Стрелки часов маленькой железнодорожной станции показывали ровно 6 часов тихого июньского утра 1915 года. Протяжный гудок демидовского чугуноплавильного завода разбудил небольшой рабочий городок на северном Урале, окруженный вековыми хвойными лесами. Длинная заводская труба, вонзившаяся дымящейся на конце стрелой в пелену серого предрассветного неба, зеркально отражалась на глади спокойного пруда, который был вырыт вручную и запружен шлюзами заводской плотины ещё при Никите Демидове, основателе завода. Широкий прозрачный водяной поток, разрезанный лиственничными сваями опор плотины, бурливо вспенивался стремительными мощными струями и с шумом падал вниз, обрушивая свою необузданную мощь в русло реки Салды, рассекающей территорию завода на две части.
По широкому дощатому настилу заводской плотины, огороженному высокими деревянными перилами, с раннего утра двигались навстречу друг другу озабоченные, буднично одетые люди. Скрипели и громыхали колёсами нагруженные повозки, с лениво идущими под знойным к полудню солнцем, запряженными в них лошадьми, которые перевозили разные грузы и своих хозяев с одного берега пруда на другой. Да ещё у самых перил плотины бойко и деловито сновали босоногие ребятишки, забрасывая снасти длинных деревянных удочек с поплавками из крашеных гусиных перьев, в лаву бушующей внизу стремнины. Возле них стояли наполовину наполненные водой, железные вёдра, бидоны, банки и котелки, в которые они складывали свой улов.
В противоположном от плотины южном направлении, за широкою гладью пруда, замыкающегося выступом Большого мыса, взору открывалась таинственная бесконечность таёжного леса. Вокруг пруда на берегу теснились рядами параллельных улиц бревенчатые дома с узорными наличниками на окнах и четырёхскатными крышами с торчавшими из них кирпичными трубами, почерневшими от времени и от сажи. Просторные крытые дворы, примыкавшие к домам, выходили на улицы двустворчатыми воротами, запиравшимися длинными тяжёлыми деревянными засовами. Рядом с ними располагались небольшие деревянные калитки с кованными чугунными ручками и щеколдами, запирающимися изнутри.
Обитателями домов были, как правило, семьи рабочих завода. А дворы ими наглухо крылись по причине суровых и снежных зим, и освещались в дневное время за счёт широких застеклённых рам, вставленных вверху над воротами. Иногда в метели, когда ветер задувал со стороны пруда, дома за ночь заносило снегом по самые окна. Тогда жителям приходилось вставать в 5 часов утра, чтобы почти в полной темноте успеть расчистить от снега тропинку у своего дома, и не опоздать на утреннюю смену.
Все калитки дворов предусмотрительно открывались внутрь, чтобы в таких случаях, которые зимой были не такой уж и редкостью, была возможность выбраться с лопатами на улицу. Внутри самих дворов, защищённых от снега и дождя, обустраивались сараи, мастерские, клети для скота, кладовки и уборные, а по периметру у стен выкладывались под самую крышу поленницы из дров, заготовленных заранее не на один сезон.
Каждое лето дощатые полы просторных дворов бабы, расшеперившись в "интересной" позе и высоко задрав свои летние платья и сарафаны, мыли половыми тряпками. В особенности загрязнённые места они с удивительным упорством и злостью тщательно отскабливали металлическими скребками добела. При этом их мужикам или ребятишкам, появившимся в разгар этой процедуры во дворе в грязной обуви, кроме громкой ругани, запросто можно было ещё огрести половой тряпкой по самым неожиданным местам. Обычно такие случаи сопровождались примерно такими гневными тирадами: "Куды вы прётесь с такими ножищами? Уёндали тут всё своими говностопами! За вами за всю жисть не выгребешь, неряхи! Навязались на мою голову!".
На задах, за домами, ровными рядами приподнятых из земли на штык лопаты грядок, размещались огороды. На них люди сажали в основном картошку, а также различного рода зелень. В 1806 году Нижнетагильской заводской конторе Николай Демидов распорядился заниматься организацией земледелия на своих заводах. Всем управляющим требовалось разъяснять жителям пользу от картофеля, и необходимость производить его посевы в рабочих посёлках. Чтобы заинтересовать людей, посевной материал постановили выдавать бесплатно, а "кто проявит активность, тот будет награждён кафтаном".
