Аннотация: Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире
Пролог
------------------------------------------------
Ветер гонит вдоль улицы цветные листья. Кружит, подбрасывает, рассыпает веером. Тонкая пыль шлейфом несется за ними, словно полупрозрачная тень. Бумага с выжженной сигаретой рожицей пролетает, касаясь ветрового стекла стоящего у бордюра автомобиля. Деревья клонят остатки крон то вправо, то влево. А солнце прячется за серыми, будто небрежно выписанными акварелью тучами. Мир выглядит угрюмым, скованным и замерзшим. Кажется, что зима наступит уже завтра, без лишнего предупреждения делая выпад в сторону осени.
Невдалеке стайка ребятишек топает в школу. Они машут руками, понарошку лупят друг друга сумками, весело смеются. Еще немного, и они вольются в общий поток детей, стремящихся попасть на уроки до звонка.
Время от времени к мрачноватому, хотя и свежеокрашенному к началу учебного года зданию подъезжают машины состоятельных родителей.
Спешит невыспавшаяся заплаканная учительница начальных классов, прокручивая в голове еще не полученный, но неминуемый нагоняй от завуча.
Ворона черным силуэтом разрезает скучное небо, выписывает петли как заправский пилот. Немного погодя к ней присоединяется другая, норовит догнать. Они принимаются орать, то ли затевая свару, то ли просто переговариваясь. И неожиданно мир на долю секунды замирает. Затем дергается - та ворона, что с ободранным хвостом, вдруг оказывается на месте своей товарки, а разлинованный лист бумаги с выжженной на нем улыбающейся рожицей вновь летит мимо припаркованной машины, касаясь ветрового стекла.
Подросток, до этого со скучающим видом наблюдавший за утренней суетой возле школы, смаргивает, нерешительно улыбается одним углом рта, словно не знает, как реагировать на несмешную шутку. Потом убирает ногу со скамейки, трет лицо, снова смаргивает. И решает меньше времени проводить за уроками и книгами, а больше - спать.
Ссутулившись, он идет к школе, оборачивается. Вороны по-прежнему каркают, но где-то уже совсем далеко.
Глава 1
--------------------------------------
С утра сегодня лил дождь. Октябрь - такой месяц, что без сырости никак. Поэтому пришлось надеть непромокаемый плащ. Кому же хочется весь день как вынутым из лужи ходить? Только неуютно в нем, если честно. Ну, и в классе у нас никто таких не носит.
Зато после обеда выглядывает солнце, и я решаю, что обязательно погуляю после занятий. А на английский не пойду. Ну, его к черту. Как представлю сладкую-пресладкую морду репетитора, даже тошно становится.
- Эй, Дэн, ты чего тут стоишь? - дергают меня за рукав.
Медленно оборачиваюсь, хотя уже и так понимаю, что это Серега Свистунов из параллельного класса. По голосу узнаю. Мы с ним в одном доме живем.
- Привет! - говорю я ему. - Ну, стою вот. На солнце смотрю.
- На солнце? - удивляется он. - А зачем?
В его взгляде ясно читается недоверие и что-то еще. Трудноуловимое. И правда, а зачем я смотрю на солнце?
- Хм-м, - пожимаю плечами. - Вообще-то, просто так.
- А-а, - понимающе тянет Серега. - Бывает, - потом хмыкает. - И чего родители тебя так дрючат? То одни уроки, то другие. А то и еще что-нибудь выдумают.
Вздыхаю и уж было совсем решаю поведать, что со следующей недели добавятся занятия с каким-то попом. Но смотрю на пацана, чуть прищуривающего на меня хитрые глаза, и отказываюсь от такой идеи. Ну нет. Сегодня же раззвонит всем.
- На то они и родители, - говорю. - Ладно, пока.
Киваю ему и медленно спускаюсь по лестнице во двор. Вот чего не люблю, так это рукопожатий. Хотя из-за этого у меня только больше проблем. Наверно, напридумывали уже бог знает что по этому поводу. А, вот если честно, мне просто противно. Свои ладони я всегда держу чистыми и сухими. А у других ребят они могут быть и грязные, и влажные, и с чернотой под ногтями. Да и мало ли где эти самые пальцы у них до этого были. Даже тошно представить. Вот и не подаю никогда руки сам, если только не вынудят. Девчонкам в этом смысле повезло больше, у них такое не принято.
