Аннотация: Они творят историю, они не боятся бросить вызов природе, они будут разворачивать реки вспять. Кто же встанет на их пути, кто не допустит катастрофы? На страже лесов и полей, рек и озер стоит он - последний защитник природы, сама природа Земли.
Теплый вечер опустился на яблоневый сад, и внук снова упросил меня зажечь старую масляную лампу. На время летних каникул, которые Данила вновь проводил у нас в деревне, это стало своеобразным ритуалом, означавшим, что сегодня вечером будет рассказана очередная сказка. Однако, я должен сразу признаться моим читателям, от которых у меня не будет сегодня секретов, что я плохой сказочник. Дело в том, что все истории, которыми заслушивается мой внук - настоящие. Просто в меру своих лет он пока не научен проводить четкую грань между тем, чему быть дОлжно, и тем, что происходить, вроде бы как, не должнО. Да я и сам, являясь очевидцем и участником тех странных событий, до сих пор не могу поверить в их подлинность и найти сколько-нибудь удовлетворительное толкование произошедшего. За давностью лет история эта стала потихоньку забываться и, может быть, забылась и вовсе, если б не краткое упоминание в новостях, всколыхнувшее мою память и побудившее к рассказу. Колоссальный проект, который никогда не был реализован. Работа доброй сотни проектных институтов. Тысячи и тысячи людей, работавших над поставленной задачей. В новостях президент Казахстана заявил о необходимости вновь рассмотреть вопрос о повороте сибирских рек в Центральную Азию. Что ж, пусть для моего внука это звучит, как сказка. И пусть усмешка кривит губы скептического читателя. Но себе я врать не могу. А дело было так.
* * *
За немытым окном плацкартного вагона, пролетали голые черные стволы деревьев. Вдали виднелась какая-то деревенька, и маленький трактор беззвучно полз в гору, таща за собой огромный воз сена. Природа неспешно готовилась к зиме.
Признаюсь, мне сразу не понравилась эта командировка. Не люблю я осеннюю слякоть и затяжные дожди. Но жизнь заставляет нас делать многие вещи вполне добровольно. И вот, когда инженер, руководивший топографической съемкой и полевыми изысканиями в русле Иртыша, вернулся в Москву с двусторонней пневмонией, я "добровольно" подал заявление с просьбой "оказать мне честь и направить руководить экспедицией". Чуть ли не сам министр Минводхоза вывел резолюцию на моей бумаге с припиской "спасибо за инициативу", которую непосредственный начальник и озвучил мне, добавив "а как вернешься, так мы и подумаем о твоих жилищных условиях". Ну как было не поехать?
Наш коллектив работал над уточнением исходных данных и составлением подробных карт, необходимых для подготовки рабочего проекта "Анти-Иртыш". Да, был составлен генеральный план, в котором Иртышу отводилась ключевая роль, предполагавшая запуск водной массы сразу нескольких сибирских рек через Иртыш вспять и дальше к Амударье и Аральскому морю с распределением по хлопковым полям Узбекистана. Идея, как я слышал, была впервые предложена школьником 7-го класса Киевской гимназии в далеком 1855 году. Не буду утверждать правдивости этих слухов, но выполнять эту задачу мы взялись серьезно.
Мне сразу не понравились недомолвки и спешность, сопровождавшие мое назначение. Я никак не мог поймать болезненного коллегу, старичка пред пенсионного возраста, который по возвращению в Москву находился на каком-то непонятном полу-больничном, посещая дневной стационар и рабочее место одновременно. Кажется, вот он только что заходил в свой кабинет и вот снова куда-то отлучился. Мне удалось перехватить старого лиса лишь однажды, когда он, утратив бдительность после получения зарплаты, весело рассказывал что-то новенькой машинистке в коридоре. Увидев меня, он как-то резко стал серьезным и, видимо поняв, что от разговора не уйти, сам шагнул мне навстречу. Впрочем, опустим ненужные детали. Он еще появится в моем рассказе, но эта история не о нем.
