Если мужчина готов ради другого человека разбиться в лепешку, скорее всего, это женщина, которую он любит. Если женщина может для кого-то сделать все, что угодно, значит, это её ребенок. Но это правило, как и все прочие, касающиеся людей, не абсолютно...
- Стой, а то умрешь! - Очень веско заявил мне здоровенный рыжеволосый мужик. Со шрамом через левую щеку и надменным прищуром многое видевших серых глаз. А боец-то, по виду и повадкам, серьезный. Из тех, что, если надо, будут стоять насмерть. Даже не из верности сюзерену или страха наказания за трусость, а просто вследствие самоуважения. Того самого, что призывает никогда "не уступать и не сдаваться!".
Фразочка, видимо, отрепетированная, специально для таких случаев. Дабы сразу ломать обывателей и ставить на колени нестойких. Только меня подобным не испугать. Пусть мне немного лет, но слишком многое в эти годы вместилось. Жизнь в замке Владычицы мира - это постоянное существование на самой грани смерти, которую видишь ежедневно. Потому очень быстро осознаешь простую истину. Все мы всё равно умрем. И наша планета на излете своего существования вспыхнет, сожженная до пепла звездой. И та когда-нибудь погаснет. Все придет к своему концу. Главное, не сколько проживешь, а то, как ты это сделаешь. Но если мне пытаются угрожать именно таким образом, значит, для моих противников смерть все же значима. Соответственно и ответим. Только без пафоса, а спокойно. Словно информируя о неизбежном.
- Ты тоже умрешь.
Надо же, насторожился. Даже шагнул назад. Смотрит с недоверием. Какое у меня оружие, если я их не боюсь? Четверо, в доспехах, топоры и ножи за поясами, щиты закинуты на спины, арбалеты нацелены на меня. Пятый, главный, уже в солидных годах. Почти дедушка, а туда же, за мной охотиться собрался. Хороший меч в богатых ножнах. Судя по орнаменту на рукоятке, из тех, что некогда принадлежали герою - основателю династии. А потом переходили из поколения в поколение с призывом "Без нужды не вынимать, без славы не вкладывать". На шее крупными звеньями цепь желтого знакового металла. С такой разгуливать по дорогам без охраны для жизни очень небезопасно. Снимут вместе с головой, даже не спросив имени прежнего владельца.
А главарь то со мной точно биться не будет. Не при каких условиях. Потому как, судя по осторожному цепкому взгляду, узнал.
На мне легкая рубашка, короткие штаны, плетенки из кожаных полосок на ногах. Стражники, обшарив мою фигуру глазами, успокоились. Ведь ничего не видно, чем можно было отбиться или тем более атаковать. Да и не произвожу я впечатление серьезного противника. Пусть высокий и плечистый, но все же пока юноша с не до конца сформировавшейся мускулатурой.
Рыжий уточнил:
- Ты умрешь сейчас!
Надо же, догадливый, понял, что я ему пытаюсь втолковать. Но, разве умного человека смерть может устрашить? Если там, за последней чертой, ничего нет, так и пожалеть о своем фатальном решении не успеешь. В смысле, просто уже некому будет. А если что-то есть, так переживать следует тем, кто в этой жизни многое теряет, а в той не приобретет. Я как раз не из таких.
- Значит, именно там, за порогом, я тебя встречу, когда и твой срок придет к концу! Сразу на входе буду ждать. Там и договорим!
Замялся, поганец. Голос у меня спокойный, даже равнодушный. Вдобавок я вызывающе ухмыляюсь. Значит, верю в то, что говорю. Обладаю должной силой и правом. С такой реакцией почти мальчишки он явно не сталкивался, потому не знает, как продолжить. А главный пока молчит. Он то сразу понял, с кем имеет дело. С обыкновенным человеком так бы не валандались. Скрутили бы, вчетвером-то, сразу. А может, предварительно отстрелили руки-ноги, чтобы не сопротивлялся. Но я как раз не простой. То есть папа у меня - вполне нормальный запуганный умник, последыш захудалого, к тому же выродившегося рода, неудачливый алхимик, слабенький поэт и лектор гимназии. Был, пока не помер по собственному желанию. Предпочел самоубийство выпавшим на его долю испытаниям. Правда, смерть выбрал грязноватую - повесился. Если она вообще бывает чистенькой, смерть. Но зато моя мама! В ней все дело. Она то этих хмырей ко мне и подослала.
Другая. Это её имя. И отличающий от людей родовой признак. Все женщины, по большому счету, одинаковы. Только она другая. Потому как единственная и неповторимая Основательница и Владычица Мира, Великая Мать Одннов-Властелинов. Это для них. А для меня просто вздорная, с истеричным характером и очень плохими привычками женщина, что меня родила. Довела до суицида моего отца. Преследовала и отлучила от своего сына всех, кто мог бы стать моими друзьями. Тиранила всю жизнь, пока я не стал входить в силу и наконец-то не сумел сбежать. И Владычица Мира она, только если я, Один, поделюсь с ней своим все более обретаемым могуществом. И этим принадлежащим только мне правом - менять мир по своему усмотрению. Чего я совсем не собираюсь делать. Не потому, что мне власть настолько самому нужна. Отнюдь. Просто людей жалко.
- Великая Мать хочет тебя видеть!
Надо же, главный включился. Перешел от угроз на торжественный тон. А мне-то что?
- А я её нет.
Глазки-то у стражников засверкали, даже кое у кого кровью налились. Может, фанатики? Есть такие зомбированные люди, в которых сильна потребность кому-нибудь служить. Вождю, идее, религии, народу, государству. Без этого им и жизнь не в радость. Вцепятся в свою зависимость, как собака в кость, и таскают в зубах до самой смерти. Причем готовы порвать на клочки любого, кто хоть чуть иначе думает. А может, просто добросовестные служаки. У таких на непочтительное слово о нанимателе реакция безусловная. Как "фас" для сторожевой собаки. То есть, сами-то они руководство не жалуют и кроют, как хотят, но вот если кто со стороны попробует начальство хоть намеком задеть, сразу личико неразумному почистят и задницу надерут.
