Леа Кансари : другие произведения.

Глава 20

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я вернусь ( Modotte kimasu) Аннотация Главный герой драматического повествования "МодОтте кимАсу" (" Я вернусь"), советский разведчик, воспитанник старой советской системы КГБ, коммунист, полковник Герман Железнов. Любящий сын, муж, патриот любимой Родины, никогда не забывающий о том, что человек несет в себе истинную моральную ответственность перед собой и всеми, Герман выполнял доверенные ему разведывательные операции, любил и был любим той, которая была его ангелом хранителем, работавшей с ним в связке, разведчицей Викторией Сугуровой. Задания успешно выполнялись, несмотря на трагические условия, риски, и везде с ним рядом была его надежная и любимая Виктория Сугурова. Но, с некоторых пор среди советских разведчиков, работавших в Европе, появился неизвестный предатель, крот, с кодовым, значимым прозвищем "ЛЕГАТ".
  
   МЕНЕСТРЕЛЬ
  
  После пересадки в Мангейме, мне осталось совсем немного времени, где-то около пяти часов до прибытия в Берлин, и вот я снова еду, слушая чуждый монотонный мягкий стук вагонных колес, утонув в бесконечном кольце своих воспоминаний, иногда веселых, а иногда трагических и бессмысленных по содержанию.
  Еще не отошла весенняя теплынь после долгой зимы, и еще не пришла к ней на смену жаркая летняя пора, а в моих мечтах уже звенели веселые и задорные, и очень красивые пионерские песни, которые мы разучивали каждый год вместе с вожатыми, отдыхая на летних каникулах в пионерлагере в Тулиновке, куда ездили мы каждое лето с Таней, Сашей и Сережкой по путевке ГОРОНО. В Городском Отделе Народного Образования, работала старшим методистом мама, каждый год покупавшая нам путевки в пионерлагерь. Пятьдесят процентов стоимости путевки оплачивали родители, а остальные пятьдесят процентов - Профсоюз Работников просвещения.
  И в прошлом году, в первую смену, меня выбрали горнистом четвертого отряда. И в предвкушении замечательных веселых летних каникул, в течение этого года, во время большой перемены, я заходил в пионерскую комнату, чтобы попросить у Анюты, нашей старшей пионервожатой, разрешения поиграть на горне! Я любил играть на нем, знал наизусть все пионерские марши и сигналы, и за год очень соскучился по любимому занятию, но в ожидании летнего наслаждения, терпеливо ждал своего часа и наступления того дня, когда мама скажет нам с Таней, с Сережкой Фесенко и его сестренкой Сашей, о том, что мы наконец-то едем отдыхать в долгожданный летний пионерлагерь!
  А пока приближался всесоюзный праздник, "День советской пионерии", отмечавшийся 19 мая каждого года. А еще раньше, 22 апреля, в день рождения Великого Владимира Ильича Ленина в 11 часов утра, на громкой торжественной линейке, под ленивый шепот сонной пробуждающейся весенней листвы, происходило незабываемое для третьеклассников событие, их принимали в ряды Всесоюзной пионерской организации. А майским вечером, 19 числа, в восемь часов под торжественную барабанную дробь сопровождавшую вынос знамени школьной Дружины, учащиеся младших и старших классов приветственно салютовали правой рукой на школьном футбольном поле, где самые лучшие и активные ученики школы, комсомольцы и пионеры отличники, разжигали вместе с учителями пионерский костер, и взлетали в небо легкие разноцветные воздушные шары, и разносился громко и далеко за пределами нашей школы, на всю округу, знаменитый и любимый пионерский гимн, "ВЗВЕЙТЕСЬ КОСТРАМИ, СИНИЕ НОЧИ". И не было в мире детей, счастливее, беззаботнее и одухотворённее нас, глядящих в магическое синее звездное незабываемое мирное и чистое небо мечты, под треск задумчиво летящих вверх искр веселого пионерского костра!
