Аннотация: Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире
Глава 11
------------------------
Гоблин, как обычно, выставляет напоказ все свои зубы. Гадюка медленно и неотступно свивает кольца вдоль парт. Педрила вкрадчиво подступает то к одному, то к другому. И все идет по накатанной колее. Только я сижу неприкаянный и не вовлеченный в общий процесс. Скучно и тоскливо донельзя. Будто стеной какой прозрачной отделен ото всех. И ведь торчать здесь еще целых два года. А потом что? При папашиных амбициях запихнут в институт международных отношений и даже мнения моего не спросят. Там пять лет. Затем работа. Нелюбимая, тянущая жилы.
Перспективы, честно говоря, очень нерадостные. Но если уж начистоту, вот сам-то я чем бы хотел заниматься? Есть же вещи, которые мне нравятся.
Вот рисование. Увлекает же. Однако использовать его в качестве заработка - так взвою месяца через два. Ну, и потом, художник из меня еще хуже, чем из Гензеля. Вот из Сашки, может быть, что-нибудь и выйдет. Да и то если будет много работать, а не дурака валять.
Стрельба. Это да. Но, опять-таки, не стану ведь я спортсменом. Не мое совершенно, знай тренируйся да в соревнованиях участвуй. Идиотизм, честное слово.
Можно, конечно, в научные сотрудники податься. В физике и астрономии я как рыба в воде. Тут снова два "но". Во-первых, отец точно из дома вышвырнет, если в университет поступлю. Ну, и содержания лишит. Впрочем, на это-то плевать. Перебьюсь как-нибудь в конце концов. Дело-то в другом. Ну, выучусь я. Ну, пойду работать в какой-нибудь научный институт - это в лучшем случае. А дальше-то опять что? Ведь мне прекрасно известны границы моих способностей. Выдающимся ученым не стать точно. Буду сереньким середнячком. Наблюдения, вычисления. Просто подготовка почвы для реально способного человека. Это в лучшем случае. А в худшем и вообще балласт.
Ерундень какая-то выходит. Вот я многим занимаюсь. В разных областях. И в общем и целом это хорошо развивает. Разносторонне, так сказать. Однако каких-то особых талантов, получается, нет. Хотя, у других их не замечаю вовсе. Ну, за исключением Сашки Воронина из изостудии. Есть что-то в его работах. Что подразумевает если и не талант, то нечто выше среднего.
А я? Для чего вообще я пришел сюда? Зачем это было нужно? Чтобы просто служить "мясом" непонятно для кого? Не говорю уж про других. Полный идиотизм сравнивать себя с кем-то, кому, допустим, хуже, чем тебе. Ну, или кто вообще никакой.
И это ведь еще полбеды. Бессмысленность любого занятия или действия - вот что добивает окончательно. И именно поэтому ничего не хочется. В ту же изостудию топаю по привычке. Ну, и в ожидании, что "вкус придет во время еды". И он ведь действительно приходит, чего скрывать. Когда начинаешь рисовать то, что интересно или нравится, реально увлекает, несет. Но только на какое-то время. Затем опять наступает скука. Вот почему я бы не сумел заниматься тем же рисованием постоянно.
А как меня раньше поглощало изучение современных подходов к строению вселенной и материи в целом. Сколько читал, уму непостижимо. Ведь интересно безумно. Но прошло два года, и я снова не вижу в этом никакого смысла. Нет, захватывающе по-прежнему. Однако буду я это знать или не буду, какая разница?
Как будто отравлен, что ли. Как будто почти мертв. Нет вкуса к жизни. Нет никаких желаний. И еще эта дебильная необходимость выживать. Она просто сводит с ума. Почему каждый должен грызться, бороться просто за то, чтобы существовать? И не только люди, а, например, и животные. Зачем есть хищники и травоядные? Зачем сделано так, что одни должны жрать других? Хищники жрут травоядных, люди - вообще всех, создатели нашего мира - людей. Вот какая последовательность вырисовывается. Замечательная такая. Веселенькая.
Но все равно. Мне кажется, что если бы была изъята необходимость выживать и уничтожать других, то у нашей цивилизации был бы какой-то шанс. Ну, развиться, достигнуть более высоких ступеней. Не быть просто животными на убой.
