Дело происходит снежной сибирской зимой, в разрушенном военном спецгородке (на полигоне) и в заброшенной деревне.
Действующие лица:
Мужчины:
"Дед" - за сорок, сорок пять лет, всклоченная борода с сединой, уставшие спокойные упрямые глаза. Одет неброско, но очень функционально. Принципиально ходит без оружия, за исключением большого ножа с обратным зазубренным под "пилу" ребром. Периодически подтачивает клинок маленьким аккуратным бруском.
"Зёма" - около тридцати пяти лет, брутальный, грубо подстриженная ножницами борода, одет под спецназовца или боевика. Жесткий, насмешливый, вызывающий, чуть "отмороженный" взгляд. Через плечо - автомат современного вида с оптическим и лазерным прицелами, подствольником. Ремень в талию с двумя клинками в ножнах и пистолетом в кобуре. Поношенный, но аккуратный камуфляж. Порывист. Склонен к самолюбованию, "позе". Иногда жонглирует двумя-тремя небольшими гранатами без запалов.
Остальные трое ровесники. По двадцать пять-тридцать лет.
"Гей" - грацильный, женственный. Всегда бреется. Стремится одеваться, несмотря на полевые условия, стильно. Оружие - небольшой пистолет-пулемет типа "Узи" или "Стечкин". Боевой нож с изящно изогнутым клинком.
Девушки.
"Глюка" - угловатая, мужиковатая, грубая. Оружие - снайперская винтовка, возможно, переделанная из спортивной (биатлонной). Пистолет "Макаров". Охотничий нож угрожающего вида.
"Ната" - обыкновенная, стандартная внешность. С уставшим лицом и надломленной психикой. Ходит с небольшим клинком и, возможно, маленьким пистолетом. Оружие не любит.
Камера показывает зимний утренний лес. Ни птиц, ни зверья, ни их следов - девственно чистый с розоватым оттенком снежный покров. Звук - только шум колеблемых ветром стволов и ветвей. Камера скользит по тайге. Натыкается на лыжню, следует по ней, вырывается на простор разрушенного городка. Взорванные сооружения, развалины зданий, обрушившиеся капониры, все под розоватым слежавшимся настом.
Камера упирается в людское становище. Оно расположено посередине полигона. Представляет собой грубо сколоченную из досок и обшитую кусками линолеума, картона, иного подручного материала, крытую ломаным рубероидом и рваным толем хибару с торчащей над плоской крышей железной трубой. Вокруг строения две-три палатки, включая "брезентуху". Напротив явно снятой с кабинета большого начальника или квартиры премиум-класса, обтянутой дорогой кожей двери в хибару чернеют угли погасшего к утру большого костра. На плоских булыжниках среди головней и вокруг кострища котелки, чайники, сковородки. Рядом на большом куске брезента несколько карематов, на них заваленное спальниками тело. Видно лицо человека (это Дед). Глаза закрыты, бледный, непонятно, спит он или умер. На бороде нетающий (розоватый) снег. Камера "отъезжает" от становища. На дальнем фоне среди развалин здания виден округлый вход в раскоп, с выброшенными вокруг темной, в рост человека, дыры отвалами земли, глины, фрагментами кирпичей, обшивки стен и т.д. Камера возвращается назад, через полигон, по следу в лесу догоняет группу из трех лыжников. Зёма идет впереди, за ним Глюка и Ната. Камера акцентирует оружие на каждом путнике. Люди продвигаются по заброшенной лыжне. Зема тянет за собой пустую волокушу. Лица людей. Упрямое Зёмы, хмурое Глюки, изможденное невыспавшееся Наты.
Ната, задыхается, взмаливается, - Может, чуть отдохнем?
Зёма молчит. Глюка, поворачиваясь вполоборота. - Давай терпи, подруга, дотянем до деревни, там и оторвемся ... под крышей, как люди .... (мечтательно) в баньке напоследок попаримся ....
Ната останавливается - видно, что она выбилась из сил. Двое уходят вперед. Девушка перестает видеть их за стволами. Вдруг (зловеще) по лесу проносится порыв ветра. За спиной трескается, обрывается и падает ветка. Ната пугается. Оборачивается. Чудится, что некий черный силуэт мелькает между деревьев. На глазах девушки вскипают слезы, она бросается догонять своих товарищей.
Камера скользит вверх по стволам, всплывает над кронами, показывает встающее над горизонтом солнце. Ускоренная съемка, солнце проносится по небосводу и падает за линию горизонта на западе. Над полигоном и тайгой темная ночь. На стойбище горит костер. Над пламенем сковородка, на которой скворчит тушенка с кашей. На камнях горячий чайник, рядом две кружки, парящиеся дымком.
У огня Дед и Гей.
Гей. - Больше всего достает холод .... Холод, холод, холод, я уже в жизни больше ничего и не помню ... Он грызет кости, высасывает тепло, сковывает внутренности .... Кажется, что кровь в венах вот-вот замерзнет и льдинками изнутри проткнет кожу.... А если ночевать в селе или городе, то вокруг тысячи мертвых.... Словно прислушиваются к тебе, смотрят в душу незрячими глазами.... Завидуют. Обвиняют, что еще живой... Я ведь боюсь смерти ... Её все боятся .... Если бы не боялся, давно бы нажрался снега. И стал бы, как всё.... Перестал быть, жить .... Но тоже страшно... Лучше вздернутся. Или вены взрезать. Но это, лучше в горячей ванне. (С горьким смешком) А где же её взять?
Дед, спокойно. - Прекрати.
Гей, истерично дергаясь. - А что сделаешь, если не прекращу? Убьешь?
