Аннотация: В этой сказке, второй после "Совиного Нового Года", Сова занимается изучением таинственных зверков - Шушей, привезенных из далекой Месопотумптии...
Глава первая
Почерк у господина Долотопихтиса был изящный. Каллиграфический, можно сказать. Да что там - "сказать" - он и был каллиграфическим. Прямо перед господином Долотопихтисом плавала буковая доска, на ней лежало несколько листов дорогой почтовой бумаги (хотя никто за нее не платил, да и не собирался, но писал он только на дорогой бумаге, кремового цвета). Господин Долотопихтис, в шелковом цилиндре и при новом абажуре своего фонарика, очень быстро, хотя и старательно, писал на листе гусиным пером, то и дело макая его в чернильницу с темно-синей, хотя и не черной китайской тушью. Писать ему приходилось - иначе общение его с друзьями было бы весьма и весьма затруднительным. Ибо он, как и всякий уважающий себя долопихтис, не умел разговаривать на воздухе, по крайней мере вслух. Вот и приходилось ему, оперевшись плавниками на плавающую перед ним буковую доску с совершенно сухой поверхностью, испещрять (запомните это слово! Оно дорогого стоит!) своим роскошным почерком листы бумаги. Также на доске помещалась стопка упомянутой уже бумаги, чернильница в виде открывшего пасть енота, вставшего на задние лапки, песочница и стаканчик светло-желтого цвета с несколькими заботливо очиненными гусиными перьями.
Происходило же это на запруде Великого Океана, как раз того, возле которого и находится Вездесущий Лес. К берегу этой запруды господин Долопихтис ежевечернее подплывал, поднявшись с Неизмеримых Глубин, и вел долгие и крайне поучительные беседы со своим старинным другом - Совой. Сова сидел рядом и терпеливо ждал, поглядывая на небо, пока господин Долотопихтис отпишет то, что по его мнению является достойной темой на сегодняшний вечер, так как тон беседы всегда задавал господин Долотопихтис и делал это, надо признать, мастерски. Судите сами: когда он, присыпав написанное песочком и стряхнув его, протянул лист Сове, там красовалось: "Здравствуйте, господин Сова! Как изволите поживать?"
- Здравствуйте, господин Долотопихтис, - ответил Сова, прочитав написанное и немного подумав.- Недурно, вроде бы. А вы как? И как поживает госпожа Долотопихтис?
- "Да и она недурственно, благодарю," - каллиграфически вывел господин Долотопихтис, немного помедлив.
Помолчали. Затем господин Долотопихтис вновь притянул к себе доску и вывел на листке: "Осмелюсь спросить - где изволили пропадать? Вас не было почти месяц. Я уже начинал волноваться".
Сова грустно посмотрел на ночную звезду и ответил:
- Я был в Месопотумптии. Я вам писал, кстати.
- "Писали, - был вынужден ответить господин Долотопихтис, - но вы также изволили отметить в письме, что воротитесь не позднее, чем через неделю, а все не возвращались," - и фонарик на голове господина Долотопихтиса укоризненно замигал, распространяя вокруг себя на сей раз светло- зеленоватое сияние. Ибо, как и у всех долопихтисов - и господ, и так себе - фонарики светятся разными цветами, в зависимости от настроения. За много лет Сова прекрасно изучил эти особенности, и ему стало стыдно.
- Простите меня господин Долотопихтис, - проговорил он грустно. - Это и в самом деле было очень нехорошо с моей стороны.
Долго сердится господин Долотопихтис не умел. К тому же Сова вытащил из-за спины небольшую, изящно упакованную коробку и придвинул ее к господину Долотопихтису:
- Это вам, господин Долотопихтис. И вашей супруге.
"Что вы, что вы! - отписал господин Долотопихтис (фонарик на его голове замигал смущенным, бледно-розовым светом). - Даже как-то неловко, право же, неловко!"
- Берите, берите немедля! И слушать ничего не хочу! - и Сова и впрямь больше ничего не захотел слушать, то есть, отказался наотрез.
Дрожащими от нетерпения плавниками господин Долотопихтис, страшно любивший подарки, развязал ленточку и открыл коробку. В ней оказались: новехонькая трубка с мундштуком из эбенового дерева, так как господин Долотопихтис, несмотря на сравнительно небольшие размеры, обладал могучими челюстями, также новая шляпа-котелок, а для госпожи Долотопихтис там была небольшая вазочка, из которой изящным букетом высовывался пучочек золотых проволочек, усыпанных мелкими драгоценными камнями. Сова взял вазочку в лапу, несильно встряхнул и проволочки налились золотым сиянием, а камешки начали вспыхивать, то врозь, то все вместе, то поочередно, то бегущими огоньками.
- Если не ошибаюсь, госпожа Долотопихтис любит салют, - сказал Сова, - теперь у нее есть возможность смотреть салют по мере возникновения такого желания. - И положил вазочку снова в коробку.
После довольно-таки долгой паузы, во время которой господин Долотопихтис заворожено изучал подарки, он спохватился, положил трубку, котелок и вазочку в коробку, коробку же закрыл и отписал Сове:
"Вы нас так балуете, господин Сова! Просто-таки даже и не знаю, как выразить вам свою признательность! А уж как будет рада госпожа Долотопихтис! Слов нет! Благодарю вас, от всей души благодарю! А также от имени госпожи Долотопихтис, разумеется!" - и протянул листок Сове. Упитанный господин Долотопихтис в непритворном смущении был особенно мил.
- Не стоит благодарности. Я очень рад, что сумел доставить вам маленькую радость, господин Долотопихтис. И вашей супруге тоже, само собою.
- " А зачем вы изволили ездить в Месопотумптию, осмелюсь спросить? Ведь это страшно далеко!" - господин Долотопихтис, смело пересекавший Океан в любом направлении, считал, что все места, которые к Океану не выходят и находятся, страшно подумать, на суше, страшно далеки. А потому он регулярно волновался, что Сова приходит к нему на встречи аж от самой старой Сосны-с-Дуплом, где последний и имел счастие проживать.
- В Месопотумптию? - переспросил Сова. - За Шушами. - И глаза его подернулись сумрачной дымкой. Складка пробороздила его лоб, густые брови нахмурились, а плечи он нахохлил.
Фонарик господина Долотопихтиса встревожено замигал ярко-синим. Он видел, что его друг чем-то очень сильно озабочен. Дело требовало немедленной ясности, и он написал: "За чем, простите? Не совсем понял, возможно, что плохо расслышал".
- За Шушами - повторил Сова. И пустился в разъяснения. Что Шуши, дескать, это небольшие, пушистые, снежно-белые зверки, ведущие сложный образ жизни, практически неизученные, крайне сложно вылавливающиеся, а к тому же, встречающиеся только лишь в Месопотумптии. А потому, хочешь-не хочешь, а пришлось-таки добираться до самой Месопотумптии. А что делать, если они больше нигде ну ни в какую не водятся? И даже за Лесом. И даже в соседнем лесу. Вот нет - и все. Не встречаются они там.
Спорить с такой железной логикой господин Долотопихтис не собирался. Но все-таки он до конца не понял, для чего, собственно, Сове необходимо было добираться в такую даль, а также зачем он все-таки так стремился раздобыть этих странных зверков. Не собирается ли его друг Сова заняться Шушеводством? И, опять-таки, зачем?
