Теорий, объясняющих природу существования заборов, если вдуматься, существует, как минимум, с десяток - если, не больше. Начиная от самой тривиальной; для того, чтобы собаки писали на него, потому, мол, и ногу они задирают высоко, чтобы она упиралась в доски забора, и он на них случайно не упал. Другая теория, объясняет существование их, целью общеобразовательной: не каждая классная доска несёт на себе столько информации, сколько обыкновенный забор, тем более, если его недавно покрасили. Ну, а дальше, - всё в том же духе: для отработки почерка, для того, чтобы подглядывать за хозяевами, спрятавшимися за ним, для того, чтобы совсем незаметно для тех же хозяев, можно было проникнуть на огораживаемую им территорию, и так далее, и тому подобное. Самым последним в этом ряду предположений, может оказаться совсем уж неправдоподобная мысль о том, что заборы служат для того, чтобы кто-то из хозяев сам не видел нежелаемых ему соседей, и чтобы к нему самому никто из посторонних не заглядывал. Все подобного рода теории имеют одну общую черту - преодоление запретного. Забор, таким образом, становится своеобразной полосой препятствий, одоление которой - уже подвиг. За глухими заборами, по моему глубокому, прошлых лет убеждению, могли жить только люди что-то прячущие за ними, или сами прячущиеся от других людей, и что-то в этих желаниях, мне виделось, сопряженным с тайной. Какой, скажите мне, мальчишка, не захотел бы узнать эту тайну? Убеждён, - не найдёте такого! Я тоже не был исключением, в тщеславном желании проникнуть в тайны непознанного, а, заодно, чем-нибудь поживиться, из садово-огородного богатства, прячущегося за заборами. К восьми годам, мамины нравоучения о неприемлемости кражи чужой собственности, мною, если и не были забыты полностью, то, подверглись некоторой корректировке, позволявшей этакую вольность в определении слова "чужое". Ёлку и сосну в лесу, как известно, никто не сажал; а она растёт. По моему мнению, не слишком многим от лесной растительности отличаются садовые деревья, хозяева которых, только и сделали для них доброго дела, - что воткнули саженцы в землю, сами же потом считают только себя вправе пользоваться их плодами. Не справедливо: рассуждал я, будучи в этом плане последователем коммунистических идей, рекомендовавших: всё отнять, и поделить.
В августе месяце 1947 года, сразу после моего с тёткой возвращения из не совсем удачной поездки в Украинские веси, целью которой была поправка здоровья, ничего, кроме, и там продолжившегося полуголодного существования, - не принесшей, я попал на последнюю смену в пионерлагерь, расположенный рядом с бывшим Финским поселением, со странным названием "Усикирко", в котором слышалось нечто, по моему мнению, острое, - вроде, секиры. Недалёкое от нашего пионерлагеря поселение, сохранившее в неприкосновенности все Финские усадебные постройки, и примыкавшие к ним садовые участки, огороженные уже новыми хозяевами глухими заборами, из-за которых выглядывали кроны яблонь, увешанные аппетитно выглядевшими плодами, стали для меня тем раздражающим фактором, который позволял, отринув все моральные принципы, пойти на правонарушение, тем более объяснимое, с точки зрения тогдашнего правоведения, что владение частной собственностью, в те поры, было обществом не поощряемо. Всеобщее равенство в нищете - это приветствовалось. Изображать из себя Робин Гуда - борца за справедливость, как она мне виделась, - я не собирался, и цели, которые я ставил перед собою, - были много приземленной, хотя и висели они, паря на полутора - двухметровой высоте над этой самой землёй. Я хотел только яблок, - и ничего больше. Заборная непроницаемость, до поры, до времени, не позволяла мне увидеть небольшой огород, состоящий из нескольких аккуратных грядок, на которых выращивалось несметное морковное богатство, и редиска; тоже, надо сказать, любимая мною. Наблюдая, пока ещё издали, за этим домом, дважды я видел, как из калитки выходил дородного вида мужчина, одетый в светлый костюм, и с панамой на голове. По всей вероятности, он оба раза ходил в магазин, так как возвращался дядька из своего похода, неся в руке сетку, наполненную продуктами. Оба раза, при