Дед, еще спокойнее. - Я давно решил, что больше не буду убивать людей. Ни по каким основаниям.
Гей, с интересом смотрит на собеседника. - А если они тебя станут убивать?
Дед, равнодушно. - Ну и пусть.
Гей, недоверчиво. - Да ну? А ты что, разве не боишься смерти?
Дед. - Нет.
Гей, обличающим тоном. - Что нет?
Дед, уверенно. - Не боюсь.
Гей, жадно. - Почему?
Дед - Потому что когда я есть, то её нет. А когда она, наконец, придет, то не будет меня. (Поворачивается к соседу, разводит руками) Нам ведь никогда не встретиться....
Гей, жалобно. - Не понимаю. Объясни!
Дед.- Ну, вот представь, ты умер .... И что дальше? Если, что-то будет, то чего бояться? Слава богу, хоть что-то новенькое ... после этой вечной зимы и смерти.... (Кивает вокруг) А если ничего нет, то ведь даже испугаться не успеешь. Даже славно, что все закончится. (Со смешком). Хоть утром не вставать...
Гей, недоверчиво. - Да? Ну, не знаю.... А если это больно?
Дед, криво улыбаясь. - По крайней мере, все съевшие снег (кивком указывает на отблески костра на розовом покрове вокруг), умерли тихо и спокойно. Просто уснули и не проснулись. Я таких тысячи видел. Да и ты ведь ... насмотрелся. А если другая смерть, надеюсь, что это будет быстро. (Пожимает плечами). Как-нибудь перетерплю.
Гей, после паузы. - Знаешь, а может, они не мертвые? Ну, те, кто после снега? Может, просто уснули? Как в коме, весь мир?
Дед. - Ученые говорят, что мертвые. Да ты сам врач, лучше меня отличишь.
Гей, неохотно соглашаясь. - Да, если по науке смотреть, то трупы. С высохшими мышцами, мертвым мозгом и деградировавшей костной системой.
Дед. - Ну, вот видишь.
Гей, мрачно смотрит в горящие угли. - Ты знаешь, каждую ночь снится, будто ОНИ приходят из деревни, отовсюду, окружают дом. Тысячи ... мумий, зомби. И стоят вокруг, заглядывают в стекла, пытаются войти, открыть двери, окна. Я только в последний момент успеваю проснуться. (Рассказывает, глядя в глаза Деда) Вижу во сне, как распахиваются створки окна, двери ... оттуда вываливается ... такая высасывающая душу пустота. И мрак, багрово-черный свет, который полосой ползет ко мне.... Знаешь, просыпаюсь в холодном поту, сердечко сквозь ребра наружу ломится. Иногда кричу во сне. Тебе же это говорили, жаловались на меня... Наверное, когда-нибудь я не успею проснуться. И умру от инфаркта.
Дед, со смешком. - Даже не вздумай. Кто тогда оплодотворит яйцеклетки и имплантирует девчатам?
Гей, криво улыбаясь. - Зема каждую ночь сразу обоих оплодотворяет. Вовсю.
Дед. - Ну, он же стерильный. Как мы все. Так что это одно пыхтение. Живая сперма, она только в бункере. Вот завтра-послезавтра доберемся. И окучишь девок, докажешь всему миру, что именно ты самый крутой мужик из нас.
Гей, мрачно. - Я не мужик, ты же знаешь. (С иронией) Хочешь поговорить об этом?
Дед, быстро. - Ладно, не будем.
Камера показывает пылающий, стреляющий искрами в звездное небо костер. Огонь обгладывает поленья и сучья. Сквозь пламя словно проглядывают картинки. Сталкиваются две планеты красного оттенка, разлетаются обломками, багровой пылью. В это космическое облако "влетает" бело-голубая Земля. На поверхность нашей планеты, города, леса, океаны обрушивается метеоритный дождь. Рушатся дома и сооружения, горят танки. Взлетают ракеты с наземных установок и боевых кораблей, взрывы, в том числе и ядерный гриб.
Гей, помолчав. - Слушай, а ты же именно здесь был? В день апокалипсиса?
Дед, неохотно. - Да. Я ведь уже рассказывал.
Гей, словно не слыша предыдущей реплики. - А где? И как это было?
Дед, вздохнув. - В той казарме (показывает в сторону).
Быстрый "наезд" камеры на разрушенный дом. Возврат оттуда, но не прямым путем. Словно кто-то выглядывает из-за хибары, наблюдает оттуда за людьми, ракурс камеры постоянно чуть смещается, вверх, в стороны, вниз.
Гей, требуя продолжения. - И что? Как оно происходило?
Дед отваливается от костра. Сопит. Достает сигарету, закуривает от искрящейся головешки, что берет из костра. Мрачнеет. Видно, что вспоминать ему не хочется. Тем не менее, продолжает беседу (По возможности, сопровождаемую фотоиллюстрациями).