* * *
Впервые я увидел Вадика стоящим у дороги в полинялом длиннополом плаще с палкой выше его роста, терпеливо ожидавшим на обочине пока проедет наш грузовик. Наверное, я бы не запомнил случайного человека, но он как-то так выразительно посмотрел на нас, что обратил на себя мое внимание. Я даже спросил о нем у водителя, рассуждая, кажется, так что, верно, этот человек по долгу службы отмечает всех приезжающих или, может быть, ожидает возвращения кого-то. Водитель же пробурчал что-то недовольное, в том смысле, что не стоит обращать внимания на всякие глупости, а лучше подумать о том, успеваем ли мы к закрытию кухни или теперь придётся ходить "не жрамши". Да, по здравому рассуждению это было действительно важнее, и мои мысли потекли по новому направлению. Однако, острые глаза человека у дороги все-таки зацепились где-то в памяти.
Мое знакомство с новыми подчиненными началось с повара. Опасения о закрытии кухни оказались напрасны. Передвижной вагон приветливо встретил нас распахнутыми дверями и легким курящимся дымком, поднимающимся над выставленной трубой. Внутри обнаружился длинный стол со скамейками и прикорнувший в углу человечек в белом фартуке. Примостившись на табурете, он низко склонил голову и, подперев спиной стену вагона, мирно сопел, не обращая никакого внимания на шум наших шагов. Водитель, грубый человек, не стал разводить философию, а просто грохнул по столу своей огромной ладонью, от чего все в хлипком вагоне вздрогнуло и отозвалось неприятным дребезжанием.
- Опять спишь? - нарочито громко спросил водитель.
- А, это опять ты? - недовольно ответил повар, открыв один глаз и зевая, но не спеша вставать с табуретки, - Есть что ли хочешь?
- Да ты посмотри, кого я привез, бездельник! Вот - начальник твой новый.
Что характерно, примерно по такому же сценарию происходили и все последующие представления. А чтобы составить полную картину, скажу, что из девятнадцати человек лишь трое оказались заняты непосредственным делом, для которого их и направили в удаленную командировку. Остальные же либо валяли дурака, либо отсутствовали вовсе. Я понимаю, что в новой России этим мало кого удивишь, но стоит напомнить, что на дворе стоял 1970 год и кресло генсека занимал деятельный на тот момент Леонид Ильич, только что завершивший свою "золотую" пятилетку. И, на минуточку, грозный КГБ был еще в силе. Говоря совсем кратко, такая обстановка на рабочем месте была совершенно нехарактерна и сильно меня удивила.
Я не хотел с порога портить отношения с новым коллективом и постарался сделать все возможное чтобы дать подчинённым время исправиться и привести дела в надлежащий вид. Таким образом к следующему утру худо-бедно, но удалось организовать общее собрание для собственного представления, знакомства и выяснения текущей обстановки. Описывая этот день внуку, я рассказал, что встреченные мной дяди оказались изрядными балбесами, и я всыпал им за бестолковость. И это была чистая правда. Мне все-таки удалось нагнать на них страху, и несколько последующих дней наш передвижной табор напоминал растревоженный улей.
Мы постепенно возобновили топографическую съемку, и партии начали уходить и возвращаться назад с рабочим материалом, дни потекли за днями. Конечно, люди были несколько подавлены и усталы. Порой я замечал косые недовольные взгляды и отмечал про себя стихавшие разговоры, стоило мне неожиданно появиться вблизи курилки. Впрочем, как начальник экспедиции, видя общее состояние, я допускал некоторые поблажки. Да речь не о том.
За описанием деловой части я упускаю описание моих личных ощущений и царящей атмосфере, установившейся в нашем небольшом мирке. Именно эту часть мне все не удавалось объяснить внуку. Он, кажется, по малолетству совсем не понимал мои слова о низком давящем небе и тоскливом осеннем дожде. А именно моросящий дождь и частые туманы стали как бы фоном всего предприятия. Фоном, присутствующем утром, когда мы вылазили из отсыревших палаток. Фоном за окном, когда мы садились обедать и надо было смотреть в это окно, но смотреть было не на что потому, что туман наползал на лагерь. Фоном дождя, барабанящего по крыше и баюкающим нас на ночь. Очень надеюсь, что взрослому читателю эти слова станут более понятными. По крайней мере, мне никогда - ни до, ни после, не приводилось каждодневно проводить столько времени в резиновых сапогах и брезентовом плаще.
Чего уж там. Зато внуку очень понравились описания бескрайних луж, в которых легко мог утонуть легковой автомобиль, и огромные намесы грязи на дорогах, преодолевать которые приходилось сцепками машин по-две, страхуя друг друга и подтягиваясь буксировочными тросами.