Оглядываюсь по сторонам. Вокруг существа, движимые элементарными инстинктами. Ни одной сложной мысли не угадывается на их лицах. Макина явно размышляет, что бы ей одеть вечерком, чтобы охмурить перспективного молодого человека. Она бросает взгляд на свои руки, и гримаска недовольства искажает ее мордочку. Видимо, ногти ухожены недостаточно. Затем между выщипанными бровями появляется морщинка, лобик идет волнами - похоже, что-то не совсем складывается в вычислениях будущих доходов.
Петров - вообще отдельная песня. Нижняя губа слегка отвисла, очки съехали на кончик носа, глаза абсолютно как две оловянные пуговицы. Вот и струйка слюны потекла. Петров смотрит на Васницыну, и наверняка в мыслях имеет ее по-всякому. Та же в это самое время тяжко раздумывает, пойти ли ей в клуб "Колесо" или уж не ерепениться, и - прямо в огромную квартиру новомодного ухажера, что с прошлого четверга встречает ее на крутой тачке.
Та-ак. Трухов ест глазами Лыжневу, подмигивает ей и принимает томные позы. А та все никак не может решить, как отвечать на его заигрывания. Вот носик ее морщится, личико принимает сосредоточенное выражение. Да, очень сложное решение. Неподъемное. С одной стороны, с этим Артемом, кроме развлечений, ничего не светит, ведь он ни за что не кинет Горохову - с ее-то папашей и внешностью. Но с другой - можно здорово повеселиться с таким красавчиком. Пусть и ненадолго.
Трофимова грустно размышляет о своей злосчастной судьбе. Ей так хочется замуж. Прямо после школы. И чтобы свой дом. И детки. И муж. Желательно с приличным доходом.
Толстая Никонорова думает, как бы ей сегодня отвязаться от настойчивого внимания матери и свалить вместе с Ленкой Самсоновой на вечеринку гоблинов, что в клубе "Водомет".
Лекалов сзади меня трудно пахнет. Усиление вони явно говорит о том, что в это мгновение он перебирает идеи, как бы поразить умом, а в перспективе и подавить вертлявую Козицину из параллельного класса.
Педрила в это время заканчивает докладывать о современной политической карте мира. Вкрадчивые движения, чересчур ласковое выражение глаз, приторная улыбка. Но вот он переводит взгляд чуть в сторону, и в его взоре протаивает некая проблемка. Что же это может быть, а? А-а, ну да. Ну, конечно. Жене хочется новую шубку, а сам он жаждет ту машину, которую видел у поклонника Красотки. Но вот ведь незадача, зарплаты учителя (даже в престижной школе) как-то не хватает.
Трещит звонок. И в глазах окружающих появляется больше оживления - начинается большая перемена, время со вкусом набить желудок.
Да. Сомневаюсь, что если у них всех отобрать необходимость выживать, это как-то поспособствует их духовному и умственному развитию.
На перемене ко мне подходит Завьялов. Интересно, что он не пытается подсесть рядом за самим обедом. Хотя это-то вполне понятно. Под чавканье и близкое соседство других умные разговоры не заведешь. Остальным было бы все равно, например вот Антохе Лекалову. Тот наоборот любит блеснуть своими якобы глубокими и обширными познаниями в области точных предметов. Причем в любом месте и в любое время. Помню, как-то он пристал как раз на большой перемене. Взялся грязными пальцами за мою пуговицу и, стрясая перхоть в мой же суп, принялся рассуждать о неопределенных интегралах. В очах его царило восхищение собой. Или вот в туалете вдруг начал читать стихи. Свои. Абсолютно отвратительные, к слову сказать. Схватил меня за рукав и давай хвастаться, типа за что бы он ни взялся, все ему удается сразу и на "раз". В то время его посетила блестящая - в кавычках - идея, что сочинять стихи - плевое дело. Уселся вечерком дома и за десять минут наклепал пару штук. И вот одним из этих "шедевров" он меня и мучил. Пока наконец я, преодолевая отвращение, не отодрал его потную ладонь от своей руки.
- Ну, что, как дела, Данилка? - губы Андрюхи слегка улыбаются, глаза блестят.
Он с некоей даже ласковостью смотрит на меня. Но вот удивительное дело, его ласковость абсолютно искренняя, и это очень хорошо чувствуется. Куда уж до него Педриле с его ложью.
