Если ты поливаешь росток, а мир вокруг начинает рушится - не переставай ухаживать за растением. Может быть, только это и спасет Вселенную. (...)
Раз - семнадцать.
Десятка, пятерик.
И два раза по рублю. Что на них можно купить? В станционном буфете - даже на самую дешевую еду не хватит. Олег покосился на витрину. Пирожки с капустой и картохой - по двадцать. Беляши с мясом - в два раза дороже. Непонятно чем посыпанная, но явно черствая булочка - тоже двадцать. Причем мало несвежая, так еще такая... Крохотная, на пару укусов - только аппетит раздразнить. А жрать хотелось зверски.
Электричка только через полтора часа. Да потом на ней да прочих "перекладных" еще полдня, до самой темноты тащиться. Эх...
Боков покатал в кармане монетки. Четыре штуки - крупная, поменьше, и две малышки. По этим ценам - что они есть, что их нет - однойухственно.
Продавщица, словно зарядившая под платье несколько кулей в четверть центнера - спереди, с боков и зада, недовольно, чуть ли не презрительно глянула. Типа - что крутишься, отвлекаешь? Или покупай. Или отваливай...
Олег шмыгнул носом. Внимательно, словно прицениваясь, уставился на немудреный выбор за стеклом. Оттопырил тощие плечи, придавая себе значимость. Да все я могу купить! Просто сомневаюсь - стоит ли то, что здесь выдают за еду, моих денег...
Уголки губ толстухи поползли вверх. Сейчас что-нибудь скажет. Эдакое уничижительно-язвительное. После чего останется ей ответно нахамить. Да от греха подальше свалить из теплого помещения на пронизывающий осенний ветер. Ведь у нее наверняка менты и дежурные по станции прикормлены. А Олег недолгим, но горьким жизненным опытом уже приучен с властями не связываться. Особенно с мелкими "поместными". Которым на совсем бесправном подростке отыграться - редкая возможность не только проявить свою значимость, но и даровое безнаказанное развлечение.
- Ну, будешь че брать? Или че? - это не продавщица, а грубый басок сзади.
- Так, чем тута угощають? - мужичок в кожаной куртке оттер Олега от прилавка. Вклинился между ним и витриной.
- Беляши свежие. Винегретик есть, тоже сегодняшний. Колбаска хорошая, себе брала, с удовольствием всей семьей вчера кушали, - обрадовалась платежеспособному покупателю толстуха.
- А кроме пивка ниче покрепче не держите?
- Нет... - повинилась продавщица. - Но на площади лавка "У Самвела". Там водочку продают... Правда, фальшак попасться может, - не преминула облить грязью конкурента.
- Хех... Шила нам не надо. Травился уже. Лучше пивка полторашку. Которое тута покрепче?
Широкая спина в коричневой коже перед глазами. Синие джинсы. Берцы. Поношенные, но еще крепкие. Олег бы от таких не отказался. Все лучше стареньких кроссовок. Которыми не дай Бог в лужу попасть - враз носки мокрые.
Влепить бы пенделя в этот зад. Так, от души, с оттяжкой. Шарахнуть, чтобы тыквочкой вперед полетел, и стекло вдребезги, и башка в витрине. Да прихватить что с нее. Эх...
Ладно, хоть от толстухи прикрыл, незаметно свалить можно. Глотая слюны и стервенея в душе. Потому как голод грыз до потемнения в глазах. Если бы люди не смотрели, не побрезговал бы даже в урне пошариться. Вдруг кто что съедобное-недоеденное выкинул.
А так - неудобно.
Сидит народец в зале ожидания на стареньких, еще советских времен деревянных пожелтевших лавках, и уходить никуда не собирается. Семья - папа, мама, ребенок у окна. Видимо, сильно умная, в очках, уставилась в книжку девица унылого лошадиного облика. Несколько пожилых дачниц. И ни одного мужика или компании, к которой можно было бы подвалить, попробовать стрельнуть курева. А там, может, чем и бы посущественнее угостили. Или малость денежек подкинули. Но - никого. Кроме охранника да отодвинувшего пацана от прилавка наглого типа.
- Лучше сдохну, чем к нему хоть с чем обращусь! - ожесточился Олег. Голод в нем говорил. Голод, грызущий каждую клеточку мальчишки. Такой, что еще немного - и он неминуемо сорвется. Набедокурит, выместит зло на... да все равно на ком.
