- Вика, чего-то я запутался. Давай так - они встают вместе. Одновременно.
Молчание и посапывание. Ох, нелегкая это работа...
- Рассвет и солнце, это как Гей и Люссак, - продолжаю я. - Как Болик и Лёлик. Как Бонни и Клайд. Скажи мне, Вика, как ты можешь притворяться спящей, когда солнечные лучи прошивают шторы навылет, а раскаленные детские комнаты уже изображают сковородку, как выразилась бы Лера.
Её ресницы дрожат. Ну? Я же знаю тебя наизусть.
- Кстати, о Лере. Твоя сестра прислала по-военному конкретное смс. Краткое содержание - рота, подъем.
Одиннадцатое июня, утро субботы. Сижу по-турецки на своей половине кровати, борюсь с искушением почесать как бы спящую жену за пятку. Впрочем, лучший способ победить искушение - поддаться ему. Не так ли, моя женщина?
Вика дергает ногой и высовывает мордашку из-под простыни, которая в жаркий сезон подрабатывает одеялом.
- Лалетин, ты зверь, - говорит она хриплым от сна голосом. - Еще десять минут. Неужели ты готов посягнуть на святое...
- Святое, это твоя пятка? Боюсь, ты недооцениваешь её греховность. Три минуты. Потом выпускаю на тебя детей. Одновременно. С двумя ты не справишься.
У утренней жары свои особенности. Она намекает на длительные отношения, как навязчивая любовница. К слову, в этом есть свой шарм.
- Не справлюсь, - вздыхает Вика. - Лерка уже на даче?
- А ты сомневалась? Кстати, позавтракать можно и там, в беседке.
Викина сестра почти такой же жаворонок, как июньское солнце. Для женщины у нее странные отношения со временем; например, пять минут это и есть пять минут. Викины пять минут больше самих себя в непредсказуемое количество раз.
- Ну? Вставай уже, свет моих зрачков. На даче выспишься.
- Ладно, - Вика сбрасывает простыню. - Свет зрачков... А почему - зрачков?
- Потому что "свет очей" есть несусветная пошлость.
Я дергаю штору, по стене прыгают солнечные зайчики. Вика потягивается, сонный взгляд привычно сменяется на лукавый.
- Не передумал, мужчина средней ценовой категории?
Ну да, это мне за свет зрачков.
- Не передумал, - говорю я. - Я настолько не передумал, что собрал вещи и накормил детей омлетом.
- О, мой герой. Ты накормил детей! Ты разбудил меня! Мой муж - человек негромких подвигов.
- Женщина, уберите пафос в подтекст... О, черт побери!
Первый удар я пропускаю.
- Что? Это я - женщина?
Драться подушками - наш любимый спорт. Иногда я добиваюсь ничьей. Но не сегодня.
- Всё, сдаюсь. Я убит, ты разбужена. Всё честно.
- Мне была нужна эта победа. Так, где мои шорты... Дети! Через пятнадцать минут выезжаем!
Субботнее утро прекрасно само по себе. В июне оно еще больше хорошеет, как одноклассница на выпускном балу. Та самая, которую ты в медленном танце прижимал к себе пятнадцать лет назад, размышляя, где были твои глаза. Ведь через месяц она уедет поступать в московский мединститут, а ты останешься в миллионном городе совсем один.
Безупречно один. Я и не подозревал, что бывает такой абсолютный уровень одиночества.
Настя с Данилкой запихивают в пакеты игрушки. Три дня на даче у тети Леры, где есть пруд и собака. Это как вскрыть пакетик со счастьем. Сквозь приоткрытую дверь я слышу, как они строят планы.
- Я все же выпью кофе. Ты вскипятил чайник?
- Разумеется. Я похож на человека, не умеющего читать мысли?
Горячее утро прыгает вокруг, иногда пытаясь наскочить и облизать горячим языком - как Лерина собака.
Вика вернется через месяц. Завалит химию. Я, путавший валентность с кислотностью, первый раз почувствую к этому предмету что-то вроде благодарности. Конечно, я буду презирать себя за эту гаденькую радость. Но недолго. До нашего первого поцелуя.
- Настя, возьми фумитокс. И зарядку к ай-паду.
У Вики такой же голос, как и пятнадцать лет назад. Голосам легко не меняться. Есть в них какой-то витамин постоянства.
Дети уже толкутся в прихожей, гудят как шмели. В детстве я думал, что слово "погодки" как-то связно с погодой.
В ЗАГС мы придем в джинсах и футболках. Раздающая штампы счастья тетя будет смотреть на нас с жалостливым недоумением, в ее понимании такие легкомысленные пары обречены на развод. Но - увы и ах. За эти годы разведутся очень многие их тех, кто заказывали пупса на капот и покупали белое платье стоимостью с весь наш гардероб. Наверное, они не знали, что помпезность обряда сама по себе не защищает от болезненной ревности и желания подмять под себя еще один кусочек чужого пространства.
Витамин постоянства. Свобода и одиночество любят притворяться друг другом. Но мы знаем, что надо делать.
- И не вздумай приехать, - не зная Вику, можно подумать, что она говорит серьезно. - По данным разведки у Петра еще осталась пара фляг наливки. Да-да, не вздрагивай - той самой.
Наливка Лериного мужа, это особо хитрая приманка. Но мне она не нужна. Приманка, а не наливка. От наливки не откажусь. В разумных количествах, конечно. Да, иногда я бываю разумен.
- Предупрежден - вооружен, - говорю я. - Обещаю, доктор - сутки вы меня не увидите.
- Ты лгун, Лалетин. Но сегодня я тебе верю.
Семья шумно вываливается на площадку - я закрываю дверь. Сутки? Может быть. В расчерченной, как нотная тетрадь жизни, возможность пренебрегать краткосрочными планами ценность самодостаточная.
С балкона я машу им рукой. Истинная мудрость, как говорил Вольтер... Впрочем, не будем продолжать. Летом не надо цитировать классиков. Философские разговоры у камина - удел зимы.
С чашкой кофе я иду к ноутбуку, чуть дергаю мышкой. Новый документ, создать...
Оказывается, я тоже нравился тебе в школе. В том августовском походе, в девятом классе, когда я нес твой рюкзак. Было ли это? Важно ли то, что этого могло не быть?
В голове негромко звучит приятно-навязчивый текст Веры Полозковой: "Вот такое оно прекрасное, наше лето..."
На мониторе белый лист текстового редактора. Прикасаюсь к клавишам, строка плывет вправо.