Лэй Чин : другие произведения.

Чтоб весна... -7

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Содержание: много трепа за жизнь и не только, краткое знакомство со старшим сыном семейства Хон и личной жизнью кэдонских стратегов. Ну и морской пейзаж с парусами в конце. Примечание: да вроде все и так понятно, разве нет? Разве что пара слов о египтянцах. Египтянцы - жители страны Египтянии, Ебипета в просторечии. Очень высокоразвитая нация сциентистов-политеистов, обладающая отлично развитой генетикой, машиностроением, сетью железных дорог и морским флотом. А еще у них есть экспериментальный атомный реактор на острове Атлантис. Как правило, местные дикари не могут запомнить правильного названия всей этой мудреной хрени, а потому зовут ее "пыраходы, пыраввозы и прочая чухня".
  VII. Разговоры: в преддверии бури
  - Легко сказать - "поставь отдел на обычные полозья и займись делом"! - бормотал на ходу господин Чин, поддернув подол пробираясь по заросшей высокой и мокрой после дождя травой тропке к дому своего брата Сё. - Легко сказать, а кто бы мне-то те полозья бы нашел, да в наше-то время...
  В департамент уже была отправлена милая девица Са, которой было как раз по дороге - звать Циньэня к госпоже ключнице и передавать текущие указания начальника Хонъё - хотел делать все сам, так пусть теперь и делает. А сам Чин шел за мудрым советом, добрым словом и толикой покоя к своему старшему братцу, придворному отшельнику, гадателю, книгохранителю и мастеру на все руки, Хон Сё.
  
  Хон Сё, как и следовало ожидать, обнаружился в огородике рядом с домом. Согнувшись в три погибели, в старом халате, в платке и коротких штанах, какие носят простолюдины, с тяпкой и ножницами в руках, он полол и обрезал свою любимую репу сорта керебаин, вполголоса напевая детскую песенку про варана, который любил конфеты. Под песню, видимо, ему легче работалось. Едва заслышав - издалека еще - шаги брата, он разогнулся, улыбаясь и снимая рукавицы, и крикнул в дом своему приемному сыну:
  - Айен, готовь обед, у нас гости!
  Айен, веселый круглолицый юноша, то ли молчаливый, то ли вовсе немой, послушно кивнул отцу из окошка и побежал в маленькую кухоньку - хижинку неподалеку от основного дома, где была печь, куча кастрюль, специи и подпол с овощами.
  Сам же Сё поспешил в свою спальню, чтобы переодеться из рабочего в домашнее - брата-чиновника хотелось обнять при встрече, и при этом не испортить безнадежно его дорогие одежды. Цену им Сё знал отлично, сам когда-то возглавлял все тот же цивильный в тех же алых шелках и суконной шапочке с золотым шитьем и пятью драгоценными камнями, что представляют пять добродетелей чиновника.
  Какие - Сё уже не помнил; еще при жизни Сяньхуа-ди он оставил пост и всю придворную суету и, воспользовавшись позволением благоволившего ему императора, поселился отшельником в дальнем углу дворцового сада, где построил домик и кухоньку, да так в них и зажил со своим приемным сыном и братниным домашним вараном Борькой.
  
  Что подтолкнуло знатного и влиятельного наследника Хонов к такому странному поступку - не знал никто. Кто-то говорил, мол, Сё потронулся рассудком после смерти красавицы Мэйгуй и ее новорожденной дочери, которой и имя-то дать не успели. Еще болтали, мол, красавцу-чиновнику просто наскучили бесконечные домогательства его императорского величества, не считавшегося в своих привязанностях ни с полом, ни с возрастом, ни с расовой принадлежностью желанного, а самые умные и осведомленные утверждали, что на самом деле и Мэйгуй-ванфэй, и ее новорожденную дочь Хон сам и убил, поскольку первая была ему неверна, а вторая была плодом этой неверности.
  Разное говорили, и своя толика правды была, как это всегда бывает, в каждой из сплетен.
  