Кто первый на глаза попадется, тому и достанется.
Боков - от греха и людей подальше, выскочил на крыльцо.
Унылая пристанционная площадь в окружении двух пятиэтажек и полуразрушенных зданий некогда производственного назначения. Влево, к городку - серая, в тоскливых осенних лужах, шоссейка. Справа - редкая, просвечивающая насквозь до бескрайней степи за ней рощица с чахлыми, облетевшими до голых сучьев березами да осинками. А прямо за домами - речушка. Шириной и в цвет - точь-в-точь как шоссе.
Олег воровато оглянулся. Вроде никто не смотрит. Сделал шаг к урне. Так, посмотрим, что здесь. Пластиковая бутылка. Газировка, на донышке еще глотка полтора. А то и больше. Пойдет. Обертки мороженного, промасленная бумага от беляшей, окурки. И все. Немного.
Зато рядом с пятиэтажкой - ларек "У Самвела". Там наверняка подешевле, чем в пристанционном буфете. Ну, на полбуханки самого "социального" хлеба имеющихся монеток вполне должно хватить.
...Лаваш. Еще теплый. Олег сидел на обсохшем за лето топляке, вынесенном весенним половодьем на берег. Отщипывал кусочки хлеба. Отхлебывал газировку мелкими, чтобы подольше растянуть, глоточками. Щурился на выглянувшее из-за тучек солнышко, расцветившее речку в разноцветные маскарадные блестки.
Лаваш пах домом. А вода... с ней хотелось слиться. И уплыть далеко-далеко. К теплым берегам, над которыми никогда не заходит солнце.
- Кррряк...
Расплескал воду селезень необычно яркой расцветки. Вслед за ним, подымая брызги, "приводнилась" серая уточка. И еще одна. В полете словно заваливающаяся на левый бок. Дикари, перекочевывающие как раз к этому самому вечно теплому югу. Только поздновато что-то. С неделю назад косяки, один за одним, еще тянулись по небу. А эти, видимо, задержались где. Птицы барражировали в полутора десятках метров от Олега. Усердно гребли лапками, не давая течению сносить себя. И пристально разглядывали Бокова. Особенно лаваш в его руках.
- Тоже жрать, что ли, хотите? - догадался Олег. - Ну, вы наглые. Самому мало. А ежли я вас камнем?
Утки угрозу на свой счет не приняли. И медленно, дециметр за дециметром, вытянув головы, подплывали. Хлеб манил их, как сыр мультяшного персонажа из сериала "Чип и Дейл".
- Ну ваще... Не, а мне че дорогой жрать? Дома-то только к вечеру буду, - разозлился Боков.
Присмотрелся к птицам.
- Блин, тощие-то какие. Ну, ладно. Хрен с вами. Вам дольше добираться, чем мне.
Отщипнул, бросил кусок мякиша. Селезень вытянул клюв, поймал подачку на лету. Но глотать не стал, повернулся к уткам, которые стали раздергивать хлеб из его клюва.
- Ишь ты, жентльмен какой, - развеселился Боков. - Ну, на за это еще.
Лаваш кончился неожиданно быстро. Олег с досадой глянул на ладони. Собрал крошки, отправил в рот. Не пропадать же добру. Прикинул - не менее трети схарчили внезапно прилетевшие нахлебники. А сам он... конечно, не наелся. Но самый острый голод все же утолил.
- Эй, боец!
Опять этот грубый наглый басок. Давешний мужик в кожаной куртке спугнул уток, дружно отгребших к дальнему бережку.
- Птицей, че ли, приручаешь?
- А тебе что?
- Да в общем ниче. Тут это, попросили тебе булочек передать. Я вышел, смотрю, где? А ты вот куда уперся!
- Кто просил? - удивился Боков
- Как кто? - ответно изумился мужичок. - Продавщица. Родственница, что ли?
- Да нет... - насторожился от подобной неожиданной щедрости Олег. - Я вообще ее не знаю. И не нужно мне ничего.
- Ну, не нужно, давай уткам скормим, а то булки-то черствые, - обрадовался, оказавшийся говорливым, собеседник. - Я смотрю, у тебя ловко с птицев получается. А насчет пожрать, так это лучше мое. Колбаска, пирожки. Меня, ежли че, зовут... для тебя, в общем, Михалыч. Как насчет пивка, кстати? А то мне в одно горло как-то в лом. А больше здесь не с кем. Плотвичка, кстати, е. Сам ловил, сам сушил. До электрички еще, как до Пекина раком, как раз усидим... Или не будешь?
