Я проснулся от громкого истошного крика. Его прокричал сдавленный сиплый голос. А эхо казармы придало ему гулкость и тревожность.
Кричал дневальный. Он кричал слова "Эскадрилья, подъём!", но коридоры и залы стёрли их, сточили о стены, и слова превратились в истошный крик. В условный сигнал.
Я сел на койке. Вокруг меня неуклюже и торопливо одевались курсанты. Третье поколение совсем ещё молоденьких пацанов, из которых я должен сделать настоящих бойцов. Я с удовольствием посмотрел на свою гимнастерку, аккуратно сложенную на табуретке, прежде, чем стал одеваться. Ещё вчера погоны на ней пересекали три узкие лычки. Но вечером ее заменила одна широкая. Теперь я старший сержант и законно имею право, по усмотрению командования, присутствовать на офицерских мероприятиях. Теперь заткнутся другие сержанты, что, дескать, Полковник только меня берёт на тренажер. Теперь - положено.
Оделся я неторопливо, но быстрее салаг: сноровка. Прикрикнул на них:
- Резче, резче одевемся, строиться выходим!
Курсанты судорожно впихивали ноги в сапоги, портянка - внахлест, не намотана. Половина уже стерла ноги, вторая половина сотрёт сегодня. Буду командиром хромого взвода. Ничего, привыкнут.
Провел зарядку, сводил их на завтрак. И на зарядке и на завтраке не мог не отметить с некоторым честолюбивым удовлетворением своего превосходства. Курсантики болтались на турнике, как связки сушёной рыбы, километровый кросс бежали так, будто бы это был последний километр по крайней мере стокилометровой дистанции. Я легко подтягивался 20 раз, без раскачки и рывков, ловко спрыгивал и переходил на брусья. Кросс бежал легко и красиво, наслаждаясь свежим ветром и своей силой и тренированностью.
Завтракая, молодёжь, давясь, глотала макароны, обжигалась чаем, словно они не ели уже недели две. Я же едва притронулся к пище, лихо хляпнул кипятка, вызывая изумление курсантов, и встал из-за стола. Дал им ещё минуту, но они всё давились и обжигались. Скомандовал:
- Закончить приём пищи! Строиться выходи!
После развода повёл взвод на строевую. Показал курсантам правильный строевой шаг. Заметил, что смотрят на меня с уважением, но недоверчиво: как это он так ходит? Как у него получается? Помню, помню, сам смотрел так на своих командиров, когда салагой был. Правда, то было во сне...
По расписанию до обеда было час строевой, час ЗОМПа, и два физо, так что к обеду курсанты совсем сдохли. После приёма пищи я дал им полчасика передохнуть и, как уже было заведено, передал взвод другому сержанту.
Полковник уже ждал меня возле тренажёра, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и косясь на кабину, - лётчики уже были там и, судя по всему, собирались начать пьянку без командира.
- Давай, давай скорее, - заторопил Полковник. - Сегодня задание большое, - и полез в самолет.
Я легко вспрыгнул на крыло, оттуда в кабину. Сел. Пристегнулся. Включил приборы. Задание в самом деле было сложным. Только до первой цели 250 километров. Это значит, что залиты дополнительные топливные баки. За счёт вооружения, разумеется. А лишняя сотня километров над вражеской территорией - это не шутки. Тем более - ракет мало.
К первой цели я полз на брюхе - низко, медленно, обходя радары противника. Но когда я взорвал им мост, у них поднялся переполох. Отовсюду, со всех ближайших аэродромов повзлетали истребители. Воздух буквально наполнился ракетами, но пускали наобум - меня ещё не засекли. Ко второй цели подобраться незаметно мне не удалось. Истребители меня заметили. Но и я был уже не тем сопляком, что полтора года назад. Со звеном эфчетырнадцатых я расправился в три минуты. От другого звена ушёл, отбросив "тень", подошел ко второй цели - складу боеприпасов, выпустил ракету и снова ввязался в воздушный бой.
К базе я подходил чистенький - ни единого повреждения, все ракеты выпущены строго в цель, ни одного промаха, топлива достаточно, в запасе ещё добрая сотня снарядов. Меня пытались догнать ещё три "фантома", но база была близко, я от них уходил.
