Полковника Каличева в сопровождении конвоя привезли в деревню Малокурейное и посадили там под арест в бревенчатый амбар, который находился во дворе просторного купеческого дома. Подпоручик, адъютант генерала, возглавлявший конвой из двух казаков, зашёл за ним следом, прикрыл за собою дверь и тихо сказал: "Господин полковник, в нашей дивизии не все офицеры думают, как наш начдив. Многим тоже не по нутру жестокая расправа над безоружными людьми и откровенное мародёрство. Возможно, что для вас это не важно, но знайте, я очень уважаю вашу смелую позицию, хотя, к моему стыду, признаюсь, что никогда бы не решился на такой поступок. Разрешите мне пожать вашу руку". Подпоручик протянул Михаилу свою руку.
Михаил крепко пожал её со словами: "Запомните, подпоручик, есть один старинный, но полезный рыцарский девиз - "Делай, что должен, и будь что будет". Он всегда помогает мне в трудных ситуациях. А ещё мою саблю сберегите, я её не в карты выиграл".
В соседний сарай заперли 20 арестованных крестьян из со-жжённого и разграбленного села, которых до самого вечера водили поочерёдно на допросы. Михаил видел в щель между брёвнами амбара, как ночью солдаты с винтовками наперевес их повели на берег озера. Они шагали, молча, понуро опустив головы, и лишь изредка всхлипывали изнасилованные накануне девушки, прижимаясь к своим родителям. Под берегом пруда была заранее вырыта большая яма.
Офицер развернул маленькую канцелярскую бумажку с отпечатанным на машинке текстом, печатью и подписью. В этой бумажке заключалась судьба арестованных - это был их смертный приговор. Дочитав его до конца, офицер произнёс: "Пора". Караул выстроился в шеренгу, офицер скомандовал: "Товсь!". Солдаты защелкали затворами, взводя курки, затем по команде, вскинув винтовки к плечу, прицелились в живые мишени. Ночную тишину вдруг нарушил резкий крик "Пли!", за которым последовали раскаты винтовочных залпов. Люди замертво попадали на землю, после чего солдаты караула тела всех расстрелянных сбросили в яму и присыпали их землёй.
Михаил прилёг на солому в углу амбара. Он уже начал засыпать, устав от событий прошедшего дня. Вдруг на улице послышались приближающиеся голоса нескольких человек, и часовой у дверей амбара кому-то чётко отрапортовал, что на его посту происшествий не случилось. Затем послышался звук отпираемого засова и визг дверных петель. В открывшуюся дверь втолкнули человека и снова закрыли её на засов. В новом арестованном Михаил узнал подпоручика, адъютанта генерала Круглевского.
"Что-то в последнее время мы стали довольно часто видеться, подпоручик. Что же такого вы успели натворить?" - с иронией в голосе спросил Михаил. Подпоручик сел рядом с Михаилом на солому и подавленным голосом пояснил ему: "Мне было приказано возглавить расстрельную команду, а я отказался выполнить приказ. Не могу я приказывать солдатам стрелять в безоружных людей. Вы только не подумайте, что я испугался. Если бы они были нашими врагами или в бою, а то - простые несчастные крестьяне из сожжённого сегодня села. Среди них почти половина были женщины. Я тут вспомнил ваш девиз и отказался. Я, наверное, просто плохой офицер, и война не для меня. Как вы думаете?".
"Я думаю, что война, она вообще не для кого. Расстрелять безоружных людей - не великий подвиг. Только вот за ваш отказ от выполнения приказа командира вас по законам военного времени могут и самого к стенке поставить. Вы откуда такой взялись, из бывших студентов что ли? Наверное, ещё и стихи сочиняете?" - поинтересовался Михаил.
"А что, это заметно? Да, в конце 1916 года я попал на офицерские курсы прямо из Петроградского Императорского университета. Там мой отец был приват-доцентом и преподавал на кафедре историко-филологического факультета. И стихи я пробовал писать, только они не получаются, как у Блока или у Есенина. Наверное, и здесь у меня нет способностей" - с грустью в голосе ответил подпоручик. "Не отчаивайтесь, подпоручик. Давайте тогда знакомится, что ли, раз оказались товарищами по несчастью. Я Михаил Каличев, до ареста был начальником охраны адмирала Колчака" - представился Михаил. "Я Иван Плетнёв, адъютант начдива генерала Круглевского, наверное, уже бывший. Очень рад был с вами познакомиться, господин полковник" - ответил подпоручик.
"Ничего, Иван Плетнёв, мы ещё повоюем. Пойдёшь ко мне в кавдивизион, если, конечно, меня самого не разжалуют или не расстреляют?" - спросил Михаил. "Почту за большую честь служить под вашим началом, господин полковник. Вы не сомневайтесь, я вас не подведу" - уверенно ответил Иван. "Тогда будем считать, что договорились. А теперь, если уж всё равно не спим, почитайте мне ваши стихи. Очень прошу" - попросил Михаил. "Хорошо, только вы не судите строго" - согласился Иван и начал читать:
"Будет солнечным день. В старой графской усадьбе
Расцветает сирень, как невеста на свадьбе.
Серебрится роса на некошеных травах,
И девичья коса на груди задремала.
Загорает рассвет на оградах чугунных,
И играет поэт на серебряных струнах.
Он стихи свои льёт над родною равниной.
Для кого он поёт? Он поёт для любимой.
А потом, как во сне - на шинелях погоны,
Уносили к войне свои жертвы вагоны.
И девчонка с косой на перроне стояла,
И махала рукой, эшелон провожала.
И поэт, как солдат, не обученный драться,
Уходил на закат, чтоб с землею обняться.
Чтобы солнце рассвет поднимал над равниной,
Чтобы новый поэт песни пел для любимой".
Михаил долго молчал, задумавшись о чём-то своём, а затем с уверенностью сказал: "Не знаю, Иван, насчёт Блока, я не большой его почитатель, но ваши стихи мне понравились. В них есть что-то живое, настоящее. Вы уж, пожалуйста, не бросайте своё увлечение. Думаю, вас ждёт большое будущее. Людям сейчас нужны такие стихи, пока они на этой войне не озверели в конец".