- До Шушеводства еще далеко, - тяжело вздохнул Сова. - Пока лишь я занят их изучением. Наблюдаю, жду акклиматизации, изучаю поведение в неволе. А также прилежание. Или это уже не оттуда?
"Ничего, ничего. Прилежание тоже очень нужная вещь, а потому совершенно необходимо знать, насколько Шуши прилежны. А отчего вы не привели их с собою? Крайне любопытно было бы посмотреть на этого изучаемого зверка," - ответил господин Долотопихтис.
- Простите. Привести я их пока не могу. Место для них чужое, а что взбредет им в головы - понятия не имею. Так что на воздух я пока выношу их в специальной перевозке. В которой перевозят кошек и собак. А так как я нес вам подарок, то не смог заодно прихватить и перевозку, прошу меня простить. Да и не был уверен, что вы захотите на Шушей взглянуть.
Господин Долотопихтис опять смутился и немного поплавал вокруг доски. Ему мучила мысль, что Сова может подумать, будто он настолько неблагодарный господин Долотопихтис, что не доволен уже одними подарками и ждет еще и развлечений. Вода вокруг него порозовела, освещаемая фонариком. Сов заметил смущение господина Долотопихтиса и напрямую осведомился, что его гнетет. Он еще не настолько помудрел, чтобы воздерживаться от прямых вопросов. Так что иной раз их задавал. Господин Долотопихтис объяснился. Что-де он отнюдь и не думал упрекать в чем-то господина Сову, что он это и в мыслях не держал и совершенно не понимает, отчего это господин Сова вздумал просить прощения, да еще и давать отчет в своих поступках, которые, вне всякого сомнения, касаются одного его. Шушей ему благоугодно приносить или же не приносить, когда ему, опять-таки, будет благоугодно, если будет. Господин Долотопихтис настолько смутился, что допустил тавтологию, отчего совершенно застеснялся.
- Давайте-ка мы прикроем эту тему, - деликатно предложил Сова. - А то она нас неизвестно, куда заведет. По трубочке?
Господин Долотопихтис, все еще смущенный, а оттого особенно, как уже упоминалось, милый, закивал головою. Сова набил табаком трубку господина Долотопихтиса, которую тот достал из жилетного кармана (старую, уже обкуренную. Новая трубка для дружеского курения пока еще не годилась), а затем и свою. По понятным причинам, табак и набивание трубок лежало на Сове. В конце концов, где бы господин Долотопихтис хранил табак на Неизмеримых Глубинах? Кто может сказать, как бы это отразилось на качестве табака? А? То-то, что никто...
Прикурив трубку от своего фонарика, господин Долотопихтис, как впрочем, и всегда, не забыл присовокупить: "Госпожа Долотопихтис будет недовольна".
Выпустив огромный клуб дыма, Сова нарочито небрежно соведомился (это не опечатка! Но вы можете даже и не пробовать, "соведомиться" у вас все равно не получится, если вы не Сова.):
- А вы, стало быть, скоро снова в путь, господин Долотопихтис? Уже сентябрь, - и помрачнел. - Точнее, уже конец сентября. Он думал о том, что скоро чета Долотопихтис, отсалютовав на прощание фонариками, тронется в дальний путь. И очень долгий. До начала Весны их можно даже и не ждать. Они, конечно, будут слать открытки и письма, но все это не то. Не то все это. А он остается тут, в Сосне-с-Дуплом, в компании совершенно неизученных Шушей, с неизвестным до конца поведением и туманным прилежанием: - Куда думаете отправиться на сей раз?
- "Думаем, на Атлантический океан. Где-то через неделю, наверное," - ответил господин Долотопихтис.
Помолчали. Затем господин Долотопихтис снова заскрипел пером: "А как вы думаете, ваше приобретение, то есть, ваши Шуши, не грустят по родной Месопотумптии?"
- А Леший их знает, - как-то рассеянно произнес Сова и тут же спохватился. Сложив крылья трубой, он громко закричал в сторону Леса: "Леший, не извольте маяться ерундой! Даже и не пытайтесь, воспользовавшись моей формальной оговоркою, присвоить себе Шушей! Вам они все равно ни к чему. А не то я наведу на вас Охотников за сказками и за бреднями!" Через какое-то время из Леса донеслось: "Я не такой формалист!", - что можно было понимать, как "была нужда". Придя к консенсусу с Лешим, Сова снова замолчал. Покуривая трубку, он вдруг спохватился.
- Да! Как же! У меня же есть с собою фотоснимок Шушей, сделанный уже здесь, то есть не в их родной среде обитания, но все-таки. Не желаете ли взглянуть? - господин Долотопихтис желал. Сова вынул из сюртука фотографическую карточку. С нее на господина Долотопихтиса довольно сурово глядел большой, пушистый, белый шар с тремя хвостиками-морковками. Глядел шестью глазами.
- "Это один зверек?" - Написал крайне пораженный игрой природы господин Долотопихтис.
- Нет. Их тут три. Все три Шуши. Но они, как правило, сбиваются в клубок, если видят что-то новое и непонятное. Что им понятно, а что нет, я пока не знаю. Но фотоаппарат они видели впервые. А посему сбились, как видите, в клубок.
"А отчего их три? Я думал, что вы привезли пару".
- Я тоже сначала собирался ограничится парой, - сказал Сова, попыхивая трубкой. - Но оказалось, что из этой затеи ничего не выйдет. Их три и, судя по всему, так оно и должно быть. В природе, когда я занимался отловом, их тоже было постоянно три, а больше семейства Шушей мне не попадались. Как я понял, больше их там и нет вовсе.
Господин Долотопихтис снова посмотрел на фотографию. Шуши с фотографической карточки посмотрели на господина Долотопихтиса. Снова воцарилось молчание. Сова прибрал карточку в карман. Они докурили трубки и стали прощаться.
- До скорого свидания, господин Долотопихтис, - сказал Сова. - Надеюсь, что завтра вы почтите меня своим присутствием?
- "Всенепременно, господин Сова. Завтра я буду ждать вас тут в это же время. Огромное спасибо за подарки. Удачи вам в изучении Шушей".
- Спасибо, - с глубокой благодарностью в голосе сказал Сова. И они расстались.
Глава вторая
Взволнованный встречей с другом, подарками, видом странных Шушей, господин Долотопихтис со страшной скоростью погружался в Неизмеримые Глубины. Пузырьки воздуха окутывали его серебристым мерцанием, цилиндр сбился набекрень, а во рту красовалась позабытая там господином Долотопихтисом трубка. Он страшно спешил все рассказать госпоже Долотопихтис, а также порадовать ее невиданной диковинкой, привезенной господином Совой ей в подарок. Все так же взволнованно он ворвался в родной грот. Посветив фонариком, он с неудовольствием заметил, что госпожи Долотопихтис в большой комнате нет. Не было ее и в маленьких комнатах. Не оказалось ее и на кухне. Господин Долотопихтис понемногу приходил в раздражение, что случалось с ним очень редко. "Сомнений нет, - думал он, - госпожа Долотопихтис отошла ко сну, не дождавшись меня с необычайно важными известиями! Какое легкомыслие!" - сердился господин Долотопихтис. Супругу он обнаружил в спальне. Она мирно спала, закутавшись в одеяло.
