Она вытащила его из воды вместе с рыбой. Да он и был похож на рыбу - такой же мокрый, холодный и бледный - но еще дышал. Она с трудом притащила его в свой дом - он был потяжелее рыбы - стянула обрывки одежды, закутала в мех и уложила поближе к огню. Но человек все равно умирал. Он даже не дрожал уже - просто синели медленно губы и затихало дыхание. Холодное северное море выпило его жизнь и собиралось забрать ее до конца. Но ей было не привыкать спорить с морем и она знала самый верный способ отогреть замерзающего. Она скинула одежды, забралась под меховые одеяла и прижалась к нему, обнимая. Ее горячее молодое тело было полно жизни, ее тепло спугнуло смерть, уже сидевшую у изголовья. Всю ночь она обнимала его и тихо, без слов, пела старую песню - ту, что что испокон веков поют матери детям долгими зимними ночами. А еще она разглядывала его и удивлялась - откуда он тут такой взялся. Человек не был похож на жителей их деревни - или любой из окрестных деревень. Они все были коренастыми, круглолицыми, с волосами всех оттенков рыжего. Этот же человек был высокий и какой-то весь вытянутый, волосы его, высохнув, стали легкими и светлыми, как снег на утреннем солнце, а глаза, когда он открывал их, бессмысленно глядя в закопченный потолок, были тоже светлыми, то ли голубыми, то ли серыми, как бледное небо летних сумерек.
Она все-таки отогрела его, и долго еще лечила, поила бульоном и отварами семи трав, и грела своим телом, когда вернувшийся озноб сотрясал его ночами. Когда ему стало лучше и он уже мог говорить, он сказал, смешно выговаривая слова:
- У моего народа есть обычай. Если мужчина и женщина оказываются в постели... одни.. без одежды... чтобы сохранить ее честь, мужчина должен назвать ее женой, а себя - ее мужем.
- Смешной обычай, - кивнула она. - У моего народа есть обычай - новорожденный младенец спит в одной постели со своей матерью, и на нем нет никакой одежды. Если хочешь называть меня - зови матерью, в конце концов, я тоже дала тебе жизнь.
- Смешно, - согласился он. - Как мне звать матерью ту, что моложе меня?
В конце концов, он назвал ее своей сестрой, а она его - братом, и так оно и было, отныне и навсегда, для них и их потомков.