- Как везде. Главный метеоритный удар пришелся по стороне, американской. А у нас пошел снег. Летом. Розовый снег. Сутками валил с неба. Народ стал его пробовать на вкус. Он же пахнет одуряюще. Ты знаешь. Один попробовал, сказал другому, третьему. Говорят, он вкусный и сытный. Те, кто говорили, правда, умерли (криво ухмыляется). Все. На него же подсаживаешься сразу, как на самый сильный наркотик. Как-то сразу все его стали просто жрать. Ну, почти все. Передавали, в Африке и вообще третьем мире этот снег приняли за манну небесную. (С отвращением) Божий дар такой. А еще через трое суток люди стали умирать. "Засыпать". Сотнями, тысячами, миллионами, миллиардами. Я встаю утром, а три четверти казармы уже не дышит. И желтеют понемногу. У остальных тупые рыбьи глаза. И видно, что уже доходят. И так по всей Земле. Снег, он же везде. До сих пор только такой идет. Если нет внутренней воли, сопротивления, как от него людей уберечь? Запах одуряющий. Пока не притерпишься и не научишься его ненавидеть, трудно удержаться, чтобы не попробовать. Через пять дней от нашей части осталось несколько человек. Из восьми тысяч. Такой страх на меня накатил. Знаешь, я ведь, правда, ничего не боюсь. Кроме, может, собственного бессилия. Это был не мой страх. Не моя реакция. Но я ничего с собой не мог сделать. Мы собрали всех умерших в самую большую казарму. И рванули её. Братская могила. Потом взорвали всё остальное. Чтобы никому не досталось. И ушли к семьям.
Гей. - А бункер взрывать не стали?
Дед. - Зачем? Он же автономный. Там все есть. Еда, вода. Завели на комп автономсистему, зарядили под завязку аккумуляторы и завалили взрывом вход, чтобы никто, кроме нас, не нашел. Вдруг с семьями сюда придется возвращаться.
Гей. - А почему не вернулись?
Дед, упавшим голосом. - Так получилось.
Отворачивается, смотрит в сторону, показывая, что не хочет продолжать разговор. Гей бросает взгляд на соседа, кивает, понимая это. Меняет тему.
Гей, подбрасывая в костер полено. - Ты думаешь, это бог нас наказал?
Дед, неохотно. - Я не знаю. Ну, прилетела издалека планета. Ратмир Тхукан предсказал её появление еще четверть века назад. Кто виноват в столкновении Марса с Тхуканом? В том, что образовавшаяся от их столкновения космическая грязь выпала на Землю и токсична для наших генов?
Гей, настойчиво (монолог также сопровождается фотоиллюстрациями). - Наверное, люди заслужили все это. Ведь мы сами сразу стали охотно убивать друг друга. Как с цепи сорвались. Та же ядерная война Пакистана с Индией. Это когда в каждой из стран уже всего по десятой части населения осталось. Почему они друг друга стали добивать? Что им, своих проблем, или земли не хватало? Последняя атака арабов на Израиль. Сразу со всех сторон. Зачем это? Все же всё равно умирали. Бандиты в таком числе повылазили. Откуда столько?
Дед, хмуро поясняет. - Бандиты, эти из тюрем. В камеры снег ведь не попадал. Когда их некому стало охранять, и заключенных выпустили, про снег уже было всё известно. Потому они некоторое время и держались. Да и слишком много их сразу было. По отношению к выжившим к этому моменту нормальным, имею в виду.
Гей, с жаром продолжает. - Вот я и говорю. Снег, это первое испытание. Когда люди его провалили, пришло второе. Вечная зима. Вот согласись, ведь никто никому в рот снег не впихивает, верно? Люди жрут его по своей воле.
Дед, поправляет. - Снег убивает всех. Военных, гражданских. Стариков, детей. Грудничков, если мама успела поесть снега. Не только людей, но и животных, насекомых.
Гей, задумчиво. - А, может, это пришельцы для себя планету зачищают?
Дед, равнодушно кивает. - Может быть. Пригнали издалека пропитанную токсинами планету и таранили ею Марс. Почему бы и нет?
Гей, обреченно. - Тогда какие у нас шансы? Остатков человечества ... против НИХ? Это же ... без вариантов!
Дед, жестко. - Пока мы живы, мы будем бороться.
Камера обрушивается в костер. Удаляется от него. Теперь это огонь в печке. Видно, что это деревенская банька (моечное отделение). С подоконника светит керосиновая лампа. Ната моется из жестяного таза, периодически добавляя в него горячую (из бака) и холодную (из фляги) воду. Дверь в парную закрыта, из-за неё слышатся шлепки веника по телу и взвизги Глюки. Тонко звенит оконное стекло. Ната промывает волосы, смотрит на темное незанавешенное окно. Ей чудится, что с улицы в помещение кто-то заглядывает. Желтые высохшие лица с бельмами-глазами. Мелькает и бьет в стекло нечто вроде огромного изогнутого черного когтя-клюва. Ната замирает, не в силах шевельнуться. Вздрагивает и начинает вибрировать закрытая на защелку форточка (возможно, от налетевшего порыва ветра). По крыше словно пробегают легкие невесомые шаги. Девушка охает, на полусогнутых ногах бросается к двери в парную, ломится в неё, та не открывается. Показывают другую дверь, напротив, - в раздевалку. Кажется, что её кто-то пробует открыть. (Может, сквозняк). Внешняя дверь начинает потихоньку (с легким скрипом) открываться. Сквозь появившуюся щель багрово-черная полоса прорезает пол моечной, через игру теней подкрадывается к ногам Наты. Большие глаза девушки, полуоткрытый рот. Страх перехватывает горло, и Нате не удается выдавить ни звука. Наконец, она догадывается дернуть ручку на себя и вваливается внутрь. Вопль Зёмы. - Закрой, пар ведь выходит! ... Ты что? С полки упала?
Ната, захлебываясь слезами. - Там.... Там ...
Зёма прекращает стегать веником распластанную на полке Глюку, выскакивает в моечную, подхватывает из-под лавки клинок, резко. - Что случилось?
Ната. - Там ... мертвые в окно заглядывают... в дверь.
Зёма, успокаиваясь. - Ты это прекрати. Мертвые, они мертвые и есть. От них вреда нет, это не живые.