- Госпожа Долотопихтис! Госпожа Долотопихтис! - закричал господин Долотопихтис полным голосом. - Вернулся господин Сова! Он привез нам подарки и важные известия! А еще он привез Шушей! - в страшном волнении господин Долотопихтис плавал над кроватью.
- Да? - спросила госпожа Долотопихтис, не открывая глаз. - Как это мило с его стороны! А вы припозднились, господин Долотопихтис!
- Я говорю, что он привез нам подарки!
Но госпожа Долотопихтис снова успела задремать, тихонечко бормоча что-то вроде: "Завтра, завтра, господин Долотопихтис..."
Пред внутренним взором господина Долотопихтиса предстал господин Сова, бредущий в страшной дали Месопотумптии, наверняка, пропуская обед за обедом, а то и вовсе нерегулярно питаясь. Он был запылен, запутался в листве. В одной лапке он держал коробочку с подарками, а в другой - перевозку с Шушами, с совершенно неизученным поведением, а равно с неизвестным прилежанием. Коробка с подарками страшно затрудняла господину Сове передвижение, но он несгибаемо пробирался все вперед и вперед, прижимая коробку к груди. Над ним висели чужие Месопотумптские звезды и светила неродная Месопотумптская луна. Страшно подумать, каким трудом дались господину Сове подарки! Господин Долотопихтис открыл глаза, они светились в темноте. Фонарик его замигал ярко-красным светом и он закричал:
- Ах, так?! Вот ваша благодарность за страшные мытарства нашего друга господина Совы?! Вам даже неугодно проснуться, госпожа Долотопихтис?! И это, по-вашему, куртуазность поведения?! Но ничего, я выведу вас на чистую воду! Да! - запальчиво добавил он. И грозный господин Долотопихтис неустрашимо кинулся вперед и вцепился госпоже Долотопихтис в хвост своими могучими челюстями. Госпожа Долотопихтис в страхе проснулась, но поняла, что дело зашло уже слишком далеко, и предпочла стоически дожидаться развязки. Выводить госпожу Долотопихтис на чистую воду господин Долотопихтис собирался в роднике, бившем из скального массива неподалеку от жилища четы Долотопихтис. Госпожа Долотопихтис была раза в полтора крупнее господина Долотопихтиса, а посему вывождение очень скоро перешло в выволакивание, а там и вовсе сошло на нет. Запыхавшийся господин Долотопихтис выпустил помятый хвост госпожи Долотопихтис и строго крикнул: "То-то же! И ни в какую Атлантику мы с вами не поплывем, да-с! Мы поплывем на Ла-Манш!" И стукнул плавником по дну, подняв кучу песка, в которой и исчез совершенно на некоторое время. Госпожа Долотопихтис разумно молчала. Господин же Долотопихтис, сурово примерил перед зеркалом подаренный Совой котелок, подобрал со дна упавшую в процессе вывождения из челюстей трубку, шляпы демонстративно бросил на подзеркальный столик, проигнорировав вешалку, трубки же - старую и новую - поставил на подставки, неумолимо выпил чашку бульона и грозно улегся спать, выставив над подушкой фонарик. Госпожа Долотопихтис разложила вещи по своим местам, подоткнула господину Долотопихтису одеяло и долго сидела, время от времени встряхивая подарочную вазочку, отчего по золотым проволочкам пробегали волны золотого света, а камешки вспыхивали то врозь, то все вместе, то поочередно, то бегущими огоньками.
Тем временем Сова пробирался сквозь чащу к Сосне-с-Дуплом, где и имел счастие проживать. Задумавшись, он шел пешком, продираясь сквозь кустарник, вымочив хвост и лапы в росе, обильно выпавшей в эту ночь. В конце концов, раздражившись от того, что идет он уже очень долго, а Сосна-с-Дуплом и не думает приближаться, он резко встал. Через минуту он обнаружил свой несколько, признаться, необычный для Совы способ передвижения и, горько усмехаючись, взлетел. Таким образом он вскорости прибыл к родному порогу. Немного погулявши на пороге, он отпер дверь ключом, вынутым из кармана сюртука и вошел, оглядывая комнату в поисках Шушей.
Они опрокинули кресло. Они добыли корзинку яблок и выволокли ее на середину комнаты. Совершенно пустая, она валялась ровнехонько на центральном рисунке ковра. Они свили гнездо на кровати, совершенно скомкав плед, и покинули его. Они разгрызли совершенно новую пачку табаку и раскидали табак по полу возле буфета - он явно пришелся им не по вкусу. Судя по всему, они пытались влезть на гардину - гардина явно скособочилась. Сами же Шуши, сбившись в клубок, весьма грозно рычали, поглядывая куда-то за Сову. Рычали? Прислушавшись, Сова понял, что это не совсем рычание. Первый звук, который, по идее, должен был быть "р", звучал как нечто среднее между "х" и "в". Во всяком случае, несмотря на мягкость, звучало это очень и очень угрожающе. В дебрях Месопотумптии они, помнится, не издавали такого звука. Сова немедленно сел за стол и записал в "Журнал наблюдения за поведением и прилежанием Шушей в неволе. Равно как отмечание их привычек, пристрастий и прочего" - здоровенный фолиант в черной обложке с железными застежками: "При невыясненных пока обстоятельствах, Шуши издают звук, похожий на рычание, но таковым не являющийся. Предлагаю в дальнейшем, буде такое повторится, характеризовать его как "вычание" и также рекомендую этот термин для дальнейшего. Скорее всего, это оборонительная реакция или же угроза, на каковые выводы наводит угрожающий тембр звучания вычания. Также, по первичным наблюдениям, прихожу к выводу, что Шуши относятся к виду собак, или киноидов". Тем временем Шуши продолжали вычать. "Чего бы это они? Напугались, что ли? Чего? Меня? Непохоже, они ни разу еще не вычали... Может, оголодали? Что такое, в конце концов, корзина яблок для трех Шушей?" - и тут он знал, что говорит. Аппетит Шушей превосходил всякое вероятие. Они постоянно были непрочь чего-нибудь перехватить - до кормежки, после кормежки и во время кормежки. Вкусы же их были столь разнообразны, что проблема, в свое время очень беспокоившая Сову, - что они едят? - отпала сама собою. Скорее, вопрос уже стоял так: "Что они НЕ едят?" - и ответа на него пока не было. По первости Сова как-то позабыл запереть на ночь перевозку - и что же? Шуши дружною гурьбою полезли к нему под крылья, где и устроились на ночлег. В ночи же они совершенно машинально жевали его перья и настолько преуспели в этом занятии, что Сове пришлось их разбудить и водворить в перевозку. На следующий день, для чистоты эксперимента на тему: "В каких условиях способны спать накормленные Шуши?", Сова снова не запер на ночь перевозку. Одновременно с этим ему пришла в голову блестящая мысль - профилактическое соображение для спасения поредевших перьев. Он смазал их очень злой горчицей. И что бы вы думали? Шуши не просыпаясь жадно слизали горчицу, даже притявкивая от удовольствия, и снова вцепились в перья. Пришлось снова переложить их спать в перевозку. Само же кормление происходило так: положив порцию, достаточную по разумению Совы для троих Шушей, в одну миску... Именно, что одну - первоначальный план кормить Шушей из трех мисок с треском провалился. Они не понимали, для чего нужны три миски, и им, судя по всему, и в голову не могло придти разделяться, особенно на момент кормления. Они с визгом, но без малейшей агрессии бросались в миску, которая стояла поближе и одновременно ели с трех сторон, чтобы повстречаться посередине, если это было второе блюдо, или же фрукты, или для того, чтобы встретиться на дне миске, если в нее был налит суп. Там они, облизав миску до зеркального состояния, начинали упоенно вылизывать друг другу мордочки, в надежде разжиться крошками. Так что куда проще было просто взять одну, сравнительно большую миску. Что же касается акклиматизации - нужды в ней не было. Шуши вели себя так, словно для них было все едино, где жить - ни погода, ни природа, ни иная совершенно среда обитания - высоко на дереве - не вызвала у них абсолютно никаких эмоций. В целях же моциона Сов выводил их на воздух, одевши в шлейку и в маленькие намордники. Впрочем, моцион они также устраивали себе сами, носясь по всему Дуплу. Намордники же пришлось применять потому, что как-то, задумавшись о тщете всего сущего, Сова оставил Шушей на некоторое время без присмотра, привязанных у подножья Сосны-с-Дуплом, где они с великой охотою ели медовые пряники. Мимо него прошествовал нелюдимый и вздорный Барсук, которого Сова проводил рассеянным взором. Барсук, привлеченный запахом пряников, явно рассчитывал ими поживиться, но Сова как-то не смог переключиться на реалии сегодняшнего Мира за одну минуту. Барсук скрылся за деревом. Этой минуты с лихвой хватило на то, чтобы по прошествии этого промежутка времени, в обратном направлении снова прошествовал, на сей раз галопом, совершенно седой Барсук, держась на бегу одной лапой за сердце и что-то бубня себе под нос прерывающимся голосом. Спохватившись, Сова бросился за Сосну. Вся поляна была усеяна клочьями барсучьей шерсти, еще не седой, а Шуши, выстроившись в шеренгу, воинственно топотали передними лапками. Должно полагать, что Барсуку немного перепало пряников.
