Дорогу туда нашел Пашка. Он у нас как черный археолог, любит по старым развалинам да местам прошедших боев лазить. Постоянно какую-нибудь рухлядь притаскивает. То проржавевший карабин, то обметанные белою гадостью бляхи да пуговицы, то что-нибудь менее безобидное, типа снарядов или патронов в зеленом разваливающемся ржавом "цинке".
Но в последнее время он начал удивлять не только нас, но и учителей. Принес в школу книгу и стал у англичанки выведывать, на каком языке она написана. Буковки там ... ну, немного на грузинскую вязь смахивают, в общем, нам не понять. А фолиант солидный, обложка из хорошей кожи и бумага что надо, плотная, а иллюстрации ... никогда я таких зверей не видел.
К примеру, плюющихся сосульками через бамбуковые трубки павианов или явно инопланетный лес, по которому за светлячком гонится похожее на дикобраза чудище. Больше всего это смахивало даже не на картины, а на фотографии.
По иллюстрациям мы поняли, что книга фантастическая, а фантастику мы любим. Но для того, чтобы прочитать, словарь нужен. С ним бы, может, перевели всей компанией эту книжечку за лето, или хотя бы поняли, о чем она. Все равно в каникулы делать нечего.
Англичанка же Пашке после уроков настоящий скандал устроила.
- Медов, откуда ты это взял? - Ага, так он и сознается.
- Марь Ванна, после деда старые вещи остались, разбирал, вот в них и выкопал.
- Пашенька, - эта белобрысая выдра чуть ли не на колени перед учеником стала, взяла его ладонь в свои вечно холодные ручки, заговорила искательно, - ты понимаешь, что это язык, которого не существует? Я отсканировала пару страниц, своему университетскому преподавателю выслала, профессор из Москвы готов сюда приехать, если это не розыгрыш.
- Марья Ивановна, так у вас хотел узнать, что это за язык, - уперся Пашка. - Дед умер давно, а книжку он вроде из Вьетнама привез, когда интернациональный долг исполнял.
В общем, ни в чем он не сознался. И правильно сделал, я думаю. Не фиг нам тройки ставить да герундиями напрягать. Но фолиант Марья так и не вернула. А Пашка сказал, что ему по фиг, у него таких книжек море, надо, так он хоть полный сарай натаскает.
А тут он еще и деньжатами разжился, потому что стал разным барахлом приторговывать. Вещички, конечно, не фирменные, но стильные. Типа широких ремней с прибамбасами, кожаных штанов, сапог, таких, что хоть мушкетерам, хоть девкам вечерком прогуляться. И даже драгоценности у него появляться стали. Как-то раз попросил он меня подежурить у скупки, когда будет туда бабушкино кольцо сдавать. Ага, старушка у него в Пензе живет, с чего это она вдруг так расщедрилась?
Вот тут-то мы его с Анькой в оборот и взяли. Анька - это моя сестра, Пашка давно вокруг нее крутится. Хотя чего он в ней нашел, не знаю, по мне, так бледная немочь с тощими косицами. Хотя глазки - да... Как захлопает своими голубыми озерами, так думаешь - а пусть все как она хочет будет. Лишь бы не заревела.
Не знаю, чего там сестренка ему наобещала. Да и знать этого не хочу. Но решился он все же нам свою захоронку показать.
Привез на родительскую дачу. Вывел на край огорода, где у них яма под стальной крышкой для всяких отбросов, типа силосной.
- Открывай, - говорит.
- Ты что, Пашка, - я сначала не понял, - издеваешься, что ли? Свое добро с помоями хранишь?
А он смеется, - Давай не рассуждай, я тут главный. Открывай!
Перед Анькой, стервец, красуется. Ну, дернул я крышку. Под ней прошлогодние побуревшие широкие листья капусты, огуречные плети, обобранные от клубней высохшие картофельные кусты.
- И что, - говорю, - я здесь не видел?
Пашка еще больше щерится.
- Сейчас фокус-покус будет. Закрывай!
Прикрыл я крышку. Вытащил мой друг из заплечного рюкзака лампу, наподобие старинной шахтерской, подкрутил вентилек, в ней огонек и загорелся. Поднес эту лампу к крышке, оглянулся кругом, посмотрел на соседний участок - пусто там, будни, все в городе.
- Теперь снова открывай, - командует.
Тут я психанул.
- Ты сейчас, - говорю, - конкретно от меня гнилым кабачком по своей тыкве получишь. - Дернул снова плиту, а за ней вход словно в бункер. Пашка довольно чмокнул языком, первый внутрь сунулся. Огляделся, освещая фонарем подземелье, - нормально, - говорит, - ныряем.
