Аннотация: Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире
Глава 6
-----------------------------
Время до сна проходит крайне уныло. Ужин - в натянутом молчании, когда я не нахожу нужным притворяться, что все в порядке, и что я образцово-показательный сын. А отец... Он ни за что не снизойдет до такого сопляка, тем более что тот, по его мнению, справедливо наказан. Мама как-то пытается сгладить обстановку, но потом и она сникает - долго сам с собой разговаривать-то не будешь.
Готовлю уроки, в кухне глажу рубашку на завтра и слышу, как бормочет у родителей телевизор. Да, им-то что? Если бы у них заперли книжный шкаф, им было бы фиолетово. Ни разу не видел в руках отца или матери что-нибудь серьезней детектива или бульварного романа. Хотя для приличия у них на полках стоят собрания нескольких классиков. Для местной газетенки отец даже фотографировался с одной из таких книжек. Видимо, чтобы выглядеть интеллектуальнее.
Тяжело ничего не читать. Когда произведение хорошее, ты словно погружаешься в него, уходишь отсюда. Думаешь мыслями героев, проникаешь в их шкуру. Или еще бывает, что герои так себе, зато фантазия у автора настолько удивительная, что буквально обволакивает тебя. А еще случается потрясающее владение языком, игра словами, фразами, смыслами. Здорово.
И вот быть целую неделю лишенным всего этого? Мука мучная, если уж быть честным. Можешь ведь перечитывать раз на пятнадцатый и все равно восхищаться. Большинству этого не понять. Вернее, я вообще пока не встречал никого, кто считал бы так же. Думаю, и Завьялов бы этого не понял. Он, конечно, славный, только незамысловатый. Или я просто выпендриваюсь? Эх...
Уже в пижаме подхожу к окну, прячусь за штору. Ну, чтобы свет не очень мешал. Небо по-прежнему затянуто тучами, и смотреть, в общем-то, не на что. Представлять себя капитаном корабля сегодня как-то не вдохновляет. Вернее, если бы были звезды, то вполне. Наоборот, захватило бы. А так... Все время находиться в темной области, почти вне галактики?
Пожимаю плечами. Почему-то от такой мысли веет холодом. Именно сегодня. В другой раз это наоборот раззадорило бы меня. Хочу приложить ладони к стеклу. И тоже останавливаюсь.
Странный я сегодня какой-то. Словно появился барьер. Ну, между мной и космосом. Между мной и двойником. Не реальный, конечно, а будто узкая прослойка страха. Вот что за ерунда? Именно сейчас, когда мне и читать-то нельзя.
Заворачиваюсь в штору, болтаю туда-сюда кистями, что пришиты к ней сбоку.
А что было бы, если бы за стеклом был не город, не воображаемая вселенная, а самая что ни на есть настоящая? Вот стоял бы я перед обзорным экраном космического корабля и смотрел бы в самое сердце вечности. Что была черт знает сколько времени до меня и будет еще большее время - после. Точно... Что было бы, если бы я был настоящим капитаном, и мне были бы доверены жизни многих людей? Если бы от моих знаний, умений, чутья зависело бы все?
И тут на меня опять накатывает тоска. И опять такая сильная, будто дают под дых. Стукаюсь лбом о стекло. Зажмуриваю глаза. А когда открываю их - прямо передо мной щурится двойник. Закушенная губа, сдвинутые брови. Словно и ему плохо. Словно и ему больно.
Гляжу в его зрачки не отрываясь, но протягивать пальцы навстречу не спешу. И мне вдруг чудится, что его лицо начинает злобно подергиваться, в глазах проскальзывает жестокая тень.
Мычу и отшатываюсь. И все мгновенно пропадает. И двойник, и вселенная за окном.
Да что это со мной такое сегодня?
Чувствуя, как зуб не попадает на зуб, забираюсь под одеяло. Натягиваю его до самого подбородка, обхватываю руками ноги. Мысли вихрем вертятся в голове.
Почему он так напугал меня? Ведь мы знаем друг друга лет с пяти. С тех пор, как я с родителями переехал в эту квартиру. И всегда, всегда я считал, что он мой друг. Безмолвный, иногда строящий язвительные гримасы - и тогда больше похожий на демона, но безусловно друг. А тут что такое? Стискиваю губы, глубже залезаю в тепло одеяла.