В первую же ночь, сразу же по приезду из Месопотумптии, утомленный Сова улегся спать. На заре он проснулся от странных звуков: Шуши, усевшись рядком у окна, проникновенно пели тоненькими голосками, закрывши глаза и широко разевая розовые пасти. Сова только поглубже забрался под одеяло и снова заснул. На вторую и третью ночь повторилось то же самое. Заря, особенно утренняя - не самое, мягко говоря, лучшее время для Совы - на случай, если вы соберетесь нанести визит. Выведенный из себя нарушающимся режимом, Сова вскочил. "Basta! Vade retro , Шуши!" - закричал Сова иноземными языками, и распростер крылья, и вытаращил глаза. Шуши, коротко тявкнув, в ужасе наскочили друг на друга, с трудом расцепились и паровозиком унеслись в перевозку, сбились в комок и зажмурились, мелко стуча хвостами. "Quos ego! " - продолжал Сова, вполне довольный произведенным эффектом. После чего немедленно сел за стол и записал в журнале: "Иноземные языки, судя по всему, используемые с нужной интонацией, оказывают на Шушей явное воздействие. Для чистоты эксперимента следует попробовать то же самое и на неиноземных языках, чем я и займусь вскорости".
Прервав размышления, Сова обнаружил Шушей на полу, по-прежнему вычащих. Что-то их явно беспокоило. Сова подошел поближе. Шуши продолжали вычать. Тогда он отошел чуть подальше. Вычание не прекратилось. Вновь приблизившись, он взял одного Шуша за шкирку и поднес его ближе к подаренному в прошлом году четой Долотопихтис фонарику: в целях осмотра на предмет блох, как возможного фактора, вызвавшего вычание. Двое оставленных на полу Шуша, как только третий начал подниматься, с визгом вцепились в него и повисли, и к фонарику Сова поднял довольно увесистый клубок, с интересом, хотя и с некоторой долей скепсиса, поглядывающий на него шестью глазами. Блох на Шушах не оказалось, но все-таки Сова решил их помыть, чтобы уж заодно и выяснить, как Шуши относятся к купанию. Он отнес Шушей в ванную комнату, налил в ванную теплой воды и посадил Шушей рядком на краю ванны. Шуши с крайним бережением взяли одного за бока и погрузили в воду кончик его хвоста, после чего немедленно выудили сотоварища и снова посадили на край ванны. Сова сгреб всех троих в клубок и погрузил в воду. Затем он тщательно намылил вырывающихся Шушей и снова погрузил их в воду. Затем выудил мокрый клубок и, с немалым трудом разделив его на трех отдельных Шушей, вывесил их для просушки на бельевую веревку, где они и замерли, мерно раскачиваясь, пока с них ручьями стекала вода. Тем временем Сова поспешно писал в "Журнал": "Купание Шушей явно удивило, хотя и не вызвало паники, не привело к беспокойству, а равно не спровоцировало агрессии в адрес купавшего, то есть меня. Повешенные на бельевую веревку..." Тут он хлопнул себя по лбу и бросился в ванную комнату. Шуши по-прежнему мерно раскачивались на веревке, но делали это все активнее и активнее. Сова снял Шушей с веревки и завернул в большое банное полотенце. В полотенце Шуши совсем успокоились и вскоре мерно засопели. Вычать они, судя по всему, больше не собирались. Причина, вызвавшая вычание, так и осталась загадкою. Сова переложил высушенных Шушей на подстилку в перевозку, погасил свет и лег спать.
