- Если я, Ожмег, еще раз узнаю, что ты гулял с моей дочерью, я тебе башку расшибу!
Высокий, широкий в плечах мужчина слегка наклонился над парнем, таким же мускулистым, но на голову ниже.
- Ты меня понял?
- Понял, - недовольно сказал парень. Он мог бы уровнять собеседника в росте, хорошенько ткнув его в живот пудовым кулаком. Тот отдохнул бы немного и подумал о необходимости быть повежливее с родичами. Не с мальчишкой разговаривает. Но перед ним стоял Лег - один из старших иднакарского ополчения и просто славный воин, участвовавший в победных походах Иднакара в те времена, когда он сосал молоко матери. Драться с ним верх неприличия.
Лег недоверчиво пробуравил его взглядом. От
-->
бойкого[Author:U]
и проказливого Ожмега стоило ожидать любой каверзы. Понял он. Не успеешь отвернуться, как опять сотворит баловство на потеху всего рода. Пора бы остепениться - не сорванец уже, третий десяток пошел. Сверстники детей нянчат, а этого ничего не берет. Родители успели женить, но Боги решили, что парень свое не отгулял, и прибрали и детей и жену. Вот и мается пострел, а ему одна беда, как дочь уберечь от разбойника. Хотя кузнец он замечательный.
- Я посмотрю за тобой, - напоследок пригрозил Лег и скрылся в сгущающихся сумерках весеннего вечера.
Все настроение испортил. Ожмег коснулся оберега, висящего на шее, прося предков избавить от встречи с Легом хотя бы на несколько дней. Разве он виноват, что девушки Иднакара крутятся вокруг него. Знают ведь, что не женится, не принято брать невест из своего рода, а все равно не отстают. А он не железная чушка. Ожмег вздохнул и пошел домой. А то опоздает на ужин. Будет ему еще и от отца.
По внешнему виду он ничем не отличался от родичей. Не очень высокого роста, с осыпью вездесущих по весне веснушек и волосами медного отлива, с короткой рыжей бородкой он был обычным жителем Чепцы, таким же, как и большинство окружающих. От сверстников его отличали вздувшиеся узлы мышц, частично доставшихся в наследство от отца - кузнеца, а частью честно заработанные при помощи кузнечного молота. Худощавый, подвижный, сильный, с бойким языком и острым умом, Ожмег в прежние годы был заводилой среди молодежи. Повзрослев и женившись, он, как и другие, оставил гуляния и посиделки в прошлом, занятый на кузне и в поле, но сверстники и парни помоложе до сих пор считали его вожаком.
Жил он с родителями. За недолгую семейную жизнь Ожмег так и не обзавелся собственным домом или пристроем. А после смерти жены и детей всякая надобность заводить свой угол отпала. Он предпочитал жить при родителях, преумножая в кузне славу семьи и отмахиваясь от более настойчивых требований матери дать ей понянчиться с внуками. Семья должна множиться и крепнуть. Благо она уважаема не только в Иднакаре, но и в округе на многие дни пути.
Почетна обязанность кузнеца. Никто в роду, кроме, пожалуй, эксея, старейших - глав богатейших семей, да самых известных воинов, не пользуется таким почетом как они. Если угаснет горн, род долго не протянет. Сломаются лемехи, затупятся ножи, постепенно растеряются стрелы и поломаются топоры и сабли. Нечем станет взрыхливать землю под посевы, осмелеет дикий зверь, явятся незваные гости - речные разбойники и начнут убивать и грабить. Род не может прожить без кузнецов!
Так повелось, что в Иднакаре кузнечным делом занимались только несколько семей. Большинство кузнецов оберегали тайны ремесла от посторонних. Да и простому иднакарцу, взращенному на вольных просторах лесов и полей, далеко не просто усидеть целыми днями в маленьких, тесных, пропахших дымом и окалиной кузнях и следить за работой мастеров. В душе многие из них считали кузнецов колдунами и предпочитали им не надоедать, прося благодетельных Богов Инмара, Кылдысина и Куазя хранить их от эдакой жизни.
Ожмег, хотя совсем еще молод, - что такое двадцать с малым лет для коваля, - уже успел подивить иднакарцев и, главное, кузнецов, не только озорством, но и работой. По их решению летом он пройдет испытание и станет мастером. В таком возрасте никто из иднакарцев не мог даже надеяться на это. Но косо на него никто не глядел, кроме нескольких завистников, - кузнецом становились не по годам, а по умению.
Он знал тонкости ремесла. Как говорили старики, сами Боги направляют руки парня, когда тот работает в кузне. Он чувствовал металл, и чутье нередко обгоняло растущее мастерство. Ему доводилось ковать все - от тяжелых грозных мечей до ярких, красивых оберегов. Сделанные его рукой, они ценились не только иднакарскими девушками, дочерьми старейших окрестных родов, но и седыми ветеранами, ищущих защиты от злых духов. И предстоящего испытания он не боялся. Оно было для него обычной работой, привычно тяжелой и не сложной, открывавшей перед ним возможность свободно создавать все, что ему хотелось.
Выковать гвоздь или другую простую вещь при необходимости мог бы и подмастерье, а вот за то, что посложнее берется только мастер. Еще до Тура на родовом кенеше было решено позволять ковать лишь им. Остальные на то и подручные, чтобы помогать. Нельзя допустить, чтобы родич или, что еще хуже, гость, купивший у иднакарских кузнецов топор, серп или косу, обнаружил в них изъян. У иднакарцев все должно быть лучше, чем у остальных кузнецов по Чепце. Это дает и им, и роду немалый прибыток. Поэтому за все берется только мастер. Ведь даже нож и тот сделать непросто. Если взять просто кусок стали или железа и проковать его, придав нужную форму, то такой нож долго не прослужит, источится или сломается. Настоящий кузнец берет несколько полос стали и железа, пуская по краям металл помягче, а в середине - потверже, чтобы нож всегда оставался острым. Мягкое железо по краям будет изнашиваться быстрее, чем в середине, и хозяину придется только время от времени пройтись точилом по лезвию. Такие ножи, хорошо закаленные и прокованные, служат не одному поколению.
Именно из-за подобных мелочей иднакарские кузнецы берут верх над остальными. Какой-нибудь селянин с одного из верховых притоков Чепцы будет бережно хранить дедовский еще топор, порядком источенный за три поколения, но по-прежнему острый и надежный, и отказываться от грубых, плохо прокованных и неправильно закаленных топоров местных кузнецов, ломающихся за одну зиму. Такой хозяин не пожалеет меда и воска, сбереженного до весны зерна, нескольких драгоценных бобровых шкур, чтобы раз в жизни вырвавшись на иднакарскую ярмарку, купить новый топор или нож, саблю или наральник, будучи твердо уверенным, что их хватит внукам и правнукам.
Любой уважающий себя кузнец умеет отлить украшения-обереги, защищающие от злых духов, вычеканить украшение на оружии, покрыть красивой чеканкой чашу или кубок. Ожмег любил эту работу. Черный металл казался ему жестким, чрезмерно грубовато-сильным и излишне простым. Меч или боевой топор красивы грозной статью, но им не передать игры оттенков нежной и изящной застежки или подвески. Когда выковываешь топор, не надо ломать голову над изяществом линий, красотой украшений, затейливостью формы. Топору бронзовые или серебряные насечки и затейливая резьба нужны только для подчеркивания его мощи и грубости. Жесткие, сильные, покрытые мозолями руки насадят его на топорище, и главным для иднакарца будет острота и крепость его нового друга и кормильца.
Украшениям-оберегам предназначена другая судьба. И молодая девчушка, и женщина в годах, жена главы большой богатой семьи, никогда не забудут полюбоваться своими сокровищами, надеть их на праздник. Сколько бы не было у них украшений, приобретение каждого нового перстня или пары серег для них становится праздником, остающимся в душе на долгие годы. Осененные женским теплом, освященные жрецами бронза, медь, серебро оживали и начинали дышать. Иногда Ожмегу казалось, что не он творит их, а они сами рождаются на свет.
Заказывали обереги и старейшие, умудренные годами воины, познавшие жизнь родичи. Каждому нужна милость Богов, хранящих их через освященные украшения.
В основном иднакарские кузнецы работали с бронзой. Серебро дорого, далеко не каждый мастер позволит себе им пользоваться. Да и купить обереги из этого металла позволяли себе не многие. Новыми серебряными серьгами или браслетами на зависть всей округи украшали себя только женщины зажиточных семей. Остальным приходилось беречь серебро более удачливых и богатых предков, передавая его из поколения в поколение.
Ожмег работал и с серебром, и с бронзой. Его отец не так уж и беден, чтобы обделять сына. Два металла нравились ему несхожестью и неповторимостью. Они были такими разными, каждый со своими секретами и хитростями. Когда он уставал чеканить и отливать бронзу, то брался за серебро. Он берег его и многократно переделывал сделанное, стремясь к тому, чтобы у него получилось лучше, чем у булгарских мастеров, чьи украшения нередко появлялись на берегах Чепцы. Серебра было немного, но Ожмег надеялся, что сделанное им окупит расходы отца, уступившего желанию сына и порядком разорившего запасы семьи. Во всяком случае, в семейном тайнике больше не было увесистого серебряного слитка - тайной гордости семьи.
Обереги делались в основном поздней осенью и зимой, когда можно передохнуть от суматошного лета. Кузни у иднакарцев находились в стороне, ближе к крепостной стене. Но у каждого в доме или в какой-нибудь пристройке находился уголок с инструментами и некрупным горном и тиглями. Здесь, зимними вечерами, при свете лучин мастера творили. К весне у каждого набирался запас выкованных, отлитых, вычеканенных украшений, оружия, топоров, серпов и других очень нужных вещей. Все это готовилось к большой ярмарке, которая случалась около Иднакара каждой весной между концом ледохода и пахотой.
На несколько дней склоны родового кара превращались в многолюдный торговый праздник. На прилавках, а то и просто на расстеленной на земле рогоже, каждый отыскивал для себя необходимое, нашлось бы чем заплатить.
Жители отдаленных селений предпочитали, несмотря на расстояние, приезжать сами. Наиболее дальние, живущие даже не на притоках Чепцы и Вятки, а по каким-то неведомым для простого иднакарца рекам и речушкам, и поэтому находящиеся очень далеко от Иднакара, к ярмарке готовились годами, появляясь на ней раз - два в жизни. Для них поездка сама по себе большой праздник, который останется в памяти на все оставшиеся дни. Все нужное они покупали сами. Ведь всяко бывает. Близкий родственник, души в тебе не чающий, из лучших побуждений втридорога приторгует экую дрянь, о которой дома даже вспомнить стыдно, а не то, чтобы показывать родичам. Поэтому несколько дней приезжие проводили в хлопотах и беспокойстве, продавая товары и покупая нужное для семьи и рода. Их легко узнавали по робкому и оглушенному виду. Привыкшие к малолюдству и огромным лесным просторам селяне чувствовали себя плохо среди огромного скопища людей.
Кроме жителей чепецких земель на ярмарку приезжало много булгар. Несколько подручных богатых купцов почти круглогодично жили неподалеку от Иднакара на выселке, но остальные все-таки предпочитали торговать наездами - времени уходило меньше, прибыток оказывался немалым, поскольку обильная торговля бывает только по весне, когда после охотничьей поры накапливалась пушнина.
Булгары интересовались в первую очередь звериными шкурами. Ожмег, да и не только он один, не понимал, зачем им нужно их так много. По рассказам тех же купцов, в Булгаре теплее, чем на Чепце. И все равно, целыми кораблями каждый год они увозят с собой меха, не забывая жадно поторговаться и посетовать на усиливающийся недостаток в их землях не только серебра и бронзы, но и железа. Это была какая-то бездонная прорва, но никто из иднакарцев, да и из остальных селян, кроме самых неудачливых, не хотел, чтобы однажды купцы объявили об избытке в Булгаре их товаров.
Но не только шкуры ценились заезжими торговцами. Со всей Чепцы в Иднакар везли мед и воск, которые всегда скупались полностью, сколько бы не предлагалось. Брали купцы и нежное льняное полотно, толстые корабельные канаты, изделия чепецких кузнецов, а если оставалось место, то и всякую мелочь, которую надеялись сбыть по пути домой.