Ветер. Приятный такой. Не холодный и не теплый. Не сильный и не слабый. А такой, чтобы в самый раз. Дует себе и дует. Гонит потихоньку листья. Желтые и с красными прожилками. Солнце просвечивает сквозь ветви деревьев, дурачит яркими искорками. Красиво. И так хорошо становится, как подумаешь, что на английский не пойду. Даже до щекотки по спине, вот как замечательно. Правда, вечером наверняка зададут трепку. Но сейчас-то вот какая разница?
Тут закрутившийся лист стукает меня прямо по носу, и мне становится смешно. Это же надо было такому случиться, чтобы его траектория совпала с моей рожей. И такой он гладкий. И одновременно шероховатый. Хотя, стоп. Ведь так не бывает. Наверное, местами гладкий, а кое-где - шероховатый. Вот, видимо, так.
Медленно иду вниз, к маленькому пруду. Здесь меньше мамаш с колясками, да и машин почти не слышно. Вот машины тоже не люблю. Они все какие-то наглые, даже самые что ни на есть замухрышинские. Могут за просто так сбить любого, ну или встать на любой траве и цветах. Им все равно, лишь бы пространство было. Еще они воняют. А когда их слишком много, особенно когда они несутся по дороге, то они очень похожи на оскаленных чудовищ. Мерзких тупоносых огромных псов. Ф-фу!
Тут тихо. Вон утки плавают, никто их не кормит. Да им пока и не нужно. Не зима же, в конце концов. Пихаю охапку листьев у скамейки, сбрасываю ладонью мусор с сиденья и сажусь, вытягивая ноги. Хорошо. Плащ вот только немного мешает, и в портфель его не засунешь. Не влезет просто.
Да, портфель у меня неплохой. Кожаный и понтовый немного. Совсем чуть-чуть. Отец купил, сказал, что так я буду выглядеть солиднее. Мне, мол, надо уже сейчас учиться правильно держать себя. Потом, якобы, будет поздно. Считает, ему виднее. Только ведь он совсем не знает меня. Да и знать-то не хочет. Придумал себе что-то и полагает, что так и есть на самом деле. А эти его идеи о моей "блестящей карьере" - умора! Хоть раз он спросил, мне-то она нужна, эта самая карьера?
Набираю плоских камешков, принимаюсь бросать в воду. Мне нравится, как они скачут по воде - как маленькие космические всадники. Из-под копыт вылетают искры, пространство пружинит, не в силах сразу поглотить этих бродяг. Здорово.
И тут звонит телефон. Звонит он долго и надсадно. Нехотя роюсь в кармане сумки. Ага. Ну, конечно же, англичанин собственной персоной. Наверняка хочет узнать, а не вылетает ли его дорогостоящее драгоценное время в трубу. Давай, давай, не отрывай трубку от уха, слизняк. Фу, какой он противный. До ужаса. Сладкий и липкий, как патока. Сладкое, кстати, я тоже не очень. Ну, конфеты и всякое такое. Могу только горький шоколад. Иногда.
Снова вытягиваю ноги, закидываю руки за голову и закрываю глаза. На шторках век тут же начинают плясать цветные пятна. Иногда бывает забавно за ними наблюдать. Точно. Еще картинки всякие могут привидеться. Ну, города разные странные или волны. Хотя вот кому если рассказать, примут за сумасшедшего. Умора.
Ветер так здорово дует в лицо, заходит под ворот рубашки, холодит тело. Кажется, что можно простынуть. Но солнце-то тоже старается вовсю. Правда, сила его мала - осень есть осень. Все равно хорошо сидеть в парке вот просто так, без всякого смысла, не думая ни о чем. Как будто время остановилось. Ведь еще немного, и я просто вынужден буду встать и снова окунуться в круговорот событий. Залезть в доспехи того, что я непременно должен, что мне безусловно нужно. С точки зрения окружающих. И никого при этом не волнует, что жесткий каркас, нацепленный на меня, давит, жмет, врезается. Да и вообще надет задом наперед. Да-а, вот об этом тоже не надо говорить никому.