возвращении мужчины в дом, я слышал за забором голос какой-то женщины, встречавшей его. Женщин я боялся меньше, чем мужчин, и подготовку к налёту на этот бастион благополучия, видевшийся мне неприступным замком, я начал загодя, осторожно расшатывая одну из досок забора, которая со стороны сада, была, почему-то прибита внахлёст, очевидно, самим хозяином, а не тем умельцем, который делал сам забор. Предполагаю, что у меня были предшественники, - "пионеры" в освоении не только прерий, но и чужих садов, и это их руками доска забора была не только вырвана, но и похищена, что вынудило хозяина залатать образовавшуюся прореху доской, первой попавшейся под руку. Невыясненным остался пока вопрос о возможном наличии в этом огороженном забором имении обыкновенной сторожевой собаки, о чём предупреждала надпись на калитке, дополнявшая слово "осторожно", другим словом - "злая". Надпись на калитке была старой, а озвученного подтверждения наличия во дворе собаки, мне не приходилось слышать. Под словом "собака", чья-то шкодливая рука карандашом приписала слово "хозяин". То, что хозяева этой крепости не сочли нужным стереть это дополнение, свидетельствовало: либо об их наплевательском отношении к злопыхателям, либо - этот навет, был им на руку. Поверить в то, что сам хозяин был автором этого пасквильного дополнения, я, понятно, - не мог. В первый день осуществления мною попыток тихонько отодрать доску, я потерпел фиаско, и уже на следующий день притащил с собою кусок металлического прута, с которым дело сразу пошло веселее. Хозяин всего несколько минут назад ушел, как я понял, в очередной магазинный поход, длившийся, обычно, не менее часа, а женщину я в расчёт не принимал. Через пару минут возни с доской, нижняя её часть отошла от поперечной слеги, к которой она была приколочена, и доска свободно сместилась вбок, освободив щелевидное пространство, вполне пригодное для протискивания в него моего, довольно худого тела. Прежде чем протиснуться самому, я просунул голову в эту лазейку, и, словно, остолбенел, почти столкнувшись носом с собакой, коричневые глаза которой рассматривали меня с нескрываемым любопытством. Ошеломление, испытанное мною от этой встречи, было столь сильным, что я не нашел ничего лучшего, как поздороваться с нею, на что пёс охотно вильнул хвостом. Лаять пёс явно: либо не хотел, либо - не умел, но и намерения кусаться, он не демонстрировал вовсе. Отойдя от неожиданности, только что испытанной мною, я решил попробовать поменяться местами с этой, похоже, вполне дружелюбной собакой, для чего позвал её к себе, временно убрав из щели свою голову, но оставив, в качестве дружеского жеста, открытой щель в заборе. Пёс всё понял правильно, и тут же оказался рядом со мною, дружелюбно накручивая хвостом, а я, протиснулся в заборную щель, коварно, перед его носом, вернув доску на место. И тут я услышал его голос, не слишком злобный, правда. Он, скорее всего, звал меня на прогулку. Мне же, в этот момент, было не до него. Прячась в высокой траве, буйно разросшейся вдоль забора, я пополз в сторону от лаза, норовя оказаться под раскидистой яблоней с аппетитно выглядевшими бело-желтого цвета яблоками, похожими на "Белый налив". Трава в саду была выкошена клочками, преимущественно, под яблонями, что, скорее всего, проделал сам хозяин сада, а не опытный в таких делах сельский житель. Понял я это практически сразу, так как прокосы были выполнены убого, с оставлением пучков травы, там и сям торчащих среди мест, где трава была выкошена до самой земли. Под яблоней, которую я определил как "Белый налив", я обнаружил изрядное количество упавших на землю спелых плодов, и тут же принялся поедать их, совсем забыв об осторожности. Я увлёкся настолько, что совсем забыл о времени, которое определил для себя заранее, как контрольные сроки моего здесь пребывания. Очнулся от обжорственного наваждения я только тогда, когда услышал щелчок щеколды закрываемой на калитке, и голос вернувшегося хозяина, посетовавшего своей супруге на собственную невнимательность, которая позволила ему нечаянно выпустить на улицу собаку, встретившую его у самого магазина.
- Может, ты открывала калитку, спросил он жену?
