Предварительная история 2
Религиозное отступление 9
Как меня свели с ума в Новочеркасском Политехническом Институте (НПИ - ЮРГТУ) 12
Путешествия в психиатрическую клинику в 2005 году. Золотой ключик для золотого ключика 31
Уход из института и новые попытки участвовать в конкурсах 34
Попытки лишить авторов 'липовых' диссертаций ученых степеней 40
Борьба за 'чистоту православия'. Новочеркасское общество святого Фотия 54
Против иудеев 94
Путешествие в психиатрическую клинику в 2013 году 147
О защите чести и достоинства и своих прав в российском суде 153
Два причастия в сумасшедшем доме. Возвращение 'блудного сына' в 'официальную' РПЦ МП 154
Вызов в Следственный Комитет 156
Разрыв с христианством и с 'авраамической традицией' вообще 157
Путешествие в психиатрическую клинику в 2019 году 159
Что такое истинное православие? 160
Отрекаюсь от русского имени... 161
Проклятие Эйравела ахарам (вторая глава второй части романа 'Странствия Эйравела') 163
Об Иегове и других богах 164
Послесловие 166
Использованная литература 169
В 1996 г. я окончил кафедру "Электронные Вычислительные Машины, системы, комплексы и сети" (ЭВМ) Новочеркасского Политехнического Института (НПИ) по специальности "Вычислительные машины, комплексы, системы и сети" и получил квалификацию "инженер-системотехник". Этот институт много раз переименовывали; строго говоря, в 1996 г. он назывался "Новочеркасский Государственный Технический Университет" (НГТУ), а сейчас называется Южно-Российский Государственный Технический Университет" (ЮРГТУ). В этом учебном заведении нет ничего примечательного -- это обычный провинциальный, как шутят, "заборостроительный университет".
Несмотря на то, что, по-видимому, у меня были лучшие показатели в выпуске кафедры 1996 г, заведующим кафедры Н.Б. Тушкановым мне не было предложено остаться работать на кафедре или же поступить в аспирантуру при ком-нибудь из работающих на кафедре -- как это принято в приличных заведениях. На кафедре был оставлен работать Олег Юрьевич Дерий, который будет упоминаться далее.
Каким-то чудом мне удалось устроиться в аспирантуру при одном из докторов наук, работавших тогда на кафедре "Теоретическая Электротехника", а затем перешедшего работать на кафедру "Прикладная Математика". Чтобы защитить кандидатскую, мне надо было хорошо знать эту самую прикладную математику в том объёме, который преподаётся на кафедре "Прикладная Математика"; я, конечно, начал изучать кое-что, но все равно защитить диссертацию не удалось -- я, собственно, не продвинулся в теме исследований никак. Строго говоря, меня надо было выгнать из аспирантуры, но ведь научному руководителю нужно иметь определённое число аспирантов...
Формально за три года обучения в аспирантуре я написал лишь одну небольшую статью в каком-то сборнике докладов на конференции или в чём-то подобном, но в действительности ее написал научный руководитель; я, собственно, окончив аспирантуру, насколько помню, даже не знал, что у меня есть одна опубликованная статья, совместная с научным руководителем.
В принципе, у меня были неплохие математические способности. Я ходил в двухгодинчую подготовительную физико-математическую школу при НПИ и окончил ее (в 1991 г.) одним из лучших, если не первым. (Эта школа, тогда бесплатно, готовила всех желающих советских школьников к поступлению в ВУЗы; что от нее осталось теперь -- не знаю). И когда, учась в аспиратнтуре, я взял лекции научного руководителя, которые он читал на кафедре "Прикладная математика", то понял в них всё. Конечно, там были "всякие интегралы Лебега и гильбертовы пространства", но в минимальном количестве и для понимания текста о них можно было вообще забыть, действуя по аналогии с тем, что уже знаешь из интегро-дифференциального исчисления -- ведь, в концов, это была кафедра прикладной математики, а не теоретической. Однако, математических знаний для диссертации у меня было явно недостаточно.
В 1997/1998 учебный год я должен был вести практические занятия по электротехнике у студентов в рамках "педагогической практики". Заведующим кафедрой ТОЭ тогда был Г.К. Птах, а лекции по курсу у студентов читал уже не помню кто (кажется, Саввин?). При этом лабораторные занятия вел не он сам, а Ольга Александровна Дроздова, вполне вменяемый преподаватель. И вот по неведомо каким для меня причинам Дроздову решили на кафедре ТОЭ "сожрать".
За что её "сожрали"? Я, конечно, не знаю, но давайте применим холмсов дедуктивный метод... Обычно всем неудобны всякие правдорубы, а ещё очевидцы. Но правдорубы редки (да и будь Ольга Александровано правдорубкой, ее бы выгнали уже давно, а не спустя десятилетия), а очевидцы -- вот это да, их гораздо больше. Поэтому, я думаю, она была очевидцем чего-то. И это, конечно, не может быть получение взятки или что-то подобное вроде разворовывания чего-то -- к таким вещам в институтах, да и в России вообще, все привычны и смотрят на это, как говорится, толерантно. Так что тут много темного и загадочного и поэтому дедукция упирается в стену... И заметьте, что даже сама Ольга Александровна тут ничего не может сказать: ведь если я прав, если она действительно очевидец чего-то, то у нее, скорее всего, нет второго свидетеля, который подтвердил бы ее слова, и поэтому она сама из свидетеля с легкостью может превратиться в обвиняемую, то есть в клеветника и лжесвидетеля.