* * *
Дни текли. Одним ранним утром лишь часть горизонта окрасилась в неясные светлые тона, означавшие появление солнца, меня подняли с отсыревшей кровати и, не дав толком проснуться, потащили куда-то, на ходу объясняя про какую-то поломку. Растолкав собравшихся людей, мы протиснулись к машине - одному из двух ГАЗ-66, на тот момент - гордости отечественного автопрома, прозванной в народе "Шишига". Автомобиль стоял, кажется, как обычно, лишь слегка присев на передние колеса. "Не из-за спустивших же шин меня разбудили", - Подумалось мне тогда. Под колесами в грязи елозил один из водителей, к этому моменту превратившийся в чумазого чертенка, сыпящего чудными проклятиями. Собравшиеся молча внимали ему, сгрудившись кучей вокруг машины, как бы водруженной на алтарь и отданной на заклание этому демону карданных валов и заклинателю цепей зажигания. Демон пребывал в состоянии ярой экзальтации.
- Деда, а что такое "экзальтация"? - спросил меня Данила, услышавший новое слово.
- Понимаешь, дядя очень расстроился и очень ругался.
- А чем он был расстроен? Машина поломалась, да?
- Да, совсем сломалась.
Как объяснить четырехлетнему пацану, что у машины за одну ночь подгнило все, что было ниже кабины? И хоть снаружи все выглядело довольно пристойно, но машина, чудом не переломившись пополам, села на сыпавшиеся трухой опоры. Да, было в этом что-то этакое, заставившее видавших виды водителей бегать вокруг, хватать друг друга за плечи и недоуменно строить догадки о причине этого чуда. А вот о причине то, они никак и не могли договориться. Однако все сходились на том, что вот именно эта конкретная машина больше не встанет на свои колеса, и надо думать, что делать дальше чтобы не потерять и других железных коней. Лучшее, что смогли придумать, было поставить ночью все машины на деревянные бревна с тем чтобы "увеличить подкапотный просвет и улучшить вентиляцию". Бред, конечно. А мне еще предстояло придумать формулировку для списания в утиль.
Кроме этой бедняжки больше ничего не пострадало. Сняв все что можно, ее сфотографировали для отчета и забросили, и она осталась стоять немым укором, напоминая о нашей короткой остановке возле неизвестной деревеньки где-то в Сибирской глуши.
Кстати, в тот раз я увидел Вадика во второй раз. Я уже знал всех своих людей в лицо, и пока меня тащили к поломанному автомобилю, я автоматически отметил присутствие в лагере постороннего. Он стоял спиной, вытягивая шею, заглядывая поверх голов. Его худая фигура, с обтянувшим угловатую спину плащом, была какой-то неестественной. Если бы у меня было чуть больше времени порассуждать, то, наверняка, я бы уже тогда обозвал его пугалом. Да пугалом он и был. Высокий, худой, с длинным носом и копной соломенных волос. Но на тот момент мы еще не успели познакомиться.
- Но он же не мог быть настоящим пугалом? - недоуменно переспросил Даня.
- Нет, конечно. Просто он был немного похож. Ну представь себе: одинокое пугало на поле в старой обтрепанной шляпе и палками, выпирающими из-под драного плаща. Вот он был почти такой же только человек.
* * *
А другой раз было так. В один из затянувшихся вечеров, когда мы набились в армейскую палатку, такую огромную, что в ней можно было ходить в полный рост, кто-то из ребят, играющих в домино за длинным столом, пожаловался на непрекращающуюся непогоду, а кто-то другой в шутку предложил обратиться к духам и попросить хоть немного солнышка. Я сидел в углу и, попивая чаек, обсуждал с инженером завтрашнюю поездку, в пол уха слушая ленивую болтовню за столом. Кажется, кто-то рассказал, как видел проведение такого обряда у себя в деревне. Тут же составилась компания, и ребята, сдвинув в сторону домино принялись собирать необходимый инвентарь. Я, помнится, сказал им, что нечего маяться дурью. Но поскольку выглядело все скорей несерьезно, я решил не обращать внимания и продолжил свой деловой разговор. Наконец, они что-то там подготовили и попросили убавить огонь в лампах, что и было проделано к моему неудовольствию - мы как раз изучали карту очередного маршрута. В палатке стало темно. Слышалась только мерная капель по нашей брезентовой крыше, да лёгкие порывы ветра, тревожащего мелкий кустарник снаружи. Немного пахло гарью от потушенных ламп и прелой подмоченной соломой. Все притихли, зачарованные моментом. Потом знаток ритуалов, попросив не смеяться, стал неуверенно начитывать свой наговор. Мы тихо слушали. Минут через десять, когда он вступил в самую решающую фазу своего заклинания, послышались хлюпающие шаги снаружи.