- Что ты, Максим, я даже во двор-то, только что вышла, и в саду ещё не была. Хочу сегодня яблочного повидла наварить, из опадающего "налива", да вот тебя ждала с сахаром. Быстро натолкав за пазуху с десяток яблок, я вновь пополз к забору, торопясь исчезнуть из сада, пока хозяйка не заметила мною причинённый им яблочный ущерб. Как только я подполз к прикрытому лазу; ещё со стороны двора, первым кого я встретил, был давешний пёс, дружелюбно раскачивающий хвостом. Он зла, за моё коварство, на меня не держал, и выглядел весьма довольным собою. Скорее всего, он был совсем не против того, чтобы поиграть со мною, но мне было в этот момент не до игр. Хозяева ушли в дом, и я вновь отодвинул в сторону доску, пытаясь тут же покинуть гостеприимный дачный участок. Не тут-то было; моя пазуха была заполнена яблоками, не дающими мне возможности пролезть в ставший узким для меня лаз. С судорожной быстротой я вытряхивал из-за пазухи яблоки, пересыпая их через заборную щель на улицу. Собака сидела рядом со мною, внимательно следя за моими действиями. Когда я покончил с яблоками, и сам стал пролезать через лаз, следом за моей ногой, последней покидавшей их сад, пёс сунул свою голову в ту же заборную щель. Он снова хотел прогуляться вне пределов своего двора. Пришлось надавить ладонью на его лоб, после чего задвинуть доску на прежнее место. Оставшись за забором, пёс обиженно залаял. Похоже было, что этот "злой" пёс лаять умел только от причинённой ему обиды. Только оказавшись на улице, я вспомнил о допущенной мною небрежности, которую проявил при поедании яблок. Огрызки их я разбрасывал, нисколько не заботясь о том, куда они падают; просто, зашвыривая их через своё плечо, в надежде, что они упадут в густую траву. Вернувшись в пионерлагерь, я поделился с ребятами своего отряда яблоками, однако, не сообщив им о месте их обретения, так как массовый налёт на этот сад, явно будет немедленно замечен хозяевами, которые тут же предпримут мероприятия по усилению охраны сада от новых набегов на него. По моему мнению, мои одиночные рейды, более всего способствовали их скрытности, а, значит, и продолжительности пользования садом, как дармовым источником витаминов. Делиться же со своими товарищами я был вполне согласен, и в этом компоненте был непререкаемо честен. Да, и с собакой, как мне казалось, у меня наладились вполне дружеские отношения, позволявшие не опасаться её. Если говорить честно; совесть меня моя - вовсе не грызла, оставив в качестве утешающей её лазейки, сознание того, что ни одного яблока с дерева я не сорвал, а просто подобрал то, что валялось на земле, значит, - бросовое. Со своей совестью, иной раз, тоже нужно уметь договариваться. Следующая моя вылазка в этот сад состоялась уже на следующий день, наиболее благоприятствующий моему новому набегу, так как хозяин с хозяйкой - оба отправились, как я понял, на прогулку. Думать так, меня заставила корзинка накрытая полотенцем, которую нёс в руке мужчина. За корзинкой тянулся аппетитный шлейф запахов какой-то домашней выпечки, скорее всего, пирогов, а с пирогами люди ходят обычно в гости, для чего самое благоприятное время, - это вечер. Более вероятным, я посчитал, их выход из дома был желанием провести день где-нибудь на берегу озера, или ерика - межозёрной протоки, которая была недалеко от нашего лагеря. Жаль только, что в руках мужчины я не увидел удочки. Мимо меня эта пара проследовала под руку, обычным прогулочным шагом, неспешность которого подтверждала мои предположения относительно возможно длительного их отсутствия дома. Едва они скрылись из виду, я направился к своей лазейке, открыв которую, тут же встретился, и, снова, нос к носу, со своим хвостатым знакомцем, которого, пожалуй, наша встреча обрадовала. Мы оба поприветствовали друг друга: он - виляя хвостом, я - погладив его по лоснящейся мягкой шерсти. Пока хозяев не было дома, я решил основательно обследовать весь сад, в котором было около двух десятков яблонь, и несколько слив. Обойдя каждое из деревьев, от каждого я попробовал плодов, но большинство сортов яблок мною было признано недозрелыми, вследствие чего, слегка надкусив, плоды их я тут же выбрасывал в высокую траву, растущую вдоль забора. "Белый налив", и сегодня грозил стать для меня основной добычей. Обойдя весь сад, я прошел за хозяйский