Глава третья
Кресло стояло прямо напротив двери, открытой настежь. Прикрывши лапки пледом, Сова уже не первый час смотрел на то, как тихо облетают желтые осенние листья. Шуши же сидели рядком на правом подлокотнике кресла, вполне умиротворенные после второго завтрака. Изучение Шушей шло полным ходом. Но ответа на причины вычания пока не было. Во всяком случае, со вчерашней ночи Шуши не вычали. Они стянули с Совы одеяло и весело носились по его владельцу, пока он снова не возопил "Quos ego!", но вычать и не подумали. Пришлось вставать и готовить им завтрак. Изучаемые Шуши очень четко запомнили время кормления. Ложиться снова Сова уже не стал, подтащив кресло к двери, и продремал все время до второго завтрака, заодно позавтракал сам и погрузился в размышления. Время от времени он заносил краткие записи в "Журнал", как-то еще раз повторил, что уверяется в том, что Шуши, скорее всего, принадлежат к киноидам, так как на грызунов вовсе не похожи ни по каким признакам, к приматам также не имеют отношения. Заодно отметил высокую социальную организованность Шушей. Да, именно, что высокую. У них не было ничего похожего на иерархию, и они прекрасно без нее обходились, даже не думая о том, чтобы создавать какие-то конфликтные ситуации. Что позволило добавить к уже имеющимся наблюдениям их явно миролюбивый нрав. А потом мысли его снова переключились на то, что уже конец сентября и скоро чета Долотопихтис отбудет в ежегодное плавание, откуда вернется очень и очень нескоро. Однако тут уж и впрямь было ничего не поделать. Все, все Долотопихтисы ежегодно уходили в далекие плавания. Так же поступала вся семья господина Долотопихтис, равно как и семья госпожи Долотопихтис. Точную дату господин Долотопихтис, как и всегда, не сказал. Она приходила сама по себе: Долотопихтисы понимали, что время пришло, и отбывали, распрощавшись с Совой. Так что они вполне могли отплыть и сегодня. Сове стало очень грустно. Он снова, на всю оставшуюся Осень и Зиму, да и часть Весны, остается практически один - ему не с кем будет вести в высшей степени поучительные беседы. Шуши же, вопреки его тайным надеждам, оказались не ночными зверками и по ночам пресладко спали, сбившись в клубок. Но, как бы то ни было, они явно привыкли к Сове за короткий срок, не проявляли склонности к побегу и к ностальгии. А иной раз, как казалось Сове, они даже пытались общаться. Во всяком случае, когда он, после второго завтрака, повторил те звуки, которые чаще всего издавали Шуши (очень быстрое, хлопотливое фыканье), то Шуши на миг замерли, а потом пришли в такой восторг и так бурно зафыкали в ответ, бегая вокруг него паровозиком, что Сова уверился - это и есть их язык, и они отнюдь не обмениваются примитивным набором сигналов. Заодно он занес в "Журнал", что Шуши очень и очень разговорчивы. А также записал их фыканье на магнитофон и присоединил кассету к "Журналу". В душе он надеялся, что не сказал ничего неприличного на их языке. Но покамест проверить это было невозможно. Также Шуши снова пели на заре, до тех пор, пока он не встал и не переловил их, а потом засунул в перевозку и накрыл темным платком. Последний Шуш, которого он засовывал в перевозку, смотрел на него с явной укоризною.
А покамест они явно нашли, чем себя занять, и, выстроившись на пороге, швыряли вниз сосновые шишки, которые обдирали с близлежащих ветвей. И они явно кидали их не в белый свет, судя по раздававшимся временами воплям негодования снизу. Сова пресек разыгравшихся Шушей иноземным языком ("Quos ego!") и вновь погрузился в размышления, выдав Шушам альбом с репродукциями современных живописцев. Сделал он это совершенно машинально. Шуши внимательно обнюхали альбом, попробовали его на вкус и уставились на Сову, явно ожидая разъяснений. Тут он спохватился и открыл альбом. Шуши вначале с опаскою посмотрели на первую страницу, а потом вошли во вкус и до тех пор листали страницы, с явным интересом разглядывая картинки, пока им не попалась репродукция с какой-то картины, где красовалось блюдо с яблоками, грушами и виноградом. Шуши бросились на альбом с восхищенным визгом, уронили его на пол, и картинка исчезла, так как альбом закрылся. Шуши так расстроились, что Сова вынужден был снова найти искомый натюрморт и, придерживая Шушей подальше от страницы, на примере дал понять, что это не едят. Шуши страшно обиделись и на альбом и на Сову. Пришлось порыться в буфете и выдать им небольшую баночку сгущенного молока. А он, в полном восторге от результатов хоть и незапланированного, но крайне интересного эксперимента, писал в "Журнал": "Судя по всему, Шуши способны воспринимать мир не только в черно-белом цвете - наморщили носы при виде репродукции с картины "Незрелая клубника". А также проводить параллели между изображениями и реальными предметами. Во всяком случае, увидев на картинке часы, они дружно посмотрели на часы, имеющие быть у меня на стене. Из чего я с уверенностью делаю вывод, что они воспринимают мир в цветах. А также заявляю, что в дальнейшем их изучении стоит опираться отнюдь не только на одну рефлексологию, а самым внимательным образом обратить внимание на их интеллект и оный попытаться изучить. По мере сил". Он откинулся в кресле и увидел, что Шуши выстроились рядком, стоя на одной задней левой лапке (все три) и высоко подняли передние, пританцовывая при этом. Смотрелось это очень мило, так как Шуши обладали очень короткими лапками, но также это обозначало, что их немедля надо выводить на воздух, если он не хочет мыть в Дупле пол. Он надел на Шушей шлейку, намордники (хоть они и возражали) и, сгребши их в комок, спланировал вниз, к подножью Сосны-с-Дуплом. Сова привязал Шушей на длинный поводок и присел на траву. Ему было очень грустно. По ночам Шуши будут спать, чета Долотопихтис будет плыть в Океане, время от времени посылая ему письма и открытки, а он снова будет сидеть совершенно один. Но что-то в нарисованной им картине было не так. Это несоответствие лежало явно на самом верху, но вот вычислить его он пока не мог. Он посмотрел на Шушей. Те увлеченно знакомились с жуком-оленем, уже настолько зашуганным, что он готов был уже притвориться хоть птицей Додо, лишь бы его оставили в покое. Сова отнял жука у Шушей и понял, что хочет, чтобы как можно скорее наступил вечер и время встречи с господином Долотопихтисом. Господин Долотопихтис мог помочь ему разобраться в том, что было не так в нарисованной им грустной картине. Он твердо решил взять Шушей с собой.
Тем временем господин Долотопихтис пробудился и, попритворявшись некоторое время, что он еще спит, решительно вылез из-под одеяла, умылся и сел за стол завтракать. У него еще была запланирована масса дел. Госпожа Долотопихтис, проплывая мимо, чмокнула его в щеку, и он решительно переплыл из-за стола в гостиной за стол в кабинете. Там он разобрал свежую прессу, написал в газету тщательно обдуманное опровержение основных позиций статьи о долопихтисах, совершенно антинаучно написанной, несколько писем, и, надев новый котелок, поплыл в сторону входной двери. Тут вдруг госпожа Долотопихтис, мерцая лиловым фонариком, проплыла мимо него в сторону кладовой. Лиловый цвет фонарика привел господина Долотопихтиса в чувство. Он посмотрел на свой фонарик и увидел, что тот тоже сияет лиловым. "Ясно, - сказал господин Долотопихтис сам себе. - Значит, сегодня мы отплываем". И поплыл за госпожой Долотопихтис, чтобы напомнить ей о том, что они плывут на Ла-Манш, а там довольно прохладно и потому следует должным образом подумать о гардеробе, ухитрившись при этом не слишком перегружать чемодан. Госпожа Долотопихтис внимательно его выслушала и спросила: "Вы поплывете в новом котелке или в цилиндре?" "Разумеется, в новом котелке!" - воскликнул господин Долотопихтис. "Прекрасно. Тогда я положу ваш синий шарф, он намного теплее зеленого. Не опаздывайте к обеду, господин Долотопихтис". Господин Долотопихтис покорно кивнул, поцеловал супругу и, прихватив написанные письма, выплыл на улицу. Отправив почту, он присел на лавочку у двери и до обеда изучал в лупу гербарии, собранные им в разных частях света. Задумавшись, он перевел лупу на морского конька, торчавшего рядом и какое-то время рассеянно на него поглядывал, пока не вздрогнул, приглядевшись к тому, что на него смотрело. Поняв же, что это всего-навсего морской конек, незаслуженно увеличенный (и к тому же здорово смущенный), он закрыл гербарии и, сунув их в портфель, вплыл в грот. Отобедавши, чета Долотопихтис прилегла поспать на часок.
- Госпожа Долотопихтис! Госпожа Долотопихтис! - позвал господин Долотопихтис, проснувшись через пятьдесят девять минут.
