Лернер Анатолий Игоревич. Тьма На Дворе

Анатолий Лернер

ТЬМА НА ДВОРЕ.

В аэропорту Нижнекамска оживление. Прибывает Московский рейс. Частники, занимающиеся извозом, толпятся у терминала, наперебой предлагая свои услуги. Но Валерий не спешит. Многозначительно подмигивая своему напарнику, он тихонько сообщает, что есть у него личный извозчик.

- Где-то здесь он, должно быть, крутится, как все, - говорит Валера, тут же отыскивая его взглядом.

Иван Иванович встречает столичных гостей, как старых знакомых и, прокладывая путь широкими плечами, гордо ведет их к стоянке. Туда, где уже заждался запорошенный свежим снежком жигуленок.

- А погодка-то у вас испортилась, - как бы выговаривает водителю Валера, зябко поеживаясь в стильном демисезонном пальтишке. - Вчера звонил к вам из конторы, сказали потепление, а в самолете объявили: минус двадцать четыре.

- Так, оно ж так и было. Ну да. До вчера тепло и было, - включает в салоне печку Иван Иванович, - а сегодня, с ночи, мороз прихватил. Ну, и снегу, ишь, как намело. Обещают еще похолодание... Так что, в Челны?

- Ага, в Набережные... В Татарочку , - говорит бывалый Валера и опять многозначительно подмигивает своему молчаливому напарнику, обращаясь к водителю:

- У нас командировка на девять дней. Хотим управиться побыстрее. Не встречать же Новый год вдали от дома, правильно?

- Эт-точно, - соглашается Иван Иванович, - Новый год - праздник семейный. Домашний. Чтоб за столом вся семья, значит. И на столе, чтоб повкуснее, там. И чтоб водка... Ну и все такое.

- Смотри, смотри! - Непонятно кому кричит Валерка. - Обгоняет! Сумасшедший. По такой дороге!

- Красиво идет.

- Девяточка.- Иван Иванович смотрит на спидометр, - Километров под сто двадцать. Тьфу... Дурак...

Метров через двести, девятка теряется из виду. Метель. Дворники монотонно скребут по ветровому стеклу, навевая тоску.

- Чего это вы, ребятки, поприуныли? - Водитель включает радио. - Устали с дороги? Ничего, сейчас в гостинице отдохнете. Водочки попьете. А завтра с новыми силами - в бой.

- Что-то стало холодать,- сказал серый волк и натянул красную шапочку по самые уши. - Шоу шепелявых на Русском радио.

Впереди сквозь сгущающиеся сумерки и беснующуюся вьюгу, замаячили тревожные огоньки тормозных фонарей. Машина сбавила ход.

- Что там такое? - Проявляет нетерпение Валерка.

- Дорогу, видать, перекрыли, - Иван Иванович достает пачку сигарет и, не спеша, прикуривает.

Минут через пятнадцать черепашьей езды, выясняется причина затора. Красивая девятка, недавно обогнавшая их на трассе, стоит посреди дороги, перекрывая встречное движение. Мигалки неизвестно откуда появившейся автоинспекции, бьют синим тревожным светом по глазам. Рядом с машиной, в свете фар на заснеженном асфальте - сбитый мужчина. Он лежит на спине, разбросав в стороны руки. Под ним - талый снег. И кусок расколотой фанеры. Над - легкий клубок едва уловимого пара: то ли дышит еще, то ли душа отлетает.

На обочине сгрудились легковушки, наполовину занесенные снегом. На капотах некоторых пирамиды кирпичей. Рядом - мужики с плакатами на таких же кусках фанеры, что и под пострадавшим.

- Продаю кирпич - Читает Валерка.

- Все. Один отторговался. - Вздыхает водитель. И, словно бы, пытаясь объяснить, - Это наш кирпичный завод. Вместо зарплаты кирпичом с людьми расплачивается.

- Что, плохо с зарплатой? - впервые подает голос Валеркин напарник.

- Отчего же плохо? - Словно огрызается Иван Иванович. - С зарплатой завсегда хорошо. Без зарплаты хреново. Люди три года денег не знают.

- А живут-то как?

- Вот так и живут. - Иван Иванович оглядывается назад, - Ты, похоже, с Луны свалился.

