Аннотация: Его рукам отдал приказ его мозг; Его руки только исполнили волю его самого; Его руки лишь воплотили действие по его желанию; Его руки его приказ. Он убил.
...последний марш самому счастливому жителю...
Ник Средин
Когда-то ему нравилось смотреть в окно, за которым не видно ничего. Когда-то темнота успокаивала - очень-очень давно. Он уже почти забыл, что когда-то это было. Что был свет, был сегодняшний день и что это его руки, которые зацеловывала мама, лизал рыжий щенок, родившийся этой весной, крепко жал лучший друг и ласкали нежные пальчики невесты, - эти руки смогли сделать сегодняшнее когда-то давно прошедшим.
Он оторвался от бездонного проема в ночь и посмотрел на пистолет, лежавший справа, на пачку сигарет слева от него. Курить не хотелось, как не хотелось смотреть на предавшие его руки. Они уничтожили за секунду его мечту, его стержень, идеалы и любовь, отняли цель и жизнь.
Он зарычал от боли внутри, и сквозь крошащиеся стиснутые зубы низкое удушливое шипение вырвалось наружу - тихо, но угрожающе, ведь:
Его рукам отдал приказ его мозг;
Его руки только исполнили волю его самого;
Его руки лишь воплотили действие по его желанию;
Его руки... - ...его приказ.
Он - убил.
* * *
А в голове из боли уже рождалась сказка. Он должен был ее записать, но не мог: тогда не успеть то, что действительно сделать должен.
Не запиши, и никто не узнает, никто не увидит. А сказка спешила родиться, как будто едет троллейбус: с остановками, чтоб дать отдышаться матери-родильнице.
* * *
...окна городских пятиэтажек словно спешили зажечь внутри себя лампочку, пока седые сумерки не утонули в глубине весенней ночи. Только-только заполучив солнышко в свои души, весенние люди старались не оставаться наедине с темнотой - боязно. А глупые автобусы не позволяли мерзнуть спешащим человечкам, развозили живой товар, и остановка, где он дожидался троллейбуса, пустела...
...с заигрывающим повизгиванием на него бросился толстячок щенок. Упругий хвост больно колотил по незащищенным ладоням, еще секунда и... - любопытный нос в соломинках несся вслед удаляющемуся хозяину. Оторвав взгляд, но - не смирившись, он поднял глаза: троллейбус терпеливо ждал...
...самый обыкновенный троллейбус, не нуждаясь в свободе выбора, подчинялся путеводным ниточкам проводов, точно повторяя своими рогами все предусмотренные для него повороты.
Салон светил всего лишь одному пассажиру - ему, который, положив колючий подбородок на запястье свитера, спал. Под тихий шепот неугомонного электричества спал единственный...
...нет, не единственный. Там, невидимая за сидениями, скрючилась в хвосте салона маленькая фигурка. Худенькая девочка, спрятав от света лицо в связку локтей, мечтала о лете. Она обожала лето за неспокойную свободу, солнце и острый вкус незабытого детства. А оно - детство - коротенькой пугливой тенью ускользало с курносенького личика. Теперь - это лицо взрослой женщины без денег и права на детей, а лето не терпит у себя в гостях нищих...
...вялый троллейбус тряхнуло на маленьком камушке, и он грымнул железными костями и пустыми внутренностями, как рыцарь в тяжелой броне. От этого проснулся он, отложил безвременье в сторону, рядом со старой сегодняшней газетой, пропахшей тунцом и капельками пива, встал, потянулся, но не сел обратно, а пошел просто-напросто обнять тоскливую фигурку в тылу вагона, которую он уже любил.
Но не обнимешь же такую колючку, он просто провел, тихонько дотрагиваясь до головы, пальцами вдоль пробора, убрал почти все волосы с прячущегося лица и чуть не отдернул руку. С трудом сдержав отвращение от развороченного, измятого лица, гнев и ненависть за любимое, обожаемое, он победил ее. Она подчинилась ему. Они убежали вдвоем в сказку, где троллейбус не делал остановок и, ускоряясь, забывая привычные колеи маршрута, катил в лето. Они получили бесплатный билет в настоящее детство...
...троллейбус стал, пшикнули пневматические двери и выкинули их из сказки - конечная, дальше нельзя.
Он давно пропустил свою остановку, она никуда собственно и не ехала, так что, соскочив со ступеньки железного вагончика, они взялись за руки и пошли вместе в обратную сторону - туда, откуда только что ехали.
Странный мост, который из окна казался лишь морем темноты среди Вавилона света, теперь дышал под ногами, пружинил и сдувал со лба остатки мешавших волос. Утром они придут в столовую, разольют по стаканам гранатовое снотворное и заснут прямо за столом. Обязательно заснут вместе, чтоб больше никогда не просыпаться:
Они были счастливы так долго, что побоялись потерять друг друга, а для двоих нет ничего страшней;
Они были счастливы так долго, что не выдержали бы и секунды горя;
Они были счастливы и хотели успеть умереть, но это утром, а сейчас была ночь, был ветер, были он и она, и скоро должно было встать солнце, очень скоро и еще так долго вместе...
* * *
Красиво, подумал он. Ему особенно живо представился момент, как они садятся за стол: он напротив нее, она напротив него, в стаканах вино, но им кажется, что это эликсир счастья, молодости, вечной жизни... не теряя глаз друг друга, они отставляют пустые стаканы в сторону, кладут подбородки на уже приготовленные, по-ученически сложенные, руки... сон мягко подталкивает их из глубины гортани, стучит в затылок и распускает свои корешки внутри головы... они не противятся его велению: надо, решили, счастливы, вместе... веки медленно хлопают ресницами: раз... два... три...
Их раскроют только к обеду, когда бывалые комбинезоны и курточки пожелают отведать общепитовское невкусное пойло.
Да, это - живо, а остальное... - Нет, не лживо, нет.
* * *
Он дернулся было рукой к пистолету, но остановил ее: нестерпимо захотелось посмотреть новый рассвет. "Сантименты... романтик, рохля", - ругал себя он, но ничего не помогало. Только желание быть и казаться взрослей могло спасти его сейчас от позора.
Что-то внутри толкалось жить, а он не мог приказать молчать. За окном еще темно и нет смысла дожидаться серости утра - опозоренные руки должны искупить вину - кровь за кровь.
* * *
Он и она шли мимо молчащих спален. Они вместе услышали выстрел в единственном не потухшем окне и лишь прибавили шаг - их время кончалось, пора, скоро утро.