- Пахомом меня кличут, ямщик я. Пусти переночевать добрый человек, я заплачу.
Сняв засов и открыв дверь, хозяин увидел коренастого мужичка в огромном тулупе с поднятым воротником. За его спиной на дворе стояла кляча, запряжённая в сани. Осмотрев ночного гостя с ног до головы, он продолжал допытываться.
- Откуда путь держишь и куда?
- Барина я в Петербург везу, да по дороге заплутал. Ишь метель то какая, ни зги не видать. Слава богу на дом твой набрёл. Так приютишь что ли?
- А барин то твой где? - пытаясь рассмотреть кого бы то ни было на санях, спросил хозяин.
Оглядев сани, ямщик понял, что они пусты.
- Где твой барин, дурак? - закричал хозяин, увидев испуганное лицо незваного гостя.
- Ой батюшки! Неужто свалился? Пьяный он был в стельку, - не отводя взгляда от пустых саней ответил ямщик, почёсывая кнутом под шапкой. Вдруг, схватив за шкирку, хозяин втолкнул его в дом.
- Да ты поди врёшь, шельмец! Отродясь не видывал, что б бари на таких санях ездили. Правду говори, не то на мороз выкину! Куда твой барин подеваться то мог, ежели он здесь был, ась? - держа свечу у лица ямщика, угрожающе сквозь зубы говорил хозяин.
- Был он, был! Говорю ж тебе, свалился, вот те крест, - перекрестившись ответил до смерти напуганный ямщик. - Я у трактира стоял, метель зачиналась, хотел б-б-было уехать, а тут этот, ну-у-у барин выходит от тудать, еле на ногах он стоял, да и бултых, прям в мои сани. Вези кричит в Петербург. Я ему, мол вам бы барин здесь заночевать, а утречком и в Петербург можно. А-а-а он мне, мол вези дурак, о-о-озолочу! Пожадничал я, по одёже видать было что мужик богатый. Ну а по дороге заплутал. Потом гляжу, огонёк в дали, ну твой дом значить, ну и погнал что было мочи. Видать барин тогда с саней и свалился. А-а-а погодь-ка, погодь..., - продолжая заикаться от страха сказал ямщик и выбежал на двор. Разворошив на санях солому, он достал небольшой сундучок.
- Вот гляди! Гляди, это барина сундук! Не врал я тебе, не врал! - кричал он, держа в руках находку. Зайдя обратно в дом и поставив сундучок на лавку около двери, ямщик заговорил шёпотом.
- Там, наверное, деньги. Барин дорогой всё хвастался, что сделку крупную совершил, а потом и заснул. Давай отопрём?
- Ну что ж, давай... - поглаживая бороду ответил хозяин.
Сбив с сундучка небольшой замок и подняв крышку, мужики увидели толстые пачки денег, перевязанные бечевкой и свёрнутые в трубочку бумаги с сургучными печатями.
Глядя на содержимое сундука бешеными глазами, ямщик сказал.
- Да-а-а, вот это деньжищи-и-и.... Нам с тобой таких за десять жизней не заработать, - а затем немного подумав добавил.
- А что теперича делать то? Уж не сыскать нам барина... Послушай, - быстро заговорил ямщик, глядя хитрыми глазами на оторопевшего хозяина. - Давай деньги поделим, да и разбежимся. Ты меня не видал - я тебя не видал. Не было здесь меня, и барина тоже никакого не было, разумеешь?
Придя в ярость от такого предложения, хозяин схватил ямщика за грудки и стал трясти, да так, что тот чуть было рассудка не лишился:
- Ты что ж подлюга, на каторгу захотел и меня за собой тащишь? У меня жена, да ребятишек семеро. Они ж без меня пропадут! Слышь ты, сукин сын! Не был я никогда вором и не буду! Бери фонарь да дорогу показывай, поедем барина твоего искать.