Ната, в панике. - Но они там! Я же видела!
Зёма. - Ну, беда с тобой. Ладно, схожу, посмотрю. А то вместе?
Протягивает руку Нате. Та отрицательно вертит головой, отступает к Глюке. Забирается на полок, прячется за подругу.
Зёма пожимает плечами. Проходит через баньку. В предбаннике вешает на плечо автомат, откидывает с двери здоровенный стальной крюк, выходит голышом на двор. Порыв ветра гасит свечу, стоящую на дне пустого таза на лавке. В небе полная луна. По крыше бани за спиной над головой Зёмы что-то проносится-пролетает с еле слышным шелестом. Мужчина резко разворачивается, вскидывает оружие. Ничего нет, все спокойно. Камера поднимается над человеком. Видна пустынная занесенная снегом деревня. Ни одного огонька. Заснеженные, кое-где провалившиеся внутрь крыши домов. На улице заметенные порошей тела животных (собаки, коровы), возможно, людей, но точно не определить.
Зёма набирает пригоршню снега. Нюхает его. Морщится. Лепит снежок, запускает его в небо. Камера провожает летящий к луне комок. Тот по наклонной траектории возвращается в деревню. Падает к дому, разбивает осколки стекла в окне, попадает в голову человека, что, сидя на табурете, привалился грудью на стол. Голова откидывается в сторону. Веки открываются. Под ними бельма. Человек мертвый, но такое впечатление, что он прислушивается и вот-вот встанет и пойдет. Его рот открывается. Камера проваливается в темноту рта. Отодвигается. Теперь это темнота предбанника, через который кто-то пробирается, шумно сопя и задевая стены. Открывается дверь в моечную. Далее через проем видны испуганно прянувшие друг к другу в парной девушки. Они зря пугаются. Это Зёма возвращается в баню.
Зёма, бодрясь. - Все там нормально. Мертвые умерли. Мы живем.
Мужчина подходит к встрепенувшейся ему навстречу девушке. Обнимает её, поглаживает по плечам, спине, успокаивает.
Зёма. - Ну что ты, Натка. Что же ты такая ... пугливая.
Ната, сбивчиво, сквозь рыдания. - Я жить хочу, понимаешь? Просто жить. Несмотря ни на что. Я не хочу умирать.
Зёма, одобрительно, как ребенку. - Это правильно. Умирать не надо.
Подходит Глюка. Теперь они стоят втроем, обнявшись. Камера ныряет в пламя печки. Возвращается.
Теперь это огонь костра на становище.
Гей. - А почему ты всегда спишь на открытом воздухе? Тебе не страшно?
Дед. - А чего бояться? Все животные давно сдохли. Медведи, волки - все мертвы. Даже вороны и мыши. А народу в округе - только нас пятеро. Больше никого на десятки километров, до самого Энска.
Гей. - Но ведь холодно?
Дед, чуть хвастливо. - У меня хорошая одежда. Теплая. Я привык.
Гей, помолчав. - В городе говорили, три года назад кто-то видел живого воробья. То есть лично птицу никто не видел. Но все разговаривали с человеком, который знаком с тем, кто видел.
Дед, охотно объясняет. - Воробьи могут жить столько же, сколько и люди. Может быть, какой очень осторожный и продержался. Допустим, осел при элеваторе, а снегом брезгует.
Гей, осторожно. - Говорят, это был молоденький воробушек. Серенький.
Дед, явно рад развить позитивную тему. - Может, восстанавливается репродуктивная функция. Сначала у птиц. А потом и до нас дойдет.
Гей, язвительно. - А сколько в городе людей-то осталось? Около семисот? А пять лет назад было в два раза больше. Это на миллионный город. А в Энске вообще полсотни. На всю область - пара тысяч.
Дед, упрямо. - Пока мы живы, мы еще не проиграли.
Гей, укоряющим тоном. - Для тебя это словно спорт. Проиграли, выиграли.
Дед, еще более упрямо. - Я не сдамся. И вам не дам. Никому.
Гей, немного подумав. - Слушай, Дед. А как тебя на самом деле зовут?
Дед, замыкаясь. - Меня зовут Дед.
Гей. - Нет, я имею в виду по паспорту? Как тебя мама звала? Жена? У тебя же была жена?
Дед, угрюмо. - Они все умерли. И теперь меня зовут Дед.
Пауза. На заднем плане темнеет хибара. Из железной трубы валит столбом дым, вылетают искры. Гей думает о чем-то важном для себя. Потом решается.
Гей, умоляющим голосом. - Дед, а ты можешь сегодня переночевать в доме? Мне одному ... как-то страшновато.
Дед, уточняя границы в отношениях, которые переходить, не стоит. - Нет. Но ты можешь остаться ночевать на улице. На отдельных карематах, конечно.
Гей, жалобно. - А если я умру этой ночью?
Дед. - Не умрешь.
Гей. - Но все же?
Дед, спокойно. - Тогда я вернусь в город. Найду другого врача. И привезу его сюда.
Гей, с укоризной. - Бездушный ты, Дед. Воюешь с призраками. А рядом ведь живой человек.
Дед, со смешком. - Иди в жопу, Гей. Скоро вернемся в город, там ведь у тебя есть любимый "мущина"?
Гей, сухо. - Он умер.
Дед, равнодушно, - извини.
Гей, встает, холодно. - Ладно. Пойду спать.
Дед, явно счастлив возможности покомандовать. - И правильно. Завтра пораньше встанем, дверь в бункер зачистим. Но открывать будем, как Зема с девчатами придут.
