Когда треть века назад, обвеваемый соленым ветром, гордый и опьяненный победой я впервые произнес это над телом поверженного врага, данная фраза показалась мне верхом мудрости. Он убит, и потому никогда и ничем не сможет навредить. Я жив, и, значит, именно мне принадлежит этот мир. Но со временем понимаешь, что все не так просто, как оно казалось в юности. Тело и душа дряхлеют. И в старости к тебе начинают приходить "твои" покойники. Одни спрашивают: "Зачем ты это сделал?", "За что ты нас погубил?". Другие рассказывают, каково им там, за последним порогом, где приходится платить за все, что натворил в жизни. И те, и другие по кусочкам выгрызают остатки твоего сердца. И если ты отлучен от моря, есть только одно спасение от кошмарных визитов - ром. Но и тот лишь приближает к неизбежному финалу, расплате за все....
- Билли! - невысокий плешивый крепыш с одутловатым землистым лицом протянул ко мне культяпую кисть, - Разве ты не узнаешь меня, Билли? Неужели ты не узнаешь своего старого корабельного товарища, Билли?
У меня перехватило дыхание. Квотермастер меня предал. Или решил, что желаемого можно добиться более легким путем.
- Черный Пес! - безусловно, я узнал этого подонка с гомосексуальными наклонностями. Но мараться о его руку, конечно, не стал.
- Он самый, - ответил, несколько приободрившись, старый педераст. Сглотнул, словно проталкивая в нутро кусок, застрявший у него в горле, - Черный Пес пришел проведать своего старого корабельного друга, своего Билли, живущего в трактире "Адмирал Бенбоу". Ах, Билли, Билли! Сколько воды утекло с тех пор, как я лишился двух своих когтей! - воскликнул он, придав искалеченной кисти движение, будто он не тянул ее для рукопожатия, а поднимал, чтобы почесать свою вшивую башку.
- Ладно, - сделал я попытку приостановить поток слов. Этот ублюдок славился своим умением топить собеседников в лавине ничего не значащих фраз, и был мне противен, - Ты выследил меня, и я перед тобою. Говори же, зачем пришел?
- Узнаю тебя, Билли, - ответил Черный Пес, - Ты прав, Билли. Этот славный мальчуган, - он неохотно выпустил плечо Джима, - которого я так полюбил, принесет мне стаканчик рому. Мы посидим с тобой, если хочешь, и поговорим без обиняков, напрямик, как старые товарищи.
- Чем быстрее ты отсюда уберешься, тем лучше, - проворчал я. Коли так все сложилось, ничего не поделаешь, придется его выслушать. Потому я принялся за яичницу с беконом, - излагай, чего хочешь?
Черный Пес сел с другой стороны, боком, поближе к двери, одним глазом кося на путь к отступлению. Когда мальчишка принес выпивку, эта развалина велела ему уйти, оставив дверь открытой.
- Чтобы ты, сыночек, не подсматривал в замочную скважину, - пояснил он, заметив мою кривую ухмылку.
- Доблестью ты никогда не отличался, - бросил я, - но видимо, другие еще более трусливы? Или, - я подумал, что возможен наиболее устраивающий меня вариант, - ты пока никому не сказал, где я?
- Нет, все знают, что ты живешь в этом трактире! - быстро возразил Черный Пес, сразу же попытался польстить, - мы же понимаем, ты не мог поселиться далеко от моря, потому искали вдоль побережья. А пошел к тебе именно я, потому что мы решили...
- Что я не буду марать свои руки о такую мразь, - закончил я, не обращая внимания на несогласный жест, но глаза старого извращенца успокоено и довольно блеснули, - Ладно, кто еще с тобой и чего вы хотите?
- Со мной все наши, - сказал Пес, - все, ты понимаешь? Даже Пью...
- Окорок тоже? - безразличным тоном спросил я, вытирая коркой хлеба с оловянной тарелки смешанное с растекшимся желтком сало.
- Все, - подтвердил собеседник, провожая жадным глазом мою вилку.
- Что, оголодал, приятель?- ухмыльнулся я. Кормить его я не собирался. Поить, конечно, тоже. Но Джим принес два стаканчика, и потому этот ублюдок лакал мой ром. Что начинало меня бесить.
- С утра в дороге, - искательно подтвердил Пес, - денег-то у нас немного, сам понимаешь. Все только на ТЕ и рассчитывают.
- С каждым из вас мы с Флинтом рассчитались в полной мере, - я отвалился к стене. Пират побледнел и дернулся со скамьи к двери, потому что я лениво вытащил кортик. И стал выковыривать острием мясо, застрявшее между зубами. Не руками же мне в рот лезть.