- Мужики, а чего вы тут делаете? - это в палатку просунулась голова Вадика. В темноте мы узнали его только по ухающему глухому голосу.
Мы несколько встрепенулись, и кто-то ответил в том смысле, что пришёл так проходи только тихо. Но атмосфера была бесповоротно сломлена, и ворожЕй, смутившись, скомкал окончание обряда и пошёл пить воду.
А теперь скажите мне, как можно было не обратить внимание, что на вызов духов пришёл некто и спросил - "чего делаете"? Но мы все пропустили это событие, будто нам отводили глаза. А самое главное - вызвать то они вызвали, а вот попросить то, что хотели, забыли. Смешно теперь! А тогда, немного пошутив, мы быстро забыли происшествие и стали слушать очередную порцию анекдотов от Вадика.
* * *
Вообще, он сопровождал наш передвижной лагерь на всем пути его следования, и отмахав 500 верст с гаком, никто так и не обратил внимание, что общительный местный житель продолжает появляться вновь и вновь, несмотря на то, что его вроде бы родная деревня осталась где-то далеко позади. А почему мы должны были обращать на это внимание? Я так вообще застал его уже на месте и воспринимал как данность, будто он был обязательным атрибутом нашего лагеря. Конечно, нельзя полностью исключить какое-то волшебство или отвод глаз. Но с другой стороны, он никому не мешал, был со всеми приветлив и очень общителен. Я наблюдал его рано утром воркующим с нашим поваром за кухней, а к вечеру у нас появлялось вкуснейшее домашнее сало. Он помогал таскать теодолиты и разгружать машины. Трещал без умолку в курилке и травил анекдоты, от которых по лагерю прокатывались приливы молодецкого хохота. Чего теперь греха таить, я лично выдал ему упаковку патронов, когда повар привел его ко мне и объяснил, что есть некая возможность разжиться мало что половиной поросенка на общий стол. Как было устоять? Зато потом целую неделю мы кушали обалденный шашлык и жаркое, а мой авторитет в глазах нашей публики вырос до небес.
И не было такого чтобы хоть тень недовольства или подозрения легла на этого балагура. У нас через день пропадали вещи, но никто и никогда не высказал подозрений на его счет. Всегда грешили на местных жителей, которые захаживали к нам так и этак, с поводом и без - просто поинтересоваться, что это происходит у них под боком. А потом у забытых сапогов вырастали ноги, а вывешенный на ветру плащ мало того, что высыхал полностью, так еще и испарялся сам за считанные минуты. Грешили на местных, грешили.
Нам было некогда присматривать за имуществом - в лагере часто не оставалось людей. Поэтому все вещи и машины строго запирались под замок. Однако же это не всегда помогало. Так мы однажды полностью утратили наш продовольственный запас. Просто однажды по утру (и почему все плохое случалось именно утром) наш повар обнаружил крохотную дырку в деревянном полу его передвижной кухни. Этого оказалось достаточно чтобы каким-то неведомым способом утащить все наши крупы, заготовки и что там еще обычно хранится на кухне. Не тронутым осталось только то, что не пролазило в дырку или было закрыто в металлических ящиках.
Я привожу это происшествие лишь потому, что его уже нельзя было списать на вороватых сельчан. Как нельзя было и винить грызунов - они бы просто не утащили за ночь все то что хранилось в закромах нашего повара. Нет. Общественное мнение однозначно винило нечистую силу. И в душе я был с этим согласен.
* * *
Последней каплей в чашу моего терпения стало всеобщее "озеленение". Это случилось очень просто и снова утром, когда я только разлепил глаза и еще в дреме лежал в теплой постели, прикидывая, что надо вставать, а вставать не хочется, потому что за окном, наверняка, снова туман до подбородка, и куртка снова не успела высохнуть за ночь, и снова холодно и грязно. Тут в мои рассуждения проникли неясные выкрики, раздававшиеся где-то по лагерю.
- Опять, здрасти, - сказал я уже вслух, понимая, что просто так этот день не начнется. Надо ему обязательно начаться с чего-то особенного и скорей всего неприятного.