- Буду! - решился Боков. Мужик по виду был нормальным. Простым, правильным и понятным, как сам Олег. - Мне кстати, в Макеевку до дому надо. А тебе куда?
Пивко с закуской добили как раз к подходу электрички. Олег больше налегал на еду, не забывая крошить дареные булочки вылезшим на берег, чуть ли не под ноги, осмелевшим уткам.
- Наверное, где в городе жили, - определил Михалыч, - вот и полуручные такие. Ну ладно, мы-то с тобой добрые, а то и на невесть кого могут нарваться. А ну, геть! - гаркнул, подымая птиц на крыло, - Давай к Азову! До моря уже немного. Лишь бы в зоне боев не подстрелили.
Присмотрелся.
- Гля, одна-то на крыло вроде припадывает... Из-за нее и припоздали. Ну да ладно. Нехай лятят!
**
**
Два - семнадцать.
Если ты поливаешь росток, а мир вокруг начинает рушится - не переставай ухаживать за растением. Может быть, только это и спасет Вселенную. (...)
Отбили его вчера.
Вернее, нашли на ничейной территории в брошенной незнамо кем дня три назад "буханке". Трофейный миномет непонятного калибра. Не восемьдесят два миллиметра. И не сто двадцать. А так, примерно посередине. На соточку. То есть для нормального боя - в силу отсутствия штатных боеприпасов к нему, штука явно непригодная. Чуток зарядов, правда, было. Но всего лишь семнадцать штук. За минуты отстрелять и забыть.
- Лядь, где они его только взяли, - командир крутил в руках мины, пытаясь разобрать выбитую на них латиницу.
- Может, поляки завезли... Или какие арабы. Тут же против нас вообще непонятно кто воюет, - пожал плечами Гном. Он был из местных шахтеров. Невысокий, широкий и в плечах, и в торсе. Прозвище к нему приклеилось враз, и как родное. Так же, как к командиру позывной Цыган. Потому как очень уж был похож на актера Михая Волонтира из одноименного фильма Одесской киностудии.
- И что будем делать? В штаб перешлем, нехай тамошние умники разбираются? А, Петрович?
- Ну, сначала отправим подарки туда, откуда их к нам притащили, - недобро глянул на холм, за которым скрывались позиции неприятеля. - А потом пускай в Донецке выясняют, откуда эта штука. Да сгодится ли на что, кроме металлолома.
- И то верно! - обрадовался Гном. Из миномета он еще не стрелял. А тут - удобный случай потренироваться. Благо наставник рядом. Петрович, который хоть на танке, хоть из ГРАДа... Не говоря уже о любом ручном огнестреле.
С минометом управляться, если кто не знает, дело не простое. Тут очень многое необходимо. Как минимум - карта местности, от своего расположения до целей. Умение считать, чтобы выставлять нужные углы возвышения ствола и азимут - направление полета снаряда. Понимание, сколько дополнительных пороховых колец навешивать для обеспечения дальности. И так далее, тому подобное. Ну, и при всем этом еще обязательна ручная корректировка. Чтобы исправлять вводные при недолетах-перелетах, смещениях разрывов в разные стороны. А если лупить из незнакомого оружия, да расчетом, для которого миномет дело в принципе незнакомое, попасть, куда хочешь, сложнее, чем впервые севшему за покер трактористу обчистить казино.
Так оно и получилось. Конечно, если судить по сторонам света, мины улетали правильно. В общем направлении запада. Но у позиций противника падали в хаотичном порядке. Двести метров влево, триста вправо, перелет на полтораста...
Через пять минут по радиосвязи вышел комбат противника. Так случилось - выпускник того самого Полтавского артучилища, которое в свое время закончил Петрович.
- Ты что, Цыган, охренел? - взял он сразу быка за рога. - У меня кашевары подъехали, а ты неизвестно с чего лупишь непонятно куда. Дай людям хоть поесть, со вчерашнего дня без горячего!
Отношения между бывшими почти однокурсниками были простыми. Один воевал за единую и неделимую страну. Другой - защищал Донбасс и родную Макеевку. У каждого была своя правда. И так случилось, что ничем иным, кроме оружия, отстоять ее стало невозможно. Что не мешало обоим оставаться людьми. В самом простом и глубинном понимании человечности.