На их счастье, метель затихала, благодаря чему следы от полозьев ещё слегка виднелись на снегу. Не проехав и четверти версты, они обнаружили барина, лежащего навзничь в распахнутой шубе. Получасом позже и его занесло бы снегом, тогда пиши пропало - не сыскать им его.
Барин был действительно мертвецки пьян и не очухался даже, свалившись с саней. По возвращению в избу, мужики положили его на широкую скамью подле печи. Стащив с него одежду, хозяин растёр его тело каким-то жиром из крынки, а затем обернув как младенца в грубую льняную простынь, накрыл сверху стёганным одеялом и огромным тулупом на медвежьем меху. Наблюдая за проворными действиями хозяина, ямщик дрожащим голосом спросил.
- Слышь, а если он того...?
- Чего того?
- Ну того, не проснётся?
- Дурак ты! Проснётся, как пить дать проснётся. Я ему помереть не дам, не таких выхаживал, - ответил хозяин, подкладывая подушку под изголовье спящего барина.
- Ну да, ну да...Чего ж ему не проснуться то. Ишь какой здоровенный. Ну полежал малость в снегу, так от этого ж не помирают, - сказал Пахом внимательно рассматривая то барина, то его одежду, лежащую на полу. - Да купец он! Гляди, бородища то какая и жилетка шёлковая. А он цепочка, поди золотая, а в кармашке знамо и часики имеются, - продолжал он, протягивая руку к карману жилетки.
- Не тронь! - резко сказал хозяин, ударив ямщика по руке. - Иди спать. Лавку у окна видишь, там ложись. А сундук я спрячу, от греха подальше... И смотри мне без глупостев, если что, я тебя из-под земли достану, понял? - добавил он, погрозив большущим кулаком.
- Понял, понял, чего ж не понять то, - вдавив голову по самые плечи ответил напуганный ямщик.
Едва солнце заглянуло в маленькие оконца дома, как хозяин проснулся от лязга засова и звука хлопнувшей двери. Затем послышался конский храп и громкое - Пошла-а-а, пошла-а-а!
- Сбежал-таки шельмец, - сказал он вслух, увидев в окно спину ямщика, изо всех сил погонявшего кобылу, запряжённую в сани.
Время шло к полудню, когда, изнемогая от жары очнулся лежащий подле печи барин. Испуганно окинув взглядом всё вокруг, он понял, что находится в крестьянской избе. В ней царил запах свежеиспечённого хлеба и чистоты. Разделённая пополам выцветшей занавеской она оставалась довольно большой. С четырьмя оконцами, с огромным дубовым столом и двумя лавками по обеим сторонам, с набело выкрашенной печью и прялкой у самого окна. Под потолком в углу висел образ Христа Спасителя с еле тлеющей лампадкой. На полосатых половиках валялись деревянные игрушки, с которыми пытался играть толстый пушистый кот.
- У этого дома хороший хозяин, - подумал барин, схватившись вдруг за голову. Сильная головная боль напомнила ему вчерашний кутёж по поводу удавшейся сделки, а вот как он очутился здесь, вспомнить не смог. Пытаясь подняться, барин ощутил ещё и боль в правой ноге. Откинув тулуп и одеяло, он увидел, что нога от пальцев до колена перевязана белой тряпкой, из-под которой торчат какие-то зелёные листья. Через мгновенье за стеной послышался скрип открывающейся двери, чьи-то тяжёлые шаги, затем грубый мужской кашель и звук встряхиваемой одежды. Наконец дверь в горницу открылась и на пороге появился высокого роста крупный широкоплечий мужик, похожий на сказочного удалого богатыря. Глядя на образ, он перекрестился, после чего переведя взгляд на скамью подле печи увидел проснувшегося барина. Поклонившись гостю, он спросил грубоватым голосом.
- Хорошо ль почивать изволили барин?
Из-под копны седеющих волос на барина смотрели большие добрые зелёные глаза.
- Спасибо любезный, хорошо. Только вот голова трещит, да нога болит. Ты мне лучше скажи, хозяин этого дома ты будишь, аль кто другой?