- Да ничего, все как обычно, - не рассказывать же ему, как меня водили к врачихе, а потом еще и психом признали.
- Ты сегодня какой-то невеселый, - он медлит, отводит челку назад. - В общем, если я могу чем-то помочь, всегда рассчитывай на меня. Ладно?
Присматриваюсь к нему более внимательно. Надо же, сам предлагает помощь. Причем опять совершенно искренне. Его глаза со светлыми точками смотрят честно и открыто. Он не стремится притворяться, как остальные.
- Ну, я просто сказал. Чтобы ты знал, - он явно мнется, не зная, как получше выразиться. - Ну, что ты не один.
Андрюха осознает, что при этом выглядит несколько глупо. Но ему важно то, что он говорит.
- А, с отцом снова поцапался, - отвечаю я ему. - Ничего особенного. Но неприятно.
- Да уж. Отец у тебя прямо натуральный диктатор.
- Кто, кто?
- Ну, он, наверное, хотел бы, чтобы ты подчинялся любому его чиху. Чтобы что он ни сказал, ты бы то и сделал.
- Похоже, ты его раскусил, - улыбаюсь я в ответ.
- А мне с родителями повезло. Отец у меня геологом долго работал. Сейчас-то у него, конечно, фирма. Но он не давит. Понимаешь? Он считает, что человек должен быть радостным. Иначе у него ничего не будет получаться.
- Интересно, - говорю я ему.
А сам думаю, где бы мне раздобыть эту самую радость. Может, поэтому я и не чувствую в себе никаких исключительных способностей из-за того, что у меня ее нет.
- Мне кажется, отец очень сильно прессует тебя. Прямо горло пережимает. По рукам и ногам связывает. Вот тебе все и видится в черном цвете. Вот потому ты и печальный все время.
Надо же!
- А что, я все время печальный?
- Знаешь, Данилка, такое впечатление, что ты и живешь-то через силу. Словно кому-то назло. Ну, или как будто тебе просто надо дождаться чего-то, а уж потом...
- Чего "потом"? - изумляюсь я его выводам.
- Слушай, я давно наблюдаю за тобой. С тех пор, как пришел к вам в класс. Ты не подумай, наблюдаю просто потому, что сижу за твоей спиной, ну, и вижу (тут и дураку ясно), что ты какой-то не такой. Ну, как остальные. С ними и поговорить-то не о чем. А с тобой, я сразу понял, будет интересно.
- А я и не замечал, - ну, с ума сойти, чего только не услышишь.
- Ну, конечно, - уголок его рта ползет вверх. - Окружающие ж для тебя все как декорация. И тут я полностью согласен с тобой, - быстро договаривает он, видя, что я собираюсь возразить. - Но, короче, мне кажется, что жизнь тебе словно в тягость. И живешь ты в какой-то черной черноте. Я бы, честно говоря, так не смог.
Принимаюсь расстегивать и застегивать верхнюю пуговицу на пиджаке. "В черной черноте", хм. Занятные, признаться, выводы.
- Видишь ли, - наконец начинаю я. - Дело все в том, что я ни в чем не вижу смысла.
- Как так?
- Ну, не знаю. Просто делаем мы то либо это, но оба дела одинаково бессмысленны. И мы сами, кстати, тоже.
- Что "тоже"? - он засовывает руки в карманы. - По-твоему, и люди бессмысленны?
- Н-ну, да. Вот есть я или нет меня, какая разница? Ничего ведь не изменится. Да любого возьми, то же самое.
- И что же, по-твоему, лучше всем и не рождаться?
- Было бы лучше, если каждый, - тут я усмехаюсь. - Кто не чувствует своего предназначения, просто взял бы и повесился. А те, кто знают, для чего родились, сто раз потом подумали бы, прежде чем хаотично плодиться. Короче, остались бы только люди, которые способны сделать открытие, придумать что-то новое, победить какую-нибудь болезнь, написать гениальную книгу. Ну и все в этом же духе. Тогда, может быть, из человечества и вышло бы нечто стоящее. Произошла бы перезагрузка.
- Ты ненавидишь всех, что ли? - прищуривается он.
- Ненавижу? - поднимаю я брови. - Интересная трактовка, конечно. Но неверная. На самом деле, мне все равно. Абсолютно пофигу. До тех пор, пока не вторгаются в мое личное пространство. А это, к сожалению, происходит почти постоянно.