Гей, насмешливо. - Ты так уверен, что репродуктивный материал там ... в целости? А не как в городских клиниках - все погорело да скисло?
Дед, веско. - А что с ним в бункере будет? (видно, что рад поговорить о самой важной для себя теме). Криогенная заморозка, автономное охлаждение от аккумуляторов. Заряда еще года на полтора должно хватить. Что со спермой и яйцеклетками может случиться? Достанем, согреем, ты их сольешь и имплантируешь девчонкам. Через девять месяцев получим первых детей. За долгие годы. Это шанс. А потом других к этой программе подключим. Только в городе фертильных молодых баб больше сотни. А ведь и в других городах тоже хватает. Даже в Энске десятка полтора.
Гей, с сомнением. - Твои слова да богу в душу.
С надеждой, - может, все же в доме поспишь?
Дед, с неким удивлением, что приходится повторять и без того понятное, резко. - Я же сказал, нет.
Гей. - Ну, смотри.
Заходит в хибару. Там топится "буржуйка". Внутри двухэтажные нары. Нижние - широкие, верхние - в полтора раза уже. На скомканных спальниках - гитара, потрепанные книги и журналы, часть страниц оборвана. У стен несколько мешков, возможно, с мукой и крупами, консервные банки, как магазинные, так и домашне-катанные стеклянные. Гей с тоской смотрит на тонкие синие вены на своих запястьях. Потом на грубый деревянный стол. На нем лежит остро заточенный клинок. Затем взгляд Гея скользит по стрехе, через которую переброшена веревка с привязанным сетчатым мешком со старой жухлой морковкой. На окно. На узком подоконнике с внешней стороны полоска мерцающего розовым снега. Гей грустно вздыхает. Смотрит в отблески огня на полу. На багровые угли в печи. Там проявляется лицо мужчины, несколько старше Гея. Накатом фотографии (как в фильме "Беги, Лола, беги"). На всех фото Гей значительно моложе нынешнего. Мужчины играют в теннис. Стоят в белых рубашках с галстуками, улыбаясь в объектив. Купаются в бассейне. Жарят шашлыки. Снова стоят обнявшись. Всегда улыбаются, видно, что им хорошо вместе. Мужчина во дворе коттеджа, вокруг снежная розоватая метель. Мужчина ест снег с руки. Сидит на крыльце, уткнув лицо в руки на коленях. Его распластанное тело в снегу, лицо пожелтевшее, с глубокими продольными шрамами-морщинами на высохшей коже. Кисть ступни. Это огрызок, отъедены пальцы с частью конечности. Камера следует дальше по кроваво-желтому следу. Высохшие трупики крыс брюшками вверх. Камера ныряет в глаз животного, выныривает. Это глаз мертвой собаки в огороде усадьбы, где находится баня. Темный дом. Но на подоконнике теплится свеча. Камера приближается к окну. Заглядывает в него. В большой комнате деревенского дома на полу брошены матрасы, сверху простыни, одеяла. В центре постели Зёма. Слева на его плечах голова Глюки. Справа Наты. Возможно, они только что занимались сексом.
Зёма, ублаготворено. - Ну что, девчонки, спим? Завтра пораньше надо встать. Чтобы жратвы добрать и по свету вернуться.
Глюка, лениво. - Все равно завтра бункер открыть не успеем.
Ната, умиротворенно прижимаясь к мужчине, - почему?
Глюка, со своей стороны обнимая Зему. - Там еще дверь зачищать. Гей не работник, а дед один не справится.
Зёма, тоном хозяина. - Поработали бы вы, девчонки, с Геем, что ли. Ну, на себя бы чисто натянули, может. Что он, сопротивляться бы стал? А то ведь непорядок. Мужчина, а не функционирует. Мне тут с вами за троих отдуваться приходится.
Глюка, со смешком. - Я пробовала. Ни фига не получается. Гею нужно, чтобы его трахали, а не он.
Зёма, увлекаясь темой. - Ну, а минетик если? Что, разве не среагирует?
Глюка, уверенно. - Да не стоИт у него, что не делай. Это уже клиника.
Зёма, игриво, целует Глюку в губы. - Ах ты, изменщица.
Задумывается. Недоуменно и недовольно. - Подожди, если ты сосала у Гея, это что, я, теперь когда тебя целую, тоже вроде автоматом у него сосу?
Сильно мрачнеет. Отворачивается к Нате.
Глюка пугается. Гладит мужчину по спине, - да подожди, пошутила я. Ничего не было...
Зёма, мрачно. - Вернемся, я этого гомика-перехватчика разъясню...
Камера отдаляется к окну, наружу. Во дворе от стекла словно отваливается некая тень, будто кто-то подсматривал за людьми. Тень (а может, порыв ветра) взлетает над темной заснеженной деревней. Мчится над лесом к полигону. Там тлеет костер, у которого на карематах под грудой спальников спит Дед. Камера приближается к его лицу, закрытым глазам. Слайд-презентация. Дед, еще молодой, без бороды, с тремя женщинами, возможно, мамой, женой и дочкой. Розовая снежная метель над городом. Комнаты, заставленные по углам ящиками с банками (тушенка, сгущенка, компоты), мешками с крупой, упаковками минеральной воды. В квартире - эти же женщины. Несколько бандитов врываются внутрь. Тело изнасилованной и убитой жены. Мать, во лбу у неё входное отверстие пули. Ребенка нигде нет. Дед с калашом в руках. Очевидно, он преследует банду. Могила в снежном поле, судя по размеру, принадлежит подростку, свежевскопанная земля на розовом насте. Рядом Дед, по его щеке ползет слеза. Картины боя. У стены трупы бандитов, двое безоружных, дед их расстреливает. Снова дед в дороге. Снежный лес из фотографии превращается в картинку. Утро. Голоса людей. Они появляются из-за елей и сосен. Это Зёма тащит груженую волокушу, за ним девушки с рюкзаками на плечах. Камера показывает то людей крупным планом, то тайгу вокруг, то путников из-за стволов деревьев, движется параллельным курсом, словно кто-то следит за группой.