Главный рукой сделал умиротворяющий жест команде, типа, спокойно, на провокации не поддаваться. И задумался. Выбор у него небольшой. Если отсутствует желание к самоистязанию и членовредительству, атаковать меня смысла нет. Для дурней, проявляющих подобную инициативу, это попросту чревато серьезным ущербом собственному здоровью. Даже если я предпочту пассивную отстраненность, любая направленная на меня агрессия отзеркаливается автоматически. Пустить болт из арбалета в ногу - отскочит и обезножит самого стреляющего. Ударить плашмя мечом по голове - сам по бестолковке, что такое удумала, и получишь. Пробовать скрутить - ничего не выйдет, потому как любое усилие вернется с большим ущербом для нападающих. Пытались неоднократно. Вот убить меня можно. Смертельный удар как раз пройдет. Потому как я чужую жизнь забирать не собираюсь. Ни человека, не животного, ни букашки, ни травинки. Но на мою смерть позволения моей мамаши, видимо, пока нет.
- Один-Властелин, - ого, как меня стали величать. Хоть с издевкой старик произнес, но почти полным титулом. Воины побледнели. Осознали, с кем пытались силушкой меряться. Не человеку угрожали, полубогу. Как кегли, попадали на колени, сложили на землю арбалеты. Прицелами на себя. Чтобы быстрее застрелиться, если прикажу. Главный бросил плащ на траву. Подогнул ногу, умостился на ней. Посмотрел искоса. Не подобострастно, скорее устало. Да и то, мужику уже, наверное, около шестидесяти. Не в эти года по дорогам да лесам скакать. Умрет, наверное, дядька скоро. Если, не исполняя приказы моей мамаши или от её рук, то просто по старости.
А по Звездной дороге ему не пройти. Обвалиться под ним небесный мост под тяжестью прегрешений. На службе моей мамы да чтобы без смертных грехов? Невозможное дело. Может, этим его старания и объясняются?
У Другой из всех божественных способностей - только личная неуязвимость, бессмертие и способность мгновенно перенестись в любую часть знакомого ей мира. А поскольку она его создавала, и знает лучше, чем какие хозяйки свою кухню, то практически куда угодно. Плюс раз в тысячелетие она рожает смертных Одинов-Властелинов. Которые могут все остальное. В том числе на срок своей жизни делиться своим волшебством. Если захотят.
Старик глянул на меня устало. Заговорил, как учитель с подведшим его на глазах высокой комиссии отличником.
- Ну, чего тебе, юноша, не хватило? Мать-богиня такую силу тебе дала. Всё, что захочешь, можешь сделать! Всё можешь иметь! Всё! А у тебя хоть бы капли благодарности и уважения к своей родительнице. И сам ничем не пользуешься, и поделиться не хочешь. Воистину, собака на сене...
Соврал он, конечно. Мать дала мне жизнь. Вместе со смертным отцом. А могущество я получил взаймы от небесного отца. Ему его и верну, когда после смерти земного тела сольюсь с ним в нирване.
Поделиться силой я и здесь в принципе не прочь. Слышал о героях, которым её дать не жалко. Но они как раз против моей матери и её подручных борются. Это раз. А два то, что поделиться могуществом я могу только с родными людьми. А из всей родни здесь у меня одна мамаша. И конкретно она этого от меня она не дождется. Скорее небо упадет на землю, и ... и так далее, все невозможное, что вы себе можете вообразить.
- Слушай, дедушка, - миролюбиво спросил я, - а почему ты ей служишь?
Посмотрел он на меня обреченно. На "дедушку" обижаться не стал, и то хорошо. - Ты не поймешь.
- Но все-таки, я попытаюсь!
- Я не хочу говорить об этом.
- Знаешь, если я пойму, почему ты это делаешь, может, изменю свое отношение и пойду с вами? Согласись, других шансов у тебя нет.
Бываю и я иногда нудным. Слугам моей мамаши я очень редко симпатизирую. Но этот мне понравился. Основательностью в поступках, спокойной мудростью взгляда. И даже некой обреченностью поведения. Такой, когда человек делает нечто потому, что не может иначе, потому, что никаких иных вариантов не осталось. Вот и захотелось узнать, почему вроде приличный человек служит Владычице мире. А если кто в какой беде в этом мире может помочь, так это именно я и есть.
- Я, наверное, могу тебя убить. - С прищуром взглянул старик.- Ты ведь не будешь защищаться?
Подчиненные несогласно переглянулись. Явно не давала Другая команду на убийство. А за неисполнение её приказов...
В общем, тогда лучше самому застрелиться. А можно повеситься или утопиться. Хоть смерть будет сравнительно легкой и быстрой.
- Зачем мне защищаться? - Засмеялся я. - Когда моя душа покинет тело, она сольется с атманом великого небесного Отца, и я стану счастлив. А у Великой матери следующая попытка будет только через тысячу лет. Много времени подумать над своим поведением. Изменить его. Но ты вряд ли доживешь.
- Да. Но я тревожусь не о своей жизни.
Странно. Как правило, моей мамаше служат либо за страх, ведь никто не хочет быть разорванным лошадьми, сожженным на костре, замученным палачами, отравленным разжижающим внутренности ядом. У Владычицы Мира огромный опыт и буйная фантазия. Или работают на неё за вознаграждение, в том числе главное - шанс получить молодое тело взамен одряхлевшего, продлить свое существование в этом мире. Причем не только человеком, многие выбирают образы долго живущих призраков, драконов, грифонов, морских чудовищ. Правда, тысячу лет, до рождения следующего сына Великой матери, мало кто из таких дотягивает. Всегда находятся восстающие против зла смельчаки, что постепенно изводят эту злокозненную фауну. А самые умные и верные сторонники Другой пережидают безвластие в стволах тысячелетних секвой. Как и те из моих братьев, чью жизнь Владычица Мира решила сохранить. Их несколько сотен в священной роще на недоступной для людей вершине в Горной стране. Ждут, когда Великая Мать вновь обретет волшебную силу и пусть на ненадолго, но вернет их в человеческие, и не только, тела.
Но этот раз всем придется пропустить. Потому что моя мама перестаралась. Выбрала слишком мягкого отца своему сыну. Конечно, не просто так, а затем, дабы во мне реализовались черты моего безвольного папаши. Чтобы было легче манипулировать, сделать марионеткой, игрушкой в её руках. Отец, когда понял, во что он вляпался, и осознал, что больше никому и ни зачем не нужен, сразу в петлю залез. Ему даже мешать не стали, рассудили - сделал свое дело, можешь уходить. Даже хорошо, что сам, по крайней мере, позже претензий от сынка (то есть меня) не будет.