Он опускает голову. Молчит, теребя замок своего портфеля. Потом поднимает глаза.
- Все эти мысли у тебя потому, что в твоей жизни нет радости. Если бы тебя окружали те, кто действительно тебя любит, а остальные оставили бы в покое, через какое-то время все бы переменилось. Ушли бы твоя злость и отчаяние. И тогда ты бы сделал что-нибудь исключительно замечательное.
Чем дальше, тем интереснее. Может, в чем-то он и прав. Надо будет подумать на досуге.
- Нет у меня злости, Андрюха. Просто не хочу я тут жить, и все. Не вижу смысла.
Он как-то странно смотрит на меня. Сбоку как-то. Немного по-птичьи.
- Но ты столько всего знаешь. И мысли-то у тебя все такие офигенские. И взглянуть на что угодно ты можешь как бы со стороны. Зачем же ты такое говоришь?
- Какое? - кидаю взгляд на часы, перемена вот-вот закончится.
- Ну, плохое, наверно. Не знаю, как сказать.
- Знаешь, Андрюха, по-хорошему надо не только, чтобы тебя окружали те, кто тебе нужен, а еще и чтобы ты был освобожден от необходимости выживать. Вот спроси любого, зачем он работает, чувствует ли он эту самую радость от своей деятельности, любит ли он то, чем занимается. Да даже своего отца спроси. И девяносто процентов ответят тебе, что работают они из-за денег. Или власти. Чтобы есть, пить, сладко жить. А была бы возможность получать все это бесплатно, причем на хорошем уровне, практически никто бы и не работал, - я постукиваю носком ботинка по батарее. - Если бы человеку дали возможность заниматься тем, что ему интересно - без необходимости выживать, накручивать понты, выпендриваться друг перед другом - многое бы изменилось в мире, поверь.
Андрюха недоверчиво качает головой:
- Слушай, тогда большинство людей только и делали бы, что жрали, заводили себя всякой наркотой, трахались, таскались по клубам, развлекались до усрачки, а потом валялись бы пузом кверху. Произошло бы полное вырождение.
- А-а, - усмехаюсь я. - Тут уже другой вопрос. Вот ты сам и подтвердил, что большинство - откровенный шлак, мусор. Которым не место среди настоящих людей. Настоящих, понимаешь, а не тех, кто ими притворяется.
Завьялов хмыкает, опускает глаза и некоторое время не говорит ни слова. А меня эта беседа начинает утомлять, честное слово. По всем ощущениям Гадюка сегодня вызовет к доске, а я из-за вчерашней белиберды почти не подготовился.
- Да где же, - наконец выдавливает он. - Где же ты их видел-то, настоящих этих? - и он честно и открыто смотрит мне в лицо.
- Во-о-от. В том-то и дело, что нигде. Но ведь такого просто быть не может, верно? Иначе весь вид надо выбрасывать на помойку. Шарах ядерным зарядом, и привет на небесах. Тут явно что-то не так, и ты сам пришел к этому выводу.
- Да-а, - тянет он. - Странно как-то выходит.
- Получается, что либо настоящие люди все-таки в некотором количестве есть среди нас - просто нам с тобой не повезло их встретить, настолько они редки. И тогда им нужно обеспечить возможность жить полной жизнью без необходимости выживать. Тогда они сделают то, ради чего пришли сюда, то, что двинет вперед весь вид в целом. Либо...
- Чего же ты замолчал?
- Ну, либо человечество - одна большая ошибка, которую надо просто стереть и начать все заново, - я раздумываю, сказать ли ему насчет "кусков мяса".
- А ведь ты чего-то не договариваешь, - он с беспокойством вглядывается в мои глаза. - Есть ведь еще что-то?
- Э-э, видишь ли, - поправляю узел галстука, который почему-то начинает давить. - Действительно, существует и третий вариант.
- Это какой?
- Мы могли быть выведены, понимаешь, э-э... Ну, в качестве некоторой, условно говоря, пищи. Ну, для кого-то еще. И тогда нам изначально, понимаешь ли, не нужны ни ум, ни честность, ни любовь, ни высокие моральные качества. Ни-че-го. Жрите, трахайтесь, грызите друг друга, до усрачки играйте в придуманные для вас игрушки. И размножайтесь, размножайтесь, размножайтесь. По пути давя любого, кто хоть чуть-чуть отличается от остальных.