На ярмарке бывали купцы из столь дальних земель, что иднакарцы не представляли, где они находятся (а в душе некоторые даже не верили, что такие есть вообще). Иднакар для них был лишь одной из кратких стоянок в далеком, нередко многолетнем путешествии. Передвигаясь на лошадях, верблюдах, кораблях, а то и пешком, они многократно перегружали тюки и поэтому заботились, чтобы они были не слишком велики и не слишком тяжелы.
Такие купцы везли дорогие ткани, золотые и серебряные украшения и сосуды, благовония, клинки, облагороженные золотом и драгоценными камнями, редкие чужеземные вещи, которые у себя на родине почти ничего не стоили, а за три девять земель становились очень дорогими из-за их далекого происхождения и некой таинственности. Немногие могли купить их товары. Купцы не нуждались ни в меде, ни воске, ни кожах, их интересовали только бобровые и в какой-то мере медвежьи шкуры, а главное - золото и серебро. Но торговля все равно шла. Нет-нет, да и брали иднакарцы бусины из неведомого материала, фигуры загадочных зверей из серебра и золота.
Булгары тоже привозили немного подобных вещей, особенно из золота и серебра, но в основном предлагали дешевый и более необходимый для местных жителей товар, который расходился гораздо легче.
Ярмарка проходила в весеннюю пору по той же причине, по которой проезжие купцы торопились пробраться в верховья: в половодье по рекам лучше всего двигаться. В чепецких землях, покрытых лесами и болотами, часть из которых не замерзала в лютые морозы, даже зимой пробраться напрямую от одного селения к другому нелегко и под силу только охотникам. По высокой же воде плыть несложно и спокойно. Но горе тому, кто доверится полноводности Чепцы и задержится дольше положенного. Кораблю легковерного кормчего придется долго плутать среди отмелей, а самые неудачливые останутся "погостить" у иднакарцев в ожидании следующего половодья.
В этом году до ярмарки оставалось совсем немного. Лед по Чепце сошел дружно, жаркое солнце растопило в лесах снег и река вольно растеклась по прибрежным лугам - верный признак скорого прибытия купцов.
Несколько наиболее нетерпеливых жителей одного из верхнечепецих селений - какого-нибудь Узякара или Байгурезя - уже обосновались на постоянном месте торговли и приводили его в порядок, разравнивая землю и закидывая хворостом лужи.
Еще немного и подсохший склон иднакарского холма будет забит людьми и товарами. А пока родичи в последний раз перетрясали выставляемые на продажу шкуры, пересчитывали круги воска и кадушки с медом, прикидывая всей семьей, что надо купить. Девушки и молодые женщины выбивали пыль с праздничных летних нарядов. Каждому свое - мужчины и хозяйки беспокоились о семейном достатке, а молодежь - о своей внешности. Зима с ее морозами и метелями, когда было чересчур холодно, наконец, прошла. А впереди приближалось жаркое лето, тяжелая работа в поле. И только несколько дней были коротким ярким праздником, во время которого можно так много увидеть и показать себя. Ведь ярмарка это не только заезжие купцы и товары, это еще и хорошая возможность выбора невест не только со всей Чепцы, но и из более далеких земель.
Ожмег с отцом за зиму тоже наковали и отлили несколько коробов железной и бронзовой мелочи к продаже. Но пока товар лежал в углу в кузне, прикрытый рогожей. В преддверии весеннего сева кузнецы работали, не покладая рук. Весна - трудная пора для всех, но для них особенно. Как ни стараются мастера за зиму отремонтировать поломанное и выковать недостающее, но все равно, как только пригреет солнце, и становится ясно, что вскоре выходить в поле, к кузнецам приносят наральники, мотыги, лопаты, которые надо срочно привести в порядок. И чуть ли не круглые сутки, благо день стал длинным, в кузницах слышен звон молотов.
Он подошел к своему дому, где уже садились ужинать. Отец, крепкий невысокий, с подпалинами на лице и руках, оставшимися от окалин металла, такой же рыжеволосый, но уже заметно облысевший, слегка нахмурился, - мол, опять где-то засиделся, - поерзал на скамье, но промолчал. Старшему сыну рука не поднималась дать подзатыльник за какую-нибудь промашку, а порой уж очень хотелось. "Хоть и почти мастер и в кузнечном деле разбирается не хуже его, а во многом и лучше, - честно отметил он про себя, - но как в детстве опаздывал постоянно к столу, так опаздывает и сейчас. Подожди, - усмехнулся Шудег, - появится новая жена, приучит к порядку. И не таких приводили в чувство. Каким бы бойким шалуном и сорвиголовой не был парень, а когда появлялись дети, и семья обрастала хозяйством, юношеские проказы забывались".
Про себя он еще зимой решил, что осенью обязательно женит первенца. После того, как его примут в круг мастеров, любая мать с радостью отдаст за него дочь. Ожмег и так один из самых видных женихов Иднакара, с ума сводит девок сережками и браслетами, а после летних испытаний матери незамужних дочерей окрестных селений просто растерзают его, если он не выберет одну из них для своего сына. Женатый мужчина - спасенный мужчина, а холостяки годны только на жертвоприношение Инмару. Вон следующий сын - Куарда, - пушок на губах, а смотрит на старшего и тоже поговаривает о холостой жизни. Несмышленыш.
Пора увеличивать их маленькую семью, которая по иднакарским меркам мелкая: родители, трое сыновей и дочь. Еще четверо не выжили. Правда, можно надеяться на новых детей, жена и он сам не состарились, однако в их годы пора иметь внуков.
Так они и жили вшестером в стареньком доме, не похожем на огромные хоромы в старой, мысовой части селения. Обычно дети в Иднакаре, как и в других чепецких родах, не отделялись от родителей и жили большими семьями, в которых порой набирается по десятку, а то и поболее малых семей, во всем подчиняющихся своему главе. У старого Бырдема, например, в семье почти полсотни людей - дети, внуки, правнуки, невестки, племянники, два младших брата.
Так было испокон веков. Вместе прожить всегда легче. Однако в последние поколения что-то надломилось в привычном порядке. То ли булгары принесли лишнее, то ли накопившиеся богатства и изобилие железа позволяли жить малыми семьями, но дети все чаще отделялись от родителей. Шудег много лет назад не поладил с отцом - дедом Ожмега, и стал жить отдельно. Раньше ему пришлось бы бежать с земель рода и искать пристанища в селениях соседних родов. Теперь он просто построил новое жилье не так уж далеко от отцовского. Ворчание и недовольство стариков Шудега, как и других, таких же, как он, не пугали. Да и невозможно было его осудить.
Малых семей в последние десятилетия становилось все больше. Кто-то ссорился с родителями, но остальные просто тяготились строгой опекой многочисленных старших родственников. Обычно недовольные прежним укладом предпочитали обосновываться на выселках, где власть старейших слабее, а места для росчистей достаточно.
Малой семье прожить трудно. Когда много родственников, много рук, в семье больше припасов, легче прожить в голодный год, устоять перед напастями и потугами жадного соседа отобрать медоносный участок леса или хороший заливной луг. И семьи, чтобы быть покрепче и не сгинуть в первую же зиму, сбивались вместе, едино выступая как на сходках против богатых старых семей, так и в поле, отвоевывая новину у леса.
Шудегу было гораздо легче, чем остальным. Кузнец по своей работе почти всегда один. Ему что большая семья, что малая - кузня все ровно одна. Плюнув на обычаи и поддержку родственников, он, когда отец попытался силой заставить его вернуться обратно, с трудом отбился и перестал даже здороваться с ним при встрече. Было это давно, еще до рождения старшего сына.
В детстве Ожмег любил ходить к дедушке, не понимая, почему он живет в другом доме, а остальные дети с дедом. С тех пор он повзрослел, но должно быть детская привычка, сохранившаяся в нем с малых лет, делала его отношения с дядями и двоюродными братьями теплыми и ровными, а отец так и не забыл давней ссоры. Прежний разрыв сменился холодными отношениями, и хотя его виновник уже почти лет десять как умер, вряд ли они станут лучше.
Шудег поднялся из-за стола. Прежде чем приступить к еде, необходимо возблагодарить Богов, принесших им пищу, давших им спокойный год без набегов и болезней. Его слова воспринимались с особым благоговением женой и детьми. Ведь он не просто хороший и уважаемый кузнецом, но еще и верховный жрец рода - вэсясь.
Пусть в руках эксея находится большая власть и даже кенеш не всегда в силах противиться его воле, пусть достается слава бывалым и умелым воинам, во главе с военным вождем совершившим удачный поход и вернувшихся с обильной добычей, все они склоняют головы перед вэсясем, который единственный в роду вправе обратиться с просьбой к Богам на большой куале. Без верховного жреца и его помощников иднакарцы стали бы цыплятами, лишившимися наседки.
Глава 2
Весенняя ярмарка началась со столкновения учкакарской и узякарской ладей. Плоскодонки сцепились боками и перегородили чуть ли не половину реки, не давая возможности пристать к заветному берегу другим судам. Иднакарцы иронично кивали на ладьи - вечно у этих сиволапых не все с глазами в порядке.
Пока их разводили и ругали виноватых, нашли убитого булгарина. Кто-то из обиженных им в прошлые годы селян, а может, из своих, в суматохе ударил торговца ножом в спину и бросил тело в прибрежных кустах. Его даже не ограбили - убийца торопился так, что не срезал кошелек с пояса и не взял довольно-таки неплохой кинжал чужеземца.
Убийство гостя, а тем более булгарина, было для иднакарцев очень неприятным известием. Древний обычай требовал от хозяев с почетом принять гостей. Самые жестокие и кровожадные народы, в набегах не прочь уничтожать и грабить все подряд, готовы поделиться последним куском с гостем. Для любого чепецкого жителя насильственная смерть одного из гостей страшный позор, от которого трудно избавиться спустя десятилетия. Для иднакарцев убийство досадно вдвойне. Тур за годы своего правления добился того, что во время ярмарки объявлялось перемирие. Самые заклятые враги могли встречаться в Иднакаре, не опасаясь удара в спину. Нарушителей ждала мучительная смерть, а его род - огромный штраф. К такому порядку привыкали с трудом. Только казнь нескольких убийц приучила к мысли об опасности применения оружия в Иднакаре.
Большинство родов поддержало Тура. Самым лютым врагам необходимо селение, где они найдут нужные пожитки и сбудут накопленное своим трудом. Поэтому к пристани поспешила группа старейших в главе с эксеем. Сюда же собрались старшие купцы с ладей.
Ярмарка начиналась неудачно. Кое-кто из наиболее осторожных и робких принялся собирать товары, решив, что ничего путного не получится и вместо прибытка лишишься последнего. Несколько лодок поспешило уйти вверх по реке. Но большая часть более смелых и тороватых гостей, поглядывая на закованную в железо иднакарскую стражу, не торопилась бежать. Уйти легко в любой момент. Куда девать хлеб, мед, воск, ткани, шкуры? За год они либо попортятся, либо просто будут висеть ненужным грузом. На следующий год их придется отдавать за бесценок, почти даром. Семьи и род останутся без нужных товаров. И если девки проживут без их украшений, то как же быть без драгоценной соли, поковок иднакарских кузнецов. Нет, уходить нельзя, и гости продолжали выжидать.
Тело погибшего унесли на один из кораблей, выборные булгар и иднакарцев устроили дознание, ища виновников, и все потихоньку успокоилось. Подумаешь, кого-то убили! Да еще и чужака! Ярмарка слишком нужна, чтобы ее сорвать одной смертью. Тем более, убийцу вскоре обнаружили. Им оказался гурьякарец, обманутый прошлой весной бойким купцом. Что ж, пусть торговцы посовестятся надувать простодушных жителей чепецких земель. За убийцей послали погоню, а торговля потихоньку оживилась. Сначала робко, словно ожидая очередного происшествия, а затем уже далеко в окрест берег Чепцы заполнился гомоном людей. Только тяжеловооруженные воины, прохаживающиеся между торгующими или стоящие на стенах, напоминали о произошедшем.
Ожмег, опоздавший к началу, и потому не знавший об убийстве, удивленно смотрел на вооруженных родичей, пока его не просветили знакомые. Он покачал головой, но потом тоже окунулся в жизнь ярмарки. А вокруг ходило, галдело, торговалось множество людей. Казалось, вся чепецкая земля собралась на узкой прибрежной полоске вблизи от Иднакара.