- Я хозяин, Степаном меня кличут.
- А по батюшке?
- Емельяном был отец мой, царствие ему небесное, - сказал хозяин опять перекрестившись. - Я значится буду Степаном Емельяновичем Востряковым. И жена моя, и дети коих семеро, все мы Востряковы.
- Ишь ты, какая у тебя семья то большая! - с восхищением сказал барин. - И где ж они все?
- Жена со старшими в барском доме прислуживает, а малые со средними на дворе играются. Снегу то нонче сколько навалило, пусть потешатся ребятишки! А вас то барин как величать прикажете?
- Да что ты заладил, барин да барин, - раздражённо ответил он. - Купец я, Пашков Матвей Егорыч. Зови меня просто Матвеем или Егорычем.
- Нет барин, так не положено.
- Ну как хочешь, твоё дело, - махнув на хозяина рукой сказал купец. - А нет ли у тебя чего испить, мочи нет как в горле пересохло!
- Как не быть, я мигом, - сказал Степан и скрылся за печью. Вернувшись держа в руках две крынки, он спросил:
- Вам барин видать вчерашний хмель голову крутит, так чего испить желаете - водицы аль рассолу?
- Наблюдательный какой, - пожурил хозяина купец, но попросил испить рассолу. Вытирая усы и морщась от удовольствия, он сказал. - Знатный у тебя рассол, мигом боль вышибает, благодарствую. А вот нога ещё ноет.
- Так она у вас опухшая была, а сейчас глядите, почти всё ушло. Теперь потерпеть придётся, дня через два пройдёт. Видать, когда с саней падали, ногу то и повредили.
- С каких таких саней? Пьян был, помню. Сделку мы с приятелем в трактире обмывали. Потом вроде повздорили, а-а-а дальше, хоть убей, ничего не помню. Так что со мной приключилось то? И каким макаром я в твой дом попал?
Степан начал было рассказывать купцу историю предыдущей ночи, но тот, не дослушав до конца вспомнил о сундуке, и схватившись за голову запричитал.
- Ах я дурья башка, морда пьянчужная! Сундучок то мой с бумагами да деньгами видать этот подлец с собой уволок? Что делать то теперь? С чем домой ворочусь? Жена ж меня со свету сживёт!
- Не убивайтесь барин. Целёхонек сундучок то ваш, уж не сумневайтесь, - сказал Степан довольно улыбаясь.
- Да не уж то? Где ж он?
Зайдя за занавеску, Степан принёс оттуда сундучок и поставил его на стол.
- Вот, сберёг я его.
Вскочив с лавки, прыгая на одной ноге купец добрался до стола.
- Во-о-от, вот он родимый, - поглаживая сундук со всех сторон говорил он, не скрывая своей радости. - А замок то, замок то сломан! Это как понимать? - вдруг испуганно спросил купец с подозрением взглянув на хозяина.
- Да вы ж барин меня не дослушали. Говорю ж, там всё в целости и сохранности.
Заставив себя дослушать историю до конца и проверив содержимое сундука, купец понял, что Степан спас не только его деньги, но и его жизнь. Задумался тут купец, а хозяин ему и говорит.
- Прощения прошу. Вам бы барин Матвей Егорыч одеться. Ежели не побрезгуете, то свою одёжу вам одолжу, крестьянскую, другой не имею. Опосля, жена моя вашу одёжу в порядок приведёт. Не извольте беспокоиться, большая мастерица она на это дело. К вечеру баньку истоплю, попарю вас, вся хворь глядишь и сгинет!
- Нет голубчик, так не пойдёт, - с грустью ответил купец, - Домой мне надобно, ещё вчера воротиться должен был. Домашние мои поди с ума сходят, - и положив руку на сердце продолжил. - Спасибо тебе Степан, спас ты и меня и деньги мои. По гроб жизни тебе благодарен буду.
- Ну что вы барин. За что это вы меня так уж благодарите? - покраснев сказал хозяин.
