнул.
--
Твоего отца я встретил на одном острове... Это было три года назад. О существовании этого места знают не многие, потому что есть силы, которые так хотят, и в услужении у которых я состою. Твой отец жил на этом острове, в построенной своими руками хижине. Его корабль, с истлевшими парусами, гнил в тихой бухте. Я хотел забрать твоего отца с собой, но он отказался, сославшись на то... на то, что опыт... Ну, опыт, который он начал несколько месяцев назад, скоро закончится, и тогда можно будет вернуться в мир. Он много рассказывал о себе и своей семье. Мы договорились, что на обратном пути я заберу его и доставлю в какой-нибудь порт, поближе к Бромбергу. Но... Когда месяц спустя, я снова оказался на острове, твоего отца там уже не было, хотя корабль продолжал гнить. В пустой хижине сидел феникс, к ноге которого была привязана известная тебе записка. Я подумал, что это координаты того места, куда, возможно на лодке, отбыл твой отец, но при внимательном изучении карт выяснил, что место, указанное твоим отцом лежит очень и очень далеко от Индийского океана. Смысл цифр остался неясным. Вещество, которым был пропитан уголок ткани, меня крайне заинтересовало. Дело в том, что оно способно вызывать процесс трансмутации металлов, то есть превращать любой металл в золото. Вещество, что я везу с собой, получается только в одном месте на земле, в Железном гроте недалеко от Бромберга, и только из перьев феникса, тоже способно вызывать трансмутацию. Его делает один ... один мой знакомый. Но оно крайне ядовито. А твой отец умудрился получить нечто подобное, из растительного сырья! Его вещество оказалось абсолютно безопасно, и если верить Флоринху, одному очень мудрому магу, который жил давно, оно способно продлевать человеческую жизнь. Флоринху никто не верил. А ведь он оказался прав....
Край ткани был пропитан смесью соков неизвестных мне растений. Твой отец открыл тайну тайн, нашел молоко философов! Около года я провел на том острове, выполняя бесчисленное число опытов со всеми растениями, произраставшими там, но все оставалось тщетным. Когда подошло время плыть за новой порцией порошка, приготовленного моим знакомым, я прихватил с собой чудесного феникса, к которому успел привязаться за время пребывания на острове. Я надеялся что с помощью птицы смогу найти людей, знавших твоего отца, но в результате один из этих людей сам пришел ко мне. Я почувствовал твое присутствие еще ночью, но посчитал, что это рыбаки путают мысли. А утром смотрю - и верно, прячется где-то крысенок...
Аль Газред тепло посмотрел на Ганса. Мальчик понял, что должен что-то тоже сказать. К рассказу мага он добавил:
--
Мой дед тоже считал, что в записке указаны координаты острова. А когда попробовал зеленое вещество на вкус, очень удивился...
--
... Потому что в состав сока входит отвар хинной коры, - перебил Аль Газред, - Аптекарь сразу почувствовал ту самую горечь! Но кроме хинны там есть что-то еще...
--
А куда мы плывем? - спросил Ганс.
Маг отвечал, старательно подбирая нужные слова:
- Я должен отвезти мешок с субстанцией одному... человеку, которому служу. По пути мы посетим остров, где я встретил твоего отца, и попутно начнем его поиски. Правильно истолковать поступки человека способен лишь близкий ему человек. Поэтому любое твое слово, любая твоя мысль о Гансе Старшем, будет для меня как откровение. А потом мы вплотную займемся его поисками, но для начала нам нужно будет все же отвезти проклятый мешок...
Маг совершил в воздухе короткий странный жест, как бы отмахиваясь от чего-то, улыбнулся , заметив, как внимательно Ганс смотрит на его пассы, и молвил:
--
Я совершил аракку. Сомкни большой и указательный палец правой руки в кольцо. А теперь в кружок пальцев брось слово "прочь". Да, вот так. Разомкни пальцы. Чувствуешь?
Ганс почувствовал! Легкая волна изошла из его ладони и растворилась в воздухе...
--
Теперь, - подытожил маг, никакой враг не почувствует твоей ненависти. А скрывать свои чувства, мой мальчик - великое искусство!
Пробили склянки.
--
Скоро мне пора на вахту! - сказал Ганс.
--
Ступай, - ласково произнес Аль Газред, -спокойной тебе вахты... Только никогда не говори в присутствии Клабаутерманна слово "плывем". Плавают бревна, а корабли, да еще такие, как мой "Ирем", ходят. Понял, юнга? И еще - срочно пришей на куртке нижнюю пуговицу. Если не найдешь - вырежи из щепки от бимса. Но на вахте ты должен быть опрятен. Это закон.
--
Слушаюсь, господин Капитан, - выпалил Ганс, вытянулся в струну, а потом сорвался с места и побежал в трюм, вырезать пуговицу. Наскоро сделав ее, и пришив суровой ниткой, Ганс поспешил к рулю. Клабаутерманн сегодня обещал научить юнгу вести судно галсами.
Урок был недолгим. Ганс усвоил все премудрости сразу, за что заслужил похвалу скупого на подобные вещи домового. Оставшееся до конца вахты время Клабаутерманн решил посвятить истории моря. Он вытащил из внутреннего кармана старые очки со сломанной дужкой и заставил Ганса их надеть. Лишь только Ганс посмотрел на море через толстые линзы, он застыл на месте, как вкопанный. Море было полно кораблей. Вернее, кораблей-призраков. Египетский неповоротливый корабль, сделанный из вязанок тростника мирно пересекал кильватерный след красавца - галиона. Драккар Эрика Рыжего, с полосатым сине-красным парусом, и драконом на форштевне, догонял греческую трирему. Римская либурна тяжело шла на ост, надсмотрщик ходил по палубе, хлеща рабов-гребцов плеткой, а малайское проа соревновалось в скорости с арабской щебеккой.
