Фрагмент к фрагменту, кусочек к прорехе, заплатка к просвету....
В студии пахло летним курортным вечером. Той его порой, когда солнце уже скрылось за каменистыми кряжами, обнимающими льнущий к теплому заливу маленький городок. И соленый морской ветерок смешивается с запахом отходящей от дневного пекла листвы выстроившихся вдоль набережной кипарисов. Нацелившиеся на гостя с полок объективы раритетных, советских времен фотоаппаратов еще больше напоминали о той беззаботной эпохе: двух-трех неделях безмятежного отдыха на раскаленном песке, с мамой, сестрой и папой...
Который сейчас умирал от рака легких в маленькой комнате онкологической больницы, рядом с двумя столь же безнадежными стариками. И последний шанс его спасти, возможно, находился здесь, в этой комнате. Адрес которой сообщили по большому секрету люди, которым майор ОБЭП Олег Смирнов верил. Друзья его отца по его прежней службе в КГБ и ФСБ. Почему они сами не занялись этим делом, тоже понятно. Не их специфика...
- Вопрос в цене, - Олег пристально глянул в глаза хозяина комнаты. Несомненно, русского или по крайней мере европейца, но тем не менее внешне больше всего похожего на Конфуция со старых китайских гравюр. А если закрыть глаза, то казалось, что в комнате рядом с тобой находится огромное, заполняющее чуть ли не всю ее пушистое и бесконечно доброе существо. К которому хотелось прильнуть и забыться в баюкающем ощущении безопасности, неизбежности хороших окончаний всех и всяческих дел. Впрочем, умение производить приятное впечатление - это профессиональная черта всех мошенников.
- Знаете, Егор Петрович, мы уже очень много денег потратили. На лечение отца, - нужды в этом уточнении не было, но Смирнов все же не удержался. - Но если оплата по факту... выздоровления, то мы займем, сколько надо. А сколько надо?
"Как здесь хорошо и уютно", - подумал Олег. "Словно в другом мире находишься". Там, за дверью по шумному в любое время проспекту с оставшимся от СССР названием "Красноярский рабочий" грохотали трамваи, неслись по своим делам озабоченные горожане с вечно угрюмыми лицами, ждала опергруппа. А здесь ... словно убежище вне времен, тревог и стремлений. И запах курортного лета. То ли от ароматизатора в кондиционере, то ли еще по какой, но абсолютно неважной здесь и сейчас причине.
- Деньги только вперед, - разрушил идиллию Конфуций. Меланхолично добавил ,- причем я беру только за свою прямую работу. Реставрацию. Да и то, если фото подходящее. А повлияет это на чье-то здоровье или нет, это дело не мое...
- То есть, я отдаю вам деньги - и никакой гарантии? - срывающимся голосом переспросил Олег. Изнутри стал нарастать холодный ком отчаяния и безнадеги. Все понятно. Надо фиксировать ситуацию. Очередной обман, бессовестная "разводка" для семей, теряющих близких. Все же решил дать шанс хозяину, цепко глянул в карие глаза фотографа. - И вам что... совсем не стыдно за такое?
- А почему мне должно быть совестно? - удивился Конфуций, - вы платите за работу. Реставрацию фотографий. Я ее добросовестно делаю. Вот и все...
- А как же исцеления людей, про которые мне рассказывали? Я ведь и сам таких вроде видел. Общался с теми, кто здесь побывал. Если меня не обманывали.
- Вас не обманули. Но я не занимаюсь лечебной практикой, - развел руки фотограф, - это ведь дело такое. Без лицензии - подсудное. Я только реставрирую старые снимки. А если при этом изображенный на них человек выздоравливает - это абсолютно не мое дело. Сопутствующий и неожиданный эффект, так сказать. На всякий случай уточню - срабатывающий практически всегда. Приятный, конечно. Но при этом я беру на себя ответственность только за качество реставрации. Все остальное - это не ко мне.
- Хорошо устроились, - съязвил Олег. - деньги взяли, и в кусты. Кстати, сколько? Если бы я все - же согласился? Если что - у меня с собой полсотни...
Свернутые в трубку, стянутые резинкой и должным образом помеченные десяток "красненьких" лежали во внутреннем кармане. Рядом с удостоверением и записывающим разговор диктофоном. Вдобавок все фиксировала спрятанная в наплечной сумке видеокамера.
- Ну, - Конфуций придвинул кресло к компу, аккуратно присел, довернул к себе монитор. Щелкнул по клавишам, вгляделся в таблицу. - Вот, можете посмотреть, текущие цены. Пятьдесят тысяч - это только за ребенка до 15 лет. Дальше - каждый год добавляет десятку. То есть, для сорокалетнего стоимость - триста тысяч. За фотосессию в десять снимков.
- Моему папе шестьдесять... То есть мне нужно заплатить полмиллиона? - таких денег у семьи Олега не было. Разве что взять кредит под залог квартиры. Но он все же добавил, - Я готов заплатить эту сумму. Но только после того, как папа выздоровеет. А полсотни дам авансом сразу, прямо сейчас.
Грустно добавил, готовясь к неминуемой торговле, выжиманию своего кошелька насухо. - Могу написать расписку, что я вам должен деньги, если отец поправится... или гарантировать как-то иначе...
- Причем тут выздоровление вашего отца? - Конфуций, похоже, обиделся всерьез. - Это цена фотосессии. Новой, на которую он потом придет. Если захочет. А за первую реставрацию с нового клиента я беру только тысячу рублей. И все.
- И что,в результате мой папа поправится? - Смирнов искоса глянул на фотографа. Вытащил свернутые в трубку пятитысячные банкноты, вглядываясь в собеседника, повертел ими между пальцами,
- Я откуда знаю, молодой человек, - теперь Конфуций стал злиться. - Я беру деньги только за реставрацию старых фотографий. Причем исключительно нецифровых. И это - тысяча рублей за штуку. Потому уберите .. все остальное, потом пригодится. Потому как если вашему папе понадобиться вторая... реставрация, на нее нужно приходить только с моим фото. Сделать которое стоит полмиллиона. Но это уже ваше дело - платить или не платить. С чужим фото я второй раз не принимаю..
Олег шагнул к фотографу. С минуту, не отрываясь и почти не моргая, смотрел ему в глаза. Потом растянул губы в улыбке.
- Ну, тысяча рублей это вообще - не проблема... Ради бога.
Вытащил из наплечной сумки конверт с фото, вложил в него зеленую банкноту с изображением памятника Ярославу Мудрому. Аккуратно положил на стол. Прошагал к выходу. Глянул от порога. - Я очень надеюсь, что мы сюда вернемся. Вместе с отцом.
- А как же, - Конфуций вытащил снимок, на вытянутой руке, прищурившись, стал его рассматривать. Ответно улыбнулся. - Приходите. Ко мне всегда возвращаются. Чек держите, порядок есть порядок...
**
Коллеги Смирнова встретили его на крыльце.
- Ну что, берем этого жука? - хищно спросил Игорь Ким, перешедший в отдел по борьбе с экономическими преступлениями всего месяц назад и еще не пресытившийся работой.
- Скользкий, тут без вариантов, - отрешенно отмахнулся Олег. Диктофонную запись прослушали в автомобиле, тут же пришли к выводу, что судебной перспективы такое дело не имеет. Разработку "Студия "Фотоярск" можно было смело сдавать в архив. Ладно, хоть времени на нее немного потратили.
- А вообще, удачно устроился, - угрюмо резюмировал Ким. - ну, понятно, что кто-то из больных все равно выздоровеет. И тогда его родственники заплатят бешеные деньги за фотосессию, да еще и дополнительную рекламу ему устроят. Но привлечь за такое невозможно. Черт с ним, выскользнул на этом - попадется на чем другом. Бог шельму метит.
- Вообще говоря, видит, - меланхолично поправил Олег. - Поехали. Мне еще к отцу надо заглянуть. Не знаю, сколько ему еще осталось. Врачи говорят - каждая встреча может быть последней... Ладно, сюда все же не зря съездили. Отрицательный результат - тоже результат. Ну, и фото отца отреставрируют, тоже не лишнее. Может, как раз для памятника и сгодится.
**
Посетителя Егор Петрович проводил взглядом не очень доброжелательным. Какой-то он был... Не из тех, кто приходит за честной помощью, а с неким вторым дном. А может, и червоточиной. Но зато фото... Оно было ПРАВИЛЬНЫМ. Изображенный на ней человек явно нуждался в поддержке. Причем срочной. Такой, что все остальное, как говаривал дед фотографа, ведун из Нойдалы, последнего прибежища вепсских колдунов, "треба отложить".
- Потерпи, дорогой, сейчас все сделаем, - стал уговаривать изображение мужчины в белой рубашке и штанах рестарватор. Подумал "Здесь ему лет сорок. Фоном - набережная и кипарисы. Это где-то между Крымом и Адлером" .
Отсканировал фото. Вывел изображение на монитор. С полминуты подумал, кого взять донором.
- Ниночка, - решил фотограф. - абхазская серия. Почти те же места, потому оно лучше и сработает.
Двоюродная племянница погибла три года в автокатастрофе, но снимков ее было более чем достаточно. А жизнелюбием на них двадцатилетняя Ниночка лучилась так, что казалось, будто фотографии ее светятся даже в сумраке.
- Тебе, милая, уже все равно, а людям ты поможешь, - прошептал Егор Петрович, копируя участок блузки девушки и перенося его на рубашку мужчины, - вот у мужчины что-то явно с легкими, вот сейчас мы их и подлатаем. Как новенькие станут. Если что в следующий раз не выдержит и подведет, так это уже точно не они.
За монитором хозяин студии просидел до шести утра, и к рассвету вывел на печать отрестраврованную фотографию. А в двух десятках километрах от него больной впервые провел ночь без кашля. Проснулся, не удивив, а ошеломив медиков явной тенденцией к выздоровлению. Ободрил примером врачебного чуда своих соседей по палате, уже считавших его первым и очень скорым кандидатом в морг. Обрадовал заглянувшего на следующий день сына...
Впоследствие Олег так и не решился потратить полмиллиона рублей на фотографирование отца. Который умер во сне от инсульта через полтора десятка лет после этой весны. Хотя за отреставрированным фото Смирнов-младший зашел, и обещался обязательно появиться еще раз. Впрочем, Егор Петрович на неявку не обиделся. Ему было все равно, приходят ли к нему выздоровевшие пациенты на дорогущие сессии. Фотографировать Конфуций не любил. Потому и назначал за эти услуги запредельные цены. А вот реставрировать обожал и предпочитал тратить на это все свое время. Фрагмент к фрагменту, кусочек к прорехе, заплатка к просвету....