- Да, господин Долотопихтис?
- Я полагаю, что я с чемоданом выйду немного раньше намеченного времени, чтобы успеть пообщаться с господином Совой, а вы попозже ко мне присоединитесь. Уверен, что у вас есть еще какие-нибудь дела, которые вам необходимо закончить перед отплытием. Таким образом, я не буду вам мешать, и вы спокойно все их завершите, запрете дверь и подниметесь ко мне.
- Да вы мне нисколько и не мешаете, господин Долотопихтис - сказала, засмущавшись, госпожа Долотопихтис. Но господин Долотопихтис лишь хитро прищурился и погрозил ей плавником. Затем он проплыл в кабинет и отстучал на телеграфном аппарате телеграмму Сове:
"Дорогой друг воскл. знак отплытие сегодня тчк жду вас на месте встречи пораньше тридцать минут зпт если это для вас удобно тчк Господин Долотопихтис тчк". Затем он положил в карман приготовленную госпожой Долотопихтис коробочку и выплыл в гостиную. Там он завидел госпожу Долотопихтис, закрывающую чемодан и стремительно подплыл к ней.
- Да! - сказал он. - Не забудьте, пожалуйста, положить банку с завинчивающейся крышкой, для табака! Я не намерен рисковать тем, что на Ла-Манше мне не удастся достать приличного табаку!
- Она уже давно в чемодане, господин Долотопихтис, - спокойно ответила госпожа Долотопихтис.
- А папка для гербариев? Я совершенно уверен, что вы упустили из виду папку для гербариев!
- И папка для гербариев тоже, - мирно улыбнулась госпожа Долотопихтис.
Господин Долотопихтис, смутившись (а в таком состоянии он был, как вы помните, особенно мил), промолвил:
- И чтобы я без вас только и делал?
- Ничего, господин Долотопихтис, - все также спокойно ответила госпожа Долотопихтис и чмокнула господина Долотопихтиса в нос.
Тот радостно вздохнул, взял собранный чемодан, под мышку приспособил трость и, посмотрев на часы с репетиром, поправил перед зеркалом котелок, и выплыл в дверь. Госпожа Долотопихтис невозмутимо сложила позабытые господином Долотопихтисом вещи в свою сумку и уплыла в кухню.
Глава четвертая
Усаживаясь за Океан, осеннее Солнце расписало небо ало-желтыми полосами. Сова молча смотрел на закат. С дуба, росшего у самого берега Запруды, упал лист и слетел на землю прямо перед глазами Совы, на миг закрыв горизонт. Сова посмотрел на темную воду, из Неизмеримых Глубин которой должен был вот-вот появиться господин Долотопихтис. Предчувствия не обманули Сову - полученная телеграмма ясно дала понять, что сегодня им предстоит попрощаться больше, чем на полгода. Выходящая из аппарата лента с точками и тире вызвала восторг у Шушей, и они весьма досадовали, что она так скоро перестала появляться. Сова погрузил весьма удивленных таким оборотом событий Шушей в перевозку, прихватил с собою сумку с яблоками, морковкой и пряниками, на случай, если придется провести на берегу сколько-нибудь долгий период времени, табак и трубку и вылетел в сторону Запруды. Шуши прильнули к стенке перевозки, с интересом глядя вниз. Высота их, как уже было выяснено, совершенно не пугала. Сова приземлился на берег у кромки воды, открыл перевозку, и Шуши с восторгом высыпали на берег. Сова уже понял, что они не тяготеют к доставлению неприятностей, разбегаясь кто куда при первой же возможности. Однако шлейку на Шушей одел. На всякий случай. Время от времени он выдавал Шушам то яблоко, то пряник, то морковку, и все они - и Сова, куривший трубку и Шуши, хрустевшие лакомствами, - весьма достойным образом скоротали время. Тут на поверхности воды стали появляться пузыри - вне всяких сомнений, это поднимался с Неизмеримых Глубин господин Долотопихтис. Пузыри привлекли Шушино внимание, и они столпились у воды, выражая живейшее любопытство. Тут вода расступилась, и на поверхность вынырнул господин Долотопихтис. Появление господина Долотопихтиса вызвало у Шушей настоящий шок - они замерли, глядя на широкую улыбку господина Долотопихтиса, потом хором завизжали от страха и бросились на Сову, ища убежища в его перьях. Сова с трудом освободился от Шушей и, посадивши их в перевозку, отодвинул ее подальше от берега. Шуши сбились в клубок и настороженно смотрели в сторону воды. Сова же тем временем подошел к самой кромке и сказал:
- Добрый вечер, господин Долотопихтис! Как ваши дела? Как госпожа Долотопихтис?
Несколько смущенный вызванной его появлением паникой, господин Долотопихтис написал своим каллиграфическим почерком: "Добрый вечер, господин Сова! Госпожа Долотопихтис была очень тронута вашим подарком и, несомненно, поблагодарит вас сама, когда присоединится к нам. Я смотрю, вы изволили привести с собою Шушей? Но я, кажется, их напугал? Прошу прощения!"
- Помилуйте, господин Долотопихтис! Это мне следует просить прощения! Шуши еще не получили должного воспитания, в чем виноват исключительно я. А потому привели меня в такой конфуз, что просто не знаю, куда девать глаза! Вольно же было мне тащить их с собою на прощание с вами и вашей уважаемой супругою. Единственно прошу принять во внимание тот факт, что допреж Шуши вообще не видели не только вас, но даже и Океана. Еще раз прошу нас простить и не обращайте на них внимания. Секундочку, я вот только дам им что-нибудь пожевать, для успокоения нервов, и они нас не потревожат боле! - С чем он и приблизился к перевозке, положил в нее несколько яблок и пряников и снова вернулся к господину Долотопихтису. Тот тем временем написал: "Не стоит извиняться, право же! Я сам что-то несколько рассеян нынче - даже не спросил у вас, как ваши дела и как идет изучение Шушей".
- Дела мои сносны, благодарю вас. Изучение же Шушей... - тут Сова попримолк и, помолчав некоторое время, продолжил: - Изучение идет своим чередом, уже есть немало интереснейших наблюдений - я пошлю вам их, когда получу от вас письмо с адресом, если вам интересно.
- "Конечно же, интересно!" - азартно написал господин Долотопихтис. - "Вы уже отдохнули с дороги? У вас утомленный вид, друг мой, что меня страшно тревожит!" - и фонарик на голове Долотопихтиса загорелся зеленым светом.
- Да отдохнуть-то отдохнул. Но вот передо мною стоит ряд вопросов и они-то меня и беспокоят, признаться.
- "И в чем же дело?" - взволновался господин Долотопихтис. "Быть может, мне, паче чаяний, удастся вам помочь хоть немного?"
- Именно об этом я и хотел вас просить, признаться! - сказал Сова. - Начну по порядку. У меня, понимаете ли, господин Долотопихтис, Шуши вычат.
- Нет. Именно - вычат. И очень грозно. Видите ли, рычанием это не назовешь - первый звук совсем не "р", как должно быть. А скорее "х" или "в". Оттого-то я взял на себе смелость ввести для дальнейшего изучения Шушей термин "вычание". Вот они и вычат. А вот причины пока мне совершенно неясны.