Ну, да ладно. Я не скажу, что студенты были какие-то недалекие -- они были самые обычные, ни что я и Дроздова плохо им преподавали (Ольга Александровна вела лабораторные занятия у меня, когда я учился), но, в конце концов, чтобы "сожрать" Ольгу Александровну преподаватель, читавший студентам лекции, поставил на экзамене множество двоек (в зимнюю сессию). Далее -- я не знаю каким образом -- дело дошло до того, что на заседании Ученого Совета (кажется, факультета), Дроздова была признана профессионально непригодной и затем уволена. Человек работал на кафедре, по-видимому, уже несколько десятилетий -- и вот те на! -- получает клеймо "профессионально непригоден"...
(Сейчас ей, наверное, уже ближе к семидесяти, чем к шестидесяти, и я думаю: вот бы обрадовалась-то старушка, если бы перед смертью узнала, что была реабилитирована!)
Вероятно, мне, из-за этого скандала, не дали бы вести практические занятия в весеннем семестре; но зимой я "удачно" сломал ногу и она долго не срасталась; лишь только поэтому, по-видимому, скандал обошел меня стороной. Из-за сломанной ноги я даже не знал, что Дроздова признана "профессиональной непригодной", пока, спустя много времени после описываемых происшествий, не встретил её на улице.
Забегая вперед, скажу: когда, уже во время работы на кафедре ЭВМ, студенты написали против меня заявление, в котором говорилось о моём "низком педагогическом уровне", то я сразу решил, что Тушканов, заведующий кафедрой, шантажирует меня тем, что меня "сожрут", то есть, тем, что если я не выполню какие-то его требования, он передаст это заявление дальше по инстанциям и все закончится заседанием Ученого Совета факультета, на котором я буду признан "профессионально непригодным" -- ведь я уже был знаком с нравами НПИ на примере Дроздовой.
После аспирантуры я пытался устроиться куда-нибудь в НПИ ассистентом, в том числе на кафедру ЭВМ, но меня никуда не взяли; тогда (весной 2000 г.) я устроился "на время" в Вычислительный Центр НПИ инженером; там я занимался, в основном, разработкой баз данных и клиент-серверных приложений.
В 2001 г., весной или в начале лета, я случайно обнаружил, что на доске объявлений кафедры ЭВМ висит объявление "Требуются ассистенты" и устроился работать на кафедру. Не понимаю, почему открылись эти вакансии. По-видимому, зарплата ассистента была слишком ничтожной, а в это время в экономике начиналось оживление; да и IT-специалисты получали неплохо.
Я хотел "довести дело до конца", то есть защитить диссертацию и работать преподавателем ВУЗа.
Зарплата ассистента, повторю, была ничтожна -- ее не хватало даже на еду и одежду. Зарплата старшего преподавателя была ненамного выше; да и доценты с ученой степенью в те времена получали очень мало... Я не брал взяток в буквальном смысле этого слова; как видите, человек просто должен был брать взятки, чтобы существовать на минимуме средств; мне же помогал дед, который получал максимальную большую пенсию как ветеран войны (и как получивший максимальную советскую пенсию, 120 руб). Он жил долго, был 1919 г. рождения и умер в 2008 г.; и, таким образом, он долго занимался "ограблением пенсионного фонда". Родители мои нищенствовали; отец был безработным с начала девяностых и так и умер в 2005 г. безработным, не дожив до пенсии. Уж не знаю -- почему я так упорно хотел стать ученым -- мне, конечно, надо было искать приличную работу IT-специалиста, а не ошиваться при заборостроительном университете -- но я этого не сделал. А у меня была возможность, правда, всего одна, устроиться в хорошей фирме и получать приличные деньги. (Работа инженером в Вычислительном Центре НПИ приносила столько же денег, сколько и работа ассистентом на кафедре -- то есть, денег не хватало на то, чтобы поесть и одеться.)
Чуть ли не в первый день работы на кафедре преподаватель, которому я ассистировал, наедине сообщил мне о ситуации на кафедре; все, конечно, было сказано полунамеками, но из его слов я понял следующее: заведующий кафедры Николай Борисович Тушканов берет взятки, причем столь нагло, что "залазит на территорию" других преподавателей: то есть, берет взятки с "чужих" студентов, а затем оказывает давление на "родных" этим студентам преподавателей, чтобы те поставили студентам хорошую оценку по протекции Тушканова. Из слов преподавателя, сказанных мною наедине, я так же понял, что "посредническими услугами" Тушканова пользуются примерно две трети студентов кафедры. Другой преподаватель наедине жаловался мне, что Тушканов столь обнаглел, что забирает деньги так, что самому ничего не остается. Этот преподаватель, беседовавший со мной наедине, сообщил мне, что понимают предмет лишь единицы и что прилагать усилия можно и нужно лишь к одной трети студентов, а у остальных двух третей путь один -- к Тушканову. Сейчас я просто не могу понять -- почему прочие сотрудники кафедры не объединились и не дали отпор Николаю Борисовичу.
Впрочем, насколько я смутно помню (тут я точно утверждать ничего не могу из-за скудности сведений и невозможности вспомнить, откуда они у меня) Тушканов был очень "демократичен" в том смысле, что брал со студентов мало -- в большинстве случаев, как я думаю, речь шла о нескольких сотнях рублей, может быть, о пятистах рублях.