Я уже снизился и выпустил шасси, как вдруг услышал за спиной разговор лётчиков.
Я убрал шасси, дал газу и взмыл вверх. На высоте тысячи четыре я развернулся и вступил в бой прямо над нашим аэродромом. Драться пришлось аккуратно, не давая выманить себя от базы - топливо было на исходе.
И всё же, когда я разделался с последним, указатель упал на ноль. Я, надеясь на неточность прибора, сбавил обороты и стал пикировать к полосе, экономя горючее. Но двигатели проработали ещё несколько секунд и заглохли. Я падал на полосу, машинально выправляя курс как для посадки. От нечего делать. И тут у меня мелькнула озорная мысль. Всё равно ведь расшибемся,- почему бы и нет?
Я довернул машину на полосу, но падал почти вертикально, набирая скорость. Заранее выпустил шасси и, в какой-то только мне известный момент, одновременно выпустил закрылки и взял штурвал на себя. Самолёт шарахнуло об воздух всей плоскостью, у меня потемнело в глазах и руки сбросило со штурвала. Но главного я добился: скорость падения резко упала. Через долю секунды мы клюнули носом, но я уже держал штурвал. Мы заскользили над полосой. Еще раз клюнули, но я выровнялся, лихо спланировал и относительно мягко сел.
Некоторое время я приходил в себя - голова была как медный чан. Ощупал руки - целы. Выключил приборы, открыл колпак и вывалился на крыло. Долгое время в кабине было тихо. Наконец, кресло откинулось, и показался Полковник.
- Сел-таки?
- Сел.
- Ну ты зверь! - Полковник вылез из кабины, взял меня за плечи, пристально посмотрел в глаза, обнял и поцеловал.
- Вот это класс! А?! - он обернулся к Капитану, который тоже успел очухаться и высунулся из кабины. Капитан только кивнул. Лицо его было сосредоточено - он сдерживал рвоту. Полковник снова обратился ко мне:
- Да ты летаешь как бог! Сесть без топлива, виданное ли дело! Это тебе не шутки, это дело серьёзное. Капитан!
Капитан ещё раз кивнул, слез с самолёта, потряс пальцем над головой,- - дескать, сейчас, сейчас, - отбежал в угол ангара, стравил, вернулся и уставился на Полковника.
- Вот, - сказал Полковник и похлопал меня по плечу. - кандидат в офицеры. А? Достоин?
- Так точно! - ответил Капитан.
- А пока сержант будет в погонах дырки для звёзд сверлить, а это дело трудное, ты знаешь, сержант, на каком расстоянии от среза погона должны быть звёзды у офицера? - пока пока это всё можно и отметить. Кто там жаловался, что мало? А, Капитан?
- Так точно! - ответил Капитан.
- Выполняйте!
- Есть!
Капитан убежал.
Мы с Полковником влезли в рубку к лётчикам. Как я себя ни сдерживал, а поделать ничего не мог. Лицо расползалось в широкой счастливой улыбке. Не иначе, как весьма глупой. Полковник пригласил меня сесть, сел сам и стал как-то угрюмо смотреть на одного из лётчиков. Тот смутился.
- Так! - сказал Полковник.
Лётчики выпрямились и положили руки на колени. Лейтенант, на которого смотрел Полковник, и вовсе растерялся. Он тоже вытянулся, глаза беспомощно забегали, рот приоткрылся.
- Так! - повторил Полковник грозно и зычно. Тут с Лейтенантом сделалось вовсе худо. Руки задрожали, свалились с колен, он сгорбился, опустил голову, потупил взгляд.
- Погоны! - заорал на него Полковник.
Лейтенант, трясясь уже всем телом, стал судорожно хватать себя за плечи, царапая погоны.
- Погоны! - заорал Полковник так дико, что что затряслись и остальные лётчики. Он наклонился к Лейтенанту, протянул руку и сильными движениями сорвал с него погоны.
Мне стало не по себе. Стало жаль Лейтенанта, мне не хотелось, чтобы кому-нибудь доставалось только из-за того, что я отличился. Я покосился на Полковника. Он перехватил мой взгляд и понял его.