- "Причины? А при каких обстоятельствах вы впервые услышали вычание?" - спросил обстоятельный господин Долотопихтис.
- Да в том-то и дело, что никаких видимых обстоятельств и не было. Я пришел после встречи с вами домой, и они сидели на полу и вычали. Я было начал склоняться к мысли, что это что-то вроде пения...
- "Пения?" - переспросил господин Долотопихтис.
- Да, они поют на заре. Это что-то вроде обязательного ритуала. Но вычали они только один-единственный раз. Так что никакой системы в этом я пока не вижу. Видимо, что-то ситуативное. Может, угроза, может, предупреждение...
- "Поют на заре," - повторил Господин Долотопихтис. - "Как это мило, должно быть! Вам повезло приобрести столь неординарных зверков, господин Сова, смею заметить. Что до вычания - господин Сова, что же тут удивительного? Вы только несколько дней, как изволили начать изучение Шушей - само собою, что не все сразу будет понятно. Уверен, что вы разрешите проблему с вычанием, и в самом скором времени. Было бы совсем и неинтересно, если бы сей зверек, с совершенно неизученным поведением и неизвестным прилежанием сразу бы открыл вам все свои секреты, смею думать".
Сова подумал минуту. И, подумав, сказал:
- Вы абсолютно правы, господин Долотопихтис! И как это только не пришло мне в голову - ума не приложу! Большое вам спасибо.
- "Ну, ну. Полноте вам, господин Сова," - упитанный господин Долотопихтис снова смутился и засветил фонарик розовым светом. "Нашли, тоже, помощника, право же. Вы просто были слишком заняты, новизна ощущений, новая работа, при этом крайне сложная - изучение Шушей, шутка ли сказать!" - и посмотрел на Сову с огромным уважением.
Тем временем Шуши доели все, что Сова сложил им в перевозку и теперь внимательно прислушивались к разговору, время от времени робко трогая передними лапками дверку. Сова заметил их манипуляции и обратился к господину Долотопихтису:
- Вы не будете против, господин Долотопихтис, если я выпущу Шушей и посажу их на бережку? Они, по-моему, опомнились и теперь явно хотят познакомиться.
- "Само собою, господин Сова, что не буду. Мне, признаться, тоже очень интересно посмотреть на них еще раз," - и застеснявшись собственного любопытства, господин Долотопихтис вновь осветил воду вокруг себя розовым светом.
Выпущенные на волю Шуши очень осторожно приблизились к воде и с огромным интересом воззрились на господина Долотопихтиса, в котелке, с тростью и при чемодане, который он положил на буковую доску, служившую столом. Господин Долотопихтис поднял фонарик повыше и засветил его вначале розовым, затем синим, а потом начал постоянно менять его свет. Шуши издали хором короткое и нежное: "Тяфь!" - и завороженно уселись на задние лапки, не сводя глаз с фонарика господина Долотопихтиса.
Тем временем Сова набил трубку господина Долотопихтиса и свою, и они закурили, важно пуская клубы синего, ароматного дыма.
- "Я вас внимательнейшим образом слушаю, господин Сова. Я так понял, что у вас был не один вопрос, с которым вы сочли возможным обратиться ко мне?" - написал господин Долотопихтис после некоторой паузы.
- Да, - замялся Сова. - Просто трудно его так сразу высказать... Но я попробую. Видите ли, господин Долотопихтис, вы с госпожою Долотопихтис отбываете в путешествие. А я... Я остаюсь совершенно один, с Шушами с неизвестным поведением и неизученным прилежанием. Вы не можете отменить свое отбытие, я не могу поплыть с вами. Мне очень одиноко. До нашего с вами знакомства я совсем было захандрил, признаться. Я ни в малейшей степени не собираюсь посягать на ваше право путешествовать, поймите меня правильно, пожалуйста.
Господин Долотопихтис долго молчал, выпуская дым струйкой. Потом решительно придвинул к себе доску и долго писал. Потом придвинул доску Сове. Вот что Сова прочел на дорогом листке кремового цвета:
"Господин Сова! Есть некоторые вещи, изменить которые мы не властны, и потому не стоит о них даже и говорить. Вас мучает то, как ни странно, что вы пока не в силах с этим смириться. Но кто в состоянии помешать вам научиться получать огромное, не побоюсь этого слова, удовольствие от самого факта существования таких незыблемых вещей? Ведь не только неприятные вещи незыблемы, поверьте мне. Вот ваш Лес, вот мой Океан. Разве они не радуют нас? Вот Осень с ее щемящим сердце величием - разве захотим мы ее отменить? Или сможем ее не заметить? Но какая разница, по большому счету, что именно незыблемо? То, что радует, или то, что может радовать, при желании? Мое отплытие, к примеру. Это уже традиция, а традиции дорогого стоят. Думаете, я не стану по вам скучать, друг мой? Да я уже начал! Но в том-то вся и соль - мы оба прекрасно знаем, что Осенью нам предстоит расстаться и скучать друг по другу. И писать друг другу письма. И рассказывать обо всем новом и интересном, что происходит вокруг! Разве это не хорошо? Получать долгожданные письма. Но для этого, как впрочем и для всего остального, приходится чем-то жертвовать. А одиночество... Друг мой! Поверьте мне - мы очень часто чувствуем себя одинокими, отнюдь не являясь таковыми. Надо просто внимательно посмотреть вокруг себя. Гармония с Жизнью и с Миром - разве в такой компании в состоянии кто-то чувствовать себя одиноким? А поиск этой гармонии - это ли уже не занятие, способное заставить вас забыть об одиночестве? И в конце концов - разве с вами не остаются ваши очаровательные Шуши, тайну вычания которых вам еще предстоит открыть, и, кто знает, - может, среди других открытий, которыми они, несомненно, вас порадуют, будут и такие, которые помогут нам с вами что-то понять и чему-то научиться? Надеюсь, что если я и не совсем развеял вашу грусть, то хоть чуть-чуть помог с нею справиться?"
Сова долго молчал. Небо уже почти совсем почернело, а листья продолжали падать с тихим шелестом вокруг него, на него, на воду и около господина Долотопихтиса. На воде, окружая упитанного господина Долотопихтиса, колыхался роскошный ковер, то золотой, то серебряный, то зеленый - в зависимости от света фонарика. Глубокая складка между бровей Совы понемногу начала разглаживаться. Он глубоко затянулся и сказал:
- Вы совершенно правы, господин Долотопихтис. Просто совершенно. Я просто пока еще не настолько мудр, чтобы понимать очевидные вещи.
- "Вот и закроем на этом этот вопрос. Я страшно рад, если смог вам помочь, господин Сова!" - написал господин Долотопихтис. И продолжил: "Но вы, как всегда, привели меня в смущение".
Тут в воде снова появились пузыри, и на поверхности появилась госпожа Долотопихтис, с сумкою. Шуши вначале с опаскою покосились на новое лицо, но госпожа Долотопихтис, моментально сориентировавшись, присоединила свой фонарик к фонарику господина Долотопихтиса, и Шуши снова издали негромкое "Тяфь!" - и замерли, почти не дыша. А госпожа Долотопихтис тем временем завладела доскою и написала: "Очень, очень рада вас видеть в добром здравии, господин Сова! Вы так поразили меня вашим прекрасным подарком, я просто не нахожу слов, чтоб выразить вам свою благодарность. Самое малое, что я могу сказать, так это то, что это именно та вещь, что я всегда мечтала иметь у себя - домашний салют, подумать только! А это, как я понимаю, и есть те самые Шуши, о которых мне столько рассказывал господин Долотопихтис?"