Эх, мне бы, дураку, сразу же бы и уволиться... Ведь все было сказано с самого начала открытым текстом: куда, дурак, ты полез, в какой гадючник? Кем хочешь стать?
Была и другая возможность нечестного зарабатывания денег -- выписка так называемых "дополнительных образовательных услуг" (под ними, главным образом, понимались дополнительные часы лабораторных работ и прочие дополнительные занятия; теоретически они могли оказываться многим студентам. Эти услуги выписывались сильно отстающим ученикам. Но на практике редко когда эти услуги оказывались и я их, насколько помню, почти никогда не оказывал. Таким образом, "дополнительные образовательные услуги" были просто своего рода "штрафом" для студентов-идиотов, которые много чего не успели сделать вовремя; после уплаты этого "штрафа" отстающий студент сдавал какую-то кипу бумаг с отчетами по лабораторным работам (часто это были копии чужих лабораторных работ) и эти отчеты подписывались.
Обычно "штраф" составлял несколько сот рублей; редко более пятисот рублей. При этом студент брал в деканате специальную квитанцию (не знаю -- как это точно называется) на проведение определенного количества часов "дополнительных образовательных услуг" и расписывался в этой квитанции, что образовательные услуги были оказаны; на этой же квитанции расписывался и преподаватель; а затем эта квитанция относилась в деканат.
Конечно, по сути, эти "дополнительные образовательные услуги" были завуалированной взяткой и, с точки зрения закона, мошенничеством, в котором участвует и преподаватель, и студент. Но вот что интересно: в этом случае студент никогда не побежал бы жаловаться на преподавателя хотя бы потому, что он сам был соучастником мошенничества. Выгода была взаимной: идиот-студент не хотел учиться, а преподаватель не хотел больше иметь дела с идиотом-студентом и учить его; поставив свои подписи на квитанции, все с радостью и удовлетворением расходились по своим делам.
И вот еще что. Преподаватель получал только одну четверть из той суммы, которую студент заплатил за оказание "дополнительных образовательных услуг", а три четверти шли в "казну" университета. Оплата же услуг, насколько я помню, производилась через банк; свою долю преподаватель получал при выплате ему зарплаты, то есть, через бухгалтерию.
За все годы работы на кафедре я заработал таким образом, через "штрафы", наверное, около пяти тысяч рублей (тогда доллар был где-то по двадцать пять рублей); во всяком случае, не больше семи тысяч рублей. И совесть не слишком мучила меня по этому поводу. Хотя сначала, вообще говоря, мне это было противно и я бы предпочел не оказывать эти услуги, а просто дать пинка идиотам под зад.
Я должен был выписывать эти услуги еще и потому, что должен был имитировать "работу с отстающими студентами" перед руководством кафедры; кроме того, на кафедру институт спускал план, в котором указывалось, сколько денег должна заработать кафедра за год с помощью различных ухищрений -- от заключения различных договоров со всякими организациями на проведение работ до того же самого оказания "дополнительных образовательных услуг".
Я никогда не придирался к студентам; чтобы получить "штраф", то есть "дополнительные образовательные услуги" надо было быть полностью обнаглевшим бездельником. Если студент делал хоть что-то, пусть даже всё сделанное им и было неправильным, я всё равно ставил ему "зачёт" за одну попытку что-то делать. Я, повторю, никогда не брал собственно взяток, кроме завуалированных взяток в виде фиктивного оказания "дополнительных образовательных услуг". Однако однажды я узнал от студента, что кто-то от моего имени собирает деньги на зачет! (Этот чудак пришел ко мне и сказал, что "я деньги уже сдал"...) Я думаю, что этот человек, собиравший от моего имени деньги, по-видимому, студент, был человеком Тушканова. Тогда я громко объявил студентам (и не раз -- я объявлял это, насколько помню, в нескольких группах), что все деньги, которые они должны будут платить, -- это деньги за оказание дополнительных образовательных услуг и что они могут идти и забирать свои деньги обратно у того, кто их собирал.
Какие-то студенты говорили мне, что Тушканов собирает деньги через какого-то студента. Насколько помню, это был какой-то армянин. И, насколько помню, когда я увидел его, то меня потянуло блевать от этой омерзительной личности. Конечно, для всяких темных делишек нужны темные личности. Но, извините, всему же есть предел! Брать в подручные ТАКОЕ...
Да, "забыл" я слова Библии: "9 Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, 10 ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники -- Царства Божия не наследуют" (1Кор.6:9-10).
А послушайся я этих слов, то ушел бы с работы и со мной не случилось того, что случилось со мной далее. А то, что случилось со мной далее -- это типичный пример того, что может получиться тогда, когда вы идете на компромисс с собственной совестью. Поняв, что по-честному работать нельзя, повторю, надо было просто уйти из этого гадючника, из НПИ, а не пытаться действовать "применительно к подлости". А действовать по-честному в том случае для меня означало: выгнать где-то две трети студентов, начать создавать какой-то профсоюз, который устраивал бы забастовки, требовал смены правительства и смены экономического курса и угрожать "напомнить Францию 1968" -- ведь моей зарплаты не хватало мне даже на еду и одежду, не говоря уже о съеме жилья. Но кем я был? Простым ассистентом без ученой степени.