- Ничего, - сказал он раздражённо. - Нечего ему чужое место занимать. Нажирается, как свинья на полётах и обрыгивает рубку. Нет бы как люди - в сторонке, так нет же, прямо здесь, в самолёте, в святая святых! А, думает, ничего, третий взвод уберёт! Не для того нам родиной курсанты доверены, чтоб твою, падла, вонючую блевоту из-под лавок выковыривать! Вон!
Полковник сделался весь пунцовый, в уголках губ проступила пена, лицо его тряслось.
Бедный Лейтенант, затравленно озираясь и ударяясь обо всё, что попадалось на пути, стал выбираться из тренажёра. В кабине он столкнулся с Капитаном и шарахнулся от него как от вооружённого бандита в тёмном переулке. Но тот его даже не заметил.
Капитан, шумно дыша, доставал из сумки водку. Бутылку за бутылкой. Лётчики всё ещё не смели шелохнуться, а Полковник, бормоча что-то себе под нос и нервно подёргивая головой, вертел в руках лейтенантовы погоны.
Капитан вынул всю водку и стал доставать стаканы. Лётчики, поглядывая на Полковника и толкая друг друга локтями, передавали их по цепочке. Дали и мне. Наконец Полковник успокоился и сказал:
- Вот чего. Мы тут с вами сегодня, здесь, сейчас, только что, наблюдали настоящее лётное искусство. На лицо, как говорится, было и выполнение задания, и героизм, да, я так вот прямо и скажу - отвага и мужество, ну и виртуозное владение техникой тоже, разумеется. Приятно видеть, что пока мы с вами служим, как-то незаметно подрастает нам и пополнение, и смена, и новое поколение.
Капитан тем временем разливал водку по стаканам. Всем наливал до края, а мне, перемигнувшись с Полковником, немного не долил.
- Итак, - продолжал Полковник, - прошу любить и жаловать, - он положил мне руку на плечо. - Наш новый коллега. Сегодня подпишу приказ, а завтра наблюдаю в строю нового офицера!
С этими словами Полковник всыпал мне в стакан звёздочки, которые он отковырял с погон разжалованного Лейтенанта. Я приподнялся и громко сказал:
- Служу...
Но Полковник резким жестом оборвал меня.
- Не надо. У нас тут по простому. Привыкай.
Мы выпили. Одна звёздочка всё-таки попала мне в рот и чуть не застряла в горле. Капитан вызвался повторить мой подвиг.
- Давай, - сказал Полковник и хлопнул его по спине. - Тряхни стариной, покажи, что старая гвардия ещё жива!
Однако, едва мы успели выпить по второму, тренажёр тряхнуло и свет погас. Капитан разбился.
Первый стакан я даже не почувствовал, он пошёл на погашение эмоций, которые я схлопотал за последний час. Второй тоже подействовал не сразу, но уже начало неметь лицо. Вот так вот: сам трезвый, а лицо онемело. Верный признак, что начал косеть.
Капитан смущённо влез в рубку под общий хохот лётчиков. Полковник похохатывал добродушно:
- Старая гвардия! Утюг! Лучше бы не позорился!
- Ну конечно, - оправдывался Капитан. - он трезвый летал, а я после двух стаканов, а они как насели, четыре "фантома" и четыре ракеты, а я вначале, между прочим, очень даже классно шёл...
- Да ладно тебе, - перебил Полковник. - будет врать-то, "классно шёл, классно шёл"! Шёл ты, дорогой мой, как утюг противолодочным манёвром.
- Ну конечно, кому-то и новенькие звёздочки, и летай себе в чистом небе, а кому-то четыре "фантома" на хвост и ходи в старой портупее...
Капитан выпил стакан, который пропустил, летая. Полковник решил успокоить его.
- А хорошая водка сегодня. Не в посёлке брал.
- А в чепке.
- То-то, думаю, ты вернулся быстро. Скажи, только честно, ведь ты и там добавился? А? В глаза смотреть!
- Ну так, сто грамм, само собой...
- Мужчина! Раз ты после этого ещё на взлете не запоролся, я тебя награжу. Пойдёшь к Старшине, получишь портупею! Скажешь - я приказал.