В дверь тревожно забарабанили. Я понял, что надо вставать, раз уж на мою голову валятся очередные неприятности.
- Чего там еще? - успел спросить я, открывая дверь. И был вынужден отскочить назад! Снаружи на меня надвинулись какие-то страшные мертвенно-синие рожи. Белки глаз и ярко-красные языки, казалось, быстро вращались, пугая еще больше. Лишь только, когда меня назвали по имени, я стал постепенно различать черты своих коллег, неявно проступающие за сине-зелеными пятнами, скрывавшими знакомые мне лица.
- Вы что пили вчера? - накинулся я на них.
Но вместо ожидаемого смущения или на худой конец возмущения, они как-то странно засмеялись, тараща на меня свои глаза. Один из техников, порывшись в карманах, выудил небольшое зеркальце и протянул мне со словами "если уж мы пили, тогда и ты с нами".
Уже понятно, что я там увидел. Правда? Мы все как один были разукрашены в сине-зеленые болотные цвета. Схватившись за щеки, я стал яростно тереть себя, пытаясь, может быть, понять, не стал ли я мишенью дурацкого розыгрыша, и не зеленкой ли меня намазали. Но краска не оттиралась. Злясь на себя и на глупые комментарии коллег, ехидно советовавших потереть спиртом, я вышел под дождь и оглядел лагерь. Вдали, на подножке своего вагончика, стоял зеленый повар в белом колпаке и тоскливо смотрел куда-то в небо. Эту тоску в его глазах я помню, как сейчас.
- А люди бывают зелеными? Я тоже хочу, - сказал внук.
- Нет. Боюсь так не получится, - усмехнувшись ответил я.
- А почему?
- Я и сам не знаю, как мы стали зелеными. Но по всему выходит, что нас заколдовали.
- Ух, ты! Это пугало был волшебником, да? - глаза Дани загорелись.
- Да. Больше некому.
Повторюсь - это стало последней каплей. А тут на беду мой взгляд уперся в спину удаляющегося Вадика. Он уже был далеко, приближаясь к крайней машине - могучему гусеничному тягачу, возвышавшемуся на краю нашей стоянки.
- Эй, Вадик, погоди! - закричал я и бросился в погоню.
Но поздно. Он уже повернул за угол, кажется, бросив на меня быстрый взгляд, и скрылся из виду. Хлюпая огромными сапогами, лавируя между луж, я что есть сил бежал, пальцами ног, пытаясь удержать съезжающую обувку. Портянки, мои портяночки, где же вы?! Все тщетно! Достигнув тягача и завернув за его массивный бок, я узрел лишь чистое поле, с торчащими тут и там жухлыми кустиками, да расхлябанную дорогу с неизмеримой лужей прямо перед моим носом. По луже расходились большие круги, будто кто-то бросил в нее камень.
- Ушел, пень трухлявый! - выругался я тогда, - Ну погоди, мы тебя изловим.
И отряхнув с одежды приставшие комья грязи, я побрел назад к товарищам с трудом переставляя отяжелевшие сапоги.
По здравому рассуждению, немного остыв, я прикинул, что никакого толка от поимки Вадика нам не будет. И более того, я понял, что делиться своими подозрениями, выйдет себе дороже. Несмотря на то, что по лагерю давно ползли слухи о непонятной чертовщине и в открытую говорилось о каком-то проклятии, я не собирался поддерживать эту тональность. Не то время, не та обстановка!
Я вытащил из толпы своего доверенного инженера и отвел его к себе в вагончик. Там достав из запасов пол-литра и налив треть стакана, я молча указал ему пить. Потом спросил в лоб, что он обо всем этом думает. До этого момента мы не обсуждали лагерных происшествий и, видя, как он мнется, я догадался, что он не хочет первым поминать нечистую силу, начав разговор про какое-то отравление и нехватку витаминов. Я, помнится спросил его, от чего в одну ночь прогнил наш автомобиль. Не случилось ли это от нехватки минеральных компонент в дизельном топливе. А потом, к своему стыду, накинулся на инженера так, что тот был вынужден оправдываться и выдумывать какие-то объяснения. Впрочем, я быстро взял себя в руки и, разглядывая в зеркало свою новую рожу, изложил ему план действий. План был простой - уносить ноги подобру- поздорову пока нам их не оторвали. Да, я испугался. И внуку я рассказал, как мы, побросав палатки и прочий скарб в грузовики, дали деру так, что за нами бы не угналось никакое пугало. Но в действительности, прежде чем удирать мы вдвоем с инженером важно вышли к собравшимся коллегам и, обведя взглядом их зеленые рожи, делая вид, что все под контролем, я взял слово. Я сказал, что ввиду поголовного отравления некачественными продуктами, по всей видимости, отсыревшими ввиду тяжелых природных условий... и так далее и тому подобное. Я говорил долго и убедительно. В итоге ни у кого не осталось сомнения, что экспедицию нужно сворачивать, людей направлять на продолжительное лечение, инвентарь возвращать на техническое обслуживание. А мне было нужно срочно куда-то деть пьяного инженера, который, кажется, принял лишку на пустой желудок и все норовил что-то вставить в мою речь.
