|
|
||
А ведь я почти успел уйти. Накинул куртку, надел шляпу, закурил. Сизый дым лениво вился за мной в густом жарком смраде цеха.
― Эй Фрэнк! Ещё есть закурить?
― Бьёрн, ты живешь над табачным магазином. Так какого чёрта ты вечно стреляешь у всех сигареты? ― по привычке спросил я, протягивая початую пачку "Лаки". Кендра оставила мне перед уходом. Сказала, что муж привык к их вкусу, а дрянь, что курю я, он сразу ощутит на ее губах, и вся конспирация полетит к чертям. Бьёрн, тоже в прошлом боксёр, удивительно простодушный парень, а теперь начальник смены. Ему, что удивительно, нравится его работа. А еще ему нравится моя Кендра. Впрочем, она всем нравится.
Сжимая в кулаке сегодняшний выпуск, к нам ввалился Большой Орсон, - главный редактор и совладелец газеты. Жирный боров не поленился, спустился к нам со своего олимпа только чтобы поорать. С его точки зрения цеха были преисподней, куда попадали лишь грешники, достойные любого унижения. Наблюдая за тем как он орёт на очередного бедолагу оказавшегося рядом, прежде чем выгнать его к чертям без разбора и следствия. Я раз за разом прокручивал в голове, что сделаю, если попадусь так сам. И вот странное дело, с каждым разом, я всё больше и больше этого хотел. Хотел бросить этот грязный город и уехать к морю.
Как-то я поделился этим с Кендрой, но она рассмеялась, лукаво улыбнулась и оставила на моих губах кроваво-красный след от помады. Сказала: "найди другую работу, милый, пока эта тебя не доконала". Вчера на ней было узкое, но совсем закрытое платье. Похоже, муж что-то почуял. Большой Орсон, не достает лысеющей головой ей даже до плеча и обращается с ней как с вещью. Зато у Кендры есть все. Все что она хочет. Хочет бриллианты ― получает. Но вряд ли она когда-нибудь захочет уехать к морю вместе со мной. Мы встретились, когда Орсон в очередной раз пришёл к нам в цех орать и увольнять. Она была с ним. В тот момент я поверил в истории о том, что люди могут понимать друг друга без слов. Правда, я до сих пор не совсем понимаю, что она нашла во мне, наверное, я красавчик.
― Кто?! Какая тварь это сделала?! Ты? Ты?!
Брызжа слюной, жирный боров отвесил мне оплеуху свежей, только со станка, газетой, и ещё одну. Его пальцы, пиджак на груди и ноздреватую морду вокруг рта испятнало черной краской. Правым хуком я влепил ему заявление об увольнении. Очень хотелось прописать ещё и подробную объяснительную под рёбра, но Большой Орсон с грохотом опрокинув на себя лотки с новыми штампами затих на полу. Добит железной силой слова.
- Друг мой, Фрэнк, что же ты наделал? - Лян Цзы подбежал первым. Бедолагу трясло, будто босса бил он, а не я.
- Уволился.
Бьёрн хлопнул по плечу и поинтересовался:
- Ты какой рукой его бил? Правой? Дай пожму. Так ему и надо, жирной скотине.
Больше никто высовываться не посмел, работа продолжалась, словно ничего и не произошло. Да и когда Большой Орсон очухается, любому, кто рядом, мало не покажется. Все мы здесь теперь такие. Циники, мизантропы. Серые и рыхлые, как газетные листы. Лица ― первая полоса. Глаза ― статья, закрытая цензурой. Рот ― кричащий заголовок. Не верю я газетам.
Я бросил недокуренную сигарету в пепельницу из консервной банки и вышел в сырую вонючую ночь. Траурная кайма от свинцовой краски уже, наверное, никогда не вымоется из-под ногтей. Женщины принимают меня за кочегара. Особый, едкий дух впитался в здания, улицы и людей, захватил весь квартал. Даже дома всё смердит перегретым гартом, типографскую вонь не перебивают ни моё курево, ни креозот с улицы. Почти под окном эстакадная линия метро, поезда ревут, как печатные станки. Говорят, скоро ее закроют совсем, и жилье поднимется в цене вместе с арендой. И квартира-то смех: одна крохотная комната с диваном и электрической плиткой и санузел. Чего дожидаться? Жизнь коротка, поеду к морю. Это даже хорошо, что аренду за этот месяц я ещё не заплатил, выходного пособия можно не ждать, но хоть какие-то деньги в кармане остались.
Подняв воротник, я побрёл вдоль улицы, мысли скреблись, как крысы. Утопить бы их, да кто в полтретьего утра нальёт мне бесплатный стаканчик отравы. Одна надежда, что дома чего-нибудь осталось.