- Не с Луны он, Иван Иваныч, не с Луны. Он у нас - эмигрант.

- Прозвище, что ли, такое?

- Да нет, не прозвище. Эмигрант, он и есть эмигрант. Из Израиля. - Валерка наблюдает, какое впечатление произвело его сообщение на водителя.

- Шутим, ага? - Иван Иванович снова оглядывается назад, на всякий случай попристальней рассматривая иностранца.

- Нет, он не шутит. - Вынужденно улыбается Эмигрант. - Он говорит правду. Я действительно приехал из Израиля. Но это не значит, что на меня нужно так смотреть.

- Как это - так? - Иван Иванович поправляет зеркало.

- Да что вы в самом-то деле! Я, что ли, сбил этого бедолагу? Или это я его в пургу выгнал продавать кирпич, не выплатив ему зарплату?.. Мы здесь, между прочим, чтобы работу вашему крахмалопаточному заводу дать. Заводу, который уже больше года простаивает. Его, глядишь, не сегодня-завтра выкупит кто-нибудь по дешевке и законсервирует. А патоку и крахмал из-за границы возить станет. Вот это будет правильно, по-твоему, по-хозяйски. Мы вам из Венгрии девятнадцать вагонов кукурузы пригнали. Нате! Работайте. Переработаете - пригоним еще. Деньги у завода будут. Свой крахмал. Своя кукуруза. Расплатитесь с долгами, с рабочими. Жить по-человечески начнете.

- По-человечески - это как?

- По-человечески - это не по-скотски. Не попрошайкой, не юродивым... Ты, между прочим, тоже, меня не задарма возишь. И хватит об этом. А хочешь из себя патриота изображать - останови машину. Я другого извозчика найму. Более понятливого. Или ты боишься, что помогаешь пособнику мирового сионизма?

- А вдруг ты - шпион? - Валяет дурака Валерка.

- Заткнись! Мне не до шуток. Выходит, и здесь я чужой? Так зачем же душа болит? И за того, что под колесами девятки, и за того, кто сбил его, и за тех голодных, что кирпичом торгуют?.. И я здесь, среди вас, потому, что, как ни крути, как ни верти - все равно совок. И душа у меня болит за совок. И за вот таких, как ты, она болит. Только что тебе - душа. Я, ведь, для тебя - чужой. И для них я чужой тоже. Был чужим, а теперь - чужее прежнего... Шпион.

- А по мне хоть и шпион. - Примирительно бурчит водитель. - Лишь бы платил монету. Звать-то тебя, хоть, по-нашему или как?

- По-нашему. Аркадием. - Шпион прячет озябшие уши за высоко поднятым воротником пальто.

- Ну и на том, слава богу...

Обезумевшая вьюга, что вдова, стучится, бьется в стекла. Она то мечется меж машинами, то словно спохватывается и в панике бросается прочь, голося и воя, перебегает дорогу. И каждый раз, неизменно, попадает под колеса...

- А я помню из детства, - нарушает гнетущее молчание Валерка, - ну, когда еще совсем зеленой соплей был, с такой же, мелкотой, увязывался за пацанами, что постарше. А те, вечером, под мостом, кирпичом торговали. Подстерегут, значит, парочку - и давай кавалеру кирпич предлагать. Только это больше на угрозу походило. Ухажер, понятно, карманы выворачивает, а купленный кирпич бросает где-нибудь поблизости. Мы же, дурачье, хватали этот кирпич и - бегом за ним: Дяденька, вы кирпич потеряли!..

- Да, - улыбается Иван Иванович, - доводилось и мне вот такие кирпичи покупать. И не раз. Доводилось, ага. Ну, чтобы не привязывались. Мзду, значит, платил, ну... А уж потом, когда один был, без девчонки, тогда - отыгрывался. Вылавливал шпану по одному и тут уже выколачивал назад свои гривенники. Иногда случалось, что отдавали больше, чем отбирали... Ну, вот вы и дома. Звоните, если что.