Андрюха горбится, собираясь что-то ответить. Но тут трещит звонок. И я кляну себя, что так и не успел просмотреть домашнюю тему.
В этот раз Завьялов не спешит догнать меня после уроков, и я этому только рад. Сегодня встреча с чертовым попом, от которого мне так и не удалось отвязаться. Хуже может быть только англичанин Аскольд Львович.
Да уж, занятное заключение выдал мой новый дружок. Ну, по поводу радости. Может быть, и правда, если бы вокруг была радость, мне не было бы уж столь отвратительно находиться здесь? Ведь он вполне прав, если рассудить-то. Основные вопросы, конечно, не были бы сняты, но все как-то скрашивалось бы, приобретало более приятный оттенок. И можно было бы и дальше тянуть лямку. Но дело в том, что ее, этой радости, просто нет. Никак и нигде. Если я занимаюсь тем, что мне нравится, я знаю наперед, что это очень на недолгое время. Меня обязательно пнут, выдернут, попеняют и заставят делать какую-то бессмысленную фигню. Или просто вторгнутся, изгадят, наплюют.
Андрюха говорит, что ему повезло с родителями. Надеюсь, это правда. Если хотя бы дома чувствовать себя в безопасности и покое, это было бы просто замечательно. Передышка от столкновения с внешним миром, накопление сил. А так ты все время должен быть "на стреме". И это очень выматывает, рождая то самое ощущение черноты.
Солнце садится, окрашивая небо красным. Как потоками крови. Пролитой кем-то. Ха, никто же не исключает, что и в сферах, которые выше нашей, может идти война. Что и там убивают. И все это выливается в наш, незатейливый такой, закат.
И тут я вдруг вижу девчонку. Ту самую. Она идет, опустив глаза. И сегодня ее брови нахмурены, а нижняя губа закушена в задумчивости. Но на варежке все так же сверкает дырка, а помпон на берете все так же смешно дергается в такт девчоночьим шагам.
Я застываю, как дурак. И только провожаю ее взглядом. А она идет, погруженная в свои мысли, и не замечает меня. И почти уже скрывается за поворотом, когда я наконец срываюсь с места. И на этот раз догоняю. Но не решаюсь заговорить. А просто следую чуть сзади. Как приклеенный.
Другого это насторожило бы. Другого, но не ее. Она настолько вне окружающего, что совершенно не видит смущенного болвана, топающего рядом. Причем идущего настолько близко, что он (то есть я) на грани ощутимости улавливает непередаваемо свежий аромат, что таится в ее волосах. Мои ноздри вздрагивают, а мне самому шагать бы так и шагать.
Она останавливается. И я не успеваю затормозить. И утыкаюсь ей в спину.
- Ой, - говорит девчонка.
- Э-э, извини, пожалуйста, - мямлю в ответ. - Я не нарочно. Честно, честно.
- Кто это? - спрашивает она и только затем оборачивается.
У меня захватывает дух. Настолько огромны и лучисты ее глаза. Но они по-прежнему смотрят мимо, не видят никого.
Девчонка принимается кусать палец, вылезший из варежки. Потом вздыхает.
- Но как же мне уйти-то отсюда? - с тоской задает она кому-то вопрос. - Как уйти?
Словно последний дурак я пялюсь на нее и не произношу ни слова. За моей спиной точно ни души, и, получается, обращается заколдованная принцесса абсолютно в никуда. А меня в ее мире не существует.
Она снова вздыхает, по-смешному чешет нос. Поправляет вылезший шарфик. А потом отворачивается и просто делает шаг вперед. Еще один. И еще. И постепенно уходит, отдаляется. Оставляя меня одного. А я не иду за ней. Не догоняю.
И не могу объяснить, почему. Просто нельзя, и все. Словно запрет какой сделан. Странно. Но какая же она! Какая... Необыкновенная! Варежка с дыркой, вытертое пальтецо. И такие глаза! Ух...
Стою еще некоторое время. Вроде столба. И все думаю про нее. Надо же такое чудо встретить, не каждому и повезет. А потом смотрю на часы и подскакиваю, как ужаленный. Опаздываю к этому идиоту минут на десять, не меньше.