- Это духи моря, - говорил Клабаутерманн, - это немые свидетели человеческого могущества и алчности, помощники сильных, товарищи пытливых. У каждого корабля есть своя судьба, как у человека. Вон, видишь, ту долбленую лодчонку? Ее выдолбили тридцать тысяч лет назад в Европе. Некий пытливый человек, облаченный в одежду из звериных шкур, первым из людей вышел на ней в открытое море. Но подхваченный морскими течениями, челн унесло в открытый океан, и человек умер семь дней спустя от жажды. Он умер счастливым, потому что первым из людей стал Человеком Моря. Его бессмертную душу тепло приняли на морском дне, и некоторое время спустя, он стал Нептуном, покровителем моря. А вот эта каракка, чьи трюмы до отказа набиты золотом инков, не смогла выдержать веса своего кровавого груза, и развалилась на части на полпути к Барселоне, во время шторма. Она затонула со всем экипажем, и со всем золотом, которое лежит, рассыпавшись по морскому дну, среди скелетов его хозяев. А вот славный "Майский Цветок", гордое и смелое суденышко. На нем горстка смельчаков отправилась в Америку через Атлантику, и достигла берегов Нового Света, образовав там колонию . А вот идет либурна жестокого центуриона Клавдия Церцерия. Он считал, что держит судьбу в своих руках, но его гребцы, галерные рабы, подняли на судне мятеж, и сбросили его в воду , прямо в золотых доспехах, и он потонул, не найдя сил преодолеть их тяжесть и всплыть. А вот унирема хитроумного Одиссея. Видишь, того человека, привязанного к мачте? Это и есть сам Одиссей, царь Итаки. Он слушает пение сирен, чей огнедышащий остров когда-то располагался в этих местах, пока не ушел под воду. А вот это...- Клабаутерманн запнулся, - а вот это уже не призрак... Юнга, сними очки.
Ганс покорно исполнил веление боцмана. "Ирем" догоняла шхуна, сплошь окруженная радугой морских брызг, с лохмотьями вместо парусов, и давным-давно не крашеными бортами. От шхуны потянуло холодным ветерком. Приглядевшись, Ганс понял, что вместо команды по палубе ходят скелеты в ветхих матросских робах старого образца. Когда корабли сравнялись борт о борт, один из скелетов подбежал с двумя бочонками к планширю и прокричал по-голландски, обращаясь к команде "Ирема":
- Эй, на судне, не довезете ли вы до Амстердама эти письма? Мы дадим в придачу ром!
- Валяй! - тоже по-голландски, прокричал в ответ Клабаутерманн.
Размахнувшись, скелет бросил бочонок с письмами, а следом - анкерок с ромом. Тотчас остатки парусов шхуны наполнились ветром, и она стремительно отвалила. На палубу из каюты выбежал взбешенный Аль Газред. Подойдя вплотную к домовому, он сказал, еле сдерживая в присутствии Ганса гнев:
- Как ты посмел принять от Голландца письма!
На что Клабаутерманн спокойно ответил:
- Жалко морячков. Не век же им скитаться по океанам. Должен же кто-то доставить, наконец, их письма домой...
- Да, чуть не забыл, - изменив тон на более спокойный, добавил маг, обращаясь к Гансу, - мой дорогой ученик, сейчас ты видел "Летучего голландца", чей капитан, Ван дер Деккер некогда продал душу дьяволу. Нас могут ждать большие неприятности, мой мальчик, так что найди в себе силы быть готовым ко всему!
Маг уничтожающе посмотрел на домового и вернулся в свою каюту.
Той же ночью разразился шторм. Перед началом бури на бушприте, клотиках и ноках рей зажглись зеленые огни. Клабаутерманн бодро сообщил , что это огни Святого Эльма, который и сам скоро появится, и приказал Ибрахиму срочно убрать все паруса. На магию Аль Газреда он почему-то не надеялся. Сверкнула первая молния. Потом вторая, третья... Гансу показалось, что где-то высоко - высоко в небе стреляют из огромных пушек, а молнии - есть ничто иное, как сполохи небесного салюта. Потом единым порывом налетел шквал, опрокинув на судно первые валы. Аль Газред встал возле штурвала, и воздев руки к небесам, стал колдовать. Глаза мага бросали сиреневые искры, одежды окутались электрической дымкой. Клабаутерманн, увидев, что Ганс все еще стоит на палубе, прогнал его в каюту, чтобы не смыло волной, а сам встал в руле, и с помощью трех гулей (включая Ибрахима) держал непослушный штурвал. В капитанской каюте, подойдя к иллюминатору, Ганс остолбенел, увидев , что в бушующем море , то скрываясь в волнах, то появляясь вновь, ходит сплошь состоящий из зеленого света, бородатый старик в одежде пустынника. "Святой Эльм", - понял Ганс, вспомнив слова Клабаутерманна. Ганса стало мутить - он еще не привык к качке. Он лег на койку и вскоре уснул.
К утру буря стихла. Когда Ганс вышел на палубу, он с удивлением обнаружил, что на море - полный штиль, что тропическое солнце заливает весь мир желтым теплом, что судно дрейфует, а Клабаутерманн, страшно разъяренный, мечется по палубе . На порожке трапа, устало привалившись к перилам, сидел Аль Газред, мокрый и злой. Заметив мальчика, он тепло улыбнулся ученику, но улыбка сразу сошла с его губ, когда Клабаутерманн, появившись из трюма, громогласно объявил:
- Одного гуля нет. Похоже, смыло волной !
На лице мага отразился смертельный испуг. Он побледнел, и словно боясь упасть, схватился за перила.
