Лексутов Сергей Владимирович : другие произведения.

Железный змий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Сергей Лексутов

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Железный змий

  
  
  

Рассказ

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1.

  
  
   Тихий вечерний ток воздуха вносил в распахнутое окно приторно-сладкий аромат распускающихся яблонь, которыми по периметру была обсажена вся ограда детского садика. Алик сидел на широком подоконнике, вытянув одну ногу на подоконнике, а другую свесив внутрь, для подстраховки, чтобы не сковырнуться ненароком со второго этажа. На колене его лежал конспект, но вот уже добрых пол часа он не двинулся дальше первой строчки, а все из-за дурманящего аромата яблоневого. Хорошо. Город затихал. Все глуше и глуше шумела за домами оживленная улица, только время от времени глухо и будто обиженно, завывали в той стороне троллейбусы. Вчера закончились Майские праздники, впереди День Победы. Зимнюю сессию Алик сдал удачно, так что к летней подходит без хвостов. После праздника начинается зачетная неделя, надо бы конспекты почитать... Ночные дежурства в садике не причиняют особых хлопот; и хорошо можно поужинать остатками детской еды на кухне перед сном, можно и конспекты полистать, и за все это еще и сотня рублей в месяц. Недаром такие места только по большому блату для студентов бывают. Еще осенью хорошая знакомая матери помогла Алику сюда устроиться. Было бы вообще отлично, если бы не Вадим...
   Алик понятия не имел, с чего это Вадим еще со вступительных экзаменов вдруг взял над ним покровительство? Алику не нравилась эта бесшабашность и размашистость развлечений Вадима, но до сих пор Алик жил так скучно! С другой стороны, с Вадимом и поздно вечером пройтись по улицам, и прогуляться на дискотеку, не страшно. При одном взгляде на Вадима у любой компании парней моментально пропадало желание задираться.
   Сколько себя помнил Алик, в семье не случалось особых радостей; всю жизнь прожили на одном месте, родители даже проработали до самой пенсии на одном и том же заводе. Наверное, и у Алика судьба такая же. Не зря же отец посоветовал ему поступить на тот же факультет университета, который окончил сам в первые послевоенные годы. Алик был у родителей единственным, и к тому же поздним ребенком.
   Александр Кондратьевич работал экономистом на заводе, часто задерживался в отделе, решая какие-то недорешенные в рабочее время вопросы, три субботы в месяц тоже проводил на работе. Вечера и воскресные дни лежал на диване с книгой. Только на Новый год и День Победы он с женой устраивали праздник. Готовились заранее, скрупулезно; запасали водку, за день брали отгулы и вдвоем колдовали на кухне, готовя закуски. Приходили в гости всегда одни и те же: трое-четверо мужиков, седых и побитых жизнью, с такими же увядшими и усталыми женами. За общим столом быстро будто расцветали все; смеялись, наперебой говорили тосты, что-то рассказывали друг другу. Однако это веселье за общим столом длилось недолго. Потом женщины уединялись на куне, а мужики собирались у одного конца стола; отчаянно, стаканами, пили водку, при этом, не пьянея, и вели бесконечные разговоры о войне.
   Алик устраивался где-нибудь поблизости и слушал. Однажды вдруг с изумлением понял, что старики с удовольствием и с какой-то светлой ностальгией вспоминают грязь и холод окопов, карболовую вонь и вшей медсанбатов. Неизменно смеются над каким-то Петькой, который неделю копил во фляжке наркомовские сто грамм, чтобы потом разом надраться и почудить. Всякий раз старики шутили по поводу истории, случившейся с Александром Кондратьичем; когда его, выпускника ускоренных офицерских курсов, однако в звании сержанта, как самого сознательного бойца, оставили охранять застрявшую повозку с минами, а он несколько болотных кочек принял за немецких диверсантов и переполошил все расположение батальона. С неизбывной ненавистью старики вспоминали какого-то Кислицына, про которого все знали, что он "сексот" и "стукач", все его боялись и ненавидели. С каким-то неисчерпаемым изумлением и благоговением говорили о том, как Петька, упившись сталинскими ста граммами недельной выдержки, орал во всю глотку: что, мол, жаль, их минометная рота в атаки не ходит, а то бы он в первой же атаке пристрелил Кислицына... Но, как видно, СМЕРШу и НКВД на Петьку было наплевать. Александр Кондратьич высказывал соображения, что Петька тоже был обыкновенный провокатор СМЕРШа. Остальные до крика оспаривали его подозрения, выдвигая аргументом то, что Петьку достал немецкий снаряд. Во время очередного наступления на Ржев, Петьку так шарахнуло комом мерзлой земли по каске, что шейные позвонки не выдержали. Выжить-то он выжил, но, как рассказывал ротный санинструктор, по долгу службы часто навещавший санбат: - "...голову держать уже не сможет, и мозги отшибло начисто; лежит и слюни пускает, да ухмыляется..." Александр Кондратьич возражал, что немецкие снаряды не различали, кто простой солдат, а кто "сексот"... Но сочувствовал он Петьке, не меньше других. Петьку долго не отправляли в тыл, ждали, наверное, когда он умрет, но он и санбатовских врачей переупрямил; в тыл его все же отправили.
   Как-то, после очередного спора, не придя к соглашению, замолчали, выпив по стакану, Александр Кондратьевич сказал тихо:
  -- Терпеливым был Петька... Может, и сейчас в какой-нибудь богадельне лежит, ухмыляется и слюни пускает...
   Кроме двух праздников, остальные дни в году Александр Кондратьевич нудно работал. Конечно, на его мизерную зарплату и пенсию, да такую же пенсию матери, они могли бы сносно существовать, но был у Александра Кондратьича младший брат, который, как говаривал "старшой", иногда любивший пошутить: - "Как Ленин, с малых лет по тюрьмам да по ссылкам..." Ничего крупного в преступной сфере деятельности младший так и не совершил, но однажды, после очередной своей отсидки, явился инвалидом, а потом и вообще слег парализованный. Анна Ефимовна, мать Алика, на дух не переносила шурина. Потому как не раз, пьяный и обгадившийся из-за хронического колита усугубленного алкоголем, родственничек вваливался в квартиру, и, добавив из пузырька, выуженного из кармана замызганных штанов, начинал всячески поносить женщину за отказ предоставить закусь. Потеряв силы в бесплодной борьбе с женским упрямством, заваливался на чистый диван, храпел, вонял и изредка орал дурным голосом до утра. Старший, тихий бухгалтер, иногда терял терпение, вспоминал фронтовую закалку, и деловито, до брызг крови на стенах, ядреных фингалов под глазами и пельменных губ, "чистил" младшему "чайник". После чего тот клялся не поносить черными словами Анну Ефимовну. Однако наотрез отказывался дать слово остепениться, и взяться за ум, вопя со слезным надрывом: - "Ради чего мне за ум браться?! Для кого мне жить?!"
   Но вот явился он с раздробленным копчиком, и, фигурально выражаясь, свалился у порога. Конечно, не в буквальном смысле. Явился-то он к своей какой-то шалашовке, но как только начал вонять по-настоящему, она его тут же вышвырнула.
   Повреждение копчика оказалось неизлечимым; видать кто-то от полноты души саданул сапогом на зоне. Диагноз - пожизненное недержание кала и мочи. Впервые в жизни Александр Кондратьевич пошел к начальству просить. Благодаря тому, что был он ветераном, выделили комнату в ведомственной общаге. Поселил он туда непутевого брата, и каждый день, после работы, ходил к нему, убирать и кормить. И слушать бесконечное нытье и попреки. Иногда его буквально трясло, когда он возвращался домой.
   Повздыхав, поохав, Анна Ефимовна стала ходить попеременно с мужем ухаживать за родственничком. Нормальной пенсии бывшему зэку не полагалось, сердобольное государство отслюнило кое-какие гроши, так, для проформы, разок в магазин сходить. Вот и пришлось Александру Кондратьичу взять брата на иждивение. А еще у Александра Кондратьича была страсть, похуже алкоголизма и наркомании, тоже требующая немалых денег; он обожал приключенческую и романтическую литературу. Он не мог читать книги о Великой Отечественной: говорил, что от описания войны писателями, которые не воевали, его тошнит, а то, что пишут писатели воевавшие - он и сам видел. У него была форменная идиосинкразия к реалистической прозе; ему становилось дурно при одном взгляде на тома Достоевского и Толстого, не говоря уж о советских писателях. Из советских он признавал только фантастов, коими мог зачитываться, при этом посмеиваясь говорил, что они хоть не брешут про себя, что правду пишут. В редкие свободные вечера он уходил в светлый, яркий, захватывающе прекрасный мир Дюма, Майна Рида, Конан Дойла, дю Терраля, Мариэтта, и многих еще, имена которых Алик мог видеть только в библиотеке отца. Многие повести и рассказы Джэка Лондона Александр Кондратьевич помнил наизусть.
   Где, как и за какие деньги добывал отец книги, Алик так никогда и не узнал; в магазинах таких никогда не бывало.
   Прижмурившись от удовольствия, Алик в который раз втянул носом душистый воздух, подумал, что в этом году своих друзей отец, видимо, соберет на даче. Еще прошлой осенью Александру Кондратьичу выделили дачный участок, как ветерану - в хорошем месте, а родной завод почти бесплатно выдал две машины шпального горбыля. Так что, с ранней весны, как только сошел снег, в своей городской квартире он больше не показывался; с работы отправлялся прямо на дачу, а с дачи - на работу. Анна Ефимовна тоже, лишь только потеплело по-настоящему, переселилась к мужу. Правда, приходилось каждый день после работы забегать к больному родичу, но теперь это ее, похоже, не особенно угнетало.
   Алик вдохнул последний раз густеющий, как мед, воздух, спрыгнул с подоконника и направился в кладовку, готовить себе постель. Сегодня он решил завалиться спать пораньше, сразу после контрольного звонка заведующей.
   Он раскладывал в кладовке маломерные матрасики поровней, готовя себе постель, как вдруг снизу, от входной двери, донеслись тяжелые удары, а через открытое окно влетел веселый голос Вадима:
  -- Спишь, сачок!.. Открывай, соратники по борьбе пришли!
   Алик выбрался из кладовки, высунулся из окна, проговорил хмуро:
  -- Я как раз изнемог в борьбе со сном и готовил себе ложе...
   Внизу, у двери, стояли трое парней, однокурсников Алика, и какая-то девушка. Вадим выглядел эдаким породистым племенным быком, гладким и упитанным, в компании телят. Культурист, боксер-третьеразрядник, каратист-самоучка, на анаболиках и кормовом протеине за два года взрастивший огромные мышцы.
  -- Открывай! Чека!.. - снова заорал Вадим.
  -- Да сейчас, не ори... - проворчал Алик и, не торопясь, потопал вниз.
   Компания шумно ввалилась в тамбур, прогрохотала по узкой лестнице на второй этаж.
  -- Макс, - обратился Вадим к одному из парней, - доставай, чего зря время тратить?.. А ты, - повернулся он к Алику, - тащи какой-нибудь стол и седалища...
  -- Это у тебя седалище... - обронил Алик и полез в кладовку.
   Там он вытащил из кучи ломаной мебели, сваленной в углу, хромоногий детский столик. Устанавливая его у окна, проговорил:
  -- Будет пир по-гречески...
  -- Ха, я всегда считал, что ты истинный грэк, - ухмыльнулся Вадим, - особенно профиль у тебя радикально грэческий.
