Аннотация: Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире
Глава 20
------------------------------------
В кабинет директора вызывают по одному. Сначала - Макину. И надолго. Слышен только ее визгливый голос. Но слов не разобрать. Затем всех этих. Тоже по одному. Наконец настает и моя очередь.
Директорша Нонна Геннадьевна с минуту рассматривает меня с ног до головы. Скользят только ее глаза, голова остается неподвижной. Кладет локти на стол, наваливается на него всей грудью. Наверное, чтобы быть ближе ко мне, ведь стол у нее широкий, как надгробная плита. Слева от нее в свободной позе сидит Педрила. Нога на ногу. Пальцы рук, сцепленные в замок, так и двигаются, так и двигаются.
- Так, Дементьев, - говорит без всякого выражения Нонна Геннадьевна. - Давай теперь ты рассказывай. Выкладывай свою версию этого безобразия. Кстати, - обращается она к Педриле. - Его уже осмотрела Наталья Львовна?
- Нет, ну что вы, - подобострастно перегибается к ней Педрила. - Инцидент не требовал отлагательств. Мы все - сразу к вам.
- Да? - ее бровь ползет вверх. - А зря, зря. Посмотрите на его лицо и руки. Не ровен час сотрясение мозга или трещина в кости. Как ты себя чувствуешь, Дементьев?
Мне становится чуть не смешно. Как я себя чувствую...
- Ну, чего же ты молчишь? - продолжает она. - Не можешь говорить?
- Как же! "Не может", - начинает суетиться Педрила. - В классе болтал без умолку. Ругался. Матом крыл. Меня, представьте себе, послал в далекие края, - тут он принимается подхихикивать. - Возмутительный случай! Просто возмутительный.
- Ругался матом? Дементьев? - изумляется директорша и вновь переводит взгляд на меня. - Ну, думаю, с этим вы переборщили.
- Спросите, спросите Лену Макину. И остальных ребят, - ерзает географ. - Они подтвердят. Вообще, в последнее время Даниил стал исключительно груб и невоздержан в выражениях, сорвал урок вот недавно, - он наклоняется чуть не к самому уху директорши. - Возомнил себя бог весть кем. И потом, - его голос становится еще тише. - Мне рассказали, по большому секрету конечно, что он ведь лечится у психиатра. Представляете? Психически ненормальный подросток вместе с абсолютно нормальными. Это ведь просто нонс...
- Прекратите, Петр Васильевич, - прерывает его Нонна Геннадьевна. - Совершенно неуместно плодить сплетни. Да еще при ребенке.
- Ну, как хотите, - широко улыбается Педрила. - Я ведь только хотел как лучше. Вот теперь эта драка. Да ведь это означает, - он прижимает пальцы к губам, словно боится что-то произнести. - Это означает, Нонна Геннадьевна, только то, что завтра-то он придет уже с ножом!
Директорша жует губами и, прищурившись, глядит на Педрилу. Отчего тот через некоторое время опускает глаза. Пальцы его вновь начинают быстро бегать, но уже по подлокотнику кресла, в котором он сидит.
- Даниил у нас - один из лучших учеников. Да, Даниил? Никогда и ни в чем не был замечен...
Тут я чувствую, что ноги подгибаются. И как куль сваливаюсь на стул. Прижимаю ладони к лицу.
- Вот видите, вот видите, - шипит Педрила. - Дементьев! Кто разрешал тебе сесть?
- Петр Васильевич, в самом деле! - повышает голос Нонна Геннадьевна. - Да он весь в крови. Надо все-таки позвать Наталью Львовну.
Слышу, как она снимает трубку.
- Не надо, - говорю. И отнимаю руки. - Сам потом зайду к ней. После.
- Что за дерзость! - это опять Педрила.
- Вот, - соглашается директорша. - Правильный русский язык. А вы говорите - "матом". Тоже мне.
- Спросите у его товарищей, - оскорбленно дергается географ.
Директорша морщится, потом вновь обращается ко мне:
- Ну, так что, Даня Дементьев? Что случилось-то? А? Такой свары я давно не припомню, - она барабанит ногтями по столу. - Чтобы участвовал почти весь класс. Да еще в школе. Посреди, так сказать, учебного процесса. Что произошло?
- Мне все равно, - после паузы отвечаю я. - Делайте, что хотите. Все это не имеет никакого значения.
- Что не имеет?
- Ничего.