Нереида из созвездия Рыб
Вячеслав Ледовский
Вода в Серебрянке была ласковой и теплой. Словно молоко из подойника, когда оно еще не остыло и даже пахнет свежими травами и чуть-чуть сладковато, - мамиными руками, только что отдоившими Зорьку. Клочья тумана накрывали встречно парящую ленивую речную гладь рваным, в прорехах одеялом. Река дремала под ним. Течения почти не было. И в глубине тоже все спало. Рыбы, лягушки, головастики, водоросли. Даже русалки. Говорят, они в речушке водились. Из тех девушек, что топились в омутах Серебрянки от безысходной любви. Или собственной дурости. Таких хватало - особенно в буйную весеннюю или тоскливую осеннюю пору.
И одна из кандидаток в этот печальный ковен сейчас вглядывалась в окутавшую водную гладь белесую пелену. Ждала своей судьбы. Павел ее не видел. Он был словно самолет, попавший в огромное облако. Слева, справа, впереди - на расстоянии двух гребков матово-зеркальная гладь, а дальше - все белым-бело. И вверху - также, будто пловец находился под огромным стеклянным фужером, спасавшим его от равнодушного тумана. Сбивавшем все ориентиры. Где берега, куда плыть? Зато ласковая вода обнимала, как мамины руки в ту пору, когда нет ничего милее, приятнее, безопаснее, чем прижиматься к самому родному в мире человеку. И также как в детстве, не хотелось покидать эти объятия. И особенно противно - возвращаться к той, что ждала на берегу. Изменнице, предавшей его любовь и доверие. Два года армейской службы - разве это много? Другие дожидаются... А эта? И пусть призналась, повинилась, раскаялась в минутной слабости. Что это меняет? Брезгливость и неприязнь как появились, так никуда и не исчезли. Хотя и заглядывала она в глаза, как щенок, признававший право хозяина казнить, пусть даже лютой смертью, но всем своим видом моливший о милости и готовности принять любое наказание. Кроме самого справедливого и заслуженного. Изгнания.
- Вот пусть и остается с тем, что сама себе накопала, - ожесточился Павел. - Пресмыкается перед этим городским залеткой. Или кем другим. Не хочу ее больше видеть...
Ориентируясь на интуицию, доплыл до поворота, вдобавок к туману скрывшему его от девушки. Неслышно вышел на берег. В одних плавках дошел до дома. Собрался и через час на попутке уехал из родного поселка для того, чтобы никогда в него не возвращаться.
**
От Таллинна до Хельсинки девяносто километров. В одиночку даже такому умелому пловцу, как Мария, это расстояние не осилить. Особенно зимой, когда вода чуть теплее точки замерзания, а с неба валит крупными хлопьями вьюга. Плывешь, отгребая попадающие под руки льдинки да сдувая со лба прилипающие снежинки, и гадаешь - сколько бы смогла продержаться, если бы на все эту радость попала одна - да еще без поддержки и страховки. Час - если повезет, чуть больше - и пойдешь ко дну кормить местную рыбешку. Но вот целой бригадой "моржей", сменяя друг друга, - совсем другое дело. Лишь бы шторма не было. Тогда как раз в отведенные регламентом сутки эстафета и укладывается. Лучше бы, конечно, быстрее. Обогнать те команды, кто плыли год или два назад, поставить новый рекорд скорости - оно тоже не лишнее.
Но главное - все же не это. Основное - это преодоление себя. Как в далекой юности, на речке близ родного дома, что научила терпеть, превозмогать и полной мерой платить за все содеянное. Тогда, после ожидания длиною в вечность, за которое веру в любовь сменила надежда на прощение или хотя бы недолгое, "на подумать" прощание ... а те - отчаяние и глухая тоска, Маша на затекших, ставших каменными ногах добрела до деревни. Пряча взор от любопытных, жалеющих или равнодушных взглядов, узнала, что Павел Никин уехал. И больше не хочет ее видеть. Никогда. Тут же вернулась на их последний берег. И как была, в легком ситцевом платьишке и косынке, зашла в воду. Доплыла до омута под плакучей ивой на другом берегу. Расслабилась. Последний раз посмотрела на бесстрастное, затянутое предгрозовыми тучами небо. И стала погружаться в холодную безнадежную глубину.
Снизу ждала чернота, откуда тянуло ледяным холодом. А вверху осталось матовое белесое зеркало, за которым прошли все ее недолгие, ставшие бессмысленными семнадцать лет. Пустое зеркало, потому что если в жизни нет любви, то ему нечего отражать.
Тогда, четверть века назад, русалки ее не приняли. Не помогли утонуть. Не сковали ноги несущими смерть объятиями, что люди называют судорогами. Пальцы и ступни коснулись дна. Оттолкнулись от подавшегося, но все спружинившего ила. Выскользнули из обвивших лодыжки червеообразных водорослей. В нос хлынула затхлая придонная вода. И безумно захотелось жить. Вслед за любовью и русалками, тело тоже предало Марию. И вытолкнуло ее вверх. К выглянувшему сквозь прореху в облаках солнечному лучу.
На следующий день она повторила попытку. А потом еще раз. И еще. Ходила на речку до холодов, надеясь доплавать до поры, когда судорожная боль скует тело, лишив его возможности сопротивляться. Не получилось, даже когда до открытой воды приходилось добираться, ломая тонкую кромку льда у заберегов.
А затем Мария незаметно для себя втянулась в закаливание. Место, где раньше жили лишь любовь к Павлу да боль утраты, дополнила иная страсть. После холодных купаний тело было звонким, как в сказочном сне, в котором все сбывается, и если захочешь, то легко оторвешься от земли и вольной птицей взмоешь в небеса. Вслед за физическим здоровьем вернулся пусть не душевный покой, но осознание, что жизнь не кончилась. И, если так будет угодно Богу и судьбе, то Павлуша вернется к ней. Или она его вернет. Но для этого надо быть сильной. И жить, выстроив все так, чтобы добиться этого.
**
В моржевание Павла Семеновича втянула супруга. Ее высот - что в спорте, что в бизнесе Никину достичь так и не удалось. В их совместной фирме он остался "замом", причем не самым важным. Так, по хозяйственным и прочим не столь значимым делам. И в холодовом закаливании тоже не преуспел. Если жена ездила то на чемпионаты мира, то на преодоление очередного пролива - Кольского, Беринга или Ла-Манша, то Павел удовлетворялся недолгими заплывами. Зато такими, в которых восприятие происходящего находится на грани реального. Где-то близко к состоянию, когда, по замысловатым словам писавшего о моржах журналиста, "погружаешься в самые иррационально-метафизические аспекты собственного существования и его связи со Вселенной".
К примеру, по Енисею в сильные морозы, когда эта могучая сибирская река "парит". Туман стоит сплошной стеной, белесой мглой, скрывающей все и вся: высотные дома на другом берегу, закаменевшие от холода деревья на этом, огромный мост, нависающий над "моржовкой". Если даже просто отходишь на три шага в ледяную воду - теряешь все ориентиры. Любую связь с осточертевшей обыденностью. Кругом словно ватное одеяло, в котором глохнут звуки: и ворчание круглосуточно бодрствующего миллионного города, и звон курантов с находящейся в полукилометре ратуши, и даже рокот машин, проносящихся по близкому мосту. Причем в сорокаградусный мороз замерзает и само течение великой реки. Вода становится неподвижным стылым киселем. В котором невозможно понять, в какой стороне исток, где устье, куда плывешь. То ли уже на середину реки выгребаешь, то ли вдоль берега дрейфуешь.
В такую погоду "моржевать" не рекомендуется. В крайнем случае на берегу надо оставлять "страхующего", обладающего зычным голосом или милицейским свистком. А еще лучше, и парой спасжилетов. Но кто и когда у нас соблюдает установленные правила?
Никин, осторожно ступая по смерзшимся камням, по пояс зашел в Енисей. Прислушиваясь к себе, присел так, что вода коснулась губ. Привстал. Торс, руки и шея тут же стали покрываться корочкой льда. Но сердце не засбоило. А застучало ровнее и мощнее, разгоняя кровь по атакуемому холодом телу. Значит, можно и поплавать. По такой стуже и туману - лучше недолго и не теряя на реке ориентацию. Грузная фигура мужчины скрылась в опустившемся к поверхности облаке.
**
Тогда, четверть века назад, она пообещала Павлу, что никого другого в ее жизни больше не будет. Так оно и случилось. Долго Марьюшка ждала Павлушу. До полудня - на берегу. И потом еще долгие годы. Он за это время успел жениться и развестись. Разжиться небольшим бизнесом, квартирой и машиной. И пропить все, что имел. Опуститься до белой горячки, грозящей перейти в инвалидность. Тогда-то она к нему и приехала. Вроде бы для того, чтобы отдать забытые десяток лет назад у реки джинсы и рубашку. А на самом деле - чтобы спасти его. И самой спастись от гибельной тоски, что стала ее неизбывной спутницей на том дальнем берегу. Потому что они были созданы друг для друга, и для никого более. Несмотря ни на что. Собственные ошибки либо удары судьбы. Взаимное непонимание или обиды. Горести, болезни, богатство или нищету. Быть вместе, пока не разлучит смерть.
- А что дальше? Вот, если я умру первым? - как-то спросил Павел.
- Я в тот же день стану большой рыбой, - подумав, ответила Мария. - и уплыву в океан.
**
Эстафету начали утром при плюсовой температуре, синем небе и очень ярком солнце. Но к ночи над Балтикой закрутился снежный буран, накрывший последнюю часть пути к финскому берегу. Темную громаду базового судна скрывали огромные волны и круговерть падающих, словно умирающие звезды, и медленно тонущих белых хлопьев.
Мария махнула рукой врачу, вглядывающемуся в нее с сопровождающей шлюпки. Вытолкнулась, чтобы не захлебнуться соленой тяжелой невкусной водой, звонко крикнула: - Нормально, еще с четверть часа мои!
- А может, таки смену? А то даже мы тут что-то задубели... - даже не голос, а хрип с лодки.
И почти сразу: - Слушай, Мария Петровна, че то больше уже не можем, терпеть сил никаких нет... Давай мы быстренько до корабля, сменимся, а ты пока плыви!
- Вы с ума не сошли? Одну меня бросать?
- Да тут же рядом! Пара минут туда и назад! Тем более снегопад кончился, небо расчистилось, и тебя на воде хорошо видно! Мы быстренько!
Приняв ошеломленное молчание за согласие, запустили мотор и унеслись.
И осталась Мария одна-одинешенка в море, темном и холодном, как космос. Ни берегов не видно, ни корабля. Только метровые волны и огромные, сияющие запредельно ярким светом звезды. Да их отражения в антрацитово-черной, словно опрокинувшееся небо, воде...