   Алик давно привык к подначкам, по поводу своего курносого носа, а потому почти не обижался.
   Вокруг столика были постелены матрасики, комковатые, и с желтыми пятнами посередине, зато в три слоя. Тем временем Максим выставил на стол три бутылки вина, бросил большой пакет. Пакет раскрылся и по столу раскинулся яркий, нарядный веер из конфет полу десятка сортов.
   Когда разместились вокруг столика, Алик заметил, что гости испытывают некоторую неловкость; девушка жеманилась и хихикала, Макс и Сашка неловко переглядывались, конфузливо ухмыляясь. Один Вадим был в своей стихии. Привалившись необъятной спиной к холодной батарее отопления, он деловито проталкивал цанговым карандашом, заменявшем ему авторучку на лекциях, пробки внутрь бутылок. Неопытные охмурители невинных девушек не учли, что хорошее вино закупоривают корковыми пробками, и не озаботились запастись штопором. Вино, действительно, оказалось очень приятным на вкус, не то, что дешевый портвейн с осадком на дне бутылок. А таких конфет Алик за всю свою жизнь не едал, и даже не видел. А так как девушка нравилась ему все меньше и меньше, он налегал на конфеты. Девушка уже неестественно громко смеялась, явно притворяясь опьяневшей, и как бы ненароком прижималась то к Максу, то к Сашке, нарочито игнорируя Алика и Вадима
   Внизу зазвонил телефон. Видимо, наконец, позвонила заведующая. Рванув, как спринтер, Алик в два прыжка слетел по лестнице на первый этаж и успел к четвертому звонку.
  -- Сторож слушает, - стараясь говорить спокойно и без одышки, будто и не бежал только что, произнес Алик.
   После чего, развернув трубку микрофоном вверх, принялся отдыхиваться. Заведующая требовала, чтобы сторож постоянно находился при телефоне. Но как же сидеть, в крошечном тамбуре, без единого окна? Скучища смертная! За год Алик хорошо изучил привычки заведующей; после контрольного звонка она уже звонить не будет, так что можно было залезать в кладовку, ставить будильник на половину седьмого, и спокойно спать до звонка.
   Выслушав обычный набор вопросов, выдав обычный набор "да" и "нет", Алик закончил разговор своей стандартной фразой:
  -- Ольфимна! Ну, когда у меня что случалось?..
   Когда Алик поднялся на второй этаж, у столика в одиночестве с задумчиво-меланхоличным видом, будто Печорин на своем любимом диване, возлежал Вадим.
  -- А где все? - глупо спросил Алик.
  -- Маринку трахать повели... - равнодушно обронил Вадим.
  -- Как, вдвоем?! - изумился Алик.
  -- Так ведь по одной на каждого не нашлось...
  -- Она ж совсем соплячка!.. - вскричал Алик испуганно, плюхаясь на матрасы и косясь на дверь кладовки. - А вдруг она несовершеннолетняя?
  -- Ну, дак и что? - равнодушно дернул плечами Вадим. - Она сама пошла, силой ее никто не тащил, и знала - зачем...
  -- А если не знала?.. - глупо промямлил Алик. Непонятный, какой-то сюрреалистический страх, тяжелый и противный, пульсировал у него где-то внизу живота.
  -- Э-э... брось... Все они мрази, понял?! Все - мрази! И не бери в голову! - с внезапной, непонятной злостью и экспрессией буквально выхаркнул Вадим.
   Он налил в два стакана вина, один сунул в руку Алику, сказал:
  -- Давай, дернем...
   Из-за неплотно закрытой двери кладовки доносились пронзительные сладострастные стоны и вскрики.
  -- Ну, кажется, кончают... - облегченно вздохнув, благодушно выговорил он. - Готовься, - кивнул Алику.
  -- Я не буду... - поморщившись, выдавил из себя Алик.
   Его подташнивало, и к тому же он явственно ощущал на себе зловонную липкую слизь.
  -- Ба, да ты еще сосунок!.. - изумился Вадим. - Иди, слизень, засади ей по самую гекалку!
  -- Пошел ты!.. - озлился Алик.
   Снизу вдруг раздались тяжелые удары в дверь. Вадим тяжело поднялся, высунулся в окно, потом обернулся к Алику, сказал озабоченно:
  -- Посмотри, какие-то шланги?.. Может, к тебе кто?..
   Алик выглянул в окно. У входной двери, в свете яркого фонаря, топтались два незнакомых парня и о чем-то тихо переговаривались.
  -- Нет, я их не знаю, - мотнул головой Алик.
   Один из парней несколько раз ударил ногой в дверь. Вадим перевесился через подоконник и вкрадчиво заговорил:
  -- Извините за бестактный вопрос, но меня крайне интересует; с какой целью вы пытаетесь выломать дверь этого государственного учреждения?
   Парни задрали головы и уставились на Вадима. Наконец, видимо с трудом переварив услышанное, один из них сказал:
  -- Вы туда девушку затащили, а ну отпустите ее!
  -- Извините, но ее никто не тащил! - с нажимом выговорил Вадим. - Ее пригласили, и она с удовольствием приняла приглашение.
  -- Марина-а-а!.. - вдруг дурным голом заорал второй парень.
   Первый принялся снова изо всех сил бить ногой по двери.
  -- Молодой человек, - снова вежливо и учтиво заговорил Вадим, - прекратите нарушать покой советских граждан. В настоящий момент Марину трахают настоящие парни, судя по стонам, ей очень хорошо. Настоящие парни в помощи посторонних никогда не нуждаются. А посему, будьте любезны, не мешайте.
  -- Ты что там торчишь, как хэр из скворечника, и еблом щелкаешь?! - вскричал один из парней. - Хочешь, чтобы я туда залез и задницу тебе в клочья порвал?..
  -- Ба, а вы гомосексуалист, любезный! - радостно вскричал Вадим. - Обожаю получать наслаждение от таких крутых козлов... Погоди, не надо сюда лезть, я сам к тебе приду, милый...
   Перемахнув через подоконник, Вадим прыгнул вниз. Парни еле успел отскочить, но тут же разом бросились на него. Вадим бил их сосредоточенно, методично, с хряском; по носам, по зубам, по ушам. Брызгала кровь. Парни оказались упорными; катнувшись по асфальту аллеи от мощного удара вадимовой длани, тут же вскакивали, и снова бросались в битву.
   Алик плохо сознавал увиденное; у него мельтешило в глазах, замирало сердце, и внутри, в животе, все дрожало.
   Наконец, боевой пыл парней угас, они отбежали к забору и принялись там сморкаться и отплевываться.
   Свирепо пуча глаза, Вадим заорал Алику:
  -- Чего зенки пялишь?! Дверь открой! Я тебе не муха, по стенам гулять...
   Алик опрометью бросился вниз, откинул крючок, выглянул наружу. Вадим не торопился входить; прохаживался перед дверью, рычал что-то себе под нос, поглядывал на побежденных, будто колебался, а не добить ли их? Руки его были как у мясника по локоть в крови, рубашка тоже была забрызгана кровью.
   Вдруг сверху послышался крик, и в воздухе что-то мелькнуло. На асфальте лежала голая Марина, и пронзительно кричала. Парни от забора ринулись на помощь. Вадим двумя могучими пинками остановил натиск и подошел к Марине. Она уже не кричала, а жалобно скулила:
  -- Отпустите... Отпустите...
  -- Ты что, шмара?! - зарычал Вадим, наклонившись к ней. - Вино дула?! Конфеты жрала?! А расплачиваться не хочешь?! А ну пошли...
   Он взял ее под мышку и потащил наверх. Алик, заперев дверь и поспешая следом, заметил, что одна рука девушки безвольно мотается.
  -- Эй, Вадя! - робко окликнул он. - У нее, вроде, рука сломана?..
  -- Ни фига, залечим... - бросил Вадим равнодушно, тяжело топая по ступеням.
   У девушки оказалась сломанной ключица. Видимо она, падая, ударилась плечом. Она тихонько стонала, из глаз ее катились слезы, и всем своим жалким видом она напоминала издыхающую собаку.
   Видим вытащил из своей спортивной сумки моток эластичного бинта, заскорузлого и вонючего от пота, не раз пропитывавшего его на тренировках, и умело примотал к груди поврежденную руку. После чего бросил зло:
  -- Чо сопли распустила, мразь? Ляжками вертеть - это, пожалуйста... Истеричка... Чего в окно вываливаться? Трахнули бы - да отпустили. Может, еще до дому на такси бы довезли. Сучка, и есть сучка... Хотела, как кобелей, стравить, а самой из окна поглядывать? Там твои шланги зубы никак собрать не могут. Знай, на кого рыпаться... Ну, чо, парни? - обратился он к Максу и Сашке. - Напялить на нее барахло, да выпнуть? Пусть ее фраера в больницу тянут...
  -- Ага, выпнуть!.. - вдруг взъерепенился Сашка. - Макс один кайф поймал, а я только пристроился, когда это чмо внизу заорало...
   Нервно облизываясь, и трясясь от вожделения, Сашка поволок тихонько скулящую Марину в кладовку.
   Вадим хмуро оглядел свои руки, оттянул на груди рубаху, цыкнул зубом, проговорил:
  -- Пойду, помоюсь...
   Чтобы не слышать жалобных вскриков, доносящихся из кладовки, Алик потянулся за ним.
   Низко склонившись над ванной, Вадим долго с удовольствием плескался холодной водой. Вода из крана била на его тугую белую спину, разлетаясь веером брызг. Алик сидел, неудобно скорчившись на маленьком детском стульчике, и терпеливо ждал. Когда Вадим начал застирывать рубашку, Алик робко спросил:
  -- Что теперь делать? Что будет?
  -- А ничего не будет! - досадливо мотнул мокрыми волосами Вадим.
  -- А если она в милицию пойдет?
  -- У тебя что, мозги распарило?! - изумился Вадим. - Какая милиция?.. Она ж не дура...
  -- Вот именно; если не дура - то обязательно пойдет в милицию... - обречено протянул Алик.
  -- Э-э... не бери в голову, а бери в рот, и береги свое здоровье, - поморщился Вадим. - Все будет нормально.
   Когда они вернулись к кладовке, Максим с Сашкой сидели у столика и доедали конфеты. Скатывая фантик шариком, и отправляя его щелчком в окно, Макс деловито спросил:
  -- Трахать будете?
  -- Я что, убогий? - презрительно покривился Вадим. - Увечную бабу трахать...
   Макс сунулся в кладовку, проговорил:
  -- Давай, вали отсюда. Там твои уроды заждались.
   Он вернулся к столику и присел на матрас, скрестив ноги по-турецки. Из кладовки доносились стоны и всхлипы.
  -- Она ж одной рукой не может одеться... - тихо проговорил Алик.
  -- Х... с ней, пусть так идет... - равнодушно бросил Сашка.
   Алик начал нерешительно подниматься, но Вадим его опередил. Легко вскочил на ноги, проворчал:
  -- Выблядки... - и нырнул в кладовку.
   Стоны и вскрики усилились. Макс ухмыльнулся, пробормотал:
  -- Во, засаживает...
   Вскоре из кладовки появилась Марина. Юбка на ней была надета задом наперед, пустой рукав кофточки болтался где-то за спиной. Ее пошатывало. Вадим с Мариной, виснувшей у него на плече, потащились вниз. Алик потеряно побрел за ними. Голова его была будто ватой набита. Будто темная кладовка. Во тьме возникали проблески мыслей, и тут же гасли, не достигнув сознания. Казалось, даже рот был набит ватой.
   Вадим стоял в дверях, и глядел вслед Марине, которая бодро шагала к своим дружкам, все еще маячившим у забора, будто ноги ее и не заплетались только что от слабости.
  -- Все они мрази... Мрази! - глухо прорычал Вадим. - Ладно... - он повернулся к Алику, сказал уже спокойнее: - Пойду я... Весь кайф изгадили...
   Алик тупо глядел, как Вадим в свете фонаря идет к запертой калитке, как тяжело, неуклюже, будто разом растеряв свою силу и ловкость, перелезает через нее. Почему-то он не пошел к дыре в заборе, за кустами сирени, через которую выбрались Марина и ее дружки.
   Из дверей показались Макс и Сашка, они коротко бросили ему:
  -- Пока...
  -- Бывай... Не бери в голову...
   Алик запер дверь, поднялся на второй этаж. Машинально, будто под гипнозом, прибрался. После чего улегся в кладовой на груду матрасов. Было темно, страшно и тоскливо. Полежав немного, он выбрался из кладовки, постелил несколько матрасов у окна и лег, оставив свет в коридоре включенным. И без сна пролежал до утра.
  