Гостиница Татарстан. После долгих увещеваний и взятки, Аркадию, как иностранцу, удается получить ключи от номера. Едва теплая вода, временами отключается. Телефон не работает. На улице минус двадцать семь, а номера, практически, не отапливаются. Чтобы хоть как-то согреться, пока, Валерий пытается дозвониться в Москву, Аркадий пробегает по этажу и, наткнувшись на коридорную, язвительно замечает:

- Скажите, туалетная бумага в номерах предоставляется только согласно гражданству России? Или все-таки, иностранным гражданам тоже?

В спину ему недовольное шипение коридорной, извлекшей из собственной сумки початый рулон бумаги:

- Ишь, попривыкли... Дома у себя порядки диктуйте...

...На товарной железнодорожной станции Круглое Поле - мороз за тридцать. К тому же, станция обдувается всеми ветрами. Что тут скажешь - Круглое Поле.

Досмотр вагонов с кукурузой осложняется тем, что зерновозы разбросаны по трем составам, бестолково загнанным в разные тупики. Злой и озябший таможенник-татарин отказывается подниматься на обмороженные вагоны. Зерно, для пробы в карантинную инспекцию, приходится брать Валерию с Аркадием.

Аркадий, чертыхаясь, влезает на обледенелый зерновоз. Попытка сорвать пломбу не увенчалась успехом. Пломба приморожена к люку. Зажимы деформированы. С горем пополам, Аркадию удается отворить люк. Он протискивается сквозь него внутрь зерновоза, утопая в пыли крахмала импортной кукурузы.

- Ну, скоро ты там, - слышится сверху нетерпеливый голос Валерки. - Держи. Тут все девятнадцать пакетов. Остальные вагоны вскрывать не будем. Таможня дает добро.

Аркадий, злясь на Валеркину пронырливость и собственную мягкотелость, бросает взгляд на руку напарника, протягивающую ему пакеты. Ладонь, практически лишена кожи.

- На поручне осталась, - продолжает шутливым тоном Валерка. - Так, что, начальник не взыщи. Наполняешь мешки сам.

И Аркадий наполняет целлофановые мешки. Он мысленно представляет, какие еще трудности ожидают их на этом нелегком пути растаможки.

Холод сковывает движения. Ощущение заброшенности, забытости и собственной ненужности, перерастает в ужас человека, выброшенного в пургу на безымянный полустанок.

По дороге в гостиницу - карантинная инспекция. Татарин и татарочка пьют чай и едят бутерброды.

- Приятного аппетита! - московские гости выставляют пакеты с зерном.

- Спасибо. - Смущаются оба.

- Мы из Москвы. Кукурузу привезли вам.

- Погуляйте немного.

Через минуту татарин выходит из кабинета: - Погуляйте, я сейчас вернусь.

Валерка входит в кабинет без приглашения и застает татарочку, примеряющую форму инспектора. На ее плечах китель с погонами, а на погонах - большая звезда.

- Ой, как вам идет! И китель и эти погоны. - Елейным голосом поет Валерка. Инспектор карантинной службы настораживается, но в глазах у Валерки искреннее восхищение. Инспекторша от удовольствия слегка краснеет, но вся преисполнена важности и гордости за себя и свое положение. Словом, соответствует.

- И фуражка есть! - никак не угомонится Валерка.

- Это его, - говорит она о своем напарнике. - А у меня и фуражка и пилотка есть.

Она охотно роется в шкафу и извлекает оттуда пилотку.

- Вот.

- Ну у, нет слов! А у вашего, этого, сколько звездочек? - Интересуется Валерка. И явно попадает в десятку. Женщина, смеясь отвечает: -А у него,- хитро и доверительно, - три маленькие звездочки... Вы, вот что, не ждите его, оставляйте образцы здесь. Результат и сертификат соответствия - завтра.

- Вот и все. - Облегченно вздыхает Валерка, выходя из кабинета. - На сегодня - шабаш. Сейчас - в гостиницу и - греться, греться, греться...

- Как завещал великий Ленин?

- Смотри, помнишь еще. А водку пить еще помнишь? - Валерка обкусывает нити бинта, перемотавший кисть руки.

- Похоже. - Улыбается Аркадий.

- А как насчет девочек?

- Тоже в плане погреться? - Оба закуривают.

- Ну да, как там у Аксенова: Взяли бы к себе, только погреться, и ни для чего больше.

- Нет, насчет девочек, боюсь, проблема.

