Месяц июль чувствительно отразился на физиономии Тимофея Горохова. Шея и руки его загорели до черноты урожденного мулата, и только облупившийся розовый нос выдавал в молодом человеке жителя широт весьма удаленных от тропиков. Сказывалось еще и то, что железную утробу трамвая послеполуденный зной превратил в настоящую парилку. Тимофей был мокр и красен, как рак, когда сошел на остановке, вырвав из тесного строя попутчиков сперва себя самого, а затем и тощий свой парусиновый портфель. Рабочий день уже полчаса как закончился, а солнце только немного склонилось в сторону Остоженки, неустанно посылая свои лучи на землю. Лето одна тысяча девятьсот тридцать первое, прости господи, от рождества Христова случилось в Москве особенно жарким.