Стискиваю руки. Быстрее бы они заканчивали со всем этим. Да отпустили бы. Ведь домой надо придти раньше мамы. Так будет лучше. Хотя дома, конечно, станет еще тяжелее. Ведь здесь-то, как никак, приходится сколько-то держаться.
- Посмотрите, в чем он появился в школе, - продолжает трындеть Педрила. - Пришел только на шестой урок. Представляете? И ведь это уже не в первый раз.
- Хорошо. Значит, ты появляешься в таком явно свободном виде на шестом уроке. И устраиваешь нечто такое, что заставляет буквально всех наброситься на тебя с кулаками? Что же это?
- Не все на него, - вставляет Педрила. - А он на всех.
- Да перестаньте же, Петр Васильевич. Если бы он просто затеял драку, в чем, честно говоря, я все-таки сомневаюсь, то не было бы такого побоища.
- Он без всякого повода ударил Лену Макину!
- Если я верно поняла, Дементьев дал ей пощечину. И вы уж извините меня, Петр Васильевич, это никоим образом не спровоцировало бы драку. За Элю Васницыну, может быть, еще и вступились бы двое-трое. Но не за Макину.
- Разве Лена Макина не девочка??
- Даниил, в последний раз тебя спрашиваю, что произошло?
- Послушайте, да делайте вы, что хотите. Мне все равно. Мне действительно все равно. Неужели непонятно?
- Ты не хочешь рассказать свою версию?
- Нет.
- Почему?
- Потому что это не имеет никакого значения. Я ведь уже говорил. Так или иначе - одни квантовые истории.
- Что, прости? - брови директорши ползут вверх, а рот слегка приоткрывается.
- Я же предупреждал вас, - наклоняется к ней Педрила. - Он не в себе. Может, и наркотики употребляет.
- Квантовая физика, - мои губы растрескались, и я начинаю шепелявить, как дед. - Но это неважно. Отпустите, пожалуйста, меня. И делайте все, все, что хотите.
Потом я иду домой. И мне кажется, что ветер вокруг выпевает одно и то же. Одно и то же. "Марта. Марта. Марта". Или "Ты один. Ты один. Ты один". Я и раньше замечал, что он часто ведет себя, как живое существо. Но чтобы говорить...
Во мне пустота. Страшная пустота. Будто вынули все. Все без остатка. Оставив только пустую оболочку. Которая двигается. Совершает какие-то действия. Но даже в этой безмерной пустоте молнией змеится боль. Становится тише. Сильнее. Снова тише. Совсем не уходит. Да и куда ей деться?
Дома сижу безвольно. Смотрю в никуда. Жду.
Нужно, чтобы пришел отец. Чтобы он лег спать. Чтобы я смог вытащить ключ.
Нужно, нужно, нужно, чтобы он крепко спал. Ведь осечек быть не должно. Иначе его оружия мне уже не видать. А без оружия - только петля. Или таблетки. Не знаю, что еще можно придумать.
Складываю ладони на коленях. Выпрямляю спину. И вдруг замечаю, что руки все вымазаны. Блин! А какое, должно быть, у меня лицо. И это теперь, когда необходимо быть настолько осторожным.
Стаскиваю одежду, запускаю в стиральную машину. А сам залезаю в душ. Тело саднит. Но так даже лучше.
Лучше чем никак. До того самого момента, когда дуло упрется в висок. Упрется и дернется.
Зачем мы созданы, господи? Для чего кожа покрывает мышцы? Для чего мозг? Глаза? Уши? Руки? Бессмысленные создания. Никчемные. Жестокие до изуверства. Тупые. Ограниченные. Похотливые.
Меня произвели на свет. Чтобы я узнал, к какому виду принадлежу, и ужаснулся. Ужаснулся и захотел умереть.
Зачем мы с Мартой были сведены вместе? Сведены. А затем ее у меня отняли. В тот момент, когда я чуточку поверил в счастье. Для чего?
Не для того ли, чтобы все вокруг стало уж совсем невыносимым? Чтобы я наконец совершил то, чего сторонился? То, что считаю откровенно глупым и отвратительным.
Если за нами действительно кто-то следит и управляет, вполне возможно. Здесь одно ложится к одному. Я забываю телефон в коридоре. Отец забывает свой - на работе. Ни раньше, ни позже. Такое совпадение само по себе удивительно. Тем более, когда я так жду звонка. Затем отца вызывают на объект в выходной день, что случается крайне редко. При выходе из дома взгляд отца случайно (случайно!) падает на мой телефон, лежащий на тумбочке в коридоре. И ему отчего-то приспичивает взять именно его. Мой, а не мамин, что гораздо логичнее. Причем до этого отец даже не задумывается взять хоть чей-то. Ведь если бы он задумывался, то взял бы как раз мамин. То есть телефон был бы у него уже с собой при выходе из квартиры. И ему даже в голову бы не пришло взять мой.