  За несколько дней до этого события, Анюта, каждый день, в течение двух недель, репетировала со мной сигнал поднятия и спуска знамени, словом продолжалась самая беззаботная и счастливая пора моего замечательного, интересного и незабываемого детства. К тому же, 19 мая к нам в школу должна была приехать Ирма Тельман, дочь легендарного руководителя немецких коммунистов Эрнста Тельмана, казненного фашистами в концлагере Бухенвальд в 1944 году. Мы учили с Анютой приветственную речь на немецком языке, осталось только хорошо отшлифовать начало и конец речи, и помогала нам в этом, заменившая Нэлю Михайловну Песоцкую, преподавательница Ольга Ивановна Шепеленко, фронтовичка и бывшая военная переводчица, служившая в 1944 году в СМЕРШе.
  Это для нас она была Ольга Ивановна, а для своих подруг, в число которых входили моя мама, тетя Лида и Августина Николаевна она была Олечкой, милой Олечкой, красивой темноглазой шатенкой с очень застенчивой улыбкой. Мамина одноклассница, она никогда не была замужем, и проживала, переехав из Москвы вот уже год в доме по зеленой и тенистой улице Николая Гастелло. Так получилось, что несмотря на мамины настойчивые приглашения. Ольга Ивановна была у нас всего только два раза. В первый раз специально для нее и тети Лиды, мама собрала девичник, на который пришли и несколько приглашенных военкоматовских жен во главе с тетей Гутей. Второй раз она появилась в их компании на 9 Мая, когда приглашены были супружеские пары папиных сослуживцев. Она не любила вспоминать и рассказывать о годах своей службы во время войны, в отличие от других воевавших женщин, и среди них она была одна, никогда не распространявшаяся о своем славном фронтовом прошлом, растаявшем в грустном и холодном тумане суровых воспоминаний и одинаковых ее серых послевоенных будней. В большой квартире сталинского трехэтажного дома, Олечка жила вместе с родителями, до того, как они погибли в автоаварии, по пути на дачу. Эта страшная авария произошла в пять часов утра, 14 июля прошлого года, по вине уснувшего за рулем и тоже погибшего шофера грузовика, упорно мчавшегося навстречу своему вечному адскому безмолвию на бешенной скорости по голой пустынной автостраде и подмявшего под себя выскочивший откуда-то сбоку "Москвич" Олиного отца.
  Нежная, милая Оля, закончила факультет немецкого языка Московского института иностранных языков еще до войны, в 1938 году и была принята после долгой и тщательной проверки на работу в Наркомат иностранных дел, в отдел по работе с иностранными консульствами и посольствами. Несмотря на то, что отношения между СССР и Германией были еще достаточно дружелюбны, в воздухе уже попахивало надвигающейся военной, тревожной и темной мрачной пустотой. И Олечка это с грустью предчувствовала своим чутким сердцем, болезненно реагировавшем на все новости и события, связанные с Германией. Видимо от того, что она постоянно видела висевший в холле на стене немецкого посольства, куда ходила по работе с оформлением виз, большой фотопортрет Adolf Hitler в военном кителе без погон и других каких-либо опознавательных знаков, но с Железным крестом 2-ой степени и с черной нарукавной повязкой с белым кругом и свастикой в центре этого круга.
  Этот странный человек, именуемый у немцев фюрером, вызывал у нее смешанное неприятное и брезгливое чувство, и своими ужасными мерзкими скомканными под носом усиками, и прилизанной густой косой челкой, нависавшей над водянистыми глазами, одним словом, таким обликом, свойственным индивидууму с явными психическими отклонениями, подобного которому, Олечка до этого никогда в своей жизни не встречала! То ли дело, подтянутые командиры Красной Армии, свои, родные и красивые, которые подскакивали к ней на танцах в Сокольниках, куда она ходила с подругой Калерией Савостинской, и они, эти красавцы командиры, прежде чем пригласить девушек на танец, стягивали двумя руками аккуратную гимнастерку на поясе назад, над ремнем, и ей это нравилось, потому что было что-то очень мужественное в этот момент, в движениях их плеч и в их открытых смущенных обаятельных незабываемых улыбках!
