Я уходил.
Я бросил проводника в пустыне,
Звучит недурно,
Наверное, я был первым,
Кто поступил таким образом.
Я слышал его, все затихавшие крики,
Выстрелы из винтовки,
Но уходил, не боясь,
Что меня найдут по следам - 
Я шел в самум,
В самое сердце самума,
Лишь по привычке прикрыв
Послуживший, потертый "Шарпс".
Я не боялся самума.
Я боялся оазиса,
Я боялся дружелюбного племени,
Я сжег карту ночью, пока проводник видел сны.
Я шел в самум, нет столь безумного бедуина,
Чтобы пошел туда же,
Значит, я никого не встречу, 
Значит, я миную караванные тропы,
Значит я увижу подлинную пустыню,
Ту, где люди еще не тщатся найти пути.
Я шел в самум.
Я высоко подбросил свой компас и его, как пушинку,
Унесла лавина песка. 
Я буду идти в самум, пока хватит силы, 
Я не буду кутаться, в надежде потом откопаться,
Я поднимаюсь на вечно живые барханы
И совсем не боюсь зыбучих песков - 
Каким зыбучим пескам нужны земли,
Где не ступает нога человека? Где же тогда интерес?
И воет самум, и я иду наискосок его лаве,
Я не ищу ни затерянных городов, ни гробницы,
Ни сокровищ.
Я ищу подлинную, чистую от человека пустыню,
Где ноги еще ничьей не бывало и вряд ли будет,
Так как там будем только 
Песок
"Шарпс"
И я.
Я иду в сердце самума, как ходил в самый глаз океанского шторма, как ходил под сходы снежных лавин,
Просто чтобы увидеть хоть что-то подлинное.
Без шелухи.