- Которого нет?... - еле произнес маг.
- Рыжего, Махмуда.
Услышав слово "Махмуд", маг взбодрился.
- А Ибрахим?
- Ибрахим качает помпой воду из трюма.
Маг даже повеселел от таких слов.
- Юнга, - обратился Аль Газред к Гансу, - принеси астролябию, карту, циркуль и линейку.
Догадавшись, что сейчас будут определять местоположение судна, Ганс бросился в каюту за всем необходимым.
- Расчитай наши координаты, - сказал маг, когда Ганс вернулся .
- Где будет солнце в полдень, Учитель? - поинтересовался мальчик.
- На три градуса ниже того места, где ночью сияет Полярная Звезда. - отвечал маг.
Ганс измерил с помощью астролябии угол между горизонтом и полуденным солнцем, произвел необходимые расчеты долготы, потом на карте старательно вымерил нужное место, и радостно сообщил:
- Здесь!
Маг и Клабаутерманн скосили глаза на карту.
- Недалеко я вижу небольшой безымянный островок, - сказал маг, - Махмуда могло туда выбросить волной. Боцман, отдайте людям приказ - весла на воду. Юнга - к рулю, магических сил почему-то не хватает для управления кораблем. Мы идем к тому острову.
Ганс уже не улыбался. Он догадался, что Аль Газред, Клабаутерманн и гули очень устали за минувшую ночь. Вот почему править судном доверили ему - больше некому, тем более что магическая сила, управлявшая кораблем ранее, как сказал Учитель, ослабла. Когда судно стало на курс, и указания Капитана были уже не нужны, домовой отвел мага в каюту. Появившись позже на юте, возле Ганса, Клабаутерманн рассказал ему, что случилось ночью. Оказывается, магия Аль Газреда возымела свое действие, и через полчаса море вокруг корабля почти успокоилось, хотя весь океан, кругом, насколько хватал глаз, кипел и поднимал валы, чуть ли не до небес. Но после полуночи Аль Газреду стало плохо. Маг сказал, что его здоровье тут не при чем, что он чувствует действие чужой магической силы, направленной именно на него и его корабль. Маг стал использовать самые мощные защитные заклинания, и море вокруг них то начинало бурлить, когда силы Аль Газреда ослабевали, то утихало, когда Аль Газред находил в памяти новое мощное заклинание и использовал его. Битва двух магий продолжалась до рассвета. Потом море стихло, тучи развеялись, наступил штиль.
- А я думаю так - это все проделки Адамастра. Он не хочет пускать нас в это время года через мыс Доброй Надежды, как когда-то не пускал Ван дер Деккера, почему тот и договорился с Морским Дьяволом. Понимаешь, юнга, когда Аль Газред возвращается домой из такого рейса, как этот, он всегда проходит это проклятый мыс в сезон самых страшных штормов и ураганов, наперекор всем законам моря, а Адамастр, страшный морской дух, хозяин мыса, ловец душ утопших моряков, всегда строит ему свои козни. Но магия Аль Газреда, обычно оказывается сильнее. В этот же раз Аль Газред едва не помер от натуги. Уж так ему было тяжело...Так тяжело... Вот потому я и думаю, юнга, что Адамастру в этот раз помогал кто-то еще. Видно мы вместе со своим грузом кому-то перешли дорожку...
У Ганса на голове волосы стали дыбом от подобных слов. Только сейчас он понял, что в игре, участником которой он стал, на кон поставлены человеческие жизни, и его в том числе. Ганс внутренне сжался и крепче вцепился в штурвал. Клабаутерманн раскурил трубку. Табак и огниво у домового были сухими всегда, в любую погоду, при любом шторме.
Остров они достигли к вечеру. Бросили якорь, решив высадиться утром. Маг вооружил гулей турецкими пистолетами с кривыми рукоятками, и палашами, и приказал пустынным духам всю ночь нести на палубе караул, внимательно наблюдая за островом, слушая каждый всплеск вблизи корабля. Наблюдать за гулями он поставил юнгу (до шестых склянок), а потом - Клабаутерманна. Сам маг, все еще не пришедший в себя после бессонной ночи, отправился спать. Ночь наступила мгновенно, как всегда бывает в тропиках, без сумерек и привычной Гансу вечерней истомы. Огней на судне не зажигали из соображений безопасности. Ганс сидел под грот-мачтой, на пустом бочонке, наблюдая за островом . На поясе болтались короткая шпага и подзорная труба, а за спиной, на специальной перевязи - пистолет, потому что рост у Ганса был небольшой, и ему было трудно таскать пистолет за поясом. Бриз приносил с острова запах берега, и Гансу страстно хотелось побродить по твердой земле. Он устал от палубы, которая никогда не была неподвижна, и окружающих предметов, постоянно ускользавших во время качки из поля зрения. Суша пахла горьким запахом трав, древесной корой, сырой землей, и еще множеством других запахов, не знакомых мальчику, но приятных и манящих. Над горизонтом взошел Южный Крест. Мальчик любовался созвездием, совершенно забыв о приказе капитана слушать всплески воды поблизости от корабля, и наблюдать за островом. Он спохватился лишь тогда, когда краем глаза заметил на острове, на вершине скалы, трепещущую бусинку огня. Ганс схватил подзорную трубу и навел окуляр на огонек. На плоской вершине невысокого утеса, возвышавшейся над джунглями, горел костер! Подумав, Ганс решил сообщить об этом Клабаутерманну . Боцман, как всегда, сидел под шпилем и курил трубку. Завидев юнгу, всполошился:
- Что стряслось?
- Огонь! На вершине скалы горит огонь!