дом, за которым увидел десяток грядок, две из которых привлекли моё пристальное внимание: с морковкой, и редисом, который был уже изрядно прорежен самими хозяевами, что меня заставило, проявляя остатки приличия, быть сдержанней в своих желаниях, и мною из грядки было похищено не более трёх редисок, которые я тут же затолкал в карман. С морковкой я был менее церемонен, и изрядно проредил её. Поняв, однако, что слегка погорячился, несколько её пышных хвостов, оторвав их от самой моркови, я тут же воткнул в землю, воссоздав, тем самым, видимость целостности грядки. Вчерашнее богатство из упавших на землю яблок "Белого налива", на этот раз отсутствовало, что вынудило меня залезть на яблоню, и слегка тряхнуть пару её ветвей. Упавших яблок было более чем достаточно, а о том, что всё украденное садово-огородное богатство нужно ещё дотащить до лагеря, я, оказывается, вновь не подумал. Пришлось снять с себя рубашку, и, связав её рукава, натолкать в них ворованные яблоки и морковку. Всё это я поднёс к своему тайному лазу, чуть приоткрыл его, и тут же снова вернул на место сдвинутую в сторону доску: мимо меня проходила семейная чета хозяев, шедшая к своему дому уже без корзинки. Я едва не уписался от пережитого страха. Услышав за забором шаги и голоса хозяев, мой хвостатый дружок покинул меня, и рванул к открываемой калитке, я же, быстро сдвинув доску, вытащил на улицу свою рубашку набитую добычей, и выскользнул из сада сам. Мне удалось удачно разминуться с хозяевами, но страх не покидал меня до самого возвращения в лагерь. Целую неделю, после этого случая, я не навещал этот сад. Но, прошла неделя, а детские страхи забываются быстро, что нашло своё подтверждение в очередном набеге на этот сад, едва не окончившемся для меня трагически.
Всё, и на этот раз, выглядело повтором моих набегов на понравившийся мне сад, начиная от дружеской встречи с ласковой дворовой собакой, пожалуй, никогда не знавшей ошейника, а уж цепи, - и подавно. Едва доска прикрывающая лаз была мною сдвинута в сторону, как морда этого добродушного животного тут же появилась в его просвете, а его хвост выдал приветствие, которым, в свою очередь, мне было не ответить, и я ограничился оглаживаньем головы приятеля пропустившего меня в сад. Этот угол сада, пожалуй, из окон дома был виден, что заставило меня, как и в первый раз, перейти на пластунский способ передвижения, по примятой траве, в которой появилось что-то похожее на тропинку, пользуемую неоднократно. Приехавшую несколько дней назад на побывку ко мне маму, я изрядно расстроил внешним видом рубашки, испачканной травяной зеленью, и она едва сама меня не расстроила, - "на радостях", наверное.
- Ты не мог бы в майке ползать по траве? - спросила она меня, но тут же махнула рукой, видимо, понимая, что все её возмущения - для меня, что называется, "не в коня корм". Но, я-таки, внял её словам, и в этот свой поход отправился уже в майке. Мне удалось проползти около пяти - шести метров, чтобы скрыться за кустами смородины, надёжно прикрывавшими эту часть сада от взглядов из окон дома, когда подняв голову, я, к ужасу своему увидел перед собою свернувшуюся в кольцо гадюку делавшую в направлении меня предупреждающие выпады. До неё было не более полуметра, и я в страхе вскочил на ноги, забыв об опасности быть обнаруженным хозяйкой дома. Сопровождавший меня в моём набеге на сад, пёс, по всей вероятности, проникшийся опасностью этой нечаянной встречи, начал визгливо лаять, и прыгать вокруг змеи, тут же переключившейся со своими угрожающими выпадами на него. В общем, создалась шумная кутерьма, в которой я забыл о том: где я нахожусь, и чем я тут намерен заниматься. Раздавшийся за моей спиной спокойный женский голос, вернул меня на землю, заставив на несколько секунд забыть о существовании гадюки.
- Что за шум, а драки нет? - голосом, не предвещавшим мне никакой опасности, спросила женщина, и я, так пока и не вспомнивший о неуместности своего пребывания в чужих мне владениях, с возмущением, обратился к ней, показывая пальцем на змею, всё ещё облаиваемую собакой.
- Я на змею чуть не наполз!
- Ага, - эта уже третья за это лето, посетившая наш сад! - сказала женщина. - Ты постой пока, и к ней не подходи, а я сейчас вернусь! - Женщина тут же ушла, оставив меня с собакой около продолжавшей лежать гадюки.