В окне моей комнаты горел свет, обрисовывая тонкий женский силуэт. Какая сегодня отличная ночь, столько приятных событий. Я поднялся на свой этаж, впервые в жизни жалея, что в округе нет цветочных лавок. Никогда не дарил Кендре цветов, жаль, что и сейчас не подарю. Дверь оказалась запертой изнутри, в замочной скважине торчал ключ, и мне пришлось стучаться.
- Кто там? - раздался приглушенный женский голос. Я узнал его моментально, будто не полтора года прошло с нашей последней встречи, а один день.
- Офелия! - крикнул я, поражённый догадкой.
Дверь распахнулась и в проёме в ореоле мягкого теплого света возникла девичья фигура.
- Здравствуй, Фрэнк. Проходи.
Я вошёл вслед за ней, запер дверь. Офелия опустилась на край дивана.
- Не ждала тебя так рано.
- Я тоже тебя не ждал, вообще никогда. Откуда ключ?
- Выпросила у домовладельца - запасной.
Она сидела, аккуратно сложив ладони на коленях, как и раньше - домашняя рафинированная девочка. Брату такие всегда нравились. Они с Офелией собирались пожениться. После его исчезновения прошло полтора года, не думал, что увижу её снова. Да ещё так.
- Ты что-то узнала о Викторе? - спросил я, надеясь и боясь услышать "да".
Она покачала головой, и в медового цвета глазах я увидел непролитые слёзы.
- Нет, Фрэнк, прости. Но если бы что узнала хоть что-то, тотчас же рассказала бы тебе. Знаю, ты сделал бы для меня то же самое. Я ведь все ещё жду его возвращения. Мне никто больше не нужен. А он жив, я верю в это.
У меня не было уверенности, что брат жив. Я смирился и живу дальше, и ей бы стоит сделать то же самое.
- Тогда зачем ты здесь? - чуть помедлив, задал я второй по важности вопрос.
- Мне нужна помощь. Ты моя последняя надежда.
Около радиоприёмника блестела плоским боком едва початая бутылка виски - моё лекарство от острых мыслей. Жаль, но, похоже, сегодня не судьба.
- Рассказывай, что случилось? - Кивнул я, ожидая услышать историю о денежных проблемах, трудностях на работе или чём-то-то в этом роде.
- Мой восьмилетний ученик отравил крысиным ядом свою мать. И я боюсь, что теперь он отравит и меня.
- Офелия, это безумие.
- Нет, Фрэнк, поверь! Выслушай хотя бы. Её тело нашли на кухне. Какая женщина будет травиться на кухне? В полиции тоже решили, что я не в себе, и она сама отравилась. А это не так. Сказали, что её запомнили в магазине, где она купила крысиный яд, он открылся у нас недавно, она обычно ходила туда с сыном и примелькалась. А в тот раз была одна. Манон Киккет - моя соседка, попросила о дополнительных занятиях для сына Луи, три раза в неделю, на дому. Платила немного, но у мальчика настоящий талант к математике, и я согласилась. Мужа у неё не было, и Манон приходилось работать почти круглые сутки. Хорошо, что Аморет - её мать - помогала им. Ради экономии, чтобы не тратиться на дорогу, она даже жила не с ними, а в комнате общежития для сотрудников Центрального коммутатора - она работала там телефонисткой. Всё ради того, чтобы мальчик мог учиться в хорошей школе.
- Но с чего ты решила, что виноват ребёнок? Как такое в голову пришло?
- Я долго работала с Луи, и хорошо его знаю. Он не такой как все дети. Хитрый и по-взрослому расчётливый, жестокий. Заниматься с ним на дому было очень неуютно. Пока я объясняла, он всегда молчал, сидел неподвижно, как манекен. За всё время ни слова, ни улыбки. У него совсем нет друзей, дети в школе и по соседству сторонятся его. Знаешь какое у него прозвище среди одноклассников? "Этот".
Манон обращалась к специалистам, водила сына на какие-то обследования, но подробностей я не знаю. Зато знаю, что даже она сама боялась его. В их доме везде замки, во всех комнатах они запираются изнутри и только комната Луи - снаружи.
Ко мне приходил полицейский, опрашивал, и я рассказала ему то же, что и тебе. Мы беседовали в гостиной. В какой-то момент я задумалась, посмотрела в раскрытое окно, а там - Луи. На лице ни единой эмоции, и сколько он там простоял, неизвестно.
Я боюсь, Фрэнк. Он на меня теперь так смотрит. И в школе, и - самое ужасное - дома. Стоит под окнами и смотрит. Я жаловалась Аморет, которая теперь живёт с ним, но бесполезно. Он ведь просто смотрит. Не хочу, чтобы и про меня однажды ты набирал для вашей газеты некролог.
- Не наберу. Я уволился и уезжаю, - сказал я.
Ещё день-два, и она бы меня уже не застала здесь. Как жалко, что я не дал в морду Большому Орсону раньше. Я хотел забыть обо всём, что напоминало о Викторе. Не мог больше жить с постоянным чувством вины, что не поверил в его россказни и не помог. Не хотел никогда больше встречаться с его невестой. Такие совпадения просто так не случаются. И чёрт меня раздери, если я повторю свою ошибку дважды!