Клабаутерманн долго разглядывал костер в трубу. После сказал:
- Я не знаю, чьих рук это дело, но мне что-то неспокойно. Островок-то небольшой. Если кто-то хочет подать нам сигнал, непонятно, почему он не сделал это до заката...Ладно, юнга, наблюдай. Увидишь что еще, доложи.
Домовой отправился на свое обычное место - под шпиль, а Ганс стал внимательно наблюдать за костром. Огонек временами тускнел, и снова вспыхивал - значит кто-то подкладывал дрова. Гули старательно патрулировали с обоих бортов, время от времени всматриваясь в тронутою лунными искорками, воду. Но ничего подозрительного они не заметили, и когда вахта Ганса закончилась, он со спокойной совестью отправился на покой. Гули, духи пустыни, не спали. Они вообще, никогда не ложились спать, и ничего не ели. Морской воздух насыщал их тела лучше всякой еды.
Утром Ганса поднял Ибрахим.
- Капитан хочет срочно видеть тебя, юнга! - глухим басом сообщил гуль.
Ганс поспешно оделся, нацепил шпагу, пистолет и выскочил на палубу.
Капитан и боцман стояли на юте. Клабаутерманн указывал ладонью-ластой на остров и что-то объяснял магу. Оказывается, ночью костер неожиданно потух, словно его залили водой, и в тот же миг со стороны острова послышался вой какого-то животного. Маг принял решение отправиться на остров вместе с шестью гулями. Подумав, он взял с собой и Ганса.
- Пусть погуляет по суше, - сказал он, - мальчику это будет полезно.
Послушные гули уже скрепели талями, опуская вельбот на воду. Ганс по просьбе Аль Газреда, принес из каюты ящичек с инструментами, необходимыми магу для исследований, и спустившись по лееру в вельбот, последним занял свободную банку.
Идти по суше оказалось не так уж и легко.
Свыкшийся с качкой, Ганс упал, едва ступив на песок. Учитель протянул ему руку:
- Так всегда бывает в первый раз. Ничего, привыкнешь...
На первый взгляд, остров казался необитаем. Попадавшиеся в джунглях тропинки явно принадлежали животным, но ни в коем случае не человеку. С лианы на лиану препархивали стаи разноцветных попугаев. Радужные колибри пили нектар из прекрасных цветов. Странная, неприятного вида птица, похожая на тощего орла с голой шеей, чистила о кору кривой клюв. Недовольно покосившись на пришельцев, она продолжила свое занятие.
- Это гарпия-обезьяноед, - сказал Гансу Аль Газред, - неприятное создание. Когда-то я едва не умер от лихорадки в дебрях Конго, и меня три дня преследовала целая стая этих птиц, надеясь на мою скорую кончину. А когда я, обессилив, засыпал, они слетали на землю и клевали меня...
Отряд углублялся в лес все дальше и дальше. Маг показывал ученику разные растения и животных, объяснял их названия, рассказывал об образе их жизни. Ганс впитывал знания, как губка. Путешествие в дебри незнакомого острова стало уже казаться ему простой экскурсией с самым лучшим на свете Учителем, когда маг вдруг накрыл мальчика полой плаща. Гули вскинули кремневые мушкеты и окружили, прикрывая от врага, людей. Но тревога оказалась напрасной. То, что испугало Аль Газреда на самом деле было всего лишь статуей - огромной, искусно сделанной статуей летучей мыши. Ее глаза - отшлифованные рубины, сверкали огнем, выточенные из перламутра зубы, выглядели, как настоящие клыки. Осмотревшись, Ганс понял, что подобная статуя не одна - из зарослей то тут, то там, проглядывали другие статуи, тоже мышей. Все они были деталью, какого-то огромного строения, сложенного из массивных плит, чьи контуры едва угадывались в море потопившей их зелени.
Успокаивая себя, маг вытер ладонью усы, и сказал, рассматривая статуи:
- Храм Ночных Богов...Кто бы мог подумать!
Заметив пытливый, устремленный на Учителя, взгляд мальчика, объяснил:
- Давным-давно, когда люди еще мало отличались от животных, на земле обитал могущественный народ. Они строили замки в полярных широтах, летали по воздуху на чешуйчатых железных птицах и знали очень и очень много о Земле и космосе. Но они были очень злые, и поклонялись змеям, крови, смерти и ночи. Ты, мой мальчик, видишь один из храмов этого народа, Храм Ночных Богов - статуи гигантских летучих мышей, пьющих кровь. Только насквозь поглощенное злобой и разрушением сознание, может родить такое. Только продавший Иблису душу, мастер, может изваять подобные скульптуры.
Маг окинул взором статуи, и сложив два перста, сделал резкий жест в сторону храма.
- Ча! - произнес Аль Газред магическое слово, со странным шипением, похожим на змеиное, а потом закрыл глаза и замер, словно прислушиваясь к чему-то. Он простоял так около минуты, а очнувшись молвил:
- Это место еще хранит свою магию, значит кто-то, или что-то время от времени совершает здесь свои страшные обряды. Идем же! Долго пребывать тут опасно.
Маг выбрал звериную тропку, уводящую влево, и продолжил путь. Аль Газред оказался на удивление умелым следопытом. Следуя только известным только ему, ориентирам, он довольно скоро вывел отряд к той самой скале, на вершине которой горел вчера огонь. Ее склон, невидимый с корабля, оказался пологим, и путники скоро вскарабкались на вершину. Они увидели сложенный из дикого камня очаг, следы голых человеческих ступней рядом с кострищем, и еще несколько следов, очень похожих, как сказал Аль Газред, на следы леопарда.
Маг внимательно изучил камни, из которых был сложен очаг, пощупал золу, осмотрел остатки дров, тронул пальцами человеческие следы. И неожиданно спросил Ганса:
- Как ты думаешь, юнга, где норд?