У меня просто дыхание остановилось. Мне будто бы нож под рёбра сунули. Меня словно доской по затылку треснули.
- А разве чепок открыли? - спросил я, стараясь не выдавать волнения.
- Ха! Ещё вчера! - весело ответил Капитан и стал наливать.
Боже мой, она вернулась. Полтора года не было, полтора года стоял павильончик закрытым, замок ржавел, вывеска не горела. Третий взвод срыл кривую неуставную аллею, выкрасил деревья, вырубил кустарник, выкосил траву... Она вернулась. Почему сегодня? Что ж это за день такой? Может быть, потому, что сегодня я стал офицером? Нет, это ерунда, какое дело Любимой до званий. Может быть, теперь я буду летать? Ведь летали же когда-то эти лётчики на странном самолётике с балкончиком. А может быть, и сейчас летают, но без меня, а водку пьют в тренажёре, пока я на нём воюю?
Мне протянули стакан. Полковник что-то говорил, видимо тост, но я его не слышал. По инерции чокнулся со всеми и выпил.
Постепенно хмель разобрал и меня, и Полковника, и остальных лётчиков. Капитан и вовсе был готов. Он уронил голову куда-то между колен, положил на затылок руки и раскачивался из стороны в сторону. Другие тихонько переговаривались, посмеивались, кто-то напевал парагвайскую песню. Полковник смотрел на всех ласково, как на своих детей. Я почувствовал, что обстановка подходящая и спросил его:
- А где тот самолёт?
- Какой тот?
- Ну, не тренажёр, а тот, на котором вы раньше летали.
- Не понимаю, о чём ты говоришь. Когда раньше?
- Ну до того, как это... Ну, в общем, когда я ещё форму не получил. Ну он такой, тот самолёт, небольшой такой, вроде деревянный...
- Фанерный, что ли?
- Может быть и фанерный, но реактивный, два сопла...
- Не может быть реактивный из фанеры.
- Ну помните, ещё возле леса приземлились.
- Нет, не помню.
Врёт. Не может он не помнить. Я зло глядел на Полковника. Врёт. Ей-богу, врёт. Сам, небось, ходит куда-то, есть у него ещё один ангар, и летает там на том самолёте.
Полковник заметил, что я помрачнел и стал оправдываться.
- Слушай, я правда не помню. Вот наш самолёт, наша машина, мы на нём и служим, и боевое крещение проходим, и звания получаем. А ты мне не веришь. Ну какой он хоть был, твой этот самолёт? Реактивный, говоришь? Из фанеры, говоришь?
- Ну да. А сзади, над соплами - балкончик.
- А сколько двигателей?
- Два.
- Убей - не помню!
Нет, не врёт. Действительно не помнит. Что же это было? Ведь летали мы на том самолёте, странно как-то, а летали. И Полковника, и этих я тогда первый раз увидел. И Любимую я тогда видел в последний раз. Нет, вру, в предпоследний. Ещё раз возле чайной видел, она тогда будто бы прощалась со мной. Так какого же дьявола я здесь сижу?!
Полковник, словно почувствовав мой порыв, дал команду уходить. Мы вылезли из тренажёра, и я понял, что увы, но к Любимой мне сейчас нельзя. Ноги-руки меня не слушались, язык заплетался, в ушах шумело. Напрасно я пил третий стакан, доконал он меня.
Мы вышли в городок, и я направился к казарме. Меня окликнул Капитан, он еле держался на ногах.
- Пошли.
- Куда?
- Пошли.
- Да куда же?
- К Старшине.
- Зачем?
- Морду бить.
- Давай в другой раз.
- Нет, сейчас.
- Ладно, только без меня.
- Нет, с тобой.
- А я не хочу.
- Не хочешь... Нет, не не хочешь... нет... ты не это... Короче, не не хочешь, а не дол... То есть, ты должен.
Капитан настолько устал, объясняя мне, что я должен получить новую амуницию, что всю дорогу молчал, только размахивал кулаками и зло скалился, по-видимому, в адрес Старшины.
В каптёрке он свалился на пол, отполз к куче одежды, взгромоздился на неё, показал рукой на меня и сказал:
- Вот!
