Татьяна Львовна задумчиво переставляет фигурки на этажерке. Какие-то совсем крохотные, а другие вполне себе ложатся в ладонь. Вот этот смешной пацаненок вытащен из киндерсюрприза. Надюшка, помнится, радовалась ему без меры. А щенка и зайца подарили на новый год. Заяц - особенно хрупкий и малюсенький, того и гляди, раздавишь. Так, хрюшку подвинем сюда, а шарик - поближе. Почему-то хочется выбрать для них всех самое выгодное положение. Наверное, просто глазу приятнее, что ли. Женщина поправляет юбку и переводит взгляд на фотографии, развешенные по стенам. Там Надюшка, начиная с пятилетнего возраста, солнечная, улыбающаяся. Карие глазенки, сахарные зубки. Красивая девчоночка получилась, ничего не скажешь. А вот на этой ей уже пятнадцать - просто убийство для мальчишек. Татьяна Львовна усмехается, чуть сжимая пальцы. Оглядывается вокруг в поисках незамеченной неточности или непорядка. К приезду дочери все должно быть так, как та привыкла видеть, ведь здесь ее дом. Три года - большой срок, и никуда не деть тревогу за человечка, еще совсем недавно уморительно топавшего маленькими ножками и коверкавшего слова.
Пол вымыт, пыль протерта, всюду чистота, насколько она возможна в давным-давно не ремонтированной квартире. Самое время отдохнуть. Женщина собирает нехитрый ужин, не торопясь отщипывает кусочки хлеба, включает радио. Так веселее. Как обычно, трапеза в одиночестве наводит на разные мысли, не всегда приятные и годные к дальнейшему использованию. Татьяна Львовна, уж бог знает, сколько лет назад привыкла пресекать подобные извивы размышлений. С годами мудреешь и начинаешь понимать, что для тебя будет иметь неприятные последствия, а что вполне себе ничего прокатит. Вот, как и чем живет дочурка в этом большом городе? Почему не приезжает навестить? Может быть, все еще стесняется матери, не совсем складной, с большими руками и ногами. У принцесс в родителях должны быть королевны, а не лягушки. Ой, да что об этом сейчас думать. Вздохнув, она разбирает постель, в последний раз кидая взор на смеющееся лицо на фотографии. Зябко подернув плечами, вползает под одеяло. Завтра вечером малышка зажжет свет в этой темной комнате. А заодно и в ставшей тусклой жизни Татьяны Львовны.
Веселый птичий пересвист тормошит сон, врывается в него, изгоняя мрачные тени. Всхрапнув напоследок, женщина открывает глаза, вслушиваясь в окружающий мир. Он сегодня настроен благожелательно. Не течет смывной бачок, не воет из-за стенки собака, да и в боку не колет. А разве может быть нынче как-то иначе? Ведь приезжает Надюшка, солнышко, единственная радость на старости лет. Татьяна Львовна хлопочет по дому, судачит с соседками, готовит любимые дочкины блюда. День проходит незаметно, и все спорится, удается в ожидании вечера. Темнеет. Женщина садится в кресло, неотрывно глядя в окно. Пора бы уже. И тут телефонная трель неожиданно рвет тишину. Дернувшись, Татьяна Львовна хватает мобильник, роняет, подцепляет вновь, неловкими пальцами пытается нажать нужную кнопку. По экранчику мечется колокольчик, мигает надпись "Доча". Справившись, наконец, с ненавистным прибором, слышит нежный, чуть картавящий, голосок. В сердце втыкается раскаленная игла. Надюшка!
Сломался автобус. Но не по настоящему, скоро поедут. Главное, не беспокоиться, в начале первого доченька будет дома. Слава тебе, господи! В кои то веки соберется приехать, и то выйдет наперекосяк. Ничего не понять в ее жизни и не вытащить смысла из длинных телефонных разговоров. Ну, да ладно. Женщина встает и вновь дозором проходит по квартире, проверяя, все ли в порядке. Опять переставляет игрушечные фигурки, пытаясь добиться непонятной и не понимаемой ею цели. Ближе к полуночи занимает место у окна, всматриваясь в световое пятно рядом с крыльцом. Незаметно шуршит время, затекают ноги. Надо бы переменить положение. Но тут тонкая, легкая фигурка мелькает у подъезда. Танцующая походка, развевающиеся волосы. Сумка совсем не оттягивает руки. Маленькая принцесса вернулась на родину. Снова екает сердце, женщина спешит в прихожую, нервно теребя платок на шее.