Опять пиликает телефон. Ага, уже мама. Слизняк наверняка перезвонил ей. Ну, после меня. Все никак не успокоится. Эх...
- Да, мама, - беру трубку - куда же деваться.
- Даня?
Вот тоже дурацкое имя. Долго думали, точно, прежде чем мне его дать. Терпеть не могу свое имя.
- Да, мама.
- Ты где?? - в голосе явные истерические нотки.
- Ну, гуляю. В Центральном парке. Хорошо тут, солн...
- Как так гуляешь?! - перебивают меня. - В каком смысле гуляешь?? Ты почему не на занятиях? Ничего не понимаю! Аскольд Львович уже несколько раз звонил. Что-то случилось? Чего молчишь?? Даня!
Ну, понеслось! Сейчас вывернут наизнанку.
- Сама попробуй хоть слово вставить в свой поток!
- В какой поток? - не сразу понимает она. - В чем дело? Ты пьян??
Час от часу не легче! Говорю же, понеслось.
- Нет, мама. Просто решил погулять. В парке. День такой хороший. Может быть, последний такой хороший день в этом го...
- Ах, так ты мне дерзить вздумал? - наконец что-то доходит до нее. - Мать волнуется, а для него это "поток". Поток чего, хотела бы я знать!
- Мам, прекрати.
- Что значит "прекрати"? Ты почему не на занятиях??
- Я же говорю, день хороший, солнце.
- Ты выпил?
Вздыхаю и несколько секунд смотрю на медленно ползущее облако.
- Даня!!
- Что?
- Немедленно домой! Тебе через два часа в секцию. Потом уроки готовить.
- Ну.
- Я сейчас же звоню твоему отцу!
- Зачем? - вот это не очень хорошо, точно.
- Ты совершенно отбиваешься от рук.
- Думаю, у него своих забот по горло, - бурчу я. - В середине-то рабочего дня.
- Немедленно домой! Слышишь? Немедленно!
- Ладно, - говорю я и кладу трубку.
Телефон тут же пиликает снова. Так что приходится отключить звук. Без него спокойнее. Пока, хотя бы. Да уж. Лишь бы все испортить.
Надо же, звонит вновь и вновь. Интересно, и почему всем наплевать на мое мнение? Чувствуешь себя какой-то вещью, честное слово. Чучелом, у которого кроме ваты внутри нет ничего. Зачем мой день расписан по минутам? Причем расписан совсем не мною. Разве мне это надо?
Бабочка садится на край моего немного понтового портфеля. Складывает крылья, потом опять расправляет. И мои губы непроизвольно расплываются в улыбке. Ничего с собой поделать не могу - такая она красивая и замечательная. Замечательная потому, что очень уж смелая. Ведь стоит солнцу скрыться за облаком, и резко похолодает. Вполне можно не успеть долететь до укрытия. Если, конечно, оно у нее есть.
- Ты самая красивая и самая отважная бабочка на свете, - шепчу я ей.
Она подрагивает крыльями. Немного еще сидит и взлетает. А я перевожу взгляд на противоположный край пруда, опять закидываю руки за голову, подставляю лицо солнцу. Сижу так несколько минут. Только никакого удовольствия уже нет и в помине. Без конца думаю об этом дурацком английском, о разговоре с мамой и о будущем нагоняе.
Налетает ветер, прячет в тучах солнце, холодным дыханием забирается под рубашку. Натягиваю плащ и никак не могу попасть в рукава. Наверное, немного разволновался. Ну, после разговора. Того и гляди, отец трезвонить начнет. С ним лучше не ссориться. Даже не так - не "не ссориться", а "не противоречить".
На всякий случай включаю телефон. Отряхиваю брюки, провожу рукой по стрелкам, придавая им идеальность, и медленно двигаю к выходу. Пока иду домой, небо темнеет. Словно отражает цвет моих мыслей. И снова начинается дождь. Теперь-то уж точно гулять не хочется.