Чего только здесь не выставляли на продажу гости и хозяева. Вот два булгарина выложили на ими же принесенные доски, покрытые грубым льняным полотном, яркие, цветастые ткани, пленяющие красками даже в многоцветье весны. Не одному селянину сегодня придется расстаться с накопленными за зиму шкурами для того, чтобы обрядить жену или дочь в яркую обнову на зависть соседским женщинам и девушкам.
Неподалеку устроился торговец оружием. Прямо на земле, прикрытой наломанными ветками и соломой, размещались в кажущемся беспорядке булгарские сабли, топоры, клевцы, метательные и обычные ножи, наконечники копий и стрел. Один клинок поражал изукрашенной серебром рукояткой, другой наоборот был простым и грубым, по карману небогатому гостю, для которого в радость иметь любое оружие.
Около булгарина, торговавшего посудой, несмотря на ранний час, скопились женщины из Иднакара и других селений, сумевших оторваться от бесконечных хлопот по хозяйству.
Многие гости пока только приценивалось, не торопясь брать товары в напрасном ожидании, что к концу ярмарки они станут дешевле.
Шудег и Ожмег расположились ближе к большим крепостным воротам, заняв хорошее место, позволявшее им видеть округу и выставить товар на всеобщее обозрение. Они уплатили выборному рода торговую пошлину и разложили товар - серпы, топоры, молотки, наральники, немного гвоздей, ножи, две сабли, бронзовые и серебряные украшения.
Шудег, как всегда, взял торговлю на себя. Его сын продавал только украшения-обереги, по сути, бездельничая. В первый день им уделяют не много внимания, мужчины торопятся купить нужное для хозяйства. Но Ожмег не волновался, по прошлым годам зная, что вскоре подойдут и к нему.
Даже иднакарские мастера были бы поражены, узнай, сколько семья Шудега зарабатывает на подобной "мелочи".
В прошлом году Ожмег получил куда больше, чем отец с его железным скарбом. Ожмег - оружейник еще мало известен на Чепце, а вот его украшения с крохотной семейной тамгой-пусом уже сейчас стоили дороже, чем у других мастеров. Почти никто из иднакарских мастеров не мог отчеканить такой красивый узор на застежке или заставить так звонко звенеть подвески.
За зиму он при свете лучины отлил, выковал и отчеканил с десяток безделушек - не много для хорошего кузнеца. Но зато все делалось добротно и красиво. Особенно он гордился бронзовыми подвесками и серебряным кубком. Ему пришлось почти месяц провозиться, изготовляя для отливки подвесок форму из твердого камня, и отец принялся ворчать по поводу некоторых зазнаек, стремящихся сделать невесть что, тогда как брюхо пустое. Но когда он увидел отливку, то только разгладил усы и отошел в сторону, ничего не сказав. Шудег был суров к своим сыновьям и если что-то и говорил, то в основном поучал или ругал. Молчание уже само по себе было высшей похвалой. Отец принял его работу без обычных придирок и ироничного хмыканья.
Но и после отливки Ожмег много работал над ними, отчеканивая узоры и занимаясь шлифовкой. А под конец он покрыл их серебром - буквально чуть - чуть и только местами, но так, что даже при свете лучины подвески заиграли яркими бликами, шаловливо поблескивая.
Кубок был не меньшей его гордостью. Чеканка, на которую он отвел много времени, занимаясь кубком на протяжении всей зимы почти каждый день, заставила линии узоров и фигурки животных и людей причудливо переплетаться, скользя по выгнутому боку. Серебро само по себе стоило дорого, а после работы Ожмега его цена стала недосягаема для большинства богатых иднакарских семей. Так что теперь кубок и подвески надо еще и умудриться продать.
Поначалу Ожмег не столько следил за возможными покупателями, сколько глазел по сторонам. Хотя он бывал на ярмарках с раннего детства и давно помогал отцу, но никак не мог привыкнуть к такому количеству людей. Слишком коротка ярмарка, чтобы полностью приучить к ней иднакарца, занятого добыванием хлеба и даже соседом перемолвливающийся словом не каждый день.
Впрочем, торговля потихоньку все равно шла. Пусть не у него, так у отца. Селяне, приплывшие издалека, спешили вернуться домой по высокой воде. К середине дня Шудег продал наральник, два серпа и был вполне доволен, укладывая в плотный тюк полученные шкуры. В придачу к ним один из покупателей расплатился двумя мешками полбы, что по весне очень неплохо.
Ожмег тоже не оказался в убытке. За рысиные и заячьи шкуры он отдал бронзовые сережки и почти сторговался за посеребренный браслет. В последний момент старик, приехавший с дальних земель, находящихся за верховьями Чепцы, отказался брать и ушел, недовольно бурча о дерущих втридорога хозяевах.
Кузнец проводил его насмешливым взглядом. Он-то видел, как пожирала взглядом безделушку молодая девушка - явно внучка, которой старик благоволил. Она даже забыла состроить ему глазки, что являлось необычайной редкостью и в другое время встревожило бы Ожмега - что за слух о нем пошел, если его перестали принимать как выгодного жениха. Но сейчас ему было просто смешно. Когда сделка не удалась, девчушка так недовольно скривила хорошенькие губки, что Ожмег понял - завтра, в крайнем случае, послезавтра, браслет будет куплен за предложенную им цену.
К полудню солнце, взобравшись на самый верх небосвода, припекало немилосердно, совсем не по-весеннему. Торг слегка притих. Самое время перекусить и отдохнуть в тенечке. А за обедом - по случаю ярмарки с булгарским пивом или иднакарской медовухой, можно поговорить с нужным человеком о покупке или продаже товаров. Так торговали богатейшие иднакарские семьи, залучая купцов в свои дома или гостя у них на кораблях. Но и продавцам помельче есть о чем поговорить или просто повыспрашивать у охотно разговаривающих булгар о далеких землях и народах.
Ожмег, утирая со лба пот, лениво оглядывал торг. Он остался один, поскольку отца срочно позвал эксей, приславший за ним посыльного. Как догадывался кузнец, причиной спешки была смерть булгарина. Давненько этого не случалось и иднакарские старейшие нуждались в совете вэсяся. Шудег уже приходил на место убийства и провел необходимые обряды умиротворения покойного, чтобы душа погибшего не мстила Иднакару, но что-то опять не заладилось, и был созван малый кенеш.
Особых забот у Ожмега не прибавилось. Он, не торопясь, обсудил с одним заезжим кузнецом, язык которого работал лучше, чем руки, достоинства и недостатки бронзы по сравнению со сталью, поздоровался со знакомым с прошлого года булгарином, уважительно закивавшим при виде его товаров, и замер в приятной истоме.
Маловато в первый день настоящих покупателей среди бродящих по ярмарке. Ожмег решил сегодня долго здесь не задерживаться. Скоро сев, а в кузне оставалось слишком много работы. Вряд ли его родичи обрадуются тому, что взамен откованного наконечника для сохи получат виноватое извинение. Земля не любит ленивых. Он оставит отцу обереги и уйдет в кузню.
Около их товаров остановился молодой булгарин, и мысли Ожмега перетекли в другое русло - уж очень неплох, хотя и не нов, на приезжем купце кафтан. Торговец, видимо, удачлив, раз позволяет себе принарядиться. Ведь он немногим старше Ожмега, а тот и не мечтает о такой одежде. Иднакарцы тоже ткали хорошие ткани, но яркие краски на них они наносить не умели. Булгары заламывали втридорога за небольшой отрез материи, и требовалось выложить порядком мехов, чтобы стать ее обладателем. Впрочем, чепецкие жители предпочитали спокойные, мягкие краски. Блеск и красочность нужны только молодежи.
Булгарин, казалось, всерьез заинтересовался оружием. Кинув мимолетный взгляд на украшения, он внимательно осмотрел товар, выставленный Шудегом, и даже поторговался за длинный, в две пяди, пятислойный нож, с красиво отделанной костяной ручкой. Чужеземцу клинок понравился, и он пообещал прийти еще раз.
Ожмег, вначале насторожившийся в предчувствии возможного покупателя, отсел в сторону и мысленно пожал плечами. Язык длинный, пообещает что угодно. Возможно, чужеземец забудет о своем слове, пройдя следующий прилавок, может быть, уже сегодня нож купит кто-нибудь другой. А может быть, он действительно станет его. Это же ярмарка. Здесь всякое бывает.
Любопытствующий булгарин пошел к пристани, но внезапно вернулся и еще раз пригляделся к украшениям и посуде Ожмега. Хотя перед этим он бросил на них только беглый взгляд и двинулся дальше, но что-то его вновь заинтересовало и заставило вернуться.
Торговец с интересом взял кубок в руки. По-видимому, он не ожидал увидеть в неведомой глуши, у варваров, такой вещи, и его удивлению не оказалось предела. Кубок был внимательно осмотрен. Единственно, что не сделал булгарин на глазах у развеселившегося Ожмега - не попробовал его на зуб. Длился смотр довольно долго и кузнецу стал надоедать суетящийся гость. Купить кубок он, несмотря на богатую, но не новую и уже поистертую одежду не сможет, и никакого прибытка для его семьи от прилипчивого гуляки не будет. Уверившись, что любитель серебра не собирается ничего стащить (а такое среди прибывших иногда бывало), Ожмег перестал обращать на него внимание. Он даже не заметил, когда булгарин исчез.
Время тянулось слишком медленно. Он стал изнывать от скуки в ожидании отца. Почувствовав уныние, Ожмег удивился. Раньше на ярмарке он никогда не скучал. Неужели начал стареть?
Иднакарец поднялся, чтобы немного размяться, шагнул в сторону от товаров, широко зевнул, прикрыв рот ладонью, и внезапно оказался лицом к лицу с целой группой булгар, во главе которых стоял мужчина с цепким и жестким взглядом. Он не выделялся среди других ни одеждой, ни оружием, но по его властному виду, неторопливым уверенным движениям, было понятно, что этот человек привык приказывать и не любит проверять, как быстро его повеления выполняются.
Он был не молод, а на взгляд Ожмега вообще стар, - в его возрасте немногочисленные иднакарские старики думают о погосте. В черных волосах и бороде булгарина густо легла седина, лицо изрыли борозды морщин и шрамы. При первом взгляде он казался обычным купцом-воином, который всю жизнь провел в плаваниях, занимаясь то торговлей, то грабежами. Судя по одежде и низким поклонам стоящих рядом булгар, он разбогател к концу жизни, но все-таки не бросил привычный образ жизни и продолжал, несмотря на старость и недомогания, разъезжать по торговым угодьям.
Будь Ожмег простым селянином, не поднаторевшим в торговле, он не разглядел бы истинного лица старика. Но молодой кузнец, часто общавшийся с чужеземцами, был не столь легковерен. При более внимательном взгляде на лицо, походку, жесты старика, привычно лежащую на плечах кольчугу личина купца растворялась, из-под нее проглядывало лицо знатного булгарина, ищущего не только торговую выгоду. Перед ним стоял завоеватель, воин, победивший не одного сильного врага, разоривший много крепостей и селений, хозяин сильной дружины и многочисленных кораблей. О таких гордо рассказывали приплывавшие по весне булгары. Сам Ожмег впервые видел такого человека. Просто так знатные булгары на ярмарках в отдаленных от родины краях не появляются и это настораживало.
"Хотя мне-то что, - решил Ожмег, вернувшийся на свое место. - В Иднакаре есть эксей и старейшие. Пусть они и думают - враг или друг явился на ярмарку".
Вовремя подоспевший отец принялся показывать товар. Интерес, как и следовало ожидать, вызвало оружие. По рукам заходила одна из сабель. Булгары привычно ощупывали ее, рассматривали чеканку, проверяли, удобна ли рукоять. Снисходительные взгляды, исподтишка бросаемые на кузнецов, исчезли. Оружие простое и неказистое, но это действительно оружие для настоящего воина, а не игрушка придворного лизоблюда, не всегда знающего каков цвет человеческой крови.
Старый булгарин, однако, не стал обсуждать со всеми достоинства клинка. Бросив на него косой взгляд, он равнодушно прошел дальше. Иднакарцы иногда делают неплохие клинки, но они простоваты и уступают самаркандским и булгарским в красоте отделки и прочности. Да и не интересовало его сейчас оружие.