**
Боль шарахнула, как электрический разряд, пронзила сердце ржавой арматуриной. В глаза полыхнуло молнией, руки стали непослушными, и тут же в ноги вцепилась глубина и потянула к себе. В рот и нос хлынула мерзлая вода. Мгновенно отрезвила. Никин вытолкнулся из ледяных объятий к поверхности, в спасительный ласковый туман, скрывавший близкий берег. Или это ему показалось, и на самом деле он терял сознание, погружаясь на дно? Все было не так, как минуту назад. Но подумать об этом не получалось. Туман скрывал склонившиеся к воде плакучие ивы, горестно поникшую под ними девичью фигурку. Но Павел знал - она там. Переживает, ждет его решения.
- Ладно, - определился Павел, - что произошло, того уже не изменить. Надо это забыть. И жить дальше.
Вразмашку, по-деревенски, заспешил к берегу, где его ждала Маша. Его Машенька, несмотря ни на что. Его судьба и любовь. Единственное, ради чего стоило жить на земле
**
- Да где же она?! Мария Петровна!! Никина!!!Только что вот была!! - с лодки заполошно вглядывались в наползающие один за другим морские валы, - да что же это такое? А .. вот! Нет... это что такое? Белуха??
- Да откуда в финском заливе дельфины? Ой, нет, точно... Голубовато-серое тело коснулось шлюпки. Тут же ушло на глубину и на запад. К проливу Зунда, где он обручил Балтийское море с огромной Атлантикой. Все дальше и дальше от опустевшего берега.
Право выбора
Вячеслав Ледовский
Для мужиков на рыбалке, службе или в отдыхе самое милое дело обсудить три главные темы. Причем, в отличие от работы и семьи, абсолютно от говорунов не зависящие. А именно: спорт, женщин и политику. Вот и в последнее, как для себя Сергей решил, дежурство без этого не обошлось.
- Какие они на хрен европейцы? - Петрович оскалил прокуренные до желтизны зубы. Коричневыми бульдожьими глазами вцепился в напарника. - Были бы настоящими "толерантами", давно бы тихо-мирно разошлись да разделились с теми, кто их на хрен посылает. Примерно как чехи со словаками в свое время. А остатком дружно бы вступили в еэс, нату и вообще куда хотят. А эти воюют, бузят. "Чужой земли не отдадим не пяди... железной дорогой", тьфу, "рукой загоним куда надо всех кого хотим". Вот именно потому для Европы оне и чужие. И никуда их не возьмут и не пустят. Потому как тест на евровменяемость не прошли.
- Ты сам-то когда где за Уралом-то хоть раз бывал? Не говоря уже о Донецке или Киеве... - подначил напарника Семенов, - судишь, о чем толком, может не знаешь...
Подначил не потому, что было интересно, какие родившийся в Чите и проживший всю сознательную жизнь на Сахалине старый чалдон будет приводить аргументы. А потому, что, когда человек горячится, да доказывает свою позицию, то энергия из него словно ключом бьет. Причем целенаправленно на того, кого требуется перетянуть на свою сторону. Заразить личной правотой обсуждаемого дела. А как можно заразить иначе, чем передать, а то и навязать собеседнику часть себя?
- Ты мне тут туда-сюда не пестри! Сам глянь, они и воюют-то по-русски! - охотно повелся на незамысловатую провокацию Петрович. Подпер морщинистую, словно в шрамах, щеку ладонью с короткими толстыми пальцами. Набычился обритым до синевы черепом.
- Вот, смотри, к примеру, французы в войны несколько раз Париж открытым городом объявляли. То есть без боя сдавали, чтобы без разрушений да всяких даже чисто бытовых неприятностей обошлось. Без сопротивлений прогибались под чужую власть да язык. Только бы чего неприятного не вышло. Вот это настоящие европейцы. А мы? Москву тому же ихнему Наполеону сожгли. В Отечественную заводы на колеса ставили и вывозили. Все, что можно, рушили, лишь бы врагу не оставить. Правильно Симонов написал: 'По русским обычаям только пожарища по русской земле раскидав позади...'. И эти то, даром, что родней нам себя не признают, так ить точно так же воюют. Не ради прибыли, а по принципу 'свой коровник сожгу, лишь бы у другого курица сдохла'. И потому их никогда в Европы и не примут. Чужие они там. Ну, вот всем подряд показывают, что чужие.
Петрович нахмурился и со вкусом выдал выловленное из телевизора непривычное для себя слово:
- Ментально!
Пояснил на всякий случай:
- По сути, значить своей. По душе.
- Ну, ладно, - согласился Семенов.
Глянул на монитор. На всех четырех секторах был полный порядок. И на той видеокамере, что смотрела на запертую в этот поздний час входную дверь. И на внешней, направленной на стоянку. И на двух, контролировавших с разных ракурсов бронированные двери кассы и склада. Где, помимо всего прочего, хранились и наркотические препараты.
- А что теперь-то делать? Дальше-то как нам с ними жить? Территорию ведь не им, ни нам не забрать, никуда с ней не переехать.
- А хрен его знает, - опять упомянув любимое растение, уклонился от ответа спорщик. Нахмурился. Тускло, как-то дребезжаще добавил, - там наверху, люди умнее моего. На то им посты, и деньги, и армия. Вот пускай и решают. А я устал че-то... Вздремну, пожалуй, скока получится. Ежли сам не проснусь, подымай, как всегда, в три. А эти ... братушки наши отшатнувшиеся... по-мне, самое главное, что в жизни может быть, так это оставаться самим собой. А дальше судьба сама по-справедливости все куда надо разведет.
Уперся в стул, с напрягом выдохнул, поднялся. Прихватил с вешалки синий потрепанный бушлат. Словно в люк самолета провалился спиной в темный коридор. Шаркая подошвами по местами протертому до прорех линолеуму, поплелся в кабинет главного врача. Именно там, на диванчике, частенько используемом для сексуальных утех не только хозяином, но и в его отсутствие многими другими сотрудниками, в очередь отсыпались охранники ночной смены. Что, конечно, было 'не положено'. Но кто поймает и докажет? Если приезжала проверка, то за две-три минуты, пока открывалась входная дверь, спящий просыпался, успевал дошагать до караулки и привести себя в более-менее благопристойный вид.
'Черпанул-то я тебя, старик, от души...'. Мимолетное чувство вины елочной иглой кольнуло Сергея. 'Да в общем, ты сам виноват - так открыться. Сыпануть от всего сердца - бери - не хочу. Вот я и взял, что дают. Кому же такое брать, как не мне'. Видимо, крепко, до самого сердца взяла пенсионера за живое вражда меж родными народами. Так глубоко резанула, что далее некуда.
В дальнем кабинете грузное тело завозилось, устраиваясь поудобнее на диванчике. Умолкло. Через несколько минут послышался негромкий, похожий на ворчание обиженного сенбернара, храп.
'Мужичок ты, слава Богу, внушаемый, потому спать тебе не до трех, а часов до шести', - решил Семенов. 'Пока уборщицы не придут. Как раз сил накопишь на разборки. Как увидишь, что я сбежал. Медики обнаружат пропажу контейнеров еще часа через два, не раньше. Однако я уже буду в самолете над проливом. Даже если заявление в милицию оформлять, пока суд да дело, уже из аэропорта Хабаровска выйду. А там - материк от Амура до Атлантики. Не остров, там меня уже в угол не загнать. Ты уж прости, друг. Другого выбора мне твои сородичи не оставляют. И то, что решено - лучший вариант. Для всех...'.
**
Тревога вошла в жизнь дней пять назад. Началось все с мелочей, вроде бы прямых угроз не несущих. Мертвые птицы, которые стали слишком часто попадаться на глаза. Причем не только раздавленные автомобилями или растерзанные собаками и кошками глупые голуби. Но и выпавший из гнезда и разбившийся полуголый, еще неоперившийся воробышек. Залетевшая в город и запутавшаяся в высоковольтных проводах обгорелая чайка, свалившаяся чуть не под ноги. И даже погибшая, неизвестно по какой причине, ворона, черным комом распластавшаяся на балконе арендуемой квартиры. Птицы, мертвые птицы вокруг и на самом пороге дома. Верный знак приближающейся беды.
Потом в пору дневной дремы стали приходить убитые люди. Их было немного, с полдюжины. В остальных случаях удавалось обойтись без этой крайней меры. Двери мертвяки игнорировали, в зашторенной от полуденного солнца спальне они появлялись из стен. Словно продавливались из них. Сначала руки и ноги. Потом полуразложившиеся лица с черными кровоподтеками от горла и ниже. Неспешно подходили к дивану. Располагались полукругом, как голодные дачники у мангала.
- Ну что опять заявились? - спрашивал их Сергей. Гости не отвечали. Смотрели черными пятнами, что были вместо глаз. И такая скорбь шла от них, что хотелось умереть. Чтобы все сразу же прямо здесь и закончилось. Навсегда. Той вечной тишиной, с притяжением которой иногда очень трудно совладать.
Мертвых Семенов не боялся. В немалой степени по той причине, что своей вины перед ними не чувствовал. Всякий раз это была самозащита. И в том случае, когда пришлось разбираться с четверкой бандитов, отловивших его со спутницей на заброшенной ночной дороге. Пытавшихся изнасиловать девушку, а потом, нет сомнения, ограбить и убить обоих. И в ситуации с двумя наследственными охотниками-'волкодавами', таки выследившими уже считавшийся мифическим 'объект'. И решившими с ним расправиться по заветам предков. Если убиенных бандитов Сергей игнорировал, то этой паре все же пытался объяснить, что никогда ничего плохого он людям по своей воле не делал. Только защищался. Не было даже случая, чтобы кого-то 'инициировал'. И не собирается этого делать впредь. Единственное, чего он хотел и хочет, так это нормального спокойного сосуществования. Без лишних проблем для себя и окружающих.
Волкодавы молчали. Но взглядами темных ликов вдавливали в казавшийся во сне бетонным диван так, что после этих визитов Семенов приходил в себя с трудом. Просыпался с тяжелой головой и раздавленным, словно гнилое яблоко под каблуком, телом. И крепнувшей уверенностью, что надо бежать отсюда. Как можно быстрее и как можно дальше. Потому почти сразу и прикупил авиабилет до Хабаровска на ближайшую дату, выпавшую на завтрашний рассвет.
Вот к пяти утра к жилой девятиэтажке, для конспирации выбранной в паре кварталов от станции, подъедет заказное такси. И - прощай, Сахалин. Если не навсегда, то очень надолго.
Оставалось подкрепиться так, чтобы сил хватило и на дорогу, и на прорывы через возможные заслоны, и на 'претерпение' нескольких часов под солнцем, и на адаптацию на новом месте. То есть по максимуму. Но для этого надо не просто усыпить напарника, а отключить его до бессознательного состояния. По времени - до рассвета, когда придет мыть полы смешливая толстушка Галя, приходившаяся Петровичу племянницей.