  

2.

  
  
   На следующий день, весь разбитый, он еле перебился на лекциях до трех часов. Вадим и Макс с Сашкой вели себя, как обычно, будто ничего не случилось, и Алик мало-помалу начал успокаиваться. Придя после лекций домой, свалился на диван и проспал до утра.
   В этот день ему снова надо было идти на дежурство. После лекций, как следует пообедав в студенческой столовой, он посидел в читальном зале, и, совершенно успокоенный, отправился в садик.
   На лавочке, у служебного входа, сидел ничем не примечательный мужчина лет тридцати и курил сигарету, лениво и равнодушно поглядывая по сторонам. Алик мимоходом подумал, что опять какая-то воспитательница задержалась на работе, и встретить ее пришел муж. Когда Алик уже прошел мимо мужчины, тот вдруг негромко проговорил:
  -- Здравствуй Алик...
   Алик непроизвольно резко остановился, повернулся, а мужчина продолжал:
  -- Опять на вахту, Алик? Как на первом году службы в армии - через день на ремень, а?..
   Мужчина добродушно улыбался.
   Алик пожал плечами, протянул:
  -- А что, нормальная работа... Для студента...
   Мужчина глянул на часы, проговорил:
  -- Рано еще... Тебе ведь к восьми?.. Сядь, посидим, весенними ароматами подышим...
   Сердце у Алика екнуло, и внутри начало быстро холодеть от нехорошего предчувствия. Однако он сел рядом с мужчиной. Тот протянул ему пачку импортных сигарет, проговорил:
  -- Кури...
   Алик молча мотнул головой. Мужчина затянулся, медленно выпустил дым, проговорил безразличным тоном:
  -- Что тут за драка была позапрошлой ночью?
   Весь вид мужчины был скучающе-безразличным. Будто он просто выполнял формальную повинность: поступил сигнал - надо отреагировать.
   Алик пожал плечами, проговорил, пытаясь казаться равнодушным, что ему явно плохо удавалось:
  -- Я рано лег спать, ничего не видел...
   Мужчина выдернул из кармана грозного вида удостоверение с гербом на красном фоне, открыл его, поднес к самому носу Алика и мгновенно изменившимся тоном, холодно глядя в глаза, заговорил:
  -- Мне всего лишь нужны адреса Максима, Александра и Вадима. Твоей заведующей я сказал, что разыскиваю тебя как свидетеля. Но если ты хочешь, чтобы я сам разыскивал твоих друзей - я найду. Пойду в деканат университета, объясню ситуацию, а тебя посажу в КПЗ. И будешь сидеть до суда!
  -- До к-какого суда? - промямлил Алик.
  -- За изнасилование с отягчающими обстоятельствами! - почти выкрикнул мужчина...
  -- Но я ничего не сделал! - жалобно вскричал Алик.
  -- Знаешь, я должен сам разобраться; кто чего сделал. Поговорю с ребятами, расспрошу. Действительно, из-за такой чепухи шум поднимать... Пацаны вечно дерутся... Ладно, говори адреса и фамилии... - он достал блокнот, авторучку и выжидательно уставился на Алика.
   Алику ничего не оставалось, как продиктовать ему и адреса, и фамилии. Сунув блокнот в карман, следователь поднялся с лавочки, кивнул Алику:
  -- Спокойного дежурства, - и направился к калитке.
   Повестку принесли на третий день. Не слишком беспокоясь, - ведь разговор должен был вестись лишь о заурядной драке, - Алик пришел в милицию к назначенному в повестк6е времени. Следователь сидел за обширным столом в мрачном кабинете с ободранными стенами. Он взял повестку, робко протянутую ему Аликом, мельком глянул на нее, бросил на край стола, и продолжил рыться в груде каких-то бумаг на столе.
   Алик стоял перед столом, переминаясь с ноги на ногу, и сам себе казался большим, неуклюжим, заполняющим всю комнату. Следователь, наконец, буркнул:
  -- Садись...
   Алик сел. Следователь выудил из ящика стола какую-то бумагу, сунул ее в руки Алику. Строчки прыгали перед глазами и Алик никак не мог уловить смысл написанного округлым девичьим почерком. Он долго держал бумагу перед глазами, но так ни единой строчки и не прочел. Вдруг он заметил, что следователь уже не роется в груде бумаг, что стол перед ним пустынен, а сидит он неподвижно и в упор смотрит на Алика.
  -- Ну, прочитал? - спросил следователь.
  -- Прочитал... - обронил Алик и робко протянул ему бумагу.
   Положив серую, помятую бумажку на стол, следователь прихлопнул ее ладонью, отрывисто бросил:
  -- Давай, рассказывай...
  -- Что, рассказывать?.. - хрипло пробормотал Алик.
  -- Ты прочитал, что в заявлении написано? - осведомился следователь.
  -- А-а... А что там написано?.. - упавшим голосом спросил Алик.
  -- Ты чего под дурака-то косишь?! - возмутился следователь. - Еще начни мне заливать, что никакого Вадима не знаешь и про Макса и Сашку первый раз слышишь? И Марину ни разу в жизни не встречал? И в избиении двух ребят, пытавшихся заступиться за Марину, не участвовал? А, впрочем... - неожиданно сбавил тон следователь и, равнодушно пожав плечами, достал из стола папку, вложил в нее бумажку, аккуратно завязал тесемки, положил ее в стол. Глянув сквозь Алика, будто он был ненужным и никчемным фантомом, договорил: - Дело твое... Тут все ясно. Максим и Сашка вас с Вадимом сразу сдали. Дело можно хоть сейчас в суд передавать, материалов достаточно. Тебе светит двенадцать лет. Ну, может, адвокат чего выторгует; первая судимость, то се... Лет восемь строгача - в самом лучшем случае. Групповуха, парень! К тому же с телесными повреждениями, опасными для жизни в момент нанесения. Ладно, надо конвой вызывать... - после короткой паузы задумчиво пробормотал следователь и потянулся к телефону.
  -- Не надо конвой! - Алику показалось, будто он закричал оглушительно громко, но на самом деле с пересохших губ сорвался чуть слышный шепоток.
  -- Что, что?.. - прищурил левый глаз следователь. - Конвой не надо? А что с тобой делать? Я-то понимаю, что ты по глупости влип и что никуда ты до суда не денешься. Некуда тебе деться! Но так положено, парень; всех, у кого срок на вышку тянет, то есть делишки под расстрельную статью подпадают, положено в КПЗ сажать. Ничего не поделаешь - закон.
  -- К-к... к-какой расстрел?! - пролепетал Алик.
   Его вдруг мучительно затошнило, и даже живот заболел, в глазах потемнело, а в ушах раздался оглушительный звон.
  -- Ну-ну, парень! - сам чего-то испугавшись, бодро вскричал следователь. Он уже почему-то стоял возле Алика и придерживал его за плечи. - Если бы ты в такую историю второй раз влип, тогда - расстрел. А по-первости - всего-то лет восемь... Ну, ну, успокойся! Ты мне сейчас весь кабинет уделаешь... - он поспешно налил из графина воды в стакан и сунул под нос Алику.
   Тот машинально хлебнул противной, застоявшейся воды, пролив себе на грудь половину. Как ни странно, но протухшая вода привела Алика в чувство. Торопясь, путано он принялся рассказывать обо всем, что произошло в тот вечер.
   Следователь, закинув одну руку за спинку стула, сидел неподвижно, уставясь на Алика. Когда Алик замолчал, он придвинулся к столу, проговорил устало:
  -- Я так и думал...
   Достав из стола стопку серых листков бумаги, он принялся быстро писать.
   Алик будто впал в оцепенение. Все окружающее стало призрачным и нереальным. А время, казалось, вообще перестало течь.
  -- На, прочитай и распишись... - следователь протягивал ему исписанные листки.
   Алик взял листки, подержал их перед глазами, опять не увидел ни одной строчки, положил их на стол и потянулся за авторучкой.
   Следователь придержал его руку, проговорил:
  -- Э-э... Так не пойдет... Ты успокойся, и внимательно прочти. Может, я что упустил или лишку приплел? От точности твоих показаний зависит, условный срок вы получите с Вадимом или будете сидеть...
   Алику с большим трудом все же удалось сосредоточиться. Следователь изложил все кратно, сжато и очень точно. Расписавшись на каждом листке, Алик сгорбился на стуле, следя за руками следователя. А тот спрятал листки в папку, завязал тесемки, положил ее в стол, и, откинувшись на спинку стула, стал молча и выжидательно смотреть на Алика.
   Мучаясь от стыда и полного незнания, что делать дальше, Алик робко попросил:
  -- Пожалуйста, не сообщайте пока ничего маме и папе...
  -- Пока, это до каких пор? - осведомился следователь.
  -- Н-ну-у... до суда... - упавшим голосом протянул Алик.
   Ему показалось, что следователь с интересом смотрит на него, как на какую-то диковинку. Алик не знал, куда девать руки, а потому неловко скорчился на стуле, зажав их между колен.
   Наконец, следователь отвернулся и, скучающе глядя в сторону, проговорил:
  -- Если бы все ваши щенячьи закидоны доходили до суда, у нас бы в армии служить было некому, а вся Сибирь была бы под лагерями... Эту вашу несовершеннолетнюю Марину в прошлом году уже насиловали, аж семь человек. Через три дня она забрала заявление, и дело было прекращено.
   Алик непонимающе глядел на следователя, тот выжидательно глядел на него.
  -- Ты что, не понимаешь?! - изумился следователь.
  -- Нет... - Алик помотал головой.
  -- Да эта девчонка, Марина, просто деньги с вас хочет сорвать! Понял? Пацан... Если бы вы, придурки, ей ключицу не сломали, по штуке с носа - и гуляйте! А так... Не знаю... Иди и договаривайся с ней. Птенец желторотый, залетел... Как ты только с этими шакалятами связался... Они же все на тебя и Вадима валили!
  -- А... А... Вадим?.. - выдавил из себя Алик.
  -- Что Вадим?.. Он вообще ничего говорить не хотел, пока не увидел показания тех двоих, после чего все и выложил. Кстати, с твоими показаниями сошлось тютелька в тютельку. Ладно!.. - следователь хлопнул ладонью по столу. - У вас всех только один способ выбраться: договориться с этой Маринкой. До суда дело лучше не доводить. Суд обычно такие дела решает в пользу пострадавшей. Так что, я могу вам помочь только тем, что дать неделю, чтобы вы договорились с Маринкой. И учти: я тебе ничего не говорил, ты от меня ничего не слышал. Если делу будет дан ход, на твою участь все равно не повлияет, если ты на суде будешь байку травить, будто следователь советовал тебе договориться с пострадавшей. Все, парень, иди. Первый раз такого встречаю... - задумчиво пробормотал он, - другие без слов все понимают...
   Алик не помнил, как выбрался из милиции, как дошел до дому. Все окружающее заслонял лежащий на койке, изможденный, злобный, воняющий мочой и калом, родной дядюшка.