- Что так? Израильское солнце? Повышенная радиация? ВИЧ, образование...

- Обморожение и обрезание... А если серьезно - я моралист.

- Я тоже. - Валерка хохочет. - Каждый раз после этого, совесть, понимаешь ли, мучает. Так, что с моралью у меня, тьфу-тьфу-тьфу - все в порядке. Ладно, ты давай - в гастроном, он тут рядом. Водки прикупи, а я здесь, у бабушек, вдоль дороги что-нибудь солененькое выберу. Капустку квашеную кушать умеешь?

- Умеем.

- Ну и ладно. - Валерка побежал к длинной веренице старушек, стоящих вдоль дороги. Плюшевая стайка зашевелилась при виде покупателя:

- Сынок, возьми у меня грибочки! - зазывала одна.

- Капустка, капустка солененькая! Попробуй, милый. Сама делала...

- Молодой человек! Есть сигареты американские. А может быть нужны кулечки полиэтиленовые?..

- Бабульки, - развел руками Валерка, - дорогие, я бы у вас все купил, честное слово, только бы вы не стояли тут на ветру, не мерзли бы... Давайте, бабушка, я у вас капустки куплю... А у вас - мешочки... И сигареты. Пачки четыре.

- Валера! - Услышал он голос Аркадия из-за спины. - Валера, отойдем, разговор есть.

- Так, бабушки, накладывайте, а я сейчас. - Ну что, взял водку?

- Валера, тут вот какое дело... только не переживай... Не знаю даже, как сказать, блин...

- Что? Что случилось? - Валерка весь напрягся.

- Деньги.

- Вытащили?

- Не знаю. Может, обронил, кошелек.

- По карманам хорошо посмотрел?

Аркадий посмотрел на приятеля с мольбой: - Не надо. Накрылись бабки.

- Сколько? Сколько в кошельке было?

- Все деньги. Порядка трех миллионов. И билет...

- Да, пятьсот баксов, на дороге не валяются. А знаешь, почему?

- Потому, что пятьсот баксов в городе, где забыли, как выглядят деревянные, по дороге сами не ходят.

- Случай. А случай, брат, тот же закон, только закон неизвестный... Да не расстраивайся ты. Отстучим телеграмму на фирму шефам, вышлют денег еще. Не приятно, конечно, оправдываться придется, что не прогуляли... А может, поищешь?

- Да куда там? Что искать? Дохлый номер. Ночь на дворе

- К слову сказать, я тоже в это не верю, что никто его не поднял... Да, должно, вытащили. А вытащили - тут уж не убережешься. Значит - вытащили?

- Вытащили... - Неохотно соглашается Аркадий. - Ладно, покупай, что ты там уже выбрал, а я пройдусь, поищу.

Аркадий пошел вдоль шоссе, рядом с вереницами полупустых магазинов, где так же, как и везде, выстроились, в надежде что-нибудь продать за живые деньги, женщины. У таких женщин не бывает возраста. Нужда выгоняет их с последней надеждой на улицы, а мороз вгоняет в валенки, укутывая старушечьими платками, и оторачивает инеем...

- Мужчина, вы что-то ищете? - Слышит Аркадий у себя за спиной. Он оглядывается. От плюшевой толпы отделилась одна, такая же, плюшевая бабушка и осторожно ступая, широко расставив руки, словно боясь потерять равновесие или оступиться, приближалась к Аркадию.

- Да, бабуля, в командировке я здесь... Первый день... Кошелек потерял... Черный такой.

- А я вижу: бегаете туда-сюда... Есть... Есть кошелек ваш - вот он. - Она показывает Аркадию туго набитый кошелек и с ужасом и интересом разглядывает то сам кошелек, то владельца такого несметного богатства.

- А я смотрю - денег там больно много. - И протягивает злополучный бумажник, не отрывая взора от остолбеневшего Аркадия. - Вот он. Возьмите...

Жаркая волна обдала Аркадия с головы до пят. Он захлебнулся слезами благодарности и восхищения этой красивой старухой.

- Ну что же вы стоите? Возьмите ваш кошелек. - Улыбнулась она. И ее помутневшие от времени глаза слегка преобразились.