- Значит, ты мне не поможешь, - слабо выдохнула она, - прости, что побеспокоила.
Офелия отвела взгляд и поднялась с дивана. Под её глазами залегли тени, лицо осунулось, и почему я не заметил этого сразу.
Я вскочил следом и, схватив её за плечо, остановил.
- Конечно, помогу. Я хотел сказать, что сама судьба развязала мне руки, чтобы помочь тебе.
- Спасибо! Спасибо, Фрэнк. Я знала, ведь ты его брат!
Она прижалась ко мне, уткнулась в грудь и без конца шептала слова благодарности, даже сквозь одежду я ощущал жар её дыхания... и тела.
Мы решили не дожидаться утра, а выехать немедленно, Офелия уверяла, что если её малолетний сосед-убийца или его бабушка увидят нас вместе, разговаривать со мной никто не станет, и попытка открыть правду провалится, ещё не начавшись. Офелия вела очень осторожно, я перестал следить за дорогой, и в голову полезли мысли о Кендре, о брате.
Когда он пропал я сдался. Не пытался даже толком его разыскивать. Думал: куда мне лезть в его дела, что я могу? Я всего лишь парень, который неплохо машет кулаками. А теперь в мою жизнь вошла Кендра. Я не имею права ничего от неё требовать, ведь ничего не могу дать, кроме себя, но чёрт возьми, как же хочется схватить её и утащить с собой, ни о чём не спрашивая. Давно заметил, чем краше женщина, тем древнее инстинкты, пробуждающиеся в мужчине. Нет, судьбе не надо бить меня дважды, я усвоил урок.
Машина остановилась, и я вернулся в реальность. Она оказалась хуже, чем я себе её представлял. Одноэтажный пригород хоть и считался более престижным местом для жизни, чем наши заводские трущобы, но красотой тоже не блистал. Маленькие домишки, натыканные впритирку друг к другу, походили на потёртые заплатки на подоле платья обнищавшей красотки. Дорога уходила дальше, забираясь на холм, дома на косых фундаментах карабкались следом. Если кто-то упадёт у себя во дворе, был шанс что он кубарем докатится до города.
Переступив поро,г я решил, что очутился в кукольном домике, из тех, что выставляют в витринах перед праздниками, приманивая богатеньких родителей избалованных маленьких принцесс. Везде оборки, цветочки и фарфоровые статуэтки. Я подошёл к одному дому, а вошёл в совершенно другой, настолько разным он был изнутри и снаружи. Лампы зажигать мы не стали, яркая полная луна, заглядывая в окна, давала достаточно света.
- Чувствуй себя, как дома, - нежно произнесла Офелия, - хочешь чего-нибудь?
- Виски.
- Только вино, дорогой. Белое, по-моему.
- Пойдёт. А где здесь уборная? - спросил я.
Мыло закончилось. Открыв шкафчик над раковиной, я нашел непочатый душистый брусок и поразился количеству косметических баночек и прочих женских штучек. Открыл кран, умылся. Из зеркала на меня смотрел мужчина, ужасно похожий на брата, только моложе. Я чувствовал себя странно. Будто сам того не желая, занял его место в жизни. Стою среди ночи в его доме, его невеста в кукольно-красивой кухне наливает мне вино.
Выйдя из уборной, я прошелся по дому, заглянул даже в их с Офелией спальню. Везде цветы и оборки. Глядя на это удушливо-сахарное убранство, я страшно захотел стейк с кровью. Не знай я, что это дом брата, не подумал бы, что он когда-то жил здесь. Всё так изменилось за полтора года. Возможно, Офелии было тяжело жить в месте, наполненном вещами, которые они выбирали вдвоем. Слишком много якорей, заброшенных из прошлого?
Устроившись за накрытом цветочной скатертью столом, я задумался, под каким предлогом попасть в дом Манон Лин так, чтобы суметь осмотреть комнаты.
- Скажи, когда в доме никого не бывает? Надо бы осмотреть.
- Теперь они почти не выходят. Луи пока на домашнем обучении, а Аморет в отпуске, но собирается увольняться.
Я глянул на руки с невымываемой чернотой под ногтями, и меня осенило.
- А где окна комнат мальчика и его покойной матери?
- Ты собираешься влезть в дом прямо сейчас, пока они спят? Это плохая, очень плохая идея!
План прост: побить стёкла в домах по округе, и у миссис Лин, и у Офелии, конечно. А утром вызвать стекольщика, позаимствовать у него спецовку, материалы и предложить старушке свои услуги. Рабочий - это не тот человек, перед которым будут играть на публику. Только проделывать всё это придётся быстро, чтобы опередить настоящих рабочих, которых она может вызвать. Это было самым слабым местом моего плана. Но попробовать стоило.
