Чив! Чив! Чив! Каждое утро, с середины марта месяца каждого года, начинается с этого воробьиного приветствия, раздающегося за нашим окном, рама которого всегда приоткрыта. Этот размеренный, ритмичный "Чив!", сегодня будит нас в пять часов утра.
- Продрал глаза; ни свет, ни заря, - сам не спит, и людям спать не даёт! - ворчит Наташа, натягивая на голову одеяло, - Чем глотку драть, лучше бы за червячком слетал, жену бы угостил, спозаранок! - продолжает она свою воркотню из-под одеяла, куда продолжает пробиваться этот размеренный, словно щелчки метронома, "чив".
- Поёт он! - пытаюсь успокоить свою проснувшуюся "половину", - Жену свою он будит утренней серенадой! Любит, видать, её очень - вот, и поёт, а червячков ему сейчас не найти, разве что, на помойке чем-нибудь поживиться может!
- Лучше бы сменил свою пластинку, на что-либо более приличное слуху!
- Ей, наверное, эта песня больше нравится! - отвечаю я.
- Вот же, дрянь такая, - расчирикался не ко времени! - Наташа скидывает одеяло с головы, - теперь уже будет не уснуть! Сходи лучше на балкон, да подкинь ему семечек. Пусть лучше делом займётся, чем глотку попусту драть!
Вся эта утренняя воркотня Наташи, всего лишь повод позлословить в адрес беззаботного певца, уже который год занимающего квартиру в подбалконной дыре в стене квартиры верхних наших соседей. Есть ли у мартовского воробья супруга, или ещё нет её, и он, пока что, занят, подыскиванием себе пары - мне пока не известно. Возможно, этот Карузо, из семейства воробьиных, таким способом пытается привлечь к себе внимание симпатичной воробьихи. Семейная чета, обычно - более болтлива, а уж с появлением у них потомства - так, и более того. Наш сосед весьма приметен своей наружностью, так как хвоста у него практически нет, что, скорее всего, является следствием его весьма бойкого характера, или ротозейства, в результате которого, он едва не стал жертвой какого-нибудь помоечного кота. Над бывшим некогда местом, где располагался его хвост, на самом копчике, теперь топорщится сломанное пёрышко, бойко торчащее залихватской запятой.
Наш куцехвостый кавалер, обладатель изолированного терема, в выборе спутницы жизни был переборчив, и, после нескольких скандальных отказов, предлагаемых ему крыла и сердца, однажды, он отдал за них, плюс, наверняка, с непорочностью, - своё сердце и крыло вместе с хоромами. Обмен произошел на крышке нашей тумбочки, стоящей на балконе, на которую я, время от времени, высыпаю горсть семечек, осыпающаяся шелуха от которых раздражает нашу соседку, живущую в квартире под нами. Ритуал столь неадекватного обмена, был не слишком долог. Невеста, перед нашим домовладельцем, некоторое время крутилась на одном месте, трепыхая опущенными крылышками, и нежно подчирикивая, а наш мачо, разглядывал её стати, с видом покупателя, оценивающего у прилавка ценный антиквариат. Надолго, однако, его терпения не хватило. По всей вероятности, приглашающе поднятый почти вертикально хвостик невесты, позволил увидеть ему нечто вовсе необычное, и сердце его дрогнуло, - он стал её добровольным рабом, а она - совладетельницей и хозяйкой хором, правда, всего на один летний сезон. Недолгое соединение сердец этой пары, мне удалось подсмотреть, так как оно происходило на нашей же тумбочной крышке, среди шелухи семечек подсолнуха. Скорее всего, эта пара никогда не тяготела к эстетичности антуража первой встречи, романтика в которой отсутствовала полностью. Страсть этой пары была слишком скоротечной, - но пылкой. Всё было бы ничего, но, пока происходил любовный обмен, какой-то нахал занял собственность нашего соседа, и теперь уже дружной парой: бесхвостый, и его благоприобретенная подруга жизни, вступили в драку за своё жильё с новоявленным рейдером. Драка сопровождалась изрядным гвалтом, которым законные совладельцы терема явно поддерживали друг друга, а захватчик кричал "караул", на воробьином, конечно, языке. Дружба, в конечном итоге, победила: куцый, вместе со своей супругой изгнали захватчика, но на затылке куцего появилось новое, торчащее вверх пёрышко. Этот парнишка, - явно имеет отношение к искателям приключений, и рискует умереть не в своём гнезде.
Начиная с этого дня, утренняя наша побудка стала носить более интенсивный характер, с удвоенным акустическим сопровождением воробьиных песнопений, длящихся почти без перерыва по нескольку часов кряду. Какое-то время спустя, вновь стало слышно, только утреннее соло нашего соседа, супруга которого стала вдруг молчаливой. Причину этого молчания, я совершенно случайно увидел, выглянув в открытое настежь окно. Серая кошачья лапа, пропущенная сквозь решетку балконной ограды, вслепую шарила по бетонной его основе, примерно в десятке сантиметров от апартаментов, занимаемых воробьиным семейством. Куцый, сидящий на металлических перилах ограды балкона, поливал, почём зря, незадачливого хищника, дважды, по всей вероятности, удачно нападая на него с тылу. По крайней мере, как только куцый срываясь с перил, на какое-то мгновенье исчезал с моего поля зрения, лапа кота отдёргивалась, а сам он отвлекался на нечто иное, скорее всего, на наглого, с его точки зрения, куцехвостого. Больше кот не пытался достать воробьиного гнезда, оставив его в покое. Жизнь этой семьи постепенно наладилась, и со временем обогатилась новыми заботами, в которых, для пустых утренних песнопений свободного времени не оставалось, - наш куцый стал отцом, а его супруга мамой. Теперь уже маломощные писки их детей встречали каждый прилёт родителей, таскающих в своих клювах садовую добычу. Отныне, моя супруга могла по утрам спать спокойно - никто её не будил. В августе, я встретил нашего куцего в ближайшем к нашему дому парке, на дорожке которого несколько его, подросших почти до родительских размеров птенцов, гонялись за ним, выпрашивая у него выискиваемых им в траве козявок. Наиболее надоедливых, он одаривал: то червяком, то мухой, то гусеницей, и, наконец, срывался с места, перелетая на несколько десятков метров в сторону от них, чтобы самому успеть проглотить что-либо съедобное. Но, не тут-то, было: вся его семейка, устремлялась вслед за ним, снова требуя от него подачки. Замучили мужика дети! Гнездо своё до будущей весны наш певун оставил, а нам снова остаётся ждать его возвращения.
Скучно без него, и его незамысловатого ежеутреннего: чив, чив, чив!