Торговец подошел к Ожмегу и принялся лениво разглядывать товар, небрежно перебирая разложенные безделушки, грубоватые по отделке и отливке и ничем особо не выделяющиеся. Подобные вещи делались в Булгаре для простолюдинов, которые не в состоянии купить что-то лучше. Опытным взглядом бывалого торговца и воина, через руки которого прошло множество ценностей, он заметил кубок и подвески и отделил их от остальных. Они сделаны рукой талантливого мастера, неведомо как оказавшегося в диком лесном племени. Старик потянулся к кубку, но внезапно передумал, и его рука плавно повернула к подвескам.
Он взял их в руки и слегка встряхнул. Подвески мелодично зазвенели колокольчиками, заблестели на солнце. Витая бронзовая проволока, держащая серебряные колокольчики, казалась плохо прокованной, и использованный драгоценный металл только наводил на мысль о том, что кузнец заменил умение серебром, делая их дороже увеличением веса драгоценного металла. Но так казалось только на первый взгляд. Более опытный и внимательный человек заметит тонкий узор на проволоке и на колокольчиках, который выдавал высокое мастерство. И еще звук. Аллах знает, как сумел мастер заставить зазвучать металл таким образом.
Старик кивнул головой, что-то решив про себя, и положил подвески обратно. Взгляд его упал на кубок, он уже потянулся к нему, как вдруг снова вернулся к подвескам, что-то вспомнив. Он внимательно осмотрел колокольчики. Так и есть. Они были бронзовыми, сверху искусно покрытые слоем серебра так, что колокольчики казались полностью серебряными. Уважение к кузнецу сменилось изумлением. Его, старого знатока драгоценностей, через руки которого прошло столько золота и серебра, что на него можно купить пол-Булгара, едва не провели. Булгарские мастера такое почти не делают.
Он передал подвески стоящему рядом спутнику. Украшение куплено.
После подвесок простой серебряный кубок ни чем не удивлял. Старик без особого интереса поднес его к глазам. Через несколько мгновений он смотрел на него совершенно по-другому. И внутренняя и внешняя стороны были разукрашены узором, изображавшим зверей, людей, оружие. Все это густо переплеталось орнаментом. Кубок дышал первозданной природной дикостью, которой не существовало в изделиях городских мастеров. В нем не было прилизанности и благолепия, тонкой вежливости и угодливости. Он уступал булгарской посуде в обработке, тонкости отделки, но чувствовалось, что здесь этого и не надо и диковинный зверь, увенчавший навершие, так и должен прилегать к губам грубой, жестко отшлифованной шерстью, давая почувствовать человеку дикую силу природы.
Старик слегка замешкался в выборе. Он уже настроился купить только подвески и теперь, соблазнившись кубком, не знал, что делать. Несколько мгновений он колебался, но потом решился. Конечно, истинный правоверный должен с негодованием отвернуться - Аллахом запрещено создавать изображения людей и зверей, но он возьмет грех на себя и купит кубок.
Ожмег переживал сложные чувства, глядя на булгарина, откладывающего его сокровища. Он, конечно, радовался появившемуся покупателю, который расплатится столь нужным для него серебром, но в то же время ему жаль их. Он вложил в них столько своего, что они стали казаться частью тела. И иднакарец назвал цену почти на треть выше задуманной.
Шудег изумленно вскинул брови, услышав запрошенное, но тут же спохватился и наклонился к серпам, делая вид, что счищает с них землю.
Если Ожмег и надеялся, что булгарин откажется от покупки, то он просчитался. Властный старик не торговался, как обычно бывает на ярмарке. Не оглядываясь, он повелительно взмахнул рукой. Один из стоящих позади воинов выступил вперед и положил перед Ожмегом тяжелый кошель, осторожно забрав покупки.
Кузнец с опозданием сообразил, что мог бы запросить и поболее. Чужеземец несметно богат и не знает, куда девать серебро.
Булгарин меж тем не торопился уйти.
- Кто их создал? - Спросил он.
Из-за его плеча высунулся знакомый Ожмегу подручный одного из купцов с явным намерением перевести слова хозяина.
- Я, господин, - вежливо поклонился молодой иднакарец, опережая толмача. Булгарский язык он неплохо понимал и без помощников.
Старик, признавший мастером степенного Шудега, и уже косящийся в его сторону, поразился до глубины души. Лысеющему жрецу местных непотребных лжебогов, познавшему в жизни многое, еще позволительно сотворить нечто подобное, но чтобы искусным кузнецом оказался парнишка? Он оценивающе оглядел на молодого варвара с головы до ног, словно собирался купить и его в придачу к подвескам и кубку, но больше ничего не сказал, двинувшись со свитой по торгу.
Ожмег подумал, что тот так молча и уйдет, однако булгарин, прежде чем отправиться дальше, милостиво кивнул ему и сказал как можно более мягким голосом:
- Мы еще встретимся, кузнец.
- Ты знаешь, кто это? - Спросил Шудег смотрящего в след чужеземцам сына.
- Нет, - рассеянно ответил парень, держа кошель с дирхемами на весу.
- Мансур - хозяин многих купцов, приплывавших к нам годы. - Шудег покачал головой. - Ох, и счастливчик ты, Ожмег, - приворожил богатющего покупателя.
- Да? - Очнулся кузнец, с опозданием пытаясь высмотреть в толпе всесильного повелителя многочисленных булгарских кораблей.
Глава 3
Почтенный Мансур-ага из достойного рода Тапаев, верный слуга одного из богатых и знатных родов Булгара Камбулатов, сидел у себя в каюте и наслаждался легким, слегка разбавленным холодной водой, бархатистым вином, приятно утоляющим жажду в жару. Аллах вобще-то запрещает пить перебродивший сок виноградной лозы, но к своему верному слуге, заботящемуся о распространении истинной веры, он отнесется мягче. К тому же, если не согрешишь, то не в чем будет каяться, можно счесть себя безгрешным, а это еще больший грех, чем вино.
Почувствовав, что он иронизирует над верой, Мансур немедленно оборвал свои мысли. Его предки уже несколько поколений поклонялись Аллаху, но до сих пор оставляли в самом дальнем уголке разума, недоступном для других, подсознательную веру в языческих Богов. Поэтому он позволял себе идти на мелкие нарушения строгих канонов, живя так, как ему нравилось.
В его представлении мусульманский Бог был не единственным, а главным среди остальных и тревожить его стоило только в самых крайних случаях. А в остальном, с житейскими мелочами, можно надоедать привычным домашним божкам, которые являлись едва ли не членами семьи и не обижались на надоедливые просьбы по любому поводу.
Однако внешне он всегда был верным и истовым мусульманином, точно исполняющим положенные обряды. По своему положению он был близок с кади и никогда не позволял вольное толкование сур из Корана или поступки, недостойные истинного мусульманина.
Он настолько привык к двойной жизни, что не испытывал необходимости заставлять себя "вести как положено". В его представлении он и не нарушал веры, а всего лишь примирил ее с древней религией своего народа, и что не столь тяжкое отступление от догматов, внушаемым глупым и ленивым кади, который пользовался радостями жизни куда чаще, чем ему следовало.
К тому же никто не собирался заподозрить Мансура в неверии. Он один из уважаемых людей Булгара, хотя и не принадлежит к знати. Его род несколько поколений верно служил бекам из рода Камбулатов. Тапаи не отступали в схватках, честно погибая за господ, совершали далекие походы, интриговали вместе с беками в самом Булгаре. Они знали, что навсегда связаны с Камбулатами, поскольку слишком слабы, чтобы стать самостоятельными. Власть в Булгаре принадлежала хану и десятку самых знатных родов. К ним примыкали богатейшие семьи купцов и землевладельцев. И между знатными, и между богатейшими шла жестокая борьба за власть, за привилегии, за богатства. Слабейший погибал, а его имя покрывалось позором. Но междоусобицы и интриги прекращались, как только противники чувствовали угрозу со стороны. Попробуй Тапаи стать самостоятельной силой, на них обрушились бы со всех сторон, и рано или поздно уничтожили. А такого конца их роду, с трудом поднявшемуся с низов, Мансур Мамил-оглы Тапаи не желал.
Возвысить род из множества подобных смог его прадед. Жестокий, умный интриган, умелый воин и тороватый купец, он приглянулся прапрадеду нынешнего бека Махмуда и стал одним из его доверенных слуг. Прадед стоял во главе многих походов в дальние земли и изрядно обогатил Камбулатов. Разумеется, сильно разбогатели и Тапаи.
С тех пор они всегда входили в число самых близких и облеченных доверием слуг беков.
Мансур-ага не был исключением, став управителем обширного бекского хозяйства и даже личным другом ныне здравствующего бека. Он искренне старался возвеличить род господина и друга, поскольку тем самым возвышал свой. За долгую жизнь Мансур сумел сделать многое. Без его участия не проходило ни одна интрига при ханском дворе, ни одна крупная торговая сделка Булгара. Но больше всего Мансура и его господина интересовали другие земли, богатства, которые там можно получить благодаря торговле и сбору дани. Дальние походы приносили огромные доходы многим поколениям Камбулатов, которые на этом сделали свое состояние.
В отличие от других знатных родов они не стремились обзаводиться крупными земельными владениями в Булгаре или умножать богатства с помощью ремесел. По обычаю предков Камбулаты имели несколько кочевий, в которые выезжали в летнее время, но с легкостью от них отказались бы, если бы возникла необходимость. Бескрайней степи и пережаренному на костре мясу изнежившиеся потомки кочевников предпочитали роскошные каменные дворцы и изысканные блюда.
Они торговали со многими странами и племенами на все стороны света. Торговля с чепецкими землями не самая главная. О них, конечно, не забывали. Отсюда каждый год в Булгар шел устойчивый ручеек пушнины и других товаров, ценимых в их стране и еще дальше на юге. Как бы не сложились судьбы других караванов, корабли, ушедшие к Чепце, всегда придут наполненными. Такая постоянность высоко ценилась Камбулатами. К тому же, рядом, по Вятке и Каме проходил один из важных торговых путей в далекие северные земли. Булгары бывали в них пока еще редко, но в будущем они обещали солидный прибыток и тот, кто сядет на торговом пути, обогатится. Это было ясно другим бекам и богатым купцам. Противники Камбулатов смогли перекрыть для них удобный путь. Оставалась только эта, пусть менее удобная, зато безопасная дорога по Чепце. И, наконец, здесь в последние годы было спокойно. Правда, - поморщился Мансур, - одного из его слуг сегодня убили. Но особой вины местных жителей в том не было. Не умеешь хитрить, торгуй честно.
И все же до недавней поры местные земли не особенно привлекали Камбулатов. Мансур за всю бурную и трудную жизнь совершил десятки походов, но так и не побывал здесь. И только когда он задумал совершить самое крупное в своей жизни начинание, то после долгих колебаний обратил внимание на Чепцу.
Его люди, постоянно торгующие с местными жителями, неплохо знали край. В последние десятилетия дикари, живущие по берегам небольшой реки, сильно изменились. Из месива родов, слабо связанных родственными связями, постоянно враждующими между собой по самым разным причинам, а нередко и просто так, за короткий срок выросло сильное государство, захватившее почти все течение реки. Неведомый поначалу Тур, опираясь на силу и богатство Иднакара, сумел прямо или через родовых вождей объединить чепецких селения. Только живущие ближе к Вятке сумели отбиться. Да и то, как сообщали Мансуру приказчики, бывавшие в тех землях, лишь потому, что Тур не решился захватить святилище, к которому поклонялись многие жители не только Чепцы, но и других рек.
В понимании Мансура произошел первый шаг к созданию настоящего государства, которое отличает истинные народы от варваров, безвестно живущих в диких лесах и так же безвестно растворяющихся среди победителей.
Тур не разрушил рода, у него не хватило сил. Многие из селян нередко даже не знали, что их род попал в зависимость от Иднакара и должен платить дань или хотя бы выделять воинов для походов в другие земли. Хозяин Иднакара всячески смягчал зависимость, иначе ему пришлось бы постоянно воевать с соседними родами, привыкшими к вольности и свободе.