- Как это за что! Да если б не ты - лежать бы мне сейчас в сугробе да помирать. Уж не сомневайся, отблагодарю тебя от всей моей души купеческой, да и домой поеду. Мне бы лошадёнку какую раздобыть. Сможешь?
- Чего ж не смочь, смогу раз надобно. Только вот какое дело..., - почесав затылок сказал Степан. - Сын мой старший, у нашего барина кучером служит, а я у него в главных конюхах хожу. Так вот барин наш сейчас в столице, на именинах своей матушки гостит. Через три дни, я за ним сына посылать буду. Так вот он бы вас тогда в город и отвёз. Погодить не желаете?
Немного поразмыслив, купец улыбнулся и радостно ударив широкой ладонью по столу сказал:
- Уговорил, остаюсь! Тащи свою одёжу.
Спустя не более часа в избе собралась вся семья. Познакомившись с гостем и дружно собрав на стол, помолясь, стали все вместе трапезничать. Вкусно причмокивая, дети украдкой посматривали на купца, а он на них. - Семеро детей, шутка ли! Четыре девки и три пацана. Да такие все ладные! - думал он. - Пацаны в отца пошли - крепыши удалые. А девчонки больше на мать похожи, круглолицы, кареглазы, с толстенными тёмно-русыми до пояса косами. Но больше всех приглянулась купцу средняя дочь - Катенька. В отличии от сестёр была она худенькой, стройненькой и у неё у единственной были светлые как лён волосы, да огромные отцовские зелёные глаза.
Ближе к вечеру Степан завёл разговор про баню, а Катенька тут возьми да встрянь в разговор.
- Нельзя тятенька барину сегодня в баню то, ещё два дня как нельзя. Марфа наказывала ногу в холоде держать, да от печи подале.
- Что ещё за Марфа такая? И откуда ей про ногу мою больную известно? - удивлённо спросил девочку купец. Испугавшись, Катенька спряталась за отца.
- Это барин Матвей Егорыч знахарка наша местная, - ответил вместо дочери хозяин, - Лечит она людей примочками да отварами разными. Вы ночью дюже стонали. Поглядели мы, а у вас ногу больно разнесло. Тогда я и послал Катеньку к знахарке. Дала она листьев и велела ими ногу обложить, да тряпицей замотать. Как придёт нога в своё прежнее состояние, так всё это и снять.
- Ну дела-а-а... А нога и впрямь всё лучше и лучше. Я уж про неё и забывать стал. Ну дела-а-а... Спасибо тебе милое дитятко, - улыбаясь сказал купец, обращаясь к Катеньке. А та покраснела и застеснявшись убежала за занавеску.
Через два дня нога у купца действительно пришла в норму и накануне его отъезда, заготовив свежих веничков истопил Степан баню. Наслаждаясь паром, а в перерывах попивая хмельной квас, вели они меж собой беседу.
- А скажи мне Степан, - отхлебнув из крынки холодного кваса спросил купец.
- Изба у тебя не как у всех. Ты с женой за занавеской в горнице спишь, а дети ваши, по разны стороны за стеночками. Это как тебе такое в голову то пришло?
- Это ещё отца моего задумка была, - с гордостью ответил хозяин. Один я был дитятко у родителей моих, крепостными мы тогда были. Жили в хлипкой избёнке, на половину в землю ушедшую. Мечтал отец вольную получить да избу построить такую, что б было куда не стыдно его сыну, то бишь мне, жену привести. И что б в избе этой у детей с родичами раздельные места были. Не дело, говорил он, дитям с родителями повально вместе спать. И то правда. У барина вона, каждая скотина своё место за стеночкой имеет. Не уж то мы скотины хуже? Матушка то моя померла крепостной будучи, а вот отец уже вольным помер.
А избу энту я ужо с женой строил. Так ежели б этих стеночек не было, разве б семерых настругал?
После этих слов они оба от души громко рассмеялись. Отхлебнув кваса, Матвей успокоился и не теряя любопытства продолжил расспрашивать Степана.