Сергей невесомой тенью, почти не касаясь пола, проплыл к кабинету главврача. Замер у двери. Тысячью невидимых, нематериальных нитей потянулся ... нет, не к человеку. К огромному бурдюку мяса, дремавшему на диване. Словно паутиной, опутал голову. Через уши, нос, поры кожи проник внутрь. Оглушил ментальным ударом, резко затормозив все физиологические процессы. Пульс, движение крови в артериях и венах, мозговую активность.
Петрович чуть слышно простонал под погружающим в кому прессом. Затих.
Хищный угловатый силуэт проскользнул к телу. Наклонился над ним. Втянул в себя запах беззащитной плоти. Плохая кровь. Не свежая, отравленная никотином и алкоголем, старческими болячками и недомоганиями. Но живая. Гораздо лучше, правильнее, вкуснее тех консервированных компонентов, которыми пришлось питаться последний десяток лет. Напиться вволю - и почувствуешь себя здоровым, сильным, всемогущим. Способным парить над землей, управлять стихиями, быть властелином над миром живой ... по большому счету, пищи.
Сами собой, помимо воли выщелкнулись из челюсти алчные игловидные клинья клыков-кровососов. Словно обладающие собственной, превозмогающей разум силой стали клонить голову к беззащитной шее с пульсирующей, обладающей непреодолимой притягательностью веной. Припасть и высушить до дна целебный источник. В любом случае, как и все недолговечные людишки, обреченный на скорую смерть. Взять от него безмерную, не имеющую пределов силу, восторг существования, блаженство, выше которого ничего нет и быть не может. Как два десятка долгих зим назад...
**
В том, уже прошлом тысячелетии у Олега Саева, так его тогда звали, был вполне налаженный и устраивающий хозяина быт в курортном городке на берегу моря. Небольшой бизнес, при разумном применении 'особых' способностей приносящий их владельцу достаточный доход даже в самые тяжелые времена. Днями на фирме отдувался коллектив во главе с шустрым и в меру жуликоватым управляющим. Олег появлялся ближе к ночи либо решал вопросы по телефону. Все время от рассвета до заката он проводил в выстроенном на заре перестройки кирпичном коттедже в пригородном дачном поселке. Дом был достаточно неброским с виду, но зато с двухэтажным подвалом, хранящим мрак и прохладу даже в самые жаркие дни.
А во дворе располагался огромный крольчатник. На крови этих безобидных зверьков Саев вполне успешно и держался. Удивляя соседей нелюдимостью и склонностью к ночному образу жизни. А конкурентов - умением заключать выгодные сделки, при этом во всех смыслах 'находясь в тени' и не имея проблем с многочисленными рэкетирами. Общей уверенностью и тех, и других было мнение, что Саева крышует какая-то неведомая, но очень авторитетная сила. Олег эту выгодную для себя характеристику не опровергал. Иногда ее подтверждая внезапными ночными налетами на тех, кто переступал незримую черту границ его владений. От кровопийства удерживался, ограничиваясь только разрушением бандитских баз и обезвреживанием боевиков. Которых к утру пеленали заранее предупрежденные об очередном улове бойцы ОБОП и других силовых структур, где очень ценили анонимный, но чрезвычайно полезный источник информации...
В первые годы жизни в поселке незамужние дамы и мамаши дочек 'на выданье' открыто интересовались явно небедным привлекательным холостяком, таинственный образ жизни которого лишь добавлял ему шарма.
- Олег Петрович, - случалось, стучалась в двери или как бы случайно заставала его во дворе соседка, - заходите к нам завтра на шашлыки. У Маши день рождения, посидим немного узким кругом...
Саев не отказывался, после заката появлялся. Вручал в меру приличный, но не чрезмерно дорогой подарок. Присаживался за стол. Пил только минералку, объясняя отказ от прочего серьезными проблемами с желудком. И быстро исчезал, отговариваясь необходимостью работать либо пораньше лечь спать. Со временем матримониальные поползновения незаметно прекратились. Единственным исключением стала именно эта Маша, сероглазая студентка, безнадежно влюбившаяся в невысокого загадочного соседа.
В теплые ночи, когда огромное небо опрокидывало на истомленную жарой землю звездное покрывало, она стала подгадывать Олега, таясь в шезлонге у невысокой изгороди меж участками. Случалось, они говорили о модных романах и Мандельштаме, эпохе Ренессанса и кинематографе, любви и ужасах современной жизни и на прочие небезразличные темы. И все больше эту пару захватывали не темы разговоров, а пугающая обоих тяга к собеседнику. Страшившая, потому что он знал, а она чувствовала ту причину, которая неминуемо разлучит во многом другом, и очень важном, предназначенных друг другу людей. Ту двойную обреченность, которая зачастую делает страсть непреодолимой.
- Больной и несчастный, - думала девушка. - Что же он всех и все так избегает? Что у него? Рак? А может, не дай Бог, СПИД? Сказал бы мне. Легче бы стало. Обоим. Всегда легче, когда знаешь.
- И все равно, - плакала в подушку под пристальным взором обкусанной темнотой луны. - Ну и ладно. Пусть будет, что будет, пока оно есть. Даже если ничего не будет. Кроме этих редких встреч и разговоров. И ничего другого мне не надо...
- А что дальше-то? - решал Олег. - Нет, надо прекращать эти встречи. Хорошего из них все равно не выйдет. Ничего страшного, обычное дело. Просто расстанемся и все. Время лечит. Попереживает и успокоится. Встретит хорошего парня. Да любого. Родит ему ребенка. И пусть дальше живет своей человеческой жизнью. А я буду за ней незаметно приглядывать. Чтобы все у нее было нормально.
В последний свой вечер они говорили о любви и свободе.
- Привязанность - это всегда ответственность, - Олег поймал взглядом робкую улыбку собеседницы. Добавил неохотно, - Всегда боль. За того, кого приручил. Потому свобода - лучше. Не навязываешься, не навязываешь. Нет тех крючков боли, которые рвут твою душу. Потому лучше не привязываться. Лишнее это.
Девушка вздохнула. Нежно, как мать у заболевшего ребенка, взяла холодную руку мужчины в свою теплую ладонь. Очень тихо попыталась возразить.
- Но ведь это одиночество. Один, всегда один. Никому не нужен. И тогда зачем ты есть на этом свете? Это ... бессмысленно.
- В вас, Маша, говорит чисто женское. Любовь. Но в жизни мужчин это не главное. Ее можно наполнить очень многим. Путешествиями. Книгами. Познанием. Дружбой. Творчеством. Бизнесом или войной, наконец. Знаете, по-своему опыту я вам честно скажу - не стоит привязываться к кому-то. Всегда от этого в итоге больно. И плохо.
Тут же поправился.
- Мне лично, я имею в виду. А вам сам бог предназначил любить. Семья, дети. Это тоже прекрасно. Но не для меня, конечно.
Помолчали. И мир вокруг тоже утих, словно умер. Замолкли вездесущие ночные сверчки. И даже ветер прекратил играть кронами белых в весенней фате яблонь.
- Я вам настолько не нравлюсь? - еле слышно спросила девушка.
- Нет, почему? Вы очень славная. Только все это не для меня.
- Знаете, - легонько тронул дрогнувшее плечо, - я другой. Вам не понять.
- Почему? - отстранено ответила Маша. - Вы любите мужчин? Понимаю. Но, может...
Замолчала.
'Ну вот, за гея приняла', - удивился неожиданному повороту разговора Олег. 'Ну и ладно. И пусть. Главное, чтобы сейчас это закончилось. А то потом больнее будет'.
- Ну, может, когда-нибудь, - выдавил улыбку, - всяко в жизни бывает. Вам домой не пора? Поздно уже...
- Мне в город бы надо... - девушка словно бы потухла изнутри. То тепло, которое шло от нее, перестало согревать и Олега. Это произошло так явственно, что он передернул плечами и съежился, словно осенний лист под ударом ледяной замяти. - Подвезти можете? А то родители уже спят. Не хочу папу будить.
- Да у меня машина подразобрана. Карбюратор, - смутился Саев. - Ну, можно по поселку пройтись, поспрашивать. Вон вроде на соседней улице не спят. Я заплачу, договоримся.
- Нет, я лучше пешком дойду. Здесь идти-то совсем рядом. А может, кто на попутной подбросит.
- Давайте провожу, - забеспокоился Олег, - ведь второй час ночи. Мало ли что. Пьяные, шпана не дай бог какая. Не возражаете?
На банду они наткнулись через полчаса, на полдороге к городской окраине.
**
Такси опаздывало к означенному времени, и Сергей стал волноваться. Тем более, что звонки по сотовому телефону диспетчер игнорировал. Раз за разом заставляя прослушивать популярный который уж десяток лет хит 'зеленоглазое такси, притормози, притормози...'. Конечно, оставался шанс поймать случайное авто, соблазнить водителя хорошей платой либо подавить волю и заставить довезти до аэропорта за 'бесплатно'. Но, во-первых, в этот ранний час движение по улицам практически отсутствовало. Во-вторых, был риск нарваться на человека, устойчивого к гипнотическим способностям Семенова. А к таковым принадлежал каждый пятый взрослый мужчина и каждая десятая женщина. В-третьих, и самое главное, рассвет уже начал с востока давить небо губительным ультрафиолетом. Темные очки почти в половину лица, толстый слой защитного крема телесного цвета, придавший коже сероватый тефлоновый оттенок, и очень обильный завтрак в несколько литров пусть консервированной, но настоящей, 'человеческой', крови обеспечивали неплохую защиту. Но ее необходимо было растянуть до вечера. До той поры, когда в Хабаровске либо близ города будет найдено временное убежище. В квартире одиночки, неспособного сопротивляться внушению вампира. Или, что гораздо лучше, на животноводческой ферме, что позволило бы одновременно решить проблему с питанием.
Однако пока же машин на улице не было. Ни такси, ни кого бы то еще. Наконец, издалека послышался шум мотора, затем в дальнем конце улицы показался автомобиль. Сергей шагнул к краю тротуара, выставив ладонь с развернутой пятитысячной купюрой. Ее красный цвет был способен затормозить почти кого угодно даже в столицах или городе-миллионнике, не говоря уже об Южно-Сахалинске. Впрочем, разглядев легковушку, Семенов руку убрал. Номер у машины был знакомый, и подобным способом останавливать ее было лишним. 'Тойота' стала притормаживать, прижимаясь к краю улицы.
'Кремовая. Точно такая же, как та', - вспомнились события двадцатилетней давности...
**
И сладко, и горько идти, взявшись за руки, по залитому лунным светом асфальту. Он отсвечивает бледным, и кажется уходящей вдоль сонной рекой, струящейся в вечность под навесом отсвечивающих серебром древесных крон. Сладко, потому что человек рядом дорог до щемящей беспричинной радости в груди. Горько, потому как понимаешь, что расставание неизбежно. И хочется, чтобы этот путь никогда не закончился. Длился, длился и длился...