- Не пугай меня, Билли, - нервно сказал Пес, заискивающе добавил, - все знают, что карта острова у тебя. Капитан ее отдал, когда подыхал в Саванне. Дарби Макгроу это видел, а он врать не станет.
- Зря я не сразу перерезал глотку ублюдку, - проворчал я, - ладно, если Сильвер с вами, ты знаешь, что я хочу за сокровища.
- Ты получишь пятую часть, - быстро сказал пират, - и мы готовы выбрать тебя капитаном.
- Что, Окорок готов пойти даже на это? - деланно удивился я, - и Джордж Мери тоже не возражает? - с сарказмом продолжил, - Вы беспримерно щедры. Но мне нужна монета. Та, которая одна из девяти.
- Это же сказки, Билли, - просительно сказал Пес, ни к месту и в сторону брякнул, - и никакого голландца на свете тоже нет.
- Как нет, если я его три раза видел? - тут он явно перегнул, и потому я абсолютно искренне удивился, - во время того шторма у Тортуги, когда мы потеряли "Звезду". У Палп-Ки, когда свое получил бриг "Альбинос". И у острова Скелетов, когда сдохла наша родная "Селена".
- Нет, конечно, "Летучий голландец" есть, - поправилась эта собака, - и говорят, вместо дьявольского Джонса на нем новый капитан. Но сказки о волшебных песо ...
Он замолчал, потому что я посмотрел в его белесые глаза. И сейчас они заполнялись пеленой смертельного страха. Этот ублюдок отнимал у меня последнюю надежду на спасение. И потому я не выдержал.
- Нет, нет, нет, нет! - заревел я, - И довольно об этом! Слышишь? - хлопнул ладонью о стол так, что шкварки с тарелки брызнули на жилет собеседника, - Вы принесете мне всего одно морское песо. То самое. И получите за него миллион фунтов! - понимая, с кем имею дело, пояснил, - Но лишь после того, как я пойму, что у меня именно та монета!
- Хорошо, хорошо, Билли, успокойся, - нервно и быстро сказал Пес, - поверь, я целиком на твоей стороне. Но если ты ставишь вопрос так, то многие за то, чтобы вручить тебе черную метку. А то и сдать тебя властям.
- Ты меня пугаешь? - спокойно спросил я, и пират побледнел еще больше, - тогда я отдам клад короне. И сдам всю команду. Если дело дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все! - проорал я, и Пес нервно обернулся к двери, - И еще, - добавил я, - после того, как вы найдете МОЕ песо, пускай его принесет Пью. Слепых не берут на Голландец. А то кто другой может не выдержать искушения да сбежать. И тогда вы будете лизать свои задницы вместо карты.
Черный Пес раздраженно посмотрел в сторону, - хорошо, Бонс, - он всегда переходил на фамилии, когда злился, - Я передам твои условия. Но зря ты так с нами, - здесь он не выдержал и решил меня напоследок подколоть, - А мальчик славненький. Небось, дерешь его во все дыры?
Я промахнулся мимо его сердца всего лишь на дюйм, но зато хорошо задел плечо. И гнал этого ублюдка до двери трактира. Если бы не вывеска, за которую зацепился мой кортик, я бы разрубил его плешь пополам. В чем я был уверен, так в том, что эта гнида на мои глаза больше появиться не посмеет. И то хорошо. Но если бы вывеска была человеком, ей бы очень дорого обошлась помощь Черному Псу.
Пробежка не прошла даром. В боку закололо. Во рту пересохло. Пульс стал колотиться в виски аварийной рындой. На берегу для меня на все случаи жизни есть только одно лекарство.
- Джим, - закружилась голова, меня повело так, что я оперся рукой о стену, - рому!
- Вы ранены? - вскрикнул мальчишка. Кой черт он меня не слушает?
- Рому! - повторил я, - Мне нужно убираться отсюда. Рому! - рявкнул в его сторону, потому что мне становилось все хуже и хуже, - Рому!
Этот сопляк провозился слишком долго, и потому пол под ногами вздыбился и хорошо приложился по моей физиономии. Из стены вышел капитан. Присел рядом со мной.
- Билл, - он положил свою иссохшую руку на мою грудь, отчего мое сердце забилось часто-часто, а потом стало сбоить, - я тебе рассказал про песо только затем, чтобы ты не отдал наше золото этим мотам, которые прокутили свое, а теперь зарятся на чужое. Не подведи меня, Билли. А то и тебе придется до страшного суда страдать в этой палимой зноем пустыне, где нет ни воды, ни рома. Там очень плохо, Билл, очень плохо...