Зёма, запальчиво, через плечо. - Нет, ну чем еще это можно объяснить? Какого хрена этот Тхукан к нам прилетел?
Глюка. - Мне один умный человек говорил. Каждые 65 миллионов лет вымирает масса животных. Последний раз это были динозавры. До них еще кто-то. Может, и наша очередь пришла.
Зёма, зло. - Хрен им. Кто бы это не был. Бог, пришельцы, природа. Мне по фиг. Хрен я им вымру.
Нервно смеется. - Лет десять назад ни за что бы не поверил, что буду переживать, если от меня бабы не залетают.
Глюка, задумчиво. - Я ребеночка хочу. Очень. Мой, не мой, мне все равно. Лишь бы был.
Зёма, свирепо, о своем. - Суки. Знал бы, кто это устроил, на части бы порвал. Нет уж, кто не хочет вымирать, тот не вымрет. Я не хочу.
Показывают лицо Наты. Видно, что она ни во что хорошее уже не верит. Затем лицо Глюки. Камера отплывает. Видно, что это более молодая Глюка среди приятелей. Слайд-презентация. Глюка с друзьями. Вечеринка. Много бутылок со спиртным. Она же в постели с юношей, занимаются любовью, курят травку. Они же снова в большой компании. Шприцы. Кокаиновые дорожки. В комнате беспорядок, "отъехавший" народ полулежит, привалившись к стенам. Те же, без Глюки. К наркотикам и спиртному добавляется хрустальная ваза с розовым снегом. Люди едят его руками. Та же квартира. У стен, видимо, умершие. Один из них - парень, с которым Глюка занималась сексом и курила травку. У всех вместо глаз бельма, желтая морщинистая кожа. В центре помещения стоит Глюка. Следующий кадр - она бьет бутылки, давит каблуками ампулы, шприцы, таблетки. Разливает по полу водку, виски, коньяк. Поджигает. Злое и решительное лицо девушки, уходящей от горящего коттеджа. Камера приближается, затем отдаляется. Это Глюка на лыжах и со снайперской винтовкой и рюкзаком за спиной идет следом за Зёмой.
Глюка. - А если там спермы нет? Или испортилась?
Зёма, мрачно. - Об этом лучше не думать. Войдем, увидим, там решим, что дальше.
Глюка, смотрит на волокушу, на которой коровья ляжка, но мясо словно высохшее, желтоватого цвета.
- А ты уверен, что это можно есть?
Зёма. - Можно. Надо только хорошо выварить. Мы же снег кипятим, потом нормально пьем. Тут то же самое.
Ната. - Да, мне дед говорил. Но лучше есть консервы. Или крупу.
Зёма, раздраженно. - Да нет уже в деревне ничего! Мы же все подчистили! Если за неделю бункер не вскроем, это мясо жрать придется! Больше ничего не осталось!
Глюка. - Люк в бункер вчера почти откопали. Если .... там ничего, то через неделю уже в городе будем. Там еды навалом. Людей то ... все меньше и меньше.
Зёма, упрямо шепчет себе под нос, по слову на каждый шаг-скольжение. - Я. Не. Вымру. Хрен. Им. Всем.
Камера срывается, на ускоренном изображении уносится вперед к становищу.
Из темной дыры раскопа появляется тачка с землей, фрагментами стройматериалов. Её выкатывает по брошенным на землю доскам Дед, вываливает в отвал. Пылают языки костра. Видны остатки завтрака. Исходят парком два чайника, несколько котелков с кипяченой водой. Дед подходит, садится к огню, наливает в кружку коричневую дымящуюся жидкость. Лицо у него хмурое.
Следующий кадр показывают из-за хибары. Словно кто-то крадется, приближается к деду со спины. Подходит совсем близко. Что-то непонятное с когтями тянется к плечу человека. Нависает, замахивается над открытой шеей, примериваясь нанести удар.
Дед, не оборачиваясь. - Чай горячий, пей. Долго спишь.
Теперь видно, рядом с Дедом Гей. На руке у него рукавица (перчатка) типа "Фредди Крюгер" или оборотень.
Гей, смущенно. - Мог бы и разбудить.
Садится рядом.
Дед, увидев перчатку. - Откуда это?
Гей. - Позавчера в деревне подобрал. Пошутить хотел.
Дед, равнодушно. - А! Ты только с Зёмой так не шути. Прибьет ненароком. А то и застрелит. Или с Натой. Испугаешь девчонку, а ей еще рожать.
Гей, чуть насмешливо и с жалостью к собеседнику. - Ты в это так веришь?
Дед. - Во что? Что застрелит? Зёма - легко.
Гей. - Нет. Что женщины еще будут рожать.
Дед. - Да. Верю, и буду верить. Пока мне не доказали обратное.
Гей, явно с настроением подискутировать. - Ну, допустим, даже если дети получатся. Что это изменит? Зима уже сколько лет. Нам еще запасов еды до старости хватит. А им как? Что они-то жрать будут? Через полвека, скажем?
Дед. - Вот вырастут, пускай сами и решают.
Гей. - Но все же? Если зима не кончится? Если она еще на тысячи лет?