Ганс посмотрел на солнце - оно упрямо двигалось к зениту, и уверенно указал в сторону пологого склона, за которым расстилался океан.
- Ты абсолютно прав, малыш...- сказал Аль Газред, север именно там... Эта часть острова - северная.
- Знаешь, - помолчав, продолжил старик, - я думаю, нам нечего бояться обитателей этого острова, во всяком случае, днем. Вчера, на этом самом месте, люди совершали удивительный обряд - они среди ночи зажгли рукотворное солнце, чтобы тот, кто должен прийти с севера, увидел огонь даже в кромешной тьме. Жители острова не опасны, они просто несчастны, потому что вот уже много сотен лет ждут ответа на один-единственный вопрос. И мы, определенно, должны их найти и помочь им. Но для этого мы должны показать, что их враги есть и наши враги тоже.
Маг взял у Ганса ящичек с инструментами, и извлек из него обыкновенную зурну. Он приложил инструмент индийских факиров к губам, и надул щеки. Завораживающий, сладкий звук поплыл над островом. Тотчас, земля под ногами, словно пришла в движение - это змеи вылезали из своих щелей и нор, и устремлялись к ногам Аль Газреда. Ганс и гули застыли, как вкопанные, а маг вдохновенно улыбался, и Ганс понял - бояться не надо, и успокоился, а вместе с ним, и гули. Змеи ползли отовсюду. Скоро их набралось столько, что на плато не осталось ни одного свободного места, а по склону ползли и ползли новые... И вдруг Аль Газред схватил одну змею и переломил о колено ее хребет. Лишь только маг совершил свой странный поступок, Ганс увидел людей. Их было трое - все мужчины, рыжеволосые, белокожие. Они поднимались по склону, совершенно не обращая внимания на змей, их взоры был устремлены на Аль Газреда. Маг их тоже заметил, и заиграл другую мелодию. Змеи бросились врассыпную, кто куда, и вскоре плато оказалось свободным от гадов. Только мертвая змея со сломанной спиной ощерившись лежала в пыли. Люди поднялись на вершину, подошли к Аль Газреду и заговорили с ним на мелодичном, журчащем языке. Ганс во все глаза смотрел на незнакомцев, и дивился их виду.
Они носили короткие тоги, сплетенные из грубого растительного волокна. Рассмотрев островитян поближе, Ганс отметил у них редкие курчавые бороды, мелкие редкие зубы и небесно-голубые глаза. В их внешности было что-то от индусов, которых Ганс однажды видел в порту, в Бромберге. Но кожа этих людей была бронзовой, почти красной, а не шоколадной, как у индусов, и телосложением он напоминали скорее щуплых китайцев, которые в Бромберге торговали шелком. На груди у каждого обитателя острова висела трещотка гремучей змеи и плоский камень, старательно обработанный в виде зуба. Заметив, что продолговатый конец каждого камня, сквозь который проходил сыромятный шнурок, обмотан кожей, Ганс догадался, что камни эти на самом деле служили островитянам ножами.
Маг говорил с аборигенами очень дружелюбно. Было видно, что он наслаждается чужим, но знакомым ему, языком, и что людям приятны его речи. Когда разговор, судя по мимике, зашел о грустном, незнакомцы несколько раз произносили слово: " зэрнА". Маг понимающе кивал головой. Он еще долго говорил с обитателями острова, а когда беседа закончилась, Аль Газред сообщил, что островитяне проследуют на "Ирем", и команда должна принять их, как гостей. Всю дорогу до гавани, где стоял "Ирем", бронзовокожие опасливо косились на гулей. Те, впрочем, не обращали на чужаков никакого внимания.
Прямо на палубе, не без помощи магии Аль Газреда, гостям накрыли роскошный восточный стол. Прислуживали гули, а остальные, включая Морского Человека (Клабаутерманна), который очень понравился туземцам, потому что кроме всех своих очевидных достоинств, еще пускал дым изо рта, насыщались обильной едой. Маг неторопливо рассказывал Гансу историю этого острова и его обитателей, и время от времени, перебрасывался репликами с гостями.
Оказывается, давным -давно на острове, который тогда был намного шире и выше, действительно жило коварное и кровожадное племя Темных Владык, как называли тот народ араты, теперешнее население острова. Предки аратов пришли в эти места с севера, на больших кораблях, подобных "Ирему", и заселили окрестные острова. Но Темным Владыкам не понравились добродушные соседи, и те затеяли кровопролитную войну, в которой Темные Владыки определенно победили бы, не пролейся в одну из ночей на все государство Темных Владык, огненный дождь. Утром, когда небеса перестали источать пламя, обнаружилось, что все Темные Владыки мертвы. Из аратов в живых осталось лишь два человека - праотец Ма, и праматерь Ма. Они поселились на этом острове и от них произошли нынешние араты. Прародители строжайше запретили детям строить корабли, сказав, что однажды придет с севера радужная лодка, которая всех их увезет на истинную родину аратов. Вот почему каждую ночь, трое мужчин - подросток, зрелый, и старик, разводят на вершине скалы огонь - чтобы радужная лодка не прошла в темноте мимо острова. Но Темные Владыки не исчезли совсем. Их тени все еще бродят в развалинах Проклятого Храма, который стерегут каменные боги. Иногда, людей, сидящих ночью у костра, охватывает странное чувство, что за ним из темноты кто-то наблюдает. Тогда старик должен поджечь пучок сухого тростника, и очертить им в воздухе круг. Одна из искорок обязательно упадет на шкуру Того, Кто прячется в ночи, и он с воем выскочит из тьмы, в образе огромной черной кошки, наступит в угли костра, и растает во мраке. Араты называют этого зверя "зэрна", и никогда не пускают своих детей за порог дома после захода солнца.