В том же 2001 г. сменился заведующий кафедрой -- вместо Николая Борисовича Тушканова им стал Олег Федорович Ковалев; Николай Борисович, 1949 г. рождения, был кандидатом наук и так и не смог написать докторскую диссертацию; А Олег Федорович, 1960 г. рождения, к тому времени только что докторскую диссертацию защитил (в 2001 г.) и, по-видимому, считался тогда относительно молодым и перспективным доктором наук. Я думаю, что смешение Тушканова было результатом подковерной борьбы каких-то институтских кланов и что Ковалев был представителем одного из таких кланов; но это лишь мои предположения -- мне ничего неизвестно по этому поводу. С 2003 г. Ковалев был не только заведующим кафедрой ЭВМ, но также и проректором по образовательной деятельности ЮРГТУ (НПИ). Здесь же скажу, что должность заведующего кафедрой Ковалев занимал с 2001 по 2010 год, а что касается должности проректора, то, насколько я помню, в 2007 г. он уже был снят с этого поста.
Насколько я понимаю ситуацию, Ковалев хотел тогда поскорей получить ученое звание профессора (не путайте ученое звание профессора с должностью профессора кафедры; ученое звание профессора -- это, грубо говоря, почетная награда, выдаваемая государством доктору наук; хотя, конечно, ее выдают и кандидатам наук, но это смотрится очень анекдотично). Но для получения этой награды необходимо, чтобы под руководством доктора (или кандидата) наук было защищено какое-то число кандидатских диссертаций. И, насколько я понимаю, Ковалев искал людей, которые могли бы защитить под его руководством кандидатские диссертации. И я попал в это число. Попал, может быть, случайно.
Дело было так. Я услышал слова какого-то институтского горлопана о том, что "только дурак в нашем институте не получает двадцати тысяч"; также от кого-то я услышал и слова о том, что где-то кто-то в институте чем-то занимается (по договорам с предприятиями, что ли?) и что можно к ним присоединиться и совершенно законным образом подработать инженерным трудом. Каким-то образом эта возможность в моем уме связалась с тем, что для этого можно попробовать обратиться к Ковалеву; я обратился к нему; и вот, вместо этой инженерной работы он предложил мне заняться написанием кандидатской диссертации под его руководством. Это была новая для меня тема; по сути, это была тема численных методов решения нелинейных дифференциальных уравнений в частных производных; я в этом тогда почти ничего не понимал. И эта тем была связана с тем, чем занимался сам Олег Федорович в своей докторской диссертации. А, говоря проще, Олег Федорович, не скупясь, поделился со мною результатами своих диссертационных исследований.
Я начал работу. И вот, к концу 2004 года я понял, что докторская диссертация Ковалева -- "липовая" и неправильная (но толком раскритиковать ее и понять до конца, что же сделал Ковалев, я тогда еще не мог); позже, в 2007 г., летом, мне стало ясно, что Ковалев толком не знал и не понимал, что делает, то есть не знал той области, в которой собирался совершать открытия. По сути, скажу кратко, он предложил в качестве нового численного метода давно известный квази-метод Ньютона, только изуродованный его, Ковалева, невежеством.
Докторская диссертация Ковалева называется "Численно-экспериментальные методы моделирования магнитных и температурных полей в электромагнитных устройствах", но по сути в ней речь идет именно о таких вещах, как численные методы решения нелинейных дифференциальных уравнений с помощью квази-методов Ньютона; и название, данное работе ее автором, только лишь затемняет суть того, что "изобрел" этот автор. Ни один человек, знакомый с азами в той области, в которой начал "изобретать" Ковалев, трудясь над совей диссертацией, не допустил бы тех нелепостей, которые допустил он.
Основные результаты диссертационной работы отражены в книге [Ковалев2001].
Другим человеком, писавшим диссертацию под руководством Ковалева в то время, был Василий Александрович Мохов, окончивший кафедру ЭВМ годом ранее меня, в 1995 г., и оставленный работать на кафедре. Сейчас -- он сотрудник кафедры ПОВТ НПИ, доцент (и заместитель декана по научной работе); он "имел несчастье" защитить кандидатскую диссертацию под руководством Ковалева в 2005 году. Диссертация Мохова была такой же безграмотной ахинеей, как и докторская диссертация его руководителя.
Не знаю -- получил ли Олег Федорович Ковалев ученое звание профессора, но другой, "местный" знак почести он все-таки получил -- в 2007 г. он был награжден нагрудным знаком "заслуженный профессор ЮРГТУ (НПИ)". Кто еще защищался под его руководством и защищался ли вообще -- не знаю.
Но не будем забегать вперед с диссертациями
Весной 2004 г. мне повезло -- мне дали читать лекции по дисциплине "Технология администрирования и управления в локальных и корпоративных сетях", которая только что появилась (и, соответственно, никаких наработок по ней на кафедре еще ни у кого не было). Я, конечно, обрадовался -- ведь до этого я только вел лабораторные работы, ведь я был ассистентом и в должности ассистента так и уволился из НПИ в 2007 г.
За основу я взял три книги:
1. Craig Hunt. TCP/IP Network Administration. -- O'Reilly. Second Edition, 1997
(Про стек протоколов TCP/IP, маршрутизацию пакетов в сети и прочее)
2. Cricket Liu, Paul Albitz. DNS and BIND. Third Edition. -- O'Reilly, 1998.
(Про DNS и, в частности, про маршрутизацию почты)
3. D. Brent Chapman, Elizabeth D. Zwicky. Building Internet Firewalls. First edition. - O'Reilly, 1995
(Про построение фаерволов и безопасную организацию сети вообще)
Книги были немного устаревшими, но в них содержались основы, которые вовсе не потеряли свое значение и к 2004 г.