  Застенчивая, скромная Калерия Савостинская успела выйти замуж в последних числа апреля за старшего лейтенанта Сергея Марциохо, молоденького командира звена Кремлевской эскадрильи и Олечка была на ее свадьбе желанной гостьей. Там и познакомилась она со старшим лейтенантом Николаем Гордовым, впервые увидев его на свадьбе подруги, и который очень тогда ей понравился. Гордовой умел красиво танцевать вальс и танго, всегда приходил с цветами, и на свидания к ней никогда не опаздывал! Несколько раз он приглашал ее на спектакль в театр имени Моссовета, и после каждого спектакля они гуляли по Москве, смеялись, спорили, обсуждая театральную постановку и влюбленная счастливая, радостная, Олечка любила жизнь и совершенно этого не скрывала и не боялась сглаза, а в один из душистых, пахнущих белыми лепестками черемухи, теплых майских вечеров Гордовой поцеловал ее в первый раз и тихим, теплым очень любимым голосом нежно сказал ей, что кажется ее полюбил.
  Мир упал в тот миг к ее ногам, и величественная, трепетная вселенная беспечно-сумасшедше завертелась в бесконечном счастливом танце молодости, чтобы укрыть потом Олечку заботливым покрывалом любви, никогда до этого не знакомой, и не изведанной ею, и чтобы разбудить однажды утром в объятиях единственного и любимого, и целовавшего ее так, как никто и никогда не целовал ее прежде и никогда не будет целовать ее потом! Он был первым, и потому единственным несравненным и любимым! И тогда, опьяненные от страсти и любви, бесконечно счастливые и молодые, неосторожно поклялись они друг другу в вечной верности и неповторимости своих чувств к кому-либо другому! Как клялись до них в такие же минуты страсти и пылкой горячей влюбленности, те многие возлюбленные, существовавшие в этом изменчивом мире, начиная от безумного короля Испании Альфонсо, его любимой еврейки Изабеллы, и кончая Ивом Монтаном и Симоной Синьоре! Глупые, глупые и наивные, не раз предававшие своих любимых и так же не раз забывавшие о своих пылких прежних клятвах со своими новыми возлюбленными и новыми горячими незабываемыми любовными страстями!
  А потом, заплаканная, онемевшая и оглохшая от горя Олечка, среди множества таких же плачущих женщин, стоявших на перроне, провожала Коленьку любимого на фронт, и он держал её руку и смотрел на нее, плачущую, с таким растерянным и любящим взглядом, который она вспоминала и помнила каждую минуту и уже забыть никогда бы не смогла даже если бы сильно этого захотела.
  Сначала Гордовой присылал ей с фронта треугольнички писем, на которых стоял оттиск штампа "ПРОВЕРЕНО", и в первые месяцы войны1941года она умирала от тоски и любви к нему, когда читала, спрятавшись от посторонних, эти его нежные письма, начинавшиеся всегда одинаково - "Милая любимая моя Оленька..."
  В конце 1943 года, Олечку перевели из Наркомата в подразделение контрразведки СМЕРШа, присвоили ей воинское звание "младший лейтенант" и началась в ее жизни новая полоса, интересная и опасная служба переводчицей. К тому времени, письма от Коленьки стали приходить все реже и реже, а потом и вовсе перестали приходить и постепенно, находящаяся в неведении Оля, стала с ужасом осознавать и содрогаться при мысли, что любимого, наверное, уже давно нет на белом свете, на войне могло произойти все самое ужасное, и в этой безнадежной неизвестности Олечка ждала хотя бы маленькую-премаленькую весточку от Гордового, но ни весточки, ни похоронки на него она так и не получила. День превратился для нее в бесконечную темноту неизвестности и ожидания, и на допросах пленных немцев она с ужасом и со скрытой надеждой, боялась и все-таки хотела, наконец-то, услышать знакомую фамилию и дорогое любимое имя!