Обязанность высылать воинов выдавалась за совместный поход за добычей. Поскольку большинство походов Тура и его сына Идны были удачными, то отправленные на войну воины приходили нагруженные добром и никто, даже самый подозрительный и недоверчивый, не мог заподозрить Тура в том, что он их принуждает.
Дань вскоре приняла характер подарков, которые старейшие родов доставляли в Иднакар как плату за защиту от ватаг разбойников, часто нападавших на Чепцу раньше. И это тоже выглядело справедливо - никто не держал столько воинов, как Иднакар, не тратил так много на их вооружение. Иднакарцы первыми выступали при известии о приближении врага и составляли костяк любого войска.
Но государство Тура было слишком рыхлым и неустойчивым. Его распад сдерживался вождем. Пока он жил, чепецкие племена оставались едины, сильны и непобедимы. Но с его смертью оно могло рухнуть. Сколько раз соседние с Булгаром народы создавали такие союзы, которые через одно-два поколения бесследно исчезали.
Так случилось и с государством Тура. Овеянный почетом и славой, окруженный многочисленными родственниками, он умер несколько лет назад. Его детище - союз чепецких родов - стало трещать и постепенно разваливаться. За последние годы Мансур неоднократно посылал доверенных людей проверить, насколько крепки и едины чепецкие жители. Как опытный лекарь у постели больного он пытался понять - был ли нанесен Иднакару смертельный удар или он переживет тяжелую болезнь с новым вождем.
Постепенно он убеждался, что союз родов медленно движется к краху. Тур действительно сделал очень много для его укрепления. Но ему не повезло - у него не нашлось преемника. Дети от трех жен оказались неплохими воинами, торговцами, охотниками, пахарями, но никто не имел такого ума и изворотливости, как их отец. Ставший эксеем Идна, его старший сын, был далеко не худшим среди них, но отца он не заменил.
За несколько лет после смерти Тура новый хозяин Иднакара утратил власть над большей частью родов. Только еще налаживающееся единство рухнуло, и иднакарцы могли рассчитывать теперь лишь на находящиеся по соседству селения, связанные с ними узами родства и получавшие крохи со стола покровителей.
Внешне Иднакар по-прежнему стоял в великолепии и величии, выставляя при посягательстве на свободу и богатства грозные шеренги закованных в металл воинов. Любители наживы, попробовавшие усомниться в силе иднакарцев, оставшихся без Тура, потерпели несколько сокрушительных поражений и теперь выбирали для грабежа племена послабее.
Но Мансур был уверен - если хорошо организовать поход крупных сил, чепецкая земля падет к ногам завоевателей. И он решил: пора. Хотя его спина плохо гнется, глаза слезятся, а руки мелко дрожат, но голова по-прежнему свежа и разум не помутился. Он еще способен повести за собой своих ветеранов, а при необходимости взять в руки саблю, чтобы отправить к предкам очередного наглеца, возомнившего себя великим воином.
Человек действия, Мансур не собирался проводить остаток дней в прохладном полумраке обширного дворца в окружении юных танцовщиц. Нет, он не видел ничего плохого в отдыхе после многих дней тяжелой дороги, но уподобиться бездельникам, которые видели в вине, еде и женщинах всю свою жизнь, он не желал.
Не таким представлял конец жизни Мансур, прирожденный воин, купец и путешественник. Он прожил отведенный Аллахом срок. Не стоило жаловаться на судьбу. Но перед тем как покинуть этот мир, он хотел совершить последний поход, который принес бы долгую славу и ему самому, и его роду, обеспечив потомкам приязнь со стороны Камбулатов. Он обратил взор на Чепцу, жители которой стали слишком слабыми, чтобы оставаться свободными.
В отличие от других низких народов, на которых не сошла благодать истинной веры, они смышлены и сообразительны, их земли богаты зверем, птицей и рыбой. На протяжении жизни Мансура они становились все более искусными ремесленниками, лучшие из которых в мастерстве приближались к булгарским. Для дикарей они слишком быстро учились у булгар, жадно перенимая самое лучшее.
В этом им помогали их соплеменники, бежавшие из булгарских владений в прошлые десятилетия. Упрямцы, не желающие познать свет веры, скрывались от преследовавших войск хана и беков и щедро делились знаниями с приютившими их жителями.
Уже сейчас Иднакар и окрестные земли могли бы поставлять в Булгар не только пушнину, мясо, зерно, но и металл, изделия из него, льняные ткани, наконец, рабов и наложниц. Но для этого необходимо приручить местных жителей, привыкших к вольности и свободе. Тур, приступивший к их подчинению, остановился в самом начале. Мансуру и его потомкам придется самим приучать рабов платить дань и во всем угождать господам. Они должны будут понять, что являются всего лишь пылью на сапогах хозяев и цель их жизни - кормить и обогащать булгар. Камбулаты будут иметь на Чепце крепость и завоюют округу вверх и вниз по реке и ее притокам.
Это очень трудная задача. Человека, никому не кланявшегося кроме своих стариков, так же трудно заставить подчиняться, как дикую рысь есть из человеческих рук.
Мансур-ага по праву мог гордиться собой. Он вовремя увидел, насколько ослабли чепецкие селения, убедил бека отправиться в эти места не с торговым, а военным походом. Махмуд, полностью доверяя ему, не только дал воинов, но и отправил шестнадцатилетнего наследника Ильбека, предупредив его, что он должен полностью слушаться управителя.
Мансур не возгордился от такого доверия. Так и должно быть. Высокое происхождение не спасает от неопытности и глупости и, если молодой бек начнет с неудачного похода, это вряд ли поднимет его в глазах воинов и слуг. Парень должен быть осторожнее и слушать преданных слуг, которые не посоветуют ничего плохого.
Сам Мансур, однако, не лез к нему с советами. Он ни в чем не показал превосходства над ним. Будущий правитель их процветающего края еще молод, но рано или поздно он станет господином если и не ему самому, то его сыновьям. А поскольку младший сын Мансура стал другом наследника, старик не беспокоился за будущее потомков.
Он глотнул вина. Главный удар будет нанесен по Иднакару. С захватом крепости остальные чепецкие земли станут беззащитными и окончательно разобщенными и легко падут под ударами закованных в сталь отрядов булгар. Несколько карательных походов и полностью уничтоженных непокорных селений убедят остальных в том, что лучше жить плохо и платить дань, чем не жить вообще.
Мансур не был жесток. Он вообще хотел уничтожить как можно меньше будущих рабов. Мертвые не в силах платить дань. Особенно жаль искусных мастеров, которые по неразумению или дерзости возьмутся за оружие и безрассудно погибнут, нанеся убыток своим господам. Хорошие ремесленники нередко склонны к гордыне и поэтому требуют больше внимания, а иногда и лести и предоставления им лучшей жизни. Так и должно быть, ведь они приносят доход в десятки раз больше, чем простые пахари.
Он вспомнил про покупки, сделанные днем, и откинул крышку изящного сундучка, в котором хранил ценные вещи. Взяв в руки серебряный кубок, снова залюбовался его чеканкой и формой. Если бы он сам не купил его сегодняшним днем, никогда бы не поверил, что здесь делают такое. Многим булгарам, привыкшим к великолепию своих главных городов, живущие в местных лесах казались сущими дикарями, едва скинувшими звериные шкуры и только переходящими к человеческой жизни. Но за неказистыми домами и невзрачной одеждой скрывалась немалая сила и талант. Сегодня ему пришлось в этом убедиться.
Мансур слегка подбросил в руке кубок. Он останется у него, а затем у старшего сына как символ власти над местными жителями. Юноша, оказавшийся хорошим сереброкузнецом, подучившись в Булгаре у мастеров, будет творить чудеса. Но все равно лучшим его созданием останется кубок, отдающий первозданной природой. Мальчишка наверняка счастлив сейчас, еще не подозревая о дальнейшей судьбе. Получив столько серебра, он может вольготно жить несколько лет, не заботясь о куске хлеба. Если бы он знал, что кубок в Булгаре стоит куда дороже.
Сегодня Мансур мог дать и поболее, если бы паренек вздумал повысить цену. Хотя тот явно запросил больше, чем обычно. От цепких глаз Мансура не укрылось, как невысокий, порядком облысевший отец кузнеца, крайне удивился, услышав, сколько потребовал сын.
Что ж, парень верно увидел возможность поживиться за счет богатого гостя. Откуда ему знать, что серебро вернется обратно к покупателю. Вместе с расторопным малым. Он не допустит полного уничтожения Иднакара. Его люди первыми ворвутся в крепость и захватят лучших мастеров, которые сопротивлением вызовут недовольство воинов и своей смертью сократят доходы Камбулатов и Тапаев в будущем.
При разделе добычи Мансур возьмет все их добро и их самих за счет доли бека.
Лишних жертв не будет. Конечно, во время боя воины разгромят жилища и растащат имущество, накопленное за десятилетия спокойной жизни. В горячке боя умрут многие мужчины, женщины и дети. Какой же воин откажет себе позабавится над пленниками. Жесткость булгарских наемников известна, и вряд ли они изменят себе. Это цена победы и Мансуру придется закрыть глаза на убийства.
Впрочем, дикие народы легко размножаются, и через поколение Иднакар начнет исправно поставлять рабов в Булгар и другие земли.
Мансур с трудом отвлекся от приятных мыслей освоения богатого края и в задумчивости покрутил в руке кубок. Пока ему следовало еще раз подумать о захвате крепости. Пусть иднакарцы и ослабели, но они способны на долгое ненужное сопротивление. Поэтому надо рассчитывать не только на силу, но и на ум и хитрость.
Как ему казалось, он сделал все, чтобы его замыслы удались. Булгарские купцы, среди которых было несколько чужих, не входящих в число людей Мансура, как и в прошлые годы закупали, обменивали, торговались и клялись в верности и незыблемости дружеских отношений. Возможно, он излишне тратил серебро, но хотелось быть полностью уверенным в успехе замыслов, не желая неверным шагом насторожить доверчивых иднакарцев, привыкших за последние десятилетия к размеренному ходу ярмарки.
Мансур сам с дарами навестил правителя Иднакара Идну и пил с ним и другими знатными варварами пьянящую медовуху, представившись тем, кем был в действительности - влиятельным слугой одного из богатейших и знатнейших людей Булгара, совершившего много торговых походов в далекие земли и вот теперь, под старость лет, навестившего и Чепцу.
Ему можно было бы и солгать, правдивый ответ мог привести местного правителя к недоуменной мысли о причине появления столь именитого торговца. А отсюда недалеко и до подозрения в плохих намерениях булгарских купцов, имевших излишне много воинов. Но обманывать Мансур не решился. Гораздо хуже, если бы иднакарцы узнали о его настоящей личине со стороны. Вот тогда бы они принялись выведывать замыслы гостей, а то еще на всякий случай собирать ополчение.
Воины, мгновенно появившиеся на пристани после убийства одного из его слуг, оказались внушительным подтверждением силы Иднакара. Захватить крепость простым набегом очень сложно. Одна ошибка и начнется излишне долгая осада. Идна не так прост и явно держит наготове горсть хорошо вооруженных ветеранов, способных дать возможность остальным иднакарцам и гостям уйти в крепость при внезапном нападении. Хозяева, к сожалению, научились заботиться о покое.
Сегодня утром он принимал на своем корабле Идну с ответным визитом и принял дары - шкуры бобров и неплохо выкованную саблю с серебряными насечками. Иднакарец, сидевший на почетном месте напротив хозяина, казалось, знал о его замыслах, настолько проницательным был его взгляд. На какой-то миг Мансуру показалось, что и воины, выведенные сегодня к пристани, являлись последним предупреждением. Он с трудом прогнал наваждение.
Угощая Идну и трех его спутников душистым вином и восточными сладостями, Мансур чувствовал себя как в странном полусне. Люди, которым он оказывал почтительное внимание, были живыми мертвецами, обреченными на смерть так же верно, как если бы им уже распороли животы. Он смотрел сквозь полуприкрытые глаза на эксея и почти сожалел о неизбежной смерти столь рослого и сильного человека, из которого получился бы хороший раб. Да что там раб. Перед ним сидел опытный, уверенный в себе воин, достойный встать в ряды булгарских ветеранов. Дружина иднакарцев заменила бы его воинов в походах на юг. Она обойдется куда дешевле. В далеких чужих землях чепецкие дикари станут преданными хозяину. И бросать их на верную гибель будет не настолько жаль, чтобы пренебречь выгодным походом на один из южных городов.