Я сделал из них выжимки, перевел на русский язык и так составил по ним курс лекций. И разработал лабораторные работы к этому курсу. Два месяца, то есть весь отпуск я сидел, переводил и составлял лекции; за это время я успел только наполовину -- так что примерно половину лекций я составлял уже в ходе учебного семестра. Тем не менее, у студентов всегда был файл с содержанием всех тех лекций, которые я уже прочитал к текущему моменту (и даже многих последующих лекций).
Я хотел сделать хороший курс и достаточно сложный; но, как я думаю, он был не сложнее лучших образцов, по которым я сам учился на кафедре. Этими образцами я считаю следующее: курсовой проект по дисциплине "Организация ЭВМ", в котором разрабатывался специализированный вычислитель, по сути простой процессор, а также элементы сетевого программирования (не помню по какому предмету), при изучении которых изучался стек протоколов IPX/SPX. На мой взгляд, мой курс был значительно проще разработки этого простого процессора.
На мой взгляд, нельзя было придраться ни к содержанию курса, ни к его сложности.
Курс был интересный, он почти не пересекался с другими курсами; более того -- он, как видно из того, что составляло его основу, был самым что ни на есть необходимым и важным для инженера-системотехника. Вы можете представить себе выпускника кафедры "Электронные вычислительные машины, системы, комплексы и сети", который в 2004 г. не знает основ стека протоколов TCP/IP и основ маршрутизации пакетов в сетях?
Но тем, не менее, студенты в массе своей почему-то не стали ходить на лекции и лабораторные занятия. Ну, -- подумал я, -- не хотите -- и не надо. Потом получите по заслугам на зачете и экзамене.
Видите ли, я человек тихий и мирный и неконфликтный; из меня можно "вить веревки"; я никогда не "давил", как давит на учеников "педагог-зверь". И, к тому же, моей зарплаты, как я говорил, не хватало на деньги и одежду. Так по какой причине я должен "бегать" за теми, кому уже за двадцать (а некоторые из них уже завели семьи и детей) и упрашивать их придти послушать лекции и увещевать, чтобы они делали лабораторные занятия?
Незадолго до окончания курса лекций, почти в самые последние его дни, Галина Ивановна Макогоненко, заместитель заведующего кафедрой, обнаружила что на моих лекциях присутствует мало студентов и сделала мне выговор. Такая наглость Макогоненко вызвала во мне внутреннее возмущение -- мол, что это за юродство старой ведьмы, которая строит из себя невинность, словно не понимает, что творится кафедре?
Когда пришло время зачета (это было в последние дни года), студенты своим бездельем окончательно вывели меня из себя. Я хотел провести настоящий зачет и настоящий экзамен, то есть поставить две трети незачетов на зачете и две трети двоек на экзамене. И студенты почуяли это. Кроме того -- я решил выписать отстающим много, сверх обычного, часов "дополнительных образовательных услуг" и действительно оказать эти услуги. Ведь если, скажем, двадцать человек прогуляла более половины лекций, то почему не выписать им столько часов, сколько часов лекций они прогуляли, и затем по-настоящему не собрать их вместе и не прочитать этих лекций? (Читать их я собирался уже после Нового Года, в зимнюю сессию.) В общем, своим бездельем студенты так разозлили меня, что я был вне себя; я не припомню, чтобы когда-либо еще так возмущался. Я не брал и не собирался брать взяток; и это означало, что я просто должен был проставить идиотам и наглецам хорошие оценки на экзамене безо всяких усилий с их стороны. Это возмущало меня и я хотел их примерно наказать через реально проведенные "дополнительные образовательные услуги" в большом объеме.
Естественно, все шло к тому, что две трети студентов обратятся к Тушканову для "посредничества", чтобы он оказал (разумеется небесплатно) давление на меня при приеме зачетов и экзаменов. Стоял также вопрос: превращусь ли я в Тушкановскую проститутку, которая дозволяет Тушканову брать взятки со своих студентов и потом под давлением Тушканова ставит им хорошие оценки.
В то время, в 2004 г., Тушканов как я уже сказал, не был заведующим кафедрой, причем давно, но все равно имел на кафедре большой неформальный вес. Кафедрой же заведовал Ковалев. И, разумеется, делишки Тушканов не мог обделывать (если он их обделывал) без дозволения и ведома Ковалева.
В эти дни, незадолго перед экзаменов, Тушканов, подошел ко мне и спросил о том, каким образом я намереваюсь ставить оценки на экзаменах студентам. Я не помню, что говорил он в точности, но суть его слов была примерно такая. Я шутливо ответил ему, что буду "оценивать знания студентов объективно" и что, по-видимому, придется поставить много двоек -- больше двух третей, и что я намерен пойти на скандал. Я не помню, что в точности я ему тогда сказал, но суть была такая.
После этого разговора студенты написали на меня "бумагу", то есть жалобу. И я не удивлюсь, что подговорил их так сделать Николай Борисович Тушканов. Впрочем, утверждать этого не могу -- ведь мне мало что известно по этому поводу.