   У подъезда на лавочке сидел Вадим, и как ленивый кот, разъевшийся на хороших харчах, жмурился на солнце.
  -- В ментовке был? - благодушно осведомился Вадим. - Всех сдал?
   Алик потеряно кивнул и сел рядом, ослаблено ссутулившись и свесив руки между колен.
  -- Ну, чего сопли-то развесил? - спросил Вадим равнодушно. - Подумаешь!.. Малеха подзалетели... С кем не бывает... Если бы этой мрази моча в голову не ударила и она бы из окна не вывалилась - все бы обошлось...
  -- А как она из окна-то вывалилась? - без особого интереса спросил Алик.
  -- Как, как... Попугать хотела. Когда Макс с подоконника за ноги начал стягивать, она и оступилась. В таких делах всяко бывает; я одну дуру знаю, жуть как любит пообниматься, потискаться. А как дело до трусов дойдет - хватает что ни попадя острое, и вены режет. Да такая хитромудрая; не поперек режет, а - вдоль. Вся рука в шрамах... - Вадим замолчал, лениво прижмурился.
  -- Что делать-то будем? - спросил Алик, и непроизвольно шмыгнул носом.
  -- Ты чо, не знаешь, что делать? - удивленно спросил Вадим, повернув, наконец, голову к Алику.
   Алик помотал головой.
  -- Да-а... слизень... - протянул Вадим, и, неожиданно взорвавшись, зло прорычал: - Бабки ищи, башли, капусту, деньги, короче!.. Я с этой шмарой еще вчера говорил. Она по четыре штуки с рыла требует...
  -- Какие... штуки?..
  -- Тысячи! Чмо... - Вадим зло плюнул на растрескавшийся асфальт, уставясь недовольным взглядом себе под ноги.
  -- Где ж я их возьму?.. - беспомощно проныл Алик.
  -- Я же нашел... - пожал плечами Вадим.
  -- А Макс с Сашкой?..
  -- У них паханы такие, и такие деньги имеют, что т чего угодно отмажут... Так что, ищи...
  -- А если я не буду платить?
   Вадим с интересом поглядел на Алика, цыкнул зубом, проговорил нехотя:
  -- Она просто изменит показания, и ты один за всех будешь отдуваться. Но есть один плюс: это уже не групповуха будет. Так что, даже в выигрыше окажешься - пятачок дадут, всего-то...
   До Алика это уже не доходило. Чувствительность нервов исчезла, будто все нервные окончания съело кислотой. Он даже не сразу расслышал, что ему, после долгой паузы, начал говорить Вадим:
  -- ... Четыре штуки запросто даст... Э-э, ты слышишь, слизень? - Алик чуть не свалился с лавки от толчка могучего локтя.
  -- Чего?..
  -- Я говорю, у вас библиотека... За нее четыре штуки, не глядя, дадут...
  -- Да ты что?!. - Алик оторопело уставился на Вадима. - Отец ее всю жизнь собирал...
  -- Ну, смотри... - Вадим равнодушно пожал массивными плечами. - Теперь остаток жизни передачи тебе будет собирать... Да и не надо продавать. Я одного книжного жучка знаю - он под залог библиотеки денег даст. Правда, под двадцать пять процентов годовых... Может, и без процентов - только что б почитать...
  -- Да нет, Вадя... Что ты?..
  -- Э-э... Мне, знаешь, до лампочки. Я тоже занял под двадцать пять процентов. Летом поеду в район с дикой бригадой, колымить.
  -- А я?.. - Алик с надеждой смотрел на Вадима. - Меня возьми, а?..
  -- Ты что?! Что ты можешь?.. Меня и то еле-еле согласились взять. Там ведь пахать нужно, как трактор... Ладно, так уж и быть, помогу. Родители дома?
  -- Н-нету... - у Алика вдруг похолодело внутри, будто он проглотил целую глыбу льда.
  -- Пошли! - Вадим упруго поднялся, и решительно направился в подъезд.
   Алик плелся за ним, впав в состояние, похожее на прострацию, будто жертва, которую ведут на заклание; в сопротивлении уже не было смысла, его так или иначе сунут в пасть Молоху.
   В квартире Вадим хозяйским взглядом окинул шкафы с книгами, потом прошел в кладовку, оглядел все нужное и ненужное барахло, годами хранившееся там, воскликнул:
  -- Ага! Вот, то, что нужно! - и выволок из-за старой тумбочки сложенную огромную коробку из-под телевизора.
   Расправив ее перед книжными шкафами, принялся с недурственным знанием сути предмета укладывать туда книги. Начал с полных собраний сочинений. Алик безучастно сидел на диване, уставясь пустым взглядом в пол. От навалившегося на него бессилия, от неспособности хоть как-то противостоять свалившейся на него напасти, он впал в апатию. Все чувства, и даже способность двигаться, блокировала мысль, что рано или поздно необходимо будет все рассказать матери. Как, какими словами он будет объяснять матери, что принимал участие в изнасиловании?..
  -- Эй, чего сачкуешь? Веревку найди, - распорядился Вадим.
   Алик кое-как высвободился из опутавшей его апатии, сходил на кухню, принес моток бельевой веревки.
  -- Там, в прихожей, черенок для лопаты, - снова распорядился Вадим, - тащи быстрее.
   Алик принес сияющий свежей белизной черенок, недавно купленный отцом в хозяйственном магазине. Вадим тем временем обвязал коробку веревкой, продел в петлю черенок.
   Алик с сомнением покачал головой:
  -- Мы ж не поднимем...
  -- А ты напрягись... - протянул Вадим. - А ну, на пле-чо!
   От напряжения у Алика затрещало в коленях и плечах, однако коробка закачалась на толстой палке. Пока тащились по лестнице, Алик раз десять чуть не кувыркнулся вниз. На улице Вадим в две минуты поймал такси, они загрузили коробку в багажник и поехали к "жучку".
   "Жучок" был вовсе не похож на книжного жучка, в представлении Алика: огромный, пузатый, улыбчивый дядя. Алика почему-то не удивило, что дядя их как будто ждал. Выгрузив книги из коробки, деловито сказал:
  -- Когда остальные привезете - тогда и деньги получите...
   Когда несли вторую коробку книг, на лестнице появился сосед, живший этажом выше. У Алика при виде него отнялись ноги, а когда он весело воскликнул:
  -- Эй, Алька! Чего это вы тащите? - то вообще чуть в обморок не упал.
   Вадим не растерялся, как ни в чем не бывало, весело откликнулся:
  -- Да вот, телевизор в ремонт тащим...
  -- Дак ведь, недавно только купили?.. - удивился сосед.
  -- Это советский телевизор... - многозначительно выговорил Вадим.
   Когда вышли на улицу, у Алика в мозгу вдруг что-то щелкнуло, и даже воля вернулась. Он решительно остановился, и присел, опуская коробку на землю, проговорил:
  -- Понесли обратно! И те надо будет забрать...
  -- Ты чо, слизень?! - лицо Вадима вдруг исказилось. - Я что, тебе, лох какой-нибудь, бестолку корячиться?! - он выдернул из веревочной петли палку и взмахнул ею перед лицом Алика. - Да я тебе щас башку расколочу! А ну хватай свои вонючие книжки!..
   Весь запал у Алика мгновенно пропал, он ощутил себя летящим в пропасть, и покорно подставил плечо.
   Для расчета, Вадим прошел с "книжным жучком" в соседнюю комнату и долго оттуда не появлялся. Алик топтался в прихожей. Наконец, Вадим вышел в прихожую, торопливо открыл входную дверь, вытолкнул Алика на лестничную площадку. Книжник, высунувшийся из двери следом за Вадимом, что-то хотел сказать, но Вадим поспешно перебил его:
  -- Да все понятно! Чем раньше вернем, тем меньше процент... - и захлопнул дверь.
  -- Восемь, и пятьсот сверху... - донеслось из-за двери.
  -- Почему - восемь?.. - удивился Алик.
   Вадим рыскнул взглядом в сторону, и, заспешив вниз по лестнице, бросил через плечо:
  -- Так ведь я у него же занял четыре штуки... Ладно, пошли к этой шмаре; сунем ей в зубы кусок, чтоб заткнулась...
   Вадим уверенно привел Алика к облезлой "хрушобе", мотнул головой в сторону подъезда:
  -- Давай... Я здесь подожду. Еще напугается эта истеричка, дверь не откроет... На вот, и мою долю ей отдай... - и Вадим достал из кармана пухлую пачку денег.
   Алик поднялся на пятый этаж. Дверь не открывали. Он нажал на кнопку еще несколько раз, пока не сообразил, что из-за двери не доносится трели звонка. Тогда он робко постучал. За дверью долго возились, видимо, разглядывали его в глазок. Наконец, щелкнул замок, и, придерживая плечом створку двери, из проема высунулась Марина. Она быстро оглядела лестничную площадку за спиной Алика, и остановила требовательный и злой взгляд на нем. Одета она была в длинный, до пола, замызганный байковый халат. Плечо и рука, толсто обмотанные эластичными бинтами, выпирали из-под халата безобразным бугром.
   Алик нерешительно протянул ей деньги. Откачнувшись от двери, быстро, будто кошка лапой, Марина цапнула пухлую пачку и торопливо сунула ее в карман халата.
  -- Пересчитай... - охрипшим голосом проговорил Алик.
  -- Зачем?.. - она медлила закрывать дверь, с любопытством разглядывая Алика, будто впервые видела. - Если здесь хотя бы рубля не хватает, я просто не заберу заявления. Тут ведь должно быть восемь штук; за тебя и того кабана? - лицо ее вдруг буквально засветилось от радости и злорадства, и она быстро, захлебываясь, заговорила: - Что, пацан, обидно, столько отслюнивать, не поймав кайфа?..
  -- Зачем ты это?.. Я ведь тебе ничего не сделал... Да и не хотел... - тихо выговорил Алик.
  -- Все вы не хотели! - злобно выплюнула она и, сунувшись лицом к Алику, изогнувшись, глядя ему в лицо снизу вверх, зашипела: - Мне пятнадцать было, когда такие, как ты, подпоили, и хором, впятером, оттянули...
  -- А зачем ты потащилась в такую компанию? Да еще с вином... Тебе мать разве не говорила, что нельзя пить вино в малознакомой компании парней? Кто теперь виноват? Я виноват?!
  -- Ишь, какой умный... - она попятилась в проем двери. - А чего это ты пустил малознакомую компанию в свой садик? Вот теперь и отдувайся, сопляк! - и она от души грохнула дверью.
   Вадим ждал Алика у подъезда. Когда тот вышел, равнодушно спросил:
  -- Отдал?..
  -- Отдал... - помедлив, Алик спросил: - А если она не заберет заявления?
  -- Куда она денется?.. - благодушно протянул Вадим. - Она ж понимает, что будет, когда я вернусь с зоны... Ладно, - другим тоном заговорил Вадим, - начинается сессия, на занятия каждый день ходить не надо; завтра пойдем, работнем на винзаводе...
  -- А как же сессию сдавать?.. - заикнулся было Алик.
  -- Сдашь как-нибудь... - равнодушно обронил Вадим.
  -- А что делать на винзаводе? - без энтузиазма спросил Алик.
  -- Тару сортировать! - Вадим хохотнул. - Четвертак за день запросто зашибить можно. Вот и приблизишь срок возврата книжек...
  