Но он понимал, что все это лишь бессмысленные мечтания. Иднакарцы не те люди, которые безнаказанно позволят отобрать у них все владения, перебить жен и детей, а самих отправить в далекие земли для добывания богатств поработителям. Он не может оставить их в живых. Наиболее богатых и пользующихся уважением придется уничтожить. Мансур не собирался повторять ошибок других завоевателей, стремившихся опереться на часть местной знати. Рано или поздно она становилась во главе восстания, и тогда приходилось либо уходить, либо уничтожать почти все население, неся громадные убытки.
Во главе чепецких селений будут поставлены бедные, презираемые люди, в чем-то провинившиеся перед родом, наказанные и теперь жаждущие мщения. Такие служат не ради денег и власти, а лишь для того, чтобы досадить обидчикам. Но все это потом. А пока важно захватить крепость.
Мансур легко поднялся и вышел под солнце, палящее почти так же, как в Булгаре. Около Иднакара по-прежнему шла торговля, хозяева и гости ругались, клялись в честности и невозможности уступить, поздравляли друг друга с покупками, обменивались последними новостями. Рабы торопливо носили на корабли мешки и тюки с дарами чепецкой земли, вынося обратно булгарские товары.
Немногие из торгующих знали, что вскоре бурной жизни Иднакара придет конец и эта ярмарка последняя. Уже на следующий год торговля замрет. Купцам закроют путь на Чепцу. Лишь те, кто направляется в другие земли, получат возможность проплывать по реке. Им, конечно, придется выплачивать немалую пошлину за дарованное разрешение.
Он облокотился о борт судна и задумчиво посмотрел на суетящихся на пристани людей. Его замысел захвата Иднакара сложен и требует четкости и слаженности действий всех нападающих - от простых воинов до предводителей крупных отрядов.
Главной заботой Мансура и его подручных был не набор войска, а способ проникнуть в глубь чепецкой земли незамеченными. С давних пор иднакарцы окружали границу рода сторожевыми вышками, мимо которых незаметно прокрасться не мог ни один враг. И сами местные жители хотя и нередко враждовали между собой, но сообщали друг другу о появлении чужеземных воинов, жестоко грабивших всех подряд. По берегам реки поднимались столбы сигнальных дымов, и незадачливые грабители встречались со спешно набранными родовыми ополчениями, прикрывающими отступающих в глухие чащи родичей.
И поэтому подготовку к походу Мансур начал лишь после того, как его люди перетянули на свою сторону ни много, ни мало жрецов Ваткакара, которые пусть и не столь сильны, как, говорят, в прошлые времена, но пользуются уважением окрестных племен. Некогда Тур, недовольный жрецами, взял штурмом их городок. Хотя он пощадил капище, не тронув никого из священников, те хранили и лелеяли ненависть к иднакарцам, выжидая подходящее время для мести.
Осторожные намеки булгар они восприняли с восторгом. С их помощью удалось переманить пусть и немногочисленный, зато занимающий важный участок реки род. Его вожди, недовольные уменьшением доходов от торговли и притеснениями Тура, некогда в числе других вывели родичей против Иднакара. Объединенное ополчение, выждав удачный момент, осадило крепость. Но два ожесточенных штурма были отражены, а затем иднакарцы, собравшись с силами, почти полностью уничтожили нападавших в кровопролитном сражении на берегу Чепцы. Большая часть мужчин рода навсегда осталась в чужой земле, а сам род вынужден был откупиться от иднакарцев и изъявить полную покорность Туру. И пусть иднакарский эксей не стал чинить дальнейших расправ и пощадил оставшихся в живых воинов, но с тех пор в сердцах селян постоянно тлело недовольство, и булгарам не пришлось прилагать много усилий. Как только стало ясно, что противники наследников Тура сильны, род сразу перешел на их сторону.
Немногочисленные осторожные и боязливые, помнившие, насколько в тот роковой поход нападавшие превосходили иднакарцев, и не очень верившие в победу булгар (и очень ее опасавшиеся) были вынуждены промолчать, настолько горячо кенеш отозвался на предложение чужеземцев. Мало кто из призывавших к войне думал о том, что род окончательно растратит силы и погибнет, перемолотый как жерновами, противоборствующими сторонами, каждая из которых многократно сильнее их ополчения.
Союзники помогли булгарам незаметно провести на землю рода крупный отряд воинов. Они стали проводниками и разведчиками в трудном переходе по Чепце, получив щедрую награду. Еще больше почестей и наград им было обещано после победы.
Мансур пока колебался, что делать с ними после разгрома Иднакара. Вряд ли воинов рода уцелеет много. Он не собирался их жалеть, решив отправлять на самые опасные участки боя. После победы можно будет вообще уничтожить их жилища, поскольку при малом количестве оставшихся мужчин, они не выплатят хорошей дани. Хотя, с другой стороны, можно из этого ослабленного рода набирать надсмотрщиков и вообще поручать самую грязную работу - уничтожение строптивых и недовольных, прилюдные казни. Поколебавшись, Мансур решил вернуться к судьбе рода после победы. В конце концов, вятичи не самая главная проблема, чтобы из-за нее болела голова. Союзники глупы - жажда мести замутила их головы, иначе бы они сообразили, что булгар слишком много даже для крупного набега и вместо радости победы и небывалой добычи, невзначай обещанной им, их ждет рабство.
Единственно, кто умрет в любом случае - жрецы. Служители лжебогов должны уступить место носителям истинной веры. Но поскольку глупцы, - Мансур в усмешке скривил губы, - так ему помогли, они получат легкую смерть.
Сейчас гораздо сильнее его беспокоило собственное войско. Первоначально в походе участвовали только воины Камбулатов и наемники, набранные из числа речных разбойников или, как они себя называли - вольных стрелков, - опытных и толковых воинов. Но другие булгарские беки, настороженные приготовлениями и суетой во владениях Камбулатов, сумели прознать о его намерениях. Поход крупного отряда, способного нарушить десятилетиями складывавшуюся торговлю и прервать торговый путь, сильно их обеспокоил. Перебить несколько тысяч варваров не трудно, но не приведет ли это к нарушению покоя? На опустевших землях совьют гнезда разбойники, которые начнут грабить караваны. Однако больше всего их волновали дальнейшие действия старого соперника. Никто не понимал, зачем срывать вобщем-то выгодную торговлю. Несомненно, за походом что-то стояло. Возможно, Махмуд отвлекал их внимание, а может быть, он пронюхал нечто, делавшее выгодным захват тех земель. Вдруг там нашли золото! В любом случае, аппетиты Камбулатов необходимо урезать, и их противники объединились между собой, сумев воздействовать на хана.
Правитель Булгарии был совершенно равнодушен к затее Мансура. Его тревожили интриги нескольких беков - властителей богатых вилайетов, - всегда готовых при первом же удобном моменте восстать и посадить на его место другого властителя. Камбулаты к таким людям не относились. Но у правителя, как и у любого государя, есть масса слуг, начиная от хранителя коврика для намаза и заканчивая везирем, которые не устояли перед блеском поднесенного им серебра, и, если они занимались через подставных лиц торговлей с далекими странами, тревожными сообщениями об угрозе уменьшения прибыли. Ближайшие слуги и любимцы хана настроили его против Махмуда. Одним весьма нежарким зимним днем правитель, принимая знать страны, выразил недовольство беком, не уточняя, чем оно вызвано.
Господин Мансура недолго был в неведении. Везир, с которым он встретился сразу же после торжественной церемонии, без особых околичностей перешел к делу. Они неплохо знали друг друга, хотя не были друзьями, но испытывали определенные симпатии, и сановник прямо изложил, почему хан так сурово обошелся с ним.
И Махмуд, и Мансур не привыкли гнуться при первом дуновении дворцового ветра. Но они не были и безрассудными упрямцами. На этот раз судьба настроена против них. Камбулатам пришлось пообещать допустить к участию в походе воинов еще двух беков, пожелавших пограбить племена на Чепце и заодно проследить, что замыслили сделать их товарищи. Кроме того, пришлось нанять больше, чем предполагалось, вольных стрелков из-за вынужденной договоренности - люди Камбулатов составят треть отряда, выступающего в поход.
В результате, хотя Мансур считался предводителем и имел почти неограниченную власть, ему постоянно приходилось советоваться с двумя старшими отрядов и вожаками наемников, которые предпочитали самостоятельно принимать решения, недоверчиво относясь к Мансуру, ожидая по старой привычке от него всяких подвохов. Наместники хана, знать и купцы плохо ладили с разбойниками, которые часто грабили их торговые караваны, не оставляя после себя свидетелей.
Вдобавок ко всему, Ильбек, поначалу тихий и послушный, стал проявлять самостоятельность и все чаще под маской почтительности дерзить вождю. Похоже, юнец стал всерьез воспринимать себя будущим правителем рода Камбулатов и собирался встать во главе войска. Юности свойственны торопливость и горячность. Мансур не отрицал его высоких прав. Если бы парень действительно мог командовать воинами и сумел привести их к победе, он, скрипя сердцем, возможно бы и уступил ему. Но пока по-настоящему хорошо наследник умел есть барашка и ходить по нужде. Ему кажется, что они совершают легкий победоносный поход. Он не хочет верить, что дикий народ, до сих пор пользующийся костяными стрелами, устоит против закованных в железо непобедимых ветеранов десятков дальних и трудных походов.
Протрезвление может оказаться залитым обильной кровью. Но как это объяснить гордому, своенравному мальчишке, еще не испытавшему всей тяжести власти и видящему только ее сладкие плоды.
Управлять войском с такими помощниками непросто, но Мансур справлялся, хотя и чувствовал, что дальше будет хуже. Ему оставалось верить в скорое окончание похода, после чего он, удовлетворив жадность чужих воинов - не за счет грабежа, хотя без этого не обойдется, а за счет выторгованного во время ярмарки и взятого с иднакарцев после завершения штурма, - останется здесь полноправным хозяином.
Булгарские соперники Камбулатов знали о замыслах Мансура далеко не все, и он собирался этим воспользоваться. Поход на Чепцу для них представлялся как обычный выход за добычей и рабами. Уступив "друзьям", Махмуд и Мансур выговорили для себя возможность грабить дольше. Им позволялось остаться в чепецких землях для разгрома отдаленных селений - менее богатых и поэтому не особо интересующих остальных булгар. Подразумевалось, что затем они тоже возвратятся домой.
Последнего Мансур делать не собирался, но обман выявится только на следующий год, после ледохода, когда он укрепится так, что его противникам останется в бессильной злобе грызть ногти. За зиму Махмуд обещал перетянуть на свою сторону нескольких кое-чем обязанных ему важных сановников, обезопасив себя от наветов соперников и возможного ханского гнева.
Мансур устало зевнул. Он сделал все возможное, и теперь оставалось только надеяться на милость Аллаха.
Глава 4
Солнце, каждое утро торопящееся подняться все раньше, подсушило землю, и на взгорках торжествующе желтели цветы. Закончившаяся ярмарка унесла последний праздник, отделявший иднакарцев от тяжелой весенней страды. Впрочем, для кузнецов она уже наступила, настолько их завалили работой.
Торговля в этом году была успешной и кое-кто из старейших поспешил заказать кузнецам новые косы и топоры, которые, как всегда были нужны срочно. Пришлось доставать последние заготовки-крицы, хранившиеся именно на такой случай. Кузнецы трудились, не переставая, с раннего утра до позднего вечера, пока не начинали подводить утомленные руки и глаза.
Ожмег, как и другие, работал не жалея себя, и теперь отдыхал, развалившись на лавке. Тело гудело от усталости. Напротив него, утомленный еще больше - годы давали знать свое - сидел отец и расслаблено глядел в огонь очага, ожидая ужин.
Он зевнул и потянулся. После еды, пожалуй, сразу спать. Завтра опять работы невпроворот. У них есть два дня для кузницы, а затем придет пора выезжать в поле.