И ведь именно он спас меня, когда я был без сознания. Это даже без вариантов. Блин, блин, блин! Может, он злится, что я никак не могу вспомнить? Да там, наверняка, и вспоминать-то нечего. Прошлые жизни, что ли? А были ли они? Да даже если и были, так что ж? Зачем их вспоминать-то?
Машинально киваю ей, не в силах что-либо выдавить.
- Давай-ка, - она подходит ко мне, расправляет одеяло, заставляет лечь. - Хватит пялиться в стену. Все. Спокойной ночи.
Выключает свет и уходит.
Ворочаюсь, потом опять сажусь. Вспоминать, не вспоминать. Ерунда какая. Все это - одни фантазии. И то, что я капитан космического корабля, и то, что за стеклом мой двойник. А особенно - что мне надо что-то этакое понять.
Сколько себя помню, всегда я что-нибудь придумывал. То одно, то другое. Скучно мне было жить просто так. Неинтересно. То волшебное королевство - будто я здесь во сне, а на самом деле - сказочный принц. То будто сделаешь три шага, а на третьем произнесешь определенную фразу и окажешься, где захочешь. И таких ведь фантазий завались. Чем они отличаются от заморочек с двойником?
Тыкаю языком в щеку. Сначала в правую, потом в левую. Дергаю себя за нос.
Ну, отличаются, да. Чего самого себя обманывать? Все остальное-то проходит, а это - нет. Конечно, про капитана началось года четыре назад, когда я конкретно стал зачитываться фантастикой. А про "вспомнить" - и вообще недавно, года, наверное, не прошло. Но сам-то двойник со мной лет десять. И это вам не хухры-мухры.
Снова становится холодно. Будто ледяная рука касается груди.
Черт, да что ж такое-то? Залезаю с головой под одеяло, принимаюсь дышать ртом, чтобы нагреть пространство вокруг. Может, я и правда псих?
Думаю так, думаю, и становится невыносимо. Словно заперт в узком ящике. Не хватает воздуха, не повернуться. А выхода только два - либо убить себя, либо окончательно свихнуться.
Вцепляюсь зубами в подушку и принимаюсь тихонько скулить. В живот будто вдавлена кувалда. Мне до того худо, что дальше некуда.
Вскакиваю, начинаю ходить. Туда - сюда, туда - сюда. Выдвигаю и вдвигаю ящики стола, роюсь в них. И неожиданно рука нащупывает что-то вроде книжки. Только шире и много тоньше. Что же это может быть? Выволакиваю, стараясь определить. Она все за что-то цепляется, не вытащить. Дергаю. Дергаю. И наконец извлекаю наружу.
Господи! Да ведь это звездный атлас! Неужели правда? Ни больше, ни меньше. Давно забытый и не нужный. Купленный совсем ребенку. Засунутый сюда, потому что появились другие книжки по астрономии, более серьезные, толковые и интересные. Да. Но сейчас-то недоступные.
Раскрываю его и топаю к окну, где светлее. И останавливаюсь на полпути. Ну, уж нет, сегодня куда угодно, только не туда!
Опускаюсь на колени, принимаюсь шарить в нижнем ящике под коробкой. Где же он, блин? Но вот, вот! Фонарик! Щелк, щелк. Раз, раз.
И желтое слабое пятно ложится на раскрытую страницу. В горле сразу становится сухо. Невообразимо прекрасная галактика открывается моему взору. Скрученная в спираль. С завихрениями в рукавах. С ярким и небольшим ядром.
Приваливаюсь спиной к стенке стола. Переворачиваю лист. А вот - эллиптическая. Чуть сбоку - ее спутник. Маленький, но совершенный по форме. Дальше - туманность с проглядывающими звездами.
Листаю, листаю. И меня постепенно отпускает. Со вздохом кладу атлас на колени. Вытягиваю ноги. Вокруг темнота. И мертвая тишина.
Ладно. Пусть мертвая. Пусть. Но уже не страшно. Выключаю фонарик. Оттягиваю ворот пижамы. Ледяных пальцев вдоль сердца больше нет. Да и были ли они? Может, это опять все только мои фантазии?