И вот он уезжает на сутки. Именно тогда, когда я так жду звонка от Марты.
И именно в этот вечер, в эту ночь Марта, моя любимая Марта, вдруг испытывает такой дикий приступ безысходности. Вот это как раз может быть, вполне. Но! Ведь ничего не стоит немного подтолкнуть ее к тому шагу, который она в конце концов и делает. Немного усилить градус отчаяния, и без того выматывающего.
Нет сомнений, таким толчком как раз могло стать отсутствие моего звонка. Ведь если бы я позвонил, она ни за что бы не решилась на это. Более того, думаю, она ждала звонка даже после своего сообщения. Ведь если бы я действительно получил его, то сразу же позвонил. Безотлагательно! Но... Марта так и не услышала мой голос.
Марта...
Меня опять перегибают рыдания. Боже ж ты мой! Никого и ничего здесь, в этом мире, нет, кроме моей любимой.
- Только ты - настоящая. Только ты - искренняя, - шепчу я в никуда. - Где одна ложь, грязь, предательство и мерзость. Все вокруг - пустые куклы. Фантомы. Злобные тупые гоблины. И только в тебе - чистота. Только в тебе - свет. И только в тебе - истина. Марта!
В двери поворачивается замок. Вытираю рукавом лицо. Переползаю в кресло. Стискиваю пальцы. Нужно вести себя как ни в чем не бывало. Главное - получить ключ.
- Милый, ты здесь? - открывается дверь в мою комнату. - Как у тебя дела?
Она подходит ближе, с недоумением всматривается. Я опускаю голову.
- Дорогой, - в смятении произносит она, беря меня за подбородок. - Что у тебя с лицом?
Выдергиваюсь. Отворачиваюсь.
- Даня, ты выходил из дома? Где ты был?? - мама хватает меня за плечи и тянет к себе. - Отвечай же!
- Мама, отпусти, - пытаюсь я вырваться. - Ничего такого. Просто сходил в школу.
- Сходил в школу? - изумляется она еще больше. - Но я уходила в одиннадцать, ты же спал!
- Ну, да, - невнятно произношу я. - Попал только на последний урок.
- Но зачем ты ходил в школу??
Поднимаю на нее глаза. Несколько секунд гляжу.
- Не знаю. Так получилось.
Она принимается нервно ходить по комнате. Потом останавливается прямо передо мной.
- Ну, хорошо. Ты был там. Непонятно для чего, но был. Ладно. Но что у тебя с лицом? Ты дрался?
Сжимаю, разжимаю пальцы. Мне холодно, и что-то будто так и подталкивает в спину. Не могу усидеть, вскакиваю.
- Да, мама. Дрался.
- Господи. В школе?
- Да.
- Ничего не понимаю. Ни-че-го. Может, ты мне объяснишь? - в ее голосе появляются истерические нотки. - Ты же никогда не дрался в школе. Даже в младших классах.
- Так получилось.
- Как получилось? Как?
- Мам, - гляжу я ей прямо в глаза. - Они говорили мерзкие вещи. Отвратительные вещи. Про Марту.
- Про Марту? - выражение ее лица меняется. - Тебе уже известно?
- Да, мама, - с трудом делаю вдох, так как воздух никак не идет внутрь.
- Но... Но откуда они знают ее?
- Вот в том-то и дело. Что не знают. А говорят! - губы начинают дергаться, и я чувствую, что сейчас разревусь, как последний дурак.
- Ну, хорошо. Хорошо, - она неуверенно касается моего плеча, словно боится, что я его сразу отдерну, она не знает, что мне все равно. - Ну, мало ли что говорят. Ты бы просто не слушал.
- Мама! - почти выкрикиваю я.
- Успокойся же. Все, я молчу. Молчу! Ты что-нибудь ел?
- Нет.
- Плохо. Я же оставляла там котлетки.
- Мам, ну, мам же!
- Ну, хорошо, хорошо. Сейчас разогрею, поешь в одиночестве. Мешать не буду.
Она выходит. А я не могу больше сдерживаться. Утыкаюсь мордой в подушку и принимаюсь выть. Но мне нельзя, чтобы кто-то услышал. Нельзя. И я вцепляюсь зубами в ткань. И рву и терзаю. И давлю свой крик.