Его фигура подернулась рябью. Оскалилась на меня изъеденным червями лицом мертвеца. Потом рассохшимся от старости черепом. Превратилось в обрюзгшую физиономию Черного Пса
- Отдай нам карту, Бонс, - сказал он, - вот твоя монета, - и он протянул мне сжатую в кулак культяпую кисть. Но не выпустил песо, а отступил за спины Хокинса и Ливси.
- Где Черный Пес? - крикнул я им.
- Здесь нет никакого пса, кроме того, что грызет вас изнутри, - ответил доктор, - Вы пили слишком много рому. И вот вас хватил удар, как я вам и предсказывал. И я хоть, видит бог, без всякой охоты, вытащил вас из могилы, Ну, мистер Бонс...
Он назвал мою фамилию, и потому мне нужно было стать примерным, как юнга в первый день службы. Многие лихие люди в кабаках Карибских морей, да и в самой Британии еще помнили имя лучшего штурмана пиратской вольницы
- Я не Бонс, - поправил его я и с напускным смирением выслушал последующие нотации. Благо, эти благонравные господа дотащили меня до моей комнаты и уложили на постель. Но не оставили мне рома. Потому после полуночи ко мне опять ввалился Флинт и стал рассказывать про своих покойников.
- Ты помнишь Аллардайса? - спросил он, - я выкинул с рыжим ирландцем славную шутку на нашем острове. А теперь он приходит ко мне каждую ночь и выпускает мне кишки точно так же, как я поступил с ним, - он покачал полуразложившейся головой, от которой отваливались лоскутья кожи и куски мяса, - все, что мы сделали на этой земле, приходиться самим переживать там. А ты знаешь, каково ощущать, будучи мужиком, как тебя насилуют, словно бабу? Наш славный Черный Пес был бы, наверное, очень рад. Но самое страшное не это, - он приблизил ко мне свое разваливающееся на части лицо, - самое страшное, что в этой иссушающей пустыне нет ни росинки воды и ни капли выпивки. Это ужасно, штурман, если ты, как и я, не можешь без моря и без рома...
Он терзал меня своими россказнями всю ночь, и у меня не было даже полглотка, чтобы вымыть его из своих мозгов. И не было сил, чтобы самому добраться до стойки.
Мальчишка пришел только к полудню. Но принес только лекарства и морс, в которых я не нуждался.
- Джим, - обратился я к нему, - ты один здесь чего-нибудь стоишь. И ты знаешь: я всегда был добр к тебе. Не было месяца, чтобы я не давал тебе четыре пенса серебром. Видишь, друг, мне скверно, я всеми покинут! И, Джим, ты принесешь мне кружечку рома, не правда ли?
- Доктор ... - начал подросток, и его пришлось прервать.
- Все доктора бездельники, - объяснил я ему, - а этот ваш здешний доктор, ну что он понимает в моряках? Я бывал в таких странах, где жарко, как в кипящей смоле, где люди так и падали от Желтого Джека, а от землетрясений на суше стояла качка, словно на море. Что знает ваш доктор об этих местах? И я жил только ромом, да! Ром был для меня и мясом, и водой, и женой, и другом, и если я сейчас не выпью рому, я буду как бедный старый корабль, выкинутый на берег штормом. И моя кровь падет на тебя, Джим, и на этого треклятого доктора.
Если бы у меня были силы, я бы схватил мальчишку за горло или рявкнул на него. Но их как раз у меня не осталось. Вдобавок, из притолоки высунулась физиономия Флинта и стала гнусно мне ухмыляться изъеденными червями губами.
- Посмотри, Джим, как дрожат мои пальцы, - продолжил я противным самому жалобным голосом, - Я не могу остановить их, чтобы они не дрожали. У меня сегодня не было ни капли во рту. Этот доктор дурак, уверяю тебя. Если я не выпью рому, Джим, мне будут мерещиться ужасы. Я вижу старого Флинта, он там, в углу, у тебя за спиной, - мальчишка испуганно повернулся. Затем с недоумением уставился на меня, - Вижу его ясно, как живого. А когда мне мерещатся ужасы, я становлюсь как зверь, я ведь человек дикий, - уговоры не действовали, а я понимал, что без хотя бы одного глотка я немедленно умру, - Я дам тебе золотую гинею за одну кружечку, Джим.
- Не нужно мне ваших денег, - оскорблено ответил подросток, - Заплатите лучше то, что должны моему отцу. Я принесу стаканчик, но только один-единственный.