  Было темно и мрачно, и с земли несло привычной противной сыростью, когда она возвращалась со штаба полка, в блиндаж, где ее ожидал разминувшийся с ней, прибывший недавно капитан СМЕРШа Кирилл Коренников.
  А в ночном небе, соревновались между собой, в волшебном стремительном безмолвном полете, загадочно мигавшие друг другу ослепительные, вечно немые звезды, не обращавшие никакого внимания на младшего лейтенанта Оленьку Шепеленко, сжимавшую в руке только что подаренный ей командиром полка карманный пистолет, миниатюрный дамский ВАЛЬТЕР. Когда, надышавшись чистым предутренним воздухом и вдохнув его, Оля вернулась в блиндаж, капитан СМЕРШа спал, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Коренников был безудержно и бесподобно молод, тонкой мальчишечьей шеей напоминал ей Гордового, и ей нравилась его улыбка, но никогда Олечка не подавала вида и не давала ему повода для каких-либо ухаживаний, хотя чувствовала его постоянную нежность и повышенное внимание к себе. Она устало села на скамью, прислонилась к стене и мгновенно задремала.
  Послышался неприятно тревожный гул летящих, приближающихся фашистских самолетов, и Олечка проснулась, инстинктивно обхватила голову руками и вжавшись, снова провалилась в сон. Она просыпалась через каждые две минуты, от бесконечного надоедливого шума, доносившегося сверху, и проспала таким образом всего десять минут, все также испуганно и тревожно просыпаясь. Окончательно проснулась Оля от голоса вестового, сообщившего что в штаб полка привели нескольких арестованных немецких диверсантов приземлившихся в заданном районе, и где их уже ждали в засаде предупрежденные накануне специальной шифрограммой, наши контрразведчики. Также вестовой сообщил, что при диверсантах была немецкая рация Дуплекс, шифр, код, пистолеты ТТ и револьвер Наган. И снова Оля и Коренников приступили к допросу арестованных, которых приводили к ним по одному. Томительные, тревожные первые часы допроса были очень тяжелы. И не потому что, Олечка уставала, а скорее всего от того, что не все арестованные были немцами, трое из них, были русскими, попавшими в первые месяцы войны в окружение и перешедшими на сторону врага.
  Когда ввели первого задержанного, его допрос начался под изумительное райское предрассветное щебетание ангелоголосых птиц. И как же было все в эти минуты свежо и надежно! Сквозь темные и мрачные вершины деревьев виднелось в преддверии утра удивительно невинное и одновременно строгое и еще не синее с редкими исчезающими мерцающими звездами молчаливое и темное, величественное небесное покрывало.
  Они допросили одного из двух первых диверсантов, а на столе еще горела чистенькая керосиновая лампа, и пламя от заботливо прикрученного белого фитиля внутри еще не закопченного стекла молча танцевало равнодушное, но яркое и трепетное танго огня.
  Рассветало, наверху уже выделялись неясные, причудливые очертания деревьев, превращавшиеся ночью в сказочные и фантастические, неведомые незнакомые персонажи, и она увидела это в открытую дверь, когда конвоир втолкнул в блиндаж очередного пленного немца, худого, босого и одетого в гимнастерку красноармейца. Заросшее щетиной лицо немца заставило ее молча вздрогнуть. Несколько секунд оцепенело смотрела на него Олечка и по-немецки задала ему вопрос, на что немец на чистейшем русском языке сказал ей-
   - Я РУССКИЙ,..РУССКИЙ. И ПО-
   - РУССКИ ГОВОРИТЬ БУДУ!-
   -ВАШЕ, ИМЯ, ФАМИЛИЯ, ЗВАНИЕ?
  Слишком спокойно, спросила Олечка.
   - АРТАМОНОВ ВАСИЛИЙ
   -ВЛАДИМИРОВИЧ-,
  а ей хотелось жестоко крикнуть в обнявшую ее равнодушную тихую пустоту, глядя в его потухшие глаза
   -НУ КАКОЙ ЖЕ ВЫ АРТАМОНОВ,-
   -ВЫ, БЫВШИЙ КОМАНДИР КРАСНОЙ
   -АРМИИ
   - ГОРДОВОЙ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ!-
  