Звонок. Стук двери. На повышенных тонах - голос отца. Умоляющий - мамы.
- Звонили из школы! Бу-бу-бу. Этот подонок. Бу-бу-бу. Что скажет Петр Иванович, когда узнает бу-бу!
- Но милый, трям-трям-трям. Они так говорили, он сказал, трям-трям.
- Мало ли что этот дебил мог сказать, бу! Бу! Массовая драка, бу-бу-бу.
- У мальчика первая любовь, - вдруг четко произносит мама. - А девочка - погибает. Как ты можешь? Нет, ну, как ты можешь?
- Тьфу!
Потом - звук осторожных шагов. И тишина. Они уходят к себе.
Просыпаюсь оттого, что гладят по голове. В первую секунду приходит мысль, что это Марта. Но тут же понимаю, что рука слишком реальна. И дергаюсь.
- Ну, что ты, что ты, Данюшка, - говорит мама, и ее силуэт словно отпечатывается на более светлом фоне стены. - Заснул? Давай-ка пойдем, надо поесть. Ведь ты со вчерашнего дня голодный. Так нельзя.
Сознание возвращается окончательно. И вместе с ним возвращается боль. Марты больше нет. Нет Марты. Нет!
- Дорогой, так нельзя. Вставай. Ну, же. Я тебе там уже накрыла.
- Мам, я не хочу есть, - отвечаю я, но почему-то получается очень тихо.
- Давай же, - она старается поднять меня. - Отец уже лег. Устал без выходных-то.
- Отец спит? - сразу подскакиваю я.
- Ну, еще не спит. Но тебя беспокоить не будет. А что?
- Да нет. Я так.
- Ну, вот и хорошо. Вот и славно.
Она берет меня под руку, словно мы собрались на прогулку, и ведет в кухню.
Лежу тихо-тихо. Слушаю свое дыхание. И жду. Нужно, чтобы они точно заснули. Наверняка. Портфель отец всегда оставляет в коридоре. Нужно только дождаться, чтобы точно.
Мыслей нет. Пустота. Ощущение непривычное. Гулкое. И внутри - тоже пустота.
Говорят, что когда умирает тот, кто тебе дорог, от тебя словно отрезают половину. Так вот. Это неправда. Гадкая ложь. Ведь из меня вынуто все. Все до крошечки. Меня нет. Есть только оболочка. Балласт. Который по непонятной причине все еще существует. И который непременно нужно убить. Чтобы существовать он перестал.
Конечно, когда я умру, сознание мое исчезнет тоже. Думаю, за порогом смерти нет ничего. Ни ада, ни рая. Ни санпропускника. И с Мартой, конечно же, я там не встречусь. Марты нет. Ее нет вообще. Нигде. Никак. Но жить здесь без нее. Невозможно это.
Смысла жизни у меня не было никогда. Сколько себя помню. И только ужасающая глупость самоубийства останавливала меня от последнего шага. Всегда.
Но только до встречи с Мартой. С Мартой все стало по-иному. Словно тусклая картинка окрасилась в яркие цвета, зазвучала прекрасная музыка. И появился смысл.
Наверное, надолго мы тут все равно бы не задержались. Не смогли бы найти другой выход, убили бы себя. Но перед этим испробовали бы все способы. Все, которые возможно. И только тогда бы. Но и тогда - вместе. Держась за руки. А не так.
Как получается сейчас.
Отрываю голову от подушки. И сажусь в постели.
- Вонючий урод, - очень тихо, но очень четко говорю в темноту. - Я перегрызу тебе горло. Где бы ты ни был. За то, что ты с нами сделал. За то, что ты сделал с Мартой.
Я сижу прямо. И гляжу в темноту.
Нас столкнули, нам позволили узнать друг друга. И все это только для того, чтобы потом убить. Причем не самим, нет, зачем же мараться? Мы делаем это самостоятельно, своими же руками. Но - делаем.