Он действительно слетал вниз и принес полнехонькую кружку рома. Я в два глотка выпил живительную влагу, и мне сразу полегчало. Да и высовывающаяся из стены охотничьим трофеем голова Флинта растаяла
- Вот и хорошо! - Славный парень этот Джим, из него бы получился отличный матрос. Не чета той дряни, с которой приходилось плавать, - Послушай друг, доктор не говорил, сколько мне лежать на этой койке?
- По крайней мере, неделю,
- Гром и молния! - это известие меня потрясло - Неделю! Если я буду лежать неделю, они успеют прислать мне черную метку. Эти люди уже пронюхали, где я, - моты и лодыри, которые не смогли сберечь свое и зарятся теперь на чужое. Разве так настоящие моряки поступают? - я посмотрел на Хокинса и нравоучительно сказал, - Вот я, например: я человек бережливый, никогда не сорил деньгами и не желаю терять нажитого. Я опять их надую. Я отчалю от этого рифа и опять оставлю их всех в дураках.
Я опустил ноги на пол. Но это движение вымотало меня так, что несколько минут не мог отдышаться
- Доконал меня этот доктор..., - в голове словно били в колокола, - В ушах у меня так и поет... - я понял, что в таком состоянии я не могу сделать и шагу, - Помоги мне лечь, - и я упал в кровать. Снова взглянул на подростка. В моей душе проснулась надежда.
- Джим, - спросил я, - ты видел сегодня того моряка? - Может быть, Сильвер поймет, что лучше принести мне песо морской ведьмы, я отдам ему карту, и черт с ними, моими обещаниями Флинту?
- Черного Пса?
- Да что там Черный Пес, - с горечью ответил я, - Он очень нехороший человек, но те, которые его послали, еще хуже, чем он, - я подумал, что если Окорок сейчас придет, он заберет у меня карту просто так, и я ничего не смогу сделать.
- Слушай, если мне не удастся отсюда убраться и они пришлют мне черную метку, знай, что они охотятся за моим сундуком. Тогда садись на коня, ведь ты ездишь верхом, правда? Тогда садись на коня и скачи во весь дух. Теперь мне уже все равно, - мне действительно стало все безразлично. Краски тускнели, звуки глохли, словно я погружался в набитую ватой бочку, - Скачи хоть к этому проклятому чистоплюю-доктору и скажи ему, чтобы свистал всех наверх, всяких там присяжных и судей, и накрыл моих гостей на борту "Адмирала Бенбоу", всю шайку старого Флинта, всех до одного, сколько их там осталось в живых.
Смерть подступала все ближе, а умирать молча, не поделившись тяготившим меня грузом, я не мог.
- Я был первым штурманом старого Флинта, и я один знаю, где находится то место. Он сам все мне передал в Саванне, когда лежал при смерти, вот как я теперь лежу. Видишь? Но ты ничего не делай, пока они не пришлют мне черную метку или пока ты снова не увидишь Черного Пса или моряка на одной ноге. Этого одноногого, Джим, остерегайся больше всего.
- А что это за черная метка, капитан?
- Это вроде как повестка, приятель. Когда они пришлют, я тебе скажу. Только ты не проворонь их, милый Джим, и я разделю с тобой все пополам, даю тебе честное слово... - я действительно был готов отдать ему половину всего, что имею. Так получилось, что к старости у меня не оказалось никого ближе и родней, чем этот посторонний мне мальчишка. Хокинс подал мне пилюли, и на этот раз я их с благодарностью принял,
- Еще ни один моряк не нуждался в лекарствах, как я...
Дни проходили за днями. Умер хозяин таверны, и всем стало не до меня. Пираты тоже не появлялись, но я был слишком слаб, чтобы сдвинуться с места и скрыться. Кроме того, я все же надеялся, что Сильвер найдет и передаст мне чертово песо. Он молодой, и у него впереди было еще много времени. Это мои последние часы утекали, как песок в рассохшуюся палубу списанного судна.
В роме мне никто не отказывал, и потому визиты своих покойников я ограничил до минимума. Когда они мне надоедали, я делал очередной глоток, и привидения исчезали. Но зачастую успевали высказать, что сделают со мной, когда моя душа покинет тело и попадет в их лапы. Не все посещения были уж очень неприятными. Как-то ко мне явилась Мадлен, девушка из Бристоля, которой я давным-давно обещал вернуться.
- Здравствуй, Билли, - сказала она, - я сегодня умерла, в том же доме, куда ты ко мне приходил. Помнишь его и песню, что ты мне любил петь?
- Конечно, - ответил я, Она была такой же молодой, какой я ее видел, когда мы расстались лет сорок назад. Я посмотрел в печальные зеленые глаза и пропел, - Мадлен, тебя люблю я, хоть весь мне свет пройти, Мадлен, к тебе вернусь я и не собьюсь с пути...