Съев чашку похлебки и закусив куском сушеной рыбы - хлеб по весенней поре закончился - он вышел во двор. Было поздно даже для конца весны, на небе ярко горели звезды, еще хорошо видимые. Скоро солнце будет кружить по небосводу едва ли не круглые сутки, и они спрячутся до позднего лета. В Иднакаре стояла тишина, только кое-где раздавались приглушенные голоса и смешки - молодежь гуляла, наперед наверстывая дни разлуки в страду.
Ожмег с наслаждением вдохнул свежий воздух полной грудью. Несмотря на ночную прохладу, стоило устроиться на ночь во дворе. Теплая шуба не даст замерзнуть. Он в задумчивости посмотрел на дверь, из-за которой опасливо выглядывал брат.
Самые младшие в семье брат и сестра, которые недавно научились стоять на ногах, с началом сумерек боялись выглянуть во двор. Виной тому был Ожмег. На днях из озорства и из желания отвязаться от надоедливой малышни, вертящейся под ногами в самый неподходящий момент, он рассказал им страшную историю о мстительных русалках, которые летом, в теплые ночи, выходят из Чепцы и ищут по дворам маленьких детей, чтобы утащить на дно и сделать слугами.
С тех пор дети, как только начинало темнеть, даже по нужде боялись выйти во двор без взрослых. Мать выругала первенца за новую заботу и, несмотря на его возраст, дала такую затрещину, что у Ожмега долго гудело в голове. Но он только посмеивался, стараясь, однако, не попадаться ей на глаза вечером.
Ничего страшного в своем поступке он не видел. Так уж повелось исстари. Подросшие дети пугали маленьких, рассказывая страшные сказки, а заодно знакомя с историей рода и окрестностями. Те в свою очередь через несколько лет запугивали следующих малышей.
А русалки не такие уж и ужасные. На людей они не обращали особого внимания, живя своей жизнью и лишь изредка случайно попадаясь на глаза. Ожмег видел однажды ранним утром на рыбалке, как в тумане промелькнул силуэт худенькой девушки. Она бесшумно проплыла неподалеку от лодки. От удивления он моргнул, едва не выпав за борт, а когда пришел в себя, то увидел круги на воде. Он лишь запомнил широко распахнутые глаза и какое-то по-детски удивленное прелестное лицо. Не могла такая девочка таскать детей.
Если уж русалки принимались мстить людям, то только по их же вине. Не надо нарочно следить за ними, пытаться поймать, причинить любой вред. В таких случаях приходилось замаливать перед ними вину, добиваться прощения. Но и это мало помогало, несмотря на помощь самого вэсяся.
Ему послышался кашель. Он прислушался. Точно, идет Кайсы, хромой, изувеченный медведем старик, промышлявший рыбной ловлей.
- Ожмег, айда ловить рыбу, - пришептывая и присвистывая разорванными губами и откушенным кончиком языка, предложил он.
Обычно старик рыбачил один или с кем-нибудь из мальчишек, но стремительные весенние воды требовали сильных рук на веслах, и ему приходилось идти на поклон к кому-нибудь из парней, не столь занятых в хозяйстве. Ожмег с детских лет ходил с ним на рыбалку, вначале сопливым мальчишкой, едва умевшим ловить рыбу, а в последние годы иногда уходившего даже с большей добычей, чем старый родич. Но сегодня у него нет никакого желания отправляться на Чепцу.
Он широко зевнул и отрицательно покачал головой. Завтрашний день обещал быть ни чем не легче, чем вчерашний и следовало отдохнуть, а не мотаться с сетью. Пусть Куарда идет. Брат устал меньше.
- Ну Ожмег, - принялся уговаривать его Кайсы, поглаживая по плечу парня правой рукой, не пострадавшей от объятий медведя. Куарда его не устраивал - не получился из парня рыбак. - Мы не на долго, несколько раз закинем сеть, да посмотрим щук на лугу. И потом сразу вернемся. Представляешь, свежая рыба, - начал соблазнять он парня, - когда ты в последний раз ее ел.
Кузнец непроизвольно сглотнул. Попробовать свежатинки он бы не отказался. Но отправляться возиться с лодкой, когда глаза слипаются сами собой ...
- Не хочу, Кайсы, - не поддался он на уговоры.
Последнее слово оказалось за матерью, незаметно вышедшей во двор.
- Иди, Ожмег, принеси рыбы. Отцу я скажу, утром он разбудит тебя немного позже.
Отказать матери трудно, самому хотелось рыбы. Но ведь и устал он сильно...
- Ладно, - махнул Ожмег на все рукой и нехотя отправился в дом одеться потеплее. Ночами на реке очень свежо.
В отличие от остальных иднакарцев, занятых подготовкой к севу, Кайсы успел проконопатить и просмолить лодку. Он оставил ее на пологом берегу, полностью вытащенной из воды, - весной по реке плыла всякая дрянь вроде ободранных льдом стволов деревьев и коряг, способных унести лодку вниз по течению. По грязи Ожмег легко столкнул ее в воду.
Кайсы неожиданно проворно запрыгнул в свое суденышко, не давая ему уйти на стремнину. Кузнец, дождавшись, когда он повернет ее носом вверх по течению, уселся за весла и погреб.
Они раскинули сети в любимом месте старого рыбака, по весне дававшем много рыбы. Поднявшаяся на небо полная луна позволяла видеть почти как днем.
Посвежевший воздух и холодная вода, залившая при вытягивании сетей одежду, прогнали сон, и Ожмег не так уж и сильно страдал оттого, что ему не позволили поспать. Боги дали им достаточно рыбы, и он помогал Кайсы складывать ее в корзину.
Напоследок старик направил лодку на заливные луга, где любили нереститься щуки. Он разжег на носу лодки факел, а Ожмег вооружился острогой. Ему удалось забить двух щук - одну толщиной с руку, а другую побольше, едва не вцепившуюся ему в ногу, когда он бросил ее в лодку. Кайсы, довольный уловом, предложил подняться еще выше, но Ожмег воспротивился. Рыбы они наловили достаточно, а ему завтра отправляться в кузню.
- Пора домой, - твердо заявил он и развернул лодку вниз по течению. Если старому рыбаку дать волю, он продержит его на реке до самого утра.
Ожмег отправил Кайсы с рыбой в Иднакар, рассчитывая догнать по дороге, и принялся промывать сеть, выбирая из нее древесную мелочь, прошлогодние траву и листья. Он провозился дольше, чем думал, пришлось поторопиться. Старик наверняка подходил к воротам, и не хотелось заставлять его ждать около своего дома, чтобы забрать причитающуюся долю рыбы.
Он взвалил на плечо тяжелую корзину с сетью и чувствуя, как вода стекает по телу, поспешил домой. Вокруг было тихо и безлюдно. Прошло несколько дней, как закончилась ярмарка, весенние воды сошли, и Чепца порядком обмелела, понемногу входя в прежнее русло. Обнажались спрятанные от любопытного взгляда песчаные косы и топляки, так и не сумевшие в этом году поживиться хотя бы одним кораблем около Иднакара.
Булгары, наторговавшись, уплыли к себе, не оставив против обыкновения нескольких человек для торговли. За год они продавали немало, хотя вряд ли это приносило большую выгоду купцам, которые с таким же успехом могли торговать на ярмарке. Видимо, булгары, наконец, это поняли. "Всего-то прошло с полсотни лет, пока до них дошло, - шутили довольные иднакарцы, не любившие жить под доглядом чужеземцев, - разве это срок".
Но после окончания торгов к иднакарской пристани пристала ладья, заплывшая в половодье в верховья Чепцы. Порядки, заведенные Туром, после его смерти соблюдались все меньше и несколько купцов, снарядив судно, на свой страх и риск решили поискать выгоду в отдаленных местах, надеясь скупить пушнину у селян, не отправившихся в этом году на ярмарку. Как судачили некоторые иднакарцы, Боги наказали их за дерзость. Ничего они там не выторговали, зато сумели напороться на корягу, оставившую пробоину в днище корабля. Судно едва не затонуло, товары, особенно ткани, оказались попорченными, и торговцы сдались, не решаясь спорить с судьбой. Кое-как залатав пробоину на отмели, они спустились к Иднакару, и стали чинить судно уже всерьез.
Хозяин объяснил посетившему его Идне, что плыть им очень далеко и на побитом судне они потонут или станут легкой добычей грабителей. Спорить с ним было трудно, и иднакарцы уже с сочувствием относились к неудачникам, по глупости вздумавшим нарушить местные обычаи. Ладью общими усилиями оттащили немного вверх по течению, выше пристани, чтобы не мешала лодкам, и оставили в покое.
Для починки днища булгарам пришлось сделать специальный подъемник, чтобы приподнять нос корабля. Работа шла медленно. Снаряжение пришлось покупать у иднакарцев, кое-что заказать кузнецам и ждать, пока они выкуют нужное. Мастера, занятые подготовкой к севу, очень неохотно взялись за работу. Только высокая цена и уговоры Идны, не желавшего портить отношения с торговцами, заставили их смириться.
Еще труднее чужеземцам оказалось нанять несколько лошадей для заготовки и подвоза бревен. Самая щедрая плата не заставила иднакарцев пожертвовать севом. Старший торговцев добился лишь обещания Идны дать лошадей после окончания сева.
Ко всему добавилась новая напасть. Среди матросов появилась заразная болезнь, и Идна, посоветовавшись со старейшими, запретил родичам подходить к кораблю ближе полета стрелы, а булгарам отходить от судна. Чужеземцам, нарушившим приказ, грозила смерть, родичам - изгнание.
После появления болезни работы почти полностью остановились. На булгарскую ладью смотрели как на вместилище нечистой силы. Идна зря угрожал суровыми карами. Из опасения заразиться судно обходили далеко в стороне. Даже самый дерзкий и безрассудный не стал бы подходить к булгарам. Что такое зараза иднакарцы знали слишком хорошо, постоянно страдая от страшных болезней, неведомыми путями приходившими на Чепцу и уносившими страшную дань. Кое-кто из ретивых предлагал сжечь ладью зажигательными стрелами. Но Идна запретил. Булгары гости. Больным приносили пищу, чтобы не уморить от голода, и лечебные травы, оставляя все это далеко от судна.
И хотя до сих пор еще никто не умер, но иднакарцы ждали чего-то жуткого. По дворам ходили шепотки о грядущей беде.
Ожмег сделал полукруг, огибая булгар, и облегченно вздохнул, когда оставил их за спиной. Ночью темная громада судна выглядела настолько зловеще-страшной, что по коже пробегала дрожь.
Запыхавшись от торопливой ходьбы, он остановился немного передохнуть, устроившись на полусгнившем пне, оставшемся от некогда могучей ели. Отсюда хорошо был виден Кайсы, медленно бредущий в сотне шагов впереди. По всему получалось нагнать его около своего дома, и Ожмег успокоился. Старик плелся с быстротой муравья, и он мог немного передохнуть, расслабив натруженное тело.
Медлительность спасла его. Ночь, притаившаяся в черноте стен, вдруг зашевелилась и выпустила из больших ворот, к которым подошел старый рыбак, несколько сгустков тьмы. Расслабившийся Ожмег в первый миг ничего не понял, любуясь звездным небом. А неведомые пришельцы уже настигли Кайсы. Раздался слабый вскрик слишком поздно встрепенувшегося старика. Ожмег был готов поклясться, что увидел мелькание клинков. Старый рыбак упал на землю. Пришельцы застыли около него, а затем, подхватив тело, исчезли в черном провале ворот.
Ожмега прошиб пот. Усталость, навалившаяся на него, заспешила к кому-то другому. Сердце бешено забилось, разгоняя кровь по жилам, и ему стало жарко. "Прирезали", - понял он. Но кому необходимо убийство старого и безвредного Кайсы, и так доживавшего последние годы? Он перебрал всех, чем-то недовольных стариком. Такие были, но чтобы за мелочь прирезать человека?
И тут Ожмег с размаху ударил себя по лбу, наказывая голову за излишнюю тупость. В ней заметно щелкнуло. Все сразу стало на свои места. Старика убили лишь потому, что он оказался под ногами у непрошеных гостей. А напали на него булгары с пострадавшего корабля. Больше некому. Он поежился и почувствовал, как мелко задрожали пальцы. Кайсы спас его. Если бы не старый рыбак, сейчас в ворота затащили бы его самого с перерезанной глоткой.