- Здравствуйте, госпожа Долотопихтис, - поклонился Сова. - Очень рад, что смог вас порадовать этим небольшим подарком. Да, это и есть те самые Шуши, которых я привез из Месопотумптии.
- "Но ведь это страшно далеко!" - написала госпожа Долотопихтис. Как вы уже поняли, для госпожи Долотопихтис, как и для господина Долотопихтиса, все, что не имело выхода непосредственно к берегу Океана и находилось, страшно сказать, на суше, было страшно далеко.
- Ничего. Зато теперь нам будет чем заняться Зимою. Да и не только. - Ответил Сова.
- "Надеюсь, что и не заметите, как будет теперь лететь время в их компании!" - написала госпожа Долотопихтис.
- Что да, то да. Разве только буду скучать по вашей семье, как и всегда.
- "Тут мы с господином Долотопихтисом приготовили кое-что для вас, господин Сова. Конечно, все это ни в какое сравнение не идет с теми роскошными подарками, которые вы сделали нам, но все-таки," - и госпожа Долотопихтис протянула Сове аккуратно упакованную коробочку, которую вынул из кармана господин Долотопихтис.
- Именно так я и сделаю, - пообещал Сова. - А пока, господин Долотопихтис, будьте любезны, передайте мне банку для табаку!
Господин Долотопихтис снова осветил воду розовым. "Из-за меня у вас всегда столько затруднений!" - вымолвил он, протягивая Сове банку с завинчивающейся крышкой.
- Единственное затруднение, которое у меня возникает в связи с этой банкой, так это то, что я не могу напихать в нее столько табаку, сколько хотелось бы, - заметил Сова, завинчивая крышку и внимательно ее осматривая. Госпожа Долотопихтис положила банку в чемодан и затянула ремни.
- "Боюсь, господин Сова, нам уже пора отплывать," - сказал господин Долотопихтис.
- Присядем на дорожку, - сказал Сова, усаживаясь на песок. Чета Долотопихтис тоже застыла в воде, а Шуши и так сидели, очарованные фонариками и устроенной четой Долотопихтис иллюминацией. Через минуту господин Долотопихтис встряхнулся и написал на листке: "До свидания, до свидания, господин Сова! Будьте здоровы! Берегите Шушей и непременно пишите нам, непременно!" Госпожа Долотопихтис помахала на прощание плавником, и чета Долотопихтис степенно вышла на большую воду.
- Пишите! Сразу же напишите мне, как только у вас будет адрес! - Кричал Сова, бегая по берегу. - Я пришлю вам сладких осенних груш! Счастливого пути! Желаю вам всего наилучшего!
А чета Долотопихтис все удалялась и удалялась от берега. Они не уходили в глубину, и Сова с Шушами еще долго могли видеть, как на черной воде Океана светили золотыми огоньками фонарики. Они становились все меньше и меньше, вот, они превратились в две теплые искорки и совсем исчезли. Сова тяжело вздохнул. Шуши тоже тяжело вздохнули.
- Хотите пряник? - сказал Сова. Просто так, чтобы услышать свой голос в наступившей тишине. Шуши неожиданно кивнули головами. Пораженный Сова переспросил: "Пряник?" Шуши снова кивнули. "Вот так раз!" - подумал Сова. Он выдал Шушам пряник, погрузил их в перевозку и, прихватив с собою исхудавшую сумку с провизией, письменные принадлежности и буковую доску господина Долотопихтиса, подаренную коробочку и самих Шушей в перевозке, стремительно взлетел, спеша добраться до дома.
Дома он немедленно сел за стол и записал в "Журнал": "Совершенно очевидно, что Шуши в состоянии понимать простые слова и предложения, с которыми к ним обращаются и которые они уже слышали. Хотя в данном конкретном случае, я имею в виду, случай с пряником, я не совсем уверен в том, что они бы отказались, если бы я предложил им яблоко или морковку. Но сути дела это не меняет". Он откинулся на кресле и вновь услышал вычание. Сбившись в клубок на полу, Шуши грозно вычали, поглядывая на окно. Сова тоже поглядел на окно. Ничего особенного за окном не было, только чернели толстые, извивающиеся сучья Сосны-с-Дуплом. Сова поднялся и закрыл ставни. Шуши умолкли. Сова снова открыл ставень - Шуши вновь завычали. Сова закрыл ставень и кинулся за стол. "Тайна вычания близка к разгадке, - писал он размашистым почерком. - Они явно делают таким образом предупреждение или угрожают непонятным вещам, которые их беспокоят. Более подробное изучение вычания еще впереди, но данную гипотезу я оставляю как рабочую". И он снова откинулся в кресле. Шуши уже выстроились у буфета, маша передними лапками. Сова сварил овсяную кашу с черносливом, покормил Шушей, и они, тщательно облизав тарелку, а потом и друг друга, мирно заснули прямо на полу. Сова перенес заспанных Шушей в перевозку и открыл подаренную четой Долотопихтис коробочку. В подарочной коробке оказались: три подвески к Шушиным шлейкам в виде маленьких бубенчиков, очень мелодичных и то и дело меняющих цвет, в зависимости от времени суток, колебания и настроения владельцев, а также старинный дагерротип, запечатлевший прадедушку господина Долотопихтиса, бывшего настолько неустрашимым, что однажды он один сразился с морской черепахой и вышел победителем. Разбитый фонарик не в счет, а черепаха постыдно бежала от маленького прадедушки, обзаведясь роскошным набором синяков и шишек. Также в коробочке лежал теплый, длиннющий шарф с бахромою на концах. Сова тихонько вздохнул от восхищения. Долотопихтисы недолюбливали фотографий, а потому продолжали держаться дагерротипов. Но мало кто из живущих на суше мог похвастаться хотя бы тем, что видел такие дагерротипы. А тут... Дагерротип в подарок, да мало того, еще и запечатлевший члена семьи господина Долотопихтиса, его предка! Было чем гордиться! Это было высочайшее доверие, которым только вас могла облечь чета Долотопихтисов. А великолепный шарф! А бубенчики для Шушей! Переполненный чувствами Сова вышел на крыльцо, включив в Дупле фонарик, подаренный четой Долотопихтис в прошлом году и погасив большой свет. В лесу уже полновластно царила темная, осенняя Ночь. Внизу, у подножья Сосны кто-то время от времени пробегал по своим делам. Ночные жители были чем-то заняты, что-то решали, что-то делали. Слышались из темноты разговоры, иногда доносился чей-то смех. Где-то далеко в Океане плыла вперед чета Долотопихтис. Несколько занесенных ветерком листьев упали к лапкам Совы. Сова закутался от прохлады в подаренный шарф и присел на маленькую скамеечку у двери.
В глухой ночи Сова сидел на пороге, курил трубку, глядел на огромную желтую Луну. За его спиной, в дупле, мирно сопели навычавшиеся Шуши. "Лучше бы уж они вычали..." - подумал Сова.