Глядя на повеселевшие лица, я понял, что угадал с решением. По крайней мере, с этой стороны все должно было пройти гладко. В общих словах описав положение дел, намекая на необходимость всем вместе придерживаться единой версии происходящего, я объявил о необходимости провести голосование и учесть мнение всех и каждого, что и было проделано, письменно задокументировав единодушие коллектива, а главное подстраховав руководителя экспедиции, а именно меня. Не лишняя предосторожность, сохранившая мне много нервов и репутацию в дальнейшем.
* * *
Потом было почти скучно. Сборы. Упаковка. Распределение. Но люди бегали веселые и радостные. На удивление, все было почти окончено уже к обеду, и мы довольные ждали момента, когда можно будет запрыгнуть в машины и двинуть в обратный путь. Оставался последний обед перед дорогой. Поскольку все были заняты, я взялся помогать повару и вызвался сходить за водой. Мы давно разведали чистый родник в лесу и каждое утро отсылали к нему партию с баклажками. В этот раз мне предстояло идти одному. А почему бы и нет? Весело дребезжа пустыми флягами, я покатил тележку по еле приметной тропинке. Из-за поредевших облаков показалось яркое солнышко и осветило виднеющийся вдали лесок, в глубине которого скрывалась небольшая речушка. О, это было чудесно! Позднее осеннее солнце мягко грело подставленное лицо, вселяя надежду и даря силу. Родника я достиг без приключений и в исключительно хорошем настроении. Там уперев телегу в дерево и заблокировав колеса, я стал наполнять фляги, когда услышал за спиной деликатное покашливание.
- Уезжаете? - на тропинке позади меня, оперевшись о свою высокую палку, стоял Вадик. Помню, как весело светились его голубые глаза. Только сейчас на солнце я смог точно рассмотреть его наружность и подивился, как причудливо вылепила его природа. Орлиный нос, глубоко посаженные ярко синие глаза, почти пергаментная кожа, обтянувшая острые скулы и высокий лоб. Может быть в другой обстановке, не будь на нем полевой одежды, и он сошел бы за музыканта или артиста. Но теперь я уже не сомневался, что передо мной создание хоть и сходное, но отличное от меня самого. И это существо искало общения со мной. Искало целеустремленно, намеренно. Это пугало. Большие синие глаза смотрели пронзительно и добро одновременно. Непонятно смотрели. Не по-нашему.
- Да, собираемся потихоньку. А ты за водой, Вадик?
- За водичкой, за ней родимой, - улыбаясь отвечал он.
- Ну проходи, места хватит. А где твои бидоны?
- К чему мне бидоны? Я же не джин чтобы жить в лампе, - рассмеялся он.
Кажется, понятно, что я-то имел ввиду бидоны для набирания воды, а он, как потом стало ясно, предполагал, что я таким образом насмехаюсь над ним, указывая на его сходство с джинами, которым полагался некий сосуд для обитания. Хорошая могла бы быть шутка, с учетом того что передо мной стоял сам водяной. Но я-то не шутил, и на тот момент предполагал в нем скорее какого-то демона или, может быть пришельца, и уж совсем не водяного из сказок. Нет, о водяном я даже не думал.
За давностью лет я не возьмусь полностью воспроизвести тот долгий монолог, который мне пришлось выслушать, когда я лишь кивал, хмыкал и поддакивал. С пол часа Вадик рассказывал, а я слушал и, наконец полная картинка вырисовалась у меня перед глазами. Я смог сопоставить все факты и происшествия, в итоге, хлопнув себя по лбу, признать, что все было довольно очевидно, но я "не допер".
- Так значит уезжаете все-таки? - переспросил водяной-Вадик.