Пора спать.
Трещит будильник. Трещит, надрывается. Я его слышу, но будто сквозь вату. Рукой пытаюсь дотянуться. Или мне снится, что пытаюсь?
- Даня! - пауза. - Даня, вставай! - пауза. - Даня, да что ж такое-то?
Меня трясут, сдергивают одеяло. Затыкают будильник. Снова трясут. Я мычу, стараюсь залезть под подушку. Ее тоже откидывают. И наконец заставляют сесть.
- В чем дело? - голос мамы звенит от напряжения, словно она не на шутку рассержена. - Ты всю ночь не спал?
- М-м, - отвечаю я и приоткрываю один глаз.
- Что случилось? Ты заболел?
- М-м, - продолжаю я в прежнем духе.
Губы пересохли. Раздираю их, откашливаюсь.
- Господи, вся пижама мокрая! - ощупывает меня мама. - У тебя температура? - она прикладывает ладонь к моему лбу. - Да вроде нет, - она явно в растерянности.
- Да все в порядке, мам, - отвожу от себя ее руки. - Может, снилось что. Кошмар какой-нибудь.
- Да у тебя лицо все опухло. Все!
- Меня, знаешь ли, пару дней назад здорово побили.
- Ты ревел, что ли? Всю ночь? - она садится рядом, стараясь заглянуть в глаза.
И тут я окончательно просыпаюсь. Хлопаю ресницами, двигаю ртом, поднимаю и опускаю брови.
- Мама, - изображаю я максимально честный взгляд. - Чего ты говоришь? Я тебе что, девчонка?
Она с сомнением щурится, снова оглядывает меня. Зачем-то поправляет волосы. И наконец выдает:
- С тобой что-то происходит.
Я хмыкаю.
- Пока не пойму, что, - не отступает от темы она. - Но что-то нехорошее.
Вытягиваю губы в трубочку и издаю тоненький свист.
- Прекрати! Сейчас же прекрати! Опять эти фокусы, - она дергает меня за ворот. - Немедленно снимай пижаму, и в стирку!
- Кого? - изумляюсь я. - Меня? В стирку?
Мама сжимает рот, она злится.
- На все сборы тебе остается полчаса! И хватит ерничать. Хватит!
И правда, чего это я? Чего, чего... Просто бесит все. Спал мало и плохо. Правда, вся прошлая ночь как в дымке, зато раздражение - вот оно.
Чищу зубы, споласкиваю лицо, наскоро перехватываю бутерброд. И через полчаса, тик в тик, топаю в школу.
Тучи все так же давят на город, зато немного потеплело. С одной стороны, это неплохо, но с другой - противной моросью крутится то ли дождь, то ли снежная крупа. Пока добежишь, станешь весь мокрый. Засовываю руки в карманы, пониже пригибаю голову и стараюсь не поскользнуться на той помеси льда и воды, по которой приходится идти.
Школа встречает гомоном, шумом и ярким светом. Носятся салаги, на них презрительно косятся и при случае отталкивают те, что постарше. Сегодня на меня почти никто не обращает внимания - вчера нагляделись. И то вперед. Снимаю пальто, засовываю в карман шапку и, неловко повернувшись, натыкаюсь на Васницыну. Она, перекрутив тонкие ноги, со скучающим видом рассматривает меня. Пустые кукольные глаза распахнуты на полную катушку. Наверное, их можно было бы назвать красивыми - большие, голубые, в длинных черных ресницах. Но отсутствие какого-либо выражения сводит их к запасной части манекена. Именно манекена, а не скульптуры. В скульптуру обычно закладываются какие-то эмоции, переживания, чувства. В отличие от бездушной штампованной куклы.
- Привет, - манерно тянет Васницына и двигает уголки губ вверх, что должно, видимо, изображать радушную улыбку.
- Привет, - отвечаю я и, одернув пиджак, собираюсь пройти мимо.
- Погоди, - ловит она меня за рукав наманикюренными пальчиками.
Невольно обращаю внимание на то, что хотя ногти и покрыты ярким лаком, но коротко подстрижены. Ну надо же.
- Что такое?
- А ты с чего тогда за меня заступился? - спрашивает она и перекручивает ноги в другую сторону.