В домах вдоль дороги загорались огни, раздавались испуганные крики. Наверняка кто-нибудь уже позвонил в полицию. Мы включили свет, Офелия вышла на улицу, где уже вовсю ругались соседи. Вернулась она взбудораженная.
- Фрэнк, это ужасно. Ты всех поставил на уши. Если бы Виктор был с нами, он бы этого не допустил.
- Ничего страшного, просто мелкое хулиганство.
- Не такое уж и мелкое, слышал бы ты, что они обещали с тобой сделать, когда найдут.
Я усмехнулся.
- Ложись спать, тебе же завтра на работу. - Я постоянно думаю: а если Виктор не пропал, если он спрятался от тех людей? И не даёт о себе знать ради нашей безопасности. Как считаешь, может такое быть?
- Может, - согласился я, - разглядывая Офелию. Глаза её горели, словно она готова была сию же секунду сорваться с места и бежать искать моего брата.
- Где бы ты спрятался на его месте?
- Не знаю, возможно, где-нибудь в диких местах. В горах, где на сотни километров вокруг ни души. Не знаю, зачем я соврал, просто последовал велению инстинктов. Никто не знал брата лучше меня и, как я раньше думал, его невесты. Но нет. Это был такой простой вопрос, а она не знала правильного ответа. Разумеется, он спрятался бы где-нибудь у моря.
- Уже очень поздно, а тебе завтра на работу. Отдохни хоть немного, - сказал я.
- А ты?
- А мне надо подумать: столько всего сегодня произошло. И дай мне телефонный справочник, посмотрю, кого вызвать.
Договориться со стекольщиком оказалось даже слишком просто. Сидеть в машине, ничего не делая, да ещё получить за это деньги в тройном размере - мечта, а не работа.
Миссис Аморет Киккет встретила меня неприветливо, окатила холодным взглядом человека, который всему на свете знает цену, и моя цена невелика. Пока я вынимал из рамы длинные осколки, она молча наблюдала за мной, стоя возле плиты. Разговор не клеился.
Дом покойной Манон был непохож на дом Офелии, как роза непохожа на бумажный стаканчик из-под дешёвого кофе. Неуютные и слишком пустые комнаты. Ни фотографий, ни игрушек - ничего.
Подскакивая то на одной ноге, то на другой, к нам в кухню влетел Луи, поздоровался со мной и попросил бабушку налить ему шоколадного молока. И миссис Аморет Киккет как подменили. Улыбнувшись, она будто скинула полтора десятка лет, став удивительно похожей на собственную дочь, которую на одном из школьных снимков мне показала Офелия.
Глядя на Луи, я пытался представить себя на его месте. Смог бы я так беззаботно скакать там, где всего две недели назад умерла моя мать? Смог бы я вообще веселиться - где угодно?
Пока они решали, сколько к стакану молока нужно печенья, я закончил с починкой окна в кухне. Осталось ещё два: одно в спальне мальчика, другое в комнате его матери.
- Миссис Киккет, - позвал я хозяйку дома, совершенно растворившуюся во внуке. - Тут всё, куда дальше?
- В детскую, пойдёмте, я вас провожу. Луи, милый, побудь здесь, пожалуйста.
- Нет. Я с вами, - сквозь не дожёванное печенье заявил мальчик.
- Но Луи...
- Я с вами! - он стукнул по столу стаканом и, выбравшись из-за стола, первый пошёл к своей комнате, - Я сам всё покажу.
- Хорошо, хорошо, милый, - заворковала бабушка.
Входя в комнату, я обратил внимание на замок, дверь действительно закрывалась только снаружи. Офелию это настораживало, а, по-моему, так и надо. Маленькому ребёнку не стоит оставлять возможность запереться в комнате. Которая, кстати, совершенно не походила на детскую. Всё на своих местах, никаких игрушек на виду, несколько книг на письменном столе - и те лежали аккуратной стопкой, выровненной будто по линейке. В такой обстановке мог бы жить педантичный старик, а не маленький мальчик. Похоже, его покойная мать, решив воспитать из сына математического гения, слетела с тормозов.
Пока я работал, Луи бормотал себе под нос, крутился вокруг, разглядывая инструменты и упакованные в бумагу листы стекла, но мне вопросов не задавал. Спрашивал обо всём у бабушки. Каждый раз начиная со слов: "Ба, спроси у мистера...". Но напрямую со мной так и не заговорил.
Застеклив окно в детской, мы пошли в комнату Манон. Я и тут обратил внимание на замок и немало удивился, заметив, что он тоже закрывается только с одной стороны - изнутри. Снаружи эту комнату не запереть. И там я понял, кто был главным в этой семье. Спальня Манон - уютная в бежевых тонах, наполненная живыми цветами, с долей милого беспорядка, присущего обжитым местам, радикально отличалась от остального убранства дома, больше похожего на вылизанный офис какого-нибудь учреждения. Пора ещё раз попробовать разговорить мать покойницы.