- Но такая изба не малых денег стоит. Где ж ты денег столько раздобыл?
- Да вот раздобыл..., - осмелев ответил Степан. - Лошадей наш барин уж больно любит, их у него большое множество. Был тогда у него один коняга, красавец и умница, каких ещё поискать надобно. За него нашему барину люди большие деньги не раз предлагали, но он ни в какую продавать его не соглашался. Любимцем у него тот конь был. И тут вдруг, ни с того ни с сего, энтот конь возьми да захворай. Барин с горя чуть умом не тронулся. Даже лекарей лошадиных из города приглашал, да всё без толку. По всему видать было, что не жилец уж он. И что меня тогда дёрнуло...? Попросил я у барина позволения попробовать вылечить энтого конягу. А барин и говорит, ежели мол вылечишь, проси, чего хочешь, никаких денег не пожалею. Я тогда поди дней пять из конюшни не вылезал, и на удивление всем конь у меня выздоровел! А за это попросил я у барина не денег, а лесу, что б избу новую поставить, такую, о какой отец мой мечтал. Так барин на радостях и лесу мне дал и денег в придачу. С тех пор я у него главным конюхом служу. Только коня этого он вскоре всё же продал, боялся, что опять захворает.
- Так что с конём то было? Что за болезнь такая? - заинтересованно спросил купец. - Аль не скажешь?
- Скажу. Отравил его нехристь какой-то. Животом да желудком он маялся. Исхудал бедный - жуть как! Я ему всё нутро промыл, он и ожил.
- Да-а-а, история... Везучий ты Степан. Бог тебя любит и верно сказать есть за что. Сам хозяин хороший и жена под стать - хозяюшка отменная! Да и дети у вас, гляжу всему научены, не то что мои тетёхи... Хоть дочери у меня на половину и купчихи, но делать ни черта не умеют, - махнув рукой с сожалением в голосе сказал купец.
- Это как же? От чего ж так-то?
- Жена у меня дворянского рода, из разорившейся дворянской семьи она. Поэтому и за муж за меня пошла, за купца богатого.
- Хм-м. Так зачем женился то, ежели разумел, что она по выгоде за тебя идёт? - удивлённо спросил Степан.
- Да всё любовь, будь она не ладна... В деревне я вырос. Дом у нас был большой и хозяйство при нём не малое. Как и ты, был я у родителей единственным ребёнком. Отец меня сызмальства всему учил. А как подрос я, так он меня и купеческому делу обучил. С Божьей помощью дела у отца в гору пошли и открыл он в Петербурге магазин, меня ж при нём поставил. Как сейчас, помню. Стою за прилавком и входит она со своим отцом. Молоденькая, хорошенькая как ангел небесный и глазища в пол лица. В миг влюбился я в эту Оленьку. В ту пору она в мою сторону и смотреть то не хотела, дворянка, одним словом, куда мне купеческому сыну до неё. А кровь играет, ничего с собой поделать не могу. Стал я ей подарки да букеты посылать. Но всё это оставалось с её стороны без малейшего внимания. А при встрече, глянет на меня своими глазищами, фыркнет да отвернётся. Обидно мне было, но ничего не поделаешь. Маялся я маялся и решил с этим покончить. Да и отец мне всегда говорил, что б невесту я себе искал только из нашего круга, из купеческого. Прошёл год, малость успокоилось моё сердечко, забывать её стал. А тут случай всё и порешил. Вышел я как-то из магазина воздухом подышать, мимо мальчонка-газетчик пробегает, кричит.