  

3.

  
  
   Следующий день для Алика был одним непрерывным кошмаром. Они с Вадимом пришли к проходной в половине восьмого утра, одетые так, как ездили в прошлом году на картошку. Алик предполагал, что и работа будет чем-то вроде картофельной халявы. Кроме них здесь топталось еще несколько парней. Когда из проходной появилась женщина в элегантной юбке и дорогой кофточке, но почему-то в кирзовых сапогах, Вадим толкнул Алика в плечо:
  -- Двинули... Держись рядом со мной.
   Возле железнодорожных путей громоздились штабеля ящиков, высились горы бутылок, стянутых в пакеты проволокой.
   Женщина ткнула пальцем в одно из нагромождений, сказала:
  -- Сюда шестерых...
   Вадим шагнул вперед, проговорил:
  -- Мы на двоих берем.
   Женщина засмеялась:
  -- Ну, Вадик, в прошлый раз у тебя напарник был не такой хилый...
  -- Ничего, и этот скоро подкачается... - благодушно протянул Вадим.
   Тару из этой общей кучи надо было растащить, рассортировать по видам и объемам, и приготовить в промывочный цех.
   Алик сразу понял, почему на элегантной заведующей тарным складом были кирзовые сапоги: на земле повсюду валялись осколки бутылок, острыми шипами торчали обломки донышек и горлышек, дощечки от ящиков с торчащими гвоздями.
  -- Цыкнув зубом, Вадим проворчал:
  -- Отстанешь - заработком с тобой делиться не буду...
   И началось: Вадим хватал сразу по два ящика, а то и по три и тащил их в новый штабель, возвращался бегом. Через час Алик уже плохо сознавал, где он, и что с ним; голова кружилась, в глазах мельтешили какие-то пятна. Изредка, между пятен, проявлялось искаженное лицо Вадима, и слышался его крик:
  -- Давай!.. Давай!.. Что ты ползаешь, как в штаны нагадивши?..
   Блаженные полчаса в столовой, где Алик, не заметив, проглотил двойной обед, принесли потом окостенение всех мышц и боль во всем теле. Казалось, болело все!
   А Вадиму все было нипочем. Потянувшись, он проговорил:
  -- Пошли, до закрытия бухгалтерии надо успеть... - и сытно цыкнул зубом.
   Они успели. Алик держал в негнущихся, ободранных пальцах половину своего месячного заработка в детском саду, ноги его дрожали, к горлу подкатывала тошнота, а в голове и душе медленно наступало какое-то просветление, будто муть в воде оседала. И когда он, из последних сил выбиваясь, тащился по лестнице к дверям своей квартиры, муть окончательно осела, и перед ним встал жуткий вопрос: - "Что же я натворил?" Ведь он не сможет заработать до осени так много денег, чтобы выкупить книги. И в любой момент с дачи могут приехать родители...
   На другой день, кое-как "свалив" на тройку экзамен, Алик поехал на дачу. Отец и мать обустроились на участке, будто оставшиеся в живых после нашествия захватчиков на родном пепелище. Дымилась печка, сложенная под открытым небом, между стропил домика Александр Кондратьич весело стучал молотком, окошки домика уже поблескивали стеклами и комнатка, благоухавшая свежим сосновым духом, была уютно прибрана, даже стояла широкая супружеская кровать с никелированными шарами на спинках, видимо найденная на ближайшей свалке. Неподалеку в лесочке куковала кукушка. Алик шепотом спросил:
  -- Кукушка, кукушка, сколько мне жить?
   Кукушка вдруг поперхнулась, захрипела дурным голосом и замолчала. Непонятной жутью Алика продрало по спине. Чтобы отделаться от дурных мыслей, чуть не криком крича от боли в мышцах, Алик принялся деятельно помогать отцу. А вечером, собираясь уезжать, с готовностью вызвался привозить все, что было необходимо в строительстве, даже записал на бумажке.
   Алик зачастил на дачу. Покупал в городе и привозил продукты, мотался по хозяйственным магазинам в поисках гвоздей и инструментов; только бы отец с матерью ненароком не наведались домой. Несколько раз он уже решался, порывался рассказать отцу про книги, объяснить - и в последний момент пугался, все откладывал на потом. Каждый свободный день Алик с Вадимом вкалывали на винзаводе, поэтому сессию сдавали "удачно".
   Сессия заканчивалась, на другой день Вадим должен был уезжать с дикой бригадой, вместе они работали в последний раз. Часов в одиннадцать пришла заведующая тарным складом и с ней какая-то другая женщина. Подойдя к Вадиму, она заговорила:
  -- Парни, нужна ваша помощь.
  -- За хорошую оплату мы готовы оказать любую услугу, - широко улыбаясь, галантно изрек Вадим.
  -- Надо загрузить два вагона. Мои архаровцы с утра напохмелялись, так что работать теперь не могут. Двойной тариф за вагон и по четыре бутылки сверху хорошего вина.
  -- Деньгами, - коротко бросил Вадим.
  -- Пусть будет деньгами, - равнодушно дернула плечом женщина, но потом удивленно воззрилась на Вадима, спросила: - Ты что, не пьешь?..
   Вадим пожал плечами, пробормотал равнодушно:
  -- Ну почему же? Изредка можно...
   На погрузочной платформе, в тенечке возле вагонов, на ящике сидел парень лет двадцати трех-пяти, одетый с ног до головы в "фирму", и лениво покуривал душистую сигарету явно не советского происхождения.
  -- Витя! - еще издали закричала женщина. - Я тебе грузчиков нашла.
  -- Ну да... - хмуро протянул парень, - вдвоем эти студенты три дня грузить будут, а я уже договорился, что в шесть часов меня вытянут.
  -- Других нет! - отрезала начальница. - Либо догружай вагоны, либо сам таскай то, что уже загружено, обратно на склад! - повернувшись на каблуках, она зашагала прочь.
   Парень раздраженно швырнул недокуренную сигарету под колеса вагона, вскочил:
  -- Ладно, парни; время - деньги. Погнали! Я буду стоять у кнопки, а вы - шустрее...
   Он встал к транспортеру, Вадим прошел в вагон, деловито сказал:
  -- Давай, Алька, по научной организации труда: ты ставь ящики в три нижних ряда, я - в три верхних. Правильно, Витек? - крикнул он в проем двери: - В шесть рядов?
  -- В шесть... Шустрее, парни, шустрее...
   Со скрежетом поползло полотно транспортера, из окна, позванивая, показался первый ящик. На удивление, Алик быстро втянулся в работу и даже не заметил, как вагон наполнился ящиками.
   Виктор выключил транспортер, поглядел на часы, сказал:
  -- А вы, студенты, пахари ничего... Пошли, пообедаем, - он задвинул дверь вагона, достал из рюкзака амбарный замок и замкнул его на дверном запоре.
   За столом Виктор помалкивал, с отсутствующим видом глядя куда-то поверх головы Вадима, мерно жуя и не глядя, зачерпывая ложкой из тарелки. Как заметил Алик, он вообще был малоразговорчив. Все-таки Алик, как бы невзначай, спросил, на ответ, впрочем, не надеясь:
  -- Зарабатываешь-то сколько?
   Виктор пожал плечами, неохотно обронил:
  -- Как когда... Смотря сколько сопровождаешь... Смотря на какое расстояние... За последнюю поездку - восемьсот рэ получил. Правда, в месяц больше двух поездок не сделаешь...
   Алик судорожно сглотнул и тут же почувствовал облегчение, будто мешок с песком с него свалился.
  -- А меня на лето возьмут в проводники? - осторожно спросил Алик.
  -- Запросто! Проводников всегда не хватает. Не всякий может работать. Тут главное - не пить и никому не доверять. Мало кто может не пить в поездке...
   Второй вагон они загрузили после обеда играючи. Когда последний ящик занял свое место в штабеле, Виктор вдруг достал из ближайшего ящика четыре бутылки вина, молча протянул Вадиму. Вадим изумился, сказал нерешительно:
  -- Мы договорились деньгами...
  -- То само собой... - кивнул Виктор. - Это лично от меня за качественную погрузку.
   Вадим пожал плечами и забрал бутылки.
   Выйдя из проходной, Вадим задумчиво поглядел по сторонам, сказал:
  -- Пойдем, отметим, что ли, сдачу сессии и последний день нашей совместной работы...
   Они расположились на травке, в тенечке, под кленами, росшими неподалеку от забора, огораживающего винзавод. Вадим достал два заранее припасенных бумажных стаканчика, откупорил бутылку, разлил вино, взял свой стаканчик, понюхал, сказал:
  -- Смотри-ка, отличный портвейн... И куда его гонят? В наших магазинах сроду такого не видел...
   Они сидели на травке, попивали вино, тела отяжелели от усталости и истомы, но в мозгу Алика неустанно пощелкивал арифмометр; пять, всего пять поездок... Он отщелкивал и пока Алик ехал домой на автобусе, и пока поднимался к дверям своей квартиры. Алик еле добрался до постели - рухнул на нее и мгновенно уснул мертвым сном, впервые за много дней.
   Оформление на работу проводником не заняло много времени. Даже из садика не пришлось увольняться. Второй студент, сменщик Алика, взялся дежурить за двоих, а заведующая молчаливо согласилась.
   Получив инструктаж в отделе сбыта, Алик принялся готовиться в первую поездку; купил надувной матрас, спальный мешок и кислородную подушку - джентльменский набор проводника вагонов с вином. В половине восьмого утра он сидел на погрузочной платформе, и ждал, когда подадут вагоны. От нечего делать Алик попытался прикинуть стоимость вина, вмещающегося в один вагон. Цифра получалась почти астрономической. Как сказали в отделе сбыта, проводник несет полную ответственность за порчу или утерю груза и недостачу возмещает из своей зарплаты. Отогнав неприятную мысль, Алик стал разглядывать мужичка в выцветшем брезентовом плаще, неторопливо шагавшего по шпалам к платформе. На плече его болталась полевая сумка времен войны, из-за голенища правого сапога выглядывали свернутые флажки, красный и желтый.
   Поравнявшись с Аликом, мужичок довольно ловко вскарабкался на высокую платформу, присел на транспортер, открыл свою сумку, вынул из нее помятый алюминиевый портсигар, длинный мундштук, мундштук сунул в рот, из портсигара извлек сигарету, воткнул в мундштук, страшно скосив глаза к переносице, убрал портсигар, достал огромную самодельную зажигалку, рубанув ладонью по рубчатому колесику, добыл огонь, глубоко затянулся и только после этого спросил:
  -- Тебе какие вагоны ставить?
   Алик неопределенно пожал плечами и промолчал.
  -- Ну, цэ-эм-вэ, большегрузные или простые?.. - слегка раздражаясь, пояснил мужичок.
  -- А какая разница? - осведомился Алик.
  -- Н-ну-у... цэ-эм-вэ и большегрузные на пузырь дороже...
  -- В каком смысле? - удивился Алик.
  -- Ты что, в первый раз? - деловито осведомился мужичок.
  -- Первый... - стыдясь неизвестно чего, кивнул Алик.
  -- Я-а-асно... - задумчиво протянул мужичок. Поднявшись с транспортера, он поглядел на небо и, уже отходя от Алика, как бы потеряв к нему всякий интерес, не оборачиваясь, проговорил: - Через полчаса поставлю вагоны.
   Солнце уже начало припекать, и Алик перебрался в тень, когда, наконец, послышался свисток тепловоза, и у платформы остановились вагоны. Лязгнула автосцепка, снова сипло свистнул тепловоз, и все стихло.
   Оба вагона просвечивали насквозь через дыры в обшивке. Алик растерянно топтался на платформе, когда открылось погрузочное окно и в нем показалась заведующая складом, закричала грубо:
  -- Ну, ты думаешь грузиться, или так и будешь сопли жевать?!
  -- Так ведь вагоны насквозь дырявые... - протянул Алик.
  -- Ты что, с составителем не смог договориться? - изумленно уставилась на него женщина.
  -- О чем? - опешил Алик.
  -- Ты что, совсем ребенок?.. - она как будто с сочувствием поглядела на Алика, но тут же лицо ее исказилось, и она грубо заорала: - У тебя в наряде указано, что подготовка вагонов оплачивается - вот и готовь! Если через полчаса не начнешь грузиться... - не договорив, она с грохотом захлопнула окно.
   Алик повернулся и увидел парня из бригады грузчиков. Тот страждущим взглядом смотрел через плечо Алика на окно, за створкой которого исчезло видение целого штабеля ящиков с винными бутылками. Грузчик медленно перевел взгляд на Алика, проговорил:
  -- Чего стоишь? Пошли в столярку. Я тебе помогу, а ты мне пузырек на опохмелку. Ладно?..
   Алик пожал плечами, неопределенно хмыкнул. Он все еще не мог разобраться, что к чему.
   Из столярного цеха они притащили горбылей, грузчик выпросил гвоздей, и работа закипела. Алик забил дыры в вагонной обшивке, заодно закрыл окна уцелевшими заслонками. Где заслонки не уцелели, там окна тоже пришлось забивать горбылями. Пришлось помучиться с широкой дырой в торце вагона со стороны тормозной площадки, которая находилась под самой крышей.
   Забив последний гвоздь, грузчик задумчиво проговорил:
  -- Составитель, наверное, всю ночь по вагонному парку шарил, искал такие дырявые вагоны... Через эту дыру полвагона можно вытащить... Так что, спать по ночам тебе не придется. Я ведь, командир, тоже проводником начинал ездить. Да вот, это дело не позволило... - он щелкнул себя по глотке. - Как начну, остановиться не могу. Загрузился, значит, отъехал - оприходовал пузырек... Проснулся в линейном отделении милиции. Слава Богу! - грузчик набожно перекрестился. - Баба-осмотрщица попалась сердобольная. Увидела толпу у вагона, как ящики с вином тащат - позвонила в милицию. Растащили немного, но я вот уже седьмой месяц в грузчиках, недостачу отрабатываю...
   С конца платформы медленно тащились еще трое грузчиков, видимо, сильно страдавшие с похмелья. Старший из них, подойдя к Алику, жалобно спросил:
  -- Пару пузырьков дашь для поправки?
  -- Как это?.. - растерялся Алик. - Все ж бутылки считаны, мне их по накладным сдавать...
   Грузчик разочарованно вздохнул, страдальчески сглотнул и направился к окну. Ударив пару раз кулаком по громыхнувшей створке, крикнул:
  -- Подавай, что ли!..
   Алик стоял у кнопки транспортера, грузчики вяло таскали ящики. Минут через десять один из них куда-то ушел, вернулся почти сразу, бодренький и веселый, потом второй отлучился, следом - третий и четвертый. После чего работа пошла веселее. Потом они еще по разу куда-то сбегали. Но транспортер работал без остановки. Оставалось загрузить не более трети вагона, когда Алик заметил, что грузчиков мотает из стороны в сторону. И когда один из них не успел подхватить с транспортера ящик, и тот со звоном и густым винным запахом хлобыстнулся об асфальт платформы, Алик торопливо выключил транспортер. Сейчас же из окна высунулась завскладом, заорала:
  -- Вы что, два дня будете валандаться, как пьяные муха?!
   Алик наклонился к окну, проговорил растерянно:
  -- Они не могут грузить, они ящики роняют...
  -- Сам грузи! - отрезала женщина. - Наберут сопляков... Зачем ты им столько дал?
  -- Чего, дал? - переспросил Алик.
  -- Чего, чего... Вина!
  -- Не давал я им ничего...
   Женщина удивленно и даже, как показалось Алику, с сочувствием поглядела на него, ничего больше не сказав, ушла в глубину склада.
   Старший из грузчиков подошел к Алику и, медленно моргая остекленевшими глазами, проговорил:
  -- Ты вот что, парень, не суетись... Мы маленько перебрали... Щас передохнем - и нормально все будет... - язык его так заплетался, что Алик еле разобрал, что он говорил.
   Грузчики медленно, мотаясь по всей ширине платформы, поплелись к своей бытовке. Алик топтался у транспортера в полной растерянности. Вдруг из окна вылез пожилой мужчина в синем халате, за ним появился другой; оба трезвые. Первый сказал:
  -- Мы этот вагон догрузим, а после обеда, может, бригада ух очухается, второй загрузит...
   Старики неторопливо, но как-то уж очень хватко и ловко закидывали ящики в штабеля. Так что Алику ни разу не пришлось экстренно останавливать транспортер.
   Догрузив вагон, они полезли обратно в окно, однако один из них задержался и, обернувшись к Алику, заговорил:
  -- Ты студент, должно быть?.. - Алик кивнул. - Так должен знать про естественный отбор... Вот тут он как раз в чистом виде; все хотят ездить проводниками, а могут - из сотни один. Остальные потом в грузчиках в отстой оседают. Половина бригады уже и живет здесь, в бытовке... Кое-кто погибает... - задумчиво добавил старик. - Ты, парень, не жадничай, лучше раздай пол-ящика; легче будет, убытков меньше. Мы проводниками долго ездили, сейчас до пенсии последние месяцы дорабатываем... Так сказать, победители в естественном отборе... - мрачно хохотнув, старик скрылся в складе.
   К концу дня от отчаяния и безысходности Алик готов был колотиться головой о стенку вагона. Очухавшиеся, было, после обеда грузчики, загрузили едва ли половину вагона, а потом их снова развезло, и они, как обезьяны - подопечные плохого дрессировщика, мотаясь от одной стенки вагона к другой, сталкиваясь друг с другом, еле-еле таскали ящики. Последние ящики Алик ставил в штабель сам. Двое грузчиков лежали на платформе, похрапывая, один пропал еще час назад, а последний мотался вокруг Алика, видимо, стараясь помочь, но только мешал.
   Алик только начал сколачивать щит из горбылей, на котором намеревался спать, пристроив его на ящики, когда появился составитель. Он сел на пустой ящик, валявшийся у транспортера, неторопливо повторил утренний ритуал закуривания сигареты, со вкусом затянувшись, сказал:
  -- Ты давай, поторапливайся, мотовоз тебя ждать не будет...
   Алик сбросал в вагон горбыли, гвозди, сбегал в бытовку набрать воды в кислородную подушку. Хорошо, что про подушку ему еще Виктор сказал. Оказывается, бывает так, что проводнику по пять-семь дней негде воды набрать. А в ведре держать воду в вагоне невозможно: через час езды - остается на донышке. С подушкой на плече Алик шел к вагону, когда послышался свисток мотовоза, потом залязгали автосцепки.
   Сколотив топчан, Алик надул матрас, расстелил спальник, и поняв, что делать больше нечего, сел на ящик возле приоткрытой двери. На запасных путях было пустынно, медленно темнело. Впервые за целый месяц Алика отпустило напряжение; он расслабленно подумал, что объясняться с родителями не придется, они все прочтут в его записке, а пока он вернется из поездки, еще и успокоиться успеют.
   Когда окончательно стемнело, Алик вытащил из рюкзака обрывок ржавой цепи, замок, и, накинув цепь на скобы, торчащие на двери и рядом с дверью, замкнул на ней замок. Теперь открыть дверь снаружи стало невозможно. Забравшись в спальный мешок, Алик блаженно вздохнул, расслабился и начал медленно куда-то отплывать. Было хорошо и приятно плавать где-то между сном и явью. Из этого состояния его даже не выбил резкий толчок, а медленное постукивание колес, последовавшее за толчком, наоборот, усыпили окончательно.
   Он проснулся, когда сквозь щели вагона уже светило солнце. Вагон стоял, снаружи висела мертвая тишина. Откатив дверь, Алик выглянул наружу. Вдоль состава шел замасленный мужчина в грязном оранжевом жилете.
  -- Эй, - окликнул его Алик, - что за станция?
   Мужчина удивленно посмотрел на него и нехотя назвал родной город Алика. Оказалось, что за ночь поезд никуда не уехал. Мужчина прошел мимо вагона, но вдруг вернулся, заглянул в вагон, потом перевел взгляд на Алика, проговорил медленно:
  -- Дашь пару пузырей, я тебя в тупик поставлю. Там уже пятый день один ваш торгует, но сегодня отъезжает...
   Алик от неожиданности не нашелся, что сказать, лишь промямлил:
  -- Нет, спасибо... - а сам подумал: - "Какой смысл, сидеть, торговать вином, чтобы потом всю выручку сдать в бухгалтерию?"
   Весь день вагон таскали туда-сюда по путям, лишь к вечеру успокоились. Поужинав консервами, Алик сидел у приоткрытой двери и задумчиво смотрел поверх крыш соседнего поезда на проплывающие в небе облака. Почему-то было тоскливо и муторно на душе. И еще; медленно накапливалось ощущение, будто он, как попавшая в капкан лиса, отгрызает себе лапу... Вдруг вспомнилась картина безвестного художника, которую он видел этой зимой, случайно забредя в фойе дома актера. Там было изображено прекрасное женское лицо, которое охватывали неимоверно острые и длинные птичьи когти. Обрамляло это какое-то нагромождение кубических форм. А называлась картина "Птица Сирин". Алик с тоской подумал, как было бы здорово, если бы его обхватила надежными стальными когтями птица Сирин, и унесла бы от всего этого, что так неожиданно обрушилось на него... Боже! А ведь он отцову "Птицу Сирин" продал какому-то пошлому хмырю!..
   Соседний состав дрогнул, и медленно поплыл мимо. Алик провожал взглядом вагоны. И вдруг, в проеме приоткрытой двери, возник самодовольный и самоуверенный Виктор. Узнав Алика, он весело помахал ему рукой, крикнул:
  -- Молодец, быстро оформился! Главное - никому не доверяй и не пей вина в поездке!..
   Эта ночь была не такой спокойной, как предыдущая; колеса жестко колотили по стыкам, вагон мотало так, что Алик пару раз во сне скатился с матраса. Наконец, наступил рассвет, а поезд начал замедлять ход. Когда поезд остановился, Алик подумал, что пока стоит, можно поспать спокойно еще немного. Однако вдруг возле вагона раздался истошный крик:
  -- Во-от он!.. Ту-ут!..
   И сейчас же вагон задрожал от тяжелых ударов в дверь. У Алика по спине пробежали мурашки, и на голове зашевелились волосы от неожиданности и непонятного ужаса. Выпрыгнув из спальника, он откатил дверь на длину цепи, и в образовавшуюся щель увидел давно небритую физиономию и чугунную тормозную колодку в занесенной для удара руке. Физиономия тут же расплылась в радостной улыбке, колодка упала на черную от мазута землю, мужик ринулся вперед, в кулаке его было зажато несколько засаленных, измятых рублишек.
  -- Продай пару пузырей?.. - в голосе слышалась униженная мольба и чуть ли не благоговейное вожделение благодати божьей.
   Алик отшатнулся от протянутой руки, забормотал:
  -- Да я не продаю... Бутылки же считаны... Как я потом?..
  -- Ну, продай, а?.. - канючил мужичонка.
   Откуда-то набежала целая толпа таких же, были среди них и замызганные женщины. К Алику уже тянулся целый лес рук с зажатыми в пальцах засаленными бумажками, и хор голосов заискивающе канючил:
  -- Ну, прода-ай... Прода-ай, а?.. Один... Один пузырек...
   Прямо у его ног возникло лицо человека, пытавшегося сохранить достоинство. Мужественным голосом он произнес:
  -- Парень, магазин только с двух часов работает, а мне на работу надо. Если не похмелюсь, я не человек...
  -- Мужики-и! - вдруг донесся издалека крик. - Тут армян едет!..
   Мгновенно лица у толпы изменились: униженные просящие выражения, сменились лютой ненавистью, обжигая Алика ненавидящими взглядами, толпа ринулась куда-то вдоль состава.
   Когда поезд тронулся, Алик вздохнул с облегчением. Готовясь в поездку, он купил атлас железных дорог, где были указаны даже остановочные платформы для электричек. До станции назначения было километров пятьсот; для товарного состава часов десять пути, столько же на - формировку. Так что, через пару дней Алик рассчитывал вернуться домой. Однако к концу пятых суток пути он одолел едва ли половину расстояния. И тогда он понял, почему от этой поездки так напористо отказывались другие проводники: оплата-то зависела от расстояния, а тут расстояние было маленькое, а времени на поездку уходило много. Поезд расформировывали на каждой маломальской станции, он подолгу стоял вообще среди леса, на каких-то запасных путях. И на каждой остановке, даже по ночам, к вагону подходили страждущие и просили продать. Тянулись руки с зажатыми в пальцах засаленными рублишками, умоляюще смотрели глаза. Алик боялся дверь открывать, однако они безошибочно находили вагон и толпились у дверей; то жалобно канюча, то осыпая Алика матюгами.