Затемненный джип стоял на обочине за поворотом, и сначала Олег решил, что там милуется лишенная крова парочка. Но через мгновение понял, что ошибся. Волной накрыли запахи опасности: алкоголя и злого мужского пота, адреналина вышедшей на охоту стаи и крепкого никотина. Олег секундно порадовался, что не отпустил в этот путь Машу одну. А еще, что эта встреча досталась ему, а не кому-либо из неспособных за себя постоять и, по сути, очень слабых людей.
Как всегда в таких случаях, кратно убыстрился ток крови в артериях и венах, бритвенной остротой взорвались нервы. Ярче и резче стали краски, запахи и звуки - вплоть до явственно выступивших мертвенных прожилок пожухлой от недельного зноя листвы, вони выброшенных в траву окурков, ускорившегося стука сердец сидящих в засаде.
'Дай Бог вам удачи и рассудка пропустить нас', - мысленно пожелал Саев поджидающей в машине шпане.
Что чувствует тигр, увидев стаю недорослей-шакалят, по недостатку разума считающих его легкой травоядной добычей? Азарт и еще что-то, включая оттенок легкой скуки, как у преподавателя, принимающего экзамен у студентов-прогульщиков.
Бледные и размытые, словно лики утопленников под слоем грязной воды, блины лиц за подтонированными стеклами синхронно повернулись вслед проходящим. Видимо, скучающие в поисках приключений мерзавцы посчитали невысокого парня и еще более хрупкую девушку легкой добычей.
Хлопнули двери автомобиля. В спину донеслось сначала ленивое:
- Эй, подождите! Дело есть!
И уже с угрозой.
- Стой, млять, тебе сказали!
Олег легко сжал ладонь Маши, шепнул: 'не волнуйся, все будет нормально'.
Повернулся, шагнул вперед, заслоняя.
- Что хочешь-то, земеля? Машину, что ль, подтолкнуть надо?
Их было четверо. Коротко стриженные, накачанные бугристыми мышцами, алкоголем, похотью и агрессией. Каждый раза в полтора тяжелее Саева. Безмерно опасные на безлюдной дороге и в такой поздний час. Любому человеку. Но Олег не был человеком.
Они уже надвигались. Двое слева, по дальней от леса стороне, обошли, окружили.
- Ниче телочка, - ухмыльнулся с презрением блеснувшей золотом пастью главарь. Пренебрежительно окинул взглядом Саева.
- Отпустишь козу с нами покататься? Вижу, студент, не против!
Разрешительно кивнул.
- Давай с нами, киска. Не пожалеешь.
Хохотнул довольно. Вечер явно удавался. И развлечение, и тренировка бойцов, и возможность еще раз повязать их серьезной статьей.
Стоящий за спиной Маши качок по-хозяйски положил кисть на плечи вздрогнувшей девушке. Прижал мускулистой рукой шею, подавляя сопротивление. Стал нагибать, прижимая вниз и к себе.
'Ситуация уже 'не разруливается', - решил Олег. - 'Пора действовать. Сначала бережно... а там посмотрим'.
Смазанным, еле уловимым для человеческого взгляда движением скользнул к качку. Схватил за ладонь. Вывернул, болевым приемом освободил от захвата попутчицу. Тут же уклонился от летящего в лицо кулака. Дернул противника на себя. Увернулся от летящего тела, освободил пространство и отправил его кубарем в заросли. Тело, матерясь, пролетело метра три, обрушилось в огромный куст и на время в нем запуталось.
Тут же испуганно пискнула девушка. Второй из отрезавших путь схватил ее за волосы, а к шее прижал блеснувшее хищным лезвие.
- Ты что, студент, совсем охренел? Щас ее кончу! И тебя тоже!
Прочие пока хранили молчание и не вмешивались, тем самым оставляя себе шанс уйти невредимыми.
Короткий миг между тем как веки упали, моргая. И снова поднялись. Рука Саева уже выламывала нож. Порезался. Крови в ставших сухими и жесткими, как деревянные бруски, ладонях не было. Но острие успело задеть шею Маши. Близко к артерии или капилляру. Потому что царапина очень быстро набухла багровым.
И тут же сзади зашевелились.
- Олег! - крик и расширившиеся зрачки Маши.
Грохот выстрела в спину. Запах крови, опасности, смерти в тысячу раз обострил реакцию.
Олег обернулся, как сова, вывернув голову на сто восемьдесят градусов. Увидел медленно, словно бумажный ком, летящую пулю. И еще одну, покидавшую брызжущий красными искрами ствол.
Можно увернуться. Но тогда попадут в девушку. Надо ловить на себя. Игры кончились. Саев развернулся к все еще борющемуся за нож качку. Схватил за волосы, ломая резким движением шею, дернул голову к себе. Впился выщелкнувшими из-за клыков иглами кровососов в сонную артерию и яремную вену. Куски свинца один за одним входили в спину, ломая ребра и круша внутренние органы. Но это уже было все равно. Потому что в вампира лилась жизнь, позволяющая выдержать сотню таких расстрелов.
Хищник, переставший и быть, и казаться человеком, мгновенно высосал, опустошил обмякшее тело. Заострившимися змеиными зрачками глянул в лицо теряющей сознание девушки. Подхватил за талию, бережно положил на асфальт.
Развернулся в палящих в него из двух стволов бандитов. Между пулями и мгновениями скользнул к ним. Оторвал вместе с пальцами ТТ у одного, наган у другого. За секунды опустошил обоих. А тому, кто выбрался из кустов, просто вырвал сердце, потому как кровь его была больна и несъедобна.
**
Номер у легковушки совпадал с тем, что был в присланной диспетчером таксопарка смс. Но вот водитель, плешивый толстячок лет сорока... Он не гармонировал со своим транспортным средством. И даже пах иначе, чем автомобиль. Чем сиденье, на котором располагался. Чем баранка перед ним, тряпки сзади и все прочее. В этой машине он явно был столь же чужим, как и впервые попавший в нее Семенов.
- Подменили приятеля? - спросил Сергей, перепроверяя себя, шофера, ситуацию.
- С чего вы взяли? - водитель, почти в таких же, как у пассажира, очках на треть лица, повернул голову. Тут же всмотрелся в дорогу. Улыбнулся. Неохотно согласился.
- Ну да. Там проблемка одна нарисовалась. В общем, пришлось. А вы далеко и надолго?
- Время покажет... - уклонился Семенов. Откинулся на спинку, показывая, что не настроен продолжать беседу.
- Я вот тут книжку недавно добил, - не обратил на это внимание шофер. - 'Салимов удел'. Стивена Кинга. Про вампиров. Сильная вещь. Не читали?
- Нет... - сквозь зубы процедил Сергей. Книги про вурдалаков его не интересовали. Во всяком случае, художественные.
- А зря! - встрепенулся водитель. - Меня, кстати, Игнат зовут...
Подождал полминуты, ожидая ответа. Молчание его не смутило. Продолжил.
- Там ведь суть в чем? Вампир ... высшего уровня, такой, что круче не бывает, захватывает городишко. Это по мнению автора. А по сути, налаживает симбиоз с населением.
Бросил взгляд на Семенова. Снова сосредоточился на дороге, не прекращая настойчиво, как лектор неразумному студенту, объяснять:
- Так-то, если хорошо подумать, такое сотрудничество для обоих взаимовыгодно. ЕМУ - кровь, грамм по двести в месяц любому сдать не трудно. А народу - полная безопасность. От ночных грабителей да пришлых лихих. Которые, если что, сами на корм пойдут. Ну и помощь разная. В бизнесе или еще где. ЭТОТ-то с его сверхвозможностями куда угодно может пролезть и что хочешь узнать. А может, и повлиять. На конкурентов там и так далее. По-разному. И потом, кто там умирает или заболел без шансов, так вампир его раз - и бессмертным делает. По взаимному согласию, понятно. Кто ж от вечности-то откажется.
На секунду задумался. Словно нехотя, добавил:
- Вот у меня, к примеру, язва в очень нехорошей стадии. Врачи говорят, операцию надо. Но всяко может вылезти. А так - раз, и в дамках. Никакие болезни не страшны. А?
Снова бросил резкий, как апперкот в боксе, взгляд на попутчика.
Помолчали. Дорога бросалась под колеса серой и тусклой, как послевоенная жизнь Семенова, лентой. А на востоке уже багровела болезненная гангрена восхода.
- Командир, - лениво сказал Сергей, - я тебе вообще не за разговоры плачу, а за доставку. Хочешь поговорить - сходи вечером в пивбар. А сейчас, ради Бога, следи за дорогой и рули...
До аэропорта добрались в молчании. Рассчитался Семенов точно по счетчику. В самолет вошел одним из первых. Место взял у аварийного выхода, там, где не было окна. Соседей у него тоже не оказалось. Прикрыл веки. Сосредоточился, пытаясь отключиться не только от неприятного света, но и навязчивого запаха десятков тел, звуков, вибрации и прочего. Обостренности, бесценной для охотника в ночном лесу, но столь утомительной в человеческом общежитии.
Вздрогнул, уловив в какофонии чувствований знакомые тона. Не поверил. Открыл один глаз. Сразу же, и зло - второй. По салону шел Игнат. И натянуто улыбался Сергею. Потоптался в проходе. С виноватым видом втиснулся на сиденье рядом.
Натужно хохотнул.
- Надо же... И я этим рейсом. И место это мое. Билет могу показать, если не верите.
Секунду подумал, решаясь. Тоном просителя добавил:
- Мне бы с вами поговорить. Убедительно прошу вас, просто выслушайте. А потом что захотите, то и сделаете. Только не убивайте меня. И не убегайте.
**
- Беги! Беги, сынок, не оглядывайся!
Отбомбившиеся по колонне с беженцами самолеты с черными крестами делали большой круг, собираясь пройтись смертью по второму разу. Истошно ржала павшая лошадь, взбивала копытами пыльную дорогу, словно пытаясь отползти от вываливающихся красными змеями из вспоротого живота внутренностей.
Отброшенная взрывом телега опрокинулась, зажала ногу женщине. А может, и раздробила, сломала ступню. И теперь мать гнала сына прочь, потому что рядом с ней его ждала гибель.
- Мама! - навзрыд... - Мамочка!
- Беги! Беги, Серёженька! Ради Бога!
И вой летящей от солнца огромной черной птицы, стоны людей и животных, треск пулеметов. взрывы ...
Пятилетний мальчишка мчался от дороги, над которой вершился ад. Вперед, в тихий, солнечный, вечно живой лес. Подальше от несущих с собой смерть и разрушение людей. Бежал, уворачиваясь от веток, перескакивая валежины, до тех пор, пока не зацепился за одну из них. Пролетел несколько метров, всем телом впечатался в огромную сосну. Исчез из этого мира в спасительное беспамятство...