  Коренникова, еще до появления Гордового, вызвали к Комполка, и Олечка осталась одна, наедине с допрашиваемым, не считая стоявшего за дверью солдата, охранявшего их. Маленький, незаметный "Вальтер" она крепко сжимала в кармане правой рукой и чувствуя его холод, замерзала в тревожном предчувствии судорожно надвигавшегося тоскливого и мрачного холода одиночества, которого всегда боялась. А Гордовой говорил ей чужим хриплым, очень незнакомым, торопливо задыхающимся голосом какие-то странные сатанинские слова, от которых ее пробирала дрожь и медленно окутывал предательский и незнакомый холодный испуг.
   - ПОМОГИ МНЕ, ОЛЕНЬКА-
   - ПОМОГИ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА,-
   - ТЫ НИКУДА НЕ СМОЖЕШЬ УЙТИ-
   - СМОГУ, СМОГУ! Я ЗНАЮ ЭТУ МЕСТНОСТЬ
   - ХОРОШО ЗНАЮ!-
  
  Потом, передохнув, Гордовой стал уговаривать ее перейти с ним через линию фронта, уйти к немцам, и она, его любимая Оленька там, у немцев будет работать переводчицей, чтобы допрашивать пленных красноармейцев, и они наконец-то снова будут вместе, теперь уже навсегда, и после победы немцев, он увезет ее в Швейцарию, куда после Франции перебрались его родители и единственный брат.-
   - НИКАКОЙ Я НЕ ГОРДОВОЙ,ОЛЕНЬКА-,
   - ЗАПОМНИ, АРТАМОНОВ Я,-
   - ВАСИЛИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ
   - АРТАМОНОВ!-
  
  И торопливо рассказал он ей, как бежали они после революции из зажиточного, любимого Гольцовска от большевиков, а за несколько лет до этого, во время Столыпинской аграрной реформы, его отец, предприимчивый купец Владимир Артамонов в Лондоне, на аукционе, приобрел несколько дорогих алмазов, родиной которых были знаменитые копи индийской Голконды, вблизи города Хайдарабада. Там же в Лондоне, богатый и успешный Владимир Артамонов по случаю приобрел еще несколько хайдарабадских алмазов, чтобы потом его дети никогда не чувствовали себя на обочине судьбы, а были бы весьма преуспевающими и успешными гражданами или подданными той страны, в которой они будут жить. Отец, по словам Гордового, был умен, прозорлив, обладал сильным политическим чутьем, поэтому и успел в тысяча девятьсот тринадцатом году вывезти и спрятать в ячейках Швейцарского банка большую часть несметных своих богатств, превращенных в золото, изумруды, жемчуга и другие драгоценности. Некоторую часть невывезенного богатства, пришлось к сожалению, спешно закапывать, прятать от большевиков в кладах и тайниках, в родной Гольцовской земле в 1919 году, и маленький Вася запомнил на всю свою жизнь места, отмеченные отцовской рукой на карте, где эти клады были надежно спрятаны. Карту эту, составленную на тот случай, если кому-нибудь из них посчастливится вернуться на родную землю за закопанными не по своей воле несметными богатствами, послушный, сметливый подросток Вася знал наизусть, он видел ее почти каждый день в кабинете отца, когда тот нажимал на потайную кнопку, медленно разворачивавшегося книжного шкафа, и открывался взору паренька величественный, загадочный и мрачноватый, тяжелый металлический брюссельский сейф, и раскладывал Владимир Григорьевич эту потрепанную карту перед сыном в кабинете, на французском столе, изготовленном из красного дерева и палисандра, в надежде на то, что все что не удалось вывезти ему из Гольцовска в тот проклятый безумный девятнадцатый год, вернет в семью любимый старший сынок Василий, когда-нибудь за этими богатствами возвратившийся в ненавистную Совдепию.
  
  Конечно, Гордовой не смог бы, просто не успел бы рассказать Оленьке, как после тяжких, жестоких дней и месяцев вынужденного поспешного бегства, через Крым в Константинополь, благодаря значительным накоплениям в Швейцарском банке, его отец, Владимир Григорьевич Артамонов, купил в 1921 году богатую французскую усадьбу, возле знаменитого Мальмона, напоминающую рощей и полями далекую и любимую родину, временно покинутую им, как наивно предполагал и думал он когда-то.
  