Вчера араты заметили "Ирем" сразу, как только он показался на горизонте, но корабль шел не с севера, и не был окутан радугой. Когда же Длиннобородый (Аль Газред) показал, что пришельцы дружелюбны и способны укрощать и убивать змей, которым в свое время поклонялись Темные Владыки, араты поверили, что чужаки пришли с миром, и послали им навстречу трех самых храбрых мужчин. Море не выбрасывало длинноухого человека (гуля Махмуда) на берег, и они не знают, чем помочь Укрощателям Змей. Но в знак благодарности за теплый прием, обильный ужин, и взаимное расположение, готовы предложить семена Первого дерева, которое когда-то прародители Ма посадили на этом острове.
Один из туземцев отцепил привязанный к поясу мешочек, и высыпал на ладонь горсть черных семян. Заинтересовавшись семенами, Аль Газред взял одно, надкусил, понюхал и вдруг резко переменился в лице. Он подозвал Ганса и заставил его тоже понюхать семя. И Ганс с изумлением, уловил аромат записки, которую некогда обнаружил на ноге феникса. Аль Газред улыбался.
- Знакомый запах? - поинтересовался маг, и достал из одежд коробочку, в которой оказалось не что иное, как оторванный уголок той самой записки! Маг понюхал клочок ткани, потом - семя, и снова ткань.
- Сомнений быть не может! - воскликнул он, - в состав сока входит экстракт этих семян.
Ганс тоже убедился, что маг прав. Но на вопрос Аль Газреда, где растет это первое дерево, араты только вздыхали. На их острове такого дерева нет, и эти семена - последние. Однако, небольшая горстка семян хранится у жреца, но он неприкасаемы, и жрец ни за что не согласится их отдать, тем более, чужестранцам. Маг с ними спорить не стал и отпустил с миром.
"Ирем" простоял в бухте еще три дня. Гули пополнили запасы воды, набрали плодов, орехов и черепаховых яиц, подтянули расшатанный бурей такелаж, заштопали фок-марсель. Все эти дни , Аль Газред на берегу учил аратов основам судостроения, и объяснял, как добраться до материка - Африки, или Америки. На прощанье он подарил им свою волшебную зурну, подробную карту Атлантики, и показал, где может располагаться их прародина. "Но, - добавил хитрый маг, - доплыть до нее, и остаться там жить в спокойствии вы сможете лишь через шестнадцать поколений..." Араты ему поверили, поверил и Ганс. Должно быть, Аль Газред знал, что говорит.
Утром четвертого дня "Ирем" поднял якорь, и, расправив паруса, покинул остров. Почти все племя - не больше пятидесяти аратов всех возрастов, сгрудились на пляже, провожая корабль. Они тоже хотели через шестнадцать поколений построить корабль, и перебраться на большую землю, чтобы, их правнуки, наконец, увидели родину прародителей Ма...
Когда остров растаял за спиной, Ганс спросил:
- Учитель, как вы догадались, там , на скале, что нужно поиграть на зурне?
- Это придумал я сам, но понять, что именно так можно вступить в контакт с аратами, меня побудила одна книга, которую я читал в развалинах одного мертвого города в сердце Аравии. В ней рассказывалось о племени Темных Владык, или Древних. Я тогда чуть не умер от жажды, но книгу прочитал до конца.
- А где эта книга, учитель?
- Она осталась в мертвом городе. У меня не было сил, чтобы нести ее через пески на себе. Но я помню каждое слово из нее.
- И как она называлась, та книга, из мертвого города?
Маг мечтательно возвел очи к небу, видимо вспоминая те минуты, когда он читал волшебную книгу.
- Ах, мой дорогой ученик... Та книга называлась "Тысяча мертвых страниц", и если бы мне удалось ей завладеть, я был бы счастливейшим из людей, мудрейшим из мудрецов и могущественнейшим из магов.
- А разве так бывает, учитель?
- В том-то и дело, что нет...
Дни корабельной жизни команды "Ирема" шли своим чередом. Гули, подобно хорошим матросам, старательно исполняли приказы боцмана, Ганс добросовестно нес вахты, а в свободное от работы время, учился у Клабаутерманна навигацкой науке, или разбирал вместе с Аль Газредом в капитанской каюте тексты древних манускриптов, повествующих о тайнах Земли и Неба. "Ирем", наконец, пересек экватор, во время прохождения которого из воды показался самый настоящий Нептун. Он махнул зеленым хвостом, и соленый водопад с головы до ног окатил Ганса, а потом взмахнул на прощание трезубцем, и скрылся в пучине. Аль Газред старательно избегал встречи с проходящими судами, и море вокруг "Ирема" от горизонта до горизонта дни напролет было пустынно. Однажды, Гансу довелось увидеть настоящего морского змея. Животное вынырнуло из воды по правому борту, и долго плыло рядом, то обгоняя "Ирем", то отставая на четверть кабельтова. Ганс любовался его мощным мускулистым телом, покрытым упругой, илисто-серой кожей, грациозными движениями, которые это пресмыкающееся, чуть не вдвое длиннее "Ирема", с поразительной легкостью совершало в воде, и добродушной мордой удава, с которой на Ганса смотрели два умных немигающих глаза. Когда животное свернулось в воде кольцом, обнажив бледное брюхо, Ганс обратил внимание Клабаутерманна на крупные округлые кровоподтеки, лентой опоясывающие тело змея, на что боцман ответил:
- Это следы присосок гигантского кальмара. Видимо наш спутник недавно повстречался с одним из них в океанских глубинах.
- И змей задушил и съел кальмара?