- Ну да, вашими стараниями, - усмехнулся я.
- Спасибо, - сказал он очень серьезно, - Не надо переделывать планету под себя. Вы не одни тут живете. И проект этот ваш - бестолковый.
Я промолчал.
- Заметь, - продолжал он, - Я не причинил никому вреда. Все остались живы и здоровы. А если вы развернете реки вспять, только представь, сколько живности погибнет. Осушение в одних местах и заболачивание в других. Изменение экологии и смещение устоявшегося баланса. Нет, дорогие мои, этого я позволить не могу, - он вздохнул, - Знаешь, вы могли бы упорствовать и дальше, и вот тогда вас ожидали уже более драматичные последствия. А так, все разрешилось куда как чудно. Я даже благодарен тебе. Пусть ты и не сообразил до конца с чем имеешь дело, но по наитию принял верное решение. Так, знаешь, у меня для тебя подарок, - и он выудил из-за пазухи старую побитую оловянную кружку, - Держи, на память. В этой кружке всегда будет чистая вода, лишь стоит тебе захотеть напиться. Она будет напоминать тебе обо мне. А теперь прощай, - и он шагнул мимо меня к ручью, вошел в воду и опал дождем, потеряв человеческий облик. Лишь круги пошли по воде, как в тот раз, когда я упустил его у лужи.
Повертев в руках кружку, я постоял так с минуту, прикидывая, что хорошо отделался и то, что меня отчитали как котенка - это ничего. Главное руки-ноги на месте и хватит мне. Да, что с них взять с этих сказочных персонажей? И закрепив фляги, медленно двинулся в обратный путь, обдумывая все сказанное.
- Вот, собственно, и все. Такая история произошла со мной, внучек, давным-давно. А теперь принеси мне, пожалуйста, мою любимую кружку. Совсем в горле пересохло.
* * *
На том и закончилась моя вечерняя сказка для внука. Мы прикрутили лампу и пошли спать. Помогая Дане раздеться, я вывел для него итог сказки. Иначе что же это за сказка, если в ней нет поучительного вывода? Я сказал, что водяной был по-своему прав, отстаивая свою реку. Так и любому человеку нужно беречь свои вещи и не давать себя в обиду. Уже лежа в кровати, Даня несколько раз с восхищением вспоминал волшебника-водяного, смело защитившего свою реку и всех ее обитателей.
Но для читателей у меня есть небольшое продолжение. Ведь только сказки заканчиваются словами "и стали они жить долго и счастливо". Вернувшись в столицу, как и ожидалось, мне пришлось дать объяснение о причинах прекращения топографической съемки и преждевременного возвращения экспедиции. Но не на того напали! Всеобщее отравление, подтвержденное выпиской из областной больницы, куда мы заявились всем табором, дополненное протоколом собрания коллектива, стали железным аргументом в мою защиту. От меня отстали.
Кстати, насколько я знаю, никто из моих товарищей больше не рискнул повторить это приключение. Кто заболел, кто перевелся, но к моменту организации новой партии для продолжения съемок у всех нашелся благовидный предлог увильнуть.
И ради исторической справедливости упомяну, что я все-таки выбил "улучшение жилищных условий", даже не смотря на частичный провал нашей компании. Мне повезло и все дело удалось представить в таком свете, что мы вышли чуть ли не героями, отважно положившими свое здоровье на алтарь процветания отечества. Вот чему я туго научился, работая в министерстве, так это тому, что любое, даже самое провальное дело, можно осветить так, что стороннему и непредвзятому наблюдателю оно может показаться конфеткой.
Однако же, примерно через месяц после возвращения, когда я частично расслабился и стал забывать о своих злоключениях, на проходной меня выловил тот самый старый лис, замещать которого мне пришлось. Он, явно, не забыл про меня и выспросив у коллег мое расписание, ждал момента, когда можно будет поговорить с глазу на глаз. И вот, ухватив за полу плаща, вежливо улыбаясь, он потащил меня в сторону. Пришлось повиноваться.
- Ну что, голубчик, как ваше здоровье? - спросил он.
- Спасибо, не жалуюсь.
- Вернулись?
- Как видите.
- И как вам там понравилось? - сказал он, хитро разглядывая меня.
- Не то чтобы очень, если честно.
- Понятно, понятно, - и он замолчал, сверля меня взглядом. Видимо, надеясь, что я не выдержу затянувшейся паузы и начну исповедоваться. Ха!