- Сочувствую вам, - начал я, принимаясь за работу, - такое горе.
- Спасибо, - ответила миссис Киккет, вновь сморщиваясь.
- Тяжело вам, наверное, в этом доме жить, она же здесь с собой покончила?
- Прекратите! Вы понимаете, что здесь ребёнок! Не смейте при нём об этом говорить!
- А что такого, он же уже большой, всё понимает, наверняка все выспрашивают у него подробности. - Я напирал, внимательно наблюдая за реакцией Луи, испытывая при этом смешанные чувства. Достаточно ли одних только подозрений, чтобы вести себя с людьми, потерявшими члена семьи, как последняя скотина?
- Вы получили деньги за работу, а не за разговоры, так работайте молча!
- Ладно, извините. Ну чего вы так. Ляпнул, с кем не бывает. Мальчик ваш вон какой спокойный, я и подумал...
- Молча, я сказала. Или убирайтесь! - Перебила меня на полуслове миссис Киккет, и тут же, обернувшись к внуку, засюсюкала, - милый, мой, хороший, иди к себе. Этот плохой глупый дядя уже уходит. Иди, милый.
Мальчик вышел, до последнего сверля меня взглядом исподлобья.
Надо бы вернуться в этот дом попозже и ещё раз всё хорошенько осмотреть, и без хозяев, решил я и незаметно поколдовал над замком на оконной раме. Заменив стекло и наскоро собрав инструменты, словно под конвоем, я дошёл до входной двери. На кухне заметил Луи: он сидел за столом, болтая ногами, допивал своё шоколадное молоко и грыз печенье.
Дойдя до поворота и скрывшись от глаз семейства Киккет, я разбудил задремавшего в фургончике стекольщика. Отдал ему инструменты, остатки стекла, обещанные деньги, переоделся и, предложив ещё пару купюр, попросил подбросить до центра. Вышел недалеко от парка.
Погода испортилась, пошёл мелкий осенний дождь. Подняв воротник, я поспешил к маленькой закусочной, в которой мы с Кендрой встречались. Я оставлял там для неё записки, ведь позвонить, не привлекая внимания её мужа, было невозможно.
Посещение дома Киккет отчего-то вымотало меня, разбудило плохое предчувствие. Я никак не мог выбросить из головы один образ. Будто наяву я видел маленького мальчика, сидящего на слишком высоком для него стуле со стаканом шоколадного молока в руке. Он болтал ногами и грыз печенье, а на полу, скрученное судорогой, лежало тело его матери. Рядом с мальчиком стояла бабушка и гладила его по голове.
Но тут я снова вспомнил о Кендре. Она вышла замуж ради своей матери. Нужны были деньги, и много, чтобы та прожила на несколько лет больше, чем отвели ей врачи. Большой Орсон пообещал ей помощь, слова не сдержал, зато дарил бриллианты. Ведь жена - витрина, демонстрирующая его успех. Красивая новенькая вещь в дорогой упаковке. И менял он их, стоило красоте чуть померкнуть. Но Кендра выделялась в череде прекрасных глупышек. Бриллиантовые украшения скоро сменились искуснейшими копиями, а деньги пошли на лечение, которое на деле лишь давало еще немного времени матери и дочери побыть вместе. Она рассказала мне эту историю не так давно, когда её мать умерла.
В просвете между облетающими деревьями мелькнула, наконец, голубая вывеска "нашей" закусочной. Прикормленный официант-связной подлетел ко мне, едва я переступил порог, забрал плащ и шляпу, устроил за столиком у окна, принёс кофе, кусок пирога и записку от Кендры, в которой было всего два слова: "Где ты?". На обратной стороне записки я оставил номер телефона Офелии. Серость, внезапно окутавшая меня, отступила, и даже еда стала слаще.
Время - это единственное, чего у меня было в достатке, можно спокойно всё обмозговать. Я не особенный умник, в отличие от брата, и не могу решать задачки любой сложности в голове. Но и не дурак, я нашёл свой способ думать. Рисуя цифры и стрелки по понятной лишь для меня схеме, объединяя события и слова, упорядочивая их для себя, я выпал из реальности и очнулся лишь тогда, когда передо мной поставили новую чашку свежего кофе. Напротив сидела Кендра с точно такой же чашкой в руках.
- Я уже подумала, что ты сбежал от меня, - сказала она, потом поставила кофе, достала сигарету, поднесла ко рту, потянувшись в мою сторону. Я привычным жестом поднёс зажигалку, кончик сигареты затрещал, затлел. Из алых пухлых губ вырвалась душа табака, и, завиваясь, истаяла сизым дымом. Боже, почему в её руках, даже такая простая вещь, как сигарета, сводит меня с ума?
- А я подумал, ты не захочешь сбежать вместе со мной, - ответил я.
- Это предложение?
- Да. Не могу пообещать такой же роскошной жизни, какая у тебя тут. Но зато мы будем вместе. Только ты, я и море.