Фруктовые деревья почти никто не сажал, поскольку в холодные зимы они вымерзали. Распространены были только яблони-дички, усыпанные летом гроздьями кислых и мелких яблок, становившихся сладкими и мягкими только при ударах по ним первых морозов. После этого их начисто выклёвывали голодные стаи прилетевших зимовать красногрудых снегирей и местных вездесущих воробьёв. В огородах жители строили себе для мытья бани - деревянные срубы из сосновых брёвен. Бани были с предбанниками, в них ставили бочки и колоды с водой.
В банях мылись и парились всей семьёй по субботам, нахлёстывая друг друга берёзовыми вениками, замоченными на пахучих лесных травах в широких деревянных колодах. Зимой распаренные мужики выскакивали нагишом на мороз и катались по снегу с дикими воплями, разносящимися по всей округе. Немного охлынув на холоде, они снова заскакивали в баню, растворяясь в обжигающем сплошном тумане водяного пара жарко натопленной бани. Так повторялось по несколько раз, пока полностью не иссякали их силы, и не перехватывало дыхание в этом адском жару.
Зимой по субботам бабы в банях стирали бельё. Затем по накатанной к пруду снежной стёжке, везли его в решётках, установленных на санках, полоскать к проруби. Её вырубали на замёрзшем пруду мужики, утыкивая по всему периметру ёлками, срубленными в лесу, для защиты от зимних метелей и ветров.
При виде, как бабы в лютую стужу покрасневшими от холода, голыми руками полощут в проруби бельё, у мужиков, проходивших мимо и одетых в валенки, полушубки и меховые шапки с завязанными ушами, по спине невольно пробегал холодок. А бабы, от которых на трескучем морозе валил пар, как ни в чём не бывало, с раскрасневшимися лицами друг другу рассказывали последние новости и сплетни. Они весело хохотали над смешными историями и не обращали никакого внимания на холод.
После полоскания бабы помогали друг другу отжимать мокрое бельё, укладывали его в решётки, и шумной, звонкой вереницей, поднявшись на крутой берег пруда, расходились по своим домам. Там они в огородах развешивали на верёвках постиранное бельё, сразу же становившееся колом на морозе, и шли мыться в жарко натопленные бани. Такие процедуры с завидным постоянством происходили в каждую субботу, и их нарушить могли только какие-нибудь уж совсем невероятные, из ряда вон выходящие события.
Лето 1915 года выдалось на редкость сухим и жарким. У пологого берега пруда качались спущенные на воду лодки, привязанные цепями или верёвками к стальным штырям или деревянным кольям, торчавшим из земли. Их спускали на воду по весне, когда на берегу стаивал последний снег, и поверхность городского пруда полностью освобождалась ото льда. Рассохшиеся за зиму днища лодок, сначала пропускали воду, но затем доски, разбухшие на плаву, перекрывали образовавшиеся за зиму щели, и лодки были готовы к летнему сезону.
Рыбалка на водоёмах и охота в окрестных лесах была хорошим подспорьем для пропитания местного населения. Хозяевами лодок, которые часто ещё называли "шитиками", являлись жители двух параллельных улиц, самых ближних к пруду - Береговой и Нагорной. На лодках летом ловили рыбу, а также плавали на Малый мыс, в ключ за водой, которую использовали для питья и для приготовления пищи.
Прудная вода использовалась только для стирки, полива огородов и мытья в банях. Зимой ключевую воду привозили в деревянных кадушках, установленных на санях. В окрестных водоёмах водилось много разной рыбы, и ловили её обычно сетями или бреднем. Рыбалка на удочку тогда считалась баловством, и ей занимались только местные ребятишки, пропадавшие летом целыми днями на берегу пруда. У уважающих себя мужиков, во дворе обязательно висели на прочно вбитых в стену, длинных квадратных гвоздях, аккуратно свёрнутые рядами, рыбацкие сети или бредни, а зачастую и то, и другое.