- Привет, Кречет, - вежливо осадил собеседника Петрович. Секунду подумал. Никакой боевой необходимости обстреливать противника не было. Как и толку от этого артналета. Кроме того, даже на войне убивать надо только при крайней необходимости. Особенно на гражданской. Когда родственники и друзья убитого со временем вполне могут стать твоими согражданами и даже соседями. Причем полчаса назад ни о чем подобном Петрович не думал. Но сейчас обезличенный абстрактный противник обрел щекастую мордаху Кречета и его понятную заботу о подчиненных. Кроме того, жизнь - штука взаимная. Сейчас ты человека услышишь, потом он твоей нужде навстречу пойдет.
- Ну, людям, конечно, поесть надо. Давай так, на полчасика прервусь. Хватит?
- Сорок минут. Чтобы кашевары спокойно уехали.
- Торгуешься со мной, Кречет?
- Да ладно, Петрович, - перешел от кличек к отчеству вэсэушник, - сам понимаешь, когда тебе что потребно, когда мне... Дело такое. Может, еще и за одним столом пить будем, все это с шашлыками пережевывать.
- Может, и так, - согласился Цыган. К месту вспомнилось:
- Кстати, тушенкой не богат? А то у меня тут, сам знаешь, войско не кадровое. Полевой кухни нет. Сами готовим, из чего получится.
Кречет задумался. Осторожно поинтересовался:
- А как у тебя с антибиотиками? Пополнение, видишь ли, хилое прислали. Простужаются почти все подряд, болеют. Замотался с воспалением легких в тыл отправлять.
- Ну, целее будут. Это у меня добровольцы. Даже больного с позиций не выгнать. А твоим, мобилизованным, такое только за счастье... - усмехнулся Петрович. Прикинул содержание аптечек. - Ладно, есть оно у меня. Сколько за ящик консервы просишь?
Поначалу хотел Кречет многого. Но сторговались на половине...
- Миномет с остатком боезапаса собрать и в "уазик". Завтра в Донецк отправим. А вечерком тушенка будет, хоть поедим нормально. А то уже с неделю только картошка с капустой, - порадовал ополченцев комбат.
...Буржуйка в блиндаже была удачной. Коптила, только если заново разжигать. Но топлива, главным образом антрацита, было достаточно, потому горела круглосуточно. Не столько, чтобы согреть - двери зачастую оставались открытыми. Сколько для того, дабы подсушить обитые досками земляные стены и пол, пропитываемые почвенными водами.
Петрович перекинул изъеденный порами чурбачок с одной руки в другую. Секунду назад собирался бросить его на раскаленные угли. Да заметил всполошившихся рыжих муравьев, для которых это старое полено стало домом. Они - стайками и поодиночке, бегали по изрезавшим дерево ущельям, скрываясь в одних червоточинах входов, появляясь в других. Забирались на ладони, тревожно шевелили усиками. Возможно, своим непонятным коллективным разумом чуяли неминуемую гибель колонии. Не имея возможности ее предотвратить. А человек - в очередной раз - стал богом, держащим в своих руках жизнь и смерть других созданий.
- Да ладно... - решил Петрович. - Дам вам шанс. Живите.
Прихватив полешко, выбрался из блиндажа. Под черное, прозрачное до самых дальних звезд Чумацкого шляху, небо.
Возле блиндажей мурашиное семейство оставлять было неразумно. Подберут бойцы бесхозное полешко, да стопят, чтобы не пропадало. Не пожалев, а может, даже не обратив внимание на обитателей полусгнившего жилища. А вот за речку перебросить на дальний заросший ивняком берег - само-то. Туда никто не полезет.
Над фронтом - от Мариуполя на юге до Луганска, и еще дальше, на север, было тихо. Устал навоевавшийся - каждый за свою правду, народ. И слава Богу. Умаялся от всего, что творилось последнее время на его земле, Юрий Петрович Боков, тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Сложил бы оружие да вернулся домой - к жене и сыну. Пятнадцать лет Олежке. А чем занимается - непонятно, сплошные жалобы от супруги: никого не слушает, пропадает незнамо где. Хоть к себе в часть забирай, пока чего хуже не вышло. Но война прекратится только в том случае, если перестанут стрелять с обеих сторон. А когда оно еще будет?
- Петрович, тихо!
Гном стоял в десятке метров от бережка узенькой, шириной в двухполосное шоссе, речушки, выцеливая непонятного противника. Рука метнулась к кобуре. "Стечкин" будто сам прыгнул в ладонь.