"Мама!". И вот старую женщину обнимают, целуют, трясут, как грушу. Переливчатый смех наполняет пространство. Да, дай же разглядеть то тебя, негодница! Совсем взрослая стала. И как на отца похожа, вся в него. Кажется, еще больше потемнела и похудела. Но это ни капельки не портит, нет. Глаза строгие и, вроде, какие-то другие, чем раньше. Ну, это потом, потом рассмотрим. Раздевайся, доченька, пойдем ужинать, расскажешь о себе.
И правда, утро вечера мудренее. Закрылась дверь в комнату дочери, повис месяц на ветвях ближнего тополя, а все не спится. Изменилась, изменилась девочка, почти не узнать, движения точные, выверенные, но вместе с тем плавные и текучие. Как у хищника. Надо же. Уж не увлекается ли она какой-нибудь восточной борьбой? Не забыть бы спросить завтра об этом. А в личном плане вроде, как и раньше, никаких подвижек. Видать, все пару под себя никак не найдет. И правда, для такой не всякий-любой подойдет, это с умом выбирать нужно. Опять нечего будет рассказать товаркам, вновь станут задирать, что Надюшка сильно много о себе воображает. Ну, и пусть их, пусть судачат. Все языки не заткнешь, не подрежешь. А девчоночке и верно нужен кто-то непростой, с заковыкой да средствами. Ох-хо-хо, грехи наши тяжкие. И что же это сон то никак не идет?
Курочка шипит на сковородке, кашка варится с молоком да маслицем. Уже почти полдень на дворе, сколько спать то можно? Дверь толкнула, а та не заперта, чуть брякнула. Вот она, девонька, сопит точеным носиком, губки чуть приоткрыла, ресницы в пол-лица. Смуглая ножка выбилась из-под одеяла, щечки раскраснелись. И то верно сказать, жаркое нынче лето выдалось. Вставай, милая, завтрак давно поспел. Ой, господи, в глазищах то прямо бездонная пустота хлынула. Или показалось? Из ума, видать, уже выживаешь, тетенька. Ну, вот, посмотри-ка еще раз, обычные, нормальные глазки.
Женщина щипает себя за ладонь, поспешно моргает несколько раз и, качая головой, выходит. Потом за едой мать с дочерью ведут неспешные беседы, неторопливо течет время, давая передышку каждой секунде. Выходят погулять, а охи и ахи соседок и знакомых сопровождают их, не отстают. Встречные парни и мужчины любуются, не отпуская взглядами. Татьяне Львовне есть, чем гордиться, и это не скроешь. Но взять дочь за руку она как-то не решается, опять на ум приходят мысли о лягухе. Видным был Андрейка, Надюшкин отец, да красивые дети то единственно от любви и выходят, а не от генов всяких.
Вечером под окном собирается настоящий кружок. Кричат, смеются, камешки бросают. Прямо собачья свадьба, не меньше. А доча равнодушна, куда там до нее всякому сброду. Мнет изящными пальчиками пироженку, щурит глаза, ножку на ножку закинула. И никто ей не звонит, не выпытывает, когда вернется обратно. Вот и ладно, дольше проживет здесь в отпуске своем. Только странно, что не помнит она Вальку Петрова, своего первого ухажера из средней группы садика. А уж такая любовь была, такая любовь. Сердце переворачивалось, на них глядючи.
Опять не спится, думы разные в голову приходят. Тихо как за дверью. Не скрипнет пружина, не раздастся вздох. Три года, конечно, большой срок. Но как окаменелая, застывшая чувствами Надюшка, будто неживая. А ведь грация зверя в ее полном энергии и подвижном теле. Даже угроза. Ах, что за мысли непутевые такие? Какая может быть опасность ей от дочери? Тьфу.