- Это когда? - не сразу понимаю я.
В глазах Эльки появляется некое выражение. Наверное, она старается понять, действительно ли я не помню или просто выпендриваюсь.
- Э-э, ну позавчера, что ли, - она принимается постукивать пальчиками по своему плечу. - Перед литературой. Ну, когда эти двое придурков достали меня.
К этому моменту я уже и сам свожу "три плюс два" и в замешательстве чешу нос, не зная, что ответить.
- Скажи, я тебе нравлюсь, что ли? - она прищуривается.
Вот надо же, чуть человек поступит по справедливости, так, как считает порядочным и честным, и в его поведении начинают искать подоплеку, некое скрытое дно. Будто за всем в жизни должен стоять какой-то интерес, меркантильный там или еще какой. Причем ищет даже тот, в отношении кого и был совершен этот честный поступок. И почему так? Почему всегда и везде должно действовать правило "ты мне, я тебе"? Бедная, бедная моя бабушка...
- Ты чего молчишь? - Васницына подступает чуть ближе.
Да, духи у нее получше, чем у Трофимовой или той же Макиной. Нет и следа поганой приторной сладкости. Однако тоже не очень, если уж начистоту.
- Ты ведь и тогда за кого-то заступился? Ну, когда тебя избили. Она тебе, что, нравится больше?
Откашливаюсь, по-прежнему не зная, что ответить. Если сказать правду, поймет ли она ее?
- Ага! Попались любовнички, - вдруг кричит из-за Васницынской спины Петров и мелко хихикает.
Та вздрагивает, но только морщится и едва заметно поводит плечом. Петров ее явно раздражает. О чем он, вероятнее всего, и не подозревает. Ослепленный своим идиотским самолюбованием. На самые очки у него надвинут капюшон кофты. Патлы из-под этого самого капюшона торчат прямо как ветки грубо нарисованной елки. Губы скабрезно и понимающе растянуты в ухмылке.
Вот он по-свойски протягивает руку, пытается обнять Васницыну. Я не успеваю ничего сказать, как Элька взвизгивает. А затем, зашипев и ощерившись, сбрасывает со своего плеча его пальцы. Прямо как противную тварь.
- Ты меня уже окончательно достал, дебил гребаный! - выдает она, сверкая глазами. - Подрасти сначала, а уже потом лезь!
Вот интересно, а если бы у Петрова был отец типа банкира Романа Горохова, она вела бы себя так же?
- Эй, ты, - делаю я к нему шаг. - Поосторожнее с выражениями. А то схлопочешь.
Рот у того тут же перекашивается. Глаза так и вылезают из-под огромных, прямо как у черепахи, очков.
- Ну... Ну..., - не находит он слов. - Ну и трахайтесь себе дальше, уроды!
И быстро отпрыгивает, уклоняясь от моей руки. Бежит в коридор. Широченная белая кофта смешно бьет его по тощему заду.
- Вот, - поворачивается ко мне Васницына. - Опять заступился, - она выжидательно смотрит, явно в предвкушении моих разъяснений.
- Даже не знаю, что тебе сказать, - начинаю. - Просто, - я медлю. - Просто любой порядочный человек поступил бы на моем месте точно так же. Вот и все.
- И все? - недоверчиво тянет она. - Но ведь так не бывает. Где же ты видел таких людей? В своих дурацких книжках? - она приоткрывает ровные зубы.
Наверное, ей обидно. Одним поклонником больше - это ведь так престижно. Можно при случае ввернуть словечко перед дурой Трофимовой, у которой, как она ни старается, нет ни одного. А затем посмотреть, как вытянется и побелеет у той лицо. Крайне забавно. С точки зрения Васницыной, конечно.
- Ты ведь ничего, - продолжает она. - Довольно симпатичный. Хочешь, после уроков куда-нибудь сходим?
Она переводит взгляд на мой рот. Потом, чуть прищурившись, скользит взором по фигуре. Мне становится смешно. И одновременно жалко ее.
- Послушай, Элька, - говорю. - Я сказал тебе правду. Ничего личного, честно. И если уж тебе это так важно, то мне пока никто не нравится. Честно. Так что будь спокойна.