- Согласна, - выдохнула вместе с дымом Кендра.
Я был так счастлив, что задал самый неуместный вопрос:
- А как же Большой Орсон?
- К чёрту его. Он уже присматривался к девочкам помоложе. Приценивался к тем, что едва спускались со школьного порога. К чёрту Орсона, - повторила она, отпив маленький глоток кофе. - Куда ты съехал со старой квартиры? Нигде не могла тебя найти.
Я взял сигарету из её пальцев, коснулся губами алого помадного следа, глотнул дыма и рассказал обо всём.
- Какой кошмар. Это не укладывается в голове. Каким бы странным не был ребёнок, он не может убить свою маму. Это же мама.
- А мать может убить своего ребёнка? - спросил я. Кендра волновалась и кусала губы, и я уже жалел, что не обошёлся общими словами. Она очень любила свою мать и близко к сердцу приняла историю Манон Киккет.
- Чем я могу помочь? - спросила она.
- Мне надо попасть в комнату Аморет Киккет. Я собирался представиться журналистом, у меня остался проходной лист в цех, может, удастся заболтать коменданта общежития и получить ключ.
- Вот и отлично, составлю тебе компанию.
Общежитие от Центрального коммутатора оказалось дырой, похуже чем моя прежняя квартира. Разве что поезда под окнами не ревели. Узкие коридоры, узкие комнаты, тёмные стены. Ключ нам комендант, несмотря на обаяние Кендры, не дал. Но комнату показать согласился. С дверью возился долго, старый замок не узнавал свою вторую половину. Наконец дверь открылась. Жалюзи на окнах резали жесткий свет стоящего под окном фонаря на тонкие полоски, расчертив тенями всю комнату.
Мебели было совсем немного: кровать, маленький складной столик заваленный журналами, складной стул из того же набора. В углу большой картонной коробке, лежало неаккуратно брошенное постельное бельё. Самой неожиданной вещью оказался магнитофон и наушники с микрофоном. Чем не портрет хозяйки комнаты?
Комендант что-то рассказывал Кендре, явно красуясь перед ней, а я, пользуясь моментом, скинул тряпки на пол и заглянул в коробку. Она доверху оказалась забитой бобинами с магнитной лентой.
- А что это там? - спросил комендант, - Ого, сколько записей, вот уж не думал, что Аморет любительница музыки. Всегда тихо у неё.
- Если вы не против, давайте послушаем, - предложила Кендра.
Я установил выбранную наугад бобину и включил магнитофон. Сквозь треск и шипение телефонного соединения мы услышали голос Луи:
- Бабушка, я тебя одну люблю. Помоги, она меня возила к врачу для психов. Он хочет меня забрать в больницу. А я нормальный, это она чокнутая! Она мне не даёт просто жить, она меня мучает. Давай жить только вдвоём. Пусть она исчезнет. Моя настоящая мама - ты.
Это повторялось, как заклинание, раз за разом, разными словами, с разной интонацией, со слезами, но суть одна. Мы прослушали ещё несколько плёнок, там было то же самое.
- Господи, да тут этого целая коробка! - воскликнул комендант, - надо срочно звонить в полицию. Вы уж там у себя напишите про меня, не забудьте.
Быстро распрощавшись с комендантом, мы с Кендрой выбежали на улицу, поймали такси и поспешили к Офелии: она как раз должна бы уже вернуться с работы.
Я попросил остановить машину до поворота. Темнота, дождь и холод разогнали всех по домам, и мы тоже поспешили под крышу дома, где в окнах так приветливо горел свет. Я позвонил в дверь, и она тут же распахнулась. Офелия выбежала на порог, обняла меня, прижимаясь всем телом, поцеловала в небритую два дня щёку и только тогда обратила внимание на Кендру.
- Кто это с тобой, Фрэнк?
- Моя будущая жена, - ответил я, отстраняя от себя невесту брата.
- Но что она здесь делает?
- Помогает в расследовании, конечно.
Офелия явно не рада была появлению Кендры в своем доме, но пригласила войти нас обоих.
- Кендра Орсон, рада познакомиться. У вас так красиво, будто кукольный домик.
- Спасибо, я сама всё выбирала, это полностью мой дизайн, - похвасталась Офелия.
- У вас прекрасный вкус. Мне надо попудрить носик, не покажете, где я могу это сделать?
- Конечно, я провожу.
Девушки скрылись в коридоре, а я пошёл в гостиную и выглянул в окно. До земли приличное расстояние. Как я мог раньше не обратить на это внимание: дом стоит на холме, и фундамент у него разной высоты для компенсации наклона. Тихо открыв дверь, я выскочил на улицу и подошёл к окну гостиной, холод пробрал до костей. Я мог увидеть, что происходит в доме через это окно, Офелия, пожалуй, тоже, а вот малорослый восьмилетний мальчик никак не мог заглянуть в гостиную. И поставить сюда ничего невозможно, слишком мало места. Я вернулся в дом как раз, когда вернулась Офелия. Что-то она долго провожала Кендру до уборной.
