Пастель крошилась в тонких перепачканных пальцах, разноцветная пыль ручейками сыпалась с мольберта на паркет. В нарисованном призрачном мире вставало солнце, но мир этот не выглядел радостным. Темные фиолетово-бурые расплывчатые тона по краю создавали ощущение тревоги, подводили к неизбежной мысли о том, что даже самое яркое и красивое солнце имеет обыкновение надолго исчезать...
Запиликал телефон, и разукрашенные "творчеством" пальцы тут же схватили старомодную трубку:
--Да?
--Здравствуй.
--О, привет! Как оно, ничего? -- трубка оказалась зажатой между ухом и плечом, и разноцветные руки зашарили в поисках тряпки.
--Жду аэробуса.
--В смысле?
--В прямом. Между Скоростальним и Мановой площадью. Домой еду.
--А как же твоя машина? -- незаконченный пейзаж взирал немым укором солнечного "взора" в обрамлении темных пушистых "ресничек".
--А...Разбил.
--А сам?!
--Цел, -- интонации были странными, собеседник то ли жалел о своем везении, то ли просто переводил дух. -- Не переживай. За меня бояться не надо.
--Идио...В смысле, ладно. Постараюсь... Не бояться.
Есть ли что-то глупее, чем молчание по телефону?..
--Рисуешь?
--А как ты догадался?
--Трубку ухом держишь - слышно плохо...Почему ты не хочешь установить нормальную телесистему?
--Эх, такой сообразительный - и на свободе! А мне вот эта трубка нравится. Жалко мне ее, -- грязная тряпка полетела по параболе в дальний угол, пальцы схватили с мольберта новую,--Ладно...Как дела на работе, не спрашиваю - вы такие секретные...А как... Семья?
--Все хорошо. Сын уже требует краски, правда, пока боимся покупать - вдруг наестся-напьется разноцветной "кашки"...
--В "Чаке" видела безопасные краски, специально для малышей. В художественном отделе. Они не проливаются и содержат какое-то вещество. От его запаха ребенок не захочет их пробовать на вкус.
--Правда? Когда буду у вас, обязательно посмотрю. Спасибо.
--Да не за что...Абсолютно не за что...
Разноцветье с пальцев стерлось, теперь и тряпка, и руки были одинакового неопределенно-бурого цвета. Ровные наманикюренные ногти прибрели уродливую окантовку, подушечки пальцев словно приготовились к дактилоскопии.
--Не жалко столько денег тратить? Недешевое удовольствие - трепаться с другого города.
--Сам зарабатываю - сам и трачу. Но если тебе не нравится, если тебе мешает...
--Все мне нравится. Только если денег на счете много, то мне сегодня не порисовать, и я сворачиваю "хозяйство". Иначе кот влезет и разукрасит квартиру моими мелками.
--Это будет красиво.
--Это будет жалко. Мелков.
--Не надо "сворачивать", я ненадолго. Скоро аэробус.
Голос собеседника выдавал сожаление - неужто по поводу краткости беседы?..
--А я пытаюсь написать роман. Сама, - в голосе девушки мелькнула гордость, но тут же пропала, - Уже вторую неделю.
--То-то я думаю - чего приемник пустой, ни писем, ни правок...-- Спустя паузу собеседник неожиданно добавил, -- Соскучился я, наверное.
--Правда?.. Я тоже... -- несколько секунд ушло на борьбу с желанием сказать больше, чем нужно. Потом голос вновь обрел уверенность, -- Только у меня не клеится. Не пишется. Сюжета нет. Мысли сбежали, хоть вроде и некуда - кому они нужны, такие корявые...
--Брось. Пиши. Или сама, или присылай то, что есть - вместе подумаем.
Антенна древнего телефона задела деревянный мольберт, послышалось неприятное шуршание - так копошатся голодные мыши. Рука нервно потрясла трубку:
--Алло?
--Я тут.
--Ага. Вместе - не хочу. Сама хочу. Да все равно под нашим именем в издательство понесу, не переживай!
--Я не переживаю, мне любопытно...У тебя всегда очень трогательно, романтично так получается...
--"Трогательно-лапательно...", -- язвительные интонации вдруг сменились робким полушепотом - будто волна лизнула прибрежный галечник, перекатывая отдельные камушки, -- Знал бы ты, как мне любопытно, только другое... -- волна откатила вновь, -- Когда ты приедешь?..
--Что толку от точной даты?