Добавлю: я помню, что на праздновании Нового Года на кафедре, бывшем в тот же день, в который разбиралось упомянутое заявление студентов на меня, Николай Борисович предложил мне сходить с ним в ресторан (от чего я отказался). Я не могу расценивать это предложение никак иначе, как свидетельство о том, что Николай Борисович уже договорился со студентами о сумме той благодарности, которую они отдадут ему как плату за оказание на меня давление в проставлении оценок на экзамене; и добрый Николай Борисович решил поделиться со мною частью этой суммы и обговорить то, что я должен делать на экзамене, поподробнее. И, разумеется, не вершине всего этого маячил Ковалев...
В пользу того, что заявление студентами против меня было написано не без Тушканова (или, по крайней мере, Макогоненко), по моему мнению, говорит тот факт, что студенты жаловались на то, что я веду занятия "на низком педагогическом уровне". Как мне кажется, здесь был прокол: как я думаю, студенты к тому времени еще не могли выучиться говорить на говенном канцелярите всяких педагогов.
Когда я прочитал копию этого заявления, то меня осенило и я воскликнул: "Ого! Вся тушкановская клиентура подписалась!". Ведь эти непуспевающие идиоты и бездельники, следуя логике, должны были неоднократно прибегать к вышеупомянутым "посредническим услугам" Тушканова.
Мне говорили, что Ковалев, узнав о написанном на меня заявлении, наорал на студентов: не ваше, мол, дело судить о педагогическом уровне преподавателей... Я думаю, как опытный чиновник и знаток нравов НПИ, он понял, что значат эти слова про низкий педагогический уровень с точки зрения законности: толпа обнаглевших студентов-бездельников и студентов-идиотов выдвигает такое обвинение, которое грозит преподавателю заседанием Ученого Совета, на котором тот будет признан "профессионально непригодным".
Надо сказать, что ассистенты могут читать лекции только по особому разрешению каких-то там инстанций, кажется, Ученого Совета факультета. И, следовательно, Ковалев должен был постараться, чтобы Ученый Совет дал мне возможность читать лекции.
В конце концов, разбирательства с этим заявлением и всякие прочие дела, которым дало толчок это заявление, привели к тому, что я сошел с ума. Но об этом -- в другой главе. Пока же напомню одно: описываемое мною далее "заседание кафедры в зауженном составе" в день празднования сотрудниками кафедры Нового Года с точки зрения закона никак не могло бы состояться, если бы заявление студентов против меня не было бы принято к делопроизводству. Собственно, оно не могло быть не принято к делопроизводству начальством, разу уж оно было подано им. И такое заявление, ввиду важности обвинений, не мог принять никто, кроме заведующего кафедрой, если только он не отсутствовал. Но Ковалев, заведующий кафедрой, был в то время на рабочем месте.
По сути только от Ковалева зависело, дать ли мне возможность "раздавить" студентов, то есть поставить им более двух третей двоек, то есть, сделать то, чего эти наглецы, бездельники и идиоты и заслуживали, или же дать Тушканову возможность оказать на меня давление. Почему Ковалев мог дать мне такую возможность? Потому, что я мог предоставить ему сведения о посещаемости моих лекций и об успеваемости; и тогда всем бы стало ясно, что обвинения, выдвигаемые против меня студентами -- клевета.
В 1991 г., весной, учась в выпускном классе школы, я уверовал в Бога. (Крестился я, наверное, лет десяти, видимо, в 1984 г или около того; родился я в 1974 г.) Я стал ходить в Новочеркасский Вознесенский собор. Я застал там замечательных священников -- архимандрита Модеста (Потапова) и иерея Сергия (Наливайко), его ученика; я не раз исповедовался им. После того, как я походил в храм примерно с год, я решил стать монахом. Разумеется, сначала я намеревался окончить институт, в котором уже учился и, может быть, совершить в жизни еще что-то в миру. Вскоре архимандрита Модеста перевели и сделали наместником женского Иверского монастыря в Ростове-на-Дону. Переговорив с Сергием, я направился к архимандриту Модесту в Ростов, в Иверский монастырь, и поговорил с ним на соответствующую тему, но Модест не заинтересовался мной (речь, по сути, шла о том, чтобы сделаться его учеником). В этот момент Модест предстал передо мной каким-то перестраховщиком: "как бы чего не вышло". Мы разговаривали с ним вряд ли дольше минуты. Но такая "перестраховка" для человека, жившего священником при Советской Власти, вполне понятна.
Когда я сказал, в ответ на вопрос, от кого я, что "я от Сергия", то Модест переспросил: "От какого Сергия? -- от Владыки Сергия?" (тогда это был викарный епископ); на это я сказал, что от Сергия Наливайки. Да, если бы я был от викарного епископа, то, вероятно, Модест уделил бы мне больше времени. Какая глупость для человека, долго вращавшегося в церковных кругах до стадии получения архимандритсва! Не верить собственному ученику, но верить епископу (не будем здесь обсуждать вопрос -- есть где или нет где ставить клеймо на среднестатистическом епископе)...
На втором курсе аспирантуры я ездил в паломническую поездку в Троице-Сергиеву Лавру; вся эта поездка, кажется, включала два или три дня пребывания в Сергиевом Посаде. В один из этих дней я решил посетить старца Наума. Меня интересовали вопросы -- становится ли мне монахом и священником?
Я попал к старцу Науму потому, что он вышел и попросил придти к нему, тех, кто собирается уйти в монастырь. Вошло несколько человек, среди них и я. Почти все из них исповедовались у старца Наума и спрашивали у него различных советов.