  А господин Чин сидел за столом и тихо рассказывал о совершенно сумасшедших событиях, которые свалились на него за последнюю неделю:
  - И вот мало нам, цивилам, египтянского посольства - сам Сменкхара приезжает, и с ним Харауса, мы неделю учились это выговаривать - мало переговоров с данайцами и островитянами, так еще и Анси пропал. А госпожа ключница говорит - занимайся своим делом, а она, мол, сама всех, кого надо, разыщет.
  - Ну, раз она говорит - должно быть, разыщет, - с улыбкой кивнул Сё. - Как правило, свои обещания она выполняет.
  Чин устало оперся локтями на стол и положил подбородок на руки. Варан Борька, крупный белый ящер величиной с хорошую собаку, с радостным топотом подбежал и положил голову на колени хозяину, приветливо улыбаясь. За окном потихоньку, словно пряжа по воде, поплыл туман.
  - Так что тебя волнует, братец? - повторил вопрос Сё. - Или ты просто устал от событий, которых много, а ты один?
  Чин кивнул. Только сейчас он понял, что не просто устал, а устал настолько, что и говорить-то как-то недоставало сил и желания.
  - Тогда отдыхай, Чин-гэ, - улыбнулся Сё. - Айен сейчас принесет супчик, я поставлю тебе вина - поешь и выпьешь. А потом я тебе чаю заварю... И как только ты еще держишься, с такими-то нагрузками? Впрочем, глаза у тебя блестят что-то. Приболел?
  Чин мотнул головой. Он изо всех сил старался внимательно слушать старшего брата, но постепенно голова уплывала, и от торопливо-заботливого стрекота оставались отдельные вопросы и замечания, на которые он отвечал скупыми жестами, изо всех сил стараясь не отключиться посреди разговора.
  - А мне все женушка иногда снится. Будто она принцесса-роза из сказки, сидит в высокой башенке, а я по лозам туда карабкаюсь, чтоб ее, значит, вытащить. А башня все выше, выше, выше, занятный такой сон... А как там госпожа Шуйю?
  Чин, не удержавшись, встряхнул по-собачьи головой, стряхивая сон. Бесшумно зашел Айен, поставил тарелку, чашку, глиняную бутыль с вином и чугунок с супом, в который немедленно сунул любопытную морду Борька - пришлось его мягко отстранить и попросить поставить питомцу отдельный прибор.
  ***
  - Шуйю, да? - попытался камергер поймать ускользающую нить разговора. - О, она все так же сурова и прекрасна. Хотя, кажется, она еще страдает по покойному государю. Так странно...
  - Что?
  - Да сам не знаю, просто странно, - снова тряхнул головой Чин. - Прости, братец: я, кажется, совсем что-то никакой. Это все египтянцы. И Острова еще... - он как-то даже сон стряхнул. - Знаешь, Ли поймал их шпиона при дворе. И еще двоих вычислил Шун. И все трое после коротенького допроса у Янлуна дружно клялись подолом своей матери, что Ити что-то затевают, и затевают на наших землях.
  - Вот как!
  - Так, так. А я тебе между нами, Сё-дагэ, скажу - когда я при моем друге служил, знаешь при каком - в Сай, в Нан да в Кэдоне их было... Честь-не перечесть. А сам знаешь, что с этими странами случилось.
  - И Анси, значит, пропал? - усмехнулся Сё. - До чего интересно дела-то складываются... А он точно?..
  - Точно. За него я могу поручиться хоть подолом, хоть воротом, хоть твоей, хоть моей матушки. И даже этой шапочкой поручиться могу. Вот только просил я госпожу ключницу его поискать - а она сам помнишь, что сказала.
  Сё кивнул и прижмурил глаза, отпивая из своей чашки кисловатого вина - пусть и кислое, зато со своего виноградника! - и почесывая в затылке пальцем.
  Туман окончательно затянул сад, так что за окном колыхалась только невнятная белая дымка, да стучали, словно запоздалый путник, в слюдяные пластинки кривые ветви близрастущей яблони. Где-то далеко глухо завыл то ли пес, то ли все-таки волк, и стало неуютно даже здесь, за четырьмя стенами и перед огнем.
  Умный Айен подошел и поставил на стол две сальных свечи в тяжелых подсвечниках черной бронзы, а потом закрыл ставни, не пуская в дом бледный ужас и зыбкий холод тумана.
  
