***
А ты опять в своей пустой квартире не спишь до двух 
и смотришь (смотришь-смотришь) в никуда, 
в чужие окна, 
кажется, в порядке 
и не в порядке всё. 
Твоё "курить" 
доведено почти до автомата 
опять до двух 
и что там у других- 
там за стеклом...
совсем чужие жизни, 
цветы другие, в холодильнике еда... 
А у друзей - свои друзья, 
и ты до боли смотришь в никуда 
и куришь, 
доведя до автомата, 
привычку жить... 
Париж, oh, mon amour - дыра, 
где ты не нужен. 
Эйфелева девка 
стоит и тупо смотрит в никуда, 
а за стеклом - увозят поезда, 
глаза, духи и старую Европу 
в альбомах в Кострому и Тель-Авив, 
и, жизнь свою до фильтра докурив, 
и трижды плюнув в Сену с восхищеньем 
ты понимаешь, что всего достиг 
ещё до двух, 
и долго до рассвета, 
и гаснет дом напротив, потушив 
огни квартир-миров твоих соседей, 
до солнца останавливая жизнь. 
И ты нигде, 
часы грохочут полночь, 
Монмартр тает, на восьмом ударе 
Parle... не бей, и do you understand 
Айн, цвайн... 
а ты, в своей пустой квартире, 
не спишь до двух, который день подряд. 
Часы стоят, 
сведя на полночь стрелки, 
и отбивают двести пятьдесят.

И ты не знаешь Лета или Сена
свернула вспять...