Он-то женился на хозяйке постоялого двора при гимназии, рассудительной сорокалетней строгой даме, любительнице поговорить о древних поэтах. А оказалось, что его жена - главный персонаж древних сказаний и легенд, со-творительница мира, жестокая и своенравная Великая мать. Самое значимое Зло этой земли. Что притворилась скромной обывательницей на время поиска отца для своего сына, который вернет ей силу вновь пусть ненадолго, но всласть покуражиться над миром. То, что в ребенке оказалось человеческого не меньше, чем божественного, отец так и не узнал. И не узнает, потому что самоубийцам Звездный мост не пересечь.
"Люди милосердны, ибо смертны. Бессмертные жестоки, на то они и боги. А куда пойдет мир, каждую тысячу лет будут решать Одины-Властелины, всемогущие и смертные одновременно, потому что вселенная создана богом, но для людей, и выбор земных путей должен быть в руках полубога-получеловека. Но каждый, кто проживет праведно, избежит соблазнов Великой матери, чье назначение искушать, сможет слиться с небесным отцом и испытать высшее блаженство".
Так было сказано. Так оно идет, пока существует Вселенная.
Всякий может попасть в нирвану, но далеко не все этого хотят. Ведь слияние с небесным отцом означает потерю своей сущности. Нечто причастится к блаженству, но это будешь уже не ты. Потому люди стремятся урвать как можно больше удовольствия, пока живы. И служат соблазняющей к пороку потому, что боятся преждевременной мученической смерти от рук Другой или её подручных. Или надеются получить главную награду - продлить свои годы за сроки обыкновенной человеческой жизни. Но на что купился этот старик?
- Если я расскажу, ты со мной пойдешь? - Все же ответил он вопросом на мой вопрос. Любопытство одно из сильнейших, но самое простительное из человеческих недостатков.
- Если не к моей мамаше, то куда угодно. Тому, кто бежит, открыты все дороги, кроме ведущей назад.
- Хорошо, - улыбнулся он. - Я знаю, Один никогда не обманывает. Мы пойдем к моей дочери. Она смертельно больна. Если ты не хочешь общаться со своей мамой, может, решишься помочь моей девочке?
Почему нет? Всех страданий мира никогда не избыть, но когда к тебе обращаются за посильной помощью, отказывать нельзя.
- Договорились. Это далеко?
- Полторы сотни миль отсюда, если напрямую. По дорогам и рекам дальше. Но ты ведь можешь перенести нас туда мгновенно?
- Я, как и мама, могу перемещаться только в те места, где был. А все, что я пока видел в жизни, это черный замок и дорога от него до этого места. Но, думаю, до твоего дома можно долететь по воздуху.
Старик побледнел.
- Ты меня пугаешь, Один-властелин. Ты собираешься превратиться в древнее страшилище, дракона? И донесешь меня на своей шее?
Четверка воинов, по-прежнему стоя на коленях, попятилась. Храбрые бойцы, но по их глазам было видно, что именно сейчас они хотят оказаться как можно дальше отсюда. Еще бы, по преданиям, летучие ящеры предпочитают питаться людьми. Именно мускулистыми мужчинами в самом расцвете сил. В Горной стране, где еще несколько веков назад обитали драконы, случалось, во многих ущельях в селениях оставались только женщины, дети и старики. Потому-то охота на ящеров и считалась наиболее молодецкой забавой. Смертельная опасность днем и приятное вознаграждение от исстрадавшихся без мужской ласки дам ночью. Простые топоры и арбалеты против драконов не помогут. Лезвия и наконечники должны быть смазаны ядовитым соком хищной алы. Также оправдало себя использование катапульт и пороховых ракет.
- Не обязательно. К примеру, мы можем оседлать вон то дерево, - я кивнул на поваленный бурей и уже прихваченный мхом ствол на краю поляны. - И на нем прокатимся. Будто сплавляясь по бурной горной речке. Только поток будет воздушным. Главное, хорошо держаться за сучья. Рискнешь?
- Меня зовут Риди-сотник, - наконец представился мой собеседник, - и только ради спасения жизни своего ребенка я пошел на службу Великой матери. Неужели после этого я испугаюсь полета на бревне?
- Тогда садись! - Я призывно взмахнул рукой. Дерево застонало, отрываясь от почвы, выдираясь из земли еще не сломанными корявыми корнями. Одно из них пропороло почву почти до ног стражников. Те испуганно вскочили, бросились в стороны, словно их атаковал цветок ала, что разбрасывает парализующие лианы на многие метры вокруг огромной, маскирующейся под развесистый кустарник розетки.
Ствол повис на высоте человеческого роста. По моему знаку встряхнулся, подняв облако пыли и роняя грязь, мутные капли воды, прижившихся на нем насекомых и возмущенно орущих мелких лягушек. Я мысленно очертил вокруг него круг с радиусом в метр, провел от вершины, обрезая лишнее. Затем щелчком пальца очистил от грязной коры, под которой могли скрываться змеи или ядовитые пауки. Взглядом отломил верхушку и комель. Двойной звонкий треск всполошил обитателей леса. С гомоном взвились вверх стайки скворцов, сорок, других мелких пташек.
Сотник проводил их озабоченный взглядом.
- А ты становишься все сильнее, Один. Но все же лучше бы поторопиться, - сказал с тревогой. - Не только я здесь тебя караулю.
Я успокоил его жестом, оглядывая воздушный транспорт. Получился сверкающий желто-коричневым цветом цилиндр метров пяти длинной, со многими торчащими из него во все стороны под разными углами обрезанными сучьями. Если хорошо ухватиться, упасть будет затруднительно, даже если захотят в этом помочь. За что-нибудь одежкой да зацепишься.
Дерево подплыло ко мне. Я оседлал приглянувшуюся ложбинку, сделал приглашающий жест. Риди шагнул вперед, его люди синхронно отступили назад. В небо они явно не рвались. Сотник оглянулся, его лицо сморщилось.
- Черт с вами, - нервно сказал он, - возвращайтесь и расскажите, что произошло. Мне уже все равно, да и ничего другого мы по ситуации сделать все равно не можем. Главное, мы его нашли... Дальше вам понятно...
Старик расположился за моей спиной. Достаточно близко, чтобы суметь ткнуть меня мечом. Но смерти я не боялся. Не было в этом мире того, ради чего бы мне стоило жить...