Сразу беру с места в карьер. И пока несусь, раздражаюсь больше и больше. Вот оно мне надо, а? Лучше бы домой сейчас пошел, поел нормально. Чтобы живот не болел. А затем вытащил бы тот рисунок. Ну, где я, только старше. Стал бы рассматривать его. Потом отпустил бы все мысли и, может, поработал бы над ним еще. Ну, чтобы закончить. Интересно, что бы вышло в итоге. А вместо этого я должен сначала выслушивать бредни одного дурака, а через два часа давиться тошнотой у другого.
И вдруг останавливаюсь. Это ж куда она уйти-то хотела? А?? Ведь говорила так, словно собиралась да никак не могла придумать, как получше, ну, свалить, короче, с этой проклятой планетки. Так, может, в этот самый миг она режет вены в ванне полной воды??
Горло перехватывает. И я, не понять зачем, несусь обратно, ругая себя на чем свет стоит, что не заговорил с ней, не проводил. В несколько минут добегаю до места нашей встречи и принимаюсь рыскать вокруг. Пытаюсь обнаружить хоть какие-нибудь следы пребывания девчонки здесь или там.
И минут через сорок понимаю, что все бессмысленно. Ее нигде нет. И если уж она действительно собралась "уйти", то давно уже это сделала. Сотней разных способов.
- Что-то ты совсем припозднился, сын мой, - недовольно бурчит попик, запуская меня в квартиру.
- Лучше поздно, чем никогда, - мрачно замечаю я и от души желаю провалиться этому кретину в тартарары.
- Дерзить изволите? - совсем неприязненно уточняет он.
Сегодня от него воняет луком и застарелым потом. И отвечать ему мне совсем не хочется. Тем более врать.
- Нет, не изволю. Просто так получается.
Пока раздеваюсь, поп продолжает что-то пыхтеть себе под нос. Но если ему так наплевать на деньги, то взял бы да и выставил меня за дверь. Чего же проще?
Сажусь на продавленный стул, стараюсь не очень сильно прикладывать локти к столу, застеленному замызганной скатертью. Поп сопит, оглаживает бородку и все никак не может удобно приладить свой зад к стулу напротив. Ерзает, то привстает, то садится вновь.
- Сегодня, сын мой, мы поговорим о страдании. Насколько оно важно в очищении человеческой души, в ее становлении на пути к господу...
На этой фразе я слегка отключаюсь, фокусируя все свои мысли на девчонке. Как-то она там сейчас, жива ли? А, может... А может, и не смерть она вовсе имела в виду? Может, просто хочет уйти отсюда? Но как уйти-то, не откинув копыта? Разве такое возможно?
Хм. Если смотреть правде в лицо, то нет. Есть, конечно, всякие сказки. Фантастика, опять же. Только в реальности я что-то ничего такого не наблюдаю. Те же три шага, в результате которых можно перенестись куда угодно - разве это не игра воображения? Помню, несколько месяцев я все не решался их испробовать. Действительно верил, что улечу. Ну, и не представлял, что буду делать в чужой стране без родителей, денег и документов. А тем более, если попаду на другую планету. Вдруг там условия жизни вообще не совместимы с нашими?
Хотя, вполне вероятно, девчонка знает какие-то способы, которые реально работают. Ведь на обычного человека она совсем не похожа. Может, она разведчик тут? Ну, от другой цивилизации. Послали, исследуют. Выводы делают.
"Но как же мне уйти-то отсюда?" - вдруг вспоминается мне ее звенящий голос.
Нет, не знает она. Если бы знала, не задавала бы таких вопросов. Тем более что спрашивала-то она не у меня, ведь меня она не видела. А у себя. Вела диалог сама с собой.
И вновь тревога за нее толкается в моей груди. Сжимая что-то, совсем не претендующее на название "душа". В нее-то как раз я и не верю. В человеке, конечно, должно быть нечто. Мы ведь определяемся не разумом. Вернее, не совсем разумом. Но это "нечто" - точно не душа.
- Даниил! В третий раз спрашиваю! - доносится до меня возмущенный возглас отца Лаврентия. - Ты уснул, что ли??
- А? О? - пытаюсь я вернуться в это неприятное место. - Извините, отвлекся немного. Знаете ли, завтра у нас контрольная по геометрии. Задумался над теоремой.