- Покупайте газету! Покупайте газету! Самоубийство дворянина Наумова! - Обомлел я... Это ж была фамилия моей Оленьки. Её отец известной личностью в Петербурге был. Купил я эту самою газету, а в ней прописано, что дворянин Наумов, слывущий заядлым картёжником, вчерашней ночью проиграл в клубе всё своё состояние, в одночасье сделав нищими и жену, и детей. А в добавок ко всему взял, да пустил себе пулю в лоб. Во как! Недолго думая, послал я к Ольге сваху, сам-то побоялся, вдруг откажет. Ан нет! Прибежала сваха счастливая и говорит, что Ольга согласна стать моей женой, и что свадьбу можно назначать на любой день. На радостях помчался я к отцу. Не одобрил отец моего выбора, но согласие таки дал. Свадьбу сыграли богатую, три дня народ гулял. Жена моя по началу была тихой да скромной, лишний раз глаза поднять боялась. Нарадоваться на неё я не мог. Тогда она лишь в одном вопросе посмела мне каприз высказать.
- Это в каком же таком вопросе? - не в силах сдержать любопытства спросил Степан.
- А в таком, в деликатном. У них у дворян, видишь ли, не принято иметь супругам совместную опочивальню, так как считается не приличным каждый Божий день вместе спать. По-ихнему у каждого должна быть своя отдельная спальная комната. Вот так!
- Да ну-у-у?
- Вот те и ну... Так я ей втолковал. Мол вышла за купца, так и спать обязана по купеческим обычаям. Как у родителей моих было, так и у нас быть должно. На всю жизнь, что Богом нам отмерена, на каждый из этих дней кровать супружеская у нас одна на двоих будет. И никак иначе!
- А что жена то?
- Да ничего. Испугалась и согласилась.
- Ну слава Богу!
- Это ещё ладно... Скажу, что по началу, более всего она отца моего боялась, прям как огня! Суров был родитель мой, но справедлив. А как он помер, так Оленька моя в одночасье в мегеру превратилась, командовать стала, да всю свою родню мне на шею посадила, и мать, и тётку, и сестру не замужнюю с братцем олухом, лентяем. Люблю я её, Оленьку мою, по сей день люблю, слова поперёк сказать не могу, а она из меня верёвки то и вьёт. Вот так-то брат, - тяжело вздохнув сказал купец, положив руку на плечо Степана. А затем, хлебнув из крынки кваса добавил, - А пойдём ка ещё разок попаримся.
Распаренные и разомлевшие они сидели уже ни как барин и крестьянин, а как два друга, равные во всём. Поддав жару и удобно устроившись на скамейке, Степан ждал, когда Матвей снова заговорит. Чувствовал он, что купцу есть большая охота душу излить. И действительно. Не долго посидев с закрытыми глазами глубоко вдыхая горячий пар, купец сказал.
- Ты послушай, что ещё учудила моя жёнушка. Время уж тогда со свадьбы прошло не малое, так я ей и говорю, что мол сына иметь желаю, наследника и помощника. А она давай меня ультиматумом пугать. Я до этого и слова такого не слыхивал. Так прямо и сказала.
- Я Матвей Егорыч, изволю вам ультиматум ставить.
Спрашиваю, какой такой ультиматум? А она и говорит. Мол так и быть, рожу вам сына, но после того, как вы в Петербурге дом купите, да такой, что б всем на зависть. Не желаю, говорит, более в деревне жить. Выполнил я её просьбу, купил дом. Ранее в нём с семьёй большой чиновник проживал, а когда он помер, то вдова решила от этого дома избавиться, видать не по карману он ей стал. Родственников жены, нахлебников моих, мы оставили жить в деревенской усадьбе, а сами в город, в дом перебрались. Дом огромный, в два этажа, с колоннами да с расписными потолками. Купцы в таких не живут. Мне перед товарищами моими как-то совестно даже было. В добавок завела моя благоверная в доме нашем порядки аристократические. Ни сесть, ни встать, ни поесть по-простому нельзя стало. Сама к работе не приученная, наняла она в дом более десятка прислуги, да двух поваров. Но обещание своё сдержала, родила, только не сына, а за три года троих дочерей. И надо ж такое, ни одна на мать не похожая, все в мою породу пошли, в купеческую. Девахи дородные, круглолицые да с носами курносыми. Далеко им до городских то красавиц. А уж как они любят орехи да семечки лузгать, просто страсть! Мать им это дело запрещает, так чуть она за порог, они шасть на кухню и давай щелкать. Воистину купчихи. Чему я рад безмерно, та это что они характером в матушку мою пошли, такие же ласковые и добродушные. Любят меня сильно, так и я их люблю, толстушек-хохотушек моих. Растут девахи, через год, другой надобно будет их уж замуж выдавать. Так моя жёнушка опять что удумала. Не отдам, говорит, дочерей за купцов. Ищи говорит им женихов только рода дворянского, не ниже. Вот ведь незадача какая. Думаю, не потянут голубицы мои на дворян то. Им дворянам подавай красавец писаных, уж я-то знаю... Ежели только кто на приданное богатое позариться. А я желаю, что б на моих дочерях по любви женились, а не корысти ради. Что делать, ума не приложу? Ежели так дело и дале пойдёт, так и за купцов их замуж не выдать.