-Да-а? - в ее глазах появляется ледок. - Ты странный. Тебе говорили? Ты очень странный.
- Пойдем на урок, а? Сейчас звонок будет, а Педрила не любит, когда опаздывают. Наподличает потом выше крыши.
- Слушай, а может, ты педик? - с надеждой интересуется она.
- Э-э... И как это связано? - только такого поворота мне еще и не хватало до кучи.
- Н-не знаю. Просто ты странный! - завершает она разговор.
Трезвонит звонок, и мы едва успеваем до прихода Педрилы. Бросаю портфель, спешно выволакиваю учебник географии, тетрадь. Поправляю галстук. И краем глаза вижу, как Макина, презрительно вытянув губы, неспешно оглядывает мою физиономию. Так. Похоже, Петров успел тут почесать язычком, дебил. Васницыной-то это в плюс, а мне вот зачем? Точно. Переводит взгляд налево и назад. Туда, где сидит Васницына. Потом опять - на меня.
- Тебе что-то нужно, Лена? - прямо спрашиваю я.
- С чего ты взял? - скашивает она глазки.
- Ну, вот и хорошо. Смотри, не прожги дырку в моем лице.
- Да больно нужно! - фыркает она. - Такого говна...
- Чего, чего? - всем корпусом поворачиваюсь я к ней.
И тут в кабинет развинченной походкой заруливает Педрила, наш учитель географии и, по совместительству, классный руководитель. Здоровенный, слащаво смазливый, всегда очень тщательно одетый. Но, конечно же, никакой не гей. У него есть жена, маленький ребенок. И он, к слову, не прочь подкатить к любой симпатичной училке. С чего же тогда у него такое прозвище? Да из-за его вкрадчивой манеры говорить, почти вплотную приближая рожу к лицу собеседника. Словно он обрабатывает тебя и прямо сейчас присосется. Я вообще заметил, что школьные прозвища, как правило, очень метко характеризуют сущность человека. Хотя и не всегда понятно, откуда берутся.
Вот, например, Гоблин. Вечно скалящий крупные зубы, как петрушка. По-гоблински ржущий и к месту, и не к месту. Старающийся войти в доверие, прослыть своим. Но абсолютно склизкий и черный в душе. Или вот Гадюка Петровна или просто Гадюка, наша англичанка. Медленно свивающая кольца вокруг тебя. Неподвижным взором гипнотизирующая. А затем наносящая молниеносный и чуть ли не смертельный укус.
- Дементьев! Снова в мире духов? - Педрила стоит передо мной, высоко задрав брови. - О чем я сейчас говорил?
- Э-э, - тяну я под общее хихиканье окружающих. - Извините, Петр Васильевич. Я не нарочно.
- Ага-а, - он приближает свое лицо к моему, отчего сгибается почти пополам. - Так ты ничего не слышал? - его внимание можно счесть за искренний интерес, но это, конечно же, не так. Вероятнее всего сейчас он меня не накажет никак, но положит этот случай в копилку. Чтобы в удобный для себя момент наподличать по-крупному.
- Извините, Петр Васильевич, - повторяю. - Мне сегодня к врачу, вот и задумался, как бы успеть.
Вру с самой честной физиономией. Уж лучше соврать, чем потом неожиданно получить подлость. Которая будет не смертельной, но крайне поганой. И к которой непроизвольно будешь возвращаться снова и снова. Мне кажется, что если таких подлостей накопится достаточно много, ну, в душе, она вполне может отравиться. Заболеть и даже умереть.
- Неужели? - не совсем верит он, шаря взглядом по моему синяку и все еще распухшей щеке. - Ну, хорошо. Макина, повтори, пожалуйста, о чем я сейчас говорил?
Макина угодливо растягивает широкий рот. Поправляет бусики в глубоком вырезе - как бы направляя взор Педрилы в его широты - и чеканит:
- Вы говорили, Петр Васильевич, об источниках загрязнения окружающей среды и о взаимодействии человечества и природы.
- Замечательно! Молодец, Лена, - Педриле не сразу удается извлечь взгляд из выреза кофточки Макиной. Если бы та сидела на моем месте, у прохода, он бы не удержался и потрепал ее по плечу. Это ясно, как день. Его правая ладонь ложится на нашу парту, чуть подрагивая. - Что ты можешь сказать по этому поводу, Дементьев? - наконец смотрит он на меня.