   Проснувшись утром шестого дня путешествия, Алик почувствовал, что поезд замедляет ход - вагон начало мотать на стрелках. Вдруг он обратил внимание, что в вагоне необычно светло; не так, как в прежние пробуждения. Свет шел с торца вагона из-за штабелей ящиков. Взобравшись на штабель, Алик сразу увидел широкую щель, сияющую солнечным светом. Добравшись до нее, увидел, что ящики, стоящие под щелью - пусты. Алик, ослаблено опустившись прямо на горлышки бутылок, считал, считал, и никак не мог сосчитать стоимость пропавшего вина. Тем временем поезд остановился. Вернувшись к двери, Алик откатил ее и выглянул наружу. Было тихо и пустынно. Видимо поезд стоял на какой-то уж слишком маленькой станции. Обречено вздохнув, Алик отбил от своего широкого топчана один горбыль, и, прихватив свой туристский топорик и несколько гнутых гвоздей, пошел забивать дыру. Он колотил обухом топорика по гнущимся гвоздям, и, глотая злые слезы, шептал:
  -- Сволочи... Скоты... Свиньи... Чтоб вам захлебнуться моей бедой...
   Забив дыру, и немножко успокоившись, Алик готовился завтракать, когда в вагон заглянул мужчина в оранжевом жилете составителя, и, как само собой разумеющееся, протягивая руку, сказал:
  -- Дай-ка пару пузырей...
   Алик смущенно пробормотал свою сакраментальную фразу:
  -- Бутылки же считаны... Я за груз отвечаю... У меня и так шесть ящиков украли...
   Мужчина убрал руку, долго удивленно и брезгливо смотрел на Алика, наконец, выговорил:
  -- Жадный ты, паря; к добру это не приведет...
  -- Да говорю же я вам! - чуть не плача вскричал Алик. - Мне теперь из заработка недостачу возмещать придется!..
  -- Возместишь... - с кривой ухмылкой протянул мужчина и, не торопясь, пошел прочь.
   Вскоре началась расформировка состава. Сидя на ящике, Алик пережидал изматывающие резкие рывки и толчки. Наконец, вагон покатился с горки. И вдруг будто налетел на бетонную стену; Алика бросило на ящики, он ободрал руку, но тут же вскочил - по вагону тянуло густым винным запахом. Снаружи донесся пронзительный, истошный крик:
  -- Уби-и-или-и!.. Проводника убили!..
   Послышались бегущие шаги по гравию насыпи. Алик высунулся из проема двери, к вагону подбегало несколько человек и с ними давешний составитель, который просил у Алика вино. Один из подбегавших, увидев Алика, облегченно вздохнув, сказал:
  -- Ну, слава Богу! Живой... - и, обращаясь к составителю, начальственно заорал: - А ты что, не видишь, что вагон с вином?! Почему башмак поздно подложил?!
  -- Как же его увидишь? С вином он, или с говном... - пожал плечами составитель. - На нем же не написано...
  -- Вы ведь знали... - глядя ему в глаза, тихо выговорил Алик. - Да и на вагоне написано, что проводник едет...
  -- Ты сиди и не рыпайся, сопляк! - озлился составитель. - У меня за день перед глазами столько вагонов проходит, голова кругом идет... А надпись свою ты б еще помельче написал, а потом вякал...
  -- Надо акт составлять... - протянул Алик.
  -- Какой акт?! - тут озлился человек с начальственным голосом. - Посмотри под вагон! - наклонившись, он заглянул под вагон. - Если бы бою было много - сейчас бы текло. А там - ни капли!
  -- Все равно... - упрямо мотнул головой Алик. - Да и милицию бы надо вызвать... На перегоне ночью дыру в вагоне выломали и шесть ящиков вина украли...
  -- Как скажешь... - вдруг успокаиваясь, равнодушно пожал плечами начальник. - Составим... И милицию вызовем... - он обернулся к составителю, сказал: - Откиньте в тупик...
   Вагон отволокли в тупик. Место было жуткое; с одной стороны насыпи кисло гнилое болото с зеленой водой, мусором и трупами каких-то животных, то ли собак, то ли свиней. С другой стороны путей стоял ряд покосившихся, полуразрушенных то ли сараев, то ли пакгаузов времен гражданской войны, наверное, помнивших еще горы трупов умерших от тифа. Алик сидел в проеме дверей, уныло разглядывая сараи, снова накатило ощущение мухи, прилипшей на липучку: жужжи не жужжи, а все бестолку...
   Послышался хруст гравия под тяжелыми шагами, и вскоре перед дверью возник пожилой лейтенант милиции в засаленном кителе старого образца; сразу было видно, что выслужился он из рядовых, а вскоре Алик понял, и почему...
  -- Ну, тебя что ли ограбили?.. - неприветливо осведомился милиционер.
   Алик сразу же постарался нагнать официальность, а потому медленно выговорил:
  -- Не меня ограбили, а вагон с государственным вином...
  -- И много унесли?..
  -- Пойдемте, сами увидите... - пожал плечами Алик. - Залезайте...
   Милиционер тяжело взобрался в вагон. Алик и сам-то в него забирался с большим трудом, потому как под дверью отсутствовала подножка. Алик взобрался на штабель, позвал милиционера. Тот помедлил, оглядывая ящики, но все же тяжело полез по ящикам. Добравшись до торца вагона, Алик показал ему пустые ящики.
  -- Та-ак... - медленно, глубокомысленно протянул милиционер и полез обратно к двери.
   Соскочив на землю, он пошел к торцу вагона, Алик плелся за ним, и почему-то уже был уверен, что дело кончится очередными оскорблениями и унижениями... Милиционер взобрался на тормозную площадку, подергал горбыль, надолго задумался, наконец, сказал:
  -- Дыра крепко забита... А говоришь, что тебя ограбили...
  -- Так это ж я еще утром забил! - вскричал Алик.
  -- Та-ак... - еще глубокомысленнее протянул милиционер. - Значит, у тебя из-под носа унесли сто двадцать бутылок вина, а ты ничего не слышал и ничего не видел?
  -- Так ведь, ночью же... Колеса стучат... - упавшим голосом протянул Алик.
   Милиционер вдруг сунулся лицом к самому лицу Алика, ощерился и прошипел:
  -- Ты, сопляк, кому другому мозги пудри! Продал винцо и хочешь списать на каких-то неведомых воров, а на меня заведомый висяк повесить!.. А ну скройся! А не то я сейчас на тебя протокол составлю, по факту хищения вина и явного мошенничества!
   Алик попятился, оступился и кубарем скатился с тормозной площадки. Следом за ним тяжело соскочил милиционер и быстро пошел прочь, бормоча себе под нос что-то матерное. Алик смотрел ему вслед и уныло думал: - "Так вот почему он из рядовых выслужился; шибко хорошо умеет дела сваливать с себя..."
   Вагоны стояли в тупике третий день, к ним никто не подходил. Алик несколько раз залазил под вагоны, осматривал днища, принюхивался, и ему уже стало казаться, что, и правда, убытков не шибко-то и много. Утром четвертого дня он пошел искать какое-нибудь начальство.
   Сидящий в обшарпанном, грязном кабинете мужчина в форменной фуражке и засаленном черном кителе радостно проговорил:
  -- А, проводник! Проходи, проходи...
   Подойдя к столу, Алик робко спросил:
  -- Когда акт будем составлять?
  -- Да хоть сейчас! - радостно вскричал мужчина.
  -- Ну, давайте...
  -- Видишь ли, - затянул начальник станции озабоченно, - для составления акта нужна комиссия из трех человек и, - он помедлил, - придется перегружать вагоны.
  -- Ну, давайте перегружать...
  -- У меня грузчиков нет. Сам перегружать будешь?.. - равнодушно глядя на Алика, проговорил начальник станции. - Или я могу найти нескольких мужиков, если ты заплатишь им вином?..
   Алик, чуть не плача, протянул:
  -- Мне недостачу придется два месяца отрабатывать, а вы требуете, чтобы я кому-то еще вином платил...
  -- Тогда перегружай сам... - пожал плечами начальник.
   Алику вдруг все стало безразлично, он расслабленно махнул рукой, прошептал:
  -- Цепляйте к чему-нибудь, поеду дальше...
   Он только залез в вагон, как в тупик въехал мотовоз. Толчок, лязг автосцепки...
   При разгрузке вагонов на станции назначения, Алик сидел на ящике и тупо смотрел, как местные грузчики, трезвые, но веселые разгружают вино. Битых бутылок было много, и во втором, опломбированном, вагоне, и в том, в котором ехал Алик. А вино не текло с пола вагона потому, что у большинства бутылок оказался отколот лишь верх, вместе с горлышком, так что пролилось мало. Попутно разрешилась загадка, почему так сильно опьянели грузчики, грузившие вагон на заводе: в первом вагоне насчитывалось около двадцати пустых ячеек в ящиках, и во втором столько же.
   Когда Алик прочитал акт о недостаче, ему стало так же плохо, как когда-то в кабинете следователя.
   Отметив командировочное удостоверение, он отправился на пассажирскую станцию. Невдалеке от путей, в лесочке, виднелись оранжевые палатки цыганского табора. Глядя на копошащихся между палаток цыганок и цыганят, Алик вдруг с ненавистью подумал: - "Ну почему так счастливы и беззаботны паразиты, живущие за чужой счет?!,"
   На грязной, захолустной станции было пустынно. Алик долго стучал в окошечко кассы, закрытое грязной фанеркой, пока за ним не показалось полное девичье лицо.
   Девица неприветливо, но, тем не менее, весьма глупо осведомилась:
  -- Чего тебе?
  -- Билет, ессесно... - проговорил Алик, придав как можно больше сарказма голосу.
  -- Докуда? - совершенно не смутилась девица.
   Алик назвал, протянул деньги. Кассирша выбросила картонку билета, сдачу, и вновь задвинула окошечко фанеркой. Алик вышел на платформу, хотелось есть. Его дорожные запасы иссякли еще позавчера, однако осталось немного денег; но до поезда всего час, а поблизости не видно ничего, похожего на ларек или магазин. Пройдя до конца платформы, он сел на вросшую в землю до половины ножек вокзальную скамейку, положив рядом рюкзак, облокотился на него, и стал бездумно смотреть на крыши не то городка, не то большого села, видневшиеся за железнодорожным полотном.
  -- Послушай, парень... - Алик повернул голову - перед ним стояла цыганка. - Дай двушку, позвонить надо... - продолжала цыганка, глядя ему в глаза внимательным, изучающим взглядом.
   Алик машинально полез в карман, вытащил монетку, подал цыганке. Та не уходила. Повертев монетку в пальцах, сказала:
  -- Хочешь, фокус покажу?
  -- Ну, покажи... - равнодушно обронил Алик, все больше погружаясь в апатию.
   Цыганка подкинула монетку на ладони, ловко поймала ее на один палец, деловито сказала:
  -- Дай червонец, двушку завернуть...
   Машинально, ничего даже не успев подумать, Алик достал последний червонец и подал цыганке. Та старательно принялась оборачивать им двушку, обернула, громко фукнула, так, что брызги слюны попали Алику на лицо, красный комочек исчез из ее пальцев. Цыганка вновь выжидательно поглядела на Алика, сказала в рифму:
  -- Дай рублишко, детишкам на молочишко...
   И тут Алик будто проснулся, потянулся к цыганке:
  -- Э-э-эй! Отдай деньги! Это ж у меня последние...
   Отшатнувшись, цыганка выговорила, глянув в глаза Алику ощутимо тяжелым, давящим взглядом:
  -- Деньги тебе вернутся пятикратно, сегодня без пятнадцати семь... - и пошла прочь по платформе, однако через несколько шагов остановилась, обернулась, и отрывисто бросила: - Ты, парень, деньги лучше из рук не выпускай, а если выпустил, не тянись за ними. Как-нибудь потянешься - а тебе голову отшибут...
   У Алика по спине пробежали мурашки; от этой чепухи вдруг стало невыносимо страшно. А еще хуже стало уже в поезде, когда он с непонятным нетерпением ждал без четверти семи, и при этом старался избавиться от какой-то болезненной убежденности, что именно в это время у него в кармане появится полсотня рублей. Ночью, без сна лежа на голой полке, потому как у него даже рубля не оказалось, чтобы заплатить за постель, он, глотая слезы, тихо шептал:
  -- Птица Сирин, прилети и забери меня отсюда... Как же тут жить-то? Как жить?..
  