  - Думаешь, Чин, войне быть? - тихо спросил Сё наконец.
  - Я не думаю, - мотнул головой камергер.
  - Знаешь, ясно. Скоро ли, думаешь?
  Чин молча кивнул:
  - У нас год в запасе - если повезет. Я говорил с Сянь-канши, я говорил с Син Юэ и с Лан-дзианом, много и плодотворно говорил со стратегом Ю - все они согласны в одном. Не более года, и то если повезет.
  - Год - уже немало, братец. Справимся!
  - У них есть большое войско и есть предатели среди нас, Сё-дагэ.
  - Справимся, я сказал! Ити - не нуэ (тень на свет, свет на нет!), они всего-навсего люди. Хитрые, сильные, похожие больше на зверей - но всего-навсего люди. Кто ими сейчас правит?
  - Ити Ранко, жена Сёхирокотэя. В девичестве... да ты сам помнишь эту историю с династическим браком. Истерична, неуравновешенна, но коварна, как подколодная змея. Муж - развратник и подкаблучник, но недурной тактик и дальновидный стратег. Единственная слабость - дамы. Дье-дзинюй несколько раз успешно добывала у него...
  - Чин-гэ, Чин-гэ! - рассмеялся Сё. - Что ж ты мне как на докладе-то?! Не иначе, и впрямь устал совсем. Хочешь, приляг, отдохни? Все равно там, снаружи, такой туман, что отпускать тебя страшно.
  Чин благодарно кивнул и покорно позволил отвести себя в спальню, уложить на полосатый топчан и расправить подол одеяния, выслушал вполуха еще какие-то полупричитания, полупоучения старшего брата - и забылся коротким сном.
  ***
  За недели, проведенные в ставке принца Тьенлуна, Анси выучил множество новых слов. В основном они означали снег или ветер. Он шептал их, как стихи, причесываясь перед сном, напевал себе под нос, наигрывая на лютне - баофэнсюэ, чусюэ, цзысюэ, донъюй, сюэжэнь... - сами слова, как музыка!
  Он привык к тому, что утром не бывает света, а вечером рано темнеет, к гомону солдат за тонкой тканью стены, к потрескиванию костров и перекличке часовых. Привык к короткому пути от юрты стратега Цюй до небольшой юрточки позади центрального шатра ставки, который теперь покрывали куски красного войлока, к обществу самого стратега - тихого и улыбчивого человека с глазами то ли кошки, то ли убийцы - к вечерним пьянкам с непременным участием стратега Фэй и периодическим присутствием стратега Вэй, который, подвыпив, обязательно начинал петь длинную и грустную песню о том, как в лесу глухом умирал чей-то конь. Песня была очень длинной и очень трогательной, и куплете на седьмом Анси начинал всхлипывать, то ли от жалости к несчастным коню и его хозяину, то ли от смеха. А на восьмом куплете к нему присоединялись обычно и кэдонские стратеги, дружно давившие всхлипы и глотавшие слезу.
  
  В этих редких посиделках было даже что-то по-домашнему уютное и не было ничего ни от царских пиров, ни от тайных пирушек при юнском дворе. Если выпадал удачный вечер, Анси и вовсе посылали за новокоронованным императором, и тот, не чинясь, пил со всеми из одной бутылки чернорябиновую настойку и какой-то местный самогон, который (по уверению стратега Цюй) гнали из солдатских сапог и сломанных табуреток, а стратег Вэй клялся, что этим самогоном отравился встреченный им на болоте лёся, красноглазый демон-людоед. Бедняга вместо самого стратега вгрызся в его вещмешок и ненароком прокусил тыквяную бутыль с благословенным напитком. И сдох, разумеется, на месте.
  После этой истории все, разумеется, набрасывались на табуретовку с утроенным энтузиазмом, и даже Анси робко просил налить ему стаканчик - обычно запах и цвет этого напитка отпугивали его получше иных страшных историй.
  