Прячу подбородок в воротник и даже сутулюсь, чтобы стать меньше. Вот и подъезд. Поднимаюсь пешком, стараясь не сбить дыхания. Но едва успеваю захлопнуть дверь квартиры, как снова звонит телефон.
- Да, папа.
- Даниил? - голос отца раздражен.
- Я тебя слушаю, - стараюсь держаться спокойно, хотя пальцы сами начинают пересчитывать пуговицы на рубашке.
- Что там опять за фортели? - заминка. - Нет, подпишу немного позже. Немного позже, я же сказал! - это он чуть в сторону. - Не слышу ответа! - уже мне и с еще большим раздражением.
- Папа, э-э, - предательски мнусь я и за это себя ненавижу. - Не понимаю, о чем ты.
- Ах, так ты не понимаешь? - преувеличенно изумляется он. - Мне объяснить?
Молчу, чувствуя, как потеет ладонь, держащая телефон, и как слегка начинает дрожать нижняя челюсть. За это тоже ненавижу.
- В молчанку играем? - тяжело спрашивает отец, затем слышатся отдаленные чужие голоса. - Нет, Игорю Петровичу отвечу сам, - это он опять не мне. - Так. Мне сейчас некогда, - а вот это для меня. - Поговорим вечером.
- Да, папа.
- А теперь марш собираться в секцию! - рявкает он. - Мямля..., - и кладет трубку.
Некоторое время слушаю короткие гудки, зачем-то по-прежнему прижимая телефон к уху. Затем отбрасываю его в сторону и рычу. Хотя чего скрывать - это реакция труса. Одно дело - огрызаться, когда тебя слышат, другое - в пустоту. Так-то любой сможет.
Потом тщательно мою руки, стараясь отчистить тот мерзкий пот, что запоганил мои ладони во время разговора. Отца я не то чтобы боюсь. Вовсе нет. Просто он заставляет меня чувствовать себя маленьким и никчемным. А если подумать, то ничего замечательного в самом-то нем нет. Ни какого-то ума, ни сердца. Так. Умеет держать нос по ветру да переть как танк.
После обеда остается буквально минут десять. Для чтения. Чтобы окончательно успокоиться. Поэтому вытаскиваю Фоглера, последнюю его вещь, и раскрываю прямо на середине. Мне все равно, откуда его читать. Все его книги как музыка.
В секцию, конечно же, опаздываю. И как мелкий заяц осторожненько пробираюсь к своей стойке.
- Дементьев! - останавливает меня тренер.
Замираю. Некоторые из ребят оборачиваются. Совсем неловко как-то получается.
- Добрый вечер, Сан Саныч. Извините, что задержался.
- Что же на этот раз, Дементьев? - тренер закладывает руки за спину и не спеша приближается ко мне. - Не отвлекаться! - дает он указание остальным.
Блин, до чего неудобно. Меня даже жаром обдает. Из-за привычки - ну, или не знаю, как это назвать - время от времени выпадать из реальности я иногда, совсем-совсем иногда, опаздываю в разные места. Ну, не прямо так опаздываю, а чуть-чуть, так сказать, задерживаюсь.
- Дементьев! - слышится непосредственно возле моего правого уха. - Ты онемел?
Сан Саныч стоит, постукивая ногой, и, прищурившись, рассматривает мое лицо.
- Извините, - бурчу я, опуская глаза. - Это в последний раз. Честное слово.
- Что же, получается, ты снова опоздал просто так? Без всякой причины?
Если сейчас меня выгонят из секции, это будет катастрофа. Настоящая катастрофа. Стрельба так много значит для меня. Что не выразить. Когда я беру пистолет и сжимаю его в пальцах, в голове появляется кристальная ясность. Нет ни мыслей, ни чувств, ни противоречий.
- Так все и молчишь? - задумчиво интересуется Сан Саныч, и я слышу, что суровости в его голосе явно убавилось.
- Просто провозился, - виновато отвечаю я. - Не заметил, куда время ушло.