Солнышко ползет по небосклону, подвигая легкие тучки. Золотится день. А Татьяна Львовна наговориться с ненаглядной доченькой не может. Да все как-то в одну сторону выходит. Мало, что рассказывает красавица о себе, клещами не вытянешь, да и прошлые моменты нет-нет и подзабудет. Поднимет удивленно бровь и мнется с ответом. Что же это с ней такое-то, не поймешь. Даже любимую свою полянку в лесочке рядом с домом запамятовала. И ест плохонько, не зря такая худая да тонкая. На подобных харчах долго не протянешь, ей-ей. Кушай, милая, ведь нравилась тебе раньше маменькина стряпня, не оторвать было. Не закусывай губку, не хмурься. Все ведь, все единственно для тебя, доча.
Сверчок строчит свою песню. Плывут звезды, как лодки странников. Опять не спится старой женщине. Странная, странная стала Надюшка. Уж не заболела ли чем этаким? Будто подменили девчонку. Неслышно ступает Татьяна Львовна ногами в носках под грузным телом. Вот доченька свернулась в калачик, волосики разметались по лицу и плечам. Так хороша, что подойти боязно. Ах! Ножом острый взгляд из-под ресниц. Дыхание перехватило, сердце колотится, сейчас выскочит. Как очутилась обратно в своей комнате, уж и не припомнит. Прижимает руку к горлу, не может отдышаться. Что за наваждение?
Весело щебечут птицы. Ветер играет листвой. И весь день женщина присматривается к дочке, следя за ней неусыпным взором. То в магазин пойдут, то в лес погулять, а то и борщ приготовить. Но не спускает глаз с нее Татьяна Львовна. Надюшка смешлива, сверкает ямочками на щеках, порхает, крутя короткой юбчонкой. Нет, нет, да и погладит мать горячей ручкой с красными ноготками. Все, вроде, так, да что-то не то. Не складывается никак мозаика. И на душе все тяжелее становится, будто камнем придавливают.
Уже в сумерках, не зная, чем заняться, подходит Надюшка к коллекции игрушечек, рассматривает как диковину, переставляет. Кидая быстрые взгляды на мать, подхватывает вдруг зайца, крутит в руках, то ближе, то дальше. Видать, занятна ей стеклянная то чепуховина. Вот засмеялась, будя серебряные колокольцы.
- Мама, мамонька, а откуда у тебя этот смешнючий уродец?
Поперхнулась Татьяна Львовна на полувздохе, выпучила в изумлении глаза, и впрямь на мгновение стала похожа на лягуху.
Сошелся калейдоскоп. Каждой фигурке нашлось точное расположение. В двух шагах от нее притоптывает ножкой чуждое существо, опасное, пугающее, неизвестно с какими целями пробравшееся в ее жилище. Тварь, принявшая личину дочери. Все сложилось, все. Несвойственные Надюшке движения и мимика, странные провалы в памяти, изменившиеся до неузнаваемости вкусы, отсутствие аппетита, холодящие взоры. Ах!
- Где моя дочь, гадина?? Куда ты ее дела? Кто ты вообще такая?
Вцепилась в незнакомку, вперяя в нее обличающие очи. А та чуть повела бровями, изогнула немного красивый рот и в упор посмотрела на Татьяну Львовну, распахнув глаза на пол-лица. Черной неминуемой бездной шевельнулась в них тьма, багровым пламенем полыхнули зарницы. Проступило на миг сквозь человеческое тело огненное устрашающее существо. И вернулось в свои границы.
- Пошла вон, сволочь! Знай свое место. - Ладонью с красивыми тонкими пальцами ударила старую женщину, как бы нехотя, в лоб. Пушинкой отлетела Татьяна Львовна к стене, сползла по ней вниз, хрипя и булькая.
А красавица одернула юбку, поправила бант на груди, будто в раздумье коснулась рукою губ, огляделась и вышла, захлопнув дверь. Мелькнула тонкая изящная фигурка в пятне света у крыльца. Скользнула и пропала, слилась с окружающим мраком.
Бесформенной, рыхлой кучей лежит Татьяна Львовна на полу. Силится и не может подать ни звука, старается до слез, но бездвижным остается тело. Только синей жилкой на шее бьется сердце, входит и выходит воздух сквозь сжатые зубы, да журчат внутри какие-то соки.
И, поблескивая стеклянным боком, валяется перед глазами ее зайчик.