Почему я не смылся из сада, пока её не было - не знаю, но я её дождался, скорее всего, потому что мне захотелось увидеть, как она намерена поступить со змеёй, и ещё, наверное, потому, что от этой женщины я почему-то не ожидал ничего плохого в свой адрес. Я поверил её доброжелательному тону, вовсе не несущему в себе угрозы, а, наоборот, несущему домашнее тепло. Вернулась она довольно быстро, с длинной палкой, на конце которой она была расщеплена, с вставленной в раздвинутую часть расщепа, распоркой. Женщина подошла к всё ещё не покинувшей своего места змее, и слегка прижала её голову распоркой рогульки, после чего надавила на палку. Распорка выпала, и тело гадюки извиваясь, повисло на зажавшей её палке.
- Пошли со мною! - позвала она меня за собой, и пошла в дальний конец сада, также отгороженного сплошным забором, от начинавшегося сразу за ним кустарника и леса. Подойдя к забору, и перенеся за его край свою рогульку со змеёй, женщина куском другой палки расширила расщеп, зажимавший тело гадюки, и освободила её.
- Пусть живёт в лесу, где ей и место! - сказала она. - Убивать их нельзя, но и жить им рядом с людьми, - тоже не годится! Для этого есть лес. - Она взяла меня за плечо, и повернула к себе лицом, - Как звать-то тебя, налётчик? - спросила меня она. - Я тебя в саду уже второй раз сегодня увидела, со второго этажа дачи наблюдала за твоими передвижениями. Кузя тебя выдал первый раз, когда ты его на улицу выпустил, но мне было интересно посмотреть, как ты ведёшь себя в саду. Деревьев ты не ломал, а яблок - павших на землю, да, и с веток сорванных - нам не жалко. Большую часть их, мы, как только они созревают, собираем, и отвозим в город, отдавая их в соседствующий с нашим городским домом детский дом. Поэтому, друг мой, твои налёты в наш сад - нам не в убыток, и ты можешь приходить сюда хоть каждый день. По морковке-то, - это тоже ты прошелся?
Я кивнул своею, опущенной долу головой. Мне было стыдно!
- Пошли чай пить! - позвала она меня с собою, - скоро из магазина явится мой муж, который тоже захочет с тобою познакомиться. Да не волнуйся ты, - заметив моё беспокойство, сказала она, - он, вроде нашего Кузи, только видом своим напугать может, а так - человек он добрый.
Мы сидели на веранде, и пили чай, когда на дворе появился её муж - Максим (забыл его отчество). После знакомства со мною, он почему-то развеселился, и сказал мне, что сам хотел бы пробираться в свой сад через дыру в заборе, да вот, живот не позволяет ему этого.
- В моём детстве, - сказал он, - я со своими друзьями тоже совершал ночные, преимущественно, налёты, даже, на свой сад, реже - в огород. Овощи из чужих огородов, всегда кажутся вкуснее собственных, но вот яблоки нашего сада, и взаправду были замечательного вкуса. Дозволенное взрослыми, всегда кажется менее вкусным. Чужое, да, взятое без спросу, - более привлекательно, и в этом есть элемент какой-то тайны. Ты, Дима, приходи к нам, хоть каждый день, и мы будем рады встречам с тобою. Наши-то собственные дети, давно стали взрослыми, и живут далековато, а мы скучаем здесь, изредка навещая, разве что, старого профессора нашего института, живущего на даче, неподалёку от нас. Ты нас встретил неделю назад, когда мы шли к нему с гостинцами, - добавил он, усмехнувшись. - Зоя Борисовна, - супруга моя, когда мы прошли мимо тебя, сказала, что сейчас ты снова полезешь через свою лазейку в сад, не без потворствования тебе в этом деле нашего Кузьки. Он у нас тот ещё "сторож", при котором можно вынести из дому всё, вместе с хозяевами. Ты как, готов заходить к нам через калитку, или продолжишь пользоваться своею лазейкой? Если, через неё, - я доску обожду пока приколачивать на место!
До конца лагерной смены, я продолжал довольно часто навещать эту симпатичную мне пару пожилых людей, но само посещение их сада потеряло теперь для меня какую-то особую привлекательность, в которой отныне отсутствовал элемент риска. Прав был этот симпатичный дядька Максим!