Мой визави недовольно морщится, отчего его усы и бородка неприятно ходят по лицу туда-сюда. Потом кладет ладони на стол.
- Теперь тебе понятно, что чем больше человек страдает, тем чище он становится душой?
- Э-э, м-м, - тяну я. - Нет, извините, не понятно.
- Почему? - вытаращивает он глаза.
- Как вообще это может быть связано? Если человек хороший изначально, то любые страдания только озлобят его. Либо превратят в униженное существо, которое не верит ни себе, ни в себя. А плохого - они вообще сделают жестоким уродом.
- Что ты такое говоришь?? - восклицает отец Лаврентий. - Наш бог терпел и нам велел! И только через испытания укрепляется человеческая душа.
- Простите, но все это чушь. Ну, вот есть хороший маленький человечек, он наивно смотрит на мир, всем верит, считает, что все тоже хорошие. А его, совсем еще малыша, без конца избивают, измываются, попрекают - ни одного доброго слова. И живет он в ужасных условиях, несовместимых с понятием человеческих. А вокруг него - постоянно пьяные или обколотые скоты. Вот как вы думаете, что через пару лет будет с этим малышом? Если, конечно, он к этому времени не умрет.
- Значит, такова его доля. Он так прокладывает себе дорогу в рай.
Тут я хмыкаю. До ужаса хочется предложить этому лицемеру самому немного пострадать. Раздал бы все свое имущество и деньги, да и пошел бы странствовать и проповедовать по миру. Как, кстати, и говорил этот их бог. Вернее, сын бога. Вот тогда я, может быть, и прислушался к его словам.
- Но оставим детей, агнцев божьих.
- Да, давайте. Я не против.
- И обратимся к взрослому человеку. Только пережив страдание, узнав, что такое боль и мука, человек по-настоящему обращается к господу.
- Вы так думаете? То есть, по-вашему, нужно каждого запереть в "железную деву" или на каждого надеть "испанский сапог", да что там мудрить - просто позагонять иголок под ногти, и человек сразу станет чист, как свет зари? Вы это серьезно?? - я даже не знаю, как реагировать на такую ахинею.
- Что, что? - не сразу находится мой собеседник. - Я говорю о страданиях духовных.
- Да все то же самое. Вот есть хороший взрослый на этот раз человек, он наивно смотрит на мир, всем верит, считает, что все тоже хорошие. А его без конца унижают, говорят, что он бездарность, ноль, ничего не может и не стоит. Издеваются. Обманывают. Дальше - заболевает тот, кого он любит, а потом умирает в муках. Ничего не ладится, все, что бы ни задумывалось, разваливается в прах. И работает он как ломовая лошадь за копейку, только чтобы не окочуриться с голоду. Чуть не каждый, кто понаглее, над ним глумится. И вы считаете, что всем этим несчастный очищается??
- Если он находит себя в вере в бога, то да. Только бог дает надежду и свет. Только бог укрепляет и дает силы...
- Да что же это за бог-то такой, который так измывается? Садист он какой-то у вас получается, а не высшее существо. Знаете, только в гармонии человек может остаться человеком и развиться духовно. Только хорошее вокруг может сподвигнуть человека стать таким же хорошим. А любое страдание опустошает, приносит отчаяние и разрушение. Ну, или озлобляет. Тогда человек уж вообще никому и ни во что не верит. Не глядя и не считаясь ни с чем, прет и прет. А в итоге также остается опустошенным, ведь то, к чему он так стремился - бессмысленно.
Отец Лаврентий беззвучно открывает и закрывает рот. А лицо его так наливается кровью, что, кажется, его вот-вот хватит удар.
- Э-э. Знаете ли, я, наверное, лучше пойду. Вот ваши деньги, - встаю и кладу на стол смятые бумажки. - И попрошу родителей, очень попрошу, чтобы они больше не посылали меня сюда. Нам с вами все равно друг друга не понять. А время - дорогая штука.
Торопясь и не попадая в рукава, одеваюсь. И чуть не кубарем скатываюсь по лестнице, жарко моля несуществующего бога избавить меня от этих изматывающих посещений. И только на улице, вдыхая холодный свежий ветер, немного прихожу в себя.