- Странный ты какой-то, Дементьев, - медленно констатирует тренер. - Такие как ты стишки всякие пописывают, картинки рисуют или еще всякой ерундой занимаются. А там, где требуется твердая рука и верный глаз, они в пролете, - он делает паузу, и мое сердце снова холодеет. - В тебе же как-то уживается и то, и другое. Непонятно мне все это, - он морщится. - Слушай, честное слово, если бы ты не был таким замечательным стрелком, я бы давно тебя выпер, - тренер похлопывает меня по плечу. - Ну, а теперь марш к своей стойке, через три месяца соревнования.
Киваю, стараясь не смотреть на него, и топаю на место.
- Но чтобы в последний раз! - несется мне вслед.
Снова дергаю головой в знак согласия. Но это уже не так важно, ведь ноги сами становятся на ширине плеч, в руку уверенно ложится пистолет, и голова проясняется до такой степени, что кажется - ее продул свежий морозный ветер, вычистил все до мельчайшей частицы.
Глава 2
--------------------------------------
Медленно поднимаюсь по ступеням. Второй этаж, третий, шестой. Лифтом стараюсь не пользоваться принципиально. Во-первых, неохота его ждать, стоять дурак дураком у закрытой заслонки. Ну, и ехать потом, что бывает очень часто, не понять с кем в тесной компании. А во-вторых, тренировка никогда не бывает лишней, ведь не сто же мне лет в конце-то концов.
Ну вот, короче, поднимаюсь я так, поднимаюсь и дохожу до своего двадцать пятого. Останавливаюсь у двери, но заходить не спешу. Вытаскиваю ключи, кручу их и так и сяк. Дверь у нас ничего себе, как, впрочем, и остальные в доме. Без серьезной подготовки не вскроешь. Да. Но вот за ней сто процентов меня ждет мама, чтобы, конечно же, задать взбучку. Отца-то нет еще точно, для него рано. Но вот мама...
Эх, стой, не стой, результат одинаковый. Поэтому тянусь ключом к первому замку и замираю. Не хочется идти, ужас. И в чем, собственно, моя вина, если рассудить по совести? Загнать себя я успею, когда стану работать - карьера, деньги, навыки, чутье на выгоду. Ни одного шага в сторону, любой из них окажется ошибкой, провалом. Все равно что оступиться с лестницы, не имеющей перил. И чем выше ты поднимешься, тем больнее падать.
И ведь я нисколько не преувеличиваю, вовсе нет. За меня давно все решили, предопределили, выверили. Вот только меня самого спросить забыли. Ну ладно, пусть так. Пусть. Но сейчас-то, пока я еще в школе, зачем уже сейчас втискивать меня в эту мертвую клетку? Почему не делать послаблений, когда еще можно?
- Даня, это ты?
Щелкают замки. Без скрипа, масляно открывается дверь. Моя рука так и остается замершей на полпути к ней. Мама в безупречном домашнем костюме едва заметно щурится, вглядываясь в мое лицо. Словно пытается смотреть на солнце или наоборот - из света во тьму.
- Да, мама, - отвечаю. - Ты же видишь, что я.
- Сама не знаю, зачем заглянула в глазок. И сначала отпрянула. Ты бы тоже испугался, - кивает она мне. - Стоит не понять кто напротив. А потом вижу - это ты.
- Ага, - тоже киваю. - Точно я.
- Боишься заходить? - еще сильнее прищуривается она.
Да, это она может такое выдать. Иногда. Когда что-то улавливает. Но интерпретировать не умеет. Поэтому попадает, как правило, пальцем в небо.
- Ну, это ты загнула, - говорю. - Не "боюсь", а "стремотно". Причем очень.
- Как, как? - изумляется она. - Что это еще за новые словечки в твоем лексиконе? - мама втаскивает меня в коридор и захлопывает дверь. - Ну-ка, ну-ка. Мало тебе сегодняшних выкрутасов? Решил добавить?
Отцепляю ее пальцы от своего рукава, медленно ставлю портфель на тумбочку.
- Слушай, неужели ты всерьез считаешь, что, например, отец не умеет и никогда не матерится? - четко говорю я, глядя ей в глаза.