Дед. - Выйдут к морю. С рыбой ничего не произошло. Наоборот, размножилась, её ведь никто не ловит. А таянный снег ей по барабану.
Гей. - Все ты решил. Все знаешь. А ты уверен, что они, эти дети, тебе на итоге скажут спасибо?
Дед, прищуриваясь. - А мне побоку их благодарность. Мне важно, чтобы у них была ответственность за рождение внуков. За продолжение человечества.
Гей, насмешливо. - Ладно. Допустим. И в чем конечный смысл всего этого?
Дед, отставив кружку на камень. - Смысл в том, что тогда остается надежда на будущее. Что за нами придут те, кто лучше нас. Не дети, так внуки или правнуки. Пока есть жизнь, есть продолжение рода, есть надежда на то, что проблемы будут решены. Все проблемы. Какими бы они не были.
Гей, настойчиво. - Пусть даже так. Но мы то уже умрем. Нам-то что до того, что там дальше будет?
Дед, смеется. - А мы по любому умрем. Когда мы родились, уже было понятно, что мы умрем. С этим снегом, и если бы без него, то же самое. Только на самом деле, по большому счету, мы часть чего-то бОльшего. Чем эти наши тела. И пока ты этого не поймешь, ты будешь, словно слепой кутенок, тыкаться своей инфантильной эгоистичной философийкой в острые углы, которые углами то и не являются.
Гей, озадаченно. - Ну-ну.... Водичкой поделись, часть бОльшего, а то пока печку в доме раскочегарю...
Дед, улыбаясь. - Бриться будешь? Вот не понимаю, зачем ты каждый день бреешься? В бороде, кстати, и теплее, и хлопот меньше.
Гей, наставительно. - Человек должен оставаться человеком. И выглядеть как человек, а не как животное, что бы вокруг не происходило!
Забирает один из котелков, насвистывая, уходит в дом. Дед с хитроватой усмешкой смотрит вслед.
Гей внутри хибары. Намыливает щеки фирменной пеной для бритья. Камера приближается к пене. Ныряет в неё. Отодвигается. Теперь видно, что это полоска свежего наметенного белого снега поверх розового наста в деревенском огороде. Камера перемещается во двор. Посередине валяется бычья туша с только что отрубленной ляжкой - это понятно по валяющимся вокруг ошметкам желтоватого мяса, кожи и т.д., в стороне - воткнутый в колоду топор. Вместо глаз у быка бельма, тело его подсохшее, испрещенное глубокими морщинами, как у мумии. Камера движется у самой поверхности, будто ползет или крадется кто-то очень невысокий. Проникает в дом. В кухне на полу лежит высохший труп человека. Слышен то ли шелест, то стук коготков. Камера приближается к лицу, звук и картинка - словно его обнюхивает, внимательно рассматривает. Затем перемещается к руке. Пальцы держат круг высохшей покрытой белым налетом колбасы. За окном что-то обрушивается. Камера резко поворачивается к стеклу. Это с карниза обвалился снег с частью жестяного водостока. Камера возвращается на кухню. Акцентирует внимание на руке. Колбасы нет. Камера словно ввинчивается в выцветший красный пол. Отодвигается. Это вечерний розовый снег в тени хибары на полигоне. Дед и Гей встречают вернувшуюся группу. Свежевыбритый Гей и девушки сидят у костра. Гей и Глюка пьют чай с вафлями. Ната сняла берцы и сушит у огня ноги в шерстяных носках. Дед и Зёма разбирают груз.
Дед. - Что, действительно все выбрали, под ноль?
Зёма, оправдываясь. - Да деревенька то маленькая, за месяц уже все перетащили. Ты же сам видел. Были какие-то закрутки, я посмотрел на свет, пару банок разбил, это несъедобно. Зерно в амбарах в мешки собирать смысла не вижу. Нам еды то надо всего на полнедели, до Энска добраться, если в бункере пусто. Да и тут по дороге сел не мерено, сам знаешь.
Смущенно признается, - в доме у одного в руке круг колбасы был, но я решил мертвого не обижать. Как-то это нехорошо, понимаешь.
Дед. - Ну ладно. А это мясо, зачем взял?
Вытаскивает желтоватую ляжку.
Зёма. - Ну, так место еще было. Что, думаю, полупустым возвращаться. Его есть можно, если хорошо выварить. Ты же знаешь.
Гей, ехидно от костра. - Ты на этом мясе детей растить собираешься, Дед? Ну, так еще и мертвяков можно жрать. Их только в городе с миллион, надолго хватит.
Дед, спокойно. - Если другого выхода не будет, и это придется. Мертвым, им все равно, пусть хоть так послужат живым.
Зёма явно не слышит слова Деда. Он разъяренно смотрит на Гея, сидящего рядом с Глюкой. Та заботливо передает соседу бумажную упаковку. Камера акцентируется на губах девушки, которая сексуально двигает во рту длинной, высохшей до каменного состояния вафлей. Лицо Зёмы багровеет.
Зёма. - Ты что сказал, гомик? Ты кого тут кому жрать предлагаешь?
Зёма бросается к костру. Дед его удерживает, обняв за плечи. Зема останавливается, пошатывается, но успевает пнуть горящие головни, те летят в лицо Гея. Взрыв искр, жарких углей, пепла показывается в замедленной съемке. Пострадавший взвизгивает, хватается за глаза, опрокидывается спиной на снег, сжимается в позе эмбриона.
Глюка, которой тоже досталась часть "жАра", пусть только по одежде и рукам, вскакивает. Зло. - Ты совсем охренел?
Ната, отрешенно. - Вот за такое нас и наказали.
