Будет время теперь поразмыслить о пользе потерь... (А. Щербина)
К 30 годам случается, что у женщины не остается ничего кроме успеха в обществе. А случается, что есть все кроме успеха. Во всяком случае и тех и других мучает грусть, та же грусть, что мучила в 13 лет, когда было много и непонятно, мучила в 16 лет, когда было много и понятно, мучила в 23 - абсолютно не этапный возраст, не 21 и не 25. Только с каждым годом эта непонятная грусть все ярче подбирается к душе, становится все реальнее....
Маргарита грустила с утра, перечитывая письма которые ей писали бумажной почтой в 13 и 16 лет. Письма любовные, письма подруг, крайне смешные письма. И грусть жадно кормилась этими словами, этим почерком. Одной переписки хватило бы на любовный роман, у которого было бы начало, был пик и было расставание. Удивительно как можно прожить целую жизнь листом бумаги, чернилами и почтовыми конвертами.
Мысль сжечь письма пришла сама собой. Спички в доме были. Читать и сжигать, чтобы стонущая грусть с криком горела, как ведьмы на кострах инквизиции. Маргарита взяла спички, большую тарелку и стала жечь письма по одному, наблюдая завороженно за горящей бумагой. Каждое письмо до тла. Грусть кричала, грусть извивалась, белое платье грусти едва мелькало в горящих строчках. "...и лучше будь один, чем вместе с кем попало...".
Письма кончилисть, от грусти осталась только горстка пепла, и Маргарита пошла на крышу, просто так, потому что когда в очередной раз умирает грусть людей тянет на крышу, на самую высокую крышу, чтобы смотреть на мегаполис с высоты. Есть в этом что-то правильное и величественное. Именно так и необходимо провожать грусть в последний путь, глядя на фигурки людей с их личной грустью, где-то там далеко, далеко...не рядом, совершенно не рядом. И плакать без слез, махать рукой, пока грусть не скроется на уходящем в небо эскалаторе.
Она вернется, но станет совершенно иной грустью.
И стоило скрыться грусти, как воздух вокруг Маргариты стал чуть плотнее, воздух сгустился сзади, обнял её за талию, и положил подбородок на левое плечо. Маргарита прижалась к нему щекой. "... я смогу приютить тебя, когда ты устанешь...Нет ничего правильнее перемен".
Стоять на крыше больше не было нужды, Маргарита спустилась в квартиру, пахло горелым, она открыла окна, но воздух вокруг нее не развеялся. На улице было темно, а на часах поздно, сон подбирался к Маргарите, мягко ступая по ковру. Маргарита снова грустила, потому что женщинам нужна грусть, постоянно нужна грусть, даже если это всего лишь воздух, который засыпает обнимая её.