Аркадий глядел в эти бездонные, нескончаемые каналы вечности и робел. Ему казалось, что оттуда, из непостижимого космоса несут эти глаза какую-то весть. Но какую? Что он должен понять из этого послания? Что он может понять?

- Мужчина! - Слышит он откуда-то издалека, и понимает, что это обращение к нему.

Едва опомнившись, Аркадий срывается с места и заключает тщедушное тело в свои объятия. Он целует смущенную старушку в холодную сморщенную щеку. И, оторвав от земли, долго кружит, едва не упав.

Его душевное состояние не поддавалось определению. Он был благодарен этой старухе не за возвращенный кошелек. Он был ей благодарен, за возвращенную веру. И в людей, и в их чистоту, и в бескорыстность. И в благородство. Он благодарил Бога за эту встречу. Встречу с вестницей добра. Он благодарил и саму вестницу за тот путь к спасению, который ему удалось разгадать в ее глазах. Ах, какое невероятное облегчение испытал он в эти короткие минуты. Тягчайший грех - досадное разочарование в людях - был снят с него. Он, Аркадий, оказывается, мог быть прощен этой старухой, и он был прошен ею, ее бесхитростной любовью к миру, а стало быть, и к нему. Она, голодная и озябшая, спасла его не от позора перед лицом коллег по бизнесу, нет. Она явила ему какую-то такую духовную чистоту, такую недосягаемую высь, что все иные ценности этого материального мира, попросту померкли.

Наконец, он открыл бумажник. Это не вязалось, как-то с тем божественным состоянием катарсиса, которое он испытал мгновением раньше, но теперь перед ним стоял нуждающийся человек. Следовало как-то постараться соизмерить свою благодарность с ее материальным воплощением. Но едва он попытался достать деньги, как вдруг услышал: - Правильно, правильно, сынок, и пересчитать надо. Деньги все же.

Пылая от стыда и неумения справиться ни с собой, ни с ситуацией, неумением ни сказать, ни... боже мой... Аркадий, поспешно извлек из кошелька ворох стотысячных купюр и, сунув, ткнув их, буквально, в старуху, борясь со срывающимся рыданием, кинулся прочь.

- Ой, как много! - Догнал его испуганный голос старухи.

- Спасибо вам, бабушка. - Подоспевший Валерка, подает руку, растерянной старухе, помогая ей подняться с колен.

- Спаси вас Христос, сыночки...

Заказав у коридорной чаю и взяв у нее пару пустых стаканов, вилок и ножей, молодые люди приступили к приготовлению пира.

Первым делом, они откупорили бутылку водки. Налив, по полстакана, и поздравив друг друга с благополучным прибытием в Татарию, оба поспешно выпили. С мороза местная водка показалась вполне пристойной. Ухватив по щепотке квашеной капусты, приятели закуску на этом и ограничили.

Теперь, когда организм оттаивал изнутри, можно было, не спеша приготовить ужин. На крупные ломти черного хлеба были уложены куски мороженого масла. Почетное место заняла печень минтая. Следующий этап заключался в чистке луковицы. Ее следовало разрезать на четыре равные, по возможности, части.

Когда приготовления были закончены, Валерка вновь наполнил стаканы водкой: - Ну вот, теперь можно не спеша выпить. Без суеты, как говорится. Выпить, закусить и поговорить. По душам. Ты, Аркаш, любишь поговорить по душам?

- Люблю, - сознался Аркадий, хмелея.

- И я люблю. А если мы оба любим поговорить по душам, стало быть, души-то у нас и-ме-ют-ся! Давай, давай выпьем! Давай выпьем за них, за наши души!

- Давай! - Охотно согласился Аркадий. - За души - с удовольствием!

- Будь здорова, душа!

- Будь здорова... - Звякнули стаканы

- Метафизический тост у нас получился. - Аркадий счастливо улыбался приятелю.

- И водка, судя по всему, тоже - того, местными алхимиками состряпана. Омерзительный напиток.

- Не надо, не говори плохо, даже об этой водке. Ты знаешь, эта старуха сегодня меня многому научила. Я сейчас, когда ты предложил тост за души, выпил и за нее. За ее душу. Красивая у нее душа. Чистая. Не смотря ни на что.

