Я училась заочно на философском факультете университета, и меня приняли лаборантом в институт Экономики Уральского научного центра. Место работы определила возможность устроить дочь, которой исполнилось четыре года, в детский сад. Моим начальником стал Коган Лев Наумович - основоположник уральской социологической школы, об этом мемориальная доска на доме, где он жил.
Через два года я получила диплом, и вскоре начальник призвал меня в кабинет и познакомил с высоким мужчиной солидного вида.
─ Вот, Валентина, директор машиностроительного завода, дает деньги на социологическое исследование, заключаем договор, ты будешь ответственным исполнителем.
Директор недавно приехал из Москвы, работал в министерстве, с трудовым коллективом не может найти общего языка, полное взаимонепонимание. Просит социологов помочь. Большой завод, вокруг поселок, есть озеро и много рыбы.
Когда директор ушел, мой начальник предупредил:
─ Значит так, рыжая, все делаешь сама, приносишь бумаги и показываешь, где мне ставить подпись. Поняла? Не мешай, иди работать.
Как не радоваться, полная свобода действий. Но вскоре до меня дошло, что всю работу выполняю я. Крышей стал научно-исследовательский сектор архитектурного института плюс кафедра философии там же. Члены кафедры получают от меня зарплату, но мне не помогают, традиции работать преподам по договорам нет.
Я пригласила на должность младшего научного сотрудника сокурсника Витю. Почти каждую субботу он и его милая жена Галя приходили к нам в гости. Мы, женщины, под шампанское слушали весь вечер, как мужья под водку цитировали Лескова и Салтыкова-Щедрина.
Витя оказался надежным помощником, и мы вдвоем с утра до вечера проводили опросы среди рабочих, выясняли, как им работается и как живется. Кто-то лаконично отвечал, а кто-то приносил исписанные тетради с предложениями: "Как нам обустроить Советский Союз". В сроки укладывались, кафедра во-время получала зарплату, директор завода тоже доволен, с нами было приятно поговорить, точнее, говорил он, а мы слушали, привыкли, работа такая.
Впечатления от ежедневного общения с разными людьми переполняли меня, эмоции захлестывали, и я стала писать рассказы. Витя соблюдал субординацию и был вынужден читать мои опусы в большом количестве. Остапа Бендера несло, средств от словесного поноса не придумали до сих пор.
Чувствовалось, мой сотрудник устал подбирать хвалебные эпитеты и метафоры, однажды не выдержал и заговорил целыми предложениями:
─ У тебя бесспорный талант, не слушай своего мужа, зря он считает, что все дело в твоем железобетонном седалище. Он не прав. А прав Фрейд. Настоящий художник относится к своим произведениям как к экскрементам, выбрасывает их из-под себя и отворачивается как от дурно пахнущего дерьма. Извини, это не я, это основоположник психоанализа.
─ Я так делаю?
─ Точно по Фрейду.
В центральной библиотеке я зарылась в книги по психоанализу, но про экскременты ничего не нашла. Витя делал вид, что силится вспоминать, где об этом читал.
Что уж тут, сравнение сомнительное, но доказать, что у Фрейда такого нет, не смогла. Намек поняла, стала читать и перечитывать свои произведения, а также редактировать не по одному разу. Ограниваю свои тексты не до бриллиантового блеска, мое седалище не магнитное, но с уральскими самоцветами сравнить бы хотелось. Увы.