Пришел в себя от того, что замерз. То ли от ранних осенних заморозков, то ли от ледяных звезд в черном небе. Позвал тихо:
- Мама...
Надеясь, что она где-то рядом, и все хорошо.
Ответа не было.
Плач ребенка и мрачный шум ночных дерев. И никого рядом. Словно на земле не осталось ничего, кроме огромного леса и заплутавшего в нем мальчика. Три дня он брел, не зная куда, обессиливая от голода, все более простывая, пока не упал на краю болотца, сломленный пышущим изнутри сорокаградусным жаром. Свернулся в клубок, чувствуя, как левый бок промокает ледяной водой.
- Мама... Мамочка...
Голос... гулкий, нечеловеческий...
- Ого. Кто это тут у нас? Человеческий детеныш... Да он загибается...
- Мама... Мамочка..
- Ну, я тебе точно не мамочка. Что же мне с тобой делать? Помрешь ведь... Давал я зарок. Но, ты ж совсем ребенок. Видимо, это судьба. Мой выбор дать выбор тебе. Или не дать. Ладно, живи!
Сергея разворачивают к небу. Он стонет, потому что больно каждой косточке. Так удобно лежать, свернувшись, - уйдите, оставьте, ничего не надо!
Твердое, похожее на огромный коготь, разжимает челюсти.
- Пей, дурак. Может, потом ты меня проклянешь. Но сейчас я вырву тебя у смерти. А что потом ... выберешь сам.
В рот льется одновременно соленое и сладкое, горячее и ледяное, пряное и душистое, со вкусом тысячи знакомых оттенков и того незнакомого, что меняет жизнь навсегда.
**
- Поменять жизнь навсегда... - Игнат мечтательно зажмурился... - такой шанс выпадает не часто... и не всем. Я предлагаю это нам с вами сделать. Поменять к лучшему жизнь. И вашу. И нашу.
- Давно вы меня 'пасете'? И кто вы?! - грубовато, совсем не в тон дружелюбному собеседнику перебил Сергей.
- Ну, откровенно ... - толстячок задумался, - ... а иначе здесь и сейчас нельзя... так-то с год подозревали. Скорее даже, прозревали.
Вздохнул, решаясь.
- Если начистоту, то на меня работает целая команда. Достаточно авторитетная и с серьезными связями во власти. Охватываем весь Дальний Восток. В частности, поставляем биоматериалы за рубеж. В Японию в основном. Нелегально, конечно. В Южно-Сахалинске мои ребята случайно обнаружили, что крови в пункте приема у нас сдается больше, чем получается на выходе. Хотя бухгалтерия ... в том числе и 'черная' вроде в ажуре, все отходит. Сначала подозревали конкурентов. Потом сконцентрировались на вас. Ненормальный образ жизни, знаете ли. Все же в глаза бросается. Стали присматриваться. Поначалу даже не верили, что такое возможно. Потом убедились. К примеру, взятые после ваших дежурств пробы органических тканей, оставшихся на мебели и одежде, дистанционное зондирование и еще кое-что. У вас ведь все характеристики нечеловеческие. Как медосмотры только проходите? Впрочем, это, конечно, не проблема... Потом на практике проверили. Помните трех хулиганов с месяц назад? Вы так быстро двигались... Человек так не может. Причем ребята-то были подготовленные, бойцы высшего класса с разными 'поясами' и навыками. А вы их в секунду отключили. Причем без серьезных травм и повреждений. За что, кстати, отдельное спасибо.
- Зачем мне полицию в это дело было впутывать? - буркнул Семенов, - а так, оклемались, и сами уползли...
- Вот-вот, - обрадовался Игнат, - вы разумный...
Засомневался. Но все же закончил.
- ... сверхчеловек.
Добавил
- И я хочу стать таким же... И не только я.
**
- Ты ... ты такой, да? - девушка смотрела полными слез глазами
Олег прижался лбом к стеклу. Во дворе дома стоял джип, и надо было возвращаться, чтобы до рассвета утопить в море, завалив на дне валунами, до поры сложенные в лесу тела. Но еще важнее разобраться с тем, что сейчас навалилось на него. Вот так выстраиваешь свою жизнь - размеренно, комфортно, с пониманием того, что впереди. И вот раз - появляется женщина. И все летит к чертям. Потому что невозможно длить то, что было до нее. И остается либо все менять к непонятному, возможно, худшему для обоих. Либо бежать.
- Я разный, - глухо ответил Саев.
- Я приму тебя любого. Я знаю, какой ты там внутри. Каким бы ты не был сегодня, я знаю, какой ты настоящий.
- А надо? Принимать меня...
- А что делать? - спросила, будто об очевидном. Так, что стало понятно - другого выхода нет. И быть не может.
- Что делать? - переспросил Олег. Сделал шаг к дивану.
Маша напряглась. Пересилила себя. Болезненно выдохнула, потянулась к нему. Одними губами, еле слышно сказала:
- У меня еще никого не было. И не будет, кроме тебя.
- Тогда ты станешь такой же, как я, - хрипло ответил Олег.
- Мне все равно
- Мне - нет.
Положил ладонь на лоб девушке. Она закрыла глаза, губами потянулась к его запястью.
- Спи... Спи, милая, спи...
Уложил хрупкое, обмякшее в мужских руках тело. Накрыл пледом.
Прожить с ней жизнь. Близостью инициировать, сделав такой же. Этим лишить возможности родить ребенка. Вынудить всегда прятаться от света, людей, охотников. Избегать родственников, пока они не покинут этот мир. И со временем - пусть через сотни или тысячу лет, все равно рассыпаться в прах. Случайно попав под ультрафиолетовое излучение, в руки излишне любопытных исследователей или еще по какой из десятков возможных причин. При том заставить все это время балансировать между соблазном всемогущества, блаженства, счастья, что дает кровь людей. И совестью в себе и ответственностью перед ними. Каждый день, час, миг, когда рядом с тобой находится пища ... человек ... выбирать в себе между демоном и богом. А если она не выдержит такого? Сломается?
- Нет, милая, нет... Спи ... сутки. Мне хватит, чтобы уехать. А потом забудь меня. Дай Бог, чтобы это у нас получилось. Тебе забыть. А мне заставить это сделать. Нас обоих.
Потом, в аэропорту, уже в личине другого человека, и в самолете, Саев думал, что самое главное в этом мире, что мы можем сделать, если можем, - то это родить и воспитать ребенка. Как продолжение себя во многих ликах на эоны лет. Как единственный шанс на то, что некто, твое продолжение, когда-нибудь да исправит сделанные тобой ошибки. Искупит бессмысленность и греховность твоего существования. Быть связующим звеном в цепочке от прошлого к будущему, объединяя собой тысячи поколений, что были 'до', и миллионы, что последуют, частью человечества не только здесь и сейчас, но и, через предков и потомков, во всей его многолетней истории - вот в чем главная цель, смысл, содержание жизни. Не дать родится, это больший грех, чем убить, решил Саев. И хотя бы этой виной свою жизнь отягощать я не буду...
**
Чувство вины всегда преследовало Сергея. Начиная с того страшного дня, когда он потерял маму. Испугался и побежал, пусть даже послушавшись ее. А останься, может быть, все бы сложилось иначе? Кто знает, может быть, безумная храбрость ребенка ошеломила бы судьбу, и та спасла бы обоих? И потом, в тех многих случаях, когда Семенов для выживания использовал других людей, пусть даже их не калеча, он все равно чувствовал себя виноватым перед ними. Того же Петровича подвел. И теперь старику объясняться за неуставной сон, во время которого тот неизвестно куда потерял напарника и вдобавок к нему находящиеся под охраной десятки литров крови.
Да и дремлющему на диване холостяку, в квартире которого Сергей сейчас обосновался, предстояло пережить не только непонятным образом выпавшие из жизни сутки, но и потерю паспорта. По которому переплавивший себя в облик хозяина документа Семенов собирался ранним утром отправиться на другой конец страны.
- Спи, дорогой... - покосился на находящегося в беспамятстве холостяка Сергей.
- И радуйся, что попался мне, а не Игнату.
Навязывавшегося на инициацию авторитета вместе с его телохранителями Семенов полудюжиной точных ударов отключил, когда автомобиль с ними остановился перед светофором в центре города. Выскочил, нырнул в подворотню, и почти мгновенно потерялся в областном центре. Существу, способному двигаться в десятки раз быстрее человека, при этом меняя обличия, это несложно.
Труднее было определиться с выбором дальнейшего пути. Хотя и это Сергей сделал.
Щелчок по клавише.
Страница в 'контакте'.
Мария Решко. Сорок два года. Детей нет. Хотя на фото рядом с любимой, видно по глазам ребятишек, учительницей сотни ее воспитанников. Но с рождением своего, как и со спутником жизни, явно не сложилось.
И еще одно. Чем позднее была дата размещенной фотографии, тем яснее Семенов видел в женщине признаки терзающей ее болезни. Такой, что врачи не берутся лечить. Разве что за очень большие деньги, причем ориентируясь как раз на пусть недолгий, но хороший заработок, а не на надежду излечения. Был ли причиной недуга пережитый в молодости стресс? Единственная в жизни, но так и нереализованная привязанность? Еще что-то? И что можно сделать в такой ситуации?
- Я иду к тебе, Маша. - шепнул лику на мониторе Сергей. - Приду и предложу выбор. Жить со мной, скрываясь от окружающих. Борясь с огромным искушением стать над ними хозяином, превратив в корм. С искушением огромной силы, наслаждения, переполняющего сердце и тела восторга, если решишь жрать людей. Или существования пленника в темнице собственной совести, если оставаться человеком. А может, ты просто испугаешься и выгонишь меня. Но выбор у тебя будет...
Новогодняя сказка
Вячеслав Ледовский
С моря на порт наползали айсберги, будто собираясь приступом взять берег и завалить его неумолимой, пахнущей мертвыми водорослями инертной массой, с треском орудийных залпов крошащейся на многотонные скалы.
Было так зябко, что очень хотелось заменить появляющееся на короткие светлые часы над самым горизонтом бледное солнышко на громадный, в десяток километров, раскаленный рефлектор. Повесить его над приполярным, притулившимся к Северному Ледовитому океану городом, чтобы спасти заиндевевшие бульвары и угрюмые, опаленные седой изморозью дома от вездесущего, пробирающего до сердца, желудка и позвоночника, мороза.
Самая пустяшная и недолгая прогулка, казалось, превращала кровь в лед, который грозил острыми краями изнутри порезать вены и артерии, а воздух обжигал горло и легкие арктическим холодом.