- Ну рассказывайте, что вы тянете? Как там, Акватик поживает, - спросил он наконец.
- Кто?
- Акватик?
- Какой акватик? - не понимал я.
Опять выходила какая-то ерунда. И тут я сообразил, - Может быть - Вадик?
- Какой к черту, Вадик, - смешно закипятился лис, - Это водители его Вадиком прозвали. А мне он назвался Акватиком. Или, если хотите, - "водяной" по-нашему.
Так. Еще один фрагмент встал на свое место. Помню, что я снова хлопнул себя по лбу и выругался. Ну, конечно. Мне он тоже представился именно так, да я по заученному перевел это имя в уже слышанное ранее - "Вадик". Ну Вадик, и Вадик. А он оказывается - "Акватик".
Собеседник, видя мое замешательство, посмеялся и сказал, - Да, голубчик, сели вы в лужу. Простите за двусмысленность. Так расскажите или нет?
- Пойдемте. Расскажу. Почему бы и нет, - сказал я и мы двинулись извилистыми министерскими коридорами ко мне в кабинет, жалуясь друг другу и делясь впечатлениями.
Я заварил чай, а у лиса нашлись сушки, и мы не спеша обсудили нашего общего знакомого и разобрали по полочкам все его слова и поступки. Не скажу, что нам удалось проникнуть в смысл всех его действий, но помню, что я испытал большое облегчение от одного факта, что можно с кем-то открыто поговорить, обсудить и высказать все свои соображения, не боясь быть осмеянным или того хуже... Ну да бог с ними, те времена миновали. И ладно.
В итоге мы сошлись на том, что ответные действия Акватика, на каждом витке спирали нашего человеческого упорствования, так же набирали силу и размах. Мой собеседник сравнил это с противодействием однополюсных магнитов, входящих во все более близкое расположение. Его "проделки" от безобидных промоченных сапогов и плохой погоды, прошли через стадию явного вредительства и дошли до еще легких, но вполне чувствительных щелчков по носу, что на моем примере выразилось в "озеленении".
- А что же дальше? - задали мы вопрос друг другу.
- А дальше - руку, замахнувшуюся на чужое, отсекут по самое плечо. Не иначе так, - ответили мы себе.
Через несколько месяцев была еще одна экспедиция, которая вернулась вполне благополучно, представила собранный материал и получила причитающиеся награды. Последнее уже примерно через полгода-год. Но, как и почему, недоумевали мы с лисом вновь сидя у меня в кабинете. Почему в этот раз их не заливало дождем и буранами? Почему не сломалась ни одна машина? Где оторванные руки и открученные головы? Нам это было совершенно непонятно! Казалось, что в этот раз Акватик проспал или сдал поле без боя. А деятельный Леонид Ильич вот-вот притворит в жизнь еще один грандиозный проект, обещающий прославить Советский Союз на весь мир не хуже полета в космос.
Но что же это? Годы шли. Витали слухи. Вот-вот. Уже скоро и, кажется, где-то что-то уже происходит, и осталось еще немного. И все никак. Но обязательно! Мы сидели у себя в министерстве, и все ждали воплощения наших планов, "работая на полку", получая только скудную информацию из "верхов". А монумент деятельного генсека несколько покосился. И даже с экрана телевизора стало заметно, что "Броненосец в потемках" плывет куда-то не туда.
Пожалуй, следующее утверждение вызовет еще одну улыбку на лицах моих читателей. Так что ж? Рассказ подходит к концу. Я предполагаю, что своим "закатом" Леонид Ильич оказался обязан во многом именно тому самому проекту разворота сибирских рек. Очень возможно, что в какой-то момент в его окружении появился странный и непонятный человек с пронзительными синими глазами, на которого никто не обращал внимания. И больше на нем не было его старых болотных сапогов и линялого плаща, а одет он был, скажем, в элегантную тройку нового покроя и лаковые туфли. И был он знаменит своей общительность и особенно умением рассказывать исключительно остроумные и юмористические истории без всякой похабщины и мата, как бывало с ним раньше. Понятно, куда я веду? Бред? Возможно. Но в итоге, как все знают, многие проекты, начатые с большой помпой в период Брежнева, так и не были закончены, в том числе и мелиорация Казахстана. Впрочем, это только сказка. Давайте спать.
![[]](/img/l/lebedev/minwodhoz/minvodhoz_lych_racio.png)