- Задушить-то, может и задушил, а вот съел вряд ли. Дело в том, что морские змеи, подобно китам, питаются планктоном, и совершенно безобидны для человека. Правда, бывали случаи, когда змеи нападали на корабли. Но это происходило из-за человеческой неосторожности. Если корабль случайно столкнется со спящим, или больным морским змеем, то животное принимает корабль за кальмара, и естественно, атакует своего природного врага. Но чаще всего, обернувшись вокруг корпуса, змей ранит кожу, и тотчас отпускает судно. Лично я не слышал, чтобы морские змеи топили корабли, разве что повреждали. И то легко. Топить корабли - дело рук гигантских кальмаров. Гигантские кальмары куда опаснее. Они, как акулы, очень чувствительны к крови, вот почему китобои так часто рассказывают о нападении этих животных. Кстати, у кальмаров есть еще один враг - кашалоты. Те не церемонятся, и сразу пускают в ход зубы. А кое-кто из китобоев утверждает, что кашалоты даже сами охотятся на гигантских кальмаров, но...Это неподтвержденные слухи.
Аль Газред, с интересом следивший за комментариями Клабаутерманна, добавил:
- Я читал о народе, который умел приручать морских змеев, и змеи указали ему путь в таинственную подводную страну, где тоже светит солнце и дуют ветры. И люди , все до одного, ушли в этот таинственный благодатный край... Ночами они порой поднимаются на поверхность, и моряки, в южных широтах, при полном штиле, иногда слышат их пение, похожее на крики дельфинов... На водной глади лежит лунная дорожка, в которой игриво плещутся голые человеческие тела, тогда как их собратья, сбившись в кучку, поют свои песни. Быть может, они тоскуют по Луне и ночи, которых нет в их спокойном мире, а может просто им нравится подниматься на поверхность океана...
Домовой слушал слова мага открыв рот. Потом прошептал с восхищением:
- Триста лет хожу под парусом, а такого не слыхал! Чудеса...
Аль Газред упрямо двигался к мысу Доброй Надежды. Наступил октябрь. Непреоборимые, злые ветры, казалось были готовы сорвать паруса, опрокинуть мачты и бросить судно на пустынный скалистый берег. Но несмотря ни на что, "Ирем" твердо следовал курсу, раз и навсегда назначенному его капитаном, Аль Газредом. Ганс все глубже вникал в морскую науку. Вахта перестала быть для него развлечением. Она стала суровой, кропотливой работой. И хотя Аль Газред, как мог, облегчал магией управление судном, работы для экипажа все равно находилось достаточно. Бывало, что Ганс, сменившись с вахты, засыпал во время урока. Тогда его учителя - Аль Газред, или Клабаутерманн, оставляли мальчика спящим, для того, чтобы он набрался сил, ибо сейчас он был нужен кораблю именно, как юнга, а не как ученый, или штурман. Яркие краски тропиков давно сменились унылыми серыми тонами. Для Ганса абсолютно все стало серым - серые волны, серое небо с клочьями гонимых ветром облаков, серая матросская роба, и даже сам день тоже был серым и зябким. После каждой вахты Аль Газред давал Гансу столовую ложку рома, смешанного с целебным бальзамом, чтобы юнга не простыл и не заболел. Ганс, поначалу сильно страдавший от качки, благодаря рому, вскорости к ней привык, и, в отличии от Клабаутерманна, которого, как ни странно, качка порядочно донимала, держался на вахте молодцом. В основном, в обязанности Ганса входила работа на помпах по откачке воды и выполнение мелких трюмных работ. Основную работу по управлению судном по-прежнему делала магия. На палубу Ганса не пускали, из опасения, как бы мальчик не был смыт волной. Мускулистые, крепкие гули наоборот, висели на вантах, как обезьяны, то и дело зарифливая паруса, потому что Аль Газреду приходилось постоянно лавировать в условиях порывистого, подчас шквального ветра.
Как-то маг собрал боцмана и юнгу у себя в каюте, и поделился с ними своими опасениями по поводу прохождения злосчастного мыса. Дело в том, что Аль Газред помня ту страшную бурю, когда смыло волной Махмуда, подозревал, что Адамастру, зловещему хранителю мыса Доброй Надежды, чья роль в организации страшного шторма была несомненной, явно помогал кто-то еще. Магия Адамастра была примитивна, Аль Газред даже назвал ее дикой, но источником той магии, с которой так самоотверженно сражался капитан "Ирема", являлся очень могущественный волшебник. Аль Газред подозревал, и не без оснований, что стоит им только подойти к мысу, как на них обрушится новый удар бушующей стихии, который будет разрушительнее и катастрофичнее первого. Возникает вопрос - как выйти в Индийский океан и остаться невредимыми.
Юнга молчал. И его поведение в данной ситуации капитан счел единственно верным, что не преминул отметить. По традиции далее слово взял Клабаутерманн. Нахохлившийся, как замерзший воробей, боцман, сразу предложил спуститься южнее, удалившись как можно дальше от мыса, к самой границе плавучих льдов , а потом проследовать на восток, пока долгота мыса не останется далеко позади, после чего взять норд - ост и идти в родную гавань. Аль Газред подтвердил правильность подобного решения, и от себя добавил, что если уж судьба предоставляет им случай приблизиться к Южному материку, они обязательно должны посетить некое место в глубине материка, где сотни тысяч лет хранятся великие тайны. Юнга , конечно, промолчал. Клабаутерманн пожал плечами - спорить с капитаном он не привык. Таким образом, было принято решение идти к Южному материку, а добравшись до него, совершить экспедицию в глубь континента. Клабаутерманн получил приказ готовить команде теплые вещи, а Ганс - приказ закалять себя, насколько это возможно - спать без ночной рубашки, голым, а, проснувшись, обтирать тело мокрым полотенцем.