К ночи вне теплых квартир замирала всякая жизнь. Алчная стужа заглядывала в окна, скреблась когтистыми лапами в двери подъездов, скалясь вихревыми порывами, уносилась прочь, надеясь отловить заплутавшего путника или, хотя бы, выброшенных хозяевами на улицу и потому обреченных замерзнуть пса или кошку.
Даже привычный к космическому холоду лунный серп нервно кутался в обрывки скользящих по черному небу туч. Ознобливо морщился, когда вьюга отбирала и уносила прочь небесные покрывала. Ненадолго радовался новой возможности хоть на время спрятаться за очередную рваную накидку.
Снежинки в изрезанном полосами света сумраке не порхали, а строем тяжелых белых конфетти валились на промороженную, казалось, до самого центра планеты землю. Дрожали, прижимаясь плотнее к бледному сковывающему мир савану, успокаивались только после того, как их укрывал следующий слой воздушной стылой крупы.
Ноябрь был щедр на метели, и декабрь еще более завьюжил, ни в чем не уступая старшему календарному братцу. Деревья покряхтывали от морозца, уводили прану вглубь ствола, или вниз, в самые корни, но многих это не спасало, и они беззвучно умирали стоя. Их предсмертные стоны слышали только угомоненные лишь морозом да тьмой их наперсники и вечные спутники - городские пичуги, что сейчас стайками поплотнее сбивались на чердаках да жались к любым источникам тепла.
Кто не переживет зиму, станет понятно к весне, когда не завяжутся листья на старом тополе в скверике у памятника, и липа на бульваре, что тревожила острым дождевым запахом многие поколения влюбленных, впервые не набухнет почками, а проторчит сухим веником до середины лета, пока её не спилят городские службы...
- Как холодно на улице! - Маленькая кучерявая девочка прижалась носиком к окну, вздрогнула, передернула остренькими плечиками, рассматривая узорчатые ледяные заросли на дальнем, внешнем стекле. - А бабушка там не замёрзнет?
- Оленька, почему она должна мёрзнуть? - Встревожилась, выглядывая в гостиную из коридора, Маша.
- Она ведь под землёй. Там у неё ни домика, ни печки, ни теплых батарей нету.
- Скажем, в домик-то мы её положили, - постаралась успокоить дочурку мама. - А на самом деле, бабушка сейчас на небе. И смотрит оттуда на нас.
- Как она там может быть, если её дяденьки закопали? - На глазах девочки навернулись слезы. - Я же все видела. Вы меня на кладбище возили! Прощаться...
- Как тебе это объяснить? - Смутилась Маша. - Вот ты помнишь, на даче, мы цветы садили? Ты лопаточкой зарывала. Помогала нам. А потом семечко гладиолусом проросло. Здесь всё точно так же. Когда человек умирает, его хоронят. Грехи и все плохое уходит вниз. А освободившаяся от них душа взлетает вверх. И радуется вместе с нами.
- А что, баба Вера была грешницей? - Обиделась обожавшая покойную бабушку внучка.
- Положим, все мы иногда бываем плохие. Помнишь, как она лекарство пить не хотела? А надо было. Может быть, потому и ... покинула нас, что не слушала врачей. Вот ты часто просишь купить чипсы с колой. Вместо полезных фруктов и сока. У всех ведь когда-нибудь что-нибудь неправильное да есть. Только надо стремиться от него избавляться. А вот когда мы уйдем отсюда ... Окончательно, как бабушка с дедушкой, все плохое от нас в земле и останется. А хорошее, наша душа, взлетает ввысь. И видит оттуда всех, кто был ей дорог.
- И я тоже когда-нибудь туда улечу? - Обрадовалась Оля.
- И ты тоже. - Грустно улыбнулась мама. - Когда-нибудь. Чем позже, тем лучше. Только чур, давай договоримся, строго по очереди. Я первая. А ты потом. Как своих внучек-правнучек воспитаешь. Хорошо? А после всего там все вместе и встретимся. Бабушка, дедушка, папа, я. Ты. А теперь принимай ванну и спать, милая. Завтра Новый год. Надо хорошо выспаться, чтобы полночь дождаться. А то Деда Мороза с подарками не увидишь.
- Хорошо. - Засобиралась девочка. Что-то в том, что рассказала мама, было неправильное. Но Оля решила подумать об этом перед сном. Подняла на Машу блеснувшие надеждой глазёнки:
- А Дед Мороз мне ноутбук подарит? Я ведь его об этом очень хорошо попросила!
Мама смутилась:
- Ноутбук - слишком дорогой подарок. Может быть, для начала мобильный телефон?
"Что мобильный, в нем игрушки совсем простые-простые. И на сайты с феями и супергеройшами доступа нет", - рассудила девочка.
С волнением в голосе спросила:
- А ты ему мое письмо точно отправила? Я в нем написала, о чем мечтаю! Как папа сказал!
- Конечно, отправила, - успокоила Олю мама. - Только Дед Мороз, он все-таки каждому по возрасту игрушки выбирает. Компьютеры, это для более старших детей. Может, кукла лучше будет?
- Мама, я все же не детсадовская, а во второй класс хожу! - Обиделась девочка. - И отличница, между прочим!
Повернулась, гордо пошлепала в ванную, надеясь, что Дед Мороз окажется все же разумнее родителей.
Подумать о том, чего неправильного в смерти, Оля не успела. Едва её головка коснулась подушки, глаза сами, помимо воли ребёнка, закрылись, и девочку унесло в чудесный сон - летний день в далекой сказочной стране, где бабушка учила внучку летать. Они вместе неслись над громадным пахнущим сдобой и мёдом лесом, срывая на ходу огромные цветы с крон деревьев и рассыпая алые лепестки на хороводы белок, мышат, куниц, лисичек на изумрудных полянах...
- Ну, ты спать! - Удивился папа, заглядывая в комнату дочки. - Скоро полдень, я уже на работе с коллегами Новый год отметил! И нам неожиданно большую премию выдали, бывают же чудеса. Давай вставай, завтракай, да прогуляемся - начнем её тратить. На улице - просто чудо!
Последний день года был действительно хорош.
Антициклон разогнал облака. Яркое нарядное солнце, пусть от самого горизонта, но простреливало веселыми лучами бледно-голубой небосвод, и воспрянувшие духом птицы гомонили на ветвях деревьев, кучковались у магазинов, с надеждой разглядывая выходящих покупателей.
Оля потянула отца к тянущейся по тротуару ледяной дорожке, уцепившись за крепкий локоть, с удовольствием прокатилась до продуктового ларька.
Голуби сидели рядком на металлическом поручне перед его витриной, мечтательно созерцая разложенные на лотках застекольные фрукты и синхронно поворачивая клювы то налево, то направо. С козырька крыши их скептически разглядывал нахохлившийся воробей с выбивающимся, как у индейского вождя, перышком на макушке.
- А ну, пошли! Совсем обнаглели! - Прикрикнул папа на птиц, и те нехотя разлетелись в стороны, освобождая окошко. - Два килограмма яблок фуши, три лимона, килограмм груш конференция и, по столько же, винограда тайфун и дамские пальчики, пожалуйста.
- Па, - дернула его за пуховик Оля, - купи мне немного чего-нибудь птичек угостить.
- Пожалуйста, - сделала она умильное лицо, - праздник ведь, и у них тоже должен быть!
- Хорошо, еще триста грамм семечек, - сдался Игорь, - только, чур, из рук не кормить! Мало ли какая на них антисанитария!
- Па, но ведь грипп-то уже не птичий, а свиной! - Сделала большие непонимающие глаза девочка, принимая пластиковый кулек. Но сердить отца не стала. Отошла в сторону, высыпала угощение к себе под ноги, и мгновенно оказалась словно в центре живого шевелящегося ковра из сизых спинок, крыльев, клекотания.
Периодически в эту толпу лихим ныряльщиком с отважным чириканьем бросался вихрастый воробушек, выхватывал добычу, отлетал за ларек, где распатронивал семечко, тут же возвращался и ждал своего следующего шанса.
- Пойдем. Нам надо еще торт забрать, - потянул дочку за руку Игорь.
- Ага, па, - Оля осторожно, распихивая валеночками птиц и чувствуя прикосновения их теплых тел, вышагнула и зашагала к кондитерской, с сожалением оглядываясь на голубей. Спросила:
- А я их от голодной смерти спасла?
- Кому-то наверняка твое угощение пережить эту зиму или хотя бы ближайшую ночь поможет, - согласился Игорь.
- Па, - вспомнился вчерашний разговор, - а что с людьми происходит, когда они умирают?
Игорь хмыкнул. - Серьезные вопросы, однако, задаешь! Не рано ли?
Подумав, всё же продолжил:
- Ну, сначала их хоронят, и они сливаются с почвой. Потом прорастают травой, цветами, деревьями. Превращаются в росу, взлетают к небу. Плывут облаками над разными странами. Возвращаются оттуда дождем и снегом.
Увлекся:
- Мы соединяемся с природой, становимся её частью. Пока существует жизнь, мы, однажды появившись, бессмертны. Просто переходим из одного состояния в другое. Из предыдущего тела в следующее. Все мы состоим из тех, кем были до своего рождения на свет, плюс то, чего мы сами добавим.
Спохватился, не окажется ли его монолог слишком сложным для ребёнка, пояснил:
- К примеру, когда тебе мнится что-то, чего с тобой никогда не было, на самом деле это в тебе просыпается память человека, который пережил это. А когда тебе снится, что летаешь, это просто вспоминаешь, как была птицей. Или тучкой. Примерно так.
- Тогда, может, в этой снежинке есть бабушка? - Оля поймала в варежку летящую с крыши белую искорку.
- А что, вполне может быть. - Улыбнулся папа. - Это значит, бабушка таким макаром попросилась к нам в гости. Чтобы отпраздновать с нами Новый год.
- Тогда я возьму её с собой, - серьезно ответила девочка, и до самого дома бережно несла ладошку открытой, рассматривая крошечную звёздочку.
В коридоре показала маме:
- Смотри, какая красивая снежинка. И большая. Она мне прямо с неба упала. Это привет от бабушки. Как ты вчера рассказывала.
- Ладно, выдумщица. - Рассмеялась мама. - Хорошо, переодевайся, и быстро наряжаем елку. До полуночи всего лишь десять часов осталось.
Снежинку Оля положила на подоконник. Весь день прошел в хлопотах, и когда девочка вспомнила о небесном даре, за окном уже стемнело.
Белая искорка не растаяла.
- Так это не снег, наверное. - Предположила пахнущая мандаринами и немного свежим легким морозцем, потому что только выскакивала за холодцом на балкон, мама. - То есть, ненастоящий, просто украшение откуда-то ветром принесло.
Потрепала дочку по макушке и ушла накрывать стол.
"Конечно, это не простой снег", - согласилась Оля. - "А волшебный".
Села перед подоконником на стул. Положила подбородок на сложенные друг на дружку, как в школе за партой, руки. Внимательно посмотрела на снежинку.