Старшина презрительно пронаблюдал за поведением Капитана, скривился и спросил раздражённо:
- Что, "вот"?
- Пожалте комбезик офицерский молодому человеку, и всё остальное, как положено!
Старшина небрежно, но не переходя границ, стал подбирать мне комбез, хромовые сапоги, портупею, фуражку. Нашёл всё как положено, даже с пришитыми уже погонами, только без звёзд. Протянул мне руку. Я высыпал ему в ладонь четыре звёздочки, доставшиеся мне по наследству от разжалованного Лейтенанта. Он отмерил линейкой положенное расстояние от среза погона, проделал шилом отверстия и вставил звёздочки. Капитан тем временем спал, похрапывая, раскинувшись навзничь на куче солдатского белья. Я переоделся и растолкал его. Он, растирая руками лицо, подошёл к Старшине и тихо попросил:
- Слушай, это, дай ты мне портупею новую, а потом сочтёмся...
Старшина взбеленился:
- Слушай, дядя, если ты ещё раз мне только намекнёшь на портупею, я тебя на ней удавлю!
- Вот так всегда, - уныло пробормотал Капитан, понурил голову и пошёл к двери. В дверях повернулся и сказал дрожащим голосом:
- А Полковник меня ею наградил. И теперь неизвестно, когда награда найдёт своего героя...
Я вступился за Капитана.
- Как вы позволяете себе разговаривать со старшим по званию?! - закричал я на Старшину. - Смирно!
Старшина изумился, но команды послушался.
- Что у вас за вид?! Вы на службе находитесь, или дома на диване валяетесь?! Вы слышали, что вам было приказано?!
Старшина оторопело застегнулся на все пуговицы, подтянул ремень, поправил фуражку. Нырнул в дебри своих стеллажей и через секунду вынырнул, протягивая Капитану новенькую портупею. Капитан снял старую, одел новую, и мы вышли. Старшина за это время не проронил ни слова. Капитан тоже молчал смущённо. Молчание было каким-то напряжённым, напряжение передалось и мне, и я попытался стряхнуть его, выходя. Уже в дверях я скомандовал Старшине через плечо:
- Вольно!
В коридоре Капитан заговорил.
- Ну ты это... вообще... так ему... это ж надо... как ты его... смело... смело...
Из этих обрывков я понял, что портить отношения со Старшиной у офицеров было не принято. А, наплевать! Как-нибудь разберёмся.
И действительно, мне было не до этого. Я всё ещё пьян, время идёт, чепок могут закрыть, а Любимую хочется увидеть именно сегодня. Сейчас. А перегаром от меня разит метров на сто пятьдесят. Правда, форма на мне офицерская. Нет, не могу, слишком пьян. Чёртов третий стакан!
Я расстался с Капитаном и пошёл в умывальник. Умылся холодной водой. Мало пользы. Попробовал стравить. Оказалось - нечем: обедал давно и неплотно, не хотел перегружать желудок перед полётом. Промыл желудок водой. Тоже не помогло - всё уже всосалось в кровь.
Я стоял и тупо рассматривал своё отражение в зеркале. Ну и рожа! Я уже привык к тому, что лётчики не меняются внешне. Какими засыпают, такими просыпаются. А я всё время всё же менялся немного. И вот теперь я понял, что изменялся всё это время далеко не в лучшую сторону. Из зеркала на меня смотрели маленькие, близкие, скажем прямо, свиные глазки на крупном, снабжённом мощными челюстями лице. Уши - как те лопухи, что выкосил третий взвод. О носе и остальном - и говорить не хочется. А что? Кстати, нормально. Все камуфлированные такие. Наверное потому и не меняются, что дальше некуда.
Подали команду на ужин. Я, уже без взвода, сам сходил в столовую, поел макарон, выпил горячего чаю. Координация наладилась, звон в ушах поутих, но невыносимо потянуло ко сну. Ноги стали ватными, глаза слипались, и я брёл куда-то по городку, еле сдерживая себя, чтоб не свалиться под первое попавшееся дерево. Перед глазами, стоило их прикрыть, вставали видения.
(Продолжение следует)