Я исповедовал старцу (публично, при всех) свои гомосексуальные грехи и спросил, можно ли мне быть священником. По сути это была ставленническая исповедь. (Другие тоже исповедовались старцу публично, то есть все слышали грехи друг друга.) Старец сказал, что можно и направил меня в одну из каких-то очень маленьких общин, создававших монастырь, в Ивановскую область. Сейчас я даже и не помню, куда именно меня направил старец. А что касается дозволения стать священником, имея гомосексуальные грехи, то помните -- сейчас, как говорится, рукополагают всех. А согласно канонам, добавлю, кстати, даже тот, кто имел связь со своей избранницей прежде свадьбы, не может быть рукоположен; я уже не говорю о попах, парящихся в бане с проститутками.
И я поехал туда, где, как обещал старец, я должен был стать монахом и священником.
Я был человек довольно больной физически, да и довольно изнеженный; и, приехав на место назначения, я быстро понял, что загнусь там от работ и не смогу жить в тех свинских условиях, которые мне предложили.
Я посмотрел на того, кто верховодил этой общинкой, на священника. И что-то екнуло во мне. Этот человек как мой духовный отец был бы мне отвратителен. Но этого сказать мало. На мой взгляд, он был отвратителен как духовный отец вообще, для любого, с кем бы он мог иметь дело. А еще я понял, что так сказать, он вообще был какой-то "античеловек".
Я взглянул на членов общинки -- женщин и их детей, которые за жалкую похлебку, в отвратительных условиях, нечеловеческих, что-то делали "на благо церкви". Времена тогда были тяжелые, работы не было... Эти люди были забиты, воля их была подавлена.
Я понял, что то доброе дело, какое я могу сделать -- это создать партизанский отряд как Че Гевара и идти воевать в лес за их счастье. Взрослых мужчин, среди них, повторю, не было.
А еще подспудно я осознал вот что.
Мне рассказывали историю про то, как одна торговка бочковым пивом, еще в советские времена, попросила на несколько дней подменить его одного квалифицированного рабочего на своем месте (этот рабочий был в отпуске). Рабочий согласился. Каждый день у него, помимо зарплаты, которую ему отдавала торговка, "появлялся" приработок, равный или больше его дневной зарплате квалифицированного рабочего просто за счет того, что он находился и работал "на хлебном месте". Я так понимаю, этот рабочий даже не занимался недоливом пива или его разбавлением! Просто пива привозили в бочке больше, что ли -- с учетом всяких возможных потерь. После этих нескольких дней работы за пивной бочкой у рабочего появилась возможность поработать столь прибыльно еще некоторое время. Но он отказался. "Как-то не по себе" -- сказал он. То есть, этот рабочий чувствовал: беря что-то от других, надо отдавать что-то равноценное. И от того, что он нарушал это правило, ему было не по себе и он решил такими вещам больше не заниматься.
Так вот. Я посмотрел на этих впавших полное ничтожество членов общинки, на ее настоятеля и понял: чтобы обеспечить себе достойный уровень жизни священником за счет этих несчастных людей, мне придется забирать у них последнее; причем забирать рассказом всяких проповедей про жизнь в нищете, смирение, послушание, раздачу имущества, и так далее... Я почувствовал что-то подобное тому, что почувствовал тот самый рабочий, отказавшийся дальше сидеть за пивной бочкой... Я осознал, что так поступать -- это значит жестоко издеваться над этими людьми, совершать какой-то ужасный грех, отбирать последние корки хлеба у нищих...
Нет, даже не нищих... Вы видели фильм "Обыкновенный фашизм"? Там показывали результаты экспериментов над психикой; посередине стояли немцы, а у их ног ползали какие-то полусумасшедшие заключенные; они чуть ли не жрали траву и радовались... Впрочем, тут я, может, что-то путаю -- я плохо помню эти кадры.
Я осознал это все очень быстро, буквально за полчаса. И, постояв и подумав еще немного, сразу же отправился обратно домой, думая: "Заработаю себе на жизнь честным трудом...". А ведь я уже собирался бросать аспирантуру и даже отослал с паломниками письмо домой, в котором говорил, что разрываю с миром и ухожу в монастырь...
Так и не стал я ни монахом, ни священником -- а это было моей мечтой. И Че Геварой тоже не стал.
Только потом я стал осознавать, какие ужасные вещи творил старец Наум. Где вы видели публичную ставленническую исповедь в современных условиях? Где вы вообще видели в современных условиях публичную исповедь? Этот "прозорливый" старец никак не видел, даже того факта, что я просто физически "не потяну" монашества в подобных условиях по болезни, но сразу же приказал мне порвать с миром и, не возвращаясь из паломнической поездки домой, к родным, ехать в монастырь. Он даже не "прозрел", что у меня попросту не было обуви и теплой одежды, чтобы жить в этом монастыре -- я поехал в только что купленной обуви, которая оказалась намного меньшего размера, чем надо и от этого она ужасно натирала ноги.
Наум отправил меня в монастырь просто потому, что монастырю были нужны работники и священник (в такую дыру вряд ли кого можно было заманить). И старец Наум просто посылал туда каждого первого встречного.
Удивительны были и другие прозрения этого старца, которые я увидел тогда.
У одного парня был то ли слабый ДЦП, то ли достаточно обширный парез. Все было настолько серьезно, что временами он терял сознание. Этот парень хотел устроится в монастырь и принять рукоположение. Но поскольку он мог терять сознание и падать, а, значит, могло случиться и так, что он мог упасть во время литургии вместе со святынями, старец не благословил ему рукополагаться и сказал, чтобы он лечился. Но ни ДЦП, ни парезы, по крайней мере, в таком возрасте, не могут ослабнуть; все это в таком возрасте нельзя не то что вовсе вылечить, но даже сделать менее сильным. Это элементарная медицина.