- Ты все же сбился с пути, Билли, - грустно сказала девушка. Улыбнулась, - А помнишь, ты говорил, что не переживешь меня даже на одни сутки? А я ведь верила... Ладно, я тебя ни в чем не обвиняю. Просто хотела увидеть тебя, или твою могилку, прежде чем уйти...
Наклонилась, коснулась моего лба холодными мягкими губами. И растаяла. Она хорошо повлияла на мою голову, потому что покойники мне перестали являться. Это было знаком к лучшим изменениям в моей судьбе. Но на следующий день меня подвел тот, от которого я ожидал этого менее всего. Джим Хокинс.
Я сидел за столиком и с тоской смотрел на залив, когда он дрожащим, но звонким голосом проорал "Вот ваш друг, Билли!". Рядом с ним стоял сгорбленный человек в изодранном матросском плаще с капюшоном. И хотя над его глазами и носом висел зеленый козырек, лицо было изрезано морщинами и покрыто седой щетиной, я узнал нищего. Это был человек, которого даже Флинт встречал стоя. И хорошо, что Пью ослеп, потому что встать у меня не получилось.
- Ничего, Билли, сиди, где сидишь, - гнусаво сказал он, - Я хоть и не вижу, зато слышу, как муха пролетит. Дело есть дело. Протяни свою правую руку... Мальчик, возьми его руку и поднеси к моей правой руке.
Я и Джим повиновались. Слепой вложил в мою ладонь монету и клочок бумаги, и я сразу сжал кулак.
- Дело сделано... - сказал Пью. С проворством, неожиданным в калеке, отскочил от меня, выкатился за дверь и, стуча палкой по обочине, заспешил по дороге прочь
Я разжал пальцы и взглянул на послание. На ладони лежал крохотный бумажный кружок с надписью "Даем тебе сроку до десяти вечера" и, как насмешка, обыкновенное серебряное песо. Сильвер все же меня подвел. Но времени, чтобы оставить их ни с чем, осталось достаточно.
- В десять часов! - сказал я Джиму, - осталось шесть часов. Мы еще им покажем!
Встал, двинулся к лестнице. Но внезапно в горло встряло так, что стало невозможно дышать. Затем словно бревно ударило в грудь, в область сердца, и я грянулся ничком о пол. Монета расплавленным слитком обожгла мне ладонь. Ледяная свежесть, сменившая жар в руке, распространилась по всему телу, сделав его легким, как листок. Словно ветер подхватил меня и понес далеко от таверны и от этой грешной, ненавидимой мной земли. И снова меня хорошо приложило, на этот раз на пахнущие смолой и морской солью дубовые доски.
- Эй, ты еще долго будешь валяться? - наглый задорный голос вывел меня из забытья. Я лежал на палубе судна с раздуваемыми ветром черными рваными парусами, а тремя метрами надо мной давненько мне знакомый бородатый веселый здоровяк одной рукой крутил рулевое колесо, а другой отхлебывал из горлышка пузатой бутылки.
- Бонс, ублюдок, мы тебя заждались, - снова проорал умерший год назад Барбоза, крикнул в сторону бушприта, - Капитан, наш штурман таки счастливчик, обменял свою душу на монетку Калипсо. Теперь их осталось всего три, - крутя штурвал направо, добавил, - Ставлю сто лет службы против гнутого пенни, что следующим будет Окорок, и лучшего квотермастера нам не найти!
"Летучий Голландец", отбрасывая желтые саргассовы водоросли, резал носом темно-синие, с красноватыми переливами планктона в глубине волны, направляясь навстречу опускающемуся в фиолетовый горизонт багровому солнцу. Шалые дельфины выпрыгивали из воды и трещали на своем языке, и спасающиеся от них летучие рыбки иногда залетали на палубу, бились на ней, изгибая упругие серебристые тела. Их сбрасывала обратно в воду возмущенно вопящая мартышка в кожаном камзольчике. С кокпита на все это, склоняя голову, косила круглым глазом здоровенная птица-фрегат с ощипанным хвостом, но слетать не решалась.
- Теперь он навсегда с тобой, Билли, наш океан, - захохотал бывший капитан "Черной Жемчужины" и подмигнул мне сразу обоими глазами. А из носовых кубриков доносилась даже не песня, а рев нескольких глоток:
... О, неба синего настой! Дуй ветер в парус, все к чертям!
Но ради девы пресвятой, оставьте только море нам!
И через секундную паузу все, кто был на палубе, присоединились к припеву: