Большая часть моей жизни прошла в окружении большого числа людей, чему способствовала: и моя специальность, и место жительства, и превратности её, которые у каждого свои. В перечисленном ряду обоснованности этого утверждения, отсутствует то, что называется характером, чаще всего, становящимся самой главной причиной того или иного разнообразия этого окружения. Я намерено опустил этот фактор, так как ко мне, в данном случае, он отношения почти не имеет. По сути дела, я закоренелый индивидуалист, из тех, кого стороннее присутствие в его делах, как правило, - раздражает, а длительное пребывание "на людях", в конце концов, вынуждает меня искать повод и возможность - сбежать от надоедливого окружения. Лес, река, или озеро - лучшие для уединения места, в которых только и можно почувствовать себя свободным. В Серёдкинском районе Псковской области, существует такой уголок, отвечающий, пусть, и не во всём, этим условиям. Бывшие некогда деревней "Бондари"- это, стоящее на отшибе поселение в несколько сохранившихся домов, постоянным жительством стало теперь только для престарелой семейной пары из Кронштадта. Остальные дома: либо уже давно не посещаются своими городскими владельцами, либо, навещаются ими не более двух трёх раз за лето, да, и то - не каждый год. Старики, упорно продолжающие жить в этой забытой людьми и Богом Тмутаракани, из всех даров цивилизации, нынче могут пользоваться только электричеством, да своим полуразвалившимся Москвичом. Периодически, но, почти каждую осень, это захудалое поселение навещают местные "альбигойцы" - борцы с частной собственностью, пытающиеся украсть ещё не украденное из заброшенных домов. Странной кажется их настырность в этом вопросе, тем более странной, что, как правило, они сами и были здесь же, но, годом раньше, и уже тогда поживы для себя не нашли. Дома, правда, не пожгли, и на том, что называется, - спасибо. У моей свояченицы там есть большой дом, купленный некогда под дачу, но дача, расположенная в трёхстах верстах от Петербурга, - это, по крайней мере, не совсем серьёзно. Уже много лет подряд: два - три раза за лето, мы, обычно, двумя семьями наезжали туда, и я мог в полной мере отдаться своему развлечению: выкашиванию травяных зарослей, в некогда достаточно большом саду, наводя в нём временный порядок. Там же, мною посажено несколько деревьев, и кустиков карины. Близлежащий лес, - стоящий в сырости: довольно убог, захламлён валежником, и грибами не богат. С лесной живностью - наоборот: более чем прилично, но охотников до неё в этих краях нет. Сад, выкашиванию которого я всегда отдавал большую часть проводимого в этих местах времени, регулярно, в периоды созревания яблок, навещается стадом кабанов, которых вовсе не смущает присутствие у соседей собаки - мелкого беспородного пустобрёха.
Практически каждое утро, проводимое мною в Бондарях, начинается около пяти часов утра; времени, когда природа ещё только просыпается, а туман, обильный в этих сырых местах, ещё полностью не убрался с окрестных полей и из сада, мокрые листья яблонь которого, тусклы, от выпавшей на них росы, но полны свежестью, подчёркнутой матовым блеском наливающихся соком плодов. Птичьего гомона в это раннее время почти не слышно, по всей вероятности, потому, что насекомых - пищи птиц, в слишком влажное и прохладное утро, тоже пока нет. С косой в руках, отхожу подальше от открытых окон дома, чтобы никого ненароком не разбудить, и правлю её оселком, звук которого на влажном металле лезвия, тоже, приглушен. Ни гнуса, ни комаров - пока нет, и это лучшее время суток, которое жаль тратить на сон, или, хуже того, - на бесполезную дремоту. Хорошо правленное лезвие косы сочно, словно всхлипывая, врезается в стебли травы, оставляя за собою ровный прокос. До первой усталости, косится легко, и непринуждённо, особенно, в местах, на которых нет толстых стволов лопухов, попадающихся в садовом разнотравье. Мешают не только они, но и масса кротовин, которыми изрыт весь запущенный сад, отчего, косу приходится всё чаще править, а плечи и спина быстро наливаются тяжестью, заставляя всё чаще делать остановки для отдыха. И, всё равно, - хорошо! Торопиться мне некуда, и эта моя работа, есть форма отдыха; больше приносящая пользы для души, чем для тела. Около половины седьмого утра появляются первые комары, для которых я представляюсь чем-то вроде обязательного завтрака. Стервецы! Они, да ещё, пожалуй, гнус-мокрец, предпочитают получить на завтрак бифштекс с кровью, чем я для них и представляюсь. На мокреца, похоже, репеллент не оказывает никакого воздействия, и он использует его в качестве соуса к основному блюду. С этого времени, удовольствие превращается в пытку, которую я усугубляю; продлевая своё мучение с уже основательно "севшей" косой. И так, каждый день, до самого убытия домой, и не только по утрам, но и в лёгкий дождик - сеянец: и днём, и, даже, вечером, в который, однажды, мы, нос к носу, встретились в вышедшим из травы прямо на меня коростелём - заядлым пешеходом-профессионалом. Я в это время сидел на стволе упавшей старой яблони, и курил. В наступивших лёгких сумерках появившаяся из стены травы, словно приведение, птица, остановилась почти в метре от меня, с некоторым сомнением разглядывая непонятный предмет, которым я ей явно представлялся. Её блестящая бусинка глаза поблескивала, будто подмигивая. Наконец, по всей вероятности, совершенно успокоившись, коростель, быстро перебирая лапками, ринулся в сторону, что-то склюнул с земли, проскрипел свой позывной, и тут же исчез в траве.
Ко времени, когда вся наша команда просыпается, и приступает к приготовлению завтрака, я уже основательно устаю, и не столько занимаюсь косьбой, быстро обсыхающей травы, сколько развлекаю себя перекурами, и бездельным миросозерцанием, с вслушиванием в звуки ожившей природы, наблюдать за которой для меня не меньшее наслаждение, чем эта ежеутренняя зарядка. На вечернем закате солнца глазу тоже есть на чём остановить своё внимание, так как почти каждый вечер, едва солнце касается горизонта, верхушки столбов, по которым протянута электропроводка, становятся местом ночлега для многочисленных аистов, живущих в этих, забытых Богом и людьми, краях. Иной раз, они занимают конёк крыши заброшенного дома, стоящего метрах в пятидесяти от нашего; у самого края неряшливой рощицы - мелкого осколка некогда бывшего здесь леса. Пятнадцать - двадцать лет назад, обширные поля, примыкающие к Бондарям, с другой от леса стороны, сплошь засевались льном, и в летнюю пору цветения его, смотрелись ярко-голубым, сказочно красивым ковром. Совхоз, занимавшийся льноводством, что называется, "упал", распростившись с техникой, разворованной управляющей командой совхоза, и теперь эти поля отдаются в аренду заготовителям сена, которым до местного населения дела нет, а тем и остаётся только пить, да, грабить оставляемые без присмотра дома, что и демонстрирует ближайшая к Бондарям деревня Полибино, - окончательно уже деградировавшая. Рассея - одним словом!
Удивителен по своим природным ресурсам, этот уголок России: главным образом, - своими ландшафтами, до которых ни местному населению, ни областному руководству - дела, по сути, нет. Недалеко от Серёдки, - села, - районного центра, есть великолепное озеро "Жуковское": с прозрачной водой, и песчаным чистым дном, но сосновый бор, окружающий его, столь изрядно загажен отдыхающими, что невольно возникает вопрос: люди ли, навещают его, или свиньи? В зоне традиционного отдыха нет даже намёка на туалет, что само по себе определяет отношение власти к тому месту, которое подчинено их опеке. Да, что там туалеты, - обычного контейнера для мусора здесь нет, и бор превращён в свалку бытовых отходов. О какой такой принадлежности России к европейской цивилизации мы можем говорить, если позволяем себе жить в бытовых условиях раннего средневековья, выбираться из которых даже не собираемся!?
Недавно перечитал небольшую заметку А.П.Чехова, с его впечатлениями о краткой поездке в Финляндию, бывшую в ту пору окраиной России. Не касаясь впечатлений о самой Финляндии, для себя я выделил ту часть поездки Чехова, которая была продолжена в вагоне поезда, где он случайно услышал разговор двух наших купцов. Оба они возмущались сервисом в вагоне - ресторане, где, на условиях самообслуживания, за весьма умеренную плату, одинаковую для всех, можно было пообедать деликатесами, и, в неограниченном количестве. Их, оказывается, возмутила дешевизна, того же лосося, скорее всего, не позволившая им показать свои финансовые возможности. Финалом этого потрясающего наблюдения, были слова молодого купчишки, сказавшего, что взяв себе лосося, столь раздражившего его ценой, он плюнул в блюдо, с которого только что сам брал его. Весь он в этом - представитель России! А что сейчас? Не тем ли самым занимаемся?