Та стала расти. Превратилась в белый, изукрашенный драгоценными каменьями ковер, который развернулся под ноги девочке огромной поляной. Тут же на ней вымахали огромные деревья, на ветвях которых расселись приветливые весёлые человечки в красных кафтанах и отороченных светлым мехом синих атласных шапках-колпаках. Издалека послушался звон бубенцов. По радуге, протянувшейся от одного края сказочного мира до другого, пронеслась упряжка оленей. Только вместо Деда Мороза в ней сидела бабушка и махала внучке украшенной бисером рукавицей...
- Спит, - выдохнул папа. - Может, пока не будить?
- А снежинка все же растаяла, - грустно отметила мама и вытерла платком маленькую каплю.
- О! Идея! - Решил Игорь. - Ты пока Оленьку не тревожь!
Он ушел, быстро вернулся с плоской коричневой, под кожу, сумкой. Вытащил оттуда ноутбук, поставил на подоконник перед дочкой, открыл.
Пояснил шепотом:
- Скажем, что не знаем, откуда он появился. Может быть, в него снежинка превратилась? Пусть у ребёнка останется воспоминание о чуде!
Включил лэптоп. Вывел заставку в виде сверкающей гирляндами елочки на заснеженной вечерней опушке. Поставил таймер на без четверти полночь.
- Как диги-дон заиграет, так проснется, и к нам выбежит! А мы будто ничего не понимаем! Пошли!
Они тихонько, на цыпочках, выбрались из комнаты дочери.
Оля спала. И снилось ей, что она сидит за праздничным столом вместе с мамой, папой, дедушкой, бабушкой. А еще у них в гостях Дед Мороз со Снегурочкой, смешарики - розовая Нюша, коричневый Копатыч, синий Крош, и много разных лесных жителей, и они пьют вкусный пахнущий жасмином чай с малиновым вареньем и кушают огромный, в полстола, белый кремовый торт.
Ноутбук тихо зажужжал. Экран мигнул. Картинка сменилась на другую. Теперь на ней была бабушка. Она мчалась на запряженной оленями повозке по радуге и улыбалась внучке.
А потом зазвенели колокольчики, и разбудили Олю.
- Мама, папа, там у меня ноутбук, бабушка с него мне рукой машет! - Ворвалась в гостиную девочка. Её глаза светились радостью исполнения заветного желания, восторгом прикосновения к сказке, счастьем встречи с любимым человеком, который, как оказывается, все-таки ушел не навсегда, а рядом! Хотя бы в праздники.
- А ну пойдем, посмотрим! - Искренне удивился папа. Увидел лэптоп, почесал затылок, на этот раз недоумение оказалось чуть наигранным, все же он был стивидором, а не актером:
- Ой, что это, и откуда?
Ноутбук, к облегчению девочки, никуда не делся. Правда, на мониторе светилось изображение сверкающей гирляндами и золотистыми шарами елочки на синей заснеженной опушке.
Впрочем, кто, кроме Оли да бабушки, знает, что там было за минуту до этого?
Ведь под Новый год разные чудеса случаются...
Самое главное
Вячеслав Ледовский
Зуев служил в команде Ильи больше дюжины лет и все это время скептицизмом отличался необычайным. Подвергал сомнению что угодно, вплоть до банального предложения пообедать в служебной столовке. Причем предлоги порой были взаимоисключающими, от 'почему не пораньше - ведь пошире выбор, самое вкусное еще не разберут'? До: 'а что не получасом позже, - народ разбредется, хоть очереди не будет'!
В этот раз он тоже себе не изменил. Весь путь от метро до офиса фонтанировал неверием. Хотя, чем ближе к цели, тем более иссякал, сникая на нудный бубнеж.
- Даже если он правда таков, как считашь, сотня секунд, эт все равно не о чем, - майор почесал кривоватый, сломанный еще во времена службы в десанте нос, - Ну вот что, скажи, что можно за полторы минуты сделать? Сорвать джек-пот в казино, как Кейдж? Ну, здорово, чего уж. А что больше? А ежели ты, что по мне бред, прав со своей голливудщиной, в нашей работе оно реально как помочь можеть?
- Насчет моей правоты, так ведь Кац за полгода стал миллионером, - взгляд в глаза сослуживца , - причем долларовым. Заработать на бирже с нуля больше миллиарда рублей, так, как он это сделал... это по мне вполне доказательно. Да с такими темпами к зиме он станет богатейшим человеком России! И потому недоступным для нас. Тогда к нему только генералу идти. И то с еще более высоких санкций. Потому нам с тобой надо брать его за жабры именно сейчас. Да и то, может быть, уже поздно...
Припечатал нарочито назидательным тоном, - а насчет того, что важны даже не секунды, а доли, так ты и сам в курсе! Помнишь Моздок? Или тогда, у арабов. Мгновения ведь все решили!
- Ну так это, ежели о ситуациях три-два до три-девять, так его тогда все время придется рядом с главным держать, - ухмыльнулся Зуев, - Вряд-ли объект на такое согласится. Тем более с его миллионами. Не говоря уже о реакции главного на подобные новации. Ладно, ты начальник, тебе рулить.
Поднял руки, показывая что согласен со всем. Ну, или практически со всем, потому как продолжил, - но ток давай так, я молчу. А то себя знаю, такую тему точно не потяну. Или ржать начну, или че не то ляпну.
- Я те ляпну! - рявкнул Фетин. - Ладно. Молчишь, но с самым суровым видом!
- Ага... А куда мне деваться, с подводной лодки-то?
Добавил в сторону, вроде как бы самому себе, - да еще с больным на все голову командиром...
*
Офис был так себе. Стандартная мебель, компьютер со средним экраном, легкий запах лаванды и щупленькая секретарша ближе к бальзаковскому возрасту - родственница, а не из модельных, тех, что совмещают основную работу с одной из древнейших.
Объективка скользнула в памяти: 'двоюродная сестра, сорок два года, но до сих пор по-семейному 'Галчонок', детей и мужа нет, не была, не привлекалась, и т.д., и т.п.'.
- Здравствуйте, Галина Иосифовна. Я Жоров, - представился вымышленной фамилией Илья, - мы с вашим шефом,
Взгляд на висящий над столом кругляш часов, - на десять договаривались. Я вот с товарищем. Как раз время...
- Да, проходите, пожалуйста, - взмахнула тоненькой ручкой, - Олег Кимович сказал, как подойдете, так чтоб сразу...
- Спасибо, - дружелюбная улыбка. И за порог. К человеку, вербовка которого могла возвысить Фетина до высот необычайных. Или... Да что там или, рисков практически нет. Самое большее, - окажешься в дураках в глазах подчиненного. Про которого, впрочем, знаешь настолько много и разного, что не страшно. Зато потенциальный выигрыш так велик, что решиться в любом случае стоит. Приходилось участвовать в авантюрах и посерьезнее. А тут ... максимум потерь - время, затраченное на сбор и анализ данных. Да на вот этот самый визит.
Хозяин кабинета был полной противоположностью секретарши. Слоноподобный - под два метра ростом, весом центнера в полтора, глазами навыкат и похожим на хобот длинным мясистым носом с чуть вывороченными ноздрями.
- Прошу вас, - с трудом приподнял столь же фундаментальную, как все остальное, задницу, тут же плюхнулся на изрядно просевшее под его весом, жалобно взвизгнувшее кресло.
- Садитесь. - улыбнулся, - или с учетом специфики вашей работы, правильнее говорить присаживайтесь?
Обтер лицо уже порядочно замусоленным платком, - Жарко сегодня... извините. За неудачную шутку. Чай, кофе, минералку? Ну, как хотите... Чем обязан визиту гостей из столь авторитетной конторы?
- А как вы сами думаете? - инициативу, как и договаривались, взял на себя Фетин.
- Вот даже не знаю.... - поднял лопатообразные руки Кац, - антиправительственной деятельностью вроде не занимаюсь. Честно говоря, к политике даже равнодушен. Вся жизнь на бирже, знаете ли. Или вас моя удачливость как трейдера тоже привлекла? Многие в последнее время приходят. Интересуются, как это мне удается. Банки, серьезные очень, предлагают сотрудничать. За очень большие деньги. От олигархов, самых-самых, тоже приходили. Но мне, знаете ли, работать на постороннего дядю как-то... Не в том уже возрасте. Не хочу!
Очень веско он это сказал. Так что сразу стало понятно - действительно не хочет. И не будет. Да и не к чем ему. При таких-то доходах.
- Удачливость, это не совсем правильное слово, - мягко возразил Илья. Достал из коричневой папочки бумаги. Водрузил на нос очки, что придало ему вид интеллектуала-математика. Цифры он помнил наизусть. Да и очки в нулевых диоптриях были лишними. Однако все это придавало словам дополнительный вес, потому таким психологическим кунштюком воспользоваться стоило.
Хмыкнул, прочищая горло.
- Вот смотрите, за последние четыре месяца, как вышли из больницы... Инсульт, кажется?
- Да... С комой... Три недели без сознания провалялся...
- Так вот, за это время вы провели на фондовом рынке более двух тысяч покупок и продаж. На которых заработали более миллиарда рублей.
- А что в этом незаконного? - возразил Кац, - инсайдом я не пользуюсь. Можете мои контакты проверить. Налоги тоже все плачу.
- Да, не спорю. Но дело в том, что все операции, все до одной, оказались прибыльными. ВСЕ (выделил голосом) две тысячи сто сорок две, если на закрытие вчерашнего торгового дня. Это очень необычно. И вот вопрос, как вам это удается?
Трейдер исподлобья глянул на оперативников. Задумался, словно ожидая чего-то. Пауза затянулась на растянувшиеся в вечность минуты.
Кац отбил барабанную дробь по столу пальцами-сардельками. И спокойно спросил.
- А я имею право не отвечать? По закону ежели?
- Конечно, имеете, - охотно согласился Фетин. - Но тогда этот занимательный вопрос все-таки у нас останется. И ответы мы будем искать самостоятельно. Уверяю вас, очень вдумчиво и тщательно. И найдем. У вас, ваших коллег, друзей, родственником. А оно вам надо? Может, сэкономите наше и свое время? И нервы...
Снова пауза. Словно трейдер ждал для ответа подходящее время. Недовольно хмыкнул. Снова вытер залоснившееся потом лицо.
- Умеете вы убеждать. Ладно, а сами какую версию рассматриваете? Уверен, раз пришли, то уже достаточно долго за мной 'смотрите'. И знаете, что никаких подсказок не от кого не получаю. И рынком тем более не манипулирую. Не те еще ресурсы у меня ... Пока что.
- Пока что, это очень важное дополнение, - криво ухмыльнулся Фетин. - Ладно, чтобы не затягивать время, послушайте, что по этому поводу думаю я.