- А это ещё почему? - не переставая удивляться спросил Степан.
- Так ведь избаловала жена дочерей, спасу нет как избаловала. Наняла им гувернантку - француженку, не бельмеса дура по-русски не понимает, только картавит как ворона да огрызается. Ещё учителей разных наняла. Одни их наукам обучают, другие музыке да танцам. А вот косу себе заплести, или там по дому что сделать, так этого они не умеют, не обучены. Таких купцы в жёны не берут, такие для них одно баловство. Вот мать моя, так та и вовсе безграмотной была, только циферки и знала, но хозяйкой и мужу помощницей слыла отменной. Да и у тебя жена, вона, какая работящая, куда ж без этого.
Сбрасывая с тела струившийся пот, Матвей сделал паузу, а затем продолжил. - За три дня, что у тебя гощу, одно я подметил - славно ты живёшь Степан, славно! Не пьёшь, бабу свою не бьёшь, хозяйство у тебя ладное и дети - дай Бог каждому.
В этот момент, вместо того что бы взбрызнуть водой накалившиеся камни, Степан вылил её из ковша себе на голову и не обратив внимания что перешёл на 'ТЫ', ответил.
- Удивил ты меня, удивил...Твою беду понять не трудно, но совета дать не смогу. Грамоту знать не лишнее, хозяйство то ж умной головы требует. А живу я как могу, и Бог даёт и сам не плошаю. Не пью - это верно. Уж довольно я навидался скольких людей извела эта гадость, не по мне это. И жену не бью. За что ж я её бить то стану, касатку мою? Ведь люблю я её, и она меня тоже любит. Сам видишь, каких деток она мне нарожала. Захвалил ты меня Матвей Егорыч, ей-ей захвалил. К чему-то ты клонишь, а вот к чему - не пойму? - лукаво улыбаясь сказал Степан, вытирая широкой ладонью лицо и бороду.
- А тебя не проведёшь, - рассмеявшись ответил купец. - Мысль в моей голове завелась, хочу попросить тебя об одном одолжении. Не думай, не забыл я, отблагодарю, как и обещал, и век помнить буду кому обязан своим спасением.
Но-о, не согласишься ли ты отпустить со мной дочь свою Катеньку?
Изумился Степан этакому предложению. Встав со скамьи сжав кулаки, он грозно посмотрел на купца.
- Да как ты мне предлагать то такое вздумал? Уж не перегрелся ли ты Матвей Егорыч? Пойдём ка, я тебя в снежок кину, мож поостынешь!
- Да погоди ты дуралей! Не горячись! Выслушай сперва. Дело я тебе предлагаю. Ну посуди сам, семеро детей у тебя. Пупок надорвёшь пока их всех на ноги поставишь.
- А Катя то моя зачем тебе понадобилась? Не пойму я никак.
- Хочу её с дочерями своими подружить. Может они у неё чему путному научатся. Да и самой Катеньке поди любопытно будет столицу посмотреть. Поживёт у нас сколь захочет. Заскучает, аль домой запросится, так я её в тот же час и ворочу. Не бойся, не обижу, неволить не стану, ни к чему мне это. Скажу всем, что родственница она мне дальняя. Время до утра ещё есть, сам подумай, да с женой посоветуйся. Моё дело предложить, а уж станется как вы решите.