- Ублюдки! Вы развлекаетесь. Вы действительно больше нас можете и умеете. Выращиваете людей, как скот. На убой. И развлекаетесь. Наблюдаете за тупыми свиньями. Ставите их в то в одни ситуации, то в другие. То дадите краюшку, то отберете. Манипулируете границами восприятия дебилов. И наблюдаете. За их ужимками. Тупостью. Скотством. Ой, как смешно, правда? Просто до упаду. Сейчас рухну от хохота, - я провожу языком по пересохшим губам. - А тех, кто поумнее, именно поумнее, а не поталантливее, или тех, кому вы позволяете узнать немного больше, вы заставляете кривляться уж совсем уморительно. Это развлечение потоньше. Верно? Не тупые одномерные муки тупых свиней, а многоплановые. С кучей измерений. С массой ветвлений, - перевожу дыхание и сглатываю. - Тут уж совсем занятно выходит. Червяк, которому становится отвратительна та куча дерьма, в которой другие счастливы. Который до безумия мается, глядя в небо. И старается, и пытается. Стать прекрасной бабочкой. Ох, как смешно. Ха-ха, - опираюсь спиной о стену, прикладываю ладони к глазам.
Смех. Издевательский. Многоголосый.
Мгновенно отнимаю руки, подаюсь вперед. До боли всматриваюсь. Никого.
- Ладно, - закусываю губы. - И я, и Марта для вас ничто. Пыль под ногами. Тлен. Грязь. Ладно. Но мараться вам почему-то все-таки не хочется. Интересно, почему?
Тишина.
- Ответ я тоже знаю. Чего уж скромничать. Так интереснее. Точно? Занимательнее. Тут нужна некая виртуозность. Свести вместе двоих блаженных. Позволить им поверить. А затем развести. И сначала одного довести до самоубийства. А тем самым - и другого. И главное, какая прелесть, все это у них не из-за простейших же инстинктов.
Смех.
- Сволочь! - чуть не выкрикиваю я и прикусываю язык. - Клянусь, - меня начинает трясти. - Клянусь тебе, ублюдок, где бы я ни был, кем бы я ни был, я вспомню. Хоть в десятом перерождении. Хоть через тысячу лет. Но вспомню. А вспомнив, сделаю все, чтобы суметь тебя достать. Чтобы смочь. Чтобы перегрызть тебе горло.
Я не у окна. И посмотреть двойнику в глаза не могу.
- Отлично, друг, - говорю я ему. - Ты хотел, чтобы я вспомнил. Или понял. Ты хотел, чтобы я именно это вспомнил? Так уже было когда-то?
- Рэй, рэй...
Выдыхаю. Снова сглатываю.
- Ты кто? Ты с ними? Или со мной?
Тишина.
Господи! И зачем я вообще сюда родился?? Ну зачем?! Снова утыкаюсь в подушку. Вцепляюсь зубами в ткань. А слезы текут и текут. Не удержать. Так плохо, ужас. И пусто. И, главное, это одновременно.
Лежу. Лежу. Тихо. Давно так тихо. Наверное, все спят. Наверное, пора.
Вытираю лицо. Некоторое время сижу. Потом встаю и крадусь в коридор. Найти портфель - дело минуты. Вот, и он у меня в руках. Теперь - к себе. Открыть замочек. Раздернуть молнию во внутреннем кармане. Нащупать ключ. Ну же. Теперь портфель на место. А ключ - в ящик. Под папку с рисунками.
Ночь. Тишина. Мне остается только ждать. Когда наступит утро.
Глава 21
---------------------------------------
Как странно. Все-таки заснул. Отрубился. Не бегал нервно по комнате. Не грыз ногти. Не рвал волосы. Не стенал. Как, по описанию других, должны делать самоубийцы. Ну, перед тем, как.
Наверное, это должно настораживать. Но мне все равно. Внутри уже не боль и не пустота, а равнодушие. Жить - совершенно незачем. Марта написала, что будет ждать. Там. Но на самом деле я знаю, что никто и нигде меня вовсе не ждет. Она ушла отсюда. Одна. Совсем. И ее сознание, ее неповторимая сущность растворилась в бесконечности. Моей любимой здесь нет. Нет ее и там. Ее нет нигде.
Если есть перерождения, в чем, честно говоря, я не уверен, то сейчас суть моей Марты обезличена, а сама она находится в бессознательном ничто.
А без Марты, без моей Марты, тут мне делать абсолютно нечего.
Откидываю одеяло, прислушиваюсь. В квартире тишина. Словно никого. Смотрю на часы. Девять. Отец уходит рано. Надеюсь, мамы нет тоже.
Спускаю ноги с кровати, немного выжидаю. Иду в коридор. И по-прежнему ни звука. Ну а теперь надо осторожненько открыть дверь их комнаты. Вот так. Хорошо.
Пусто. Отлично. Если мама ушла, то раньше двух-трех часов не вернется. И это мне на руку. Оттянем дверцу шкафа. Во-от. Теперь ключ. Р-раз.
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/12expertshot/dual.jpg)