Прошло еще какое-то время. Судно упорно двигалось к югу. С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Для Ганса, жителя севера, юг был теплой, благодатной страной. А тут Ганс познавал другой юг - холодный и суровый. Аль Газред сказал, что в этом есть великая мудрость - вещи в своем истинном свете выглядят совсем иначе, чем то кажется людям. Нужно бояться огня и воды, тепла и холода и везде и во всем искать золотую середину.
- Учитель, - спросил Аль Газреда Ганс, - а вы нашли для себя золотую середину?
Маг грустно посмотрел на мальчика. Его радовало, что его ученик задет такие умные вопросы, но одновременно Аль Газреду было грустно, ибо он не хотел обманывать ребенка, а говорить правду, значило отнять у Ганса надежду. Поэтому Аль Газред ответил:
- Человек сам не может ответить на такой вопрос, потому что постоянно терзается в правильности того, или иного выбора, или решения. Ответить могут только окружающие его люди. А как думаешь ты, я нашел золотую середину?
- Нет, - честно ответил Ганс.
- Почему?
- Потому что вас постоянно мучают сомнения, хотя вы это стараетесь скрыть. Иногда вы кажетесь мне добрым, а иногда - ужасно злым. Порой мне кажется, что вы что-то недоговариваете, но я почему-то все равно вас люблю.
- Любовь, - помолчав, произнес маг, - и есть та самая золотая середина. Она укрощает гневного и дает решительность кроткому. Я тоже тебя полюбил, потому что научил тебя чему-то, а значит, отдал тебе часть себя. Я готов учить тебя столько, на сколько у меня хватит сил и знаний, но помни, что рядом с Учителем ученик всегда остается только учеником. Если ты хочешь сам стать Учителем, ты должен будешь когда- нибудь меня покинуть...
Сказав это, Аль Газред круто развернулся и скрылся в каюте. И лишь оставшись один, маг вытер рукавом влажные глаза. В душе он себя проклинал, и только сам знал, за что.
Однажды утром, Ганс прямо по курсу увидел айсберг. Ослепительно белая ледяная гора величаво покачивалась в иссиня-черных, холодных волнах. Ганс не преминул сообщить об этом Клабаутерманну. Боцман долго рассматривал айсберг в подзорную трубу. Потом позвал Аль Газреда, и сообщил, что айсберг кажется ему подозртельным. Аль Газред посмотрел на ледяную гору и не нашел в ней ничего необычного. Между тем, Клабаутерманн настаивал на своем. В айсберге что-то было не так. Боцман не мог пока сказать что именно. Капитан послушал совета боцмана и приказал изменить курс. Ледяная гора оказалась по левому борту. Но, прошло несколько минут, и айсберг, каким-то странным образом, оказался снова точно по курсу. Ганс тотчас сообщил об этом Аль Газреду. Тогда маг приказал идти галсами. И стоило "Ирему" уклониться от айсберга, как тот, медленно, но неотвратимо, оказывался впереди. Расстояние между ледяной горой и судном уменьшалось с каждой минутой. Клабаутерманн решился на отчаянный шаг. На "Иреме" убрали паруса. Гули налегли на весла и корабль замедлил ход,. Айсберг был уже совсем рядом. Гули стали отчаянно грести. И вскоре Ганс заметил, что "Ирем" движется кормой вперед, медленно удаляясь от странного айсберга.
- Навались! - слышались с нижней палубы возгласы Клабаутерманна, - еще быстрей!
Айсберг продолжал преследовать "Ирем", но расстояние между ним стало увеличиваться. И вдруг, айсберг словно опомнился, словно только сейчас до него дошло, что судно движется в обратную сторону. Он накренился, как-бы пытаясь догнать "Ирем", но огромная масса, не позволила ему сразу устремиться в погоню. И тогда произошло чудо - ледяная гора перевернулась в воде, и ее подводная часть, оказавшаяся вдвое выше надводной, вознеслась в небеса. Перевернувшись, айсберг стал медленно падать на "Ирем". Ганс видел, как расширились в ужасе глаза Аль Газреда. Маг вцепился в планширь, и сжал дерево так крепко, что смуглые костяшки его пальцев стали белыми. Гули работали в полную силу. Корабль уверенно уходил прочь от страшной горы. Айсберг рухнул в океан, вызвав тяжелую пенную волну. "Ирем", как пушинка, вскочил на ее верх, и с такой скоростью скатился с нее, что у Ганса захватило дух. Тотчас из пучины вынырнула верхняя часть айсберга, и закачалась в волнах, как огромный поплавок. Аль Газред щелкнул пальцами. "Ирем", повинуясь своему хозяину, распустил паруса и помчался что есть духу вперед. Айсберг остался за кормой. Он качался в волнующемся море и Гансу казалось, будто гора злобно и бессильно скалится им вслед, подобно хищнику в клетке.
Случай с айсбергом крайне обеспокоил Аль Газреда. Теперь он не сомневался, что их преследует какой-то могущественный волшебник. Маг, как мог, способствовал скорейшему продвижению на юг. Он пригонял попутные ветры и успокаивал море. Так "Ирем" в конце-концов достиг загадочного Южного материка и бросил якорь в одной тихой бухте. Ганс , надеявшийся увидеть туземцев, был крайне удивлен, когда маг сказал ему, что сейчас Южный материк - совершенно необитаемая земля, и что кроме птиц и тюленей здесь никто не живет. Перед Гансом лежала каменистая, запорошенная снегом земля, над высокими берегами которой кружили тучи галдящих птиц. На галечных пляжах грелись тюлени, в прибрежных водах шныряли хищные касатки, мирно дремали, пуская фонтаны, ленивые киты.