Она отступает на шаг. Непроизвольно поправляет юбку, проверяет наличие домашнего ожерелья на шее. Ее рука застывает у горла.
- Что, что?
- Мам, ты же отлично понимаешь, что наша семья вовсе не такая интеллигентная, как тебе бы хотелось. И несмотря на все твои усилия наш повседневный язык отличается от литературного, - похоже, сегодняшний день меня действительно вымотал. - И огромная роль в искажении твоей реальности принадлежит отцу. Разве нет?
Рот мамы открывается и закрывается, будто она силится что-то произнести и не может. Так продолжается несколько секунд. Затем она размахивается и дает мне пощечину.
Вот это да! Даже обалдеваю от неожиданности. Тру щеку, словно пытаюсь ее очистить. Честно говоря, она горит. Двигаю туда-сюда челюстью.
- Ты чего?? - возмущаюсь я. - Совсем, что ли, уже?
Она сжимает рот и зло смотрит на меня. Ну да, правда никому не нравится. Тем более если эта самая правда касается твоих собственных идиотских иллюзий.
Стараюсь всунуть ноги в тапки, а они все никак туда не попадают. Плюнув на это дело, хватаю портфель и в одних носках топаю в свою комнату.
Она замечательная, только на замок закрыть нельзя. Хлопаю дверью и, как обычно, застываю. В общем, вместо одной стены у меня окно. Такое. От пола до потолка. Днем - голубое небо и облака, ночью - звезды. Ну, это, конечно, в верхней части. А внизу город. И вот когда на улице темнеет, вид становится просто потрясающий: звезды и огни. Чувствуешь себя капитаном космического корабля. Не такого, какие сейчас, а из будущего. Очень интересно, честное слово. Особенно, когда звездный рисунок меняется.
- Даниил! - звучит визгливый окрик матери, и дверь стукает меня в спину.
- Что? - отвечаю, отодвигаясь в сторону.
Щелкает выключатель, и очарование практически полностью пропадает. Так как теперь видны кровать, стол, кресло, шкаф. Ну и мы с мамой. Господи, ну и выраженьице у нее на лице!
- Ты хоть понимаешь, что ведешь себя недопустимо? - грозно интересуется она, сцепляя перед собой пальцы так, будто собирается молиться.
Некоторое время молчу, цокая языком. Потом хмыкаю и говорю:
- Нет, представь себе, не понимаю. Ты же знаешь, что при случае отец не прочь крепко выразиться. Это ни для кого не секрет. Тогда в чем же дело? Может быть в том, чтобы вести себя так, будто тебе ничего не известно? Раскрашивать картинку голубой краской, словно не подозреваешь, что под ней черный цвет? - несет меня дальше, и я чувствую, что мне все труднее остановиться, несмотря на то что на щеках мамы появляются красные пятна, а лицо начинает напоминать маску бабы яги. - Нет, нет, - продолжаю я. - Конечно, я не подразумеваю в этом образе папу. Это было бы слишком. Но, - назидательно поднимаю палец вверх и чувствую, что заносит меня окончательно, отчего ладони холодеют как на колючем ветру. - Обрисовываю общую ситуацию. В частном приложении к нашей семье.
- Ты ополоумел! - выдает она и быстрым движением снова старается дать мне оплеуху.
Однако теперь я настороже. Отскакиваю и совсем уж по-идиотски показываю язык. Это ее доканывает.
- Дрянь! - шипит она. - Теперь будешь говорить только с отцом.
Дверь с каким-то лязгом - и откуда ему тут взяться? - захлопывается, едва не зажевывая край маминой юбки. И я остаюсь один.
Да, ну и дела. Черт же меня дергал за язык. Будто и правда сорвалась пружина. Нет бы помолчать, покивать, смирно посоглашаться. Как умному человеку. Или я все-таки дурак?
Крепко сжимаю пальцы. Так что ногти впиваются в ладонь. Ругаю себя на все лады. Вот ведь пошла затея, одно за одно цепляется. Словно снежный ком. Выключаю свет и подхожу к окну. Упираюсь лбом в холодное стекло.