Ствол рванулся вертикально вверх. Мелькнули уходящие под ноги верхушки деревьев, задранные кверху лица с раззявленными в изумлении дырами ртов. Поляна уменьшилась до размеров зеленого коврика с расставленными на ней словно игрушки воинами с темными обрубками теней. Справа и слева стелилась коричневой лентой дорога, на которой меня перехватила засада, а из-за дальнего её изгиба вынеслась группа всадников в черных плащах. Назулы, гвардия моей мамаши. Те, кому обещано превращение в драконов. Предыдущий цикл никто из крылатых ящеров не пережил, но так было не всегда. Просто в этот раз Великой матери не повезло, слишком много смелых правителей и героев вступило в борьбу с её нечистью. А этому набору назулов придется умереть людьми. Я решил подарить человечеству еще тысячу лет относительного спокойствия.
Здесь, на высоте, ощутимо гулял ветерок. Холодный борей. Значит, скоро погода испортится. Небо скроет пелена туч. Зарядят долгие дожди, размоет дороги. Оно и к лучшему. Труднее будет меня искать и догонять.
- Куда теперь? - Обернулся я к пассажиру.
- К реке, - кивнул он в сторону проглядывающей за деревьями водной глади. - Потом почти до её истока из озера, к Ому. Оттуда пять миль до моей усадьбы. Дорогу от города покажу.
- Поехали!!! - Закричал я, махнул рукой, и мы понеслись над землей. Ствол ускорился, воздух ударил в лицо тугой волной, смял дыхание, заставил слезиться глаза. Треснул, отрываясь и улетая назад, сучок.
Через минуту мы мчались над сливающейся в сверкающую гладь водной поверхностью, обрезая повороты часто петляющей реки. Рыбаки испуганно вскидывали головы в разлапистых соломенных шляпах, провожали нас взглядами, гадая, из какой древности и какие маги вытащили это чудовище - пролетающую над ними огромную двухголовую сороконожку. Хватались за весла. Быстро гребли к берегу. Наверняка, завтра на рынках да ярмарках резко вырастут цены, как оно всегда бывает перед войной.
Говорят, хуже, чем родиться в эпоху, когда к Великой матери присоединяется её сын, только жить в пору, когда они начинают делить власть.
Я выставил перед стволом невидимый защитный барьер. Он отбрасывал набегающий воздух в стороны. Стало легче дышать, ветер уже не цеплялся за одежду, не пытался сбросить вниз.
Оглянулся к старику, крикнул:
- Через пару часов будем на месте!
- Ты действительно Один-властелин, - ответно крикнул он мне, добавил, - а я не верил, что доживу до твоего возращения. Но не знаю, оттого, что на этот раз ты именно таков, больше будет миру радости или горя.
- Не думай о лишнем! - подбодрил его я, - ведь мы летим спасать твою дочь! Разве ты не этого хочешь?
- Да, - кивнул Риди, - но то, что дает Один, всегда может отобрать Другая...
Известная поговорка. Частенько мои братья ссорились с мамашей, при этом, не только изводя прихвостней противника, но сметая в сражениях целые королевства. Сами-то мы неуязвимы. Великая мать - навсегда, а Одины-Властелины на отмеренные им на земле срока. Всегда не более сорока зим от рождения. Но в этот раз войны не будет, чем бы за это решение мне не пришлось заплатить. Я не буду пользоваться своей силой и тем более не поделюсь ею с матерью. Пусть человечество получить еще тысячу лет передышки. Оно заслужило право потратить это время на спокойное развитие, а не на борьбу с драконами, баньши, грифонами, вампирами и прочей нечистью.
Стало появляться больше деревушек. Они мелькали уже через каждые пять минут, и тянущаяся вдоль берега тропка постепенно превратилась во вполне приличную проселочную дорогу, которая неожиданно для меня уткнулась в прилепившуюся к отвесной скале рыжую кирпичную стену небольшого городка. На угловой сторожевой башне встрепенулся караульный, успел ударить в набат, но мы уже летели над черепичными крышами домов. Голубиные стаи в панике срывались из под карнизов, как вспугнутые тенью чайки мальки в реке, веером разлетались в стороны.
Риди наклонился, разглядывая родной город с неожиданного для него ракурса. Крикнул, - теперь налево!
Махнул рукой, показывая направление. Я повернул. С уходящей под ноги стены нам вслед успели пустить стрелу. Она пролетела в стороне от нас, потом отстала и ушла вниз.
Теперь под нами была полутропа-полудорога, прорезающая дубовую рощу. Я снизил скорость, чтобы не потерять из виду скрываемую пышной зеленью желтую песчаную ленту. Мы неспешно плыли почти над самыми верхушками деревьев, и можно было разглядеть каждый листик, и черенок, набухающие желуди, птичьи гнезда в развилках ветвей и даже желтый клювики птенцов. Во все стороны от нас, вплоть до синеющих на горизонте предгорий, раскинулось зеленое море с огромными колыхаемыми ветром волнами-кронами.
На следующем повороте нагнали груженую мешками и клетками с птицей телегу. Голоса доносились так явственно, словно мы сидели рядом с возницами.
- Совсем панночке то плохо стало, - сокрушался бородатый мужичок в полотняной рубахе с синей поддевкой. - Криком днями и ночами кричит, а смерть знахарь назначить не решается, отца надо дождаться. Как жалко, так жалко. Вот поди ж ты, всякая нечисть вроде Другой века живет, а как хороший человек, так его небесный отец словно скорее к себе забрать спешит.
Риди за моей спиной застонал в голос. Говорящий и его сосед, молодой паренек моих лет, вздрогнули, стали озираться. Тень от нас почти догнала телегу, но вверх взглянуть селяне не догадались.
- Что это было? - Свистящим шепотом спросил тот, кто помоложе.
- Болтаем много, - страдальчески, будто через зубную боль, промычал второй. - Молчи уж, может, пронесет.
Я ускорился. Услышал, как внизу и за спиной испуганно всхрапнула лошадь, вскрик, - Ах ты... Да заворачивай, не надо туда уже ехать...
- Панночка, это ваша дочь?
- Да, - глухо ответил Риди. - Там, за поворотом, мой дом. Может, пешком дойдем, чтобы людей не пугать?
Ствол опустился поперек дороги. С непривычки болели ноги и спина, как бывает, если слишком долго катался на лошади без седла.
- Как вы? - Спросил я.
- Нормально.
- А что все же с дочерью?
Старик сморщился. - Сами увидите. Похоже, костоедка.
Про костоедку я слышал. Это была плесень, паразитирующая на рыбах и водных животных. Если попадала в человека, начинала разъедать и его кости. На первом этапе становились хрупкими ноги и спина. На втором человек уже не мог ходить и только лежал, череп его становился тонким, и мышцы гнули в дугу выхолощенные истонченные суставы. Если это не являлось назначенной правителями пыткой, человека убивали, дабы избавить от мучений, и тело предавали огню. Лекарства не существовало. А чтобы заболеть, достаточно было не дожарить пищу. Или напиться из реки в неудачном месте. Впрочем, костоедку применяли и как средство избавления от врагов и наказания неугодных.
