кружение белое фиолетовое алое водоворот скручивается в очертания великолепного дворца рушится в небеса вкус забивает острой горечью вращение распахивается огненно-золотым крылом отражается в перевернутых морских волнах вода вспучивается десятками прозрачных гигантских капель капли летят мимо кружатся в затейливом хороводе в их глубинах мелькают тени
светлый ореол по очереди охватывает капли следуя за взглядом взгляд вот и все что осталось сфокусировать его на ближайшей наугад капля вспыхивает распахивается охватывая красным занавесом
лес из красных фонтанов под фиолетовым небом жар опаляет смолистый запах проникает в ноздри стремительный металлический силуэт мелькает среди фонтанов металл плавно переходит в смуглую блестящую кожу на пухлых губах играет улыбка, грудь чуть прикрытая стальной оплеткой колышется при каждом вираже
дразнящее тепло губы машинокентавра приоткрываются глаза полны обещаний не отводить взгляд свет вспыхивает машинная соблазнительница уступает место тысяче синих льдин
холодный острый лед расступается в стороны рассыпается мириадами меньших льдинок бесконечное падение во фрактальную голубую пропасть голова кружится сколько можно сколько можно сколько можно сколько можно сколько можно холод промораживает мышцы льдинка вспыхивает голубым светом
Темнота.
Свет из-под полуоткрытых век.
Легкий ветер обдувает лицо.
Вспомнить себя.
Увидеть себя.
Я провел рукой по черепу, ощутил гладкую кожу. Неожиданность - я твердо помнил длинные черные волосы, собранные в косу. Но такое случается - место тоже может вмешиваться в облик. Главное - чтобы это не заходило дальше несущественных мелочей.
Маленькие собранные к переносице глаза, горбинка носа, сглаженные скулы, узкий подбородок. Не хватает зуба - где и когда я его лишился, почему считаю дырку на его месте чем-то неестественным? Ну вот, теперь можно открывать глаза.
Глаза уперлись в резное дерево свода. Зацепились за свисающие с него пергаментные свитки, исписанные мелким убористым почерком.
Свитки колыхались под легкими порывами ветра - того же ветра, что колыхал длинные, до пола, занавеси между шестью резными колоннами. Сквозняк заставлял подрагивать пламя, тлеющее в плоской бронзовой чаше на высоком треножнике.
Рядом с чашей стоял круглый столик на крученой спиралью тонкой ножке. С первого взгляда - и не поймешь, как эта шаткая конструкция сохраняет равновесие. Рядом со столом - плетеный стул из тонких розовых стеблей. На столе рядом с крохотным фарфоровым чайником исходила паром глиняная чашка.
Пол - дощатый, укрытый ковром из грубой шерсти. В нее глубоко погрузились ножки кушетки, на которой я распротерся.
Уже неплохо. Занавеси загораживали обзор, но место не выглядело угрожающим. В отличие от многих, где мне пришлось побывать.
Об этом же говорил и звук - мягкая струнная мелодия, время от времени прерывающаяся негромкими щелчками и тихим голосом флейты. Ветер шуршит листьями, раздается мерный плеск.
Теперь остается решить вопрос с обитателем.
Обычно уолкерам рады везде.
Но иногда встречаются и места, чьим обитателям надоело срывать похоть и злость на беззащитных манекенах.
И тогда нам остается выбирать - посоревноваться с хозяином в искусстве самовнушения или позволить суккубе унести себя в фантасмагорические объятья Кормушки.
Я опустил босые ноги на пол. Кошма заколола подошвы. Темно-коричневая ткань накидки скользнула по телу.
В просвете между занавесями мелькнул золотой огонек. Суккуба деликатно держалась метрах в десяти. Я торопливо отвел глаза от светящегося шарика. Пусть тварь сыта и довольна - но ни к чему дразнить ее без нужды.
Откидываю занавесь в сторону.
Место было пустым. Редкая вещь. Обычно уолкеры сталкиваются с обитателями, стоит им очнуться.
Ну или обитатель предпочел спрятаться при моем появлении. Хотя место не выглядело подходящим для игры в прятки.
Или я так сильно напугал обитателя, что тот ухитрился поверить в свою невидимость.
Привычная водная гладь, размеренный бег волн и полоска песка. Кто-то из знатоков Блокнота подсчитал, что шестьдесят процентов мест включают в себя вид на водоем. Как правило, море, но возможны варианты с реками и озерами.
Кстати, где Блокнот? Я обернулся. Натолкнулся взглядом на бурый корешок рядом с чайником. Успокоился.