Засыпая, купец невольно слышал разговор Степана с женой. Выслушав мужа, Нюра никак не могла успокоиться. Причитая сквозь слёзы, она повторяла одно.
- Да как же это Стёпушка, нашу Катеньку да в чужую семью отдать? Как же милый ты мой? По что ты мне сердце то рвёшь?
Так и уснул купец, не услышав их решения.
- Просыпайся Матвей Егорыч, пора уж, - услышал купец сквозь крепкий сон. Открыв глаза, он увидел стоящего подле Степана, а вокруг творилась сплошная суета. Хозяйка ставила на стол дымящийся самовар, дети бегали по избе о чём-то споря и только толстый кот, удобно устроившийся в ногах у Матвея, продолжал сладко спать, довольно урча.
- Ну что ж, пора так пора. - сказал он, откидывая одеяло, чем внезапно потревожил кота. Спрыгнув с ног купца, он был подхвачен Катенькой. Крепко обняв любимое животное, она нежно шептала ему на ухо.
- Котик мой котик, я скучать по тебе буду. А ты тут без меня не балуй.
- Ты погодь, погодь маленечко, - положив руку на плечо купца заговорил Степан дрожащим голосом. - Хотел спросить, не передумал ты насчёт Катеньки то?
- А-а-а, вот ты об чём, - потирая глаза кулаками сказал Матвей. - Да нет, не передумал. Вы то, что решили?
- Да согласные мы, и Катенька согласная, - грустно ответил Степан, глубоко вздохнув.
Отпустив кота, Катенька спросила купца.
- Дядя Матвей, это правда, что вы меня к себе погостить берёте?
- Правда милая, правда, - широко улыбаясь ответил он. - Гостить будешь пока не надоест. А коле надоест, так немедля тебя домой ворочу, обещаю.
Довольная таким ответом, Катя подбежала к плачущей матери и крепко обняв её попыталась успокоить.
- Мама, мамочка, не плачь! Я же не на всегда уезжаю. Погощу чуток, да и возвернусь.
Закончив утреннюю трапезу, первым из-за стола встал старший сын хозяев и с позволения отца пошёл на двор проверить уже запряжённую тройкой зимнюю карету. Остальные помолясь оделись и посидев на дорожку двинулись к выходу. И тут, резко остановившись, Матвей ударил себя кулаком по лбу.
- Вот голова садовая! Чуть было не забыл.
Сняв шапку и поставив сундучок обратно на скамейку, он отвесил низкий поклон всем домочадцам, а затем облобызав и хозяйку, и хозяина, торжественно произнёс.
- Благодарю вас люди добрые за спасение моё, за гостеприимство, за хлеб за соль. Век буду помнить доброту вашу. А в знак благодарности прошу принять от меня вот это.
И достав из сундучка пачку денег вложил её в руку Степана.
Хозяйка ахнула, дети обступили родителей, а Степан просто окаменел, глядя на толстую пачку. Вытирая со лба выступивший пот, он сказал.
- Да что ты Матвей Егорыч. За что ж такие-то деньжищи, в уме ли ты?
- В уме, в уме друг мой. Не видать бы мне и вовсе этого сундучка, коле не твоя честность и доброта. Невдомёк тебе, что в сундучке этом документы наиважные. И вот еже ли бы они пропали - тогда мне каюк! А деньги - деньги дело наживное. Есть голова на плечах, так и деньги будут. Бери, заслужил. И за дочь свою не беспокойтесь - головой за неё отвечаю. А ежели захотите её проведать, так милости прошу - двери моего дома для вас всегда открыты, - и перекрестившись глядя на образ, поклонился ещё раз.
Усадив купца и дочь в карету, всё семейство ещё долго махало им в след, пока не скрылись они вдалеке за снежными холмами.
Продолжение следует...