- Да, правильная старушка оказалась. Но и ты хорош. Так с деньгами обращаться. Ладно, дело прошлое. Я виду, правда, сразу не подал, но про себя подумал, что выпрут тебя из фирмы. Или сам уйдешь. Не тем ты занимаешься. Ты, конечно, извини. Не мое это дело. Но мужик ты, по всему, не плохой. Потому и говорю тебе об этом...

- Да какая, собственно разница, чем заниматься. Живи себе по законам добра. И пусть это добро не спорит ни с чем. Оно всегда должно быть добрым. И не говори: Не делай добра сейчас, потому, что потом оно может обернуться злом. Добро никогда не бывает злым. Но зло появляется там, где отступает добро. Нельзя лениться. Нельзя быть скупым. Щедрость и неленивость будут вознаграждены добром. Я всегда делаю добро - вот единственная молитва, вот девиз, которым следует вдохновляться. Потому, что добро - это радость, а радоваться никто и никогда не устанет. Не устанет, именно не устанет, потому, что это источник неиссякаемой энергии...

- Давай за тебя.

- Нет, нет, погоди...

- За тебя!..

- Я сказать хочу.

- Ну давай, скажи речь.

- А речь будет кратка и в краткости своей талантлива... За Россию!

- Правильно! Нет, ты молодец! Гений!..

- Я знаю... Я, Валера, наверное, не смогу здесь больше. Уеду я. Уеду назад. Я не знаю, как тебе все это объяснить... Не идет из головы эта старушка. Ведь вы все, со своими партиями и президентами, и живы то, пока, благодаря таким старушкам. Они, слышишь, Валера, они защитницы ваши и заступницы перед Богом. А что ты будешь делать завтра? Когда их, этих безымянных праведниц не станет?.. Ты, Валера, мне скажи, а в церковь-то ходишь?

- Нет. А зачем? Да и некогда... А вообще-то я крещенный...

- Чаек заказывали? - В дверях появилась коридорная с подносом. - Шесть тысяч за стакан. Расплачиваться сейчас будем или потом?

Валерка спохватился, но Аркадий остановил его: - Оставь, я сегодня богат, как никогда. - Он вынул из кармана пиджака возвращенный ему старушкой бумажник, и кровь схлынула с его лица.

- Не может быть! - Растерянность его не знала границ. - Бумажник не мой. Похож, но не мой.

- Вот это номер! - Валерка даже вскочил с кровати. - Что делать будем?

Аркадий смотрел куда-то поверх голов коридорной и Валерки, и слезы текли по его лицу, но он не замечал их, улыбаясь.

- Пойдем, брат, в церковь...

- Да ты что, Аркаш, ночь на дворе.

Оставить комментарий © Copyright Лернер Анатолий Игоревич (Lerneran@mail.ru) Размещен: 01/11/2000, изменен: 17/02/2009. 24k. Статистика. Рассказ: Проза		Ваша оценка:
Аннотация: Минут через пятнадцать черепашьей езды, выясняется причина затора. Красивая ћдевяткаЋ, недавно обогнавшая их на трассе, стоит посреди дороги, перекрывая встречное движение. Мигалки неизвестно откуда появившейся автоинспекции, бьют синим тревожным светом по глазам. Рядом с машиной, в свете фар на заснеженном асфальте - сбитый мужчина. Он лежит на спине, разбросав в стороны руки. Под ним - талый снег. И кусок расколотой фанеры. Над - легкий клубок едва уловимого пара: то ли дышит еще, то ли душа отлетает. На обочине сгрудились легковушки, наполовину занесенные снегом. На капотах некоторых пирамиды кирпичей. Рядом - мужики с плакатами на таких же кусках фанеры, что и под пострадавшим.- ћПродаю кирпичЋ - Читает Валерка.- Все. Один отторговался. - Вздыхает водитель. И, словно бы, пытаясь объяснить, - Это наш кирпичный завод. Вместо зарплаты кирпичом с людьми расплачивается...Обезумевшая вьюга, что вдова, стучится, бьется в стекла. Она то мечется меж машинами, то словно спохватывается и в панике бросается прочь, голося и воя, перебегает дорогу. И каждый раз, неизменно, попадает под колеса...

Лернер Анатолий Игоревич : другие произведения.

Тьма На Дворе