- Вы нам этого не задавали, - строю я из себя дурачка.
- Верно, Даня, - фу, до чего же, все-таки, противное у меня имя! - Это новая тема. Сегодня я решил построить урок несколько по-другому. Сначала новый материал, затем опрос по предыдущей теме. Так что же ты сам можешь сказать по этому поводу, раз не слушал меня?
Вот ведь приставала! Наверное, еще и из-за этого его прозвали Педрилой - как прилипнет, фиг отдерешь.
- Человечество очень плохо взаимодействует с природой, - начинаю я. - Неправильно!
- Так, так.
- Загрязнение окружающей среды буквально зашкаливает. Словно человек сам стремится разрушить среду своего обитания, - я принимаю рассудительный и несколько надутый, как у тупого индюка, вид. - Такое впечатление - лично у меня, - проникновенно добавляю. - Что люди сначала разрушат свой дом, а затем примутся и за себя. Как раз тогда, когда жить будет уже негде.
- Крайне занимательный взгляд на проблему, - Педрила сцепляет руки на груди и несколько секунд глядит в потолок. - Тебе так не нравятся люди?
Вот ведь выдал! Хоть стой, хоть падай. Можно продолжить и дальше ерничать, но лучше все-таки не нарываться.
- Я как-то не задумывался, Петр Васильевич, - выдерживаю паузу. - Но, с другой стороны, как же можно не любить тех, кто несет доброе, разумное, вечное?
Сзади слышится смешок, и Педрила сразу дергается.
- Завьялов, есть повод для веселья?
- Ну, что вы, Петр Васильевич, - Завьялов издает чмокающий звук. - Такая серьезная тема. Просто вон у Макиной сзади этикетка торчит.
- Что, что?? Где? - начинает вертеться Макина, глаза ее еще больше сходятся к переносице.
- Хватит! - ощеривается учитель. - Андрей, а что ты можешь добавить по теме урока?
Педрила делает два шага вперед, и мне становится виден его аккуратный зад, прикрытый явно недешевыми брюками. Да, видимо, в нашей школе преподам неплохо платят.
- Н-ну, - тянет Завьялов. - Может, Дементьев и перегибает палку, но в общем он прав. Я раньше-то не думал об этом. Но вы же сами сказали, что загрязнение растет. И неслабо так. А проблема эта никем комплексно не решается. Ну, и отсюда, наверное, и следует вывод, который сделал Даня.
Оглядываюсь. Андрюха явно "прикалывается", однако Педрила ничего не замечает. Да, действительно неплохой парень этот Завьялов.
- Ладно. Похоже, вы спелись, - учитель отходит обратно к доске. - Ну, а сейчас перейдем к опросу. Кто хочет исправить двойку?
На перемене Макина объединяется с Трофимовой, и они принимаются обсуждать ухажеров. Трофимовой до того хочется иметь своего собственного парня, что она согласна даже на Петрова. Подсаживается обтянутым задом к нему на парту. Как бы случайно, в увлечении беседой. Тот сразу начинает ухмыляться. Людка, конечно, слегка толстожопа для его запросов. Но потискать-то можно и ее - когда совсем приспичит. На халяву.
Нет, но у Макиной реально кто-то есть. Конечно, не совсем, видимо, то, что ей нужно. А вот Трофимова совершенно в ауте при обрисовке ухажеров.
- Представляешь, пригласил меня на концерт. Ну, помнишь, Лыпатов приезжал? - жеманничает Ленка, а Трофимова с готовностью мелко кивает. - А сам заехал за мной тык в тык. Я вся издергалась, представляешь?
- Ох уж эти мужчины..., - со знанием дела тянет Трофимова.
- И не говори! Считают себя самыми умными. А на деле один выпендреж.
- Гы-гы-гы, - подключается к беседе Петров. - А вы как хотели? Баба, она и есть баба. Вот и знай свое место. Гы.
Макина с презрением косится на него. Поджимает губы.
- Уж ты-то бы молчал, а? Нашелся тоже мне мужчина. Пхе!
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/03expertshot/dual.jpg)