  У стратега Фэй на родине оставалась жена; ее звали Реннюй и у нее были длинные волосы до самых пят, и синее платье, и красный деревянный гребень, который стратег ей подарил еще совсем мальчишкой, когда сватался к соседской дочке, а сам был только третьим офицером в десятке.
  - И она, представьте, не отказала, не сказала - возвращайся стратегом или что там! Поцеловала меня и замуж пошла, такая она, моя Реннюй - настоящая кэдонка! Она, знаете, у Соруй родилась, там самые девицы красивые и самые норовистые... А ножка-то у нее - во. И ручки такие белые, нежные...
  И он показывал какая маленькая у его жены ножка - показывал своими мозолистыми, крупными и смуглыми руками, да улыбался, как будто вот-вот вскрикнет от боли.
  А стратег Цюй кивал и говорил, что Реннюй и впрямь такая, и может, даже, еще лучше.
  У стратега Цюй на родине оставались мать и сестра, которая пять лет назад вышла замуж и написала брату об этом короткое и сердитое письмо: мол, сестра замуж выходит, а брата как всегда черти-где носит. С тех пор писем не было, и Цюй не знал ни счастлива ли его сестра, или муж ее оказался дураком и мерзавцем, а может и сама красавица Ойю давным-давно сошла в могилу, родами ли, или от лихорадки, что часто косила людей на юге Кэдона, где среди виноградников и бескрайних рисовых полей притаился белый домик семейства Цюй.
  А стратег Вэй отмалчивался, потому что у него не о ком было волноваться - его старший брат, Байлан, погиб еще десять лет тому назад, в большой резне между Ченами и Танами. Только изредка он тихо рассказывал о том, как Байлан гадал им обоим на камушках, и выпало - долгую жизнь, подвиги и поцелуй красавицы, и они оба радовались, а потом пришла мать и повела их домой, и по дороге они увидели лещину, на которой поспели орехи - было начало осени, тогда здесь еще бывала осень - и, обрывая орехи, сломали две ветки, а старая тетка Чен Шуйлян еще сказала, что это к беде... Он рассказывал ровным, ровным голосом, словно по книге читал, и всякий раз по-разному, но одно и то же. А Тьенлун однажды, когда Анси удивился тихонько, зачем повторять это в который раз, объяснил:
  - Это он вспоминает последний день до резни, простите уж его, - и опустил голову.
  
  А Анси не знал, что и рассказать - про Лунхуа ли, который не то что править - и жить-то не умеет, как назвали его при рожденьи Цюэтянь, воробушком, так он воробушком и остался, какой уж тут дракон, - или, может, про того сына, которого при рождении назвали Юэци, потому что он в полнолуние родился? Так про него и рассказывать нечего, как изгнали его, так и ни следа его не было, ни весточки о нем не приходило.
  Или про О-Фэй рассказать, что ходила по коридорам гарема в венке из осоки и камыша, словно утопленница, а Шуйю за ней бегала и загоняла - хворостиной, по слухам - в покои?
  И он рассказывал про О-Фэй, и смеялся вместе со всеми, впервые задумываясь, что эта весьма трогательная и трагичная страница его жизни на самом деле невероятно смешна.
  И про Шуйю рассказывал, про ее обережных олешиков и забористую ругань, и про юнских леммингов - тоже очень, очень трогательная была история:
  - Видите ли, был у меня сынок, Цюэтянь, и все-то его никто не любил, все его обижали. И вот решил он всех напугать: разбежался, да с мостков в озеро - прыг! А мостки, по счастью, были над самой глубиной, на них еще беседка стояла. А в беседке я с избранными чиновниками советовался. И тут вижу - сын в воде! Ужас, беда: подобрал подол, да как был в парадном, так и прыгнул, - Анси смущенно улыбался. - Только когда уже в воду плюхнулся, вспомнил, что плавать не умею. И вот тону я, рядом сын тонет - и вдруг слышу, топот, будто табун лошадей пронесся. А это меня камергер Сё увидел, да в воду сиганул меня спасать, а за ним и все остальные... А из окна на это Шуйю смотрит, смеется: юнские лемминги, лемминги юнские...
  
  Ему нравилось смешить этих усталых от вечной пустой зимы и бесплодной войны людей, слышать их смех - раскатистый у стратега Фэй, мелкий, женский почти - стратега Цюй, и широкий, несдержанный - принца-императора и стратега Вэй.
  А иногда забавные истории рассказывал и принц-император - тихо, задушевно так. Обычно после того, как приходил доклад об очередной стычке с правительственными войсками и о потерях, воистину невосполнимых - в войске Тьенлун-вана каждый человек и впрямь был на счету, особенно с того дня, как разбили Чена и его авангард. В такие вечера он и три его стратега допоздна засиживались над картами и планами, а Анси до боли в пальцах играл на лютне, призывая удачу, прося немножко счастья. И наконец Тьенлун-ван, вместо того, чтоб поправить согнутым пальцем свой монокль, прикрывал ладонью разболевшиеся глаза, а стратег Цюй схлопывал книгу карт и отшвыривал ее в угол - всегда в верхний правый, где высилась стопка книг.
  Стопка, ударенная у основания, сползала вниз, как фигура в городках, и Тьенлун-ван хмуро заявлял, что совет окончен, а стратег Вэй, походя пихнув стратега Цюй куда-то под ребра, шел поправлять книги и свитки.
  И тогда Анси откладывал лютню, тер сгибы пальцев, и дышал на подушечки - а потом приносил на подносе чайник с тем странным травяным сбором, который здесь считали заваркой.
  Тьенлун-ван кивком его благодарил и сам, по праву хозяина, разливал гостям терпкий, пахнувший медом, напиток.
  А потом, собственно, начинались разговоры, хотя казалось бы - откуда силы говорить, если до того в споре над картами все трое вконец осипли и охрипли?
  