Действительно было бы здорово в мгновение ока, вот прямо сейчас, стать взрослым, независимым, имеющим возможность самостоятельно принимать решения. Ну и, конечно же, обязательно капитаном звездного корабля, что иглой протыкает пространство и исследует всякие таинственные закоулки вселенной. Да, звучит неплохо. Летишь так, летишь, например, вон к той едва заметной звездочке, а там куча планет, и на всех жизнь, пусть не разумная, это не важно. А ты так приземляешься и изучаешь ее. Или нет, вовсе не садишься на поверхность, зачем же. А у тебя есть разные приборы и технологии, и ты можешь получать сведения, не тревожа обитателей. Да, вот это здорово. Затем снова прыжок. Уже к другой звезде, той, справа. Или вообще к центру галактики. Жалко, что его здесь не видно. И все в том же духе, пока не надоест.
Прикладываю к стеклу ладонь. Она медленно отдает тепло, становясь почти ледяной, так что кажется, что это самое стекло теперь теплее ее. Словно тот, невидимый, с той стороны тоже прижимает руку. Пристально вглядываюсь, стараясь рассмотреть двойника. Но вижу только смутные очертания. Чтобы увидеть четко, нужно зажечь свет...
Клацанье входной двери. Я вздрагиваю. Быстрый перестук каблуков матери, разговор на два голоса. Прислушиваюсь, стараясь разобрать. Отец гундосит, постепенно повышая звук, мать частит. Похоже, сейчас начнется.
Быстро щелкаю выключателем. Раскрываю дневник, пробегаю пальцем по завтрашнему расписанию. Внимания стоит только геометрия да физика. Остальную муру можно проглядеть перед уроком.
Едва успеваю развернуть тетрадь и учебник, как с шумом распахивается дверь. Отец, высокий и плотный - если не сказать круглый - исподлобья рассматривает меня, заложив левую руку за лацкан пиджака. Рот сжат, желваки ходят.
- Так, - говорит он.
- Добрый вечер, папа, - миролюбиво произношу я, стараясь, чтобы голос не дрожал, хотя чувствую, что под коленками и в основаниях пальцев рук начинает что-то трястись.
- Ага, - рычит он. - Добрый, - глаза по прежнему изучают мое лицо. - А скажи-ка мне, будь ласков, что за кордебалет ты сегодня изображаешь весь день?
- В ка-каком смысле? - выдавливаю я, готовый сам себя уничтожить за этот мерзкий тон.
- Хватит изображать идиота! - орет отец, в один прыжок грациозного гиппопотама оказываясь перед моим столом. - Дурилку разыгрывай в другом месте! - ладони тяжело ложатся на стол, глаза вплотную приближаются к моим, пытаясь пробуравить.
От отца едва заметно попахивает сырокопченым мясцом и стопочкой-другой коньяка - наверняка хорошего, продуктов сомнительного качества он не употребляет в принципе. А еще сладковатым и удушливым запахом туалетной воды. Его лицо сдвигается еще на несколько миллиметров по направлению ко мне, и у меня возникает непреодолимое, сродни панике, ощущение, что вот сейчас он вцепится мне в горло. Непроизвольно откидываюсь назад и чуть не падаю вместе со стулом на пол.
- Хватит паясничать! - ревет отец, хватая меня за шкирку. - Какого черта ты не был на английском?? - трясет он меня как грушу. - И какого хрена ты забыл в этом дебильном парке??
- Па... Папа, - начинаю я. - Да отпусти же ты меня, черт возьми! - мой голос срывается.
По лицу отца проходит почти невидимая судорога отвращения, и он разжимает пальцы. Не сумев устоять, грохаюсь на колени. Дрожит подбородок, дрожит - мелко-мелко - все тело. С всхлипом втянув воздух, поднимаюсь.
- Я тебе что, щенок? - пытаюсь спокойно спросить я, хотя зубы так и стучат.
- Чего-о? - вроде бы удивляется он. - Молчать, тля! - и пренебрежительно щелкает меня по плечу. Так, что меня слегка разворачивает. - Отвечай, когда тебя спрашивают! Клоун чертов. Тьфу!
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/01expertshot/dual.jpg)