Песчаная, битая широкой колеёй дорога вывела нас на вырубку, огибающую небольшое укрепленное поместье и уперлась в ворота в сложенной из здоровенных плах стене в два моих роста.
Слева и справа нависали башенки с темными провалами бойниц. Нас заметили, потому как сверху раздался крик. Когда подошли к воротам, те распахнулись.
Встречало нас трое мужчин, по виду имеющих право на свободное ношение оружия воинов.
- Слава небесному отцу, приехал таки, - прогудел самый старший, ровесник Риди, с сединой в густой бороде, но стриженный налысо. - Баське совсем плохо. Она мучается, все мы мучаемся. Спеши, попрощайся с дочкой, Риди.
Он взял ладонь хозяина в свою. Заглянул уставшими глазами тому в лицо. - И все, надо давать мертвый отвар. Очень плохо ей. Очень. САМА просила, чтобы её убили, избавили от страданий, я не разрешил. Чувствовал, что тебя дождемся. Напоили чаем с сон-травой, сейчас в беспамятстве. Лучше так, чем страдать.
Повторил, уверяясь сам, убеждая друга, - Ничего уже не сделать. Ничего.
Добавил, - будь проклят этот мир и сотворившие его боги.
Постаревший, осунувшийся Риди повернулся ко мне. Спросил хрипло, - ты поможешь?
Его лицо скривилось, голос сорвался в скрип. - Если нет, я убью тебя!
Схватился за рукоять, выдернул наполовину клинок, - этим мечом века назад мой предок перерезал глотку твоему брату! Я хочу, чтобы ты и это знал!
Надо же. Значит, это Сот, потомок Ката Сота, который сумел пробиться через охрану и заколоть предыдущего Одина-Властелина. Что к пятидесяти годам стал императором и уже десяток лет как потерял свои божественные способности. И как моя мамаша эту семейку не извела? Может, потому, что предшественник оказался достойным соперником в борьбе за единоличную власть над миром, а Кат Сот был наемником Другой? Тогда этот клан служит Великой матери уже тысячу лет.
Я ответил ровным голосом, чтобы успокоить, но при этом чуть надменно, дабы старик не забывал, с кем говорит, расставил акценты в правильных местах, - из того, что я знаю о своем брате, твой предок сделал благое дело. Но пока я бог, убить меня можно только с моего позволения, помни это. Я её вылечу, если это уже в моих силах. Пойдем?
Бородач резко повернулся ко мне, схватил за плечи, впился в мои зрачки горячими, в красных прожилках от недосыпа глазами, отрывисто спросил, - это он? Сам?!
Шибануло его так, что двухметровый здоровяк отлетел к середине двора, грузно упал на спину. Безнаказанно трогать меня нельзя. Впрочем, через секунду он уже стоял на одном колене со склоненной лысой головой, что сверкала словно бронзовый шлем на полуденном солнце.
- Спаси её, и мы будем твоими слугами до конца своих жизней. - Хрипло произнес воин, и передо мной опустились на колени, словно принося клятву, все остальные. - Если излечишь племянницу, я готов стать даже твоим рабом. Хотя прежде никогда не перед кем до сих пор не клонил головы. Даже перед великой Матерью.
Смущенно поправился, - то есть, твоей матерью. Твою мать ...
Не люблю, когда говорят про Другую, потому я его быстро перебил, - не надо поминать мою мать. И терять время. Я вылечу вашу родственницу. Если не получится, превращу в красивую большую птицу. Они костоедкой не болеют.
Риди шагнул вперед, указывая дорогу. За исключением площадки перед воротами, остальное поместье было застроено лабазами, конюшнями, жилыми домами, и все это было сверху соединено крытыми черепицей настилами. Выбежавший вперед слуга отворил окованные железными полосами тяжелые створки. Мы прошли темным коридором, в котором терпко пахло чабрецом, вереском, незнакомыми мне лесными и полевыми травами. Поднялись по короткой лесенке, свернули налево, два раза направо. Никто навстречу не попадался. Двери открывались словно сами по себе. И мнилось, что на каждом повороте в лицо из скрытой бойницы целится с натянутой до предела тетивы стрела. Галерея с затянутыми слюдой оконцами окончилась входом в небольшую светелку. От кровати нам навстречу поднялись седобородый толстый мужичок в рясе бродячего лекаря-монаха со смятенной плутоватой физиономией пропойцы и женщина лет сорока, жесткое выражение лица которой неприятно напоминало мою мать.
- Как? - Отрывисто спросил Риди.
- Очень плохо, - торопливо ответил лекарь. - Мы дали сонный настой, чтобы не мучилась. Но если её не разбудить до вечера, она умрет во сне. А если разбудить, будет кричать от боли.
Оправдываясь, добавил, - это точно костоедка. Вы же знаете, лечения нет, я просто ничего не могу сделать.
- Тогда убирайся отсюда!
Монах торопливо схватил кожаный мешок от своих ног, кланяясь, - мир вам, мир вам, - попятился к двери, скрылся на галерее. Стук его деревянных каблуков ускорился, лекарь стремился как можно быстрее, пока не пришлось отвечать безвинно, покинуть безнадежную больную.
Девушку, по возрасту мою ровесницу, прикрывала белая льняная простыня. Истонченные, выгнутые к животу руки лежали сверху, открывались наверх безвольными скрученными, как у высохшего цветка, лепестками пальцев, узкими ладонями. Грудь под шелковой сорочкой едва незаметно вздымалась. Рот, словно на прерванном стоне, страдальчески полуоткрылся. Жемчужные зубы за бледно-розовыми припухлыми губами были уже наполовину съедены перламутровой плесенью костоедки. За приоткрытыми веками виднелись закатившиеся кверху, чуть раскосые карие глазные яблоки. Даже там, в бреду, ей было очень больно, и её мука словно изливалось на меня почти физически ощущаемой волной. Я воспринял эту боль как собственную, потому что уже потянулся к дочке Риди тем, что до времени во мне спало, но все равно составляло мою сущность Одина-властелина. Могуществом, что позволяло чувствовать окружающий мир и повелевать им. Болезнь, к которой я прикоснулся, почуяла мое негодование. Попыталась скрыться, в страхе будто заметалась, спряталась в глубине, закапсулировалась. Но она не могла покинуть тело, на котором паразитировала. И это означало её поражение. Я выдрал, соскоблил голодную плесень с костей, из крови и кожи. В последний момент пожалел неразумную костоедку, не стал её сжигать, а метнул в того, кто был более всего виновен в несчастии девушки. Где бы и кто бы он не был, мое проклятие и неизлечимая болезнь его найдут.