И ТУДА ушел. Я на Аньку посмотрел, она вся дрожит, но головой мне кивает, пошли, мол. Ну, делать нечего, перебросил ноги, и оказался в высоком, метра четыре, каменном подвале. А тут и сестренка рядом появилась.
- И куда ты нас завел, - спрашиваю Пашку, и уже очень сильно двинуть в нос ему хочу. Я-то думал, что он какой старый подвал раскопал. Или действительно вещички от деда остались, а здесь все гораздо серьезнее. И страшно мне почему-то, не скрою.
А он хорохорится, - Ладно, Олежа, не боись. Никого в этом мире нет. Я как-то здесь три часа лазил, пока.... - И замолчал.
- Пока что? - я с угрозой переспрашиваю.
- Да не бойся, часа полтора у нас есть. А может, и больше. Пошли. - И так уверенно к выходу. А в подвале, чего только нет. Справа от входа, грудой, книги. Видимо, те, что он "на сарай" обещался притащить. Прямо, кучей вещички разные набросаны. Камзолы, кожаные куртки, платья вроде свадебных, юбки. Анька на них смотрит - глаз оторвать не может. В углу статуэтки типа античных. Я мыслю, это он, как бурундук, все сюда сгребал, до чего смог дотянуться.
Прошли мы аркой, оказались в тупичке. Налево стенка, направо выводящая к свету гранитная лестница. Поднялись. Никогда я таких городов не видел. Только нечто похожее в кино или на старинных гравюрах. Высокие здания со стрельчатыми окнами и мансардами-крышами, покрытые булыжником улицы карабкаются к горе, на которой замок, как из сказок про рыцарские времена. Ворота приоткрыты, и кажется, что сейчас из них выйдут стражники. И повяжут нас, как злостных нарушителей. А потом на костер, очень похожее на него сооружение из деревянных плах на площади перед воротами. Внизу, в нескольких кварталах, река. Из-за домов верхушки мачт виднеются.
Но тихо. Ни людей, ни животных, ни насекомых. Даже ветра нет, и потому разбитые ставни повисли надорванными обложками книг, даже не шевелятся.
Пашка к нам оборачивается. Побледнел, но резвый, шельмец.
- В замке есть рыцарские доспехи, как раз вдвоем утащим. Пошли? - смотрит вроде на меня, но все равно обращается к Аньке. А той уже все не в радость. Ведь мы здесь, как воришки в доме, пока хозяева отлучились. Или как мародеры на кладбище.
И тут земля под нами содрогнулась. От реки зашипело. Порыв ветра ударил по лицам, как пощечиной. Сбил с крыш черепицу, захлопал оконными ставнями, погнал смерчи пыли по улицам. Прямо к нам.
- Опаньки, - говорит Паша, - что-то сейчас рано оно спохватилось. Бежим!
И назад, в подвал. Мы за ним. Открываем люк в родной огород, а за аркой уже целая буря. Пашка кричит, - Быстрее, вы ..., - сам за угол заглядывает.
Смотрю я на него, - Ну, рассказывай, что это было?
- Не знаю, - отвечает. - Но впервые так быстро. Я там как-то три часа шарился, прежде чем оно началось. Потом промежутки стали сокращаться. До двух часов дошло. Но чтобы вот так, почти сразу? Может быть, потому, что мы туда втроем залезли?
Смотрю на Аньку, а она бледная, вот-вот в обморок свалится.
Когда я вежливым становлюсь, со мной лучше не спорить. Это все знают. Посмотрел на меня Паша, помрачнел. Но лампу отдал. Я примерился - и об угол сарая ее. Только осколки по всему огороду разлетелись.
Пашка вскочил, - Ты что сволочь, - на меня бросился. Я его прямым справа встретил. Подсек, уронил, прижал за шиворот к земле.
- Знаешь, - говорю, - мне спокойствие моей сестры важнее чего бы там не было. А в том мире нас не ждут, лишний элемент мы там, понял? Если будем туда лезть, ОНО само за нами сюда попасть может. И сделает нас и здесь лишним элементом. Так что не фиг.
Сестренку я с собой увел, а Пашка остался по дачному участку ползать. Осколки собирать.
Через пару недель закончились школьные занятия, и он уехал к бабушке, в Пензу. Там и остался доучиваться. Анька потом долго ночами в подушку плакала. Еще слышал, как подругам говорила, что все пацаны сволочи, им только одно от девчонок нужно, а потом, как получат свое, все, что обещали, забывают.
Если после школы в армию сразу не заберут, съезжу в Пензу и найду Пашку. Заберу у него остатки лампы. Я так мыслю, нечего одному человеку такой штукой владеть. Несправедливо это. Да и морду ему надо разбить. За Аньку...