- Кто там?
- Да не кипишуй, старшой! Утки! Три штуки. На супец бы завалить!
Теперь и Боков увидел силуэты на воде.
- Ты их из калаша, по ходу, хочешь? Без толку - разорвет на части. Ошметки собирать, что ли, потом по дну? Ладно, если бы консервами не разжились. А так - вообще ни к чему!
- Да... ну... - смешался ополченец.
- Да ладно, опусти ствол. Чуешь, как тихо? Давно так не было... Не надо стрелять.
Добавил, в лад своим мыслям:
- Лучше бы, конечно, вообще стрелять не надо... никогда.
И громче, на этот раз для ополченца и про птиц:
- Нехай живут. Не фиг живность без нужды гробить.
Боков убрал пистолет в кобуру. Переложил полешко в правую руку и запустил его через речку. Пересилят мураши зиму или нет, это уже их проблемы. Но шанс им Петрович дал. Так же, как и вспорхнувшим уткам. Одна из них, видимо, где-то уже пострадала - ощутимо "подхрамывала" на левую сторону.
- Пускай летят, - еще раз повторил, - не стоит убивать без причины. Никого. Никогда.
- Ну, пускай, - согласился Гном. Секунду подумал. Добавил, то ли спрашивая, то ли заговаривая судьбу:
- Может, и к нам кто также отнесется?
**
**
Три - семнадцать.
Миллиарды планет.
И на каждой - какая-либо форма жизни. От кишащего первобытным планктоном океана до высокоразвитых сообществ, давно освоивших Млечный путь и примеривающихся к путешествиям к Магеллановым облакам и туманности Андромеды.
Миллионы цивилизаций, находящихся в стадии "термитника". Не освоивших даже межзвездные перелеты. И значимых для окружающих не более, чем людям интересны муравейники земных лесов.
Тысячи империй, развившихся до уровня "улья". Контролирующих хотя бы прилегающие к своим планетным системам пространства. И потому имеющие права голоса.
И полдесятка сверхрас. Для которых путешествие вдоль и поперек нашей Галактики также обычно, как для дальнобойщика перегон из Махачкалы в Череповец.
Кэп был представителем именно такой суперцивилизации.
В тот же день, когда Олег кормил уток, а его отец не позволил их убить, Кэп прокладывал маршрут мимо Земли.
- Семнадцать процентов, - доложил штурман. - Примерно на столько на время уменьшится светимость желтого карлика после подпитки наших батарей.
- Риски, последствия?
- Рисков нет. Планета обитаемая, но в стадии "термитника". Потому из-за угла никто не атакует и даже на трассу не выскочит. Последствия - похолодание, возможно, до ледникового периода, но без особых последствий для биоценоза. Какие-то виды могут вымереть. Однако мирок стандартной последовательности, не заповедник, так что никто на это не обратит никакого внимания.
- Добро! - решил Кэп.
Из любопытства - просто посмотреть - увеличил изображение планеты. Голубая - с явным преобладанием океанов. И с огромным материком почти в полушарие. Ближе. Еще ближе, чтобы глянуть хоть на каких-то обитателей. Еще ближе, и четче.
На границе между землей и водой - стайка птиц. Цветастая, покрупнее. И две сереньких. Одна из которых в полете припадает на левое крыло.
- От зимы спасаются, - понял Кэп. Той, что гонится за ними по пятам. А вскоре холода в эти края станут приходить на месяцы раньше. В худшем случае, спустя годы, закрыв землю вечным ледником.
Кэп передернул лопатками. Потянулся вверх на перепончатых нечеловеческих лапах. Миллионолетние инстинкты предков - водоплавающих птиц царапались из подсознания и звали в полет. Не на звездолете, а самый естественный - крылатый...
Запакованная в глубины клеток память пращуров. Избавиться от нее невозможно. Да и надо ли?
- Так, - скомандовал он. - Меняем маршрут, эту не трогаем, привязывай к следующей звезде. Там как раз тройная.
- Хорошо, - согласился штурман. Не удержался, все же спросил:
- А что так?
Кэп переслал ему картинку.
- Вот... Пусть летают, где привыкли.
- Ага, - согласился штурман.
Он был той же расы, потому не мог не понять командира. Вздохнул, провожая взглядом режущих небо между звездами и морем птиц. И повторил:
- Конечно! Пусть летают, да!