  Историческое уютное поместье Мальмон, в котором проходило неторопливое, сытое и размеренное, как качание маятника, иммигрантское бытие семьи Артамоновых, расположилось рядом с Парижем. Им нравилось здесь жить и совсем не нравилось читать в белоэмигрантской печати о событиях на далекой родине, спешно покинутой ими под свист неосторожных пуль, оружейных залпов и по этому поводу мстительно ликовавших им вслед, победивших революционеров. И в Париж, богатый, состоятельный, в отличие от других эмигрантов Владимир Артамонов, часто наведывался вместе с детьми и с красавицей, по-парижски модной молодой женой, чтобы прогуляться независимо от всех и всего по городу любви, прокатиться по Елисейским полям, посетить Лувр и другие знатные, интересующие его, парижские исторические места. И по-прежнему пользовался успехом Владимир Григорьевич у противоположного пола, и по-прежнему был учтив и галантен, как в былые умчавшиеся в прошлое года, и даже эмиграция не наложила болезненного отпечатка ностальгический пыли на его нынешнее существование, сильно отличавшееся от нищенствующих его несчастных соплеменников, парижан поневоле.
  
  Однажды, дождливым несветлым весенним вечером их с женой подвез к ресторану на площади Бастилии услужливый таксист, в котором задумчивый с холеной бородкой и усами Артамонов узнал своего давнего петербургского знакомого, некогда состоятельного, надменного князя Григория Оболенцева. Вспомнил он и его жену, великолепную княгиню Татьяну Алексеевну Оболенцеву, одну из первых петербургских блистательных красавиц, которая сводила его с ума своей благородной неприступностью и задумчивой сдержанностью, теми отличительными чертами ее характера, так нравившимся ему когда-то. Где-то в душе, он даже обрадовался тому, что князь не узнал его, ему просто не хотелось видеть униженное положение своего бывшего, когда-то чрезмерно богатого, партнера по висту и преферансу.
  
  Через несколько дней, он снова приехал в Париж по делам и решил отобедать в том же ресторане, на бульваре Клиши из-за понравившимся им с женой изысканных блюд и десерта, и зайдя помыть руки, нагнулся чтобы помочь уборщице, из рук которой упала на пол тяжелая мельхиоровая мыльница, с выпрыгнувшим из нее сиренево ароматно дышащим индийским туалетным мылом, которое он тут же поднял.
  
   - КНЯГИНЯ!? ТАТЬЯНА АЛЕКСЕЕВНА? -
  
  Изумленно выкрикнул потрясенный Артамонов, подавая ей это мыло.
  
   - ВЫ?(( ЭТО ВЫ, ВЛАДИМИР ГРИГОРЬЕВИЧ?((
   прошептала несчастная испуганная женщина, с потухшим бесцветным взором, пряча за спиной свои руки с потрескавшейся кожей и тонкими высохшими пальцами, от постоянно используемой при мытье туалетов хлоркой ....
  Лет за пять до Первой Мировой войны, меценат Артамонов, имея прекрасный вкус и все те же немалые возможности, создал на свои средства художественную картинную галерею в провинциальном родном Гольцовске, скупая за немалые деньги полотна-шедевры знаменитых художников с мировой известностью. И здесь, на чужбине, он часто с тоской вспоминал эту галерею, которую создавал несколько лет, и одна из изумительных картин в ней, "ЗАКАТ", принадлежавшей кисти известного русского художника, была продана ему семьей Оболенцевых, за мизЕрную цену, как бы почти подарена ему еще в самом начале создания бесценной этой его коллекции. Инициатива исходила от молодой симпатичной княгини, в которую Артамонов был сильно и тайно влюблен на тот момент, несмотря на наличие красавицы жены и очередной Гольцовской любовницы! Он не скрывал от княгини своих чувств, и слишком часто по мнению князя, неожиданно появлялся там, где непременно должна была находиться юная, прелестная, нежная обворожительная Татьяна Алексеевна, красавица с глубоко посаженными томными, большими красивыми глазами.
  В 1916 году, приехав в очередной раз в уже переименованный Петроград, посетив гостеприимный княжеский дом, подарил он в знак благодарности уважаемой и несравненной Татьяне Алексеевне дорогой перстень из червонного золота, с бриллиантом в четыре карата, и князю этот подарок, характеризующий благодарного купца Артамонова, как человека порядочного, конечно же, как и следовало ожидать, понравился! Тем более великолепный перстень, красовавшийся на безымянном пальце милой Татьяны, только лишний раз подчеркивал тогда хрупкость ее нежной тонкой белой руки.
  А теперь, некогда царственная и роскошная княгиня Оболенцева, стояла перед ним бледная, бедная, испуганная, трясущаяся и жалкая в безобразном бесформенном сатиновом халате, ее остриженные, когда то длинные шелковистые густые крашеные волосы цвета перезревшей спелой вишни, закреплял на затылке грубый простой костяной гребень, а он помнил ее с шикарной модной прической и с украшавшей ее гордую голову, красиво сверкавшей множеством драгоценных камней, узкой тонкой диадемой!
  