--А сказать нельзя?
--Через пару недель. По делу, разумеется. Разве что в "Чаку" выберусь, за красками.
Стройные ноги в домашних тапочках взлетели на диван, трубка, не отрываясь от уха, улеглась на диванную подушку.
--А я от "Чаки" недалеко живу. Можно сказать, рядом.
--А я знаю. И ты все знаешь. Не приду.
Кожа на испачканных пастелью пальцах начала сохнуть и стягиваться.
--Придешь...Только поздно... -- вновь полушепот набежавшей волны. Указательный палец чертил руны на плюшевой обивке дивана. Пауза неприятно потягивалась, словно хищник перед прыжком.
--Мне руки вымыть надо, от мелков, а я не иду.
--Почему?
--В ванне я тебя не услышу. Вода течет, и вообще там плохо слышно...Потерплю.
В трубке послышался неоконченный звук - словно кто-то собрался вздохнуть, но в последний момент передумал.
--Да все равно аэробус скоро будет. Пока не видно, но "рога" остановки уже торчат. Не порти руки.
--Поздняк.
--Дело твое...Что слышно от издателя?
--Согласны заплатить все и сразу.
--Так не бывает, -- короткий смешок, будто от легкого ветра хлопнула ставня в теплой избе.
--Бывает, если ты - красивая девушка.
--Ну, ко мне совсем не относится ни первое, ни второе.
--Да ладно, я по "коробку" один раз тебя видела - очень даже симпатичный! Вот только когда о происшествиях рассказываешь - такая физиономия деревянно-смешная становится...Но, безусловно, не девушка. Именно это мне в тебе и нравится, -- сдержанный смех, будто ветряные куранты качнулись - и замерли.
Пальцы подхватили с тумбы маленький "коробок", легонько сдавили узкие грани, и над диваном распахнулась беззвучная голограмма. Судя по убийственной патетике актеров - шел сериал. А в трубке ответили:
--Нда...Все же как мне повезло с соавтором.
--Ты только сейчас это понял?!
--Нет, с первого твоего письма... Все, отбой, аэробус подлетел. До связи, Художница!
"Коробок" жалобно хрустнул - его сжали чересчур сильно. Голограмма погасла.
--Удачи...Писатель!..
...Вода приняла грязный пастельный налет, на минуту став похожей на сок гнилого граната. Чистые руки небрежно взяли отмытую от пастельных пятен трубку и сунули ее в карман джинсов, тапочки неслышно прошлись по гладкому кафелю и зашуршали по паркету в сторону мольберта.
Рука долго примеривалась, никак не решаясь вынуть из деревянной коробочки мелок. Добавить желтого света? Лишнее. Красного чувства? Поздно, станет только хуже. Но ведь чего-то не хватает? Пальцы все же спикировали к коробочке и выхватили темно-фиолетовый.
В едва народившемся мире наступала ночь.
--Майя, ну пойдем же отсюда, что ты, в самом деле! Нашла чем любоваться!
--Дорогой, подожди, мы еще не все посмотрели!
Посетители, семейная пара среднего возраста, остановились в начале последнего зала экспозиции. В распахутых настежь дверях за их спинами виднелись другие, уже пройденые, залы. Там неспешно прохаживались два или три чем-то похожих друг на друга человечка. То внимание, с которым они подходили к очередной картине, выдавало в них критиков - от прессы или от местечковой Академии художеств.
--Да на что тут смотреть! Я понимаю, искусство - это самовыражение, но почему эта баба выражает самую мрачную и неприятную часть себя?! - мужчина скривил одутловатое лицо.
На стене перед посетителями висела картина - в темно-фиолетовых тонах с вкраплениями красного, желтого и оранжевого. Тяжелая рама темного стекла добавляла "глубины и драматизма" - так написал бы критик. Яркая желто-рыжая окантовка паспарту пыталась внести дополнительный луч света в композицию.
В нервозную композицию...
Женщина задумчиво пробормотала:
--Конечно, я бы не стала вешать такое в спальне...Но все же...
Ее муж брезгливо скривился и выразительно поглядел на часы. А женщина стояла и смотрела на рисунок, комкая, надрывая в сжатых пальцах тонкий пластик входного билета. Почти шепотом она добавила:
--Все же ты не прав... Понимаю я ее.
Пряча глаза от мужа, женщина резко повернулась и быстро зашагала к выходу. Облегченно вздохнув, ее спутник поспешил следом. |