Положил свои большие пальцы на нежную кожу между большими и указательными пальцами Баси. Из меня полилась сила. Вошла в тело девушки. Я почувствовал его так, как будто оно принадлежало мне, от пепельных заплетенных на голове в круг волос до розовой кожи на пяточках. Теперь это мне ожгло руку во время штурма поместья лет десять назад, когда его пытались сжечь враги. Это у меня два года назад начались месячные, и я помнил, как это, переживать, когда из тебя льется кровь, и крутит живот, и так погано, что никого не хочется видеть. Это я и три дня назад убежал из замка моей матери. И одновременно чуть позже здесь, за столом, съел недосоленную рыбу. После чего мне очень быстро стало плохо. А потом становилось все хуже и хуже, до тех пор, пока сил не осталось только на то, чтобы кричать от грызущей изнутри боли... Страдания девушки стали моими. Её печали стали моими. Память о её чистой, незамысловатой жизни, по сроку такой же, как моя, но почти детской, незапятнанной убийством, ложью, коварством, стала моей. Любовь к отцу. Воспоминания о рано ушедшей маме. Обожание челяди и родни. Игры с домашними животными и до сих пор, куклами. Хлопоты по хозяйству. Рукоделие, стихи, занятия музыкой. Все то, что значило великое понятие СЕМЬЯ. Все то, чего у меня никогда не было.
Я нарастил принадлежащие мне (ей) кости, очистил кровь и лимфу, восстановил упругость мускулов. И попытался разорвать связь между нами, чтобы этим пробудить больную. Щеки девушки порозовели. Дурман сон-травы отпустил, она открыла глаза, с радостным изумлением посмотрела на меня. Не было в этом мире ничего лучше, светлее, прекраснее, чем этот открытый взгляд. Все, что было до сих пор в моей жизни, не стоило и малой части того счастливого единения с миром, что я ощутил. Наверное, если бы она захотела, чтобы я умер в этот момент, я бы это охотно сделал. Потому что ради исполнения её желания было радостно пусть и умереть. Её глаза сверкали, губы, за которыми словно искорками отсвечивали солнцу жемчужные ровные зубки, вновь приоткрылись. Ничего я не видел, кроме неё. Потому что ничего важнее в мире просто не было. А связь между нами не исчезла, но выросла, словно мы стали одним целым. Я понял, что она, также как я, чувствует мое одиночество. Мою тоску. Мою ненужность. Она была единственной в этом мире, кто меня понимал и принимал всего, до моей последней жилки. Кому я был дорог. Кто меня любил. Чтобы со мной не произошло, и каким бы я не стал. Но с ней хотелось быть самым лучшим. Самым сильным. Самым благородным. Чтобы быть достойным её - лучшей женщины на свете. Я уже не мог смотреть в её сверкающие глаза, потому что мое сердце было готово разбиться. Она была моей частью - самой лучшей. И без неё мне не стоило жить. Словно мы были рождены друг для друга, и если бы не встретились, нам не стоило и мучаться на этом свете.
Я прикрыл ставшие тяжелыми, набухшие слезами веки. Её рука коснулась моей головы. Привлекла к себе. Уложила в ложбинку между двух небольших грудей. Мне в щеку уперся отвердевшей крепенький сосок. Который захотелось коснуться губами. Целовать через льняную пахнущую ромашками и снежным утром ткань.
За спиной кашлянули. Если бы это были не её родственники, я бы отправил всех в самую забытую долину Горной страны. Подальше от нас обоих.
- Бась... стало быть, получилось? Ты ... как себя чувствуешь? - Хрипло спросил Риди.
- Хорошо, - серебристым колокольчиком прозвенел голос, - и я никогда так хорошо себя не чувствовала.
- А может, мы все выйдем, и ты поспишь? - Несмело предложил хозяин. Тронуть меня он не решался, хотя голова мужчины на груди его дочери ему, судя по голосу, сильно не нравилась.
- Я не хочу спать. И он, - девушка кивнула на меня, - пусть остается, кто бы он не был.
Её пальцы испуганно вцепилась в мои волосы, еще сильнее прижали к груди так, что я услышал частое биение её маленького сердечка. - Мне с ним хорошо, па. И если ты его выгонишь, - её голос дрогнул, - я этого не переживу, я снова заболею.
- Выгонишь его, как же, - проворчал, смиряясь с неизбежным, отец. - Может, есть хочешь? Молока! - крикнул он властно.
- Не хочу, па, не надо, - ответила девушка. Погладила мою встрепанную прическу. Провела ладошкой сбоку по виску, щеке, легким жестом подняла мою голову. Снова посмотрела в глаза. Спросила. - Ты ... кто?
Я растерянно улыбнулся. Как ответить на такой вопрос? Признаюсь, что Один-властелин, вдруг испугается? Решит, что дочь сотника не пара полубогу, и быть невесткой ревнивой Великой матери слишком опасное счастье? А ответить по-другому, значило соврать. Обманывать же её я не собирался. Ни в этот раз, и никогда в жизни.
- Я тот, кто хочет всегда быть рядом с тобой, - сказал я чистую правду.
Она радостно и чуть насмешливо улыбнулась. Видимо, решила, что я талантливый знахарь-простолюдин, совсем не ровня наследнице рода Ката Сота, и только потому не решаюсь ей в этом признаться.
- Ты будешь со мной, чего бы это не стоило, даже если мне придется уйти из дома! - Её блестящие от пережитых страданий и сверкающие от счастья карие глаза словно метнули молнии в сторону двери.
- Об этом нет речи, - торопливо сказал Риди, - если Один-властелин берет тебя в жены, только сумасшедший...
- Один-властелин? - девушку словно подбросило пружиной, она ошеломлено взглянула на меня, - нет, не может быть. Только не это...
Поверила, и это оказалось для неё последней капелькой в череде стрессов. Её глаза закатились, тело стало клониться вбок. Я успел подхватить его и мягко уложил на перину. Обморок неожиданно перешел в крепкий сон. Я шагнул от кровати. Мрачно взглянул на окружающих.
- Что её испугало?