Он задумался. Интересно, настолько ли сильно повреждено судно чужеземцев, болеет ли его команда. В нетерпении кузнец заерзал. Булгары в его доме. Немедленно в крепость! Его родные, его родичи находятся под страшной угрозой.
Будь времена Тура, враг не подобрался бы так к кару. Но в последние годы Иднакар почти не охранялся. Только после появления заразы среди булгар Идна приказал выставлять на стенах дозоры, чтобы больные чужеземцы не бродили по округе и не губили родичей.
В темноте дозорный со стены, наблюдавший за кораблем, вряд ли их заметил. Ожмег вообще подозревал, что он сладко дремлет. Скупость старейших заставила набрать дозорных из стариков, которые уже нигде не годились. Днем и с вечера они кое-как надзирали за булгарами, но после полуночи безмятежно засыпали. Кузнец, который сам хотел спать, не спешил их осуждать. Но и останавливать булгар кроме него некому. Уважаемые старейшие... кол вам в глотку!
Еще надеясь на лучшее, он решил пробраться к воротам и посмотреть, что там творится. Головой он понимал - Иднакар стоит на пороге страшной войны, иначе булгары не действовали бы так нагло, - но в душе блуждала робкая надежда. Слишком уж не хотелось терять покой мирной жизни.
Ему пришлось сделать крюк, огибая открытую местность, чтобы подойти к воротам вдоль крепостной стены, где он не так заметен. Немного длинный, но безопасный путь задержал, и он стал опасаться, что как бы не опоздал, и враги в спящей крепости не убили кого-нибудь еще.
Предчувствие его не обмануло. Когда он, тяжело дыша и стараясь меньше шуметь, перевалил ров и получил возможность просматривать площадку перед воротами, булгар там не было. Оставалось гадать, куда они делись. Если бы Ожмег знал, что они хотели! Может быть, они давно уже пробираются среди домов и тогда надо бежать следом и поднимать народ, а может, затаились около ворот, ожидая подмогу или подстерегая возможного соглядатая. Тогда ему придется туго. Он не считал себя слабым, но с несколькими воинами, наверняка увешанными клинками, ему одному голыми руками не справиться. На рыбалку оружие не берут.
Но и лежать в неподвижности, ничего не предпринимая, Ожмег не мог. Хоть бы подобраться поближе и посмотреть, нет ли булгар на воротных башнях. Он лег и осторожно пополз по траве, стараясь не шуметь прошлогодними высохшими стеблями бурьяна. Какой-то сук больно впился ему в бок, и он чуть не взвыл от боли, но в последний миг сдержался, еле слышно застонав.
Как крепость Иднакар был далеко не тем, что раньше. Если бы восточному сказителю, однажды занесенному шальным ветром на чепецкие земли, взбрело в голову сочинить очередную историю, он сравнил бы Иднакар с дюжим, но старым человеком. Его плечи и руки могучи, грозно сверкает железо доспехов, сабля легко выскакивает из ножен при виде врага, но из под шлема уже пробиваются седые волосы, подгибаются колени под тяжестью кольчуги, лицо изборождено морщинами и покрыто потом из-за непосильного бремени металла. Старый воин еще напугает издалека грозным видом, однако станет легкой добычей любого воителя.
Булгарский певец давно исчез на одном из кораблей, не заинтересовавшись скучной серой жизнью лесных варваров, и поэтому воспеть увядание Иднакара было некому. Впрочем, крепость оставалась не такой уж слабой. Хотя вбитые в землю бревна частокола постепенно расходились, через образовавшиеся щели потихоньку осыпалась глина, а ров, преграждавший путь к стенам, оплыл, его стены из отвесных все более становились пологими, но ворваться в крепость по-прежнему не так-то просто. Стены оставались высокими, ров глубоким, чтобы позволить врагу безнаказанно пробраться в селение.
Большие ворота крепости, к которым подполз Ожмег, тоже внешне представляли печальное зрелище. Они были сбиты из нескольких рядов досок и верхний из них наполовину сгнил, наполовину ободрался из-за частых столкновений с повозками. Но кузнец в числе немногих знал, что между досками положены металлические полосы, которые во много раз увеличивали прочность ворот. Их ставили совсем недавно по указанию Идны в глубокой тайне от родичей. Ожмег с отцом выковали железные пластины, а несколько воинов под предлогом ремонта перебрали полотно. Правда, ворота сильно потяжелели, но эксей объяснил это сырыми досками, использованными для замены совсем уж истлевших. Неизвестно, поверили ли иднакарцы объяснению, но с расспросами никто особенно не приставал. У людей хватало забот помимо того, чтобы интересоваться починкой ворот.
А вот с их охраной обстояло совсем плохо. Несколько лет назад старейшие постановили, что держать сторожей слишком накладно, особенно летом, когда каждая пара рук, пусть даже не совсем умелых или сильных, на счету. Скупые старики решили, что хватит одного человека. Да и того поставили лишь из-за появления булгарского корабля. Бырдем, больше всех сожалевший об оторванных от его хозяйства рук, кричал, брызжа слюной, на эксея и требовал показать ему врагов, которые осмелятся нападать на могущественный Иднакар. Надо готовиться к пахоте, а не играть в войны.
Идна, давно уже не вступающий в конфликты со старейшими, только махнул рукой, молчаливо согласившись с ними. Не придумав ничего лучшего, он занялся ремонтом сохи, подумав, что разберется с охраной крепости после окончания сева. Сев прошел, однако эксей уже забыл о воротной страже.
Ожмег подобрался почти к самим воротам и, собравшись духом, вознамерился пройти в них, как услышал шаги. Со стороны реки кто-то шел. Он сильнее вжался в бурьян, чтобы его ненароком не увидели.
"Бестолочь", - выругал он себя. Забыл о предосторожности. Если идет булгарин и внимательно оглядывает окрестности, ему несдобровать, из охотника он станет дичью. Оставалось надеяться на темноту, скрывающую округу мглистым туманом. Если чужеземец не обладает глазами совы, ему будет непросто разглядеть кузнеца в высокой растительности.
Ожмег успокаивал себя, но ощущал, как бешено колотится сердце. Головой он понимал, что опасность не столь велика, но чувства не желали признавать ее доводов. Впервые попав в переделку, находясь в одиночестве без дружеской поддержки, он был испуган. Это был страх молодого воина, обычно исчезающий после первого сражения. Почти все проходят через него, переламливая себя.
Звук шагов постепенно удалялся. То ли прошел приблудный рыбак, на погибель себе шатавшийся по берегу, то ли булгарин проверял, нет ли около крепости иднакарцев. А может быть, на ночную прогулку выбрался водяной. Вобщем, пронесло. Ожмег с облегчением вздохнул. Одна опасность миновала. Но не век же ему лежать около ворот. Надо что-то делать.
Глава 5
От неосторожного движения он едва не съехал в ров и судорожно вцепился в куст прошлогодней полыни. Высохшие стебли затрещали, выдираемые из почвы, но пока они прощались с землей, кузнец успел вцепиться другой рукой за соседний куст бурьяна и рывком вытянуть тело со скользкого склона.
Некоторое время он лежал, вслушиваясь в темноту, и пытался определить, услышали враги неосторожно громкие движения или его глупость прощена Богами. Казалось, он дышать перестал, слившись с землей в одно целое, никак не относящееся к проживающим в крепости иднакарцам.
Опять пронесло. Вокруг по-прежнему тихо. Как ни мучил Ожмег глаза, но они ничего не передавали хозяину. Никто не шел к нему, собираясь перерезать горло, не искал источник непонятного шума, и молодой иднакарец мог вздохнуть облегченно и подумать, что же ему делать дальше.
Можно попробовать рискнуть и все же прокрасться через приоткрытые ворота, утешив себя недавней мыслью о скрывшихся в глубине крепости булгарах. Но Ожмег не настолько туп, чтобы верить глупости чужеземцев. Недавний страх прочистил голову. Булгары засели у ворот или, хотя бы, оставили караульного. И все. Решись он пройти, одним иднакарцем станет меньше. Не стоит постоянно рассчитывать на помощь Богов. Они и так выручили его дважды, отвлекая внимание врагов.
Хотя одежда промокла от ползания по грязи, а сам он сильно застыл и с трудом сдерживался от лязганья зубами, однако не собирался бросаться к теплу и домашнему уюту самым коротким путем. Эта дорога заканчивалась дубинкой по голове или ножом по горлу. Тем более что его беспокоило не желание согреться, а вопрос - почему булгары проникли в крепость.
Не будь убит Кайсы, он подумал бы, что они собирались поживиться хлебом и мясом, которых им не хватало. Иднакарцы по весне испытывали недостаток в продуктах и не очень щедро снабжали попавших в беду гостей. Те наверняка жили впроголодь. Но убивать из-за этого человека...
Ему оставалось вспомнить о нескольких стариках, битых жизнью и поэтому подозрительных и недоверчивых, не поверивших рассказу о заразе. Ходившие не в один поход с Туром, они знали не о множестве коварных ловушек, которые способны придумать нападающие. Вполне возможно, - говорили они, - в ладье прячется немалый отряд воинов, который в нужный момент захватит врасплох ничего не подозревающих иднакарцев, привыкших к виду их судна. Зачем терять воинов, делая приступ за приступом, когда ночью легко захватить ворота и ворваться в селение, уничтожив доверчивых жителей. Какая им достанется добыча!
Их никто не слушал, выживших из ума стариков, помешавшихся на ловушках и засадах. Уже целое поколение Чепца жила в покое и благополучии, булгары не решались напасть на столь богатый и сильный край.
Ожмег тоже с насмешкой смотрел в сторону дедов, но теперь почувствовал их правоту. Чужеземцам, несомненно, нужны ворота - ключ к любой крепости. Засев около них, они постараются не дать иднакарцам закрыть створки до прихода подмоги. Воины будут тихо ждать в тени воротных башен и поочередно убивать всех проходящих. Его родичи не скоро обнаружат засаду, и, может быть, узнают о начале войны только после того, как в крепость ворвутся враги. Что они сделают с иднакарцами, Ожмег не хотел даже думать, достаточно наслышавшись историй от старых воинов и заезжих торговцев, что происходит в захваченных булгарами селениях.
Его передернуло то ли от холода, то ли от представшей перед глазами картины. Надо что-то предпринять, схватить или убить вошедших в Иднакар пришельцев. Самому ему не справиться с булгарами, даже если бы взял с собой саблю. Он знал, что владеет кузнечным молотом лучше, чем клинком и несколько врагов слишком много для молодого родича, еще ни разу не окровавившего оружия. Если же его убьют, остальные иднакарцы будут обречены. Как ни горько осознавать, только он мог спасти род от разгрома.
Где многочисленные сторожа, зорко следящие за округой, где готовые к выступлению воины, которые в очередь надевали доспехи и опоясывались мечами и саблями, чтобы не тратить времени в случае опасности. Тур умер совсем недавно, но казалось, поколения назад, оставшись в сказочной эпохе, когда богатыри были так могущественны, что кидали камни в рост человека и вытягивали из земли холмы для каров. Все прошло и теперь не они, а молодой парень должен спасать родичей.
Он вздохнул. Боги слишком суровы к нему, подвергая столь жестокому испытанию.
Брошенная проказниками мальчишками галька больно давила в бок, и он поерзал, сползая в сторону. Проще всего сбегать в ближайшую деревню, которая достаточно велика, чтобы иметь нескольких мужчин, способных держать оружие. Но до нее не так близко, и он опоздает с помощью. Булгары наверняка ожидают сородичей, иначе они не вели бы себя столь дерзко.
Да и пользы от селян мало. Выселки, постоянно нуждающиеся в каждой паре рук, старались посылать поменьше юношей для обучения воинскому мастерству. А в последние годы, после смерти Тура, они вообще не дали ни одного человека.
С такими воинами Ожмег с булгарами не справится. Он согласен поспорить на свою любимую саблю, что в двух домах той деревни вряд ли найдется хотя бы пара приличных клинков. Его разобрал невеселый смех, когда он представил, как бежит к Иднакару с несколькими неуклюжими мужиками, держащими в руках вилы и косы.
Нет, нужно проникнуть в крепость и поднять на ноги эксея. Достаточно убедить Идну в нападении врагов, тот разбудит родичей и прикажет выступить. С ним никто не будет спорить как с Ожмегом.