- Ты голоден? Как насчёт чашечки чая и пары сэндвичей? - спросила она.
- Было бы неплохо, но разве тебе не интересно, что мы выяснили?
- О, дорогой, твоя будущая жена мне всё рассказала. Какой кошмар, я так и знала. Завтра утром вызовем полицию, пусть возобновляют расследование. А сегодня нам всем надо отдохнуть, второй безумный день подряд - это тяжело.
- А куда делась твоя машина? Не заметил её возле дома. Что-то сломалось?
- Нет, все хорошо, просто оставила её на школьной парковке, решила прогуляться под зонтом, и на половине пути, конечно, пожалела об этом романтическом порыве.
Я слушал её, согласно кивая, судорожно думая, как поступить. Офелия не знала о фобии брата, он близко не подойдёт к дикой природе по своей воле. Уничтожила все следы его пребывания в доме. Где же любовь и доверие, о которых Виктор мне постоянно говорил, как заведённый? Лгала про малолетнего соседа и вправду оказавшегося убийцей, пусть и косвенно. И приехала ко мне как раз, когда я собрался уехать. Совпадения? Мои домыслы? Нет, я чувствую гниль всем нутром. Милашка Офелия, прилежная учительница из кукольного домика. Если грязи не видно снаружи, значит, она вся внутри. Надо немедленно найти Кендру и убираться отсюда.
Вернувшись Кендра прошептала, что я ужасно напряжен.
- Слава богу, ты в порядке, - прошептал я, касаясь её чёрных, блестящих волос.
- Твоя Офелия не такая уж простушка как прикидывается. Смотри, что я нашла в её комоде. Кендра вложила мне в ладонь тяжёлый заряженный револьвер. Такой не влезет в дамскую сумочку. Я частенько набирал статьи, в которых из таких штук серьёзные парни вышибали друг другу мозги.
- Ты рассказала про пленки из комнаты Аморет Киккет?
- Нет, не успела ещё. А что?
В дверях показалась Офелия с подносом, и я тут же сунул револьвер под декоративную диванную подушку в рюшах.
- Угощайтесь.
Она поставила поднос с едой, напитками и блестящим блюдом, накрытом полотняной салфеткой, на журнальный столик и села по другую сторону от меня, совсем рядом с оружием.
- Спасибо, я не голодна, - отказалась Кендра.
- А ты Фрэнк?
- С удовольствием съем всё, когда вернусь. Кендре пора домой.
- Понятно, - вздохнула Офелия. - Но давай я закажу такси. И ты сможешь отдохнуть, и Кендра с комфортом вернётся в свой пентхаус с видом на озёра.
- Ты очень много знаешь, - заметил я.
- Да, но к сожалению, совершенно не то, что мне хотелось бы знать. Не дёргайтесь, пожалуйста, - сказала она и вытащила из кармана передника, почти невидимого под слоями жёлтых оборок, стальной аргумент - маленький револьвер. Не такой внушительный, как тот, что оказался у меня, но не менее смертоносный.
Она сдёрнула салфетку, под которой оказалась медицинская кювета со шприцом.
- Тихо. Тихо! Начнём всё сначала. На историю с соседом, тебя к сожалению, больше не заманишь, но что-нибудь придумаю. Мы станем лучшими друзьями, а то и больше. Отправимся вместе на поиски твоего слишком умного братца. Зачем же нам в этом деликатном деле лишние люди? Фрэнк, придётся тебе забыть пару дней и попрощаться со своей бывшей будущей женой, - заявила Офелия, воткнув шприц мне в бедро.
В тот же момент я нажал на спусковой крючок. Подушка плюнула опаленными ошметками белых некогда перьев. Второго выстрела не понадобилось.
- Святые небеса, Фрэнк! Немедленно вытащи шприц. Скажи, что она не успела ничего тебе вколоть.
- Всё нормально.
Я вытащив шприц и грохнул его об пол. Осколки стекла и неизвестный препарат разлетелись мелкими брызгами. И я сам тоже, кажется, разбился. Потому что только что убил девушку брата и ничего не чувствую. Ни сожалений, ни угрызений совести, только одна мысль тревожит меня сейчас: надо увести Кендру в безопасное место. Вдруг кто-то услышал выстрел и вызвал полицию.
- Забирай вещи и выходим через заднюю дверь.
Через минуту мы уже выбрались из дома.
- Иди за мной. Переждём ночь в доме миссис Киккет, а утром уйдём. Если повезет, и их вызовут все-таки в полицию, сможем заказать такси и спокойно уехать.
- Замечательно, но как мы попадём внутрь, не перебудив их.
- Я знаю один секрет.