Небо затянуто облаками, но воздух теплый. Невысокие, поросшие лесом горы спускаются к воде отрогами мысов, образуя округлую бухту. Густой кустарник окружает лужайку плотным кольцом - нигде ни тропинки, что неудивительно. Мягкая зеленая трава, покачиваются над ней фиолетовые и белые крохотные колокольчики. К урезу воды сбегает ручеек, огибая серые мшистые валуны.
Да. Неплохо. Ни озер лавы, ни черного металла, ни ловушек, норовящих оторвать тебе конечность или окатить кислотой. Есть, конечно, одно "но"...
Я пересек лужайку в несколько шагов. Ближайший куст - совсем рядом. Светлая кора, кольца междоузлий, крохотные темно-зеленые листочки на покачивающихся ветвях.
И упругое сопротивление под пальцами. Будто давишь на тончайшую и очень прочную пленку.
Увы. Чем просторнее место - тем пакостнее обстановка. Если и есть исключения из этого правила, я о них не читал.
Впрочем, жаловаться не на что. Оно вполне подойдет, чтобы скоротать ближайшие несколько дней. Если повезет - неделю. Если очень повезет - две.
Пока злая тварь, отбрасывающая золотистые отсветы на стену из кустарника, не проголодается вновь.
А до тех пор - можно и самому поддаться чревоугодию.
Я не голоден. Обитатели мест не знают, что такое голод.
Это участь для нас, уолкеров - и только в Кормушке.
Зато голод там - всегда зверский, от которого скручивает желудок, слюна забивает глотку - и ты, беззвучно воя, пытаешься вонзить зубы в мелькающие перед глазами призрачные яства.
И без разницы, что в Кормушке у тебя нет ни желудка, ни глотки, ни зубов.
Я возвратился к беседке - ажурному строению из дощечек и занавесок посреди лужайки. Прошел вовнутрь, по-быстрому обследовал обстановку.
Под топчаном обнаружилась небольшая корзинка, а в ней - завернутые в листья ломоть черного хлеба, пряно пахнущий сыр и горсточка красных ягод.
Хруст поджаристой хлебной корочки. Острый вкус белых соленых ломтиков. Горьковатый ягодный сок на губах.
Откинув занавеску, я смотрел на море, растянувшись на жестком ложе. Насвистывал в такт тихой мелодии. Любовался рисунком облаков в вышине.
Если граница типично круговой формы...
Тогда в очерченные ей пределы должен попадать приличный кусок моря.
Неужели на этот раз мне удастся...
Добрых пять минут я вспоминал, как называется погружение в воду ради развлечения, а не для мытья.
А потом плюнул и пошел к воде, на ходу сбрасывая свою хламиду.
Вода дошла мне до пояса, когда я снова уперся в границу. Я медленно сел на дно, чувствуя, как водоросли щекочут кожу, привалился спиной к упругой стенке. Полузакрыл глаза, чувствуя, как приходящие из-за границы волны слегка покачивают мое тело.
Наконец холод все же взял свое. Поеживаясь, я вернулся на берег. Несколько раз энергично взмахнул руками, остывая. Оделся. Плюхнулся в мягкую траву. Переплетение стеблей заслонило облака. Я зевнул.
И краем глаза вдруг уловил что-то знакомое в очертаниях камней.
Резко вскочить. На пол-секунды я прикрыл глаза, сосредотачиваясь - и пояс оттянула рукоять ножа, которого там раньше не было.
Зря. Обитатель вряд ли мог мне чем-то угрожать.
Хотя сила воли у него была внушительная. Не так-то просто представить свои плечи и голову мшистыми гранитными валунами, над которыми поднимаются травинки.
Полустатуя сидела, скрестив ноги, почти вплотную к большой скале. Живые глаза на каменном лице неподвижно смотрели в горизонт.
Нет. Еще дальше.
Я уже видел такое.
Порой суккубы бывают чересчур жадными. Швыряют обитателей в Кормушку снова и снова, сворачивают места, давая лишь крохотные перерывы - на полчаса, минуту, секунду. Уолкера в Кормушке поддерживает знание, что безумный калейдоскоп образов и ощущений однажды остановится - но обитатели лишены такой роскоши.
Обитатель ломается. Начинает бездумно подсвечивать все образы подряд, не в силах отыскать активную точку. Голод приводит суккубу в ярость. Кормушка становится безостановочной.
Растягивается на сотни и тысячи дней.
И когда изголодавшаяся тварь выплевывает ставшую несъедобной добычу - от обитателя остается лишь пустая оболочка.
Пустая даже по сравнению с манекеном.
Я почувствовал, как зубы выбивают мелкую дрожь.
Обернулся на зависший над беседкой золотой шарик.
Сейчас я, как никогда, радовался своей судьбе уолкера.