  Позвонив жене, и сказав ей, что задержится на несколько дней в Париже, дождавшись, когда Татьяна Алексеевна переоденется в скромное темное платье и пальто, Артамонов увез княгиню в самый богатый квартал, сверкавший по вечерам освещенными электрическими витринами дорогих магазинов одежды Поля Пуаре, Жанны Пакен и ювелирных магазинов Тиффани. Они заходили в эти и другие парижские модные магазины, где робкая окаменелая княгиня под расстрельными и насмешливыми убийственными взглядами продавцов и редких богатых покупателей, несмело выбирала красивые и дорогие понравившиеся ей и ему яркие шелковые наряды, платья, чулки и перчатки, тонкое кружевное белье и несколько дорогих модных маленьких фетровых шляпок, о которых еще утром, она не имела никакого права мечтать и их хотеть, и о существовании которых даже не догадывалась и не подозревала или же давно забыла! Также зашли они в обувную империю Тома Жуаннэ, где куплены ей были на ее маленькие миниатюрные ножки две пары восхитительных сапожек из натуральной кожи, вместе с великолепными "оксфордами", модными туфельками на шнуровках. Потом он привез ее в специально снятый после обеда, для них обоих номер отеля на площади Сен Жермен, оставил на несколько часов одну, чтобы к вечеру, выспавшаяся и отдохнувшая княгиня успела привести себя в порядок без его присутствия, а сам поехал в контору к деловому партнеру мсье Клоду Розенелю, с которым надо было обсудить несколько выгодных деловых партнерских соглашений, добиться определенных договоренностей, там же нанял курьера, чтобы тот доставил по указанному адресу письмо, на имя Оболенцева, от княгини, в котором она просила у мужа прощения, просила не проклинать, больше ее не ждать, и где сообщила ему грустно, что у нее началась новая жизнь, о которой она не мечтала в эти тяжкие годы скитаний с ним, она написала что устала так жить и просила забыть о ней как о венчанной жене, потому как не желает ему плохого, а желает только счастья и свободы!
  После встречи с Клодом, Владимир Григорьевич неторопливо совершил прогулку по знакомому и всегда неизвестному ему прекрасному Парижу, купил в ювелирном магазине роскошное золотое колье с бриллиантами и в тон ему изумительной красоты бриллиантовую тиару, достойную украшать красивые шелковистые волосы божественной Татьяны. И никогда потом не забывал он тихие слезы благодарности, сидевшей на полу у его ног княгини, преданно и нежно обнимавшей его колени, слезы, безмолвно катившиеся по ее бледному тонкому и такому прекрасному с трагическим взглядом и глазами, любимому лицу.
  Она снова растерянно заплакала тогда, когда они вечером ехали в такси, и драгоценные эти ее слезы непрерывно катившиеся по ее худым щекам и которые он нежно и осторожно вытирал своей рукой, забыв про платок в кармане, были дороги ему и бесконечно любимы, как и она сама, восхитительная и божественная княгиня Татьяна Алексеевна Оболенцева!
  Что и говорить, Владимир Григорьевич и сам был в состоянии нелегкого потрясения и некоторого помешательства от всего произошедшего с ним в этот день, и вновь сумасшедшим огнем полыхнули и вспыхнули в его милосердном сердце уснувшие чувства к когда-то любимой и дорогой Татьяне, о которой он забыл и которую не вспоминал даже изредка, в промежутках между пробежавших мимо него забвенных годах сумасшедшего хаоса и не оставивших места для нежных чувств, которые она когда-то страстно пробуждала в широком и щедром любвеобильном его сердце!
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"