Дед, обняв за плечи, удерживает Зёму. Гей рыдает на снегу. Глюка, уперев руки в бёдра, стоит, готовая броситься на Зёму. Ната сжалась в комочек на своем месте. Зёма смотрит на всех. Успокаивается. В его глазах недоумение, он сам не понимает, что на него накатило. Пытается объясниться.
- А что он нам тут предлагает? Я за такое любому пасть порву!
Дед его отпускает.
Зёма снова свирепеет. - Да я эту суку сейчас кончу!
Хватается за автомат, но его руку перехватывает дед.
В руке у Глюки появляется "Макаров", она передергивает затвор, ствол направлен в лоб Зёме.
Глюка. - А ты уверен, что успеешь? Ты-то нам уже не нужен. А без Сергея нам никак не справиться.
Зёма ошеломлен. Свирепо глядит на девушку. - Вот, значит, как? Спелись, педик и наркоманка?
Глюка шипит. - Еще слово из твоей вонючей пасти, и я выстрелю.
Зёма, орет. - Да? Ну, давай, стреляй, сучка!
Ната повисает на руке Глюки с оружием. - Не надо! Не надо!! Зачем?! Прекратите!
Дед, спокойно. - Завтра бункер вскрывать, а сегодня вы друг друга перестрелять решили? Весело...
Зёма шумно выдыхает, перестает бороться с дедом. Глюка тоже опускает оружие. Тишина. Только стонет Гей да "стреляют" угли в костре.
Глюка, осматривая пострадавшего. - Вроде не так страшно. Глаза целы. Кожу обжег да брови подпалил. (С иронией) Выщипывать теперь не надо.
Дед. - Аптечка под нарами (кивает на хибару). Обеззараживающее и бактерицидный пластырь. И всё. ВСЕ ВСЁ тут же забыли. На сегодня я объявляю праздник. Специально на этот случай коньяк и мартини заначил.
Глюка поднимает Гея, поддерживая под руку, уводит в дом. Ната тоже уже ушла. Дед остается на становище один. Поднимает глаза к горизонту. Камера показывает полную луну, хотя солнце на другой стороне небосклона еще не зашло. Камера возвращается к полигону. Теперь показывает Зему. Он стоит спиной к зрителям и опирается на большую березу. Камера "с разгоном" приближается к мужчине, будто кто-то разбегается и хочет на него напасть. Зёма мгновенно разворачивается, срывает с плеча автомат, передергивает затвор, его лицо искажено. Перед ним стоит Ната. Лицо мужчины расслабляется.
Зёма. - Нельзя ТАК ко мне подходить.
Ната. - Извини.
Зёма. - Как там?
Ната. - Да нормально. Дед решил праздник сегодня устроить.
Зёма. - Какой еще праздник?
Ната. - По поводу вскрытия бункера. У него есть коньяк, мартини. Водка, естественно. Вроде даже шоколад видела.
Зёма, решительно. - Ладно, погуляем. Знаешь, что я думаю?
Заговорщицки смотрит на девушку.
Ната. - Что?
Зёма. - Вот эти пришельцы, что все устроили, они ведь сейчас среди нас ошиваются. (Поясняет) Прикидываются людьми, следят, как мы себя ведем. (Полушепотом) Они гораздо ближе, чем ты считаешь.
Лицо девушки мрачнеет.- Зёма, это просто планета Тхукан столкнулась с Марсом.
Зёма. - Я не спорю. Но потом ОНИ нас атаковали. И сейчас ОНИ среди нас. Вот тут. Рядом.
Ната, обеспокоено. - Но ты ведь на меня такое не думаешь?
Лицо Наты. Слайд-презентация. Её семья (мать, отец, брат) в деревенском доме. Розовый снегопад над селением. Могила, в которую опускают гроб с телом брата, вокруг много людей, Ната, её мать, отец, розовый фон снега. Могила, в которую опускают гроб с телом отца. Людей очень мало, Ната, её мать, розовый фон снега. Девушка сидит у кровати, в которой лежит её мертвая мать. Ната, без шапки, идет по заснеженной улице. Ната в комнате, вокруг смазанные изображения вооруженных людей. Мужчины набрасываются на девушку, срывают с неё одежду, пытаются изнасиловать. На заднем плане возникает еще один силуэт, стреляет в насильников. Лицо защитника проявляется. Это Зёма. Картины боя. Ната с Зёмой выходят из комнаты, где валяются трупы бандитов. Камера отдаляется от лица Наты.
Снова они на полигоне.
Зема. - Нет, про тебя я все знаю. Как и про Глюку. Вы-то люди точно. (Чуть похабно улыбается). Лично проверил. Но вот дед, это уже неочевидно. А Гей, точно пришелец. Ведет себя ... не нормально. Не по-человечески.
Ната, грустно улыбается. - Скажи еще, не по мужски.
Зёма, охотно соглашается. - В том числе.
Оба молчат.
Ната. - И что теперь?
Зёма, решительно. - Как они подставятся или будут дергаться, я разберусь...
Ната, кривит лицо. - То есть?
Зёма. - Пристрелю, пока они первые нас не убили.
Ната. - У Деда даже ствола нет. Да и Гей в тебя стрелять не будет.
Зёма. - Ты уверена? А Глюка бы в меня выстрелила?
Ната. - А ты в неё?
Оба молчат.
Зёма, упрямо. - Я всё буду за ними следить. Я им не верю. Особенно этому педику.
Ната, насмешливо. - Если он пришелец, то какой же он тогда педик?
Лицо Зёмы мрачнеет. Видно, что он бы предпочел, чтобы его противник был одновременно пришельцем и гомосексуалистом.