- Она слишком хорошо знает древнюю историю, - ответила женщина с жестким выражением лица. - Кроме того, ей было предсказано, что она станет женой Одина. А Бася всегда говорила, что скорее выйдет замуж за первого же нормального парня, который заставит сладко биться её сердце. Потому что счастье, он не во власти и богатстве, а во взаимопонимании.
Женщина сжала узкие губки в птичью гузку, торжественно, словно читая проповедь, продолжила, - наивная девочка, кто же сможет помешать Великой ма ...
Осеклась, ударила себя по губам, в панике посмотрела на меня, бросила быстрый взгляд на огромное, в мой рост, зеркало в стене напротив кровати. Оно было зеркалом только с нашей стороны. Своим внутренним зрением я это теперь видел. А там, за стеклянной перегородкой, в маленькой потайной комнатке стояла и победительно смотрела на нас моя мать. И язвительная усмешка змеила её губы.
Через мгновенье я встал рядом с ней. Протянул руку. Не успел. Она исчезла, выскользнула из моих сжавших пустоту пальцев. Но воздух, заполнивший тот объем, где она только что была, пах слишком знакомо, чтобы я мог ошибиться в следующем пункте назначения.
Через секунду я стоял в тронном зале Черного замка. Отвесные стены уходили вверх и сливались с прокопченным потолком. Слева и справа от обсидианового кресла огонь в двух каминах пожирал высушенные до звонкого хруста кости. Языки пламени срывались с развешанных по верхам факелов, и багровые сполохи танцевали с темнотой на зеркальном полу. Воняло прелью от развешанных по стенам выскобленных до желта черепов, раскрашенной в разные цвета снятой с людей кожи, мумифицированных голов. Многочисленные враги Великой матери. Предатели. Не оправдавшие доверия. Отступившие. Их было несколько тысяч, здесь, и по коридорам, и почти в каждой комнате. Чтобы каждый из пока живущих помнил, кому он служит. И чем грозит неповиновение.
Черный замок велик, и гоняться за матерью по нему было бессмысленно. Как можно поймать неуловимое существо? К тому же никому, кроме меня сейчас, не нужное? Я чувствовал, что она наблюдает за мной из правого, ведущего к пыточным камерам, прохода. Снял со стены высохшую до размеров чуть более моего кулака голову с торчащим изо лба обломком арбалетного болта. Король Горт. Три с половиной тысячи лет назад он хорошо досадил Другой. Редкий случай, когда ей пришлось лично решать проблему уничтожения своего врага. В самый разгар решающей битвы при Карауте Великая мать появилась прямо перед королем. Выстрелила из арбалета. Тут же исчезла. Через секунду появилась с новым арбалетом, убила сына и наследника Горта. За полминуты таким образом был уничтожен весь штаб противника. Дюжина трупов, сражение выиграно за отсутствием у врага главарей, и земля на долгие годы снова пала под пяту Владычицы Мира.
Я подкинул голову. И ударом ноги запустил её в очаг. Прости, великий король и герой. Тебе уже все равно, где бы ты теперь не был.
- Нееет, - в пламени камина мелькнула черная фигура. Через мгновение мать стояла передо мной, сбивая с обожженного черепа язычки огня. Тошнотворно завоняло паленой человечиной.
- Зачем ты так? - С упреком спросила меня мама.
- А ты зачем так? - Ответно спросил я.
- Эта девочка тебе идеально подходит, все было рассчитано еще до ваших рождений. Её болезнь, спасение, все, что вы должны были почувствовать друг к другу. И если бы эта дура, - мать недобро посмотрела в сторону, - не дала слабину, все у вас было бы очень красиво. Пусть наивно, но как в сказке. Как надо. Я же тебе зла не желаю, сын, чтобы ты обо мне не думал.
- Впрочем, - она мстительно улыбнулась, - зато потом ты все же проявил себя как настоящий властелин. Жрицу мне даже наказывать не придется. Насколько я поняла, ты подселил к ней костоедку? Так что через неделю ее обмякшая пустая голова украсит, если хочешь, ваши брачные покои в левой башне.
- Почему ты решила, что я сюда вернусь? - Спокойно спросил я. - Тем более, с ... женой?
- А что тебе ещё делать? Ты любишь эту девочку. Я это знаю. Ты просто не можешь её не любить, так же, как и она тебя. Но привязанности делают нас слабее. Теперь её обязательно попытаются выкрасть наши враги. Чтобы влиять на твои поступки. А здесь вы будете в наибольшей безопасности
- У меня есть враги? Кроме тебя?
- Оставь, - поморщилась Великая мать. - Тебя уже пытаются выследить. ОНИ думают, что ты не будешь сопротивляться, если тебя сейчас убить. Возможно, они не очень ошибались. До того момента, пока я не устроила тебе встречу с Басей. Теперь ты жить хочешь. И хочешь, чтобы жила эта девочка. Но ты им, собственно, не нужен. Таким образом ОНИ стремились лишить меня моей силы. Той, которой ты со мной поделишься.
- Почему ты думаешь, что поделюсь?
- Ну, сына, - мама укоризненно посмотрела на меня, - тебе придется выбирать. Или ты против меня. Или сам за себя, что означает то же самое. Или ты со мной. Если ты против меня, то платить придется Басе. От меня-то тебе её точно не уберечь. Куда бы ты её не спрятал, я рано или поздно найду. И отыграюсь на ней. Ты ведь не хочешь зла своей любви?
Поглядела на меня. Как показалось, с некой завистью. - Она идеальна. Нет женщины в этом мире, что подходит тебе лучше. Вы будете прекрасной парой. Проживете радостную жизнь. А я восстановлю Великую империю с культом великой Матери. Если хотите, будете жить до скончания ваших земных лет. Если хотите, то в последний момент перенесемся в священную долину, и я превращу вас на следующую тысячу лет в секвои. А потом вы вновь вернетесь к недолгой, но счастливой человеческой жизни.
Глаза её запылали мрачным блеском, голос опустился до почти хриплых нот, зачаровал меня, заполнил мою голову, словно резонируя в ней. - Ты познакомишься со своими братьями, мой сын. Даном-драконом и Даном-выдирающим желудки и печень, Даном-тысячеголовым змеем и Даном, пьющим кровь врагов. Мы наконец-то выстроим этот мир так, каким он и должен быть...
- А что будет с людьми?
- Людишки, это пыль под нашими ногами, назначение которой делать мягким путь, - поморщилась Другая, - я не собираюсь изводить их совсем, зачем лишать себя рабов и слуг? Но они созданы, чтобы угождать нам. От всех остальных надо освобождаться.