Мы замерли под окном спальни покойной Манон. Внутри было темно, тихо и пусто. Я подобрал тонкий прутик, просунул под неплотно закрывающуюся раму и сдвинул крючок, от которого в прошлый раз отломил фиксатор. Окно открылось плавно и бесшумно, мы без труда пробрались в комнату.
Заперев на всякий случай дверь, я уговорил Кендру подремать, а сам остался сторожить её сон. Как раз сейчас у меня всё равно была бы ночная смена.
Я разбудил Кендру около десяти, как раз когда миссис Киккет и её внук уехали, похоже, в полицию. Вряд ли они понесут хоть какое-то наказание. Луи - ребёнок. А против его бабушки есть только косвенные улики. Выяснят, что это она купила яд, а не её дочь. Её Луи называл мамой - и что?
Раньше я думал: самые страшные вещи происходят ночами в подворотнях криминальных районов, в притонах и борделях. По крайней мере, именно такие статьи я набирал. Но нет. Бандиты живут по своим, нелюдским законам, и в их среде нормально закатать человека в асфальт. Но маленький мальчик, убеждающий бабушку убить собственную мать, её родную дочь - событие за гранью даже бандитского мира, за гранью добра и зла. Человеческая грязь в самом чистом её проявлении.
Мы вышли из комнаты: я пошел к телефону заказывать такси, а Кендра в комнату Луи. Позже я встретил её уже на кухне. Мы напились воды из-под крана, не желая ничего лишний раз трогать. Дождались машину, выбрались тем же путём, что и пришли, и вернулись в город.
Я вышел у дома большой семьи Лян Цзы, у которого всегда можно было перекантоваться, если случались непредвиденные перестановки в рабочем графике. А Кендра отправилась к своему адвокату, мы договорились встретиться в "нашей закусочной через неделю.
Лян Цзы обрадовался мне как родному, и тут же рассказал о беде Бьёрна, угодившего за решётку за непреднамеренное убийство Большого Орсона. На следующий день после моей выходки босс вернулся в цех. Зашел вместе с Кендрой и взялся за Бьерна и Лян Цзы, решил их примерно наказать, раз уж я ушёл. Кендра вступилась за них, и Большой Орсон отпихнул её, повалив на пол. Бьёрн в ярости отвесил ему прямой в челюсть. Босс упал и больше не поднялся.
Кендра, обласканная сизым дымом "Лаки", сидела напротив меня. Между нами на пустом столе лежали две газетные вырезки. В первой писали о смерти Большого Орсона от инфаркта, хватившего его из-за нападения работника. Во второй о нелепой смерти маленького мальчика и его бабушки из-за того, что ребёнок решил приправить готовую еду, а также сахар и соль крысиным ядом.
- Зачем? - спросил я.
- Потому что на земле справедливости нет. А на небе она никому уже не нужна.
- А где ты взяла крысиный яд?
Она рассмеялась, сверкнув белыми зубами.
- Не поверишь. У них и в самом деле завелись крысы. Я набрала отравы по углам на кухне, под шкафами. Какая ирония.
- А если мать действительно издевалась над сыном? ТЫ не подумала об этом?
- Подумала. Но себе надо верить. К тому же, я увидела его медицинскую карту. Мальчик и впрямь был нездоров, врожденная патология, аномалия развития мозга. Умница, но эмоционально на уровне слизняка. Социально опасен. Мать действительно собиралась поместить его в специальный пансионат.
Мы замолкли, я переваривая сказанное, Кендра давала мне время переварить. На первый план вышли звуки закусочной, звонкий стук приборов, разговоры, негромкая ритмичная музыка.
- А хочешь знать, почему не рассказала о смерти Орсона? - поинтересовалась она, стряхивая с сигареты тонкий серый пепел.
- И так знаю. Потому что к чёрту Орсона, - я улыбнулся и взял из прохладных пальцев Кендры сигарету. Прикусил красный от помады фильтр и спросил:
- Как ты смотришь на то, чтобы прямо сейчас сесть в машину и уехать на побережье?
- Смотрю на это, как на сбывшуюся мечту. К тому же, я теперь состоятельная вдова. Если ты хочешь отыскать своего брата, то моя помощь пригодится.
- Оставь свои финансы себе на шпильки и платья, я найду, чем заработать. Займусь частным сыском. И мне интересно, и, возможно, чуть меньше останется скрытых под личиной благопристойности и порядка случаев за пределами добра и зла.
Встав из-за стола, я надел шляпу и предложил моей даме руку. Легко коснувшись ладони, она грациозно поднялась.
- Ты выразился, как писатель, работа с текстами не прошла даром. Может, ну его, этот частный сыск?
- Поживём - увидим.
Уже уходя, Кендра вспомнила о чаевых и, опередив меня, оставила на столе две купюры и склянку с маленькими пилюлями.
- Что это? - спросил я, догадываясь что услышу в ответ.
- Лекарство, но оно уже никому не нужно.
Я обнял Кендру за талию, и мы вышли в густые осенние сумерки.
|