  

4.

  
  
   Поезд пришел на рассвете. Алику страсть как не хотелось ехать домой; он предполагал, что стоит ему появиться на пороге, как его возьмут в оборот родители. Поэтому он всеми правдами и неправдами оттягивал время своего появления дома. Он прямо с вокзала поехал на винзавод. Как раз успел к началу рабочего дня. Зашел в бухгалтерию, сдал отчет по командировке, накладные. Увидев акт приемки, бухгалтерша по-мужски пронзительно присвистнула, потом с уважением произнесла:
  -- Куда ж ты столько вина дел?! Продал?..
  -- Да нет... - Алик смущенно пожал плечами. - Украли... Потом на переформировке стукнули...
  -- Та-ак... - протянула женщина. - И что же с тобой делать? Такую недостачу ты грузчиком будешь целый год отрабатывать... Мы ж не имеем права отчислять от твоей зарплаты больше тридцати трех процентов...
  -- Я не хочу грузчиком! - с отчаянием выкрикнул Алик.
  -- Ладно... - женщина равнодушно пожала плечами. - Рискни еще разок... Есть разнарядка - два вагона во Владивосток. Но грузиться надо сегодня. Ты с одной поездки и недостачу возместишь, и заработаешь...
  -- Да уж, заработаешь тут у вас... - хмуро протянул Алик. - Ладно, буду грузиться... Только, у меня ни гроша денег нет. Даже хлеба в дорогу не на что купить...
  -- Ничего, командировочные и суточные получишь - купишь...
   Бросив рюкзак под стену склада на погрузочной платформе, Алик подошел к окну, постучал. Заслонка открылась, выглянула начальница склада или заведующая цехом готовой продукции: Алик так и не разобрался с названием ее должности. Оглядев Алика, она приветливо произнесла:
  -- Что это ты так долго ездил?
  -- Да вот, так получилось... На формировке стукнули...
  -- На Владивосток едешь?
  -- Ага...
  -- Попроси составителя, чтобы он цэ-эм-вэ поставил, а то ты и до Читы не доберешься...
   По платформе уже шел составитель. Подойдя к транспортеру, он пристроился на резиновой ленте, осуществил ритуал закуривания, поглядел на Алика, спросил, не спеша выпуская дым:
  -- Куда едешь? Во Владик?..
   Алик кивнул.
  -- Стал быть - цэ-эм-вэ?..
   Алик снова кивнул.
  -- Четыре пузыря?..
  -- Четыре... - кивнул Алик в третий раз.
   Вскоре у платформы встали блистающие свежей краской, новенькие цельнометаллические большегрузные вагоны. Появились страдающие похмельем грузчики. Старший подошел к Алику, просяще шепнул:
  -- Пару пузырьков на поправку, а?..
   Алик кивнул, бросил коротко:
  -- Приступайте, - потом добавил: - Четыре - потом... Годится? На разгрузке пустых ячеек не будет?
   Грузчик просиял, проговорил без тени смущения:
  -- Не будет пустых...
   Первый ящик, появившийся из окна, Алик отставил в сторону. Старший грузчиков вытащил из него две бутылки. Не прерывая работы, грузчики распили вино и потом без единого перерыва до обеда загрузили вагон. Уходя на обед, они прихватили одну бутылку. С обеда пришли трезвехоньки, но веселы и оживлены. С шутками и прибаутками принялись закидывать второй вагон. А у Алика почему-то на душе делалось все тревожнее и муторнее; крепло ощущение, будто его чуть-чуть за краешек одежды захватили шестерни какого-то жуткого механизма, который вот-вот втянет его всего, пережует, перемелет и выплюнет...
   Когда последний ящик был уложен в вагоне, Алик достал три бутылки, протянул старшему. Тот принял их, рассовал по карманам своего потрепанного синего халата, скомандовал своей бригаде:
  -- Помогите обустроиться... - а сам куда-то ушел.
   Трое грузчиков в пять минут сколотили топчан, притащили подушку с водой, принесли откуда-то флягу из-под сусла, промыли ее у себя в бытовке, налили воды и тоже затащили в вагон. Алик только дивился.
   Вскоре пришел старший грузчик с большим пакетом под мышкой. Воровато оглянувшись, сунул его в вагон и, подойдя к Алику вплотную, тихонько заговорил:
  -- Там все: и пробки, и этикетки. Клею тоже налил...
  -- Э-э-э... - оторопело затянул Алик. - Зачем?..
   Грузчик ухмыльнулся, проговорил:
  -- Если хочешь заработать, делай так: ставишь четыре ящика вина, рядом - ящик пустых бутылок, отливаешь четверть из бутылки, потом доливаешь воды, и получается пять ящиков. Усек?
  -- Усек... - машинально кивнул Алик.
   На платформе появился составитель, заглянул в вагон, спросил деловито:
  -- Все - ноль семь?.. - повернулся к Алику, сказал: - Ты иди, закупи себе в дорогу чего поесть, а я тебя ночью вытащу...
   Алик протянул ему четыре бутылки, они мгновенно исчезли в многочисленных просторных карманах плаща составителя.
   Было темно, когда в вагон заглянул составитель, спросил:
  -- Готов?
   Алик кивнул. В трепещущем свете свечи составитель был похож на "лесного брата" из какого-нибудь военного фильма.
  -- Я придержу возле штабеля с тарой... - продолжал составитель. - До Владика обычно ящиков восемь-десять берут...
   Алик снова кивнул.
   Вагоны потянулись к воротам. От толчка дрогнули ящики, бутылки мелодично зазвенели. В проеме открытых дверей поплыли бесформенные нагромождения тарного склада. Залязгали автосцепки, вагоны встали. Откуда-то появился составитель с ящиком в руках, задыхающимся голосом прохрипел:
  -- Принимай!..
   Он с размаха швырял в вагон ящики с бутылками, Алик только успевал их ловить. Наконец крикнул:
  -- Хватит!
  -- Ничего... - отозвался составитель. - Будут лишние - выбросишь на подходе...
  
  
   Стучали колеса, бутылки, будто ксилофон, наигрывали музыку дальней дороги. Позади остался Красноярск. Алик закончил клеить этикетки, рассовал ящики с разбавленным вином среди других, на верху штабеля, пересчитал выручку. Пачка оказалась довольно пухлой. Он положил деньги в карман куртки, застегнул его булавкой. На душе было муторно, и вообще противно было все - все, что делал Алик в этой поездке.
   За приоткрытой дверью бежали назад поросшие лесом возвышенности. Они волнами уходили к горизонту, постепенно синея и набирая высоту.
  -- Синие горы... - задумчиво протянул Алик. - Саяны... Господи! Скрыться бы туда, построить избушку и жить подальше от всего...
   Он потянулся к ящику, достал бутылку вина, нерешительно повертел в руках, медленно, все еще сомневаясь, надо ли, взял нож со своего импровизированного стола, взрезал полиэтиленовую пробку, налил полкружки, выпил. Налил еще. Однако отставил кружку, подошел к двери, прикрыл ее, оставив щель такой ширины, чтобы не мог пролезть человек, накинул цепь на скобу, замкнул замок и вернулся к столу, выпил вино.
   Вскоре потянуло в сон. Хихикая потому, что вокруг все зыбко покачивалось, то ли от выпитого вина, то ли от быстрой езды, он растянулся на топчане и уснул.
   Он спал, успокоенный вином, и не знал, что в это время в больнице, от повторного инфаркта умер его отец. Анна Ефимовна, оглушенная двойным несчастьем, бессмысленно метавшаяся между домом и больницей, совсем забыла про парализованного родича. А он возясь на узенькой общаговской койке, в мокре и вони нечистот, тоненько и жалобно выл, как попавшая под грузовик, но недодавленная, бездомная собака...
  
  
   Железный змий, громыхая своими чудовищными сочленениями, мчался сквозь ночь, вспарывая тьму впереди мертвенным светом своего горящего ока. Будто адская топка, разверзаясь, издавала яростный вопль пасть:
  -- Жра-а-а-а-ть!!! Хо-оч-у-у-у... у-у-у!..
   Кто-то, никем не знаемый, оседлавший шею чудовища, и вцепившийся волосатой дланью в железное кольцо, продетое в горячую и смрадную ноздрю, с кривой похотливой ухмылкой направлял бег зверя. Перед Аликом маячила голая, гладкая, белая, огромная спина Вадима. Она мертвенно блестела в отблесках огня. Мерзко вспучились толстые ляжки. Шкура зверя под ляжками Вадима ходила ходуном, и от этого казалось, будто он сидит верхом на неимоверно толстой, пузатой бабе, и сильно, напористо трахает ее. Во чреве чудовища нежно, мелодично и чудно завлекательно играл ксилофон, обещая райское наслаждение всем, кто доберется до заветного места... А внизу, под крутыми боками чудовища, бесновалась толпа каких-то существ, отдаленно напоминающих людей. Лапы со скрюченными пальцами тянулись вверх, морды в сладострастной надежде запрокинуты кверху. Раззявленные пасти орали:
  -- Да-а-а-ай!!!
  -- У-у-у-зьми-и-и!.. - пронзительно отвечало чудовище.
   Существа лезли на крутые бока чудовища, давили друг друга, рвали пальцами-когтями лица и волосы друг у друга, остервенело и напористо топотали, поспешая за зверем.
   Алик почувствовал, что соскальзывает, срывается с гладкой, горячей шкуры зверя; закричал, широко разевая рот. Вадим обернулся, оскалив зубы и вытаращив глаза, заорал:
  -- За меня держись, слизень! Сорвешься, копчик раздробишь, всю жизнь недержание кала будет!.. Ха-ха-ха-а!..
   Жуткий смех еще колыхался в ушах, когда Алик осознал, что проснулся. Стук колес под полом замедлялся. Видимо, Алика разбудил резкий толчок при торможении. Он машинально посмотрел на часы - было без пятнадцати семь по времени его родного города. Неожиданно вспомнилась цыганка; Алик гадливо покривился, вспомнив, как он, сидя на жесткой полке общего вагона, поглядывал на часы и пытался отогнать от себя какую-то безумную и унизительную надежду, что свершится чудо, и ему действительно вернутся деньги, выманенные цыганкой...
   Поезд остановился, последний раз лязгнули автосцепки, и все замерло. Где-то далеко пронзительно и тоскливо завывала сирена. Алик откатил дверь и внезапно ощутил какой-то безотчетный, тяжелый, животный ужас: в небе, напитанном кроваво-красным закатным светом, горели золотые письмена. Будто подпись небесного судьи под смертным приговором.
   Алик попятился, и сел на топчан. Страх парализовал его; никогда в жизни, ничего подобного в небе он не видел. Он сидел долго, глядя на письмена, висящие над темнеющими горами. Воздух сгущался, быстро темнело, но небесные письмена только ярче разгорались. И ужас все не отпускал Алика.
   Вдруг раздался скрип гравия под чьими-то ногами, потом послышался бодрый голос:
  -- Эй, медведь! Проснись!..
   Перед дверью стояло трое парней. Алик оглядел их, еле-еле приходя в себя от пережитого ужаса, и, видимо, из-за этого забыл положить под дверь тормозную колодку - извечную предосторожность опытных проводников от резкого и непредвиденного закрывания двери.
  -- Продай винца... - проговорил стоящий в центре.
  -- Два двадцать, бутылка, - машинально обронил Алик.
  -- Давай по рублю - десять, - быстро сказал парень.
   Алик терпеливо, скучным голосом заговорил:
  -- Бутылки считаны. Выручку мне все равно сдавать в бухгалтерию. И вообще, я не продаю... - и он задвинул дверь.
   Снаружи раскатился яростный мат, и тут же загрохотало по обшивке. Видимо били чугунной тормозной колодкой, которые в изобилии валялись на каждой станции. Минуты через три, не выдержав грохота, Алик откатил дверь. Тот, который бил по вагону колодкой, бросил ее, и, кривясь брезгливыми гримасами, заговорил:
  -- Все хватаешь... Все не нажрешься... М-мразь...
  -- Я сказал, что не продаю... - тоскливо протянул Алик. - Я просто, во время каникул подрабатываю; сопровождаю считанные бутылки и сдаю все вино по накладным...
  -- Ладно... - парень глубоко вздохнул, низко наклонив голову, порылся в кармане, выудил червонец, присовокупил к нему рублишко и протянул зажатые в пальцах деньги Алику, обронив брезгливо: - Давай пяток...
   Алик потянулся за деньгами, не сообразив, почему парень протягивает их, отступив чуть ли не на шаг от вагона, а когда сообразил - было поздно; дверь с грохотом прыгнула на него сбоку...
   ...Алик падал, падал, падал... И никак не мог долететь до земли, а Железный Змий с грохотом уносился в даль. На его спине, пригнувшись, как боец Первой Конной в сабельной атаке, сидел Вадим, и размахивал голой женщиной, держа ее за ногу. Руки, нога и голова женщины безвольно мотались, как у тряпичной куклы. Вдруг Алика что-то подхватило и понесло, ласково покачивая, и в ушах сладостной мелодией зазвучала песня без слов. Он знал, что это поет Птица Сирин, и блаженно вздохнул, погружаясь в покой...
   А до спринтерского броска в рыночную экономику оставались долгие десять лет...
  

г. Омск, 2003 год.

Лексутов Сергей Владимирович,

член Союза российских писателей.

Адрес автора:644105, г. Омск-105

Ул. 2-я Барнаульская, дом 12, кв. 42.

Телефон:(3812)26-49-66.

  
  
  
  
  
  
  
   29
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"