- То есть, служить тебе, - поправил я. - А что будет с нашими с Басей детьми? Внуками? Они ведь тоже люди?
Глаза Великой Матери вильнули в сторону.
- Только не ври, - предупредил я, - я все равно узнаю.
- Сын, зачем заполнять землю бастардами? - Немного подумав, спросила Другая. - Есть мы, боги и полубоги. Есть служащие нам червяки, люди. А полукровки жить недостойны. Я не собираюсь править своими выродившимися последышами с разжиженной и ни на что неспособной кровью. Но и не буду их убивать. Просто сделаю так, что после твоей смерти у твоих детей не будет потомков.
- И других вариантов нет? А если мне все это не нравится?
- А что тебе остается, сын? - Мама устало и отрешенно посмотрела на меня. - Какой у тебя выбор? Несколько часов назад ты еще мог надеяться умереть от чьей либо руки. И лишить меня еще одного шанса переделать мир, отсрочить его на тысячелетие. Но сейчас ведь ты хочешь жить?
Она была права. Я хотел жить. Вместе с Басей. Простой человеческой жизнью. Не в Черном замке и без всякого колдовства. Без драконов, вампиров, говорящих камней. Без своих кровожадных братьев. Пьющих людскую кровь, выдирающих желудки и печень. Любителей жертвоприношений, насилия, пыток, издевательств. Я больше человек, чем они. И мне нужно спокойное обывательское счастье. Уверенность в будущем своих детей, внуков, правнуков. Потому что они - это самое главное в жизни. Это надежда. Шанс на то, что наши потомки, когда-нибудь, пусть в очень дальнем поколении, будут лучше нас. И найдут ответы на все главные вопросы. Даже те, над которыми мы еще не задумываемся. Но такого выбора, похоже, меня лишили.
- Мне уже хочется просто уничтожить этот сволочной мир, - сказал я, возненавидев все и всех. Даже Басю. Потому что, полюбив её, я стал несвободен. Вслед за радостью пришла мука. А смерть, она ведь зачастую все же является универсальным выходом. Тем более, всеобщая смерть.
- Ты и это можешь, сын, наконец-то узнаю тебя, - засмеялась Другая. И я понял, что подобное она уже слышала неоднократно. - Ты можешь растереть эту землю в прах, если захочешь! Так, как уже бывало. А потом небесный отец и я, как свет и тень, чистота и мрак вновь сольемся в схватке любви-вражды и сотворим новый мир. Может быть, он будет лучше этого. Может, хуже. Но людей уже в нем не будет, потому что Один-Властелин наконец-то пришел к выводу, что эта раса не имеет права на жизнь.
Волна охватившего меня гнева схлынула. Одно дело, воображать уничтожение мира. Другое, иметь возможность реализовать свое желание. Теперь я понял, откуда брались драконы, грифоны, баньши. Прочая нечисть, создаваемая Великой Матерью после возвращения к ней силы, но не дающая потомства. Мать превращала людей в тех, кого помнила по предыдущим сотворениям вселенной.
- Знаешь, мама, - спокойно сказал я, - во мне, видимо, слишком много человеческого. И я все же хочу дать этому миру еще одну спокойную тысячу лет - без богов, волшебства, монстров и прочей мерзости. Ты права, именно я отвечаю за путь этой земли. И если для её благополучия надо будет пожертвовать жизнью любимого мной человека, я сделаю это. Потому что я все же Один-властелин. Сын Великой матери, владычицы мира. Разве не так?
- Сын, сын, - притворяясь испуганной, замахала руками Другая, - я и такое видела. И могу сказать, что потом будет.
Она оказалась передо мной. Лицом к лицу, в упор. Чернота разлилась по всей радужке её глаз, словно в меня смотрелась сама тьма.
- Я убью эту девчонку. И, когда через четверть века, ты наконец лишишься божественной силы, именно я буду вновь стоять перед тобой. И тогда ты поймешь, что все твои усилия оказались напрасными, а жизнь прошла как сон, бессмысленное наваждение. Будешь готов отдать все, чтобы вернуть Басю. Молить небесного отца вернуть время, снова оказаться здесь и сейчас. Чтобы спасти свою любовь. Это будет твоей самой сильной и последней мечтой. Вернуться сюда. Но будет слишком поздно.
Через миг Другая уже стояла у очага. Оперлась на спинку обсидианового кресла, смотрела в огонь. Голос её был почти равнодушен.
- Если в тебе больше человеческого, выбирай любовь и оставь мне власть над землей. Если в тебе больше божественного, сделай девчонку наложницей и покоряй вместе со мной мир. Либо ты велик, и тебе должно делать великие дела. Либо ты мелок, и тогда за большее, чем ты есть, браться не стоит. Все равно не получится.
Где-то в глубине моего черепа засвербила интересная мысль. Я поймал её за хвост. Вытащил. Внимательно рассмотрел со всех сторон. В принципе, моя мама права. Мелким не стоит браться за великие дела. Даже возможно, что любых их усилий никто просто не заметит...
... Мы живем вместе с Басей в замке на берегу горного озера. Летом. Зимой, вместе с дочкой, сыном и наслаждающимся дедовскими обязанностями Ридом перемещаемся в поместье на побережье теплого моря. Еще лет двадцать я могу это делать мгновенно, позже лишусь этой возможности. Но к этому времени между замком и поместьем будет уже выстроена хорошая дорога.
Я все же, в каком-то смысле, стал правителем мира. Что поделать, если таково мое предназначение. Правда, больше приходится выступать в роли верховного судьи. Абсолютного, поскольку я всегда добиваюсь исполнения своих решений. Но сужу я справедливо, потому меня уважают. А со временем моральный авторитет власти будет значить больше, чем все её иные возможности. По-крайней мере, мне в это хочется верить.
Я постоянно слежу за своей мамой. Она по-прежнему неуязвима, бессмертна и может перемещаться куда захочет. Ограничить её в этом плане выше моих возможностей. Но теперь она очень мелкая. В миллионы раз меньше самого маленького насекомого. Так что теперь у меня есть время для улучшения мира, и еще больше его у человечества, потому как следующего Одина-властелина уже не будет.
Если женщина стала меньше того, что через тысячи лет назовут геном, вряд ли у неё есть шанс забеременеть. Она в ярости. Принялась дрессировать микробов, но мне это не представляется опасным. Уж с ними то человечество справится и без меня...