Что за мерзкое чувство возникает в ходе общения с этим отцом Лаврентием? Вот словно вымазывают в грязи. Ф-фу. Ни за что больше к нему не пойду. Пусть отец хоть в мясо отметелит. Если ему надо, пусть сам и ходит. Просвещается, блин.
Останавливаюсь, машинально стряхиваю с пальто тут же налетающий вновь снег. И понимаю, что дико хочу есть. Просто живот сводит.
Вот. Вот еще один пример - отними у человека еду, не давай ему есть месяцок. Ага. Пусть помучается, поочищает душу-то. Да он потом за эту еду что угодно сделает. Мало ведь кто останется нормальным в таких обстоятельствах.
Где-то недалеко тут была пирожковая. Буквально в нескольких шагах. Если не перекусить, тошнотного англичанина, боюсь, мне не выдержать.
В забегаловке почти пусто, только бабулька сосет булочку, да две девчонки бойко обсуждают, как "он на нее посмотрел" и что "она ему ответила". Продавщица скучает у кассового аппарата, тоскливо посматривает в окно и наверняка в сотый раз перелистывает тоненький журнальчик. Бросив на меня взгляд, она вновь утыкается в него.
Выбор не богат, но жрать хочется чуть ли не отчаянно. Вымотал меня этот попик, высосал силы, аки вампир. Представляю, как он пудрит головы старым девам да бабкам. Последние деньги, наверное, ему относят.
"Страдание ведет к очищению". Надо же такое выдумать! Что физическое, что моральное или психическое, по-моему, ведет только к искажениям и деградации. Если ты человек, то стать исключительно гармоничной и светлой личностью сможешь исключительно в гармоничных условиях. Среди света, любви и радости. Андрюха, кстати, говорил ведь что-то в этом духе. Только тогда ты будешь цельным, ясным и устойчивым ко всякой грязи.
Но это, если ты изначально человек. А если изначально ты тупая скотина, со скотскими желаниями и потребностями, то страдай ни страдай, мучайся ни мучайся - ничего путного из тебя все равно не выйдет. Получится просто не знающий жалости изворотливый ублюдок. Тут и гармоничные условия не помогут. Этакое-то мерзкое чудовище только все изгадит, заблюет, замучает - ради собственного удовольствия.
Да-а... Выходит, страдание ни в каком случае ни к чему хорошему привести не может. Из человека сделает не верящее в себя существо, а из скотины - изверга. И так и этак оно бессмысленно.
Пирожки оказываются на удивление вкусными. Поедая третий с супом, стараюсь отстраниться и представить, как мне самому-то хотелось бы жить. Ну, чисто гипотетически. Понятно, что в реальности такое невозможно. Но все же...
А получается так. Вокруг все умные, хорошие, честные. Без единой черной мысли в голове. Никто никому не надоедает, не навязывается. Хочешь быть один - будь. Хочешь поговорить - найдется собеседник. Каждый занимается только тем, что ему интересно и важно в этот момент. Никакого насилия или принуждения, ведь в этом мире есть все и даром. Хочешь жить здесь - живи, хочешь там - тоже. Везде для тебя найдется теплый дом, вкусная еда и интересное дело. И ты знаешь, что никто никогда тебя не предаст, не бросит в беде, не позавидует или не пожелает зла. И ты сам в любой ситуации тоже протянешь руку помощи. И не будешь ждать, что спасенный тобою человек станет выбирать момент, чтобы отомстить тебе же за сделанное добро.
Здорово. Да. Я даже есть перестаю, до того мне вдруг становится замечательно.
Только... Только нельзя допускать, чтобы в такой мир случайно или по злой воле проник хотя бы один урод. Пусть его в конце концов обезвредят, но дерьма и зла он успеет наделать много.
В общем, было бы неплохо, если бы существовал детектор. Ну, для мгновенного определения, человек перед тобой или скотина. Тогда можно было бы с нашей планеты изъять всех людей и поместить в санаторий в том самом хорошем мире. Ну, чтобы они в конце концов пришли в себя от ужасов нашего. А потом жили бы себе в хорошем мире. Ну, или в другом светлом месте. Гармонично и счастливо. А упырей всех оставить здесь. Пусть жрут друг друга, гадят, творят жестокость и насилие по отношению к своим же. И размножаются. А потом опять жрут друг друга. Весело. Когда-нибудь изничтожат ведь они сами себя подчистую. Точно?
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/06expertshot/dual.jpg)