Одного мужчину старец отправил в монастырь, хотя у него был ребенок школьного возраста, о котором надо было еще долго заботиться. Насколько помню, он советовал ему продавать дом или квартиру в городе... Впрочем, здесь меня может подвести память.
Словом, в монастыри тогда гребли всех наивных людей. "очарованных православием", без разбора.
И самое интересное: настоятелем Троице-Сергиевой Лавры является сам Патриарх (хотя фактически монастырем правит его наместник). И, следовательно, сам Патриарх несет полную ответственность, за то, что творится в Троице-Сергиевой Лавре, за то, что вытворяют ее старцы, за то, кто и как поставлен "старчествовать".
И вот еще что мне думается. Если бы я был беспринципным работником спецслужб (а они, как правило, беспринципны), курирующим монастырь, то первым делом поставил бы прослушку в ту каморку, в которой старец Наум чуть ли не ежедневно принимал толпы людей.
Будучи человеком сексуально ненормальным, я пытался избавиться от сексуальности вообще, старался сделать так, чтобы эта область жизни вообще меня не затрагивала никак, пытался отстраниться от нее; только так я чувствовал себя хорошо, это доставляло мне спокойствие и умиротворение. И, призна?юсь, церковь долгие годы помогала мне в этом. И, собираясь стать монахом, я вовсе не искал вступления в сообщество практикующих геев; это как раз было тем, чего я стремился избежать.
После того, как меня два раза госпитализировали в психиатрическую клинику (в 2005 г.) и интенсивно лечили там психотропными препаратами, мир религиозных переживаний, да и вообще мир высоких чувств и эмоций "закрылся" для меня; я перестал чувствовать всё это а если и чувствовал, то очень ослаблено. Я получил наглядный пример того, как биохимия мозга (измененная претерпеванием патологических состояний, а также медицинскими препаратами) связана с религиозными переживаниями, чувствами и эмоциями. И мне стало от этого жутко: если у вас одна биохимия мозга, то вы станете верующим, а если другая -- не станете; конечно, в последнем случае вы можете стать "верующим" через принуждение "культурной традицией", в которой вы растете, вас может "соблазнить в веру" возможность получить чего-то от бога (например, много денег или избавление от болезни), "поставив много свечек", и вы пойдете в храм и станете ставить свечки и молиться богу -- но это будет совсем не то. И поэтому с горькой усмешкой вспоминаю я слова апостола Павла: "Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?" (Рим.8:35)
После двукратного попадания в психиатрическую клинику в 2005 г. я много молился богу, чтобы он исцелил меня и долго часто причащался -- но это не помогло.
Как меня свели с ума в Новочеркасском Политехническом Институте (НПИ -- ЮРГТУ)
По-видмому, у меня нет "дурной наследственности". По крайней мере, среди моей родни нет открытых геев или лесбиянок. С точки зрения закона один мой родственник страдает психическим заболеванием (или страдал), но, насколько мне известно со слов его матери, в действительности у него никакого психического заболевания нет -- оно у него "липовое", "сделанное" -- сделанное, чтобы избежать службы в армии. Этот человек и его родители, конечно же, поступили глупо -- видимо, пожалели денег, чтобы "сделать" своему сыну "более приличное", то есть не психиатрическое заболевание. Впрочем, насчет расценок я ничего толком не знаю...
Однако у меня имеется родовая травма головы (с характерным для подобных вещей смешением шейных позвонков), вызвавшая гемипарезы -- левосторонний гемипарез и компенсированный правосторонний. Из-за них я был слабее средней девчонки -- хотя с виду эти повреждения практически незаметны -- разве только речь не идет об опытном враче, который знает, что надо искать и к чему присматриваться.
Кроме того, мой отец служил на космодроме в Плесецке, а это значит, что он на протяжении двух лет подвергался воздействию гептила, ракетного топлива, которое вызывает генетические изменения.
Кроме того, у меня имеются мелкие нарушения в позвоночнике, не обусловленные родовой травмой. По сумме нарушений в позвоночнике мне должны были дать "белый билет", то есть освободить от службы в армии, но этого не сделали. Я думаю, что военкомат ждал от меня денюжек... В результате, пройдя обучение на военной кафедре НПИ, я стал офицером запаса.
То, как меня свели с ума в Новочеркасском Политехническом Институте (НПИ -- ЮРГТУ), описано в моём письме на имя Ректора этого Института. На данное письмо можно сослаться так:
Заявление гражданина Леонова Андрея Владимировича на имя Ректора ЮРГТУ (НПИ) проф., д.т.н. Лунина Л.С. от 27.10.07. Номер письма 34640094683580. Вручено по доверенности 30.10.07.
Как видно из этого письма, мою психику долго "раскачивали", нанося по ней удар за ударом столь часто, что она получала следующий удар, не отойдя от удара предыдущего. А, вдобавок, психика моя такова, что в ней очень сильны процессы возбуждения -- меня часто "заносит" и в эмоциях, и в мыслях. Так что дестабилизировать мою психику и свести меня с ума.
Далее я просто процитирую упомнянутое письмо полностью (со всеми грамматическими ошибками).
Начало цитаты