  Начинались разговоры всегда с одной и той же ритуальной фразы:
  - Эх, не хватает нам Чена!
  И продолжался не менее ритуально:
  - Да, стратег без армии - плохо, но армия без стратега - самый капздец.
  А потом как-то выруливал с обсуждения того, чем же плохо армии без стратега на случаи из жизни и поминание родных и близких, оставшихся далеко на родине. То начнут вспоминать самого Чена, а потом его родню - и тут уж стратег Вэй, этой самой родней приходившийся, немедленно припоминал про свой полувымерший клан. То вспомнят, как этот замечательный человек Хьен Таки Рина пытался к делу пристроить, и в итоге подговорил его изменить принцу и пойти проводником к повстанцам.
  - И вот не поверите, государь хороший Анси - до сих пор ни слуху, ни духу нет от той дивизии, которая Таки Рину-то доверилась, - хмыкал Тьенлун. - Уж больно замечательно умел наш офицер Хьен дороги находить...
  - Ага, ага! - охотно поддакивал стратег Фэй. - Он как-то один, пока еще у нас служил, вместе со своим десятком полгода по трем перелескам плутал. И это, как оказалось, далеко не верх его талантов!
  И тянулась причудливая вязь разговора, как кружево из-под коклюшек кружевницы, тонкой вязью, невесомой пеной...
  
  А сражения сменялись сражениями, и все чаще стратеги и принц-император склонялись над картами, все раньше прикрывал усталые глаза Тьенлун-ван, все раньше отбрасывал Цюй карты, не выдерживая бессмыслицы этого бесконечного спора о том, как проще не проиграть войну с целой страной им - горстке идиотов с ржавым оружием и больным присмертью полководцем.
  И пальцы у Анси уже болели от частой и долгой игры, так что у него и лютню-то порой отбирали: отдохни, мол.
  ***
  Две лошади - серая в яблоках и каряя - паслись, стреноженые, на прибрежном взгорье, покуда их хозяева разводили на ночь костер и собирали какие-то травы - кинуть в суп.
  А хозяева - седеющий мужчина в суконном кафтане и небритый паренек лет двадцати с покоцанным лицом и широкой улыбкой - устраивали себе стоянку на ночь.
  
  - Я уверен, Ласточка: искать его надо где-то там. Вот сердце мне подсказывает, - между делом объяснял старший.
  - Кого хоть, Ченушка?! - качал головой младший. - Или не мое дело?
  - А я что, не сказал, что ли?
  - Ты сказал - сказал, седлай коней и за мной. А я что, я послушный, оседлал да за тобой...
  Старший покачал головой, посмеялся тихонько собственной рассеянности - или, точней, сосредоточенности не на том - и пояснил:
  - Мы с тобой, Ласточка, отправились искать беглого Анси из вашего департамента. А найти его нам надо до зарезу, и как можно скорей.
  - Тебе видней, - пожал плечами младший. - Тебе, в сущности же, по жизни видней, - добавил он, подумав, а потом восторженно воскликнул:
  - Эй, глянь-ка, корабли! И сколько много! Египтянское посольство, наверное - в кои веки-то не на пыраходах приползли, а на нормальных кораблях!... Нет, ты глянь, а! Чьи паруса, как думаешь?
  Старший обернулся - и, побледнев, кинулся к своей карей кобыле, распутывать ей ноги. Только через плечо бросил:
  - К черту Анси! За мной, быстро!!! - и, взлетев в седло, помчался к столице.
   А младший, полюбовавшись еще с минуту на бело-золотые паруса с алым восходящим солнцем, растреножил своего жеребчика и последовал за старшим товарищем.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"